Профитроли Анатолий Вассерман

СТАХОВСКИЙ: Всем доброго вечера. Анатолий Александрович Вассерма'н у нас в гостях.

КУЗЬМИНА: Здравствуйте.

ВАССЕРМАН: Ва'ссерман. Могу сразу же рассказать, почему.

СТАХОВСКИЙ: Да, давайте разберемся.

ВАССЕРМАН: Фамилия у меня немецкого происхождения. А в германских языках ударение, как правило, на начале слова. Но сам я по происхождению еврей. Базовый, так сказать, еврейский язык относится к семитской группе, где ударение на конце. Поэтому очень многие немецкие фамилии произносятся у немцев с ударением на первом слоге, у евреев - с ударением на последнем. Вот. Но как раз в нашей семье удержалось традиционное немецкое произношение.

СТАХОВСКИЙ: Вот теперь будем знать раз и навсегда. Скажите, пожалуйста, а вам нравится ваше имя?

ВАССЕРМАН: Что значит - нравится? Во-первых, я к нему давно привык.

КУЗЬМИНА: Евгений, у вас есть варианты, которые вы можете предложить?

ВАССЕРМАН: Во-вторых, это имя я в любом случае должен был носить. Дело в том, что у ашкеназов, восточноевропейских евреев, принято называть новорожденного ребенка по имени кого-нибудь из недавно скончавшихся родственников. Мой дед Анатолий Соломонович Вассерман, известный в Одессе врач-кардиолог, умер за три года и четыре дня до моего рождения. Поэтому я автоматически должен был получить именно это имя. Кстати, у ашкеназов есть проклятие, что называется, только для своих, то есть непонятное тем, кто не знает этого обычая: "Чтоб в твою честь назвали ребенка".

КУЗЬМИНА: Ну что ж, раз уж мы начали с имен, да и анкета, собственно, всегда традиционно - школьная или пионерлагерская - начиналась именно с имен, Анатолий, самое ваше любимое (если есть предпочтение) мужское имя?

ВАССЕРМАН: Нет, никаких предпочтений на сей счет никогда не было.

КУЗЬМИНА: То есть никакое не нравится больше других?

СТАХОВСКИЙ: Может быть, чисто фонетически или исторически?

ВАССЕРМАН: Понятно, что какие-то имена представляются мне устаревшими, но большая часть известных мне мужских имен не вызывает никаких эмоций.

СТАХОВСКИЙ: Вполне понятно. Хорошо. А из тех имен, которые вам представляются устаревшими, есть ли такое, о котором, скажем, жалеете, что оно устаревает, и вам бы хотелось, чтобы оно как-то активно сейчас использовалось?

ВАССЕРМАН: Ой, ну не знаю, разве что Иван.

СТАХОВСКИЙ: Ух ты! А Иванов разве мало?

ВАССЕРМАН: Вы знаете, это имя действительно уже давным-давно вышло из моды и, по-моему, даже в первой десятке по распространенности у нас не значится.

КУЗЬМИНА: Есть куча статистики, как называют в этом году, сколько назвали Аннами в прошлом году. Узнаем, что касается Ивана. Хорошо. Женское имя самое любимое?

ВАССЕРМАН: Лина. Мама моя.

КУЗЬМИНА: Лина - она Ангелина или просто Лина?

ВАССЕРМАН: Нет, просто Лина.

СТАХОВСКИЙ: А что-нибудь значит это имя?

ВАССЕРМАН: Увы, тоже не знаю.

СТАХОВСКИЙ: История об этом умалчивает.

КУЗЬМИНА: Хорошо. Ваш любимый цвет?

ВАССЕРМАН: Холодная половина спектра. То есть темно-синий, фиолетовый, ну, и черный. Собственно, вся моя одежда выдержана в разных оттенках синего и серого.

КУЗЬМИНА: А почему?

ВАССЕРМАН: Трудно сказать. Наверное, потому что не хочу подстегивать себя теплыми цветами. Известно, что теплые цвета усиливают нервное напряжение. В разные стороны усиливают, но…

КУЗЬМИНА: Считается, что детские комнаты, например, нельзя выкрашивать в фиолетовый цвет, потому что он раздражает.

ВАССЕРМАН: Не раздражает, скорее наоборот - детскую психику он сильно угнетает. Настолько сильно, что ребенок, чувствуя это угнетение, пытается сделать что-нибудь резкое, чтобы вырваться из-под него. Ну, я, правда, уже давно не ребенок, так что меня фиолетовый цвет не беспокоит.

СТАХОВСКИЙ: У вас есть любимый запах, любимый аромат?

ВАССЕРМАН: Практически нет по очень печальной причине. У меня с тех самых пор, как удалили гланды (а было это примерно 46 лет назад), у меня хронический насморк. То есть не сильный, но достаточный, чтобы снизить обоняние. Поэтому я почти не ощущаю запахов и, соответственно, мне трудно сказать, какой из них могу считать любимым. Хотя из тех запахов, которые чувствую, более всего нравится лимон.

КУЗЬМИНА: Анатолий, в ваше детство, юность были школьные анкеты или альбомы?

ВАССЕРМАН: Да были, конечно. Этой традиции, наверное, столько же лет, сколько и самим школам. Я как-то своим альбомом так и не обзавелся, хотя в чужие писал довольно много. Кстати, самая удивительная для меня самого запись - это на школьном выпускном, надравшись смеси шампанского со старкой до такой степени, что на следующее утро у меня единственный раз в жизни болела голова с похмелья, я одной из одноклассниц написал в такой альбом объяснение в любви по-английски. И до сих пор гадаю: почему по-английски?

СТАХОВСКИЙ: А она ничего не говорила по этому поводу?

ВАССЕРМАН: Нет. С ней мы с тех пор больше не виделись.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. Какое ваше самое раннее детское воспоминание?

ВАССЕРМАН: Забавно, но как раз по дороге в студию я, беседуя с одним из коллег, упомянул это воспоминание. Дело в том, что мой отец окончил Одесский институт инженеров морского флота по специальности инженер-судомеханик. И отбывал свои три года по распределению на Рижском судоремонтном заводе. Когда мне исполнилось два года, мамины родители повезли меня в Ригу, чтобы отец посмотрел, какой я вырос. Так вот, первое мое воспоминание - это как бабушка с дедушкой поднимают меня за руки на верху эскалатора, чтобы я, выходя, не споткнулся.

СТАХОВСКИЙ: Это два года вам?

ВАССЕРМАН: Да.

СТАХОВСКИЙ: Ну, чуть больше, видимо.

ВАССЕРМАН: Нет. Я родился в декабре, а поездка была как раз в декабре. Естественно, через несколько дней после дня рождения.

КУЗЬМИНА: Помните ли вы своего первого учителя или учителя, который запомнился просто надолго?

ВАССЕРМАН: Запомнились довольно многие учителя. Двое из них запомнились резко отрицательно, в том числе как раз и первая учительница. Ну, так уж вышло, что я пошел в школу не в семь лет в первый класс, как тогда полагалось, а в восемь во второй. И не вписался в коллектив, что называется, и учительница младших классов относилась ко мне достаточно отрицательно.

КУЗЬМИНА: А как ее звали?

ВАССЕРМАН: К счастью, уже не помню. Ну, и второй, кто запомнился отрицательно, это учитель истории и обществоведения. Его помню, как звали - Федор Филимонович Смоглюк.

КУЗЬМИНА: Это тот, с которым вы спорили?

ВАССЕРМАН: Не то что спорил. Просто добрая половина класса, в том числе и я, знала историю лучше него.

СТАХОВСКИЙ: Такое тоже бывает.

ВАССЕРМАН: Я написал о нем добрый десяток текстов на разные расхожие мелодии. Тексты, естественно, были довольно свирепые. Вдобавок он был дико безграмотен. И мы в школе собрали целую общую тетрадь его фраз. К сожалению, кто-то эту тетрадь потерял, но я, уже будучи в институте, припомнил некоторые фразы из этой тетради, написал их и отправил в "Крокодил" в раздел "Нарочно не придумаешь". Поскольку далее мне из каждой инстанции приходило стандартное сообщение: "Ваше письмо получено, рассмотрено, направлено туда-то", то я знаю весь маршрут этого письма. Из "Крокодила" передали в Министерство просвещения СССР, оттуда в Министерство просвещения Украины, оттуда в областной отдел народного образования. А там дело заглохло, поскольку как раз в том году Федор Филимонович Смоглюк на конкурсе лекторов-международников Одесской области занял первое место. Дело в том, что на конкурсе проверяли письменные тексты лекций, которые ему, естественно, кто-то выправил. И следили за общественной активностью - а с этим у него было все в порядке, он регулярно читал старушкам-пенсионеркам во дворе своего дома лекции о международном положении. Ну, а что я включил в то письмо, могу процитировать.

СТАХОВСКИЙ: Хочется верить, что там нет ничего совсем уж зазорного. Поэтому - конечно.

ВАССЕРМАН: Нет, естественно. "Чилия" - ну, он имел в виду Чили, но есть в Одесской области районный центр Килия, вот он их "склеил". "Инфлякция, финансовая олигарфия, безработница..."

СТАХОВСКИЙ: Был журнал "Работница", видимо, он надеялся на другой вариант.

ВАССЕРМАН: "Мэри Гольди" - это в смысле Голда Меир. "Самолет Ту-104 был для своего времени сверхзвуковым".

СТАХОВСКИЙ: Отлично!

ВАССЕРМАН: "Расскажите, какие изменения произошли в Валентине Гагановой и равных ей товарищах". Но сейчас, к сожалению, никто не помнит, кто такая была Валентина Гаганова. Это ткачиха, бригадир, она довела до совершенства работу своей бригады и после этого перешла в отстающую бригаду, чтобы и ее подтянуть. При этом, естественно, в первое время ощутимо потеряла в зарплате из-за меньшей производительности бригады, но, действительно, сумела и новую поднять. После этого несколько лет был очень популярен такой вот переход хороших организаторов в отстающие группы. Что еще там...

КУЗЬМИНА: Может быть, мы продолжим с анкетой?

ВАССЕРМАН: Еще пару фраз. "Не зря Маркс в своем "Коммунистическом манифесте" сказал: "Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах". Цитату он, против обыкновения, не исказил. Но это цитата из речи рабочего Петра Алексеева на "процессе 50-ти" - ровно через 30 лет после выхода "Коммунистического манифеста". Ну, было еще несколько фраз, не таких эффектных, потому что они были привязаны к тогдашним реалиям.

КУЗЬМИНА: Мне кажется, он просто путался. Он много знал, но он путался.

ВАССЕРМАН: Нет, он не знал тоже... Но одна фраза до сих пор достойна отливания в граните. "В крупнейшем азиатском государстве Конго со столицей Кишанси (это в смысле Киншаса), бывшей Леоподвиль (Леопольдвиль), произошла реакция, потому что там в провинции Катанга расположено множество медеплавательных предприятий".

СТАХОВСКИЙ: Ну, это "нарочно не придумаешь". У нас есть телефонный звонок. К нам присоединяется слушатель. Алло, здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Оля. Я слушаю радио "Маяк". Хочу задать вопросы. Раньше все вели дневники в школах, и там задавались вопросы. Вот хочу задать вопрос Вассерману. А кто нравился вам из класса?

СТАХОВСКИЙ: Из девочек?

СЛУШАТЕЛЬ: Из девочек, конечно. Ну, как? Он же мальчиком был.

СТАХОВСКИЙ: Все понятно. Спасибо.

ВАССЕРМАН: Была одна соученица, в которую в пятом классе влюбились все, включая меня.

СТАХОВСКИЙ: Поэтому это не стыдно.

ВАССЕРМАН: Да. Правда, для меня это кончилось достаточно тяжело. То есть в разговоре с учительницей (я уж не помню, в связи с чем) сказал, что - ну да, весь класс в нее влюблен. Класс это воспринял как предательство. В общем, после этого за мной гнались до самого дома и били портфелями по дороге. Кончилось это дело легким сотрясением мозга. И в итоге шестой класс я уже встречал в другой школе.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе!

ВАССЕРМАН: И если раньше я учился в той же школе, где мама, то перешел в ту, где учился папа, благо обе школы в нескольких шагах от моего дома.

КУЗЬМИНА: И это вас ни разу не научило иногда, может быть, привирать или как-то…

ВАССЕРМАН: Как вам сказать? На самом деле есть одна тема, на которую я действительно могу соврать.

СТАХОВСКИЙ: Это…

ВАССЕРМАН: Причина моих опозданий. Если мне кажется, что действительную причину человек, к которому я опоздал, сочтет маловажной, я придумываю более серьезную, чтобы не обидеть его, чтобы не вышло так, что он сочтет, будто я им просто пренебрег.

КУЗЬМИНА: А что была за причина какая-нибудь, придуманная вами?

ВАССЕРМАН: К сожалению, есть причины, которые и придумывать не надо. Просто, скажем, в московские пробки я все-таки попадаю чуть реже, чем рассказываю о них.

СТАХОВСКИЙ: Скажите, пожалуйста, нам, а вы любите отвечать на бестактные вопросы?

ВАССЕРМАН: Ну, не то что люблю. Но, как показывает мой опыт, даже на бестактный вопрос можно чаще всего найти тактичный ответ.

СТАХОВСКИЙ: Боитесь ли вы быть неправильно понятым?

ВАССЕРМАН: Боюсь. Поэтому иной раз по много раз повторяюсь, стараюсь подойти к объяснению одного и того же вопроса с разных сторон. Словом, прилагаю немалые усилия для того, чтобы меня все-таки поняли.

СТАХОВСКИЙ: А вы любите узнавать секреты других людей?

ВАССЕРМАН: Нет. Секретами не интересовался, поскольку, как правило, то, что действительно важно для понимания человека, так или иначе можно вычислить, не копаясь в каких-то корзинах с выброшенными бумагами.

СТАХОВСКИЙ: А вы суеверный человек?

ВАССЕРМАН: Нет.

СТАХОВСКИЙ: А верите ли в гороскопы?

ВАССЕРМАН: Нет.

ВАССЕРМАН: А как относитесь к колдунам или колдуньям?

ВАССЕРМАН: Для справки. Я не просто атеист, я - автор статьи с математическим обоснованием невозможности существования Бога, ну, и чего бы то ни было сверхъестественного в обыденном смысле слова.

СТАХОВСКИЙ: Тем не менее, если гипотетически, скажем, представить на мгновенье, что Бог существует, что бы вы ему сказали?

ВАССЕРМАН: Сказал бы, что его не существует.

КУЗЬМИНА: И доказал бы и дал ему статью свою почитать.

ВАССЕРМАН: Кстати, насчет математики и Бога. Старинный анекдот. Умирает Альберт Эйнштейн, попадает, естественно, прямо в рай. И как светило мировое - напрямую к Богу. Ну, и, естественно, просит, чтобы Бог ему хотя бы сейчас рассказал единую теорию поля. (Он работал над этой теорией последние 30 лет жизни. Продвинулся изрядно, но, к сожалению, эта теория и по сей день не построена.) Ну, Бог дает ему здоровенную формулу, Альберт Херманович читает ее: "Господи, да тут же у тебя ошибка!" - "Я знаю".

КУЗЬМИНА: Так. Поехали дальше. Помните какой-нибудь самый-самый запомнившийся вам сон?

ВАССЕРМАН: Мне время от времени снятся очень эффектные сюжетные сны. И самый эффектный был такой. Я в тот период вместе с Линой Ильиничной Жанрист (она впоследствии переехала в Москву и с тех пор занимает довольно заметные посты в различных либеральных структурах) разработали очень интересный программный комплекс, где в основе было ядро довольно простой структуры, к нему можно было пристыковывать программы самого разного назначения. И последовательная передача данных между этими программами позволяла добиваться самых разнообразных результатов. Так вот, приснилось мне однажды, что на очередной советской космической станции сделали программное обеспечение на основе этого ядра. Но что-то там глючит. Причем ясно, что глюки не в самом ядре (оно вылизано было и реально мы несколько систем управления технологическими процессами сделали на этом ядре, и они действительно нормально работали), а в какой-то из программ, которые к нему пристыкованы. Но поскольку разработчики этих программ не знают всех нюансов работы ядра, то никто не может выяснить, что именно там глючит…

КУЗЬМИНА: Но вам позвонили в этом сне?

ВАССЕРМАН: И вот меня в ускоренном порядке, буквально за неделю натаскивают, как африканского космонавта из известного анекдота, в духе "покорми обезьяну, но ничего не трогай", отправляют в космос. И я неделю сижу на этой станции, отслеживаю разными методами прохождение данных между элементами системы и таки нахожу, где ошибка.

КУЗЬМИНА: А хотелось бы отправиться в космос?

ВАССЕРМАН: Очень. Но, к сожалению, по здоровью я туда не проходил никогда.

КУЗЬМИНА: К сожалению, действительно. Самое любимое блюдо, самая любимая еда?

ВАССЕРМАН: Боюсь, что тут я не оригинален. Любимое блюдо - шашлык.

КУЗЬМИНА: Из кого?

ВАССЕРМАН: Ой! Ну, из кого? Хорошую баранину, по-моему…

СТАХОВСКИЙ: Ни на что не променяешь.

ВАССЕРМАН: В Москве довольно трудно найти. Так что в основном довольствуюсь свиным шашлыком. Ну, и заодно уж самое нелюбимое блюдо - практически все рыбное.

СТАХОВСКИЙ: Это удивительно, учитывая, что вы из Одессы, а это, в общем, морской и рыбный город во многом.

ВАССЕРМАН: Дело в том, что в детском саду, куда я ходил, у повара обе руки были левые, да еще и росли из явно неподходящего места. В результате я практически не могу есть то, что хоть отдаленно напоминает его основные блюда. По счастью, у него был очень небольшой репертуар.

СТАХОВСКИЙ: Это как-то спасает, да. Давайте послушаем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, Анатолий, какая у вас любимая музыка и почему?

КУЗЬМИНА: Спасибо большое.

ВАССЕРМАН: К сожалению, любимой музыки у меня мало, поскольку музыкального слуха совершенно нет. Поэтому я предпочитаю бардовскую песню, ибо в ней музыка - не главное. А из чисто инструментальных произведений, как-то так уж вышло, что более всего меня зацепили "Балеро" Равеля, "Рапсодия в стиле блюз" Гершвина и Первый концерт для фортепьяно с оркестром Чайковского. То есть сугубая классика.

СТАХОВСКИЙ: Причем, популярная классика, безусловно.

ВАССЕРМАН: Естественно. То есть, это вещи настолько четко выстроенные, что даже до меня дошли.

СТАХОВСКИЙ: В какой исторической эпохе вы хотели бы жить?

ВАССЕРМАН: После долгих размышлений, поскольку этот вопрос очень часто всплывает в альтернативистике, то есть изучении различных возможных вариантов истории, я предпочел бы, если бы не позволили жить в своем времени, я предпочел бы тот вариант, который в альтернативистике очень оживленно разбирается, а именно - попадание в середину 30-х годов.

СТАХОВСКИЙ: XX века.

ВАССЕРМАН: Да.

КУЗЬМИНА: Хотели бы вы жить вечно?

ВАССЕРМАН: Как вам сказать?

КУЗЬМИНА: Или, если да, то при каких условиях?

ВАССЕРМАН: Нет, с одной стороны, конечно, это очень соблазнительно. А, с другой стороны, учитывая, сколько сил мне потребовалось для того, чтобы избавиться в середине двухтысячных годов от моих либеральных и либертарианских заблуждений, я боюсь, что в следующий раз, если я где-нибудь заблужусь, у меня уже не хватит сил выбраться. Поэтому я предпочитаю смириться с тем, что умру.

СТАХОВСКИЙ: Давайте звонок послушаем. Алло, здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Меня зовут Леонид Сергеевич. Я уже человек пожилой. И, может быть, примерно такого же возраста, как вы, Анатолий Александрович. Ну, а, может, даже несколько постарше. Скажите, пожалуйста, то, что в нашей школе называется революцией, на самом деле, это гипотеза, мне кажется, абсолютной. И тогда, в 50-е годы, когда нас учили, меня, казалось, абсолютной бессмыслице, потому что вероятность того, что мы произошли в результате эволюции кажется нулевой, она абсолютно неоправданна. Не кажется ли вам, что креативная теория, которая великолепно изложена (если смотреть в историческом плане), конечно же, у евреев в Ветхом завете, в Торе и так далее, она гениально там изложена, эта теория, она все-таки предпочтительнее, стройнее и разумнее, чем теория, так называемая, в кавычках, Дарвина?

ВАССЕРМАН: Нет, так мне не кажется. Во-первых, потому что теория эволюции и со времен Дарвина существенно усовершенствована и уточнена. Во-вторых, потому что креативная теория - это тупик по очень простой причине. Если мы говорим, что все создано Богом, то возникает, естественно, следующий вопрос: кто создал Бога? Что же касается эволюции, то вероятность того, что возникнет какая-нибудь жизнь, равна единице. То есть возникновение жизни при достаточно долгом существовании неравновесной Вселенной абсолютно неизбежно. Другое дело, что каждая конкретная форма жизни, естественно, маловероятна. Но так же, как, когда вы стреляете из винтовки, у вас очень мало шансов попасть, допустим, в человека за километр, но куда-нибудь пуля все равно попадет.

КУЗЬМИНА: Мне очень нравится вопрос на СМС-портале, очень он подходит к "детской анкете". Как сейчас помню, что был такой вопрос: "Будет ли создан термоядерный реактор? Спасет ли он от энергетического кризиса?"

ВАССЕРМАН: Термоядерный реактор, на самом деле, создать несложно. Собственно, таких реакторов наделано много тысяч, они называются "термоядерными бомбам". Сложно создать термоядерный реактор, работающий в постоянном режиме.

СТАХОВСКИЙ: Но не будем уже в частности, да.

ВАССЕРМАН: Но поскольку число трудностей у природы кончено, то рано или поздно мы до этого беремся. Но главное, что до энергетического кризиса нам все равно далеко. Недавно опубликована книга "Острая стратегическая недостаточность", написанная Нурали Нурисламовичем Латыповым при моем посильном участии, и в этой книге, в частности, опубликован проект, который Нурали предложил, а я расписал необходимые технические тонкости еще лет 10 назад, но пытались его продвинуть по разным аппаратным каналам, дело, естественно, не двигалось. Как известно, по аппаратным каналам можно плыть только на пенковой тяге. И, в конце концов, решили мы его опубликовать. Проект очень простой. Мы показали, что, если разместить парк обычных ядерных реакторов на Семипалатинском полигоне, служившем для ядерных испытаний и по сей абсолютно непригодном для каких-то сельскохозяйственных или жилищных нужд, то можно создать реактор, покрывающий все потребности Евразии и в электричестве. И при этом он еще будет работать в режиме размножения ядерного топлива. А в этом режиме таких реакторов хватит при нынешнем энергопотреблении примерно на десяток тысяч лет.

СТАХОВСКИЙ: Ну, вы успокоили, надо сказать. Действительно. Еще вопросы от наших слушателей. Но очень простые. Вольф Мессинг действительно мог предсказывать будущее?

ВАССЕРМАН: Вольф Мессинг действительно мог красиво написать о том, как он предсказывает будущее по классической формуле: "Если бы я был такой умный сейчас, как моя жена потом".

СТАХОВСКИЙ: Как вы относитесь к математическому гению Григорию Перельману?

ВАССЕРМАН: Отношусь с восхищением и завистью, ибо мне самому в свое время так и не хватило напора, чтобы всерьез заняться математикой и ушел в значительно более простую область - программирование. Естественно, люто завидую, он сделал открытие величайшего масс штаба, какие крайне редко случаются. Ну, что же касается его решения не брать премий, у меня есть свои представления, зачем он это сделал. И в любом случае я это решение уважаю.

КУЗЬМИНА: Из Рязанской области Нурия спрашивает: "В чем смысл жизни?"

ВАССЕРМАН: Ну, на этот вопрос я отвечал уже много раз. У меня даже в "Живом журнале" это написано. Смысл жизни в том, чтобы после нас она была лучше, чем до нас.

СТАХОВСКИЙ: Из Петербурга Юрий спрашивает: "Неверие в Бога подразумевает под собой веру в то, что все-таки нам что-то помогает, что что-то реально что-то есть?"

ВАССЕРМАН: Собственно, даже верующие говорят, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Так вот, "что-то есть", это как раз наша готовность действовать самостоятельно.

СТАХОВСКИЙ: Это мы сами.

КУЗЬМИНА: Маленький блиц. Я начну предложение, а вы закончите. По возможности - коротко. Я никогда не хотел становиться…

ВАССЕРМАН: Балериной.

КУЗЬМИНА: Мне часто предлагают…

ВАССЕРМАН: Выступить где-нибудь на телевидении и радио.

КУЗЬМИНА: Сложно жить в гармонии с …

ВАССЕРМАН: С самим собой.

КУЗЬМИНА: Сейчас я стал более…

ВАССЕРМАН: Спокойным и терпимым.

КУЗЬМИНА: Ты всегда должен опасаться тех, кто…

ВАССЕРМАН: Кто слишком тебя хвалит.

КУЗЬМИНА: Меня поражает, что люди…

ВАССЕРМАН: Готовы не развиваться.

КУЗЬМИНА: И последнее. Очень немногие могут сказать "Я люблю человечество", а я …

ВАССЕРМАН: А я его действительно люблю.

СТАХОВСКИЙ: И это могло бы стать хорошей точкой. У нас на сайте есть, мне кажется, очень интересный вопрос, который поможет нам завершить сегодняшнюю нашу беседу. Причем, от девушки. Эля интересуется: «Вы интересуетесь футболом?

ВАССЕРМАН: Нет.

КУЗЬМИНА: При этом, когда шли новости спорта, вы сидели в наушниках и прислушивались к тому, что происходит в спортивном мире. Это именно - прислушивался.

ВАССЕРМАН: Как вам сказать? Мне интересен сам факт чьих-нибудь успехов. Но я как-то не воспринимаю футбол как зрелище.

КУЗЬМИНА: Ваша круглая оправа очков… Вы сами их выбирали?

ВАССЕРМАН: А это не оправа. Дужки прикреплены непосредственно к стеклам.

КУЗЬМИНА: К линзам. Или это стекла?

ВАССЕРМАН: Это пластиковые линзы.

КУЗЬМИНА: Это вы сами выбрали? Именно эти очки? Может, подарили?

ВАССЕРМАН: Нет, мне их делают на заказ именно под мое зрение, под его особенности. Время от времени приходится делать новые, поскольку зрение с возрастом меняется. Что же касается формы, то форма выбрана из одного-единственного соображения - срезать с линз чем поменьше, чтобы иметь большое поле зрения.

СТАХОВСКИЙ: Чем будете заниматься сейчас, после того, как закончите заполнять нашу анкету?

ВАССЕРМАН: Вернусь домой, вернусь в "Живой журнал" и буду просматривать комментарии. Ко мне ежедневно приходит примерно полтысячи комментариев, и посмотреть их я успеваю далеко не всегда.

СТАХОВСКИЙ: И вряд ли на все ответите, конечно.

ВАССЕРМАН: Конечно.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо вам большое. Удачи! И непременно ждем вас как-нибудь в эфир "Маяка" еще раз.

ВАССЕРМАН: Ну, и вам спасибо. Приглашайте.