Профитроли Ангелина Вовк

СТАХОВСКИЙ: Можно сегодня без лишних предисловий? Просто раз сразу, и с места не в карьер, а на вершину Олимпа. Ангелина Вовк у нас в «Школьной анкете». Здравствуйте.

ВОВК: Здравствуйте, Евгений, здравствуйте, Вера.

СТАХОВСКИЙ: Это точно, мы не «В гостях у сказки», но в «Спокойной ночи». Это же всегда первая ассоциация.

ВОВК: Здравствуйте, дорогие девочки и мальчики.

СТАХОВСКИЙ: Ой, не могу.

ВОВК: И ты, Хрюша, прав, и ты, Степашка, прав.

СТАХОВСКИЙ: Какая прелесть. А теперь мама сказала: иди спать. И я пошел.

ВОВК: Да, да. Жень, а что, вы тоже смотрели «Спокойной ночи»?

СТАХОВСКИЙ: А как же.

КУЗЬМИНА: Вообще не похоже, вы спали, Евгений, в своем детстве.

СТАХОВСКИЙ: Не, я смотрел, честно.

ВОВК: Ну, он был послушный мальчик.

СТАХОВСКИЙ: Я очень был послушный мальчик.

ВОВК: Я смотрю на эти благородные восточные черты лица…

СТАХОВСКИЙ: Спасибо.

ВОВК: И мне они напоминают Ирину Хакамаду.

КУЗЬМИНА: И Светлану Коннеген в одном лице, говорим мы ему.

ВОВК: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Почему я на женщин все время похож?

КУЗЬМИНА: Это вопрос риторический. Ну, хочется сказать, что каждый из нас вспомнил свою историю, связанную с главной программой нашего детства. И причем однозначно я поймала себя на мысли, что эта программа была только для меня. Мне всегда казалось, что это мне говорят.

ВОВК: Только вам рассказывают.

КУЗЬМИНА: Только мне рассказывают, да.

ВОВК: А так оно и было, Верочка. Я когда приходила в студию и говорила: где Вера? Вон, она сидит. Я говорила: здравствуй, Верочка.

СТАХОВСКИЙ: Вер, только не реви, не реви, я тебя прошу.

ВОВК: Вы знаете, я вам хочу сказать, когда я смотрела программу с Валентиной Михайловной Леонтьевой, замечательным диктором…

СТАХОВСКИЙ: «В гостях у сказки».

ВОВК: Нет, «Спокойной ночи».

СТАХОВСКИЙ: А, она же вела тоже.

ВОВК: Она не часто, но когда я еще не работала на телевидении, она вела постоянно. А вот чуть позже она уже как-то не вела, она вела другие программы. И я, сидя перед экраном, и, глядя на нее в студии, в Останкино, я просто не понимала, я не видела этого стекла, мне казалось, что она сидит в комнате передо мной, настолько она была блистательным ведущим, что не ощущалось вот это расстояние, не ощущался экран. Все было вот, как Верочка говорит, с ней. Так и со мной было, Вера. А мне уже было не мало годочков-то.

КУЗЬМИНА: Ну, что же, очень надеемся, что и нынешние дети, глядя эту программу, ощущают то же самое, или когда-нибудь вспомнят эти ощущения.

ВОВК: Да я не знаю, смотрят сейчас дети программу? Сейчас же ведь такой выбор, можно смотреть мультики любые, можно смотреть «Карусель», можно смотреть еще какой-то детский канал.

КУЗЬМИНА: Если родители этих детей нашего возраста они прекрасно понимают, что ребенок ведь ждал этих без пятнадцати девять, очень ждал.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, это ритуал такой своеобразный.

ВОВК: Но тогда другого не было. Вы понимаете, волшебство какое-то было в этой программе. Я помню, приехала в гости к друзьям, а у них был годовалый ребенок, и на экране зазвучали позывные программы «Спят усталые…». И все, ребенок сразу все бросил и посмотрел на экран, он еще ничего не понимал, а вот уже эта музыка, она уже в подсознание у него заложена была, наверное, мама смотрела, потому что это была моя крестница, и он сразу прильнул к экрану, его невозможно было оттащить. Потому что на детей эта музыка, эти герои оказывали, что там на детей, на нас, взрослых, магическое воздействие. Когда мы сидели в студии и записывали программу, и сейчас-то, собственно, идут записи, но, вы знаете, у нас было полное ощущение, во всяком случае, у меня, что Хрюша живой, хотя актриса, которая играет Хрюшу, сидела у моей ноги на полу. Что Филя тоже живой. И когда Хрюша падал, все бросались поднимать его и говорили: ой, Хрюшенька, ты не ушибся? Причем в этом не было притворства, или, знаете, какой-то игры актерской, это было на полном серьезе. Мы искренне принимали их тоже живыми существами. Ну, вот магия, это колдовство какое-то.

СТАХОВСКИЙ: Да, это совершенно точно. Ну, все, поромантизировали, давайте вернемся к «Школьной анкете» и пойдем по порядку. Значит, Ангелина Михайловна Вовк, день рождения 16 сентября, правильно? Ой, как вы близко с Игорем Леонидовичем.

ВОВК: Да, он 14-го.

СТАХОВСКИЙ: С Кирилловым, он 14-го, да, у нас с ним в один день. Он был у нас, кстати, в «Школьной анкете».

ВОВК: А, у вас 14 сентября. Так вы Дева по знаку.

КУЗЬМИНА: Ну, теперь с вами вообще, Евгений, все понятно.

СТАХОВСКИЙ: Что я тут делаю, становится все ясней и ясней с каждым разом. Место рождения город Тулун Иркутской области. Боже мой.

ВОВК: Ну, вы знаете, когда я родилась, это был не город, это была станция Тулун, и там располагалась эскадрилья, ну, это же была война, это был 1942 год, и там располагалась эскадрилья моего отца, гвардейский полк.

СТАХОВСКИЙ: Он служил, то есть.

ВОВК: Ну, он был летчиком военным. И, собственно, там он и познакомился с моей мамой, которая тоже, в общем-то, не была сибирячкой, но она туда, семья была туда направлена из Белоруссии. Там они жили в Барнауле, а потом я не знаю, каким образом, где они встретились. Когда мама была жива, она мне много рассказывала о том, как ее покорил мой отец, потому что он великолепно пел, он был душой компании, он прекрасно играл на многих музыкальных инструментах, ну, на гитаре, конечно, и пел ей романсы. И он этими романсами ее просто сразил наповал. Она сама тоже на балалайке бренчала, в общем, такой маленький…

КУЗЬМИНА: Спелись.

ВОВК: Ну, и, в общем-то, там мы прожили, я там только родилась в 1942 году.

СТАХОВСКИЙ: И вы уехали, видимо, как-то сразу с семьей, да?

ВОВК: Уже освободили территорию Советского Союза, и полк отца перевели во Внуково. Мы там еще какое-то время, ну, наверное, сколько там… Во всяком случае, мы где-то в октябре 1944 года вернулись всей семье, то есть, как всей семьей, отец был здесь, я, мама и бабушка, мы приехали сюда во Внуково. И когда мы приехали, маме сказали, что самолет отца пропал без вести, и что, в общем, она теперь вдова.

КУЗЬМИНА: Это правда, что в течение своей жизни, когда возникали сложные моменты, когда нужно было вам принять какие-то решения, вы про себя думали, а что бы сделал папа? Или папа вас вдохновлял?

ВОВК: Вы знаете, я всегда мечтала увидеть своего отца. Ну, во-первых, мама меня настраивала. Ведь очень многие попадали в плен, возвращались, ну, в разных ситуациях оказывались солдаты. Ну, самолет, допустим, сбили, он уже один раз, его самолет сбивали, но он же остался жив, он вернулся. И, может быть, как бы мама надеялась, что самолет был сбит, и что он где-то вылечился, и вот-вот он появится, а, может быть, попал в плен, ну, мало ли что в жизни.

СТАХОВСКИЙ: Ну, мало ли, да, историй, чудес мы знаем все после войны.

ВОВК: Но, к сожалению, мы его каждый раз ждали, когда объявляли, что возвращается какая-то часть солдат с войны, и каждый раз она мне завязывала большой белый бант и говорит: все, доченька, сегодня мы идем встречать нашего папу. И мы, конечно, каждый раз ходили, и все это оказывалось мечтой, надеждой.

СТАХОВСКИЙ: Вы расстраивались в детстве?

ВОВК: Да, конечно. Тогда во Внуково же не было такого мощного аэродрома, как сейчас, самолеты взлетали прямо перед моими глазами, я ложилась в траву возле взлетной полосы и лежала, смотрела в небо, там видела самолеты, думала, ну, все, это папа летит. И тогда я усаживалась перед этой взлетной полосой и так ждала, когда же приземлится мой папа. Я очень долго ждала его, так же, как мама, но потом, конечно, мы поняли, что наши ожидания, они бессмысленны.

СТАХОВСКИЙ: А вы помните, сколько вам было лет, когда вот вы поняли, что ожидания бессмысленны? То есть осознание того момента, когда надежда иссякла? Извините за тяжелый вопрос.

ВОВК: Я думаю, что я не такой уж была взрослой девочкой. Мне, наверное, было лет шесть. Я поняла, что, в общем, ждать уже бесполезно. Но, вы знаете, мне отец стал сниться. И во Внуково меня встречали очень часто на улицах летчики, а я была в детстве очень похожа на отца, и они плакали, потому что он оставил о себе такую добрую память, что мне было очень радостно знать, что у меня был такой замечательный отец, что его нет, а люди до сих пор его помнят, любят, вспоминают и проливают слезы. Это же не о каждом человеке чужом будете плакать, правда?

СТАХОВСКИЙ: Конечно.

ВОВК: Вот, поэтому он для меня всегда был каким-то маяком моей жизни, потому что о нем я слышала только хорошее, только прекрасные отзывы. И потом он мне стал сниться. Когда я неправильно поступала, я или летела в горящем самолете, или высоко в небе самолет в таком мрачном небе, напряженном, самолет мрачно ревел, я понимала, что это какое-то или предупреждение об опасности. Но вы знаете, вот так всегда он меня предупреждал либо об опасности, либо…

КУЗЬМИНА: Наоборот.

ВОВК: Наоборот, да, предупреждал, что надвигается какое-то испытание. И прошло много-много времени, и вдруг однажды я как бы прилетела в какой-то аэропорт, и вот я сижу в самолете, и вдруг, и мой самолет белоснежный. А напротив, смотрю, стоит еще более красивый самолет перламутрово-белоснежный, и оттуда выходит мой отец в голубом комбинезоне. И вы понимаете, я поняла, что я на правильном пути, вот.

СТАХОВСКИЙ: Все, что я делаю…

ВОВК: Все правильно.

СТАХОВСКИЙ: Я молодец.

ВОВК: Да, я молодец.

СТАХОВСКИЙ: Ангелина Вовк у нас сегодня в «Школьной анкете». Мы закончили на том, что отец, несмотря на то, что вы не видели его никогда в жизни, только по фотографиям, да, видимо? Фотографии же были?

ВОВК: Конечно, по фотографиям.

СТАХОВСКИЙ: Все равно, так или иначе, служил для вас как-то подспудно, интуитивно, фантазийно, мне кажется, даже.

ВОВК: Мне кажется, он все равно вел по жизни, он меня защищал, он мне помогал. Ну, кто-то скажет, что это какая-то фантазия, может быть, и фантазия, но мне эта фантазия помогала жить. Почему я не должна мечтать, что мой отец меня видит, что он мне помогает, что он меня любит, так же, как люблю его и я.

КУЗЬМИНА: О маме сейчас пойдет речь. Василий нам пишет: «Главный человек Ангелина, главный человек моего детства после мамы». Наши слушатели вот так вас видят и вот так вас ощущают.

ВОВК: Да, вы знаете, мне, конечно, это очень приятно. Я однажды рано утром шла по Тверской, и возле перехода на Пушкинской сидел какой-то парень, ну, видно, где-то ночью они гуляли, с гитарой, не бритый. Я, честно говоря, так с опаской, смотрю, они немножко навеселе. И я думаю, надо их как-то обойти, что-то как-то побоялась, еще Москва, ну, мало людей на улице.

КУЗЬМИНА: Не проснулась.

ВОВК: И вдруг он раскрыл руки, пошел мне на встречу, как заорал на всю улицу: «Тетя Лина». Я смотрю на него, а он мне кажется таким взрослым, старше меня почему-то он мне показался. Я думаю, боже мой, неужели вот этот человек, который старше меня вот по виду, мой воспитанник?

СТАХОВСКИЙ: Ну, конечно, господи, все выросли на «Спокойных ночах», все абсолютно.

ВОВК: Вы представляете? Нет, ну, я еще смотрю на вас молодых и красивых, я понимаю, что вы, я вас могу представить, что вы мои дети, а дяди-то лет под 50 на вид.

СТАХОВСКИЙ: Вы же говорите, дело было утром, после ночи, может быть, ему 21, а он просто в состоянии таком не очень хорошем.

КУЗЬМИНА: Какие главные качества мама передала вам на 100 процентов свои?

ВОВК: Вы знаете, у меня мама была, несмотря на то, что она прожила очень трудную жизнь…

СТАХОВСКИЙ: А кем работала, кстати?

ВОВК: Она работала, у нее была очень прозаическая профессия, вы знаете, есть, я как бы даже не знаю, как точно ее профессия. Плановый отдел. То есть вот, допустим, планировали полеты. Вот она должна была спланировать.

СТАХОВСКИЙ: А, она была тоже связана с авиацией?

ВОВК: С авиацией, конечно. Вот она должна была спланировать количество груза, который перевезли, количество пассажиров, направление рейса. То есть, понимаете, вот эти вот, я помню, мы иногда дома сидели и все считали пассажиров, грузы, самолеты, куда они летят. А в детстве очень часто я на улицах видела всякие бирки там Дели, Ашхабад, Сочи, ну, все названия такие для меня были, Адлер, меня все эти названия как-то очень напрягали. Я думала, как бы мне хотелось вот этот Адлер посмотреть, или Ашхабад. И я, когда закончила школу, хотела стать стюардессой.

СТАХОВСКИЙ: Естественно.

ВОВК: Ну, естественно, конечно. И я прошла всю эту комиссию, и, поскольку я занималась английским языком, хотела стать, безусловно, стюардессой международных рейсов. Я прошла эту всю комиссию, но уже потом мама меня попросила слезно, чтобы я этого не делала, не шла летать. Она говорит: ты знаешь, я очень боюсь за тебя, потому что я потеряла отца, я теперь боюсь потерять тебя. Я тогда у нее еще… а, уже был мой брат, она вышла замуж второй раз. Но, тем не менее, она боялась меня потерять. Ну, и я уступила маме, не пошла летать, а так бы… Хотя однажды первый раз я летела зайцем в самолете.

СТАХОВСКИЙ: Как это так?

ВОВК: Ну, вот так, тогда можно было.

СТАХОВСКИЙ: Зайцем в самолет?

ВОВК: Да, я летела в Адлер.

СТАХОВСКИЙ: Так это что, с пилотом договорилась за три рубля, как это происходило?

ВОВК: Нет, почему, нет, ну, мама же работала в «Аэрофлоте», а мне нужно было улететь, она подошла к экипажу, ведь тогда не было таких сложностей.

СТАХОВСКИЙ: Возьмите девочку.

ВОВК: Возьмите мою дочку, ей надо.

КУЗЬМИНА: Тогда все так просто решалось.

ВОВК: Да, и меня посадили. Говорят: хорошо, мы ее возьмем, только если она нам будет помогать, как стюардесса. Я говорю: ну, конечно, буду помогать. И я обслуживала, я порхала по этому салону, мне так нравилось.

СТАХОВСКИЙ: Счастливая, да?

ВОВК: Счастливая, я всем улыбалась. Так вот самая главная черта, которую мне передала мама, это доброжелательность к людям. Потому что, когда она болела, и мне часто, я ее в ту или иную больницу отправляла на лечение. Мы собирались в больницу, как в какую-то туристическую зарубежную поездку. Там выбирали туалеты, делали маникюр, педикюр. И когда она там лежала в отдельной палате, и когда я приходила к врачам поинтересоваться ее здоровьем, как, что делать, они говорят: Ангелина Михайловна, мы вашу маму держали бы здесь всегда, потому что к ней приходить очень приятно. Ведь вы обратили внимание, как в больницах ходят больные женщины, не умытые, не причесанные, в каких-то халатах. А мама же, она всегда была, как она говорила, комильфо, она все все…

СТАХОВСКИЙ: То есть то, что я болею, ничего не значит, тут же люди, и причем здесь люди, я сама.

ВОВК: Да. Вы понимаете, и если, допустим, никого нет, она может немножко расслабиться и сказать: ой, доченька, мне так плохо. Но когда кто-то входит, она сразу все свои огорчения прятала и светилась навстречу людям, и все отмечали этот ее светлый взор, ее светлую улыбку. И со временем я стала на нее похожа. Ну, естественно, потому что мы же жили все время вместе. Поэтому я от нее…

СТАХОВСКИЙ: Там же во Внуково или в Москве уже?

ВОВК: А, вы знаете, нет, жизнь, конечно, петляла. Мы жили во Внуково, потом международные авиаотряды, в которых работала мама, перевели в Шереметьево, она переехала с авиаотрядом в Шереметьево, им там дали квартиру. Я ни за что не хотела уезжать из своего любимого Внуково, и у нас там был маленький домик в лесу, поскольку отец мой был военный, отчим, то он, ну, как офицер он имел в лесу небольшой такой домик. Мы жили в этом лесу, ну, представляете, жить в лесу, утром просыпаться под пение птиц.

СТАХОВСКИЙ: Вечером засыпать под жужжание комаров. Романтика.

ВОВК: Да, да, цветы, потом этот лес, который я обожала. Я обожала ходить в лес. Наберу цветы, расставлю их везде, украшу ими. Потому что мы жили очень скромно, не было такого достатка особенного, была обычная мебель, ну, что, стол, стулья.

СТАХОВСКИЙ: Кастрюлька и хорошо, и все счастливы, и, главное, дружно.

ВОВК: И все счастливы, да. Если одно есть яйцо, то мы будем передавать его друг другу до тех пор, пока оно не упадет и не разобьется.

СТАХОВСКИЙ: Ангелина Вовк сегодня в «Школьной анкете».

КУЗЬМИНА: «Ой, Кузьмина, ой, Стаховский, какие же вы счастливые, тетя Лина рядом. Женя, будь мужчиной, поцелуй Ангелину Михайловну».

СТАХОВСКИЙ: Прямо сейчас?

ВОВК: Давай целоваться.

СТАХОВСКИЙ: Можно, народ просит. Да сидите, ради бога, я уж так. Все, запечатлели поцелуй? Я даже не надеялся, что это может произойти в моей жизни.

КУЗЬМИНА: Это только когда-то радиоведущим, даже радиоведущим нельзя было быть не при параде.

СТАХОВСКИЙ: Все, я не могу работать дальше.

КУЗЬМИНА: Мы закончили переездом в Шереметьево, и что покидала судьба.

СТАХОВСКИЙ: Ну, мы поняли, что помотала.

ВОВК: А я осталась во Внуково, я не могла изменить своему родному поселку. Ведь у нас была там московская прописка, это считался район Москвы, но все равно это был поселок удаленный, все-таки довольно далеко, ведь Москва кончалась в моем детстве на площади Гагарина, а вы представляете, как ее потом выстроили, аж туда на юго-запад.

СТАХОВСКИЙ: Ленинский проспект весь ушел.

ВОВК: Да, Ленинский проспект, проспект Вернадского, этого же ничего не было. Я помню, мы ехали во Внуково на машине, я остановила такси, нужно было проверить в кустиках все ли в порядке, и я думаю, боже мой, метро здесь стоит, а для кого, вокруг тишина, ни души, для чего метро-то построили.

СТАХОВСКИЙ: Вот, для чего, оказывается.

ВОВК: А сейчас там не проедешь.

КУЗЬМИНА: Вот смотрите, только теперь все наоборот, сначала строили метро, а потом заселяли этот район, а вот теперь, смотрите, идут другим путем люди - сначала заселяют, потом метро строят.

СТАХОВСКИЙ: Ну, слава богу, что строят.

ВОВК: Ну, вот, а потом уже, когда я закончила институт, вышла замуж за своего сокурсника Геннадия Чертова, мы решили с ним как-то объединить нашу жилплощадь. Мое Внуково я поменяла на Москву.

КУЗЬМИНА: Раньше можно было Внуково на Москву поменять.

СТАХОВСКИЙ: Слава богу.

ВОВК: Нет, я все равно переживала. Мы часто туда, и Гене очень нравилось Внуково, и мы часто туда ездили. Ну, потом там эти дома уже снесли, и действительно, вы знаете, когда мне говорили, что здесь будут стоять многоэтажки, думаю, где здесь?

СТАХОВСКИЙ: Какие многоэтажки, да.

ВОВК: Какие многоэтажки. Сейчас, когда я прилетаю во Внуково. Смотрю, именно там, в той стороне, где стоял наш домик, те дома старые снесли, а построили рядом многоэтажки. И вот кончилось вот это мое…

СТАХОВСКИЙ: Вот так оно и получилось все.

КУЗЬМИНА: Вот на секундочку вернуться в детство. Остались какие-то вещи из детства? Какие-то конкретные вещи?

ВОВК: Ой, вы знаете, к сожалению, нет, ничего не осталось. Объясню почему, потому что время было послевоенное, ну, какие вещи? Стол есть, стул есть, кровать есть, чашка, из которой можно пить, чай есть. Ну, не знаю, у нас не было такой возможности, чтобы мы, знаете, собирали, какую-то посуду дорогую покупали или мебель антикварную, ну, просто мебель, которая потом становилась антикварной.

КУЗЬМИНА: Игрушки? Башмачки?

ВОВК: Игрушек у меня не было, не было у меня игрушек.

СТАХОВСКИЙ: Послевоенное время, какие игрушки.

ВОВК: Вы знаете, я всегда мечтала, чтобы мне хоть кто-нибудь подарил игрушку, куклу. Я мечтала о кукле. Но я же не могла подойти и сказать: знаете, что, подарите мне куклу. Взрослым. Я каждый раз, наступал мой день рождения, потому что я считала, я тогда бы считала, что это не подарок. Думаю, может, сами догадаются. Но они не догадывались. Они мне дарили всегда отрезы на платья, туфли. Ну, знаете, то, что детям не доставляет никакой радости. Им нужна кукла. Вот я беру своих внучек сейчас, иду с ними в магазин «Детский мир», и они там носятся. Я говорю: сумма такая, ну, чтобы как-то ограничить, иначе там надо все с полок сгрести и увезти домой. И вот они бегают, давай это купим, а, может, вот это, вот это, тетя Лина, может, вот это, баба Лина. Вернее, они меня баба Ангелина называют. Вы знаете, обычно сейчас модно говорить: ты не называй меня бабушкой.

СТАХОВСКИЙ: По именам, да.

ВОВК: Называй меня Светочкой. А я им не стала запрещать, думаю, да пусть называют, как им нравится. И они меня называют баба Ангелина. Потому что басом одна почему-то говорила в детстве.

СТАХОВСКИЙ: Ангелина Михайловна, у вас огромная часть жизни, и очень важная часть жизни по крайней мере, ну, я думаю, что и для вас, и, конечно, для миллионов людей в нашей необъятной стране связана с детьми, с детством и, естественно, с мультиками. А у вас у самой есть какой-то любимый мультфильм?

ВОВК: Ну, вы знаете, я очень любила и люблю мультики про Винни Пуха.

СТАХОВСКИЙ: Наши, отечественные, естественно?

ВОВК: Наш, отечественный. Потому что, не любить этот мультфильм, этого героя ну просто невозможно. Я могу смотреть его бесконечное количество раз, бесконечное. Потому что настолько, мне кажется, каждый раз ты по-новому что-то воспринимаешь. Правда, вы скажете, что если бы я там сейчас вам как-то процитировала, нет, по части цитат я, к сожалению… Вот, знаете, мне приходилось, когда я пришла работать на телевидение, тогда же не было суфлеров, тогда была очень строгая цензура, тогда нельзя было говорить от себя. Допустим, текст, который я должна была произнести в эфир, его написал редактор, согласовал с главным редактором, главный согласовал с еще более главным…

СТАХОВСКИЙ: В общем, кошмар и ужас, да.

ВОВК: Да, действительно кошмар. И я, когда оказывалась перед камерой, а передо мной 16 страниц текста, я не могла читать, потому что такой текст, который читать мне казалось неприлично. Я же пришла в гости в дом к людям, ну почему я должна читать по бумажке какие-то… ну то, что как бы разговор от первого лица.

КУЗЬМИНА: Вы заучивали 16 листов текста?

ВОВК: Не то, что заучивала, я с каким-то ужасом это запоминала. Потому что мне стоило пролистать несколько раз страницу, я думала: боже мой, как же я буду… ой, через несколько минут эфир. А они мне иногда буквально перед эфиром приносили текст. И вы знаете, вдруг я все это запоминала и рассказывала.

КУЗЬМИНА: А это была кратковременная память? То есть через час после эфира ничего не оставалось?

ВОВК: В том-то все и дело. Не через час, но где-то на следующий день - ничего. Это очень была плохая услуга моей памяти. Она у меня такой сформировалась. Я быстро схватываю, запомнила. Если мне нужно тут же это выдать, я буквально через какое-то время… я иногда забываю, что я записывала вчера, понимаете, кто у меня был в гостях.

КУЗЬМИНА: Видите? Вот я на ладошке записываю эфир, понимаете…

ВОВК: Да. Потому что завтра забудете, что я была у вас гостях?

КУЗЬМИНА: Нет.

СТАХОВСКИЙ: Мы посмотрим видео, которое уже завтра, конечно, появится.

ВОВК: Поэтому, понимаете, оказалось, эта вот моя мгновенная память - схватывать, запоминать и выходить в эфир так, как будто бы ты только что это придумала, этот текст. А если я на записи, скажем, ставила точку, а там стоит запятая, останавливали запись, и мне надо было… Вы знаете, однажды я писала какую-то музыкальную программу, и я поставила точку вместо запятой.

СТАХОВСКИЙ: Интонационно, да?

ВОВК: Интонационно, да. Редактор остановила запись, сказала: "Линочка, ты там поставила точку, а там запятая, придется все снова переписывать". Я думаю: боже мой! Я с таким ужасом это все запомнила, я это вроде как хорошо рассказала, и мне снова надо… Я, знаете, ушла, там такая занавеска висела в студии, я там плакала навзрыд, потому что думала: мне же надо опять сейчас… Ну, конечно, слезы потом высохли, села в кадр и опять начала работать, но было очень… Вот всегда колоссальное напряжение было, потому что мне перепутать нельзя было.

КУЗЬМИНА: Есть еще одна история, когда вы плакали: когда умерла собака любимая, когда тоже тяжело было, невероятно сложно, и надо было переломить себя.

ВОВК: Я в эфире не плакала, но глаза-то были заплаканные. Я получила письмо из колонии строгого режима. Они мне написали: "Ангелина, вот вы у нас в колонии… Мы там провели негласный конкурс теледикторов, кто больше нравится, вы у нас победили. Поэтому вы у нас королева нашей колонии строгого режима".

СТАХОВСКИЙ: Романтическое послание.

КУЗЬМИНА: Да, но они написали еще и другое, что в тот день они почувствовали, что что-то случилось в вашей жизни.

ВОВК: Они увидели, да. Вот поэтому они и написали, да. Они написали, что "мы увидели слезы в ваших глазах. Шепните имя, больше ничего не надо…"

КУЗЬМИНА: А, кто обидел - имеется в виду. Мы решим этот вопрос…

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да, сейчас мы с этим разберемся.

ВОВК: Ну, представляете, колония строгого режима. А они же… у них руки-то длинные.

СТАХОВСКИЙ: Да. А много писем ведь раньше писали, очень много писем, небось?

ВОВК: Да, конечно, писем писали очень много, и разные письма. Но, вы знаете, честно сказать, я не отвечала на письма, потому что, как правило, если ты отвечаешь на письма, следующий этап - обязательно надо было встретиться. А человек иногда приезжал с другого конца Советского Союза.

СТАХОВСКИЙ: Да. И уже как откажешь? То есть уже даешь повод на продолжение диалога.

ВОВК: Понимаете? А как, а что, о чем говорить? Это же человек совершенно чужой.

СТАХОВСКИЙ: Посторонний, да.

ВОВК: Да, посторонний, чужой, и контакт не так просто установить, понимаете? А потом, ну не знаю, я, в общем, как-то старалась, письма иногда даже и не читала…

СТАХОВСКИЙ: Ну, это можно понять, да, это уж понятно. Что ни вопрос, который хочется задать, то есть у вас такая всеобъемлющая жизнь, причем опять же на глазах у всех людей, у всего народа, что какой ни хочешь задать вопрос, он так или иначе связан. Вот, казалось бы, элементарная вещь - какую музыку вы любите? - уже навевает воспоминания о "О песне года", которую вы вели. Сколько? 18, 20 лет?

ВОВК: А вы знаете, нет. Я вела "Песню" очень долго, я даже вошла в Книгу рекордов Гиннеса как телеведущая, которая столько лет вела программу "Песня года". Автор этой программы - режиссер Виктор Сергеевич Черкасов и Виктор Яковлевич Мееровский - музыкальный редактор, они придумали этот проект, и это был 71-й год. И первой, кого они пригласили вести этот проект, это была я. Но начальство, мой любимый Игорь Леонидович Кириллов решил, что я еще до этой программы не доросла.

СТАХОВСКИЙ: А, он был у вас начальником?

ВОВК: Да-да-да, художественный руководитель.

СТАХОВСКИЙ: Мы поэтому его раньше вас позвали, да?

ВОВК: Да-да-да, хорошо, хорошо. И он решил, что для меня еще рано такую ответственную передачу вести, и эту программу вел он с Шиловой и Леонтьевой. Ну, мне, конечно, было обидно. Почему? Потому что я уже начала ходить на репетиции, ну и вдруг раз и мне говорят: досвидос… Но потом я, знаете, так это… думаю: ну в конце концов, всякие неудачи в жизни бывают, они действительно прекрасные ведущие. Мне Кириллов как ведущий, диктор очень нравился, он действительно прекрасно работал. И думаю: ну…

КУЗЬМИНА: Всему свое время.

ВОВК: Да. Но тем не менее, прошло время, и Черкасов опять меня взял на роль ведущей и пригласил мне, он многих приглашал артистов мне в пару, но почему-то как бы ему самому очень понравился Женя Меньшов. Действительно, очень обаятельный, талантливый артист. Первое время ему было очень трудно, потому что это новое для него дело, нужно было с листа иногда входить в текст программы и вести, а у него это не всегда получалось, так как, как вы знаете, актеры в театре пьесы репетируют очень долго, они вживаются в роль.

СТАХОВСКИЙ: Годами могут репетировать, конечно.

ВОВК: Ну, сейчас годами - нет, это раньше годами. Они вживаются в роль. А здесь вживаться времени нет, здесь прочел, увидел, вышел в эфир и сказал.

СТАХОВСКИЙ: Давай, вперед, конечно.

ВОВК: Да, и вперед. Забыл - давай импровизируй, что-то делай. А он, у него такой был тормоз. Но потом он, правда, разошелся и стал так великолепно вести, что я даже иногда с завистью на него поглядывала. Думаю: о-о-о!

СТАХОВСКИЙ: Наш-то, наш-то…

ВОВК: Наш-то, да. С завистью на него поглядывала, думаю: ну надо же! А когда-то, я помню, на него сердилась. А мама моя, очень он ей тоже нравился, она говорила: "Ой, доченька, вот ты Женю не обижай, он тебя любит. Ты посмотри, как он на тебя смотрит!" Я говорю: "Мама, ну он же артист, как он на меня может еще смотреть?"

КУЗЬМИНА: Как должен на меня смотреть, конечно.

ВОВК: Сыграет любую любовь, самую зверскую.

КУЗЬМИНА: Это значит, что зрители верили вот в ваш микроклимат, который был на сцене.

СТАХОВСКИЙ: Конечно, верили.

ВОВК: Конечно. И нас поженили с ним. И, в общем, мы долгое время были парой, и, в общем, нам слали письма как мужу и жене, и там, в общем, приглашали нас в гости.

КУЗЬМИНА: "Совет да любовь" - вот это вот, приезжайте вместе…

СТАХОВСКИЙ: Хохотали?

ВОВК: Ну, естественно, улыбались. Не хохотали, улыбались, да. Приезжайте к нам отдыхать…

КУЗЬМИНА: "Хохотали" - это в отношении нас с тобой сейчас хохочут, Женя, а тогда улыбались.

СТАХОВСКИЙ: Понятно, да.

ВОВК: Да, так что вот мы с Женей очень дружно жили.

СТАХОВСКИЙ: В общем, тоже спелись, опять же я возвращаюсь.

ВОВК: Да, спелись. И, в общем, действительно, он такой надежный партнер, великолепный. Хотя первое время я на него, честно сказать, немножко сердилась за кулисами.

СТАХОВСКИЙ: Ну, конечно, слава богу, все закончилось. Я вон с Кузьминой тоже пока не знаю как совладать.

ВОВК: Что, ссорится в эфире?

СТАХОВСКИЙ: Ангелина Вовк сегодня у нас в "Школьной анкете". Так какую музыку-то вы любите?

ВОВК: Вот, вы знаете, в последнее время предпочитаю классику.

СТАХОВСКИЙ: Все-таки?

ВОВК: Все-таки.

СТАХОВСКИЙ: А любимый?

ВОВК: Но хотя, вы знаете, в свое время я очень любила нашу эстраду. Но сегодня эта эстрада поменяла свое лицо.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно, да, чего уж говорить?

ВОВК: И те песни, которые поет молодежь, мне немножко уже не по возрасту.

СТАХОВСКИЙ: Да и бог с ними. Давайте пойдем вот каким путем. У нас есть рубрика в программе, которая называется "Секрет". Ее суть очень проста: человек, который приходил к нам в прошлый раз в программу, то есть неделю назад, он задает вопрос нашему следующему гостю, совершенно не подозревая, конечно, кто будет у нас в гостях.

ВОВК: Кто это будет, да.

СТАХОВСКИЙ: И вот сейчас вам пригодятся наушники, потому что мы готовы этот вопрос задать. Пожалуйста.

МАЦКЯВИЧЮС: Здравствуйте, меня зовут Эрнест Мацкявичюс. И я хотел бы задать вопрос, который меня в последнее время очень волнует. Я знаю, что он сложный, и, наверное, сразу на него ответить будет нелегко, но, тем не менее, он крайне важен. Скажите, пожалуйста, как вы считаете, что такое счастье?

СТАХОВСКИЙ: Вот так. Эрнест Мацкявичюс - телеведущий новостей телеканала "Россия". Пожалуйста.

ВОВК: Да я знаю прекрасно Эрнста. Ну что я могу вам сказать? Счастье… Мне кажется, каждый это понимает по-своему. Счастье - это, наверное, тогда, когда ты о чем-то мечтаешь, или чего тебе в жизни не хватает, или тебе кажется, что именно вот то, что должно произойти, сделает тебя счастливым, вот это счастье. Иногда ты получаешь, о чем долго мечтал, к чему долго стремился, и понимаешь, что ты не стал более счастливее, чем раньше. Значит, ты думаешь: нет, это не счастье, пойду искать дальше счастье. Потом еще одна твоя мечта осуществляется, и ты думаешь: ну наконец-то я буду счастлив. Нет, и это не счастье. Мне кажется, счастье - это тот мираж, за которым…

СТАХОВСКИЙ: Это поиск вот этот.

ВОВК: Да, это мираж, за которым гонится каждый человек.

СТАХОВСКИЙ: Ух, ты!

КУЗЬМИНА: Вы любите путешествовать. Есть у вас любимое место в мире?

ВОВК: Ой, да вы знаете, я всю люблю, я такая в этом отношении всеядная. Я недавно была в Юрмале. Как я люблю Юрмалу, когда там еще мало отдыхающих! Песок, море, солнце, зелень, сосны - ну просто сказка! Утром тебя будят птицы, прилетают к тебе под окно, окно открыто, потому что ты же не боишься, там как-то, знаете, все очень спокойно, тихо. Окна мы открывали на ночь, прилетают утром птицы, только солнце еще где-то только готовится над горизонтом встать, а птицы уже почувствовали и будят, будят нас: вставайте, встречайте солнце, улыбнитесь солнцу! Это же прекрасный новый день начинается. В общем, я уже даже… меня даже спросили: не хотите ли купить квартиру в Юрмале? Там квартиры у Максима Галкина, у многих наших звезд. Хотя там…

СТАХОВСКИЙ: И вы призадумались.

ВОВК: Нет, я призадумалась, но покупать я не собираюсь. Знаете, почему? Ну, у меня времени нет там жить. А для чего покупать? Потому что цены там, извините, смешные по сравнению…

СТАХОВСКИЙ: Да, смешные?

ВОВК: Смешные, серьезно.

СТАХОВСКИЙ: Ух, ты! Это была реклама, реклама юрмальской недвижимости.

КУЗЬМИНА: Теперь задумались двое…

ВОВК: Нет, смешные-смешные…

КУЗЬМИНА: Имеется в виду, что если не можешь долгое время посвятить тому дому, который у тебя будет, ты всегда можешь взять в аренду ненадолго, но чувствовать себя в этом прекрасно.

ВОВК: Вот, вы понимаете? Я считаю, что это лучше. Потому что, во-первых, ты будешь думать: как там дом? Если сдавать, там все время кто-то будет жить, ты будешь думать: а что они там делают? Нет, это…

СТАХОВСКИЙ: Ну, бог с ними со всеми.

КУЗЬМИНА: А было какое-то редкое путешествие в вашей жизни - вот в этих местах мало кто был? В Юрмале, в общем-то, достаточно много кто побывал. А вот редкое?

ВОВК: Вы знаете, у меня было редкое путешествие, но об этом я могу рассказывать очень долго, а у нас нет времени.

СТАХОВСКИЙ: А у нас 20 секунд.
ВОВК: Я могу сказать: это было королевское путешествие в Гималаях.

СТАХОВСКИЙ: О, боже! Ничего себе!

ВОВК: Вот так вот!

СТАХОВСКИЙ: Друзья, в гостях у нас сегодня была Ангелина Михайловна Вовк. Конечно, мы не все успели, что уж тут греха таить, и вопросов накопилась масса.

КУЗЬМИНА: Предлагаю договорить в следующий раз.

СТАХОВСКИЙ: А это значит, что у нас есть шанс встретиться в нашем эфире вновь.

ВОВК: Да, и поговорить о королевском путешествии в Гималаи.

СТАХОВСКИЙ: Да. Спасибо вам большое. Удачи, счастья! И спасибо, что вы к нам пришли.

ВОВК: Будьте оптимистами и любите друг друга. Я вас люблю!

СТАХОВСКИЙ: Спасибо большое.

КУЗЬМИНА: Большое спасибо!