Профитроли Максим Виторган

СТАХОВСКИЙ: "Школьная анкета" на "Маяке". В студии Вера Кузьмина и Евгений Стаховский. Максим Виторган у нас сегодня в гостях.

ВИТОРГАН: Здравствуйте. Меня испугало ваше вступление сейчас. Хорошо, что вы меня пристегнули к стулу, я не могу просто убежать.

СТАХОВСКИЙ: Мы тебя пристегнули еще и затем, чтобы ты на экран телевизора, где идет футбол, не оборачивался. Все же знают, что ты больной совершенно в этом отношении.

ВИТОРГАН: Да, это правда.

СТАХОВСКИЙ: Начнем заполнять нашу "Школьную анкету".

ВИТОРГАН: Кстати, можем начать прямо с футбола. Я никогда не занимался футболом, вот. Играю я так себе, но играю. И для меня загадка, когда я встречаю человека примерно своего возраста, который вообще не играет в футбол и футбол его вообще не интересует. У меня каждый раз возникает только один вопрос: а что ты делал в детстве? Потому что, сколько я помню себя в детстве, мы играли в футбол всегда во дворе, в школе играли в футбол, мы играли в футбол на квас. И тут главное было не только не проиграть, но и не выиграть слишком много, потому что можно было опиться кваса. Пять копеек большая кружка, три - маленькая, квас в бочках на улицах нагревался за то время, пока мы играли.

КУЗЬМИНА: У тебя есть уникальная возможность сегодня спросить у человека: что вы делали всё детство, Евгений?

СТАХОВСКИЙ: Мы не играли в футбол, точно тебе могу сказать, почему-то. И вообще во дворе…

ВИТОРГАН: А что вы делали?

СТАХОВСКИЙ: Слушай, а что же мы делали-то?

КУЗЬМИНА: Женя в 14 лет поступил уже в музыкальное училище.

СТАХОВСКИЙ: К которому я активно готовился. А что же мы еще делали?

ВИТОРГАН: Немой укор. Даже не немой укор, а просто чувствую укор. Женя, между прочим, поступил в музыкальное училище! Я тоже в первом и втором классе учился играть на пианино, а потом мне девочка-одноклассница сказала, что это не мужское занятие, и уже ничто не могло вернуть меня за инструмент.

СТАХОВСКИЙ: Вот, ты понимаешь!

КУЗЬМИНА: А у Жени просто этой девочки не было, она была позже. Поэтому Женя в 14 лет и пошел-таки.

СТАХОВСКИЙ: У меня была девочка, которая училась в художественной школе, и поэтому у нас вообще всё совпало в этот момент.

КУЗЬМИНА: Значит, друзья, к футболу мы еще наверняка вернемся. Тебе нравится твое имя, Макс?

ВИТОРГАН: Мне не нравится, когда меня называют Макс. Мне нравится - Максим, хотя в детстве, когда я был маленький, оно казалось мне достаточно необычным, и мне всегда было сложно, что я выбивался из общего ряда. Я всегда стеснялся. Мне родители привезли подставку под книги, была такая, в школе использовалась. Они были где-то на гастролях в Прибалтике, и привезли мне из Прибалтики. Она по конструкции была такая же…

СТАХОВСКИЙ: Ты с таким отвращением об этом рассказываешь.

ВИТОРГАН: Со страхом. Она по конструкции была такая же, но другого цвета, немножко там были другие детали. И я у кого-то украл такую обычную, как у всех, подставку, а свою подбросил, чтобы не выделяться.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе! Кстати, вы с Верой не дали мне заполнить первые три пункта анкеты. Максим Эммануилович Виторган, день рождения - 10 сентября 1972 года, место рождения - город-герой Москва.

ВИТОРГАН: Как сейчас помню.

СТАХОВСКИЙ: Эммануил Гедеонович Виторган и Алла Давидовна Балтер. Это к вопросу о родителях, раз уж мы об этом заговорили.

КУЗЬМИНА: Ты заполнил свои первые два пункта с половиной? Можно я?

СТАХОВСКИЙ: Всё, пожалуйста.

ВИТОРГАН: А видно, да, что человек не играл в футбол в детстве?

СТАХОВСКИЙ: Сразу.

КУЗЬМИНА: Совершенно не ориентируется в жизни.

ВИТОРГАН: Пошла такая живая дискуссия, живой разговор пошел. А он - извините, у меня с первой ноты!

КУЗЬМИНА: Регламент! Пожалуйста, расскажи о самом раннем детском воспоминании своем.

ВИТОРГАН: Во-первых, я помню, как меня отвели в детский сад. Я помню картинку. Детский сад был далеко от дома, потому что он был какой-то выдающийся и с бассейном. Ну, это я уже потом всё узнал. Но вот это, как мы сидели в соседнем дворе с мамой в песочнице, с машинкой, которую мы взяли из дома, и я, естественно, в слезах и соплях, потому что я не хочу идти в детский сад, я помню эту картинку. Это был страшный стресс для меня, я асоциальный тип, с тех пор не многое изменилось. И в итоге каким-то образом мама меня все-таки дотащила до детского сада, где меня быстро под ручки взяли воспитатели (но это уже, честно говоря, я не помню). Я весь, значит, в истерике, и мама в страшных переживаниях, что она предает родного сына. И как уже мне потом рассказывала сама мама, когда она, уходя, обернулась в слезах, чтобы помахать сыночке ручкой, сыночка в этот момент уже в другом углу комнаты играл ничтоже сумняшеся и забыв про всё.

КУЗЬМИНА: Быстро всё случилось.

ВИТОРГАН: Да, я легко отхожу.

СТАХОВСКИЙ: Всегда так было или ты научился этому?

ВИТОРГАН: Нет, скорее я потерял этот навык. Но тогда было так.

СТАХОВСКИЙ: В школе хорошо учился?

ВИТОРГАН: Нет, я не был никогда отличником. Я, правда, не был и двоечником. Я такой был средненький. У меня по литературе были прекрасные оценки. У меня по литературе были оценки такие: пять, два, пять, два, пять, два. Вот так у меня всё шло.

СТАХОВСКИЙ: Это зависело от литературного произведения, которое проходили?

ВИТОРГАН: Это зависело от одного… У меня была прекрасная учительница по литературе Ольга Александровна Ланская, я помню ее до сих пор. К сожалению, ее уже сейчас нет в живых. Она была такого очень небольшого роста, и у нее была огромная дубина вместо указки. Кто-то ей подарил такой обработанный кусок дерева.

КУЗЬМИНА: Это просто кий был бильярдный.

ВИТОРГАН: Которым она стучала по столам. Но она при этом нам прекрасно преподавала литературу. И, собственно говоря, мои оценки зависели от того, прочитал я произведение или нет. Потому что если я прочитал, то дальше я мог с ней нормально разговаривать. А если я не прочитал, то тогда это была твердая двойка, потому что мне, честно говоря, было даже неловко пересказывать хрестоматию. Можно было там в хрестоматии быстренько прочитать, про что это…

СТАХОВСКИЙ: По диагонали, да.

КУЗЬМИНА: Краткое содержание.

ВИТОРГАН: Но я испытывал чувство неловкости. Она была прекрасным педагогом…

СТАХОВСКИЙ: И тебе было стыдно. Уж если не знаю, то признаюсь честно.

ВИТОРГАН: Да, да, именно так.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, а от чего зависело, прочитал ты или не прочитал произведение?

ВИТОРГАН: Ну, это, ты знаешь, я сейчас буду фантазировать…

СТАХОВСКИЙ: Как бог на душу положит, да?

ВИТОРГАН: Да, это как пойдет. Я помню, что я прочитал каким-то летом "Войну и мир" из принципа от корки до корки.

СТАХОВСКИЙ: Понравилось?

ВИТОРГАН: Я понятия не имею!

КУЗЬМИНА: Из принципа, потому что на "слабо" кто-то взял? Ты вообще азартный человек?

ВИТОРГАН: Нет, я сам решил. Я азартный человек, да. Но я сам решил вот так и из принципа прочитал от корки до корки. Вот. Ничего не понял, ничего не помнил из этого произведения. Но математически задание по литературе выполнил.

КУЗЬМИНА: Хотела сказать: не жалко было потраченного времени? Но, судя по всему, да.

ВИТОРГАН: Нет, ты знаешь, потом воспоминаниями как-то приходило, нахлынуло. Это все куда-то откладывается, потом откуда-то всплывает неожиданно.

КУЗЬМИНА: У тебя были прозвища в школе?

ВИТОРГАН: Нет. Вот как ни странно, у меня никогда, ни сокращенной фамилией никогда не называли. Нет, не было никогда такого. Не помню. Не было.

СТАХОВСКИЙ: Футбол же, Вера! Какие прозвища? Не до прозвищ. Конечно. Я все-таки не хочу пока далеко уходить от литературы. А была в детстве, в юности какая-то книга, которая была настольной? Или, может быть, книга, которая так тебя поразила, что ты до сих пор думаешь: она же прямо перевернула мою жизнь!

ВИТОРГАН: Такие в разные периоды были. Я помню, например, как это была "Кондуит и Швамбрания" Кассиля, и мы все были увлечены, рисовали какие-то планы, придумывали какие-то страны и следовали этой книге. Это был в какой-то момент "Шерлок Холмс", и еще у Конан Дойля были какие-то рассказы про французское войско, я не помню, как зовут… Он был то ли гусар, то ли улан какой-то, главный герой. Эту книгу у меня родители отнимали просто, потому что я ее много лет подряд клал под подушку и читал по 85 раз одно и то же. А там коротко, приключенческие рассказы – во! Класс! Потом была книга, от которой я бегал. Но это уже было чуть позже в детстве. Это была книжка "Мальчик. Юноша. Подросток", которую незатейливо мама мне подкладывала то в одно место, то в другое.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы мальчик взрослел правильно.

КУЗЬМИНА: Чтобы не маме и не папе пришлось рассказывать.

ВИТОРГАН: Но надо сказать, что ни маме, ни папе не пришлось. Опять возвращаемся к футболу: дворовая компания быстро объяснила, что к чему и как это делается.

СТАХОВСКИЙ: Кем хотелось быть в детстве? Была какая-то профессия, которую хотелось постичь?

ВИТОРГАН: Я, собственно, до самых старших классов собирался быть… Я выбирал между журналистикой и юриспруденцией, я очень хотел быть адвокатом.

СТАХОВСКИЙ: Почему вдруг?

ВИТОРГАН: Не знаю. Я даже читал книги какие-то. Я даже читал, например, Вышинского. Но это уже было начало, середина перестройки, со всеми этими разоблачениями и так далее. Я ходил на Дни открытых дверей в университет на журфак, в МГИМО я ходил. Но в МГИМО у меня был провальный День открытых дверей совершенно.

СТАХОВСКИЙ: Почему?

ВИТОРГАН: Я не был комсомольцем. Я не был комсомольцем по идейным соображениям. Я читал книги в самиздате, мне родители рассказывали про культ личности, вообще "хорошо" все относились к советской власти вокруг меня. И меня, несмотря на то что у меня была такая образцово-показательная школа, затаскивали в комсомол и кнутом и пряником. Я даже не поехал в Чехию по обмену из-за того, что я не был комсомольцем. Вот. Мне как-то угрожали, задабривали, разговаривали с родителями по душам и так далее. Но уже конец 80-х, это было уже возможно. И я пришел в МГИМО, и там встретил меня какой-то молодой человек, видимо, студент, который...

КУЗЬМИНА: Второго курса.

ВИТОРГАН: Ну да, да, что-то такое. Он, как сейчас помню, был в светло-сером костюме, такой весь причесанный, прилизанный, с гладкими глазами, таким чистым взором, прямой спиной. Мы зашли с ним в лифт (а я такой после школы весь расхристанный, в помятой грязной форме), и он мне говорит: "А где твой комсомольский значок?" И я так уже, выпрямляя грудь, колесом выпячивая, говорю: "А я не комсомолец!" И дальше он мне сказал… Вот если бы он мне сказал что-нибудь такое с пламенным взором, с какой-то верой, а он так очень просто и очень цинично сказал: "Нет, ну это придется вступить", - сказал он вот так. И с МГИМО было покончено прямо там, в лифте.

КУЗЬМИНА: А ты надеялся на такую предвыборную речь с его стороны?

ВИТОРГАН: Я ни на что не надеялся. Но на меня никогда нельзя было впрямую давить, это всегда вызывало у меня сопротивление.

СТАХОВСКИЙ: Тут сработал, мне кажется, совершенно другой момент. Если бы человек сказал: "Ты что, комсомол - это же так прекрасно"…

КУЗЬМИНА: Так я же говорю, он должен был бонусов каких-то набросать.

СТАХОВСКИЙ: Да даже не набросать. Если бы этот человек сам был уверен в своей правоте…

ВИТОРГАН: Он мог бы меня заразить, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Если бы он сам верил в эту идею и говорил: как это прекрасно! А тут он сам не верит.

ВИТОРГАН: Но ему бы пришлось тяжело, потому что я уже кое-что знал тогда.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, вы жили в коммунальной квартире какой-то период?

ВИТОРГАН: Да, до первого класса мы жили в коммунальной квартире, в комнате, по-моему, 9 квадратных метров она была. Моя кровать стояла за шкафом, у нас был шкаф, это была такая лакированная мебель. Мне приоткрывали дверцу шкафа, в которой отражался телевизор, чтобы я прямо из кровати смотрел "Спокойной ночи, малыши".

КУЗЬМИНА: То есть ты смотрел, судя по всему, наоборот?

ВИТОРГАН: Да, я видел перевернутый наоборот экран.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, все это делали.

ВИТОРГАН: Мне кажется, что это перевернутое изображение отобразилось на моей психике в дальнейшем.

КУЗЬМИНА: Слушай, а ты хорошо помнишь ту квартиру, те места? И вообще что-то чувствуешь, проезжая мимо этих мест?

ВИТОРГАН: Дело в том, что вся моя жизнь до сегодняшнего дня, она, собственно говоря, происходит на площади примерно в три квадратных километра. Вот. Мы переехали из этой коммунальной квартиры в квартиру, которая находится в одном километре от нее, такую отдельную. Мои родители получили свою квартиру отдельную, когда им было 40 лет. Тогда только еще строился…

КУЗЬМИНА: Бабушкинская!

ВИТОРГАН: Точно! Бинго!

СТАХОВСКИЙ: Вера, откуда ты знаешь?

КУЗЬМИНА: Сейчас я вам всё расскажу.

ВИТОРГАН: Район Бабушкинской получили. Вот. И мы ездили, там грязи по колено, еще там ничего не было, смотрели эту квартиру. И потом мама умудрилась (тогда же не продавали, не покупали квартиры, а их как-то обменивали), мама выстроила целую цепочку обмена, в результате которой мы получили…

КУЗЬМИНА: Черные риелторы оттуда начались.

ВИТОРГАН: …в результате которой мы получили вот эту двухкомнатную квартиру рядом с Белым домом. Мы пришли ее смотреть (она тоже была коммунальной, там две семьи жили), мы зашли, это сталинский дом, там были очень высокие потолки. И когда, помню, я зашел в туалет в этой квартире, когда мы ее смотрели, то я не смог сдержать эмоций и радостно закричал родителям: "Ой, ой, мы тут все вместе поместимся!"

КУЗЬМИНА: В одном только туалете.

СТАХОВСКИЙ: Ну и хорошо. Видишь, как оно всё сложилось.

ВИТОРГАН: Ну, на 9 квадратных метрах мы жили.

СТАХОВСКИЙ: Обалдеть, конечно. Вот так растут. Когда б вы знали, из какого сора… У тебя есть любимый мультипликационный герой?

ВИТОРГАН: Ох! Ну, я помню, что в детстве мы смотрели вот эти "Тайна третьей планеты"…

СТАХОВСКИЙ: Алиса Селезнева?

ВИТОРГАН: Нет. Алиса Селезнева - это… Или там Алиса Селезнева была? Это я перепутал с "Гостьей из будущего".

СТАХОВСКИЙ: Но она тоже Алиса Селезнева, это одна и та же девочка. Просто то мультик, а это кино.

ВИТОРГАН: Слушай, я никогда не увязывал. Ты открыл мне сейчас новый мир!

КУЗЬМИНА: Ты не зря пришел!

ВИТОРГАН: Боже мой! Я теперь всё пересмотрю и перечитаю.

КУЗЬМИНА: У Жени знаешь сколько открытий сегодня еще для тебя припасено!

ВИТОРГАН: Господи! Это один и тот же человек! Я никогда этого не знал. Но у меня с мультиками всегда были такие настороженные отношения. Я не был никогда фанатом. Я не помню, честно говоря, этого.

КУЗЬМИНА: Хорошо. Тогда ты точно можешь сказать, любил ты рисованные или пластилиновые мультики?

ВИТОРГАН: Тут, простите, конечно… Пластилиновые мультики - это засада. Когда "Спокойной ночи, малыши", и они тебя долго мурыжат, а потом показывают пластилиновый мультик - это всё! Ну что это вообще!

СТАХОВСКИЙ: Слушай, а почему? Вот ты актер, вроде как в этом деле должен хоть что-то понимать.

ВИТОРГАН: Но я тогда не был еще.

СТАХОВСКИЙ: Но сейчас-то уже. И уже вроде как должен понимать. Почему?

ВИТОРГАН: Сейчас, конечно, бардинские пластилиновые мультики нравятся мне несравненно больше. Конечно.

СТАХОВСКИЙ: А почему в детстве мы так относимся? У тебя есть какой-то ответ?

ВИТОРГАН: От рисованных мультиков было ощущение какого-то волшебства, сказки какой-то. А пластилиновые, они были какой-то такой "самиздат", сделали в соседней комнате их. Они там плохо двигаются все, пропуская какие-то фазы.

КУЗЬМИНА: А потом, слушайте, мы еще не знали технологию. Может быть, мы за труд бы их полюбили. Каждый кадр - новое положение, этот ужас, который испытывают мультипликаторы, когда снимают. Но нам было всё равно.

ВИТОРГАН: Нам было всё равно, да.

КУЗЬМИНА: Мы же продукт на выходе получали.

СТАХОВСКИЙ: Хочется поговорить про музыку. Мы же портрет составляем все-таки, как ни крути. У меня этот вопрос обычно звучит так: любимые зарубежные ансамбли?

ВИТОРГАН: Я рассказываю. Значит, я не помню точно, но примерно году в 1984-м…

СТАХОВСКИЙ: Стал металлистом.

ВИТОРГАН: Нет, нет, металлистом я никогда не был. Я любил какие-то отдельные группы типа  AC/DC, Accept, Twister Sister. Вот. Но металлистом не был. Я году примерно в 1984-м попал с помощью мамы на ночную лекцию в Бахрушинский музей. Ночная лекция начиналась часов в девять-десять вечера. Тогда жизнь замирала в городе в это время. Лекция была посвящена творчеству группы "Битлз". Лектор рассказывал про "Битлз", ставил записи на катушечном магнитофоне и показывал (конечно, никаких видео тогда не было) фотографии. И всё. На этом я пропал. Я стал битломаном, мы выменивали перефотографированные из западных журналов черно-белые фотографии, мы доставали где-то записи на этих плывущих кассетах. Вот. Я в 1986 году первый раз попал за границу, это была социалистическая тогда Венгрия. У нас было немного денег совсем, и мы зашли в магазин музыкальный. И там, в этой социалистической Венгрии, в отличие от нас, была полка в музыкальном магазине, на которой было написано по-венгерски так же, как по-русски, так же, как по-английски: "The Beatles ". И там стояли все диски "Битлз". И плюс каких-то еще миллион левых пластинок. И мама мне сказала, что я могу выбрать одну. Это был страшный стресс для меня, я отказывался, я пытался сэкономить деньги, я не мог выбрать. В итоге я выбрал какую-то левую пластинку, куда было понатыкано просто с разных альбомов. Только по возвращении в Москву я понял, какую ошибку я совершил. И почему я не выбрал "Белый альбом", например?! Но тем не менее это так.

СТАХОВСКИЙ: А она сохранилась, эта пластинка?

ВИТОРГАН: Ты знаешь, да. Да. Как ни странно, да.

КУЗЬМИНА: А кроме нее, что еще из детства осталось из вещей конкретных?

ВИТОРГАН: Из вещей? Не из музыки?

КУЗЬМИНА: Вообще, да. Пинеточки детские твои первые?

ВИТОРГАН: Нет, нет. У меня есть несколько вещей, которые мне передал мой дедушка. Вот. Одна из этих вещей - это мой прадед, который был слесарем, он сделал сам, своими руками (но это надо видеть) такой металлический орехокол. Это целая конструкция, пресс. Эта вещь играет сейчас у меня в моем спектакле, я ее использую, который я поставил, спектакль "Кто?" называется, вот она там играет. Такая страшная конструкция.

СТАХОВСКИЙ: А это было его изобретение или…

ВИТОРГАН: Да, он просто своими руками это сделал. Такая массивная, тяжелая…

КУЗЬМИНА: Это такое жерло, которое пробивает…

ВИТОРГАН: Да, да. Вот пресс такой. И дедушка еще передал мне серебряный портсигар, на крышке вот эти мишки в лесу, который ему вручили в качестве награды. Там есть даже такой вкладыш, напечатанный, по-моему, в 1937 году, если я не ошибаюсь, или в 1936-м. Он работал в мукомольной промышленности.

СТАХОВСКИЙ: Это дедушка Давид или дедушка Гедеон?

ВИТОРГАН: Гедеон. Он явно был, этот портсигар, я думаю, что экспроприирован у кого-то… И вот у меня такие семейные реликвии есть. Они хранятся.

СТАХОВСКИЙ: "Двадцатка рулит! - пишет нам Александр. - Очень уважал Ланскую О. А. Спасибо Максиму за добрые слова. Выпуск 1984 года. Александр".

ВИТОРГАН: Да, это 20-я школа, да. Но я попозже. Вы, Александр, наверное, побивали меня в школе.

СТАХОВСКИЙ: Не исключено, ты знаешь!

КУЗЬМИНА: Подожди! Выпуск 1984-го.

СТАХОВСКИЙ: Человек родился в 1968-м приблизительно.

ВИТОРГАН: Ох, ничего себе! Скорость какая! Вот это да!

КУЗЬМИНА: С кем приходится работать!

ВИТОРГАН: И этот парень зачем-то занимался музыкой в детстве!

СТАХОВСКИЙ: А музыка от математики не так далеко ушла.

КУЗЬМИНА: Ты не поверишь, он сейчас балетом занимается.

ВИТОРГАН: Да я вижу! Прямо сейчас! Непосредственно здесь, в студии.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, может быть, в детстве или юности были какие-нибудь небылицы, которые о тебе рассказывали?

СТАХОВСКИЙ: В смысле сплетни, гадости?

КУЗЬМИНА: Сплетни, гадости, интриги, расследования.

ВИТОРГАН: Наверное. Но я, честно говоря, стараюсь не особо в это вникать. Что-то рассказывали всегда. Я когда-то на это, в детстве, может быть, реагировал остро. Но те времена давно прошли.

КУЗЬМИНА: Первая любовь - Нина?

ВИТОРГАН: Ну прекратите! Что за дела, что за вопросы!

КУЗЬМИНА: Это, кстати, был не вопрос, заметьте! Я просто сказала.

ВИТОРГАН: Это что, я где-то проболтался, что ли? Первая любовь… Первая любовь вила из меня веревки. Это да. Это такое было. Нам было по 16 лет, и моя голова лежала у нее на коленях, она расчесывала мне волосы, перебирала руками. Мы разговаривали с ней, я писал ей стихи. Ей было хорошо со мной. Потом в какой-то момент она вставала и говорила: "Я пошла". И уходила на дискотеку с другим. Совершенно этого не скрывая, надо отдать ей должное.

СТАХОВСКИЙ: А ты?

ВИТОРГАН: А я в слезы. Рыдать в подушку.

СТАХОВСКИЙ: И писать новые стихи?

ВИТОРГАН: Ну да. И только потом, несколько лет спустя, я понял, что мои стихи - это наказание.

СТАХОВСКИЙ: Для всех, кто их читал?

ВИТОРГАН: Да, да. Поэтому как-то так вот.

СТАХОВСКИЙ: В какой исторической эпохе тебе хотелось бы не жить, а побывать? То есть съездить в отпуск?

ВИТОРГАН: О! Это хороший вопрос.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо.

ВИТОРГАН: Слушай, я бы летом в отпуск ездил бы по разным эпохам. Ты знаешь, я бы съездил в какие-нибудь 60-е года в Америку.

СТАХОВСКИЙ: Двадцатого века имеется в виду?

ВИТОРГАН: Да, да. Я бы съездил в 70-е года в Италию, во Францию. Да и к нам в 70-е я бы съездил. Я бы съездил в прошлый век… В общем, нет, это надо подумать. Это так прямо и не скажешь тебе.

СТАХОВСКИЙ: Но смотри, первое, что пришло в голову, - Америка 60-х. По крайней мере, первая вспышка.

ВИТОРГАН: Но это, мне кажется, это очень такое красивое время, очень стильное и очень плодотворное, заложившее серьезный базис и в литературе, и в современной музыке. Поэтому, мне кажется, что это…

СТАХОВСКИЙ: А что-нибудь далее: Древний Рим, готы, динозавры? Куча ж всего было!

ВИТОРГАН: Ты знаешь, я не очень образованный в этом смысле человек. Нет, динозавры - вот это всё я боюсь, не надо.

СТАХОВСКИЙ: Тем более там и людей-то больше не было. Ты один, а их много.

ВИТОРГАН: Вот "парк юрского периода" - нет, нет, это всё мне не надо. Их же даже не вразумить, понимаешь?

СТАХОВСКИЙ: Только убежать. Хорошо. Я понял.

ВИТОРГАН: Ни вразумить, ни убежать, кстати.

СТАХОВСКИЙ: Ладно, Америка 60-х, хорошо. Пункт второй: с какой исторической личностью хотелось бы поговорить?

ВИТОРГАН: Ой, слушай, я всегда так боюсь этих вопросов! Я бы, конечно, очень бы хотел говорить с Пушкиным, безусловно.

СТАХОВСКИЙ: О чем?

ВИТОРГАН: Ну, ты знаешь, о любви. Это банально. О любви с удовольствием бы хотел говорить. Только «по чесноку», без виньеток ложной сути. Так вот прямо, с удовольствием. На самом деле я всегда перед таким широким выбором очень теряюсь. Я бы, конечно, хотел поговорить с Сахаровым, например. И такая заочная возможность вроде как есть, но я уверен, что… Говорят вот, например, Сахаров был человеком… Это даже есть какой-то термин в психологии, когда, знаешь, делают такие опыты, когда группа людей может переубедить одного человека в каких-то очевидных вещах. Вот вы будете убеждать меня, что этот телефон не белый, а красный, и я через какое-то время действительно… Но это есть прямо целые такие тренинги психологические, я не помню этот термин. Так вот, Сахаров, говорят, был человеком, которого невозможно было сдвинуть вообще со своего мнения. При этом он не то что его тупо повторял и талдычил, а он его заново и заново доказывал, обосновывал и так далее. И не поддавался вот этому влиянию извне. Это, конечно, мощнейший человек.

КУЗЬМИНА: Я про конкретные вещи хотела спросить. Чего ты никогда не мог себе позволить, ну, может быть, чего-то в детстве не было, чего очень хотелось, и потом вдруг это пришло в твою жизнь, и ты помнишь точно, что…

ВИТОРГАН: Ты знаешь, я, честно говоря, не помню совсем материальных устремлений своих. Я всегда в этом смысле (видимо, спасибо родителям) достаточно спокойно к вещам относился. То есть бывало, когда мне что-то хотелось, но так, чтобы прямо умирал как хочу… Во-первых, я получал всегда то, что я мог получить от родителей. Вот всё, что я мог получить, я получал от них. Я в этом смысле был избалован. Другое дело, что я учился в какой-то мажорной школе. Со мной учились внуки членов Политбюро. И пока я играл в эту, помните, электронную игру "Ну, погоди!", где волк с яйцами, у всех были уже "Космические войны". Понимаете? Это, конечно, вызывало мою легкую зависть. Вот.

КУЗЬМИНА: А теперь у тебя остался волк с яйцами, а они найти его не могут. Такие теперь только на всяких ретро-рынках…

ВИТОРГАН: Да. Но никогда не было у меня такой мечты о какой-нибудь машине. Я вот как нашел свою машину, так я теперь ее только меняю время от времени, и всё. И мне лучше машина в принципе не нужна.

КУЗЬМИНА: То есть это одна и та же модель, марка много лет.

ВИТОРГАН: Да. Я просто ее обновляю. Она достаточно для меня просторная, в ней есть всё, что мне нужно, и никакого стремления в смысле усовершенствования у меня нет.

КУЗЬМИНА: А ты вообще консерватор? Тебя же наверняка друзья переубеждают: "Смотри, вышла новая тачка!"

ВИТОРГАН: У меня такая вещь: мы про тачки с друзьями вообще не базарим.

КУЗЬМИНА: Почему?

ВИТОРГАН: У нас нет такой темы вообще.

КУЗЬМИНА: Но мальчики говорят про тачки… Это миф?

ВИТОРГАН: Нет, наверное, не миф.

СТАХОВСКИЙ: Какие-то, наверное, говорят.

ВИТОРГАН: Но я, безусловно, конечно, консерватор. И друзья мои тоже, в общем, консерваторы, хотя они всё буржуазнее и буржуазнее с каждым годом, что, безусловно, нас отдаляет друг от друга. Но тем не менее пока всё нормально. Нет, мы про тачки… Они поскольку шмотники еще такие, они максимум, что могут, и то не обсуждать бренды, а придти и сказать: "Во, смотри, какие у меня ботинки!" - "О, класс, класс, класс!" Всё. Но мы не разговариваем на эти темы. Мы о каких-то явлениях, процессах.

СТАХОВСКИЙ: К вопросу о явлениях. Как ты относишься к мистике и каким-то потусторонним силам?

ВИТОРГАН: Ты знаешь, видимо, из-за какого-то внутреннего страха я отметаю возможность существования мистики на корню в реальной жизни.

СТАХОВСКИЙ: Потому что страшно?

ВИТОРГАН: Я думаю, что подсознательно, конечно, лучше в это во всё… Этого нет! Вот почему-то так произошло, это просто совпадение - и всё! Ничего этого нет.

СТАХОВСКИЙ: То есть в жизни бывают какие-то ситуации, которые заставляют об этом задуматься иногда?

ВИТОРГАН: Нет!

КУЗЬМИНА: Гороскопы туда же?

ВИТОРГАН: Нет, гороскопы - в баню! Это всё не про меня. Нет, нет. Я гороскопы даже ради интереса не читаю.

СТАХОВСКИЙ: А колдуны, бабки-ведуньи?

КУЗЬМИНА: А фэн-шуй, в конце концов?

ВИТОРГАН: Есть один такой цветной глянцевый журнал про телевидение, один из самых известных, и у него есть последняя страница - объявления.

СТАХОВСКИЙ: Там все потомственные.

ВИТОРГАН: Я каждый раз говорю, это в принципе законченное выступление на эстраде. Можно вырвать страницу, выйти на эстраду и просто зачитать ее. И зал будет валяться от хохота, я уверен в этом. Это очень смешно. Вот это вот: приворожу, отворожу, гарантия 100 %, два дня, два часа. По фотографии и без, муж придет и останется…

СТАХОВСКИЙ: Причем ко всем сразу, и все будут счастливы. Максим, какой из периодов твоей жизни ты считаешь наиболее ценным? Сразу оговорюсь. Очень многие люди, которые к нам приходили в эту программу, говорили: "Конечно, сегодняшний". И я как-то подумал, что надо уходить от этого, понятно, что сегодняшний момент всегда для многих людей очень важен. Но вот если абстрагироваться от сегодняшнего момента, выбрать из того, что уже состоялось?

ВИТОРГАН: Если мы говорим о моей профессиональной жизни, то это, безусловно, период где-то с 1993 года. Я попал в театр ТЮЗ, в котором я мечтал оказаться у двух замечательных режиссеров - у Генриетты Яновской и Камы Гинкаса. Вот. И моя мечта осуществилась, я попал к ним туда, я с ними работал. И это очень много мне дало. Поэтому в этом смысле - вот этот период. Самый продуктивный период это, безусловно, последнее десятилетие. Тут по-разному. Конечно, понятно, что я все вот эти ностальгические нотки… Я, например, считаю, что мне очень повезло, что я видел страну на рубеже 1985-1991 годов, потому что я уже кое-что соображал, кое в чем отдавал себе отчет, кое-что знал и мог оценить те невероятные пертурбации, которые произошли в стране в тот невероятный исторический момент. Другое дело, во что он потом вылился и как его использовали.

СТАХОВСКИЙ: И выбрать просто свое отношение к этому, да?

ВИТОРГАН: Да. И я был там активным участником… Ну, что значит активным участником? Активным участником из народа этих событий. Вот. Я их воочию видел, я присутствовал, и у Белого дома присутствовал. Я много видел своими глазами. И это, безусловно, такой богатый на воспоминания всякие, разного толка воспоминания, для меня период. То есть на самом деле у меня достаточно мало таких пустых мест.

КУЗЬМИНА: Как в любой школьной анкете, у нас есть вопрос-сюрприз. То есть человек, который приходил к нам в прошлый вторник, задает вопрос следующему гостю, совершенно не зная, кто придет к нам сегодня. Так что вот, пожалуйста.

ОГАНЕЗОВ: Здравствуйте. Я - Левон Оганезов. У меня к вам есть такой вопрос. Может быть, он некорректный, но меня эта тема волнует. Как вы думаете, наступит и скоро ли наступит такое время, когда все основные мировые религии объединятся в одну?

СТАХОВСКИЙ: Вот так вот! От Левона Оганезова вопрос.

КУЗЬМИНА: Ничего себе!

ВИТОРГАН: Думаю, что, конечно, не наступит.

СТАХОВСКИЙ: Не наступит?

ВИТОРГАН: Не наступит, конечно. Потому что все мировые религии - это, в общем, такие бизнес-структуры, на мой взгляд, которые, конечно, не заинтересованы ни в каком объединении. И каждый качает своей вышкой, как может.

СТАХОВСКИЙ: Все понятно.

КУЗЬМИНА: У меня есть пара вопросов. Есть ли у тебя комплексы?

ВИТОРГАН: Это не видно?

СТАХОВСКИЙ: Действительно, 50 минут прошло, Вера!

ВИТОРГАН: Конечно, есть. Ну как же? Конечно, есть.

КУЗЬМИНА: Какие?

ВИТОРГАН: Я не знаю. А какие вообще бывают?

СТАХОВСКИЙ: Давайте все сюда!

КУЗЬМИНА: Все бывают. Как фобии, бывают от чего угодно.

ВИТОРГАН: Конечно, есть. Конечно, всякие заниженные самооценки. На самом деле, как только вы слышите, что человек резко негативно к чему-то относится, тут сразу есть где копать. И сразу понятно, что где-то там лежит комплекс.

КУЗЬМИНА: Чего ты уже не успеешь?

ВИТОРГАН: Ой! Очень многое, чего я не успею. Не успею я уже сыграть то, что мог бы сыграть по возрасту, потому что он прошел.

СТАХОВСКИЙ: А хотелось бы, да? Например? Хоть одну роль какую-нибудь? Героя?

ВИТОРГАН: Их масса, ты понимаешь.

СТАХОВСКИЙ: Ромео?

ВИТОРГАН: Ромео - как раз не самый яркий в этом смысле прецедент.

СТАХОВСКИЙ: Митрофанушка Простаков?

ВИТОРГАН: Ну, какие-то вещи, которые уже, конечно, из того же Шекспира, не знаю, из того же Островского или Чехова, для которых я уже староват, безусловно.

КУЗЬМИНА: Ну, это из профессиональной деятельности.

ВИТОРГАН: Да. А все остальное я успею.

КУЗЬМИНА: Хорошо.

СТАХОВСКИЙ: Что самое сложное в твоей работе?

ВИТОРГАН: Для меня вообще в этом смысле самое сложное - это работать. Понимаете? Я человек достаточно ответственный, в работе особенно. И я перфекционист. Я это про себя знаю. И поэтому я стараюсь лишний раз не работать, потому что я знаю, что если я встану с дивана и начну работать, то я потом загоню себя сам, я не остановлюсь, я не смогу сделать левой ногой, я буду ругаться, с кем-то портить отношения, драться, буду спорить и так далее. Это не факт, что я добьюсь при этом хорошего результата. Совсем нет, совсем не обязательно. Вот. Но мне это будет уже тяжело, и я буду весь вымотанный и уставший, я буду работать сутками напролет, не спать и все такое. И я это про себя знаю, и поэтому я стараюсь лишний раз не работать по возможности.

КУЗЬМИНА: Что есть всегда в твоем холодильнике? Всегда должно быть просто на сто процентов.

ВИТОРГАН: Вы знаете, с тех пор как я женился, мой холодильник пустует.

СТАХОВСКИЙ: Нормальный поворот!

КУЗЬМИНА: Наши слушатели спрашивали о личной жизни - получили ответ.

ВИТОРГАН: Это, кстати, очень удобно. Я стал резко сбавлять в весе.

СТАХОВСКИЙ: А волнует тебя этот вопрос?

ВИТОРГАН: Да, я очень предрасположен к полноте, и я вынужден всегда с собой что-то делать.

СТАХОВСКИЙ: Договариваться в том числе.

ВИТОРГАН: Да. Потому что как только я себя отпускаю, то я расплываюсь сразу. Это видно.

КУЗЬМИНА: Отпускаю, потому что позволяю?

ВИТОРГАН: Да, конечно, конечно. Это видно по фотографиям двух-, трехгодичной давности. Я немножко другой человек.

КУЗЬМИНА: А ты себя чем-нибудь поощряешь? Бывает такое, что вот я себя решил наградить и теперь я себе это позволю?

ВИТОРГАН: В смысле еды?

КУЗЬМИНА: Неважно. Всё что угодно.

ВИТОРГАН: Я уже говорил, я не отношусь к вещам – я покупаю вещи.

КУЗЬМИНА: Ну почему? Есть отпуск. Можно погнать с друзьями за 200 километров…

ВИТОРГАН: Это да. Это, собственно, самое главное. Я себя поощряю времяпрепровождением с друзьями. Вот. Они у меня прекрасные, замечательные, они родные мне люди. И для меня это отличное поощрение с ними куда-нибудь уехать, точнее, не куда-нибудь, а в Одессу, и там превратиться в папоротник и ничего не делать. Но этот отпуск надо себе заработать, безусловно. Незаработанный отпуск - это вообще самое ужасное, что может быть.

СТАХОВСКИЙ: Что из подаренного в последнее время наиболее для тебя ценно? Последнее время, как сам понимаешь, понятие очень растяжимое.

КУЗЬМИНА: Последние 86 лет.

ВИТОРГАН: Я очень люблю всевозможные канцтовары. У меня по этому поводу пунктик. Меня нельзя запускать в магазины канцтоваров. Я когда перед 1 сентября с детьми иду, там им надо что-то для школы покупать, то это просто мука для меня. И мне, и мне ручечку, и мне блокнотик! И мне жена моя привезла такой красоты блокнот, там вообще нет строчек, там такие чистые листы, немножко похожие на пергамент, чуть-чуть в желтизну отдающие. Такой красивый! Он белый, такого формата, как увеличенная игральная карта, и на нем красный бубновый квадратик. И кожаная обертка…

КУЗЬМИНА: Теперь Максим заходит в канцтовары, плюет на пороге, разворачивается и выходит. Потому что понимает, что ничего подобного рядом нет.

ВИТОРГАН: Я его обновил и начал писать туда. У меня миллион блокнотиков, куда я начал что-то писать.

СТАХОВСКИЙ: Многих людей интересует твоя последняя женитьба. Как ты думаешь, почему это всем так интересно?

ВИТОРГАН: Я даже ума не могу приложить! Я вообще не понимаю, с чего вдруг, почему? Не понимаю. Я сам в тупике нахожусь, не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Максим Виторган!

КУЗЬМИНА: Спасибо тебе большое.