Профитроли Сергей Пенкин

СТАХОВСКИЙ: Ну, уже по первой песне, которая открыла этот час на «Маяке», совершенно понятно, кто появился в нашей студии. Надо вообще, я пришел к выводу, иногда пользоваться своим служебным положением…

КУЗЬМИНА: Надо.

СТАХОВСКИЙ: В каких-то личных целях.

КУЗЬМИНА: А, ну-ка.

СТАХОВСКИЙ: Потому что Сергей Пенкин это, конечно, наш любимейший артист, чего тут греха таить.

ПЕНКИН: Спасибо. Добрый вечер всем.

СТАХОВСКИЙ: Сережа, добрый вечер. Ну, у нас «Школьная анкета». Во-первых, стоит напомнить, ну, так сразу, что скоро же день рождения, поэтому «Школьную анкету» можно начать прямо с этого, что в гостях у нас…

ПЕНКИН: Да, 10 февраля.

СТАХОВСКИЙ: Да, Сергей Михайлович Пенкин, 10 февраля 1961 года…

ПЕНКИН: Совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: 1961 год, место рождения Пенза.

ПЕНКИН: Штат Пензания, да.

СТАХОВСКИЙ: Пензания? Я не слышал такого названия.

ПЕНКИН: Я на концертах так говорю. У меня даже некоторые вещи от меня берут многие мои друзья, и от них потом дальше распространяется. Слово «звезда» от меня пришло, когда я еще работал дворником в 80-х годах.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это известная история.

ПЕНКИН: «Народный» тоже от меня, потом всякие есть штучки, которые… я не пользуюсь сленгом, как все, мне, наоборот, нужно, чтобы все против шло.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы все сво?

ПЕНКИН: Да.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. Ну, начнем сначала, Пенза. Сколько лет в Пензе было проведено?

ПЕНКИН: 21.

СТАХОВСКИЙ: 21 год. А последний раз когда?

ПЕНКИН: Последний раз я был летом.

СТАХОВСКИЙ: Вот этим?

ПЕНКИН: Да, 12 декабря будут концерты в Драматическом театре Луначарского.

СТАХОВСКИЙ: 12 декабря?

ПЕНКИН: Угу…. О, марта. Я перепутал со своим, то, что идет гастрольный график, я уже забываю.

СТАХОВСКИЙ: Ну, конечно, можно уже на год вперед все расписать.

КУЗЬМИНА: А, кстати, хорошо ориентируешься, какой день недели, когда тебя спрашивают?

ПЕНКИН: Не всегда. Я теряюсь иногда даже, утром просыпаешься, боже, где я, какая гостиница, в каком месте находишься.

СТАХОВСКИЙ: Ладно, бог с ней, с гостиницией. Тебе нравится твое имя?

ПЕНКИН: Да, нравится.

СТАХОВСКИЙ: А были варианты у родителей какие-то еще? Может, рассказывали?

ПЕНКИН: Не знаю, у меня была большая, вернее, сейчас уже не так много осталось, была большая семья, поэтому, мне кажется, у меня мама с папой выбирали имена, которые им нравились.

КУЗЬМИНА: Ты имеешь в виду для детей вообще?

ПЕНКИН: Да, для своих детей, да.

СТАХОВСКИЙ: Я просто думаю, все равно же иногда бывает, что просто красивое имя, а мальчик будет, давай, назовем.

ПЕНКИН: Передо мной должны были быть двойняшки, но так получилось, что они не остались живы, поэтому и один из них должен был быть Сергей. Но все равно Сергеем опять назвали.

СТАХОВСКИЙ: То есть, не в честь кого-то?

ПЕНКИН: Нет, просто.

СТАХОВСКИЙ: Просто хорошее имя, почему бы нет, да?

КУЗЬМИНА: Скажи, у тебя были…

ПЕНКИН: Нормальное русское имя, потому что сейчас очень много, смотришь журналы, там «7 дней» или еще какие-то, там такие имена называют, господи, с какого перепуга, не знаю, с какого континента взяли это имя. Мне кажется, чем проще человек, тем лучше он притягивает к себе. Простота, мне кажется, это очень здорово. То есть, надо быть сильным, надо быть мощным, надо быть таким человеком, пробиваться в жизни. Тем не менее, с людьми надо быть нормальным. Если ты чувствуешь, что человек нормальный, зачем перед ним выпендриваться, надо оставаться таким человеком, который ты есть. Если человек появляется сильный и начинает на тебя давить, то ты соответственно делаешь так, что после этого человек с тобой разговаривать не будет. Это классно.

КУЗЬМИНА: Слушай, но в творческой братии процентов 90 людей имеют псевдонимы, в основном, выступают под псевдонимом.

ПЕНКИН: Ну, это неправильно, понимаете. Ну, у меня, наверное, просто такие яркие имя и фамилия, поэтому я оставил. Но по маминой линии у меня фамилия Долинин, у меня дворянская кровь. И в память о маме с папой, то, что я их очень люблю и всегда вспоминаю, я построил церковь у себя в Пензе.

СТАХОВСКИЙ: Ну, две же, две я читал, по-моему.

КУЗЬМИНА: И не одну, я хотела сказать, и не одну.

ПЕНКИН: Вторую мы подарили городу, потому что большое кладбище, и не думаю, что могли об этом, конечно, кто-то из местных властей подумать. Но я решил, что, ну, как большое помещение, кладбище, и нет той нашей культуры, которая должна быть. Церковь, я построил, для того чтобы люди вспоминали меня хорошими словами.

СТАХОВСКИЙ: Ну, будем надеяться.

ПЕНКИН: И вообще, конечно, люблю свой город и люблю своих земляков.

КУЗЬМИНА: Украду у тебя твой вопрос любимый. Самое первое твое детское воспоминание? Вот самое-самое раннее.

ПЕНКИН: Ну, я помню, что у нас стояло пять хрущевок, вернее, четыре хрущевки пятиэтажных, во дворе был двор, где была детская площадка, и стадион, ну, как во многих других городах. Зимой катались на коньках, играли в хоккей, я даже был хорошим…

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть, большой двор.

ПЕНКИН: Да, я защитником был хорошим. А летом играли в футбол, но я в футбол не умел играть. Единственное, несколько лет назад я выступал на шоу в Киеве за Олега Блохина, такое было шоу. Ну, конечно, лучше бы я не выходил на этот стадион.

КУЗЬМИНА: Ну, то есть, ты вот этот двор помнишь.

ПЕНКИН: Детство было очень счастливое.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это, то есть, дворовость вот эта, дворовость.

ПЕНКИН: Запомнилось, что мы жили бедно, и когда я принес домой из песочницы машинку, мне мама сказала: где ты взял эту машинку? Я говорю: в песочнице. Иди, отнеси туда, где ты ее взял. Мне запомнилось это на всю жизнь, и поэтому что бы ни стояло не мной положенное, я никогда не возьму, потому что меня так воспитали.

СТАХОВСКИЙ: Даже, если плохо лежит. Ничего плохо не лежит, поставлено, пусть стоит, все.

ПЕНКИН: Не важно, даже, если деньги будут, я верну эти деньги, как кто-то их забыл. Я так воспитан. Сейчас немножко меняется менталитет людей, но все равно совесть и честь, они должны у людей оставаться, потому что это, как классика, от этого никуда не уйдешь.

СТАХОВСКИЙ: Понятно, давай подойдем, может быть, к школьной жизни, уже так пойдем ступенчато. Бывают артисты, которые приходят в гости, и, кажется, все о них уже известно сто раз, и думаешь, ан, надо что-то ковырнуть и вытащить что-нибудь новенькое.

ПЕНКИН: Нас сурово воспитывали учителя. Я возвращаюсь к нашим педагогам и родителям. Ой, они не могут сейчас чистить, там что-то делать. Мы ездили в колхозы на картошку, собирали капусту, мы собирали листья осенью, мы же для себя все это делали. Сейчас, ой, нельзя их заставлять. Да надо заставлять, пусть они чистят снег, пусть подметают в своем школьном дворе. Надо детей воспитывать к хорошему, чтобы они умели, я не знаю, подметать, умели какие-то элементарные вещи делать, это здоровая физическая работа.

КУЗЬМИНА: Ну, понятно, вокруг себя создать атмосферу.

ПЕНКИН: Они сейчас все сидят в компьютерах, такие все, ой, ничего даже не умеют. Надо быть строже.

СТАХОВСКИЙ: А что, потому что я помню, как это называлось, общественно-полезный труд, предмет такой.

ПЕНКИН: Конечно, и дети себя будут за это уважать и любить. А что, прямо, у меня сколько бывает таких ситуаций. Допустим, отдыхал в Греции, собралось очень много русских детей, а там такая площадка была, ну, мы собрались типа сделать какое-то там мероприятие. Я говорю: так, быстро, дети, не важно, сколько лет было, ты принесешь это, это. Все прибежали: ой, Сережа, а можно мы? То есть, этим я сплачиваю, и со мной разговаривают на «ты», и нет такого «дядя Сережа» или еще что-то. Я считаю, что это должно быть правильно, и школа должна воспитывать в таком стиле. Это мне так кажется, потому что ничего здесь зазорного, позорного нет. Надо, чтобы люди, дети привыкали к труду, это здорово. Труд никогда еще никого…

СТАХОВСКИЙ: Он же облагораживает, как известно, и вообще, мало того, что он из обезьяны в человека, он потом еще и человека облагораживает и неизвестно, к каким высотам…

КУЗЬМИНА: У тебя были прозвища в детстве?

СТАХОВСКИЙ: В школе, может быть?

КУЗЬМИНА: Понятно, что фамилия такая, что, будучи такой парнишка в моем классе, он бы не остался одинок.

СТАХОВСКИЙ: Ты бы, конечно, придумала что-нибудь.

ПЕНКИН: Ну, в принципе, не было, единственное, только меня так иногда во дворе звали, но я скажу после эфира.

КУЗЬМИНА: Но ты не обижался?

ПЕНКИН: Нет, абсолютно, меня называли, ну, …..

КУЗЬМИНА: Я, как настоящий… сейчас выключу.

СТАХОВСКИЙ: Вер, ты должна, Вер, ты дави…

ПЕНКИН: Но достойное было прозвище. Это в Америке находится, военная база.

КУЗЬМИНА: В общем, вы общайтесь, Вера ушла в Интернет.

СТАХОВСКИЙ: Пошла искать американскую военную базу. Хорошо. Продолжаю пока еще вопросы о детстве, юности какой-то. Кем хотелось работать? Мечты профессиональные?

ПЕНКИН: Я всегда хотел быть певцом, я даже писал, начинал с церковного хора, учился в музыкальных школах, в музыкальных каких-то кружках.

СТАХОВСКИЙ: В 60-х, 70-х годах церковный хор?

ПЕНКИН: Да, у меня мама работала в церкви. И мне говорили, что меня исключат из комсомола. Я говорю: ради Бога, исключайте меня, но я все равно ходил и буду ходить. А те, которые мне говорили, что это неправильно, теперь сами туда ходят. Понимаете, человека можно обмануть, а Бога не обманешь никогда. И я хочу сказать, что всегда писал сочинения даже в школе, что я хочу быть эстрадным певцом, я хочу пробиться на большую сцену, для того чтобы ездить на большие концерты за границу, получать много денег, привозить и помогать нашему государству, малоимущим, детям-инвалидам, тем, кто в этом нуждается. Не тем, которые хотят урвать, а именно, нуждаются. Поэтому мне было всегда приятно. Я был всегда и остаюсь патриотом России.

КУЗЬМИНА: Слушай, а через что ты пришел к такому выводу? Ведь наверняка в детские годы, и, тем более, что семья, если была очень простая, простецкая, наверное, чуть подрос, начал что-то где-то подрабатывать, где-то, я не знаю, таскать арбузы.

ПЕНКИН: Было, было, да. Разгружать вагоны.

КУЗЬМИНА: Да, и когда…

ПЕНКИН: Мы же зарабатывали эти деньги, а сейчас люди, дети не хотят работать, они только в школу идут и все.

КУЗЬМИНА: Понимаешь, и когда приходят деньги уже от работы, их и отпускать не хочется, потому что, в общем-то, их никогда не было. Вот в какой момент вдруг ты понял, что они, как приходят, так, собственно, и уходят, и нужно, чтобы они как-то вкладывались…

ПЕНКИН: Нет, ну, какой-то процент оставлять себе и помогать. Понимаете, мне, например, я не понимаю, очень жалко, что у нас мало меценатов, до революции, до 1917 года были меценаты, которые строили церкви, строили дома престарелых. То есть, они были, помогали, сейчас как бы обидно, что…

СТАХОВСКИЙ: Причем заметьте, когда в 90-х годах произошло, Советский Союз распался и так далее, само слово «меценат» снова пришло в русский язык, появлялись люди, которых называли «спонсор», «меценат», они там что-то, где-то, и сейчас же ведь оно исчезло опять.

ПЕНКИН: Нет, вы знаете, я хочу, чтобы если люди попадаются такие, только, чтобы они были без телевидения, без радио. А вот эта показуха, что он где-то там чего-то помог, чего-то сделал, зачем это.

СТАХОВСКИЙ: Так, может быть, они есть, просто мы не слышим?

ПЕНКИН: Ну, если бы они были, я думаю, что, наверное, бы нищих не было у нас в стране.

СТАХОВСКИЙ: Да? Ну, может быть, не исключено.

ПЕНКИН: Потому что я могу общаться сегодня на высоком уровне, а завтра я могу проехать, увидеть бомжа, дать ему денег. Но от того, что я ему дам 500 рублей, тысячу рублей, я же ничего не изменю в его жизни. Мне хочется, чтобы, зима на улице притом очень суровая, чтобы делались, чтобы их кормили больше, чтобы им давали какие-то… Ну, очень много видно всего этого, и хотелось бы помогать людям. Но пока вот такое… Если бы это была большая помощь, наверное, этого бы не было на улицах.

КУЗЬМИНА: Сереж, тебе, правда, иногда кажется, что ты из другого времени человек, попавший случайно?

ПЕНКИН: Последний из Могикан. Ну, бывает такое. Я же Водолей, мы же, люди творческие, немножко ненормальные, поэтому, я считаю, что это здорово.

КУЗЬМИНА: А из какого времени ты? Вот какое время, тоже украденный мной вопрос у Евгения Стаховского, для тебя самое-самое?

ПЕНКИН: Нет, ну, мы говорим сейчас, что в то время, когда были всякие там дворцы, не было света, кареты, из того времени. Ну, я же не знаю, все показывают сейчас по истории, а мы не знаем, может быть, там еще хуже было в 300 раз. Но то, что раньше было, действительное, интереснее, что не было мобильных телефонов, не было интернетов, что мы общались, играли в лапту, еще во что-то во дворе, в какие-то скакалки, в прятки, все равно какое-то было интересно, люди… отношение было. А сейчас дети, я сижу рядом с вами, я сижу в компьютере, ну, как ты, моя дорогая, поживаешь? Ты мне говоришь: ничего, все хорошо. То есть, такое отношение, но непонятно.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, а есть какая-то историческая эпоха, соотнося с нашими представлениями, ученые же как-то нам, и люди, которые пишут книжки, нам же как-то рассказывают, описывают, что было тогда, что было в другое какое-то время. Есть какая-то историческая эпоха, в которой, ну, не то, чтобы даже хотелось пожить, а съездить в отпуск на две недели?

ПЕНКИН: Ну, наверное, не знаю, XVII, XVIII век.

СТАХОВСКИЙ: Россия XVII века? Потому что Россия XVII века и, например, я не знаю, Соединенные Штаты XVII века это два разных совершенно устройства.

ПЕНКИН: Ну, конечно, не Соединенные Штаты, а Россия, Франция, Италия, и, наверное, Англия.

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть, такой самый конец Возрождения, и уже барочные вот эти эпохи?

ПЕНКИН: Ну, посмотрите, какая красота.

СТАХОВСКИЙ: И Просвещение, в общем, начинающееся.

ПЕНКИН: Сколько красивого! Вот мы, опять же возвращаясь по поводу меценатов, такая мысль пришла в голову, вы знаете, не хотелось бы уже, чтобы меценаты были, а хотелось бы, чтобы здания старинные не ломали, вот я что вспомнил.

СТАХОВСКИЙ: Вот это хорошо. С Петербургом, к сожалению, одни декорации остаются, конечно. Ну, ладно, будем надеяться, что все будет хорошо.

ПЕНКИН: Ну, на Невском построили, который около Аничкова моста два года назад сломали здание, его восстановили, но оно ужасное, оно в таком же стиле, но уже не та лепнина, все очень маленькое, не такое роскошное, как раньше было. Очень жалко, я бы прямо по рукам бы дал тем, кто это ломает.

СТАХОВСКИЙ: Ну, что делать теперь, ладно, бог с ними. А была любимая книга детства? Вот ты сейчас сказал, ты как последний из Могикан, я вспомнил Фенимора Купера и подумал, что, может быть, не случайно?

ПЕНКИН: Нет, я, наверное, чисто по школьной программе читал. Вот сейчас я больше люблю читать биографическую литературу, мне очень нравится.

СТАХОВСКИЙ: Мемуары или биографию?

ПЕНКИН: Нет, биографию, там Марлен Дитрих, Мерилин Монро, Эдит Пиаф, Фаина Раневская.

СТАХОВСКИЙ: Ну, все артистические биографии.

ПЕНКИН: Ну, да, мне это интересно, конечно. Жан Маре.

СТАХОВСКИЙ: Никаких политиков, например?

ПЕНКИН: Нет, нет.

СТАХОВСКИЙ: А политика интересует вообще? Политическое устройство?

ПЕНКИН: Наверное, нет. Меня, конечно, волнует, что происходит вокруг меня, но так вот лезть в политику… А смысл? Я ничего в ней все равно не сделаю.

СТАХОВСКИЙ: Бог с ней, действительно.

КУЗЬМИНА: Что ты умеешь делать….

ПЕНКИН: Хотя меня выдвигали на пост мэра.

СТАХОВСКИЙ: Пензы?

КУЗЬМИНА: Что не умеет никто? Что ты умеешь делать…

СТАХОВСКИЙ: Когда это было? Подожди.

ПЕНКИН: Ну, в Тольятти мне рассказывал один мэр, который сейчас уже не мэр, что очень хотелось бы, чтобы я был мэром, но я в политику никогда не лезу, она мне не нужна, не интересна.

СТАХОВСКИЙ: А представляете сейчас, мэр Пензы Сергей Пенкин?

ПЕНКИН: Понимаете, если заниматься политикой, то надо вглубь уходить, я должен постоянно ходить на какие-то мероприятия, на какие-то собрания, для того чтобы …

СТАХОВСКИЙ: Да все, это никакого творчества. Вера, у тебя был вопрос.

КУЗЬМИНА: У меня был вопрос, но мы его перенесем на следующую часть нашего интервью.

СТАХОВСКИЙ: Почему-то захотелось, знаете, по привычке, я клянусь тебе, Вера, сейчас почему-то захотелось сказать, и вдруг я тут сильно озадачился.

КУЗЬМИНА: Стоит или нет сказать?

СТАХОВСКИЙ: Нет, потому что мне стыдно, но я сейчас буду спрашивать. Мне стыдно, но я сейчас буду спрашивать.

КУЗЬМИНА: О, друзья, опасный момент.

СТАХОВСКИЙ: А ведь не народный?

ПЕНКИН: Нет.

СТАХОВСКИЙ: И, по-моему, даже не заслуженный?

ПЕНКИН: Нет, у меня званий этих нет.

СТАХОВСКИЙ: Вот, я к чему, я же хотел сказать: у нас в гостях… и тут я осекся на середине и удивился сам своим мыслям.

ПЕНКИН: Вы знаете, я такие вещи, когда говорю на концерте, вот сейчас вспоминаю, Израиль, где первый раз я на концертах был, и зал встает. Мне так неудобно сразу, когда… то есть признание зрителей это самое-самое главное.

СТАХОВСКИЙ: Конечно.

ПЕНКИН: Не был, вот вспоминаешь Владимира Высоцкого, что не было ни звания, а было признание, самое главное, что признание зрителей. Потому что нет зрителей в зале, нет тебя на сцене. Какой бы ты суперталантливый ни был.

КУЗЬМИНА: И супернародный.

СТАХОВСКИЙ: И супернародный, да.

ПЕНКИН: Только благодаря зрителям я существую на сцене.

КУЗЬМИНА: Вопрос, который я восемь раз задала.

СТАХОВСКИЙ: Пыталась.

КУЗЬМИНА: В предыдущей части программы, сейчас я попытаюсь добить этот момент.

ПЕНКИН: А, может быть, мы все-таки скажем по поводу моего шоу в «Крокус Сити» чуть-чуть.

КУЗЬМИНА: Однозначно скажем. Давайте прямо сейчас и скажем.

СТАХОВСКИЙ: Девятая попытка Веры.

КУЗЬМИНА: Провалилась, я его уже вычеркиваю из…

ПЕНКИН: Что-то, нет, вы скажите, что.

КУЗЬМИНА: Что ты умеешь делать то, что никто не умеет другой делать вообще в своей жизни?

ПЕНКИН: Делать парфюм, сам я был на французской фабрике. У меня названия пока еще нет, но мне француженка сказала, что если вы используете этот парфюм, я его куплю первой. Передо мной стояла куча бутылочек и колбочек. И надо было пропорции масел и спирта. Чем больше масла, тем дольше пахнет парфюм. Ну, вообще все это очень интересно было.

КУЗЬМИНА: Ну, в итоге спирт ты отдал ребятам, а из масел сделал свой аромат.

ПЕНКИН: Потом люблю обувь хорошую, люблю делать дизайн.

СТАХОВСКИЙ: Дизайн чего?

ПЕНКИН: Ну, дизайн и костюмов, и квартир, когда приезжаешь в гостиницу, раз, хочется там чего-то переставить. Давайте теперь вернемся к нашему…

СТАХОВСКИЙ: Шоу.

ПЕНКИН: Да, к шоу.

СТАХОВСКИЙ: Что же у нас будет 10 февраля?

ПЕНКИН: Ну, я хочу сказать, что…

СТАХОВСКИЙ: А все билеты-то проданы, чего рассказывать-то?

ПЕНКИН: Нет, все билеты проданы, да, но я просто про другое хочу сказать, что мне приятно, что мы сейчас делаем, большая декорация будет, и с экраном в 3D.

СТАХОВСКИЙ: Очки будут раздавать?

ПЕНКИН: Нет, очков не будет, но будет очень здорово. Там такая декорация хорошая сделана. Мы сейчас даже ездим не только по столичным городам, но здесь большой экран, а в другие города мы ездим, возим с собой такой у нас есть очень интересный, в Германии сделан, занавес, на нем идет проекция, и море на нем, красивые замки, и это все очень красиво смотрится. И я хочу, чтобы зрители, которые придут ко мне на концерт в день рождения 10-го числа, чтобы они получили массу удовольствия, хорошего позитива, потому что программа Позитив-Шоу, потому что наших серых будней, как я всегда говорю, когда выхожу, говорю: добрый вечер, дорогие друзья, в каком городе бы я ни находился. Во времена, когда очень много есть хамства и пошлости, говорю, хотелось, чтобы больше было позитива, радости. Зрителю это очень нравится, я стараюсь те два часа, которые я для них пою, сделать для них приятными, теплыми, хорошими, потому что, ну, это здорово, когда человек приходит в хорошем настроении.

СТАХОВСКИЙ: Ну, а чего же один концерт-то тогда? Почему один, где еще продолжение? Почему нет 11-го, 12-го? Ну, 11-го понятно, ну, хорошо, 17-го февраля.

ПЕНКИН: Ну, вы знаете, так часто в таких больших залах, я думаю, что не стоит выступать, потому что, когда, скажем, не будет продано 800 билетов, это же будет немножко не совсем. Лучше будет аншлаг один, но…

СТАХОВСКИЙ: Но аншлаг большой.

ПЕНКИН: Да, но аншлаг настоящий.

КУЗЬМИНА: Хорошо, понимаешь, люди, которые придут на первый концерт, они останутся в зале до следующего концерта.

ПЕНКИН: Ну, я вам хочу сказать, ну, помимо «Крокус-Сити» я в Москве еще даю 18 концертов. У меня несколько концертов.

СТАХОВСКИЙ: Это в ближайшее время?

ПЕНКИН: Да, у меня несколько концертов в «Золотом кольце» Кадышевой, АЗЛК, на 2-й Владимирской «Прожектор» в Новогиреево, потом в Олимпийской деревне Театре Назарова. То есть, у меня много театров…

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть более мелкие такие площадки районные.

ПЕНКИН: Сколько площадка тысячная, да, потому что Москва большая, и там я выступаю.

СТАХОВСКИЙ: Ну, тогда отлично, тогда есть шанс успеть. Ну, смотри, я понял, что все равно, новая программа, новое шоу. Ты всегда любишь удивлять людей.

ПЕНКИН: Люблю, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Тогда у меня другой вопрос.

ПЕНКИН: Я вам покажу, что у меня будет костюм, в котором я выхожу.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас покажешь?

ПЕНКИН: Я вам покажу его…

КУЗЬМИНА: 10-го числа в «Крокус-Сити Холле».

ПЕНКИН: 10-го, да, а здесь у меня есть в iPad фотография, у меня будет костюм и брюки, и штаны из светодиодного экрана. То есть, я выхожу на сцену, темнота, и вдруг уау, и народ кричит, как будто гол забили на стадионе.

КУЗЬМИНА: Слушай, а все это нужно, как ты считаешь?

ПЕНКИН: Это очень, это эффектно. Помимо музыки и голоса, когда еще есть хороший антураж, это очень здорово.

КУЗЬМИНА: А почему, это дань моде или это действительно так?

ПЕНКИН: Я работаю без балета, я работаю только с музыкантами, и поэтому у меня, когда выхожу, такая решетка, как у Майкла Джексона, свет, дым, все вот это передвигается, все очень красиво. И подиум, мне очень понравились. Я увидел первый раз подиумы у Бейонсе, и решил, что надо сделать такие ледяные, с подсветкой подиумы. Не просто дежурный вариант, когда приезжаешь в город, там подиум черный и так далее, а здесь мы приезжаем со своим подиумом, специально две фуры света, звука ездят, и вот все это делается даже в других городах более маленьких, все на хорошем уровне.

СТАХОВСКИЙ: Так, понятно, хорошо. У меня вторая попытка.

ПЕНКИН: 15 человек работают на тебя, то есть, это по свету и звуку.

СТАХОВСКИЙ: Не так и много, кстати, 15.

ПЕНКИН: Вот я, поэтому и говорю, что, если все это много, декорацию там выстроил, то ты никуда уже ее не повезешь. А здесь все компактно, свет отдельно, звук отдельно, все привозят, и когда свет в зал идет, люди удивляются, потому что такого не видели.

СТАХОВСКИЙ: А когда ты сам был последний раз сильно удивлен? Что это было? Что это за впечатление?

ПЕНКИН: Я сильно удивлен последний раз… ну, наверное, я удивляюсь хорошим людям, вот простым, обыкновенным людям. Я могу сейчас вам удивиться, потому что… нет, правда, потому что, видя вас, сколько у вас приезжает артистов, сколько здесь бывает, ну, понтов, может быть, или пафоса, но все равно такие, какие вы есть. Это очень здорово, потому что я не знаю, как вы с другими себя ведете, но мне с вами комфортно, комфортно, потому что человек должен оставаться человеком. Какая разница, что он делает в жизни. Он должен быть профессионалом своей работы, а в жизни, вернее, на сцене он должен делать все профессионально, а в жизни он должен быть обыкновенным, простым человеком. Потому что, если все друг перед другом будут пафосничать, то просто уже, как вампиры будут уже, надоест все это, как бывает у нас в шоу-бизнесе, ой, ты, муси-пуси.

СТАХОВСКИЙ: Вот так, позовешь Пенкина, понимаешь, нарвешься на комплимент нечаянно.

КУЗЬМИНА: И хорошо, редкий случай, понимаешь. Ты же требователен к зрителю, к слушателю?

ПЕНКИН: Я требователен, во-первых, к своим музыкантам, потому что хочу, чтобы было все профессионально, не люблю фальши. Потому что, когда поешь с микрофоном, без микрофона, мне телевизионщики говорят: Сережа, ты только, пожалуйста, в зал не ходи. Я говорю: да мне по фигу, что вы сказали. Я пошел в зал к своим зрителям. Я пошел, я получаю такие аплодисменты, когда иду на балкон. Понимаете, сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя. Тебя зрители благодарят за то, что никто из артистов не ходил на балкон, а ты вот бежишь на балкон и даришь им, поешь без микрофона.

КУЗЬМИНА: Это всегда, когда ты сидишь, как дурак, на балконе, никогда артист до тебя не доходит. Спасибо тебе, Сереж, большое.

ПЕНКИН: Ну, я это делаю, это правда, спасибо.

СТАХОВСКИЙ: Некоторые даже не допевают, несмотря на микрофон.

ПЕНКИН: У меня есть одна песня, которую поют, по залу хожу, вместе со всеми, мне постоянно дарят цветы, я говорю: спасибо. Хочу спеть песню: спасибо, спасибо. Мне надо уже замолчать, продолжать песню петь, мне уже зрители говорят: Сережа, может быть, вы песню допоете? Ну, идешь, когда, зрители дарят тебе цветы, целуют, говорят какие-то комплименты, ну, все равно как-то не скажешь не спасибо. Я воспитан так.

КУЗЬМИНА: Расскажи про лучший, про самый какой-то неожиданный подарок, вот так вот в зале раз, и передали, и потом ты удивился. Кроме цветов. Понятно, что поклонники наверняка и мягкие игрушки дарят, в общем, до сих пор наверняка, и всякие приятности.

ПЕНКИН: Ну, бриллианты дарили.

СТАХОВСКИЙ: Даже.

КУЗЬМИНА: О, не, не, необычный подарок.

СТАХОВСКИЙ: Вера аж заикаться начала.

ПЕНКИН: Ну, вы знаете, мне как-то не важно, какой будет подарок, мне, самое главное, чтобы было от души. И я все-таки люблю моих поклонников, а не фанатов, потому что в последнее время…

КУЗЬМИНА: Слушай, а есть таинственные поклонники? Кто, ты знаешь, что они передают какие-то, ну, может быть, о себе напоминают, но ты не знаешь этих людей, никогда, может быть, не встречал.

ПЕНКИН: Ну, да, есть, конечно. Специально из Италии некоторые приезжают. Но я не люблю ужасных фанаток, это страшно.

СТАХОВСКИЙ: Эти: а-а-а!

ПЕНКИН: Ну, это хуже, там узнают твои телефоны, влезают в почту или в интернет.

СТАХОВСКИЙ: Ну, кто же их любит.

КУЗЬМИНА: Ты есть же в социальных сетях?

ПЕНКИН: В «Фейсбуке» я как-то не очень, в «Одноклассниках» есть, а в «Фейсбук» я как-то никак не могу войти. Хотя с интернетом дружу на троечку с плюсом.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, скажи, пожалуйста, вот в процессе разговора как-то вспоминали, то Пензу, то Москву, то Петербурге, тем более что буквально с концерта, то Германию, Италию. Есть места…

ПЕНКИН: А что, надо сказать про Эстонию? Или про Латвию?

КУЗЬМИНА: Легко.

СТАХОВСКИЙ: Почему, тоже можно сказать? Есть места какие-то на планете или в России?

КУЗЬМИНА: Я пойду пока за словарем, а вы поболтайте.

ПЕНКИН: Так шуткой-прибауткой мы проводим свободное время. Есть, куда хочется возвращаться?

СТАХОВСКИЙ: Да, есть любимые места?

ПЕНКИН: Есть, и их очень много, всех городов не назовешь, но я люблю красивые города, где сохранилась хорошая история. Очень красивая.

СТАХОВСКИЙ: Что такое хорошая история? Это памятники архитектуры или легенды какие-то городские?

ПЕНКИН: Ну, памятники архитектуры. Легенды почти в каждом городе есть, но вот история, которую сами жители того или иного города сохраняют, это здорово. Гуляешь, допустим, если это тепло, можно погулять по улице, когда народу мало.

СТАХОВСКИЙ: А что это за города, ну, примерно, ну, хотя бы два-три?

ПЕНКИН: Ну, Петербург, Москва это ответственно просто выступать, естественно, Пенза мой любимый город, Псков, Киев, Таллинн, Рига, Вильнюс, Львов. Ну, и много можно городов назвать, много.

СТАХОВСКИЙ: Сережа.

ПЕНКИН: Что такое? Я думал, что пока еще эфир, пока мы разговариваем.

СТАХОВСКИЙ: Все, мы уже не разговариваем. Нет, мы все еще разговариваем, но уже не тет-а-тет.

КУЗЬМИНА: А Сережа всякие разные тайны нам тут рассказывал, и тут раз, и микрофон включается.

СТАХОВСКИЙ: Сережа, у нас есть, поскольку у нас все равно «Школьная анкета», есть рубрика, в которой наш предыдущий гость задаем вопрос гостю следующему, естественно, не зная, кто это будет, потому что зачастую мы сами не знаем, кто к нам придет следующим. И вот сейчас для тебя вопрос от нашего предыдущего гостя.

ПЕНКИН: Хорошо.

ЗАПАШНЫЙ: Здравствуйте, я Аскольд Запашный. Я хотел бы узнать у вас следующее. Если бы вам довелось однажды встретить инопланетянина, и была возможность у него спросить так, чтобы он понял, что бы вы у него спросили? Спасибо.

КУЗЬМИНА: А мне кажется, на том языке, на котором только что Сережа с нами разговаривал. Аскольд закрутил, я думала, что-то с тиграми будет.

ПЕНКИН: Ну, нет, наверное, я бы научил, вернее, немножко в нашу атмосферу его, господи, в нашу жизнь его немножко ввел, а то он без ума бы от всего был, а потом, конечно, его спросил бы.

СТАХОВСКИЙ: О чем?

КУЗЬМИНА: А каким образом ввел в жизнь? Ну, я не знаю…

СТАХОВСКИЙ: Хотя бы расскажи, каким образом.

ПЕНКИН: Ну, хотя бы, не знаю, как приготовить покушать, включить свет, включить музыку, одеться, пройти по улице, проехать за рулем, хотя я за рулем не езжу.

КУЗЬМИНА: Но его научу, вот так, да, на всякий случай?

ПЕНКИН: Да, ну, каким-то вещам, общаться с людьми, чтобы он не был злым, потому что мы же не знаем, какие инопланетяне, есть ли они вообще, может быть, они какие-то злые, может быть, они добрые, может быть, еще что-то. Ну, хотелось бы его научить любви к людям.

СТАХОВСКИЙ: Так, а спросил-то бы что?

КУЗЬМИНА: Ну, Аскольд, да, Аскольд спросил, что бы ты у него спросил главное?

СТАХОВСКИЙ: Есть ли жизнь на Марсе?

КУЗЬМИНА: Не подсказывай.

ПЕНКИН: Что его тревожит в этой жизни?

СТАХОВСКИЙ: Ох, вот там, откуда он?

ПЕНКИН: Зачем он появился?

СТАХОВСКИЙ: Принимается, ответ есть ответ. Что надо сделать, чтобы ты разозлился? И так все мы задумались.

ПЕНКИН: Ну, может быть, наверное, сделать не по-моему раз.

СТАХОВСКИЙ: А что значит сделать не по-моему?

ПЕНКИН: Ну, допустим, я говорю какую-то вещь, вот сделайте вот так и так, потому что это нужно вот так сделать. Не делают, как я хочу. А потом проходит какое-то время, и то, что я сказал, был прав. То есть, я еще немножко чувствую, у меня есть такое. У меня, когда умирала бабушка, она мне сказала, мне было два года, ну, моим родственникам, что мой внук прославит всю нашу семью. То есть, у меня есть все равно какое-то где-то там, не так вот конкретно, вот я сейчас там буду что-то ловить, что-то говорить, а могу конкретно сказать так и так.

КУЗЬМИНА: Ну, может быть, это действительно интуиция та же самая?

ПЕНКИН: Интуиция, конечно. Она у каждого человека есть, но она бывает особенная.

СТАХОВСКИЙ: А ты веришь во все это сверхъестественное, например?

ПЕНКИН: Ну, иногда да.

СТАХОВСКИЙ: А что значит иногда, отчего это зависит?

ПЕНКИН: Ну, я, например, сплю с включенным светом.

СТАХОВСКИЙ: А почему?

ПЕНКИН: Ну, не могу спать в темноте. Не люблю находиться дома один, не люблю.

СТАХОВСКИЙ: Не люблю.

ПЕНКИН: Нет.

СТАХОВСКИЙ: Понятно.

ПЕНКИН: Я привык, чтобы постоянно какой-то был шорох, чтобы все вертелось около меня. Если даже ложусь спать, чтобы была музыка, желательно джаз, такой не классический, а такой.

СТАХОВСКИЙ: А что это, боязнь, получается, может быть, призраков каких-то или что? Или потусторонних сил?

ПЕНКИН: Ну, всякие бывают в жизни. Я, например, иногда, когда летели с Дальнего Востока с гастролей, всегда спрашивал, где мы летим. Они говорят: сейчас пролетаем…

КУЗЬМИНА: Ташкент.

ПЕНКИН: Японское море и скоро будет Тихий океан. Я говорю: ну, хорошо. А сколько лететь? Она говорит: 20 минут. Дальше сплю, просыпаюсь: а сколько до Москвы осталось? Она говорит: 3 часа. А над чем мы пролетаем? Ну, я там думал, когда летишь, там Челябинск, Хабаровск, Новосибирск, Красноярск, Уфа и там дальше, Екатеринбург. Она мне и говорит: Северный Ледовитый океан. Я говорю: как это?

СТАХОВСКИЙ: Летим через Северный полюс.

ПЕНКИН: А они, оказывается, поменяли маршрут, летели через Мурманск.

КУЗЬМИНА: Я думала, что она так шутила.

СТАХОВСКИЙ: Да нет, почему, летают же самолеты. Есть в жизни что-то, что хотелось исправить?

КУЗЬМИНА: Ничего, ничего, я подожду.

ПЕНКИН: Хотелось бы исправить? Похудеть хотелось бы, хотелось бы…

СТАХОВСКИЙ: О чем-то серьезном.

ПЕНКИН: Не исправить, нет, я хотел бы свою вокальную школу со своим театром музыкальным.

СТАХОВСКИЙ: А, это мечта такая.

ПЕНКИН: Потому что, в принципе, в Москве, если так, кроме театров и музеев пойти и некуда в Москве. Потому что все одни и те же клубы, одна и та же музыка, хочется живую музыку, в общем, все хочется такое необычное.

КУЗЬМИНА: За что тебя могут не любить люди? Если вообще есть такие, как ты думаешь?

ПЕНКИН: Ну, как, ну, есть, конечно, естественно.

КУЗЬМИНА: За что?

ПЕНКИН: За голос, за музыку, за отношение такое к людям простое. За это же тоже можно не любить.

СТАХОВСКИЙ: Можно, да.

КУЗЬМИНА: Когда ты последний раз плакал?

ПЕНКИН: Ну, может быть, месяца два назад. Депрессия такая была, и вот как-то мне было очень тяжело, как-то так мужские слезы настоящие.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас выкарабкался?

ПЕНКИН: Да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Нам нужно уходить на песню, иначе мы ничего не успеем.

ПЕНКИН: Вы знаете, эта песня «Не спеши терять», она из нового альбома, потому что выходит новый альбом мой абсолютно.

СТАХОВСКИЙ: Когда?

ПЕНКИН: Ну, я думаю, что в конце месяца, потому что не успеем мы к 10-му, к 10-му будут другие концерты из Кремля, и диски другие, а сейчас все песни, которые написаны для меня, абсолютно разные, быстрые, медленные, и поэтому песня называется «Не спеши терять». Во-первых, спасибо всем вам за теплый прием. Хочу пожелать всем вам, дорогие радиослушатели, здоровья, счастья, любви, и чтобы в жизни больше было позитива, чтобы вас меньше обманывали, и любите жизнь, и вас жизнь будет любить, будьте добрее, потому что злые люди быстрей стареют. Хочу пожелать всего самого-самого хорошего, потому что хочется, чтобы было больше праздника в наших серых буднях, и не спешите терять своих любимых, ценить их, любите настоящую любовь. «Не спеши терять».