Профитроли Татьяна Устинова

СТАХОВСКИЙ: Итак, она звалась Татьяна... Добрый вечер. Татьяна Устинова у нас в гостях.

УСТИНОВА: Здравствуйте, ребята. Рада вас слышать и видеть, как всегда.

СНЕЖИНА: Здравствуйте, Татьяна.

СТАХОВСКИЙ: Взаимно. Первые вопросы нашей рубрики "Школьная анкета", как всегда, заполняем очень быстро. Татьяна Витальевна Устинова. День рождения - 21апреля.

УСТИНОВА: 1968 года, да.

СТАХОВСКИЙ: Место рождения - Москва.

УСТИНОВА: Она!

СТАХОВСКИЙ: Написано у меня: род занятий - российская писательница, работающая в детективном жанре.

СНЕЖИНА: Живет в подмосковном Жуковском.

УСТИНОВА: Так и есть. Совершенно справедливо. Все верно. Да! Еще я немного подрабатываю на радио, на "Радио России". По субботам. Каждый выходной день мы с друзьями собираемся здесь, на 5-й улице Ямского Поля, и выходим отсюда в эфир.

СТАХОВСКИЙ: И правильно. Дело-то хорошее.

УСТИНОВА: Поэтому я еще на радио подрабатываю. Не только пишу. Это история была смешная, с моей мамой связанная. Мама встречается со своей подругой, и подруга, женщина строгая, но справедливая, у мамы спрашивает: "Люда, - спрашивает подруга у моей мамы, - а Таня-то чем занимается?" - Мама говорит: "Таня романы пишет". Подруга говорит: "Нет, это мы знаем. А работает-то она где?" И с тех пор, как меня взяли работать на радио…

СНЕЖИНА: Мама не боится встречаться с людьми.

УСТИНОВА: Мама не боится встречаться с подругой. У Тани есть работа. Она не бездельник, не халтурщик и не тунеядец, эта Таня.

СТАХОВСКИЙ: Все в порядке, не волнуйся. Не разгильдяй.

УСТИНВА: И не разгильдяй, да.

СНЕЖИНА: Но, правда, один раз в неделю.

СТАХОВСКИЙ: Но тем не менее.

УСТИНОВА: Все равно работа-то есть.

СТАХОВСКИЙ: Татьяна, скажите мне как на духу.

УСТИНОВА: Да всё что хотите.

СТАХОВСКИЙ: Вам нравится ваше имя?

УСТИНОВА: Да. Мне раньше не нравилось, потому что у нас в классе было четыре Тани, четыре Лены и четыре Оли. Вот это было ужасно. Зато у нас была одна Юля. Это был огонь, как мой сын старший сейчас говорит, мне страшно хотелось быть Юлей. Потом я, разумеется, прочитала Стругацких, и мне захотелось быть Кирой. И у нас еще была одна Ася. Это тоже было круто. Гораздо круче, чем Таня.

СТАХОВСКИЙ: Но Ася - это же, мне кажется, сокращенное от Анастасии.

УСТИНОВА: Конечно, да. Но это мне в голову не приходило. Ася - красиво. Повесть чья? Повесть-то "Ася"? Чья повесть? "Школьная анкета".

СТАХОВСКИЙ: Ну-ка, Алиночка. Тургенев! Едем дальше. А если бы не Татьяна, как-то, может, папа, мама, они боролись друг с другом, есть какая-то семейная история, как придумывали имя?

УСТИНОВА: Нет, нет. Никакой семейной истории. Татьяной звали прабабушку. Было ясно всем, потому что так сказала бабушка, что вот эта фифочка, которая должна родиться (то есть я), будет Татьяной. Точка. Все. Но родителям, по-моему, было совершенно все равно. Нет, наверное, если бы им не нравилось это имя, они бы как-то возражали. Но, наверное, им нравилось, и они не возражали. И я теперь, как прабабушка, Таня. Хотя разные знаменитые люди и как раз знаменитые писатели, которые пишут на тему имен (я не знаю, как называется эта наука), влияния имен на нас, нас на имена и всего на свете на лунные приливы и отливы, говорят, что Татьяна - это ужасно, надо срочно изменить имя на Елену. Елена - лучше, там мягче все, а в Татьяне как-то все чрезмерно.

СНЕЖИНА: Таня, нравилось вам учиться в английской спецшколе?

УСТИНОВА: Ну как? Мне вообще не нравилось учиться. Потому что, во-первых, это был какой-то адский труд. В моем случае я должна была быть отличницей.

СТАХОВСКИЙ: А почему "должна быть отличницей"?

УСТИНОВА: Потому что такая была система координат в семье, что все занимаются делом. Родители ходят на работу, бабушка с дедушкой воспитывают нас, а дети учатся. И если они учатся плохо, значит, они халтурят, значит, они тунеядцы и не исполняют обязанности. Поэтому учиться надо было хорошо. Причем почему-то это только на меня произвело неизгладимое впечатление. Сестра моя как хотела, так и училась. Но она очень вольнодумная девушка. И они с подругой Надеждой уроки, например, прогуливали. Мне это даже в голову не приходило, что можно прогуливать. Вот представляете? Дурища! А они прогуливали. И им было просто прекрасно в соседнем скверике, разговаривая о кавалерах.

СНЕЖИНА: Сколько вы пропустили!

УСТИНОВА: Я вообще всю жизнь пропустила, честное слово. Кавалеров у меня не было, на танцы я не ходила, я все время училась. Бабушка сказала, что у девушки должны быть косы, и у меня были косы. Такие, крысиного цвета, две косы.

СТАХОВСКИЙ: По какое место?

УСТИНОВА: Так вот, по лопатки. Классические такие косы. Практически по то, где должны прорезаться ангельские крылья. И у меня все время были очки.

СНЕЖИНА: Ботан!

УСТИНОВА: Абсолютно! Такой со спины горб, потому что у меня 1.80 рост, я все время сутулилась. Спереди бюст 18-го размера. Ну, просто это какой-то был ужас! Хоть училась я хорошо.

СНЕЖИНА: Еще бы!

УСТИНОВА: Да, я очень заставляла себя хорошо учиться.

СТАХОВСКИЙ: Был любимый предмет?

УСТИНОВА: Английский у нас был прелюбимый предмет. Конечно.

СНЕЖИНА: Других не было? В английской спецшколе.

УСТИНОВА: Нет, английский и литература. То есть мне доставляли удовольствие сочинения необыкновенное. Причем, если задавали написать сочинение по английскому, я писала с той же яростной веселостью, что и по русскому. И это было самое лучшее задание. То есть можно было написать вместо двух страниц шесть.

СТАХОВСКИЙ: И радость на свете.

УСТИНОВА: Да, и радость. У нас еще был технический перевод. То есть у нас английского было много. У нас было, условно говоря, шесть нормальных уроков и шесть - технического перевода. Поэтому как раз английский и литература как-то врезались в мою душу.

СТАХОВСКИЙ: И остались там навсегда.

СНЕЖИНА: И ваша сестра тоже училась в этой школе?

УСТИНОВА: Да, да, мы все там учились. Сначала училась мама, а потом мы с сестрой. Ее окончил мой старший сын Миша, младший учится, и племянница учится.

СТАХОВСКИЙ: У вас прямо семейный подряд в этой школе.

УСТИНОВА: Но это просто очень хорошая школа, одна из самых лучших в Московской области, когда-то открытая в Жуковском летчиками-испытателями Горнаевым и его друзьями для своих детей. И она очень хорошая.

СТАХОВСКИЙ: Какое ваше самое раннее детское воспоминание о себе? Или о чем угодно.

СНЕЖИНА: Оно даже не воспоминание, а больше - ощущение.

СТАХОВСКИЙ: Да, что это такое?

УСТИНОВА: Ой, да я даже не знаю. У меня много ранних воспоминаний. Помню отчетливо, мне полтора года было, когда приехала моя сестра. И я помню, вот это 3 декабря, стол на кухне. Что 3-е, я, конечно, знаю сейчас, тогда вряд ли я это соображала. Но я помню кухонный стол. На кухонном столе лежит какой-то сверток. И мама мне говорит абсолютно серьезно: "Вот в этом свертке твоя сестра. Ты ее очень любишь. Ты любишь ее всей душой". И я так, значит, смотрю, что это там такое интересное, похожее на печенье, трубочку такую. Я поверила маме, что там сестра и что я ее люблю. С тех пор 45 лет прошло, а я ее все люблю.

СНЕЖИНА: А она этим пользуется.

УСТИНОВА: Нет. Мы обе друг другом пользуемся.

СТАХОВСКИЙ: А есть лидер у вас в семье? Из вас двух?

УСТИНОВА: Она, конечно. Она руководит мною, она делает мне замечания, она дает мне взбучки.

СТАХОВСКИЙ: По поводу?

УСТИНОВА: По-разному. Если ей кажется, что я неправа, она со мной разговаривает, она мне не дает спуску, если я ленюсь или как-то не вовремя приезжаю или делаю невесть что. В общем, я такая построенная.

СТАХОВСКИЙ: А критикует литературную деятельность?

УСТИНОВА: Сейчас уже почти нет. Потому что очень много критиков внешних. И теряет всякий смысл. Но поначалу, когда я писала безудержно эту всю макулатуру, и у нас скапливалось в углах комнаты, в которой мы вместе с ней жили, она такая очень язвительная девушка, очень ироническая и глубоко саркастическая. Вот она тогда острила невозможно. И я все время скрывала то, что я пишу. Я должна была скрывать, во-первых, от бабушки с дедушкой, потому что я занимаюсь невесть чем. Что я делаю, вместо того чтобы учить химию, нормальный предмет? Я пишу в тетради что? Ерунду какую-то. Во-первых, тетрадь стоит две копейки, это же деньги. А потом, когда уже начались институтские, по 48 копеек, это вообще совсем большие деньги. Вот эти толстенькие. Там все серьезно.

СТАХОВСКИЙ: А где они сейчас все?

СНЕЖИНА: В костре сгорели?

УСТИНОВА: Конечно! Они каждый год сжигались в весеннем костре на Пасху, потому что хранить это было невозможно. Да и не нужно.

СТАХОВСКИЙ: А чего на Пасху, а не на Масленицу? На Масленицу же надо все жечь.

УСТИНОВА: Нет! Ну, весенняя уборка бывает на Рождество и на Пасху. Вот в пасхальном костре все и сгорало.

СНЕЖИНА: Кем вы мечтали стать в детстве?

УСТИНОВА: Отчетливо помню, что я очень хотела быть диктором телевидения. Вот это помню отчетливо. Что вот эта такая прекрасная дама с прической такой….

СТАХОВСКИЙ: Диктором или ведущим? Потому что новости - это одно…

УСТИНОВА: Диктором. Вот кто читает программу передач на завтра. И сидит перед микрофоном. "Семья и школа" - 10.45, "Театр у микрофона"... И мне казалось, что это так прекрасно, это так зажигательно! И, главное, так красиво! Мне так хотелось быть такой красивой, как эти женщины в прическах из телевизора, в каких-то невероятных блузках, в каких-то жакетах. И мне казалось, это совершенно какой-то запредельный мир, вот по ту сторону микрофона или по ту сторону камеры.

СНЕЖИНА: И поэтому вы пошли учиться на факультет аэромеханики и летательной техники?

УСТИНОВА: Да, да. И пошла я учиться потому, что опять же семья моя, то есть бабушка и дедушка, считали, что это лучшее техническое образование в стране, лучше быть не может. Это чистая правда. Мне кажется, что выпускники физтеха различимы не только в разговоре, они различимы даже в толпе. Не потому что они тоже все ботаники, а потому что они блестяще образованные люди. Просто это правда, никакой в этом нет иронии. И я не могла отказать бабушке, она была в очень тяжелом состоянии. Я, когда сдала экзамен последний, она умерла. А ей пообещала, что я поступлю. Я поступила. И для меня это, в общем, такое воспоминание до сих пор достаточно трудное. Потому что я писала сочинение, мне ничего не сказали, естественно. Уже когда я написала, уже тогда сказали. Тяжело. Не будем говорить. Ну, вот. В общем, я поступила. И кое-как тянула эту лямку, как могла, плохо это делала. Потому что это совсем мне не по силам, а очень скучно. И за меня уже доучивался мой муж, который имел несчастье на мне жениться на втором курсе института.

СНЕЖИНА: Он вместе с вами учился?

УСТИНОВА: Он старше меня на шесть лет. То есть он был аспирантом первого года, а я перешла на второй курс.

СТАХОВСКИЙ: То есть он уже умный, а я еще стремлюсь, такая вся.

УСТИНОВА: Нет, он уже умный. А я-то вообще никуда не стремлюсь и ни на что не годна, понимаете?

СНЕЖИНА: Надо выходить замуж.

УСТИНОВА: Конечно. А он был гордость института, радость деканата, отрада факультета. Кругом висели его портреты, на всех лестничных клетках. Здесь он был отличником общеинститутским, на общеинститутской доске почета звезда висит. Дальше, значит, факультетская доска почета - висит. Дальше военная кафедра, доска почета - висит. Дальше физкультурная кафедра, доска почета - висит. Такая унылая физиономия с такими зачесанными на бок волосами, с длинным носом и с впалыми щеками. Ну, красавец мужчина был! Еще ему всегда были коротки брюки и рукава. То есть глаз не оторвать.

СНЕЖИНА: Надо брать! - решила Таня.

УСТИНОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Таня, а есть любимое слово или, может быть, не любимое слово или, как это назвать, или слово-паразит, или, может быть, какая-то присказка, которая часто используется в разговоре? Что-то подобное?

УСТИНОВА: Я очень люблю присказку, которую вы произнесли, увидев подарок, подаренный ведущему из соседней студии только что. Пользуюсь этой присказкой постоянно. К сожалению, мы не можем, уважаемые и дорогие радиослушатели, повторить ее в эфире. Она нецензурная. Я очень люблю эту присказку и часто ею пользуюсь. Слова-паразиты, конечно, есть. И, конечно, я с ними как-то борюсь. Вот эти: "в самом деле" или "значит", "как бы", блеяние какое-то. Я люблю поблеять. Но я борюсь старательно с этим. В разное время разны эти присказки и разные паразиты. Но бывает, цепляется, конечно.

СТАХОВСКИЙ: А есть вообще какие-то (раз уж мы говорили о словах-паразитах), наверняка есть какие-то любимые цитаты, может быть, афоризмы, если хотите?

УСТИНОВА: Цитат полно. Начиная от "читайте книги, мною многие для этого написаны", сказал Оскар Уайльд. И, заканчивая Евгением Шварцем (вот это я вчера записала) которого почему-то никто не цитирует, вот именно, но это я обожаю: "Умоляю вас - будьте терпеливы! Прививайте. Разводите костры - тепло помогает росту. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, может быть, пожалуй, и со всеми оговорками заслуживают тщательного ухода". Это написал Евгений Шварц.

СТАХОВСКИЙ: Потрясающе! Шварц вообще, конечно, потрясающий.

УСТИНОВА: Сначала был Островский, а потом, с моей точки зрения, Шварц, а потом Горин. И это самые вообще великие драматурги, доставшиеся как раз нам в смысле русского языка. Да, мы можем читать их по-русски.

СНЕЖИНА: А вот эта книжечка, в которую вы это записываете, она всегда рядом с вами?

УСТИНОВА: По-разному. Если я про нее не забываю, то всегда. Если забываю, тогда нет, не рядом.

СНЕЖИНА: То есть такого священного нет, он может меняться?

УСТИНОВА: Она все время меняется, потому что она заполняется. Я выдираю из нее страницы, записываю что-то, пишу, раздаю.

СНЕЖИНА: Сжигаете на Пасху.

УСТИНОВА: Нет, нет, раздаю, записанные на ней телефонные номера, адреса электронной почты и так далее. Поэтому она худеет. Потом я завожу следующую, и так далее.

СНЕЖИНА: У меня был вопрос про первую любовь, но вы все так про мужа рассказали, что у меня...

УСТИНОВА: С любовью первой не вышло ничего, была она трагическая-трагическая, эта первая любовь

СТАХОВСКИЙ: И бог с ней.

УСТИНОВА: Неинтересная история.

СТАХОВСКИ Й: Хорошо. Ладно. Движемся дальше. Татьяна, с кем из исторических персонажей хотелось бы поболтать?

УСТИНОВА: Из исторических персонажей, ушедшего времени?

СТАХОВСКИЙ: Я думаю, что, скорее, да. Потому что из тех, кто есть сейчас, наверняка еще есть возможность. А так, чтобы возможности-то уже нет, а хотелось бы.

УСТИНОВА: Вот из тех, кто не ушел, с английской королевой бы я поговорила.

СТАХОВСКИЙ: О чем?

УСТИНОВА: Которая родилась со мной в один день. О жизни. Если бы она согласилась со мной разговаривать. Что вряд ли. Вряд ли бы английская королева согласилась разговаривать со мной о жизни. Я думаю, что она ни с кем о ней не разговаривает. Я бы, знаете, с кем хотела поговорить, на самом деле, с Ходжой Насреддином. Очень хотела бы поговорить. Во-первых, на самом ли деле он так искренне верил в равенство всех людей перед богом? И почему тогда ничего не выходит? И на самом ли деле он никогда не унывал? И, если да, то как у него это получалось?

СТАХОВСКИЙ: А вы думаете, он не унывал? Потому что эта его сатирическая, саркастическая манера, в которой принято его представлять, может быть, как раз это оборотная сторона его сущности?

УСТИНОВА: Возможно. Но чаще все-таки о нем пишут, как о человеке неунывающем никогда. То есть, мало того, что он действительно, сатирически, саркастически был настроен, но он находил выход из любого положения. Он очень любил людей. Причем, опять же всех скопом, как Владимир Ильич Ленин. Вот это мне абсолютно недоступно. Я не могу любить всех людей скопом.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, они все-таки по-разному любили людей.

УСТИНОВА: Да, да. Но в смысле Ходжи Насреддина, еще, если учесть, что по некоторым источникам, он был суфист, вот любопытно было бы поговорить.

СТАХОВСКИЙ: То есть религиозная составляющая она отдельно вас забавляет?

УСТИНОВА: Отдельно, да. Занимает. Как раз как человека плохо образованного, меня это занимает очень.

СНЕЖИНА: А что, в таком случае, вы не терпите в людях?

УСТИНОВА: Хамства, самодовольства, глупости. Иногда, к несчастью, не даю себе этого скрывать. То есть еще с не слишком умной женщиной можно найти общий язык. А когда дядька-дурак - это катастрофа просто.

СТАХОВСКИЙ: А как проявляется глупость? Скажем, с хамством, самодовольством все понятно.

УСТИНОВА: Ну, ладно! Она проявляется, как только человек открывает рот.

СТАХОВСКИЙ: Может, просто разные взгляды на предмет?

УСТИНОВА: Да нет!

СТАХОВСКИЙ: А в какой исторической эпохе хотелось бы побывать? Пожить или смотаться туда на выходные?

УСТИНОВА: Смотаться на выходные очень бы хотелось в какую-нибудь Древнюю Грецию. В Византию страшно бы хотелось смотаться, в Османскую империю, во времена Сулеймана Великолепного. Очень бы интересно. Почему-то эта вся история красивая, с мушкетерами, Версалем, платьями в пол не очень меня интересуют. А вот какие-то битвы, пустыни…

СТАХОВСКИЙ: Восток непонятный.

УСТИНОВА: Да, да. Вот это страшно интересно. Может быть, потому что у меня сестра - историк, и я точно знаю, что цивилизация пришла с Востока, а не с Запада. А на Западе она захлебнулась. А наша историческая наука нам внушает все наоборот. Но вот в Византии я бы побывала.

СТАХОВСКИЙ: Византия - это клево! Татьяна, вы любите отвечать на бестактные вопросы?

УСТИНОВА: Нет. Кто ж на них любит отвечать?

СТАХОВСКИЙ: Есть товарищи.

УСТИНОВА: Но бывает, что приходится.

СНЕЖИНА: Вам есть, что скрывать?

УСТИНОВА: Конечно. Я же человек. Да еще девушка.

СТАХОВСКИЙ: А вы любите узнавать секреты других людей?

УСТИНОВА: Да, конечно. Это моя работа. Я это обожаю. Сплетни, секреты, любопытство.

СНЕЖИНА: Просто любопытство как автора.

СТАХОВСКИЙ: Но это же секрет, это никому нельзя рассказать.

УСТИНОВА: Но я потом это куда-то применяю. Или к собственным знаниям жизни, если это нужно, или в текст так, что это нельзя узнать.

СНЕЖИНА: А вот никому нельзя рассказать, а иногда ведь оправдываешь себя, что вот мужу-то можно.

УСТИНОВА: Да.

СНЕЖИНА: Обсудить-то надо.

УСТИНОВА: В этом случае я рассказывал или сестре… Муж чаще всего не понимает моих секретов, не понимает, что в них секретного, если я пристаю к нему с какими-то секретами, почему он должен об этом молчать и, так сказать, в каком случае он должен молчать, потому что, вроде, пытки гестаповцами не предполагаются. А до этой моей жизни ему нет никакого дела. Он вчера мне очень смешно рассказывал как раз историю про мою жизнь. Он рассказывал мне телевизионный сюжет, который увидел в мое отсутствие по телевизору. Он сказал: "Ты знаешь, там какой-то мужик женился на какой-то певичке. Я, правда, забыл, как ее зовут. Он сейчас он ее уже бросил и женился на другой. Я, правда, тоже забыл, как ее зовут. А бизнес он сделал на свиньях ". В это время я начала хохотать и пребывала в хорошем настроении потом целый день, потому что это квинтэссенция этой всей жизни такой прекрасной, изложенная моим мужем мне вчера в разговоре за три секунды.

СТАХОВСКИЙ: Кто, с кем, куда… Главное, свиньи.

УСТИНОВА: Да. И бизнес на свиньях сделал этот человек. И все счастливы.

СТАХОВСКИЙ: А вы суеверный человек?

УСТИНОВА: Не очень.

СТАХОВСКИЙ: В чем это проявляется? Приметы какие-то, приговоры, присказки, колдуны, ведьмы?

СНЕЖИНА: Выша из дома забыла, надо вернуться, в зеркало посмотреть.

УСТИНОВА: Нет, нет. Приговоры, присказки, тоже от бабушек идущие, типа того, что, когда ты за порог выходишь, в дальний путь отправляешься, "Ангел мой, пойдем со мной" - надо сказать, - "ты впереди, я за тобой". Посидеть на дорожку.

СТАХОВСКИЙ: Соль просыпалась.

УСТИНОВА: В соль не верю, уже все дальше.

СТАХОВСКИЙ: А откуда эта выборочность? Почему в одно верится, а в другое - нет?

УСТИНОВА: Я думаю, это что-то из детства, что закладывается. Например, нельзя говорить: "Мы к вам на следующий год приедем". Надо говорить обязательно "Бог даст ". И мы, Бог даст, на следующий год к вам приедем. Вот, Бог даст, мы с вами еще свидимся, сослышимся со слушателями "Маяка". То есть как бы не должно быть вот таких самоуверенных каких-то позиций.

СНЕЖИНА: Утверждений

УСТИНОВА: Утверждений, да. И ты сам лично как-то не должен никому давать никаких гарантий, потому что мы понимаем, что просто так кирпич на Садовой никому на голову не падает. А бывает, что и падает.

СНЕЖИНА: Марина написала: "Читаешь книги Устиновой или слушаешь ее, веришь: все будет хорошо. Вы очень светлый человек". Счастья и удачи вам желает.

УСТИНОВА: Спасибо.

СНЕЖИНА: В связи с этим вопрос: люди тоже делятся на два типа, которые в преддверии чего-то значительного и важного стараются…Одни не настраивают, а другие, наоборот, уже это проживают, предвкушают и не боятся, что это может не сложиться. А есть люди, которые не говорят заранее, не радуются заранее. А вот так тихо сидят, чтобы необидно было, если не сложится.

УСТИНОВА: Да, это я. Конечно. И я помню прекрасно это состояние свое, именно которое вы описываете, когда сценарий, который я написала, попал в номинацию на "Тэффи". Это заэкранные номинации: сценаристы, художники-постановщики, операторы. И чтобы не вручать их в прямом эфире, не затягивать очень церемонию, ее вручают отдельно нам всем. И всех собрали этих людей прекрасных. В каждой номинации три человека или три картины, или три художника-постановщика вместе с декорациями. И я сижу и думаю: ну, конечно, мне ничего не дадут, это ясно ежу. Потому что со мной конкурируют абсолютные сценарные монстры-дядьки, и я, написавшая первый и единственный в своей жизни сценарий. Конечно, мне ничего не дадут. Но там в углу стоят подарочные корзины, и меня это занимало (я клянусь вам, Алин) все время. И я очень волновалась и никак не могла сообразить: эти подарочные корзины дают проигравшим или вместе со статуей? Потому что, если проигравшим, то я привезу домой подарочную корзину, а там был потрясающей красоты поросенок из "Спокойной ночи". Я тогда подарю его сыну, и он будет счастлив. Он выглядывал из корзины, этот поросенок.

СТАХОВСКИЙ: А, с другой стороны, хочется приз, премию.

УСТИНОВА: Но ее же все равно мне не дадут, знала я совершенно точно. И дальше, когда мне сказали, что в номинации " Лучший сценарий" Татьяна Устинова, я (клянусь вам), что я до сих пор ничего не помню, что было, что я сказала.

СНЕЖИНА: Корзину дали?

УСТИНОВА: Да, с Хрюшей вместе.

СНЕЖИНА: То есть победителям все-таки?

УСТИНОВА: Победителям, да. И потом мне сказали, что Кирилл Серебреников вручал мне эту статуэтку, я не помню совсем.

СНЕЖИНА: Но как же так, Танечка? Вот фотография есть. Вот красота какая!

УСТИНОВА: Есть, есть! И фотографии есть, и "Орфей" есть, и прикрученная к нему табличка с именем моим, но это состояние: конечно, ничего не будет. Это вот прям мое.

СТАХОВСКИЙ: Когда к нам приходят писатели, всегда задаю им этот вопрос, не могу не задать. Он совершенно дурацкий и совершенно прямой, он такой в лоб.

УСТИНОВА: Над чем вы сейчас работаете?

СТАХОВСКИЙ: Нет, что вы! Упаси боже! Не настолько. Но недалеко ушел. Ваши любимые авторы?

УСТИНОВА: У меня много любимых авторов.

СТАХОВСКИЙ: Но есть же все равно пятерка основных, которые, что называется, "на необитаемый остров".

УСТИНОВА: Опять же, современных или любых?

СТАХОВСКИЙ: Каких угодно.

УСТИНОВА: Я очень люблю Льва Толстого, читаю, честно, каждое лето. Почему-то именно летом меня тянет читать "Анну Каренину". Каждый раз нахожу в ней что-то новое. В этом году нашла совершенно потрясающую фразу, как Левин с Облонским беседуют о слиянии сословий, и Облонский у Левина спрашивает (Левин не подает купцу руки), и Облонский говорит: "А как же слияние сословий?" На что Левин говорит: "Кому приятно сливаться, на здоровье. А мне противно". До этого я прочитала ее вдоль и поперек 40 раз, я не обращала внимания.

СТАХОВСКИЙ: То есть все равно каждый раз находишь что-то интересное.

УСТИНОВА: Я люблю Толстого, я люблю Энтони Троллопа, которого как раз любил Толстой. Я люблю Дика Фрэнсиса, Генри Голсуорси, Гончарова очень люблю. Я люблю Островского.

СТАХОВСКИЙ: А современные какие-то приходят на ум?

УСТИНОВА: Конечно. Я люблю очень Диму Быкова. Особенно стихи во всех направлениях и тоже по три раза перечитанные. Я люблю Веллера.

СТАХОВСКИЙ: А зарубежные?

УСТИНОВА: Сейчас так навскидку… Ну, вот есть всякие европейцы, которые написали "Рождественского пса" (я сейчас не выговорю его имени), и он же написал "Седьмую волну", они мне нравятся эти ребята.

СТАХОВСКИЙ: А есть автор, которого вы не любите, например, образно говоря, но осознаете, что вам, например, просто ума не хватает, не доросла? Вот есть же авторы, до которых нужно дорасти.

УСТИНОВА: Конечно. Их огромное большинство.

СТАХОВСКИЙ: Но вот сейчас у вас есть такой автор, которого вам хочется, а вы вот еще не можете его захватить как-то, и понять, и прочувствовать?

УСТИНОВА: Наверное, Пелевин. Потому что мне нравится у него там полторы книги, остальные 18-ть мне не нравятся.

СТАХОВСКИЙ: То есть, вы предполагаете, что в нем есть действительно что-то, до чего вы просто пока еще не допетрили.

УСТИНОВА: Абсолютно точно.

СТАХОВСКИЙ: Ладно. Хорошо.

СНЕЖИНА: Самое яркое событие в жизни за последнее время?

УСТИНОВА: Ой! Сложный вопрос. Болела мама последние восемь месяцев. Мама лежала восемь месяцев в больнице. Мама, как и в каждой нормальной семье, абсолютно центр мира. Поэтому, видимо, самое яркое событие последнего времени это ее приезд домой. Мама дома. И, несмотря на трудности переходного периода, да… Но это вот неожиданно свалившееся на меня чувство просто на завтра, что мне не надо с утра ехать в шесть часов в реанимацию, это счастье полета и вообще необыкновенная радость.

СТАХОВСКИЙ: Счастье такое настоящее человеческое. Что надо сделать, чтобы вы разозлились?

УСТИНОВА: Ой, я легко… Вот разозлить меня легко. Можно мне какую-нибудь гадость сказать.

СТАХОВСКИЙ: Какую гадость? Гадости бывают разные.

УСТИНОВА: Мне любую можно сказать, и я разозлюсь. Можно в ответ на мои какие-то завывания или проявления, человек просто неправильно меня понимает и начинает мне, например, нотации какие-то читать. Я тут же начинаю рыть копытом землю и говорить: "Ты сошел с ума! Я тебе говорила совсем не об этом!" А злиться, в общем, не имеет смысла, имеет смысл растолковать, что имелось в виду. Или не приставать вообще. Меня, конечно, злит какое-то занудство из ряда в ряд повторяющееся: зачем ты сегодня опять едешь на радио? Ну, что, там они без тебя не обойдутся? Нет, дело не в этом, ребята. Д ело не в том, что там, на радио, без меня не обойдутся. Дело в том, что я без него не обойдусь. И если ты этого не понимаешь, значит, пошел ты к черту. Все готово.

СНЕЖИНА: Вы так мужу говорите?

УСТИНОВА: Нет, мужу стараюсь не говорить.

СНЕЖИНА: А когда люди непунктуальны, когда все идет не по вашему плану, потому что этот план зависит не только от вас, но и от других людей, иногда близких?

СТАХОВСКИЙ: Надо все контролировать?

УСТИНОВА: Нет, нет, это я терплю, нормально. Потому что я страшный разгильдяй, и муж мой как раз все время меня упрекает в разгильдяйстве. Потому что я поздно ложусь спать, соответственно, я поздно встаю. С его точки зрения, нужно все делать рано, бодро, весело. Рано лечь, рано встать, построиться, церемония поднятия флага, чашка утреннего кофе, бодро на работу. А тут вся семья, все какие-то вялые, сонные люди, физику толкуют про то, что они какие-то совы, а он какой-то жаворонок. Все люди - люди. Точка! Понимаете? Поэтому у нас все разгильдяи …

СНЕЖИНА: Он не только умный, но и терпеливый.

УСТИНОВА: Он очень терпеливый. Его как раз разозлить сложно. Хотя бывает, конечно, он истерит, но нельзя сказать, что ежеминутно.

СТАХОВСКИЙ: Вот есть вопрос у нас, из Республики Коми, Елена спрашивает: "Татьяна, у вас мало подруг. Или я ошибаюсь?"

УСТИНОВА: У меня мало подруг. Вы не ошибаетесь, Елена.

СНЕЖИНА: Когда есть сестра, с которой такое взаимопонимание, обычно у людей мало подруг.

УСТИНОВА: Да, у меня есть сестра и две близкие подруги, которые были, есть и будут всегда, дай бог.

СТАХОВСКИЙ: Это исторически сложилось, или вы к этому шли?

УСТИНОВА: Шла. Было больше подруг.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. Тань, какой период жизни вы считаете наиболее ценным своей?

УСТИНОВА: Конечно, когда пишу романы. И, к моему изумлению и счастью, их читают, издают и опять читают, и опять издают.

СТАХОВСКИЙ: То есть это не просто период с 2001 по 2003, например, а сам процесс?

УСТИНОВА: Нет, процесс, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Пока пишу, я человек.

УСТИНОВА: Абсолютно верно. Я заболеваю. Я поражена тяжкой болезнью мозга. Меня, как хомяка, разрывает на куски. Я не знаю, куда это все девать, если не в текст, понимаете? И когда я долго не пишу, то я, правда, начинаю болеть, страдать, смотреть в окно, видеть там знаки приближающейся катастрофы или, напротив, чего-то еще такого же. Мне нужно обязательно писать. И я счастлива, что я могу это делать. Мне это страшно нравится.

СТАХОВСКИЙ: Я помню, в одном из интервью (понятно, что и современных писателей очень часто обвиняют в графомании) слово, которое с каким-то негативным оттенком всегда присутствует, вы, я помню, говорили, что, да, меня можно назвать графоманом.

УСТИНОВА: Но я-то графоман совершенно 100-процентный. Это как любая мания, от нее не избавиться никак.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, я вам сейчас сделаю комплимент (мне хочется в это верить, во всяком случае). Я, глядя на этот ваш ответ, прочитанный однажды и подтвержденный сейчас, я вспомнил Воннегута, который говорил: "Столько людей написали столько отвратительных книг, почему мне нельзя?"

УСТИНОВА: Прекрасный комплимент. Кстати, сказать, Воннегут тоже туда же, в писатели, в любимые.

СТАХОВСКИЙ: Тань, у нас есть рубрика такая, она называется "Секрет". Как в школьных анкетах. А вы вели, кстати, в школе школьные анкеты, вот эти тетрадочки…

УСТИНОВА: Нет, нет!

СТАХОВСКИЙ: Не было уже! В разных школах… Кстати, я понял, что это не зависит от возраста или какого-то момента. У кого были, у кого нет. В общем, там была такая история в школьных анкетах и в пионерских лагерях, в том числе, где был листочек сложенный, куда нельзя было заглядывать, и там содержался какой- то секретный вопрос, куда, если заглядываешь, все, надо было обязательно на него ответить. У нас тоже есть такая рубрика. Человек, который приходит к нам в программу, задает вопрос следующему нашему гостю, естественно, не зная, кто будет в гостях. Но вот, правда, надо признаться, в прошлый раз у нас была Ирина Хакамада, и мы совершенно не успели на эту рубрику секретов обратить внимания, это было сложно. Поэтому у нас позапрошлый есть секрет. Вы можете от нее отказаться, кстати. Это ваше право.

УСТИНОВА: Нет, я полностью "за".

МЕДВЕДЕВА: Здравствуйте, меня зовут Наталья Медведева. И у меня к вам вопрос: а вы когда-нибудь мерили мамин лифчик?

СТАХОВСКИЙ: О, господи! Наталья Медведева - это Comedy Woman.

УСТИНОВА: Нет, никогда. Потому что когда у меня появилась грудь, она сразу стала больше маминой. Мамин лифчик мне не годился, Наталья.

СНЕЖИНА: Ну, как же? Вот меряешь и говоришь: "Мам, ну, почему у меня так много!"

УСТИНОВА: Да, да. А как же!

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, девочки, вы везучие. У некоторых, насколько я помню, другая проблема.

СНЕЖИНА: Это я замечталась. Нет, у меня такого, к сожалению, не было.
А я вот о любви. Всегда есть такая тема в школьной анкете - любовь. Это отдельные вопросы. Мы поняли, про первую не будем.

СТАХОВСКИЙ: С основной все понятно.

СНЕЖИНА: Да! Но менялось ли ваше отношение к любви с годами?

УСТИНОВА: Конечно.

СНЕЖИНА: Это было больше похоже на разочарование?

УСТИНОВА: Нет! Наоборот.

СНЕЖИНА: По отношению к чувству?

УСТИНОВА: Нет, наоборот! Это настолько хорошо, это настолько важно, это настолько много, что обозначается словом "любовь". И это с каждым годом все интереснее. Потому что человек, который рядом с тобой, это же вселенная. И есть такой рассказ, я не помню, быстро рассказываю, Рей Брэдбери, по-моему, где женщина в финале неожиданно, случайно убивает своего мужа. И финальным вопросом этого рассказа является следующее… Да, а когда она должна нажать кнопку и должен во вселенной умереть какой-то человек, которого она не знает, и она обращается к волшебнику, который ей дал это задание нажать кнопку, и умрет человек, которого она не знает. Она говорит: как же так, умер муж? И там финальный вопрос потрясающий. И волшебник ей говорит: "Мадам, неужели вы на самом деле думаете, что знаете своего мужа?" И для меня это как-то с детства очевидно совершенно, что с человеком, с которым интересно рядом, с ним интересно. И с годами интереснее только. Если он не деградирует, не превращается в какого-то дряхлого старика, который не читает книг и перестает соображать, возможно, наверное, тогда перестает быть интересно. Но и ты в этот момент тоже, согласитесь, не блещешь красотой и искрометностью, потому что ты тоже превращаешься в такую же старушку.

СТАХОВСКИЙ: А это засасывает.

УСТИНОВА: Да. Но для меня это как раз отношение очень изменилось. И очень оно стало интересным для меня. То есть мне ее интересно рассматривать, эту саму любовь и как-то в ней находиться.

СНЕЖИНА: А еще, знаете, такой вопрос был: кого вы хотите родить в будущем? Мальчика или девочку? Вот у вас два сына. Когда второй родился, ведь, наверное, вы хотели девочку?

УСТИНОВА: Нет, я хотела мальчиков. И если у меня будут еще дети, то у нас будет абсолютный мальчик. Есть такая теория не научная, а, наоборот, такая придуманная, что побеждает сильнейший.

СТАХОВСКИЙ: В утробе?

УСТИНОВА: Да. Женщины рожают девочек для романтических, нежных, тонких мужчин. У таких людей, как мой муж, могут быть только сыновья. Поэтому у нас будет мальчик. Но у меня есть племянница. Ее зовут Саня, ей 16 лет. Она абсолютно прекрасна, она выросла со мной. Ей было три года, когда однажды где-то мы обгорели на каком-то пляже. Представляете себе, ребенку три года. Я ей говорю: "Саш, намажь мне спинку". И Саня трехлетняя берет эту банку с кремом и говорит мне: "Больной, на стол!" И она до сих пор иронична, она делает самое лучшее тирамису на свете, мы разговариваем много, Вуди Алена она любит, очки носит. Поэтому у меня нет недостатка в девочке, у меня есть она.

СТАШЕВСКИЙ: Так что все в порядке в этом смысле.

СНЕЖИНА: Гармония абсолютная.

СТАШЕВСКИЙ: Еще у нас есть одна рубрика. Я буду фразу начинать, а вам нужно каким-то образом закончить. Я не успеваю следить за тем, как меняется…

УСТИНОВА: …мир.

СТАШЕВСКИЙ: Меня никогда не привлекала…

УСТИНОВА: …глупость.

СТАШЕВСКИЙ: Я очень люблю, когда мне говорят…

УСТИНОВА: … что завтра будет хороший день.

СТАШЕВСКИЙ: Я жалею о том, что, когда была возможность, я не выучила…

УСТИНОВА: …французский язык и играть на трубе. Это написал Максим Леонидов.

СТАШЕВСКИЙ: Я сделала все для того, чтобы не стать…

УСТИНОВА: …старой, дряхлой, неинтересной бабкой для своих молодых и задорных детей.

СТАШЕВСКИЙ: А чем любовь отличается от влюбленности?

УСТИНОВА: Да принципиально любовь отличается. Всем. Влюбленность это абсолютно какое-то сиюминутное чувство, которое сейчас есть, через пять минут его нет, ветер дунул, его сдуло, и оно куда-то полетело. И все, и воспоминаний никаких не осталось. Любовь - это, на самом деле, такая сложная история, ее трудно убить. Несмотря на то, что абсолютно все высказались на тот счет, что она то и дело разбивается о быт, это неправда никакая. Если это любовь, ни о какой быт ее не разбить. Это очень жизнестойкое, жизнеспособное существо, которое выживет вообще всегда и везде. И не убьешь ты ее с первого раза. Ее надо терзать, мучить, чтобы она умирала, эта любовь в мучениях, чтобы она погибла. Этим она от влюбленности и отличается. Влюбленность, она оставляет какие-то, я не знаю, следы на воде, нежные тени на сердце, воспоминания о том, как было прекрасно и приятно. А любовь… Тут, ребята, с ней не шутят.

СТАХОВСКИЙ: С большой любовью хочется сказать спасибо Татьяне Устиновой.

СНЕЖИНА: Огромное спасибо.