Профитроли Алексей Герман (младший)

СТАХОВСКИЙ: Пойдем по проторенной дорожке. "Прошу тетрадь не пачкать, листы не вырывать, а если есть ошибки, прошу не исправлять". "Школьная анкета" на "Маяке. И первый пункт этой школьной анкеты мы традиционно заполняем сами. Значит, фамилия, имя, отчество: Герман Алексей Алексеевич - российский кинорежиссер, сценарист. Дата рождения: 4 сентября 1976 года. Место рождения: Ленинград.

ГЕРМАН: Москва.

СТАХОВСКИЙ: Москва все-таки?

ГЕРМАН: Москва, Москва.

СТАХОВСКИЙ: Да вы что?

ГЕРМАН: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: А почему все пишут: Ленинград?

ГЕРМАН: Не знаю, почему они пишут Ленинград. У меня мама из Москвы, а папа из Петербурга.

СТАХОВСКИЙ: А может быть, потому, что какие-то годы были прожиты в городе на Неве, и как-то все запутались?

ГЕРМАН: Ну, я потом как-то сразу оказался в Питере, потому что мама уехала к папе. А так - Москва.

СТАХОВСКИЙ: Ну, слава богу. Зато разобрались наконец-то, да.

КУЗЬМИНА: Слава богу, это информация из того источника, который можно исправлять, судя по всему, править, дополнять. Ну да ладно, пойдемте дальше. А было у вас какое-нибудь прозвище в детстве или в юности?

ГЕРМАН: Было. У меня было много прозвищ. Не то что они были какие-то такие невероятно мужественные, типа Тарзана.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе!

ГЕРМАН: Одно прозвище у меня было Костыль.

СТАХОВСКИЙ: И что тут мужественного? Конечно.

ГЕРМАН: Да, не очень мужественное. А второе у меня было прозвище Гермас-Водолаз.

СТАХОВСКИЙ: Вот это больше похоже на правду.

ГЕРМАН: Ну и третье что-то подобное, сейчас не вспомню.

СТАХОВСКИЙ: А вообще вам нравится ваше имя?

ГЕРМАН: Послушайте, я нормально к нему отношусь. Но я другое-то не пробовал.

СТАХОВСКИЙ: А если была бы возможность?

ГЕРМАН: Да нет, ну имя и имя, какая разница?

СТАХОВСКИЙ: То есть совершенно спокойно?

ГЕРМАН: Ну, конечно.

СТАХОВСКИЙ: А назвали в честь папы все-таки? Или есть какая-то предыстория?

ГЕРМАН: Там какая-то сложная предыстория, я не помню, но вот так назвали.

СТАХОВСКИЙ: Ну, в общем, сложилось и сложилось, и слава богу.

ГЕРМАН: Ну, конечно, конечно.

КУЗЬМИНА: А есть любимое женское имя?

ГЕРМАН: Нет.

КУЗЬМИНА: То есть любимых имен нет?

ГЕРМАН: Не-а, это же обозначение.

КУЗЬМИНА: Ну, как корабль назовете…

ГЕРМАН: Это по-разному, есть разные корабли и по-разному плавают.

СТАХОВСКИЙ: И все нормально плавают, да.

ГЕРМАН: Конечно.

КУЗЬМИНА: У вас есть любимый цвет?

ГЕРМАН: Слушайте, неожиданно как, я не подготовился.

СТАХОВСКИЙ: Ничего-ничего…

ГЕРМАН: Как говорит моя умная жена, мы в семье любим сложные цвета. То есть сложные цвета - это там глубокий красный, хороший, глубокий синий. Все цвета красивы. Просто цвет, он же раскладывается на множество, собственно говоря, полутонов. Поэтому то, что эстетично, нравится. Каждый цвет эстетичен по-своему и в сочетаниях тоже.

СТАХОВСКИЙ: Но есть же, может быть, какой-то цвет, который в одежде предпочтителен? Вот сегодня в сером.

ГЕРМАН: Понимаете, я лысый мужчина уже, к сожалению, потихоньку к сорока. Ну, глупо, если я буду ходить в ярко-оранжевом или в нежно-голубом. Поэтому соответственно я одеваюсь так, как примерно должен одеваться лысеющий мужчина, бритый, к сорока.

КУЗЬМИНА: А вы, кстати говоря, заполняли вот такие детские школьные анкеты? Девчонки в основном их вели.

СТАХОВСКИЙ: Ну, не скажи…

КУЗЬМИНА: Да?

ГЕРМАН: Нет, не заполнял, конечно.

СТАХОВСКИЙ: А почему? Неужели в школе не было?

КУЗЬМИНА: Или не было принято?

ГЕРМАН: Нет, может, заполнял, я не помню. Я не знаю, не помню.

СТАХОВСКИЙ: Ну, как-то было давно.

ГЕРМАН: Ну, в общем, да.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. Кем бы вы никогда не хотели работать?

ГЕРМАН: Я бы никогда не хотел работать там, где нету возможности проявить инициативу. Я бы никогда не хотел работать, собственно говоря, там, где ты не можешь развиваться как личность. Ну, наверное. Тьфу-тьфу-тьфу, у меня пока получается это не делать, стучу по голове или дереву, вот ДСП какое-то здесь… Вот, наверное, так.

КУЗЬМИНА: Хорошо, а есть какие-то профессии… Вот я для себя решаю, что в следующей жизни я бы хотела стать дальнобойщиком, ну вот так почему-то, или оперной певицей. Есть какие-то профессии, которыми вам захотелось бы овладеть глубоко и серьезно, но, может быть, уже не сейчас, скажем, потому что есть другое пока предназначение?

ГЕРМАН: Нет, мне, в общем, более или менее, при всех там сложностях разных, нравится делать то, чем я занимаюсь. Но, наверное, если бы у нас была милиция идеальная, то я бы хотел быть, как ни странно, следователем. Ну, вот идеальной не бывает, но в какой-то… Как мне кажется, это какое-то дело. Ну, может быть, врачом хотел бы быть.

СТАХОВСКИЙ: То есть приносить пользу людям, получается, все-таки что-то такое.

ГЕРМАН: Ну, не знаю, во всяком случае… Не хотел бы быть бизнесменом, наверное. То есть, наверное, просто мне не очень это интересно. Не хотел бы быть адвокатом. У меня был шанс поступить на юридический, но не хотел бы. Наверное, я понимаю, что это интересно, я понимаю, что есть какая-то гимнастика для ума, и в этой профессии есть много соревновательного, но нет, наверное, нет. Наверное, хотел бы быть летчиком, но гражданской авиации. Но, как ни странно, никогда не хотел быть летчиком в детстве, вот никогда не хотел. С возрастом, мне кажется, интересно становится летать, смотреть на мир. Не знаю, какие-то такие мысли.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно. Раз уж мы заговорили, а кем хотели быть в детстве? Пока не сложилось то, что мы имеем сегодня?

ГЕРМАН: Я довольно поздно себя начал осознавать. Да я себя начал осознавать на самом деле лет в 14-15.

СТАХОВСКИЙ: В смысле как личность? Я не очень понимаю.

ГЕРМАН: Ну как? Не то что как личность… Как личность, понятно, ты себя… есть же там разные стадии, я их боюсь перепутать всегда: миросозерцание, мироощущение, мировоззрение и так далее, и так далее. Но вот как личность, не знаю, я начал себя осознавать лет в 14-15 и потом довольно долго искался. То есть я в одном институте чуть поучился, чуть-чуть потом в другом.

СТАХОВСКИЙ: В каком?

ГЕРМАН: Я после 9-го класса почему-то попал в кораблестроительный университет в Петербурге. Потом я учился в театральном, два года проучился в Театральной академии на критика.

СТАХОВСКИЙ: Это на Моховой которая?

ГЕРМАН: На Моховой, да-да-да. И потом я уже ушел на платное место во ВГИК. Ну, платное, потому что, если у тебя папа режиссер, а ты учишься на бесплатном, это какое-то хамство, ну правда.

СТАХОВСКИЙ: В некотором роде, наверное, да.

ГЕРМАН: Ну, конечно. Поэтому на платном учился, да.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы вопросов лишних не возникало ни у кого.

ГЕРМАН: Ну, конечно, очевидно, да.

СТАХОВСКИЙ: Это проще. Вы говорите, что вы довольно поздно начали себя осознавать по разным вот этим критериям. Но наверняка же есть какое-то самое яркое первое детское воспоминание, которое периодически всплывает в голове?

ГЕРМАН: Ну, у меня много чего всплывает. Я чем старше становлюсь, тем больше у меня всплывает воспоминаний, ощущений и всяких камбэков каких- то.

СТАХОВСКИЙ: Хотя, казалось бы, бывает наоборот.

ГЕРМАН: Ну, есть у меня воспоминание, как я бегу по длинному коридору (ну, казалось, что длинному) к своей комнате, там открыта дверь, свет. Ну, вот как у всех, наверное.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе!

КУЗЬМИНА: Как у всех? Вот это Женя задумался: а у всех ли так?

СТАХОВСКИЙ: Да, я задумался очень сильно, да.

КУЗЬМИНА: А самый странный подарок, который когда-то вам делали?

ГЕРМАН: Да не помню я! Вот я не помню, я не запоминаю подарки. Мне мой товарищ подарил на 36 лет пепельницу, купил в модном магазине. Значит, туда сигарету подносишь, она открывается, а забираешь - она закрывается.

КУЗЬМИНА: На фотоэлементе.

ГЕРМАН: Значит, она очень красивая, она открывается и открывается абсолютно без сигареты, сама по себе, поэтому несколько ночей мы с женой не могли заснуть, потому что раздавался страшный хлопок, пока мы не нашли там на обратной стороне кнопку "выключение". Поэтому сигарету мы туда засунули один раз.

СТАХОВСКИЙ: А вы сами любите делать подарки?

ГЕРМАН: Ну да. То есть я…

СТАХОВСКИЙ: Или это данность какая-то? Ой, день рождения, ой, Новый год… Или: вот пойдем на свадьбу, надо что-то дарить…

ГЕРМАН: Я вообще плохо, к сожалению, помню дни рождения людей, я их почти никогда не запоминаю. То есть это недостаток. Знаете, кто-то записывает, а я почти всегда забываю.

СТАХОВСКИЙ: А для этого есть жена, может быть, которая напоминает?

ГЕРМАН: Нет, у жены какие-то там другие, довольно важные по нашей работе обязанности, она напоминает.

КУЗЬМИНА: Есть близкие, которые уже знают точно.

ГЕРМАН: Вот. Но я спокойно отношусь к подаркам, я не фетишист.

КУЗЬМИНА: Вы всегда вовремя приезжаете на встречи?

ГЕРМАН: Я стараюсь, да. Я всегда приезжаю, стараюсь приезжать за 5-10 минут раньше. Я думаю, что за многие годы опаздывал раза два.

СТАХОВСКИЙ: А вы верите в гороскопы?

ГЕРМАН: Да нет, конечно, нет.

СТАХОВСКИЙ: Потому что я подумал, что 4 сентября - это Дева получается, а Девы как раз славятся своей пунктуальностью.

ГЕРМАН: Да нет, мне кажется, что это вопрос некой внутренней организации, правильно? С какого-то момента, если ты все-таки существуешь в реальном мире, то опаздывать нехорошо. Все-таки опоздание - это признак либо неуважения к партнеру, либо несобранности, либо…

СТАХОВСКИЙ: Но как раз несобранность и какая-то, может быть, безалаберность зачастую не зависят от человека. Вот натура такая: ой, побежала, что-то забыла; ой, что-то не сделал, приходится возвращаться.

ГЕРМАН: Вы знаете, я довольно давно, к сожалению, не общаюсь с людьми, которые: ой, я побежала, что-то забыла… То есть, наверное, их много, но просто нас с женой все-таки окружают люди более собранные и более целеустремленные. Это не означает, что они лучше, далеко нет, не всегда. Не всегда целеустремленные люди хороши по-человечески, разные встречаются, но просто как-то так…

КУЗЬМИНА: А вы готовы на какие-то внеплановые дела? Если вы человек пунктуальный, человек, занимающийся своим делом, точно знаете, к чему идете, вас может вырвать из контекста планов что-то? Я не имею в виду какие-то трагические события. Вы можете что-нибудь сделать сумасшедшее?

СТАХОВСКИЙ: Что-то, что выбивается из колеи, что-то незапланированное. Или план важен?

ГЕРМАН: Да нет, дело же не в плане, план не важен, план как бы… Я не человек плана, не план формирует меня, а я формирую план. Как вам сказать? И да, и нет. Я просто не придаю в жизни значения обозначениям. А мы в жизни все-таки, к сожалению, очень зависимы от обозначений, которые сами себе придумываем или кто-то придумывает за нас: ой, если я куда-то поеду неожиданно, значит, я веселый и как бы здоровский, и открытый, и так далее. А если человек этого не делает, то он, наоборот… Все по-разному, мне кажется, нет на самом деле правильного.

КУЗЬМИНА: Я хотела задать вопрос: всегда ли вы говорите правду? Но можно сказать: смотря что называть правдой.

ГЕРМАН: Я почти всегда говорю правду, если это не мелкая какая-то бытовая ложь, когда там, допустим, меня жена ловит на том, что я что-то не сделал, а я говорю: ой, сделал, сделал, сделал… Ну, я почти, я стараюсь максимально говорить правду.

КУЗЬМИНА: И от других требуете того же, искренности?

ГЕРМАН: Нет. Послушайте, я взрослый человек. Нет, я не требую от других искренности. Кто-то искренний, кто-то неискренний, по-разному.

КУЗЬМИНА: Ну, понятно, это как с теми людьми, которые непунктуальны. Они как-то сами по себе, судя по всему, отваливаются по ходу жизни.

ГЕРМАН: Да не знаю, по-разному, кто-то искренний, кто-то неискренний. Послушайте, я занимаюсь профессией, где 90 процентов людей неискренние. Я работаю с артистами, пардон, которые все-таки, при всем уважении, даже самые замечательные, которые все-таки смотрят на себя всегда в зеркало, это свое особое мировоззрение и свой способ поведения. Я работаю с группами кинематографистов, а вы понимаете, что каждый раз кинематографист, условно, на каждой новой картине, он, не знаю, любит, любит, обожает режиссера; потом любит, любит, обожает другого режиссера. Это тоже свой способ жизни. В кино вообще очень мало верных людей, в кино очень мало людей, ну как сказать, последовательных. У меня есть какое-то количество товарищей, но их очень немного. Кино - это довольно капиталоемкая история, и, как всякая капиталоемкая история, эта история, естественно, интрижная и замешанная на многих делах, сомнительных с моральной точки зрения. Поэтому я в принципе ни от кого ничего не требую. Это вопрос: хочется разговаривать, не хочется разговаривать. Не хочется разговаривать, я стараюсь этого не делать. Иногда по работе надо, к сожалению.

КУЗЬМИНА: Из детских анкет нашла хороший вопрос, он очень современный: какой Покемон круче? Но решила, что я его не буду задавать.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо, Вера. Да уж, уволь, пожалуйста.

КУЗЬМИНА: Вот хороший есть: что бы вы взяли на остров?

СТАХОВСКИЙ: На необитаемый?

КУЗЬМИНА: Да, на необитаемый остров с собой. И такой вопрос был.

ГЕРМАН: Ну, во-первых, смотрите, вопрос - на сколько? Если навсегда… Вопрос: есть ли там электричество?

КУЗЬМИНА: Судя по всему, навсегда. Ничего там нет. На этих островах никогда ничего нет, на предложенных.

СТАХОВСКИЙ: Кроме Пятницы.

ГЕРМАН: Да, это сложно. Ну, послушайте, это сложный вопрос, потому что еду брать…

СТАХОВСКИЙ: Бесполезно, в общем.

ГЕРМАН: Да-да. Вино брать тоже, вино там тоже бесполезно. Самогонный аппарат - вот что бы я взял.

СТАХОВСКИЙ: А там уж сахарного тростничку нарубил, виноградику насобирал…

ГЕРМАН: Ну, там да, там с рыбой понятно, можно найти.

КУЗЬМИНА: А я, говорит, думал: Казахстан - это юг…

ГЕРМАН: 18 плюс здесь, я бы сказал.

КУЗЬМИНА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Вы любите узнавать секреты других людей?

ГЕРМАН: Личные - нет, а те, что связаны с профессиональными вещами - естественно, да.

СТАХОВСКИЙ: А почему личные нет? Это ответственность дополнительная - хранить чьи-то тайны? Или это скучно?

ГЕРМАН: Нет, нет, это не скучно. Просто если разобраться в наших жизнях, то с возрастом, как правило, если мы живые люди, мы часто ошибаемся, ну, есть какие-то там вещи… Довольно много людей, как мои одноклассники, которые женились один раз и живут…

СТАХОВСКИЙ: Навсегда.

ГЕРМАН: Да, и навсегда. Но не у всех такая жизнь. Мы же разные жизни проживаем, и в каждой жизни чего-то есть…как скелет в шкафу, да? Зачем его знать? Он же поэтому и в шкафу. Тем более это абсолютно не означает, что люди от этого становятся хуже или лучше. Люди все равно определяются по степени: они предадут тебя, не предадут тебя, предатель - не предатель, обслуга - не обслуга. Ну, вот "обслуга" - я имею в виду человека, который ради денег что-то сделает. А есть люди, которые ради денег тебя не предадут. Вот так как-то. Путано сказал, но тем не менее это важно.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно, да.

ГЕРМАН: А все остальное - это мелочи, это гарнир. Если, конечно, он там не убивец, не мошенник и так далее, и так далее.

СТАХОВСКИЙ: В какой исторической эпохе вы хотели бы жить? Ну, перефразирую немножко: есть какое-то историческое время…

ГЕРМАН: В России все хорошие эпохи заканчивались плохо, как правило, лет через 15.

СТАХОВСКИЙ: Это национальная традиция.

ГЕРМАН: Либо революция, либо война, либо всех сажали, либо раскалывалось государство. Поэтому я бы в России хотел жить, допустим, не знаю, в начале века…

СТАХОВСКИЙ: Двадцатого?

ГЕРМАН: Ну да. Но чтобы не было войны и революции. Я хотел бы жить в Америке 50-60-х. Я хотел бы жить, наверное, в 60-х годах во Франции.

СТАХОВСКИЙ: Но это всё двадцатый век. А что-то более далекое?

ГЕРМАН: Ну что более далекое? Вот представьте себе, допустим, семнадцатый век. Антисанитария, правда?

СТАХОВСКИЙ: Уже не хочется.

ГЕРМАН: Антисанитария, болезни, лекарств нет, вши, собственно говоря, холодные дома. Наверное, если бы ты к этому привык, то и можно не обращать внимания. Но если вот сейчас меня или вас туда поместить, то я думаю, что вы бы вздрогнули.

СТАХОВСКИЙ: Мы бы взвыли, я думаю, да.

КУЗЬМИНА: Можно в продолжение высокоинтеллектуального разговора? Ваши любимые орехи?

СТАХОВСКИЙ: Кто?

КУЗЬМИНА: Орехи.

ГЕРМАН: А я в них не разбираюсь.

КУЗЬМИНА: Есть грецкие, есть кешью.

СТАХОВСКИЙ: Грецкие вкусные, кешью тоже вкусные.

КУЗЬМИНА: Фундук?

ГЕРМАН: Фундук? По-моему, ничего.

КУЗЬМИНА: Миндаль?

ГЕРМАН: Миндаль - нормальный. Нет, ну они…

СТАХОВСКИЙ: Ну, с орехами все в порядке в жизни, понимаешь?

КУЗЬМИНА: Главное, чтобы с орехами все в порядке было.

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да. Ну ладно, раз уж о еде начали, а что всегда есть в вашем холодильнике?

ГЕРМАН: В нашем холодильнике… по-разному.

СТАХОВСКИЙ: Но есть какой-то продукт, который должен быть всегда?

ГЕРМАН: Да нет. Знаете, у нас такая жизнь, мы так часто уезжаем - приезжаем, уезжаем - приезжаем, что у нас абсолютно по-разному в холодильнике: то там есть много чего, то вообще ничего нет, то он сломался, то мы его починили…

КУЗЬМИНА: Хорошо. А есть что-то, что вы себе иногда позволяете, радуете себя какой-то едой?

ГЕРМАН: Сало. У меня мама с Украины. Сало, сало, я люблю сало.

СТАХОВСКИЙ: Покупаете или привозите, просите кого-то? Или сами где-то добываете?

ГЕРМАН: Нет, вот где-нибудь в кафе, в ресторане. Но поскольку я толстею сразу довольно быстро…

СТАХОВСКИЙ: Это как раз тот случай, когда приходится позволять, видимо.

ГЕРМАН: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Алексей, а вы любите театр?

КУЗЬМИНА: Как любишь его ты?

СТАХОВСКИЙ: Нет, заметьте.

ГЕРМАН: Я учусь на театроведческом факультете.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это ни о чем не говорит.

ГЕРМАН: Это сейчас я как раз хотел развить тему. Знаете, как учителя говорят: развейте. Развиваю. У меня это обучение в какой-то момент любовь к театру немножко отбило. Потому что, когда ты ходишь по пять раз в неделю в театр…

СТАХОВСКИЙ: На спектакли.

ГЕРМАН: На спектакли, конечно. То ты не всегда видишь хорошее, далеко не всегда, ты немножко переедаешь, и тебе потом сложно. Потому что с годами ты ждешь от похода, собственно говоря, в театр какого-то момента, когда вдруг: ах! И когда приходишь и довольно часто видишь то, что на душу как-то не ложится, то ты… Поэтому я к театру отношусь, поскольку я перекормленный театром человеком, то я к театру отношусь осторожно. Мы с женой довольно редко ходим в театр, это плохо, но тем не менее, у нас какие-то свои сложности в отношении. Но это абсолютно не означает, что нет хороших спектаклей, они есть, и их много, их много разных. Просто мы не то что театралы…

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно. Я задал вопрос о театре драматическом.

ГЕРМАН: Да.

СТАХОВСКИЙ: А не об оперном, скажем.

ГЕРМАН: Ну, я не такой большой специалист, честно скажу, в опере и в балете, я все-таки человек больше драматический, драматического театра.

СТАХОВСКИЙ: А бываете на спектаклях, бываете в опере?

ГЕРМАН: Нет.

СТАХОВСКИЙ: Никогда? Вообще никогда в жизни не были?

ГЕРМАН: Нет, был когда-то. Я хотел бы там поехать в Италию…

СТАХОВСКИЙ: Посетить "Ла Скала" какой-нибудь.

ГЕРМАН: Ну, куда-нибудь. Интересно, понимаете, потому что в Италии на самом деле, как ни странно, какие-то вещи более целостные и удачные, мне кажется, не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно, да.

КУЗЬМИНА: Почему, когда спрашивают Алексея Германа-младшего, ходит ли он в оперу, а он говорит: "Да, был когда-то", - ему прощают? Когда спрашивают меня, мне стыдно становится… Ну как это, друзья мои, как же так?

ГЕРМАН: А не надо стыдиться, не надо стыдиться. Это такой осколок советского воспитания, что ты должен обязательно любить что-то, а что-то ты не должен любить. Ну вот не любит, допустим, человек Федора Михайловича Достоевского.

СТАХОВСКИЙ: И бог с ним.

ГЕРМАН: Ну да. Я не всегда это могу понять, но это его дело, это его восприятие. Естественно, если он его прочел и если он понимает, о чем идет речь, а не просто отмахивается.

КУЗЬМИНА: Ну, понятно, может обосновать свою точку зрения.

ГЕРМАН: Ну конечно.

СТАХОВСКИЙ: А есть у вас любимые писатели? Раз уж мы о Достоевском.

ГЕРМАН: У меня много любимых писателей разных.

СТАХОВСКИЙ: А топ-5 вы можете составить?

ГЕРМАН: Топ-5? Вообще это сложное дело – составлять топ-5 писателей и вообще художников.

СТАХОВСКИЙ: Я понимаю, да.

ГЕРМАН: Ну, не знаю. Русских, не русских? Каких?

СТАХОВСКИЙ: Ну, давайте по русским пройдемся хотя бы.

ГЕРМАН: Давайте.

СТАХОВСКИЙ: Видимо, с Достоевским все-таки все сложилось, судя по всему?

ГЕРМАН: Смотрите, я думаю, что так. Я думаю, что Чехов, Довлатов, Блок .. Как сложно, их больше, чем пять, гораздо-гораздо больше. Да не знаю, ну Заболоцкий, Пушкин… Куда можно в топ-5 поставить, условно, Заболоцкого по сравнению с Блоком? Я считаю, что это одинакового уровня дарования поэты. Как можно, условно, сравнивать замечательного, прекрасного писателя Довлатова и не менее прекрасного великого поэта Бродского, у которых у обоих, в общем, довольно трагическая судьба в эмиграции и похожие глаза, такие похожие эмигрантские…

СТАХОВСКИЙ: Ну, они дружили все-таки.

ГЕРМАН: Да, эмигрантские глаза такие. Ну как их можно сравнивать? Это разные грани. Просто другое дело, нравится нам это или не нравится. У нас, к сожалению, вот в том веке интенсивность как бы художественной жизни, она, к сожалению, была выше. Мы, конечно, можем сейчас устраивать 35 премий " Национальный бестселлер" в России, но в среднем вся наша современная литература гораздо хуже. Ну, на мой взгляд, при всем моем уважении, 90 процентов расхваленных, всем известных современных писателей не стоят одного сборника рассказов Довлатова. На мой взгляд, к сожалению. Но это уже вопрос второй.

КУЗЬМИНА: Когда вы плакали последний раз?

ГЕРМАН: Ох!

СТАХОВСКИЙ: Ах!

ГЕРМАН: Это такая знаменитая история, когда ты пытаешься… Обычно это вообще профессиональный вопрос. Потому что, когда ты пытаешься человека выбить из колеи, актера расшатать, чтобы посмотреть, насколько он открытый и честный, ты этот вопрос задаешь: насколько он может честно ответить? Я плакал недавно. Ну, не то что рыдал, нет, но как-то у меня увлажнились глаза в больнице, не буду говорить у кого, просто не считаю правильным. И еще когда какую-то книжку читал, сейчас не вспомню какую. Вот как-то так, как-то она меня зацепила.

СТАХОВСКИЙ: Но вообще вас можно назвать человеком сентиментальным?

ГЕРМАН: Я сентиментальный, повторяю, я не плакса, но я сентиментальный, меня какие-то вещи очень трогают.

СТАХОВСКИЙ: То есть расплакаться в кино можно?

ГЕРМАН: Можно, и я очень часто… Причем я очень часто начинаю так полурыдать на каких-то фильмах, которые уж совсем, знаете, не артхаусные.

СТАХОВСКИЙ: Какая-нибудь мелодрамка пошла…

ГЕРМАН: Нет, мелодрамки - нет, но вот на каких-то таких фильмах… скажем так, низких жанров я могу очень эмоционально воспринять, очень легко эмоционально воспринять…

СТАХОВСКИЙ: Игру актера или историю, да?

ГЕРМАН: Нет, когда эмоционально это меня затрагивает, это же сумма - там история, игра актеров, всё. Мало того, я не считаю это плохим.

СТАХОВСКИЙ: Давайте немножко разбавим атмосферу. У нас в нашей школьной анкете есть рубрика "Секрет" - то, что раньше заворачивалось в тетрадках у девочек и мальчиков в такие треугольнички.

КУЗЬМИНА: Мы сейчас вам расскажем, как это было.

СТАХОВСКИЙ: Да, у нас тоже есть такая рубрика "Секрет", который надо открыть, и там что-то такое написано. У нас есть такая традиция, а именно: человек, который приходит к нам в гости в эту нашу программу, задает вопрос следующему гостю, то есть в данном случае вам. Человек, который был у нас ровно неделю назад, задал некий вопрос. Причем он, конечно, не знал, кому этот вопрос будет адресован.

ГЕРМАН: Ну так давайте.

СТАХОВСКИЙ: Давайте послушаем. Причем мы сами не знаем, что это за вопрос. Пожалуйста.

ГЕРМАН: Интересно, а какой человек?

КИРИЛЛОВ: Здравствуйте. Меня зовут Кириллов Игорь. Я хочу задать такой вопрос. Что лично вам не хватает для полного счастья? Но я жду откровенного ответа.

СТАХОВСКИЙ: Народный артист СССР Игорь Кириллов был у нас неделю назад. Вот такой вопрос.

ГЕРМАН: Неожиданно это как-то. Телевизор спрашивает, телевизор задает личный вопрос.

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да, ну наконец-то, не все же нам с телевизором разговаривать, иногда и он с нами должен.

КУЗЬМИНА: Когда его слушаешь, ты не понимаешь сути вопроса, и вообще это был вопрос или что…

ГЕРМАН: Нет, это был вопрос: что не хватает для счастья. Правильно я понял?

СТАХОВСКИЙ: Для полного счастья, да.

ГЕРМАН: Во-первых, я не очень знаю, что такое полное счастье. Я говорю искренне, потому что человек, который живет в полном счастье постоянно, он… ну, видимо, это либо единицы, либо это какое-то заболевание, возможно, это связано с опухолью в мозгу, вот у них бывают такие состояния эйфории, поэтому надо обратиться к доктору. Мне не кажется, что у человека вообще должно быть полное счастье. Потому что должно быть и счастье, и несчастье, и радость, и не радость. В этом есть какая-то пульсация жизни. Конечно, хочется, чтобы там радости было гораздо больше, а не радости было гораздо меньше, это очевидно, да? Но я не знаю, меня по жизни двигает желание быть лучше и желание превозмочь, желание прыгнуть выше. Это как у спортсменов, для спортсменов очень важно ощущение, что пятки горят, это важно. Так вот, если этого всего не будет, если я буду всем доволен и собой, то, наверное, мне будет скучно. Но с другой стороны, конечно, хочется что-то… Не знаю, чего не хватает, не знаю. Наверное, вот если честно говорить, совсем честно…

СТАХОВСКИЙ: Хотелось бы.

ГЕРМАН: Я и так честно говорю.

КУЗЬМИНА: А хотите, мы вам, кстати, ответим, что очень честно и искренне, уже за кадром, нам Игорь Кириллов сказал? «Если бы меня спросили, что мне не хватает для полного счастья…»

ГЕРМАН: Дайте я отвечу, а потом вы мне скажете. Конечно, хотелось бы, чтобы у нас была работа, то дело, которым ты занимаешься, чтобы оно не кончалось, не кончалось, не кончалось и не кончалось и мы не зависели от кризисов, политики, не знаю, и прочих вещей, от которых мы все зависим, наверное, потому что работа - это все-таки интересно. Ну, вот так вот.

СТАХОВСКИЙ: То есть некоторая свобода для чистого творчества, приблизительно вот так.

ГЕРМАН: Ну, не для чистого, но во всяком случае - да.

СТАХОВСКИЙ: Приближенного. А что ответил Кириллов у нас за кадром?

КУЗЬМИНА: Он ответил, что молодости ему не хватает.

СТАХОВСКИЙ: Молодости? Ну, вот видишь, да, каждому свое.

КУЗЬМИНА: Да. Вы никогда не комплексовали, что вы не проговариваете букву "р"?

ГЕРМАН: Вы знаете, я… Да я давно вообще не комплексую ни по поводу…

КУЗЬМИНА: Когда-нибудь, может быть? Был такой момент, когда вы вдруг выросли и поняли, что…

ГЕРМАН: Ну, когда-то, наверное, комплексовал. Я много комплексовал лет в 18-19, потому что я был таким довольно нелепым подростком, таким умозрительным, довольно книжным. Плюс я начал, как я говорил, лысеть лет как раз в 18 активно - рановато, безусловно. И вот тогда у меня был какой-то сложный момент, я подходил к зеркалу, значит, смотрел, как я выгляжу, большой у меня подбородок, не большой. Потому что у меня подбородок не очень большой, но в книжках я читал, что у героических личностей он должен быть большой. Смотрел на себя в профиль с помощью зеркала, отращивал какие-то достаточно жидкие кудри, которые не очень элегантным движением пытался закинуть там, не знаю, за уши. Вот тогда - да. Потом я довольно много из-за чего комплексовал: как я говорю - я комплексовал, как я формулирую. Потом в какой-то момент это всё ушло, и всё.

СТАХОВСКИЙ: И все встало на свои места.

ГЕРМАН: Ну, встало, не встало, не знаю как.

СТАХОВСКИЙ: Что самое сложное в вашей работе?

ГЕРМАН: Бороться с собственной умозрительностью. Людей нашей профессии прежде всего губит то, что они прекращают смотреть на то, что они делают, внимательно и насколько можно незашоренно. Когда они верят в себя и им кажется, что все, что выходит из-под их руки, гениально. То есть неадекватность восприятия - вот это самое сложное.

СТАХОВСКИЙ: Вот это самое страшное.

ГЕРМАН: Конечно.

КУЗЬМИНА: Ну что ж, у нас есть еще такая традиция…

СТАХОВСКИЙ: В опросы с продолжением. Да, еще одна наша маленькая подрубрика. Я позволю себе начинать некоторые фразы, а вас попрошу попытаться их закончить. Их будет немного, всего пять.

ГЕРМАН: Ну, хорошо, попробую.

СТАХОВСКИЙ: "Я никогда не устаю после того…"

ГЕРМАН: Я никогда не устаю после того… Я всегда устаю.

СТАХОВСКИЙ: "Если я начинаю что-то делать руками, то чаще всего это…"

ГЕРМАН: Это ерунда.

СТАХОВСКИЙ: "Я очень рад, что в мире есть…"

ГЕРМАН: Моя жена.

СТАХОВСКИЙ: "Есть человек, который может просить меня о чем угодно…"

ГЕРМАН: Так мне что сделать? Вот сейчас - что?

СТАХОВСКИЙ: "Есть человек, который может просить меня о чем угодно…"

КУЗЬМИНА: "И это…"

СТАХОВСКИЙ: Или "но"…

ГЕРМАН: Я очень рад, что есть человек, который может меня просить о чем угодно. И это хорошо.

КУЗЬМИНА: А есть такой человек?

ГЕРМАН: Есть такой человек, да.

СТАХОВСКИЙ: И последнее: "Я очень люблю, когда мне говорят…"

ГЕРМАН: Я очень люблю, когда мне говорят, какой я прекрасный, потому что всегда все люди любят, когда их хвалят.

СТАХОВСКИЙ: Есть предложение обратиться к вопросам, которые за этот час поступили от наших слушателей.

КУЗЬМИНА: Хотя мы, в общем, и не требовали практически ничего.

СТАХОВСКИЙ: Ну, мы, как всегда, мирно попросили. То есть что прислали, то и спрашиваем. Андрей из Таганрога: "Какой фильм вы любите?" Вот так просто и незамысловато.

ГЕРМАН: Я много люблю фильмов. Послушайте, ну не знаю, Куросаву я люблю.

СТАХОВСКИЙ: Понятно, принимается. "Что бы вы хотели снять сами, если бы были большие финансы?" - спрашивает Влад.

ГЕРМАН: Ой, я много чего хотел бы снять сам, если бы были большие финансы, я бы прямо много чего хотел бы снять сам. Но почему-то я в последнее время часто думаю, что я хотел бы снять "Хоббита".

СТАХОВСКИЙ: Но вас опередили.

ГЕРМАН: Опередили, но мне не нравится, то есть мне не очень нравится вот эта англосаксонская милость, слишком все такое зеленое, аккуратненькое, конечно, выдуманные гномы. В детстве, когда я читал, собственно говоря, эту книжку, мне все оно казалось немножко иным. Поэтому если бы была возможность снять все немножко иным, то это было бы интересно, потому что сама эстетика, мне кажется, она иная должна быть.

СТАХОВСКИЙ: То есть в какую-то фантастику, фэнтези вас периодически заносит? Хочется в нее погрузиться.

ГЕРМАН: Я вообще часто читаю фантастику на самом деле, в принципе я только ее и читаю в последнее время.

СТАХОВСКИЙ: Прекрасно. Эля спрашивает на сайте: "Алексей, отдыхали ли вы в пионерлагере?"

ГЕРМАН: Нет.

КУЗЬМИНА: Отдыхали… Хорошо Эля сказала. Почему-то я помню, что кроме всяких сборов фруктов… День Нептуна - это же была адская работа, с утра до ночи.

ГЕРМАН: Ну, видите, я обошелся без него прекрасно.

СТАХОВСКИЙ: Да, повезло.

КУЗЬМИНА: Есть какое-то изобретение человечества, без которого было бы тяжело вам?

ГЕРМАН: Ну, я думаю, что мне было бы тяжело без многих изобретений. Послушайте, ну как вам сказать…

КУЗЬМИНА: Самое необходимое, возможно.

ГЕРМАН: Самое необходимое изобретение человечества - это умение изобретать. А дальше сложно себе представить, было бы нам легче без колеса сейчас, телефона, Интернета, сортира, антибиотиков и так далее. Без всего было бы как-то сложновато.

СТАХОВСКИЙ: "Вторая теща" на сайте спрашивает: "Леонид Ярмольник состарился на съемках картины "Трудно быть богом". А вы так же тщательно относитесь к съемкам, как Герман-старший, или не можете все-таки себе этого позволить? Спасибо".

ГЕРМАН: Я хотел бы, я хотел бы так же тщательно относиться к съемкам, но я не могу себе этого позволить.

СТАХОВСКИЙ: Потому что…

ГЕРМАН: Ну, послушайте, не может быть уже такой семьи, понимаете, это уже будет анекдот в принципе. Я вообще считаю, что, допустим, советское кино, которое снималось в среднем не по 50 съемочных дней, как сейчас, а по 150, по 200, оно было лучше, как бы оно было разумным. Но я так не могу работать.

СТАХОВСКИЙ: Расскажите немножко о своем последнем фильме. В этом году же "Под электрическими облаками" вышел…

ГЕРМАН: Да ничего он не выходил!

СТАХОВСКИЙ: Или еще на грани?

ГЕРМАН: Нет, это какой-то журнал что-то написал непонятное.

КУЗЬМИНА: Ну, ты как желтый журналист сейчас…

СТАХОВСКИЙ: Ну а что? Мне надо что-то выяснить вообще.

ГЕРМАН: Нет, ну мы сейчас снимаем, будем еще снимать, потому что мы там отсняли часть, сейчас будем ждать осени. Ну, год, год нам еще делать, наверное.

СТАХОВСКИЙ: То есть еще год?

ГЕРМАН: Еще год.

СТАХОВСКИЙ: К следующей осени у нас есть шанс что-то такое увидеть.

ГЕРМАН: К зиме или к весне.

СТАХОВСКИЙ: Так, значит, рано пока еще спрашивать о центральной идее, о больших трудностях, которые были связаны…

ГЕРМАН: Ой, ой…

СТАХОВСКИЙ: Да, дождемся тогда уж премьеры, и после этого…

ГЕРМАН: Да, трудностей много было связано.

КУЗЬМИНА: А потом каждый, я думаю, сам для себя выделит центральную идею. У всех же она тоже разная.

ГЕРМАН: Ну, если она есть.

СТАХОВСКИЙ: Хочется в это верить.

КУЗЬМИНА: Если она вообще есть, да.

СТАХОВСКИЙ: Последний вопрос позволю себе вам задать. Что такое успех?

ГЕРМАН: Да не знаю я!

СТАХОВСКИЙ: Вот на этом мы и закончим.

ГЕРМАН: Нет, ответить? Я просто не знаю, у нас время…

СТАХОВСКИЙ: Нет, ответьте, конечно.

ГЕРМАН: Ну, послушайте, это же так по-разному в жизни. Успех - это исполнение желаний, конечно, по-своему. Но ведь как у нас жизнь складывается? Мы то успешные, то нас все знают, то, значит, тебя никто уже не узнает, то, значит, тебя везде зовут, потом тебя везде не зовут, потом у тебя опять какой-нибудь там успех и тебя везде зовут. Ну как? Лучше, чтобы он был. Но это такая вещь в жизни, которая делает тебя мудрее. Вот мудрее, когда ты понимаешь, что жизнь бывает такая, сякая. И всё.

СТАХОВСКИЙ: То есть успех - это когда ты востребован, получается?

ГЕРМАН: Мне кажется, что самое главное в успехе - не сам успех, а какие выводы ты из него сделаешь и как ты после него будешь относиться к жизни. Потому что эта вся история очень многое обнажает не только в людях, но и вокруг людей. И ты начинаешь к каким-то вещам относиться трезвее и, так сказать, менее инфантильно. Вот.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо большое. Алексей Герман-младший был у нас в гостях.

КУЗЬМИНА: Ну что, прощаемся?

СТАХОВСКИЙ: Да.

ГЕРМАН: Спасибо. До свидания.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, мы успешно заполнили сегодняшнюю анкету.

ГЕРМАН: Это прекрасно.

СТАХОВСКИЙ: Будет что перечитать и переслушать.

КУЗЬМИНА: А Алексея попросим сейчас записать вопрос для следующего нашего гостя.

СТАХОВСКИЙ: Надеемся, что он нам не откажет.

ГЕРМАН: Да.

КУЗЬМИНА: Ну, неожиданно для Алексея это было.

СТАХОВСКИЙ: Это уже будет за кадром. Спасибо.

ГЕРМАН: Всё, спасибо!