Профитроли Наталья Бочкарёва

СТАХОВСКИЙ: К нам пришла в гости Наталья Бочкарева, актриса театра и кино.

БОЧКАРЕВА: Ой, здравствуйте, Вера Николаевна, вы, кажется, так представились. Женя, с тобой мы практически уже друзья.

СТАХОВСКИЙ: Практически.

БОЧКАРЕВА: Да, перемолвились тремя словами.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, Наташа, скажи мне, пожалуйста, как на духу, что-то я же хотел прям спросить страшное. А вот я сказал: актриса театра и кино, а ты же еще не заслуженная, не народная или уже что-то есть такое?

БОЧКАРЕВА: Нет, ты знаешь, по званиям я не заслуженная и не народная.

СТАХОВСКИЙ: Звучит: слава богу.

БОЧКАРЕВА: Да. Ты знаешь, я за ними, за этими званиями, не гонюсь, тем более что я и так знаю, что меня народ любит, и это для меня самое главное.

СТАХОВСКИЙ: А вот это точно.

БОЧКАРЕВА: Да, ради этого я и шла в эту профессию.

СТАХОВСКИЙ: Ну, ладно, пойдем по пунктам, у нас же все-таки "Школьная анкета".

БОЧКАРЕВА: Да, я не поздоровалась с моими дорогими радиослушателями "Маяка". Здравствуйте всем, привет.

СТАХОВСКИЙ: Значит, смотрите, Наталья Владимировна Бочкарева.

БОЧКАРЕВА: Ты Википедию открыл, что ли?

СТАХОВСКИЙ: Ну да, мне же надо с чем-то… у меня еще есть один сайт "Кинотеатр", где тоже все. Мы будем сверяться, потому что иногда понапишут такое, приходит человек и говорит: где ты это взял?

БОЧКАРЕВА: Ох, и не говори. С тех пор я перестала читать интервью и смотреть телевизор.

СТАХОВСКИЙ: Значит, день рождения 25 июля.

БОЧКАРЕВА: Да, я Лев.

СТАХОВСКИЙ: Место рождения город Горький, ну, то есть ныне Нижний Новгород.

БОЧКАРЕВА: Да, Нижний Новгород.

СТАХОВСКИЙ: Да, РСФСР, СССР.

КУЗЬМИНА: Дитя Олимпиады. Чтобы не говорить год.

БОЧКАРЕВА: Да, дитя Олимпиады.

СТАХОВСКИЙ: Ну, хорошо, а чего стесняться-то, действительно?

БОЧКАРЕВА:  Но папа русский.

СТАХОВСКИЙ:   Но папа русский, это неожиданно.

КУЗЬМИНА: Слушай, у меня тоже, я тоже дитя Олимпиады, меня тоже всегда спрашивают, а это вот когда они приехали, это в Олимпийской деревне все случилось? Мама шла мимо и, значит, с банкой  кока-колы попросила у кого-то, потому что как раз все это пришло в нашу страну? Я говорю, нет, к сожалению, нет. Хотя всё могло случиться.

СТАХОВСКИЙ:  Как звали родители в детстве?

БОЧКАРЕВА: Я звала родителей?

СТАХОВСКИЙ: Нет, они тебя. Как называли?

БОЧКАРЕВА: Скажу честно, меня папа всегда очень так официально называл, я только потом поняла, потому что мной очень сильно гордился.

СТАХОВСКИЙ:   В смысле Наталья Владимировна?

БОЧКАРЕВА: Наталья, он меня всегда - Наталья. Мама называла Наташей. В школе называли меня Боча, но Боча не потому что я была толстая, а потому что Бочкарева, и это было такое ласкательное даже слово, даже песню придумали какую-то там: Боча, Бочечка, там что-то такое.

СТАХОВСКИЙ:   Дай мне ночечку.

БОЧКАРЕВА:  Ну, приблизительно так, да.

КУЗЬМИНА:  Это мальчики пели.  А девочки пели другую партию.

БОЧКАРЕВА:  Кстати, мальчики, да, действительно, мальчики.

СТАХОВСКИЙ:   Слушай, а почему Наташа?

БОЧКАРЕВА:  Я даже не знаю, по-моему, это мама имя мое придумала, потому что, скажу честно, есть такая маленькая подробность, папа хотел назвать меня Татьяной, боже мой, и слава богу, что он этого не сделал, в честь своей первой любви. Ну, представляете, как моя мама на это отреагировала.

СТАХОВСКИЙ:   Ну, ты что, с ума сошел? Угомонись немедленно.

БОЧКАРЕВА:  Но почему-то они… Но я, честно сказать, до некоторого времени не особо любила свое имя, потому что я поняла, что Наташа это, как сказать, три рубля и наша. Вот, и скажу честно, наверное, только недавно я к своему имени привыкла окончательно и поняла, что, наверное, я не Наташа, в том-то и дело, я даже не люблю, когда меня называют Наташей. То есть я именно Наталья, вот мое имя такое. Я привыкла к имени Наталья, а не Наташа.

СТАХОВСКИЙ:   Вот так.

КУЗЬМИНА:  А ты резко реагируешь, когда  кто-то имя начинает по-другому…

СТАХОВСКИЙ:   Натусик.

БОЧКАРЕВА:  О, нет, нет, это даже смешно. Натусик, да, Натусик, Татусик, это понятно, но я даже Нателла была, когда снималась, да.

СТАХОВСКИЙ:   О, господи.

БОЧКАРЕВА:  Да, снималась в кино, и мне говорили: Нателла, пойдем ужинать. Даже такое было. Поэтому я нормально.  Муж меня называет Натуша, у него почему-то Натушка, такое вот.

СТАХОВСКИЙ: А муж у нас кто? Чтобы разобраться сразу с этим моментом.

БОЧКАРЕВА: Муж у меня адвокат, но помимо того, что своей деятельностью он мне очень сильно помогает, как директор, ведет мои все юридические договора, дела, потому что я считаю, что актриса должна заниматься творчеством...

СТАХОВСКИЙ: Правильно. А вот эти, потому что они сейчас такие все, только и думают, где бы тебя надурить бы.

БОЧКАРЕВА: А ты понимаешь, когда тебе нравится роль и ты действительно хочешь ее сыграть, вопрос денег или каких-то таких меркантильных вещей порой не стоит.

СТАХОВСКИЙ: Буквально некогда в контракт заглянуть.

БОЧКАРЕВА:  Ну, там, представляешь, тебе предлагают Анну Каренину сыграть.

СТАХОВСКИЙ:  Да сама доплачу.

БОЧКАРЕВА: Конечно, и там продюсер с тобой пытается договориться, как на базаре, скинуть… Но это глупо, ну, думаешь, это же Анна Каренина, это же Лев Николаевич Толстой, и ты в какой-то момент забываешь, что это профессия и, по сути дела, работа, которая помимо удовольствия должна все равно приносить тебе деньги, потому что, ну, ты же этим зарабатываешь себе на хлеб, образно говоря, себе на жизнь, и ты не можешь просто сниматься бесплатно, даром, ради бога. Нет, я могла бы это делать смело, если бы у меня был бы еще какой-то поток денег, то есть бизнес или еще что-то, на что бы жила я и мои дети. Вот, поэтому… Но, тем не менее, скажу честно, есть спектакли, есть работы, когда ты это делаешь просто для души, для детей, мы устраиваем благотворительные спектакли, и мы действительно бесплатно работаем. То есть это нормально.

КУЗЬМИНА: В общественной жизни школы участие принимала?

БОЧКАРЕВА: На олимпиады по математике никогда не ездила, но конкурсы чтецов всегда были моими.

СТАХОВСКИЙ: Да, то есть поэзия?

БОЧКАРЕВА:  Да, даже я помню из Нижнего Новгорода ездила в яхонтовский конкурс чтецов, который проходил в Санкт-Петербурге, и я тогда даже, по-моему, взяла приз зрительских симпатий.

СТАХОВСКИЙ:   А что читала, не помнишь, конечно?

БОЧКАРЕВА:  Помню, почему, я читала… хочешь, чтобы я прочитала?

СТАХОВСКИЙ:  Ну, три строчки.

БОЧКАРЕВА:  Тремя не отделаешься.

СТАХОВСКИЙ:  Хорошо, пять, семь.

БОЧКАРЕВА: На самом деле, я вам хочу сказать, что есть такое стихотворение Александра Сергеевича Пушкина, которое вообще никто не знает, оно называется "Коварство":

Когда твой друг на глас твоих речей
Ответствует язвительным молчаньем;
Когда свою он от руки твоей,
Как от змеи, отдернет с содроганьем;
Как, на тебя взор острый пригвоздя,
Качает он с презреньем головою, -
Не говори: "он болен, он дитя,
Он мучится безумною тоскою";
Не говори: "неблагодарен он:
Он слаб и зол, он дружбы недостоин;
Вся жизнь его какой-то тяжкой сон"...
Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?
Ах, если так, он в прах готов упасть,
Чтоб вымолить у друга примиренье.
Но если ты святую дружбы власть
Употреблял на злобное гоненье;
Но если ты затейливо язвил
Пугливое его воображенье
И гордую забаву находил
В его тоске, рыданьях, униженье;
Но если  ты сам для него
Невидимой был цепью…

Но если цепь ему накинул ты
И сонного врагу предал со смехом,
Тогда ступай, не трать пустых речей -
Ты осужден последним приговором.

Ну, вот так вкратце.

СТАХОВСКИЙ: Вы смотрите, что творится, двадцать лет прошло.

БОЧКАРЕВА:  Да, поэтому какие-то строчки повылетали, вы уж извините.

СТАХОВСКИЙ:  Во дает! Хочется спросить сразу про первое воспоминание детства. Вообще первое воспоминание какие-то яркое есть?

КУЗЬМИНА:  Или самое раннее, какое есть?

БОЧКАРЕВА:   Полно детских воспоминаний, тем более что…

СТАХОВСКИЙ:  Ну, такое осознание себя, вот я еду в коляске.

БОЧКАРЕВА:   Ну, я не буду…

КУЗЬМИНА: Это твое первое воспоминание, Жень.

БОЧКАРЕВА:  Говорить свои самые детские…

СТАХОВСКИЙ:  Ну, хорошо, второе.

БОЧКАРЕВА:  Да, давайте ко второму перейдем, к более взрослому, когда я не просто сижу в кроватке и, будем так говорить, копошусь в своих пеленках, это самое первое воспоминание. Начнем с детского сада, которого я терпеть не могла, из которого я регулярно убегала и вечно была, как сказать, тем революционером, то есть понимаете, с этим духом я уже была рождена. Когда я противилась системе, и я не понимала, почему мы все должны строем смирно идти, я убегала из детского сада, и за мной бежали все дети, и в конце воспитательница, которая нас догоняла, отлавливала и снова возвращала в детский сад. Такое было.

СТАХОВСКИЙ:  Революционная девушка-то подрастала, видишь, Вера Николаевна.

БОЧКАРЕВА:  Да, пионерлагеря тоже не для меня, из них я тоже убегала.

СТАХОВСКИЙ:  А пионеркой успела же побывать, да?

БОЧКАРЕВА:   Конечно, конечно.

СТАХОВСКИЙ:  А, ну да, успела.

КУЗЬМИНА: Мы застали как раз год-два буквально пионерии.

БОЧКАРЕВА:  Для меня было просто трагедией всей моей жизни, когда я стояла у Вечного Огня еще октябренком, и меня принимали в пионеры, и я была последней, и мне не достался галстук. Это была гибель. Это была трагедия всей жизни. Я осталась без галстука, боже мой. Говорят: ну, ничего, потом сходите в магазин, купите. Но самого вот этого волшебного момента, торжественного, когда тебе повязывают на шею этот красный галстук, не произошло, не было.

КУЗЬМИНА: Потому что речь-то выучена, "клянусь" вот это.

БОЧКАРЕВА:  Да, конечно, клятва-то выучена, а не произошло этого, так сказать, чуда.

СТАХОВСКИЙ:  Господи, у меня сейчас у самого травма приключилась прямо в этом месте.

КУЗЬМИНА: Было что-то в детстве у других, что очень хотелось, но у тебя не было, и ты понимала, что когда-нибудь я обязательно вот это вот…

БОЧКАРЕВА: Нет, зависти никогда не было, никогда не завидовала никаким ни велосипедам, ни машинкам, ни игрушкам, ничему. Единственный был момент, но и то я из него выкрутилась, когда у моей подружки появилась кукла Барби, тогда просто непостижимая, потому что, представляете, Барби с красивой фигурой, с волосами... Моя мама не могла позволить, работая одна, а папа был просто в вечном философском поиске себя,  а мама была женщиной, с одной стороны, духовной, а, с другой стороны, земной,  то есть, понимая, что нужно растить двух девочек... И она могла купить мне, помню, куклу, это очень смешно, потому что, как это сказать, кукла тоже Барби, с этой же фигурой, но они, видимо, с браком что ли, они были лысые. То есть, в принципе, та же Барби, но без этих шикарных волос длинных. И я скажу честно, я отрезала волосы у своей младшей сестры.

СТАХОВСКИЙ:   У Нади.

БОЧКАРЕВА:   У Нади, да, которая была кудрявая, с красивейшими золотыми локонами, и я просто ножницами вот так ей хрясь-хрясь и приклеивала волосы своей кукле Барби.

КУЗЬМИНА: Остались какие-то вещи из детства, которые ты хранишь?

БОЧКАРЕВА:   Нет, ничего не осталось, тем более что так получилось, что мама собирала мои рисунки, мама собирала все, то есть это был такой как бы кладезь. И получилось так, что я не уследила этот момент, когда не стало моих родителей, мои родственники все выбросили из квартиры, все сожгли, в общем, ничего не осталось.

СТАХОВСКИЙ:   Ужасы какие. А кем родители работали, кстати?

БОЧКАРЕВА:   Мама у меня всю жизнь проработала на Горьковском  автозаводе, работая на трех работах.

СТАХОВСКИЙ:  Кем?

БОЧКАРЕВА:  Она и бухгалтером работала, и мела двор, то есть вообще все, что связано было с заводом, и все, что она могла, какие работы она могла взять на себя, она работала на трех, а то и на четырех работах. То есть вообще пахала, не покладая рук и ног. А папа, еще раз говорю…

КУЗЬМИНА: Был в философском поиске.

БОЧКАРЕВА:  Да, философствовал, поэтому кем только он ни был, он работал на велосипедном заводе, получая зарплату велосипедами, и я каждый день прокатывалась, такая рекламная акция была, прокатывалась на новом…

СТАХОВСКИЙ:   Наталья на новом велосипеде.

БОЧКАРЕВА:   Да, абсолютно верно. То есть  горные, с низкими колесами, с рамой - разные велосипеды. У нас дом был просто…

СТАХОВСКИЙ:   Слушай, все же с тобой дружить хотели моментально.

БОЧКАРЕВА:  Конечно. Я им давала прокатиться, это была такая рекламная пиар-акция по продаже велосипедов, потому что надо было на что-то жить.

КУЗЬМИНА: Слушай, это то же самое, что сейчас делают с пылесосами, звонят в дверь и говорят: сейчас мы вам покажем, и вы возьмете.

БОЧКАРЕВА:   Да, да.

КУЗЬМИНА: То есть прародителем вот этого способа продавать была Наталья  Бочкарева, папа придумал.

БОЧКАРЕВА:  Конечно. У меня была собака, которую я подобрала в школе, Белладонна.

СТАХОВСКИЙ:  Господи.

БОЧКАРЕВА:  Да, это была целая история.

СТАХОВСКИЙ:  А почему Белладонна, в честь женщины из мультика про Фунтика?

БОЧКАРЕВА:  Наверное, она была просто очень такая белая, красивая, и я почему-то решила, что она у меня Белладонна.

КУЗЬМИНА: Но при этом голубых кровей, судя по всему.

БОЧКАРЕВА:  Да.

СТАХОВСКИЙ:  В общем, я понял, что не женщина из мультика про Фунтика.

БОЧКАРЕВА: И вот моя Белладонна, в простонародье Белка, несла мне по 12-14 щенков в год.

СТАХОВСКИЙ:  Аккурат практически, хорошо не ежемесячно.

БОЧКАРЕВА: Конечно. А так как я человек сердобольный, я не могла себе представить вообще, что я что-то с ними смогу сделать. Поэтому я всех выращивала в корзине, а Белладонна девушка такая у меня была открытая…

СТАХОВСКИЙ:  Вольная.

БОЧКАРЕВА:  Вольная, да, хоть я с ней и гуляла, но я тогда, мне было 9 лет, я не понимала, что это такое, когда вдруг к ней приклеился какой-то, будем так говорить, черный кабель, и мне говорили: да ты их водой, водой. Я бегала, искренне бегала с трехлитровой банкой воды, поливала их, думала, что что-то произойдет, но ничего не происходило, я сидела над ней рыдала: бедная, ты прости меня, это я не уследила.

СТАХОВСКИЙ:  Мать - дура, мать плохая.

БОЧКАРЕВА: Ну, конечно. А потом я этих щенков выращивала, каждого в корзиночку раскладывала. У меня тетушка, собственно, моя крестная мама, которая меня и привела потом в театр, это отдельная история...

СТАХОВСКИЙ:  Угу, мы до нее дойдем, да.

БОЧКАРЕВА:  Она очень артистичная особа. Мы с ней раскладывали их по корзинам, я из журналов вырезала красивые фотографии ротвейлеров, немецких овчарок, вот папы, мамы, все они были представлены, и я, значит, стояла, продавала. Она говорит: нет, так дело не пойдет... И она: подходи, народ, подлетай! Это было целое шоу на птичьем рынке по продаже этих 14 щенков, и мы их продавали, и мы их раздавали там за любую, как сказать…

КУЗЬМИНА: Копеечку.

БОЧКАРЕВА:   Конечно, за символическую плату. Я помню, на это я даже покупала родителям и себе подарки, то есть это к вопросу о велосипедах и всей прочей бизнес-идее.

СТАХОВСКИЙ:   Послушай, так это  практически к вопросу о карманных деньгах. Родители наверняка там, конечно, давали, совали рубль, а то и трешку, ежели повезет.

БОЧКАРЕВА:   Да, да.

СТАХОВСКИЙ:   Но, получается, что и заработки начались довольно рано.

БОЧКАРЕВА:   Да, да, заработки очень рано начались, там как раз в 9 лет... И действительно я зарабатывала деньги. Ну, и, собственно, потом, когда я стала вести там всякие свадьбы, юбилеи, торжества, меня, на самом деле, скажу честно, спасало то, что я выглядела старше своего возраста, и поэтому мне эти вещи доверяли. Если бы они знали, я первую свадьбу провела, когда мне было 16 лет... Ну, кто, какой нормальный человек мог бы доверить 16-летней девочке провести свадьбу.

СТАХОВСКИЙ:   Что ты, казалось бы, понимаешь в этом деле.

БОЧКАРЕВА:   Да, но мне было очень приятно, потому что и детские праздники разные вела, естественно,  снегурила. И, помню, в Египте  лежу, что-то я там разговаривала с кем-то, и меня по голосу узнала девочка: мама, это же наша Снегурочка! Думаю, господи, в Египте на пляже...

СТАХОВСКИЙ:   Вот она, слава, да?

БОЧКАРЕВА:   Да, меня настигла слава

СТАХОВСКИЙ:   А кем вообще хотелось быть в детстве, была же какая-то, может быть, мечта?

БОЧКАРЕВА:   Жень, чем только я в детстве ни занималась. Я выжигала, пела частушки "Эх, Семеновна", танцевала, в народном театре занималась, плюс в школе моделей, у меня есть диплом  фотомодели, ну, в силу опять-таки своего роста, потому что у меня 1 метр 72, а модель начинается от 1 метра 75 . То есть я занималась всем, чем можно.

КУЗЬМИНА: И печкой бита, и об печку бита.

БОЧКАРЕВА:   Да. И скажу честно….

СТАХОВСКИЙ:   Все тащилось и неслось к актерской какой-то, к артистической профессии.

БОЧКАРЕВА:   Ты понимаешь, ну, не совсем.

СТАХОВСКИЙ:   А как же водительница троллейбуса, вот что это такое, неужели нет?

БОЧКАРЕВА:   Нет, нет, потому что с детства была поставлена на стул и исполняла стихи, понимаешь,  на всех торжествах, праздниках, это как раз все про меня. И скажу честно, я хотела быть и моделью, фотомоделью, и журналисткой хотела быть, мне это очень нравилось, мало того, я видела романтику этой профессии. Мне почему-то казалось, что я должна обязательно быть журналисткой и поехать в какую-нибудь горячую точку, мне казалось, что там события, там вот это все, острота ощущений, цена жизни и смерти...

СТАХОВСКИЙ: А у тебя получилось, мне кажется, у тебя получилось, потому что у тебя же вот этот напор сумасшедший твой, ты же пробивная, понимаешь.

БОЧКАРЕВА:  Есть, да, могла бы.

СТАХОВСКИЙ:  Ты бы в Белый дом с ноги заходила, причем в любом государстве мира практически.

БОЧКАРЕВА:  Я не могу, понимаешь…

КУЗЬМИНА: Наташа бы все портила. Войны - это деньги и политика. Она бы…

СТАХОВСКИЙ:  Пришла бы и всех помирила.

БОЧКАРЕВА:  Скажу честно, что касается политики, однозначно, наверное, нет, потому что не могу как все, то есть подчиняться каким-то общим законам. Нет, я не к тому, что…

СТАХОВСКИЙ:   А если законы хорошие?

БОЧКАРЕВА:   Если законы хорошие, да, но, к сожалению,  в нашей стране, наверное, это утопия.

КУЗЬМИНА: Было что-то в школе, в чем не сильна была? Предметы?

БОЧКАРЕВА:  Математика, физика, безусловно. Тем более даже не столько математика, все ведь зависит от преподавателя, поэтому даже математика в каком-то смысле еще как-то на три, четыре шла, как-то средненько. Физика не шла напрочь, потому что был такой тиран, деспот-педагог,  причем это женщина была, такой, понимаешь, мужчина в юбке, которая на меня навевала жуткий страх, и ее одно вот этого серого цвета лицо - просто я падала в обмороки. И даже простые какие-то вещи я не могла решить не потому, что я не знала их смысла, а потому что я была, видимо, как-то напугана, запугана, я шла, как на каторгу, на физику, скажу честно.

СТАХОВСКИЙ:   Ну, понятно, гуманитарный склад, конечно,  тянулась, видимо, к русскому языку.

КУЗЬМИНА: Как бизнес делать - значит в математике тоже было все нормально.

БОЧКАРЕВА:   Кстати, в школе будущего предпринимателя я тоже училась и почти закончила, если бы  случайно на  слабо моей тетушки не поступила в нижегородское театральное училище. Просто летом шли, она: ой, смотри-ка, здесь набор идет. А слабо тебе попробовать сейчас три тура пройти? Ну, ты частушки знаешь? Стихотворение Пушкина…

КУЗЬМИНА: Есть уже.

СТАХОВСКИЙ:  Готовиться не надо практически.

БОЧКАРЕВА:  Конечно, расскажешь, расскажешь, давай! Да я знала, что ты слабачка, ты ничего не сможешь. И она меня на это купила.

СТАХОВСКИЙ:   И ты с первого раза уже поступила?

БОЧКАРЕВА: Да, причем в народном театре, это было смешно, в народном театре я играла злую королеву, но всегда хотела сыграть сестру мою Русалочку, Русалочку. Вот это всегда, знаешь, человек, который хочет быть Джульеттой, а я вот ну ни разу не Джульетта. И я пришла, помню, на первый тур, встала в эту красивую позу и, знаешь, монолог прощания Русалочки морской с небом, с солнцем. И она: о, солнце…  Я произносила одну только эту фразу, и мне говорили: стоп, спасибо, до свидания.

СТАХОВСКИЙ: Наталья Бочкарева сегодня у нас в гостях, актриса театра и кино.

БОЧКАРЕВА: Мы прочитали одно высказывание, слушатель Коля написал нам, что он не смог "Няню" смотреть после "Апокалипсиса", наверное, и меня как Букину ждут такие же проблемы? Я говорю: вы знаете, если кто-то смотрит только ТНТ и Букину, наверное, да. Но если бы вы видели сейчас меня здесь, вы поняли бы, что Даша Букина, по крайней мере внешне, ничего общего (кроме голоса, наверное) со мной не имеет. Я, например, играю в спектакле "Ханума", где я - армянская сваха. То есть я вообще говорю другими словами, жестикулирую…

КУЗЬМИНА: Для тех, кто хочет прикоснуться к прекрасному хотя бы глазами, у нас на сайте "Маяка" есть видеотрансляция, так что вы, пожалуйста, можете сделать это.

БОЧКАРЕВА: Нас снимают, о боже!

СТАХОВСКИЙ: Значит, Наталья, дорогая моя…

КУЗЬМИНА: Подождите, друзья, мы закончили предыдущие полчаса на полном…

СТАХОВСКИЙ: На солнце.

БОЧКАРЕВА: На солнце. О, солнце!

СТАХОВСКИЙ: Итак, три тура. И потом нижегородское училище.

БОЧКАРЕВА: Да, три тура поступления. А, кстати, там был еще момент, говорю это для тех, кто, может быть, собирается поступать. Важно всей этой комиссии, которая, представляете, смотрит тебя, изучает просто каждую клеточку твою, запомниться чем-то. Мне говорят: «Представьтесь». А вы представляете, автозаводская девчонка, мне было 15, я была пергидрольная блондинка с ярко-красными губами, фиолетовыми глазами. И они говорят: «Представьтесь, пожалуйста». Я говорю: «Наталья Бочкарева». – «Как-как, простите? Мы не расслышали». И тут во мне что-то поднимается, я говорю: «Бочка и Рёва в одном лице». И вот эта Бочка и Рёва в одном лице… Они говорят: «Ну, давайте, Бочка и Рёва в одном лице, что вы сегодня прочитаете?» Я говорю: «Я все-таки хочу прочитать монолог Русалочки. О, солнце!..» - «Спасибо, до свидания». И вот таким образом я прошла три тура.

КУЗЬМИНА: Третий тур, ты не заходишь, нет и нет тебя... - Подождите, а где «солнце»? Найдите нашу девочку!

СТАХОВСКИЙ: Я так понимаю, что в кино-то, несмотря ни на что, дебют состоялся, еще когда ты была студенткой училища.

БОЧКАРЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Это «Китайский сервиз» был?

БОЧКАРЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Я довольно хорошо, признаюсь, помню этот фильм, почему-то он мне нравится. Вы знаете, я честно вам скажу, мне нравится фильм «Китайский сервиз».

КУЗЬМИНА: Ты вообще у нас странный паренек.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас не об этом. Там совершенно прекрасный Янковский, там очень смешной Меньшов, там, вы знаете, даже Безруков веселый, мне очень нравится. И Самохина, я как-то очень хорошо к ней отношусь. Но убейте меня, я не помню Наталью Бочкареву в «Китайском сервизе».

БОЧКАРЕВА: Ты никогда в жизни меня не узнаешь, потому что, я еще раз говорю, я блондинка пергидрольная была и совсем в других формах. И я тебе просто, если мы с тобой как-нибудь сядем смотреть вместе…

СТАХОВСКИЙ: Это эпизод был какой-то, видимо.

БОЧКАРЕВА: Да, когда там купец один играет вместе с Янковским в карты, то есть там вся закрутка на этом, на игре в карты, и с ними играет купец, проигрывая все деньги, которые…

СТАХОВСКИЙ: Ну, Меньшов играет Сатановского как раз.

БОЧКАРЕВА: Да, и там другой еще был купец.

СТАХОВСКИЙ: А, еще был другой купец.

БОЧКАРЕВА: Да, и я играю его жену. И у нас там есть целая история, когда он проиграл все деньги, его, конечно, очень быстро смолотили, и я как раз та женщина, которая как безумная за ним бегает, носится: «Что ты сделал? Мы идем на корабле, и при этом ты всё проиграл. Все деньги, какие мы взяли в это путешествие! Их нет!» Вот там как раз есть этот эпизод.

СТАХОВСКИЙ: Всё понятно. Ну так вот, и после этого была уже, насколько я понимаю, Школа-студия МХАТ, причем под управлением не кого бы вы там себе думали, а Олега Павловича Табакова непосредственно, да? То есть на его курсе ты же и училась?

БОЧКАРЕВА: Да, я училась на его курсе, и я считаю (это к вопросу о том, что всегда во всем надо видеть позитивное), что у каждого человека, поверьте, есть в жизни шанс. Вот это был яркий пример того, что в моей жизни мне был даден шанс. Ну, представьте себе, я студентка 4-го курса нижегородского театрального училища, которая каждый выходные едет в Москву, смотрит постановки, бредит Москвой, потому что ей кажется, что только в Москве настоящее, чистое, истинное искусство. Я посмотрела спектакль Владимира Машкова «Смертельный номер». Царствие небесное Андрею Панину - увидев его в этой постановке, я поняла, что всё, у меня одна цель в жизни: я хочу учиться у Табакова, я хочу работать во МХАТе. И мне уже были неинтересны другие школы. Но как это сделать? И вдруг - именно вдруг! - приезжает с творческим вечером Олег Павлович Табаков в Нижний Новгород, именно наш курс просят показать мастер-класс, где мы поем, танцуем. Я делала пародии на Лайму Вайкуле, на Машу Распутину, читала Шукшина «До третьих петухов», то есть целый мастер-класс как бы в подарок Олегу Павловичу, что мы умеем делать. Но как к нему подойти, как ему просто сказать: я бы хотела у вас учиться, как к вам поступить? Он же окружен, помимо охраны, нашим педагогическим составом, куча людей вокруг него, как вокруг нашей земли, такая защитная пленка. Невозможно подойти. Я понимаю, что мне, студентке, еще 17-летней девочке не пробиться. В полном разочаровании спускаюсь вниз, думаю, ну всё, я пошла домой, мне уже невозможно будет это сделать. Так он спускается один вниз - в гардероб или помыть руки, я не помню уже что… И я - глаза в глаза, и я с ним - наедине. И тут никого нет, никого! Я настолько растерялась, у меня внутри аж клокочет: вот он, момент, скажи сейчас, другого шанса не будет! И я, как на духу…

КУЗЬМИНА: Ты не боялась реакции какой-нибудь, ты же не знала совсем, кто это?

БОЧКАРЕВА: Я даже не думала об этом, понимаешь, у меня была секунда.

КУЗЬМИНА: Знаешь, он мог сказать: «Бездарность!» - и это бы всю твою жизнь разрушило совершенно.

БОЧКАРЕВА: Конечно, он мог сказать что угодно. Но в этот момент я об этом не думала. Во мне только пульсировало: скажи, скажи, что ты хочешь сказать! То есть я даже не думала о его реакции. И я, набрав воздуха, вдруг выпалила: Олег Павлович, я хочу у вас учиться! Это всё, что я смогла сказать, онемев просто, понимаешь, при виде его. На что он сказал: ну конечно, все хотят учиться, это же понятно… вы, девушка, приезжайте, поступайте…

КУЗЬМИНА: На общих основаниях.

БОЧКАРЕВА: Да, недельки через две там. Адрес «Табакерки» произнес, который я не запомнила, естественно, и - посмотрим, поговорим, решим. Я понимаю, что он, наверное, в тот момент сказал это абсолютно общими фразами, как всем.

СТАХОВСКИЙ: Как культурный человек любому другому человеку.

БОЧКАРЕВА: Безусловно. Но я приняла это как руководство к действию. Через две недели я сидела в приемной Олега Павловича Табакова на Чаплыгина, в театре под руководством Табакова - «Табакерке», с 7 часов утра, как приходит, собственно, поезд из Нижнего Новгорода. В 11 часов на работу пришел Олег Павлович и, честно сказать, был крайне удивлен тем, что ему сказали: вас тут девушка сидит ждет. Я говорю: здрасьте! Он меня узнал, конечно же…

КУЗЬМИНА: С тех пор он понял, что за свои слова нужно отвечать.

БОЧКАРЕВА: Нет, надо отдать должное, я считаю, это мой учитель, это великий человек. В первую очередь, знаете, он, как отец, меня накормил, понимая, что я там сижу с семи утра, налили чаю, из столовой принесли пироги, и вот он меня расспрашивал, а я сидела с чаем, лопала эти пироги и говорила: я могу прочитать, могу еще это сделать… И вот так мы с ним пообщались. А потом я приехала в Нижний Новгород, и меня на ковер. «Ну, Бочкарева, - сказала Татьяна Васильевна Цыганкова, - вот ты вечно...» И меня по плечу так все хлопают: молодец, поздравляем. А я не могу понять, с чем меня поздравляют, потому что Олег Павлович меня напоил чаем, сказал, вот тебе билет на обратную дорогу (который уже заказали, купили мне, что тоже, понимаете, говорит о нем как о человеке внимательном и заботливом), и, значит, я ни с чем, по сути дела, не понимая с чем, поехала опять в Нижний Новгород. И если бы меня не вызвали на ковер и Татьяна Васильевна не сказала, что позвонил Олег Павлович, он берет тебя к себе на второй курс, на конец второго курса, и ты будешь доучиваться у нас и ездить в Москву учиться… По сути дела, четвертый курс я между Москвой и Нижним Новгородом существовала. То есть я училась, сидела за партой в Школе-студии МХАТ, и при этом, так сказать…

КУЗЬМИНА: Слушай, ну это характеризует капитально, потому что ты могла бы легко отказаться учиться в Новгороде, и приехать к Олегу Павловичу, и учиться прямо со второго курса, и остаться. А это очень достойно.

СТАХОВСКИЙ: Альма-матер не бросила. Но ты можешь сказать, что именно этот момент был в жизни таким коренным переломом, когда была одна жизнь, а потом началась другая?

БОЧКАРЕВА: Безусловно.

СТАХОВСКИЙ: Или был в жизни еще какой-то момент, который, может быть, повернул ее сильнее?

БОЧКАРЕВА: Повернула сильнее смерть родителей, намного сильнее.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это естественно, да, это естественно.

БОЧКАРЕВА: Что касается, может быть, какой-то моей профессиональной деятельности, то, безусловно, Олег Павлович - это для меня мой духовный учитель, мастер с большой буквы. И, скажу честно, даже до сих пор (может быть, это пережитки мои как студентки) какие-то вещи я про себя анализирую: как бы на моем месте при выборе роли или еще чего-то, каких-то моментов, поступил Олег Павлович? Для меня это пример.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас, мне кажется, нужен какой-нибудь неожиданный вопрос типа нашего любимого: что всегда есть в твоем холодильнике?

БОЧКАРЕВА: У меня двое детей, в моем холодильнике есть всё.

СТАХОВСКИЙ: Ну, основной набор, без которого вообще невозможно представить?

БОЧКАРЕВА: Сладкое, конечно, шоколад. Без сладкого и без кофе, причем кофе у меня в капсул-таблеточках, другого я просто не пью категорически, и если нет кофе, это всё, я готова вызванивать ночью, вытаскивать людей, за любые деньги, лишь бы они мне это привезли, приволокли, на санках, на оленях, на чем угодно.

СТАХОВСКИЙ: Потому что иначе жизнь не существует.

БОЧКАРЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: У нас есть, как в школьной анкете любой, такая рубрика, которая называется «Секрет», очень простая. Человек, который приходил на прошлой неделе в нашу программу, он задает вопрос следующему гостю, естественно, не зная, кто это будет, и от тебя мы тоже потом потребуем сделать то же самое, записать вопрос нашему следующему гостю.

БОЧКАРЕВА: О боже!

СТАХОВСКИЙ: Естественно, мы тебе не скажем, кто это будет. А вот вопрос от человека, который у нас был неделю назад.

СМЕХОВА: Здравствуйте, я Алика Смехова. Я сегодня попрошу Чернышевского помочь мне задать вам вопрос. Что делать?

СТАХОВСКИЙ: Вот такой поворот от Алики Смеховой.

КУЗЬМИНА: Ну, от нее, кстати говоря, можно было ожидать этого.

БОЧКАРЕВА: Что делать? А разве Чернышевский в своем произведении не дает полный ответ?

СТАХОВСКИЙ: Ну, видимо, Алике этого недостаточно.

БОЧКАРЕВА: Понятно.

КУЗЬМИНА: Я думаю, Алика любитель пофилософствовать. Вот вообще - что делать?

БОЧКАРЕВА: Ну, опять-таки, что делать Алике Смеховой? Искать стройного, высокого мужчину, любить, не знаю, жить своими прекрасными, замечательными детишками, у нее их двое, я знаю. Мы с ней не так давно виделись, и я думаю, что Алике надо просто быть любимой, любить красивого мужчину замечательного и быть счастливой с ним.

СТАХОВСКИЙ: Все понятно, исчерпывающе.

БОЧКАРЕВА: Да, если вопрос относится к вам, давайте я вам тоже дам советы, что делать.

СТАХОВСКИЙ: Ой, будь любезна. Что делать?

БОЧКАРЕВА: Тебе? С чем?

СТАХОВСКИЙ: С собой.

БОЧКАРЕВА: Тебе - вести свое замечательное радиошоу на «Маяке», у тебя это очень хорошо получается.

КУЗЬМИНА: Блистать, Жень, блистать.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, я согласен.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, чего ты уже никогда не успеешь сделать?

БОЧКАРЕВА: Ну, наверное, снова стать маленькой, все остальное я могу. Наверное, может быть, балериной еще вряд ли смогу стать.

СТАХОВСКИЙ: Хотя…

БОЧКАРЕВА: Да, у меня есть мечта, скажу честно, я очень хочу научиться, это, кстати, мечта из  детства, научиться играть на фортепиано, и, ну, наверное, музыкальное образование, которое получают дети с 1-го класса, наверное, вряд  ли я уже смогу получить в том качестве, как это получают дети, но на фортепиано я все-таки научусь. У меня есть шанс, потому что со следующего года моим детям будет по 6-7 лет, они пойдут в музыкальную школу, и этот педагог будет учить и их, и меня.

СТАХОВСКИЙ: Покажи пальцы. Пальцы покажи.

КУЗЬМИНА: Сейчас тебе Женя даст.

СТАХОВСКИЙ: Два года - и 7 классов музыкальной школы у тебя в кармане.

КУЗЬМИНА: Сколько?

СТАХОВСКИЙ: За два года ты пройдешь, совершенно точно говорю.

БОЧКАРЕВА: Да?

КУЗЬМИНА: Он специалист и по балету, и по фортепиано.

СТАХОВСКИЙ: Совершенно точно, два года, вот поверь, если только заниматься будешь, конечно, за два года пройдешь.

БОЧКАРЕВА: Спасибо, Жень, ты меня просто обнадежил.

СТАХОВСКИЙ: Главное, смотри, я проверю же!

БОЧКАРЕВА: Хорошо.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, где тебя сейчас можно лицезреть?

БОЧКАРЕВА: Ой, много где лицезреть, тем более что я в последнее время стала часто ходить на всякие программы. Не знаю, я считаю, что, наверное, это мой патриотический долг, что ли, потому что, скажу честно, даже приходя на разные программы по, там, ну, мы видим Малахова, в меньшей степени Закошанского, люди, которые ставят вопросы на уровне, что происходит с судьбами людей, что происходит с нашими законами, я считаю, что это моя какая-то гражданская позиция и мой патриотический долг быть и высказывать свое мнение. Я никогда не поддерживаю чью-то точку зрения, навязанную мне. Я стараюсь по возможности объективно, хотя все равно, безусловно, это может быть даже субъективно, но выразить свое мнение. Если оно как-то кому-то поможет, если как-то я чем-то могу, понимаешь, внести свою лепту, я только буду очень рада.

КУЗЬМИНА: Это что касается телевидения. А что касается сцены?

СТАХОВСКИЙ: Спектакли ближайшие какие-то, куда можно попасть?

БОЧКАРЕВА: Да, мы выпускаем хороший спектакль с Ирой Лачиной, с Леной Пановой, который будет называться «Типа любовь», в постановке Александра Васютинского, это тоже будет такая антрепризная история, но хорошая. Антреприза просто это слово такое, знаешь, относящееся, что это какой-то винегрет. Это не винегрет, а для меня это сейчас основная, получается, работа, потому что во МХАТе я год как не работаю, я отношусь к этому с полной отдачей, самоотверженно и влюбленно.

КУЗЬМИНА: А есть какие-то проекты, на которые ты не соглашаешься категорически? Говоришь: нет, я не буду участвовать.

БОЧКАРЕВА: Ну, это зависит и от сценария, и от пьесы в том числе.

СТАХОВСКИЙ: То есть, если тебе кажется, что это плохо, ты не будешь?

БОЧКАРЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Да, понятно. Москва для тебя город не родной, но, может быть, есть какое-то место в столице, где ты любишь бывать? Географически.

БОЧКАРЕВА: Я тебе хочу сказать, может быть, по месту рождения Москва для меня действительно не родной город, но в своем родном городе я не чувствовала себя просто в своей тарелке, потому что мне казалось, что все ползают, все очень медленно двигаются, меня это жутко раздражало. Меня раздражало это всегда. Все медленно, так сказать, соображают. И когда я попала в Москву с ее движением, с количеством людей, с постоянной какой-то сменой обстановки, с постоянным движением во всех смыслах и отношениях, я поняла: вот это - мой ритм, это реально мой ритм. Когда у меня нет работы, я не сижу просто дома, я рисую маслом, я делаю винтажные фотоальбомы, то есть я много чего делаю помимо своей творческой деятельности.

СТАХОВСКИЙ: То есть у тебя полно хобби еще каких-то?

БОЧКАРЕВА: Полно хобби, при этом я сейчас хочу поступать на высшие режиссерские курсы к Хотиненко, то есть у меня куча планов. Выучить английский язык в совершенстве.

СТАХОВСКИЙ: И еще на пианино, понимаешь, она собралась.

КУЗЬМИНА: Держите ее!

БОЧКАРЕВА: Нет, правда, есть какие-то такие моменты, которые, если есть время, я хочу попробовать. Я хочу еще, пока есть силы, может быть, молодость, чему-то еще научиться. И, самое главное, не останавливаться на этом.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо. А есть, в таком случае, в жизни что-то, что хотелось бы исправить?

БОЧКАРЕВА: Что хотелось бы исправить… Ты знаешь, я тебе опять-таки говорила, это связано с моими родителями. Потому что я понимала, что моя мама тогда нуждалась в лекарстве, которое я, студентка, получая 300 рублей стипендии, не могла ей купить, не могла. И ей буквально не хватило три года дожить до того времени, когда я могла бы ей, по сути дела, касаемо лекарства достать и купить вообще всё. Я потратила бы на это все свои силы, деньги, ну всё, лишь бы ее спасти.

КУЗЬМИНА: Когда ты последний раз плакала и по поводу чего?

БОЧКАРЕВА: Вчера. Вчера у меня был день слез, потому что я провожала Андрея Панина в его последний путь, и после этого я пошла к своей подруге Юлии Рутберг на спектакль «Медея», где окончательно, что называется, прорыдалась.

СТАХОВСКИЙ: Да, понятно. Чтобы не заканчивать на грустной ноте, хочется о чем-нибудь хорошем спросить. У тебя есть любимый мультипликационный персонаж?

КУЗЬМИНА: Теперь это ты, Женя.

БОЧКАРЕВА: Это Пятачок из «Винни-Пуха».

СТАХОВСКИЙ: Из нашего, естественно?

БОЧКАРЕВА: Да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Ия Савина которого озвучивала?

БОЧКАРЕВА: Да, Ия Савина.

СТАХОВСКИЙ: Прекрасно. Наталья Бочкарева, актриса театра и кино, была у нас в гостях. Спасибо тебе большое, успехов, плачь поменьше, работай побольше.

БОЧКАРЕВА: Это всё? А я только разговорилась.

СТАХОВСКИЙ: Милая моя, а как ты хотела?

КУЗЬМИНА: Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем.

БОЧКАРЕВА: С удовольствием. Спасибо всем большое, целую, обнимаю, пока!

КУЗЬМИНА: Спасибо, Наташа.