Профитроли Андрей Григорьев-Аполлонов

СТАХОВСКИЙ: Люблю я все-таки нашу "Школьную анкету". Всегда достаточно произнести просто имя человека, который приходит к нам в гости, и больше ничего не пояснять. Андрей Григорьев-Аполлонов сегодня в "Школьной анкете". Привет!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Привет, добрый вечер.

КУЗЬМИНА: Привет.

СТАХОВСКИЙ: А чего ты такой стриженый?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: А я не знаю, что я такой стриженый, постригли.

СТАХОВСКИЙ: А, без ведома твоего?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. И снова оказался в 98-м году.

СТАХОВСКИЙ: Вот и я смотрю. У тебя же одно время как-то было побольше прямо…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, у меня было всё: у меня были и до плеч волосы, и даже ниже плеч, даже, по-моему, на обложке первого альбома у меня такие там патлы. Потом я резко постригся, потому что почувствовал, что это уже не модно. Потом еще чего-то, потом все время вот такие более-менее, а сейчас вот решил… Лето, жарко сейчас.

СТАХОВСКИЙ: Да. Ну ничего, так модно же.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, так нормально.

СТАХОВСКИЙ: Нормально. Ну ладно, заполняем нашу школьную анкету, как обычно. Значит, Андрей Генрихович Григорьев-Аполлонов.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: День рождения - 26 июля. А сегодня какое?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Скоро.

СТАХОВСКИЙ: А, сегодня 25 июня. Господи, перепугали меня все. 26 июля 1970 года, уже так давно…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Давно это было…

СТАХОВСКИЙ: Господи, какой я старый тоже, оказывается…

КУЗЬМИНА: Комплимент за комплиментом от Стаховского.

СТАХОВСКИЙ: Да, ну место рождения твое тоже, в общем, мне кажется, все знают - город Сочи.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Это святое.

СТАХОВСКИЙ: Да. И все, и вот здесь они зависли…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: И здесь они задумались о Сочи, да.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, помнишь ли ты какое-нибудь первое детское воспоминание? Вот самое первое, что ты помнишь из детства?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Самое первое из детства помню, совершенно сумасшедший какой-то случай, наверное, поэтому я его запомнил. Мне было года три, и моя любимая программа была по воскресеньям "Будильник". И была, по-моему, до "Будильника", я уже не помню, была утренняя гимнастика. Ну, это такое первое российское шоу в Советском Союзе.

СТАХОВСКИЙ: Аэробика.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. И я помню, как девочки там выступали, делали гимнастику с зонтиками. И зонтики там были, значит, типа зелененькие. Вы сейчас обалдеете, чего я расскажу. Ну, такие зелененькие зонтики в белый горошек. И я помню говорю: "Папочка, папа, я хочу такой зонтик себе тоже". И когда заканчивается программа, ну я же не бредил тогда, я это запомнил и потом еще у отца спрашивал, и когда заканчивается программа, папа рукой залезает за телевизор и вытаскивает мне зонтик этот.

СТАХОВСКИЙ: Да ладно!?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я тебе клянусь!

КУЗЬМИНА: Это прямо как со мной со "Спокойной ночи, малыши" произошло. Ну, примерно то же самое.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Понимаешь, у меня отец, я не знаю, как он это, каким образом, как это вообще все произошло, но для меня это полный шок был.

КУЗЬМИНА: Слушай, а, может быть, ты давно восхищался этими зонтиками?

СТАХОВСКИЙ: Может быть.

КУЗЬМИНА: И он как-то подловил просто этот момент.

СТАХОВСКИЙ: Да, может быть, просто других объяснений я…

КУЗЬМИНА: А эмоционально ты как раз помнишь именно его.

СТАХОВСКИЙ: Может, мама дома втихаря кульбиты крутила?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Мама уже была не в той весовой категории. Я у нее был третий и последний, рожденный в 43-градусную жару, поэтому ей было не до кульбитов.

СТАХОВСКИЙ: У тебя то есть два… две старших…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: У меня там нормально. У меня и сводные брат с сестрой есть от родителей, и одна родная сестра и по отцу, и по матери.

СТАХОВСКИЙ: Ну, короче, полная чаша, понятно. Слушай, давай немножко про родителей все-таки. Потому что ну понятно, что ты наверняка много об этом рассказывал, и поклонники там и "Иванушек интернэшнл", да и твои личные, коих тоже немало, чего уж тут греха таить, конечно, знают все подробности. Ну а вот так, если самое главное попытаться по одному какому-то качеству вспомнить, которые, как тебе кажется, научили, скажем, мама и папа. Мама - Маргарита Андреевна, и папа - Генрих Святославович. Как ты думаешь, вот что они тебе дали?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, вот отец мне, конечно, дал порядочность и чувство честности, справедливости и так далее. Потому что даже когда я уже стал там более-менее популярным, и мы с ним полетели в Сочи, и чего там в беседе я говорю: "Папа, вот ты был главным врачом в детской больнице, ты был главным врачом центральной поликлиники, ты лечил выдающихся музыкантов, которые приезжали и им нужно было срочно поправить горло перед концертом, у нас в гостях дома были и Валерий Ободзинский, и Сергей Захаров, и кого только не было. Ты был главным врачом Мацесты - выдающегося мирового лечебного комплекса. Папа, почему у тебя нет дачи в Сочи, скажи мне, пожалуйста?" На что папа мне сказал: "Сыночек, я не мог брать взятки, я никогда не брал взятки. Коньячок, гвоздички - вот все, что я мог себе позволить". А вот другие там, и сотрудникам, и еще каким-то, и москвичи вне очереди или еще что-то… Я помню, как там какие-то другие врачи рассекали на собственных автомобилях. Опять же, у нас даже не было собственного автомобиля. То есть, короче, папаша мне вот это вот всучил, и я вот с этим…

СТАХОВСКИЙ: Я просто честный человек, да.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, и я то же самое. И я, конечно, ему благодарен за это, потому что, мне кажется, так лучше, чем быть хапугой и негодяем.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, ну вот это начисто, кстати, это прекрасная мысль, которая начисто отрицает известную поговорку, которую я терпеть не могу, о том, что "если ты такой умный, почему такой бедный?" Да потому что такой честный, вот и всё.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, совершенно верно. Отец был замечательным, хирург высшей категории, хирург-уролог, огромная практика, несколько тысяч операций. Потом занялся административной должностью и был главным врачом. То есть я помню, я из музыкальной школы прихожу - сидит дома Валерий Ободзинский. Ну, это все равно, что сейчас ты придешь, а у тебя Филипп Киркоров сидит, понимаешь?

КУЗЬМИНА: О, боже!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Вот такой уровень был.

СТАХОВСКИЙ: Случайно зашел, помыться, горячую воду отключили…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. И они с папулей коньячком, и соответственно папа гитарку, и они с Валерочкой песни спевали у меня дома, в зале в таком советском двухкомнатной квартиры или трех. Мама меня до сих пор меня обнимает прямо обнимает своей какой-то космической любовью. То есть мама меня любит до такой степени, что я даже говорю: мама, ну уже все, у тебя же еще дочка есть и еще там брат… Нет, я вот маменькин сыночек, и вот она меня как родила, и вот каждый раз: "Я тебя родила в жару, я вот мучилась, и сейчас вот…" Она мне не говорит каждый день, что она меня любит, но это действительно прямо до безумия, до потери памяти. И, конечно, я страдаю, что она у меня уже очень старенькая, там под 80, что она не может приехать в Москву, что она вообще редко выходит из дома, сидит одна в этой квартире, в которой ремонт не делали 30 лет…

СТАХОВСКИЙ: Чего ж ты?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да ничего, вообще бесполезно, она никого не пускает на порог…

КУЗЬМИНА: Мне так хорошо…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, это возраст, да: я вот здесь жила всю жизнь и хочу здесь соответственно и… не дай бог, конечно. Вот это мама, вот эта вот всеобъемлющая любовь. И за что я ей, конечно, благодарен - настойчивость, с которой она меня водила в музыкальную школу, хотя музыкантов у нас никого не было, и я должен вообще быть врачом, как и вся моя семья. И еще маме я благодарен за то, что она меня приобщила действительно, опять же помимо музыкальной школы, вообще любовь к музыке, к искусству, к представлениям, к театрам. Потому что она была директором кинотеатром повторного фильма. Это было шикарно, ребята! В советское время директор, моя мама директор кинотеатра. То есть вот сейчас ты можешь придти в он-лайне посмотреть фильма, а тогда не было даже видеомагнитофонов. И мама приходила, давала каталог фильмов, которые были в Советском Союзе разрешены, неважно какой страны, и говорила: "Дети, а что вы будете смотреть на следующий месяц?" И мы с сестричкой составляли программу для себя.

СТАХОВСКИЙ: Да ты что!?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: И вот прямо в центре города, рядом с гостиницей "Приморская" кинотеатр "Бриз", и я там, разумеется, провел все свое детство. И опять же помню, как лишний билетик выпрашивал Илья Глазунов у мамы с бутылкой коньяка на какие-то фильмы, как группа "Машина времени", когда мне 10 лет было, тоже приходила, просила билетики, кинцо посмотреть. То есть я все время, как-то вот меня точечно даже в детстве…

КУЗЬМИНА: Уже тогда ты понял, что небожители - самые обычные люди.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Самые обыкновенные люди, которым тоже иногда хотелось сходить в кино, а билетов нет. И тогда все, разумеется, к мамочке, а мамочка: "Ну, конечно, ребята, о чем речь?"! Разойдитесь, звезды идут!

СТАХОВСКИЙ: Ну, ладно. Слушай, в школе-то хорошо учился?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: В школе - да, наверное, хорошо. Хорошо учился. Меня до сих пор забавляет, когда я получил после 8-го класса аттестат, потом я поступил в среднее педагогическое училище, и у меня, значит, такое. Ну, помните, там "математика - 4", в скобочках "хорошо", география - 5, в скобочках "отлично". И так все нормально, нормально, и дальше "история - 5", в скобочках "хорошо". Вот так у меня написано в аттестате. И так вот получилось, и учился. То есть я вроде бы учился как на "отлично", но в общем-то хорошо. И, конечно же, я абсолютный гуманитарий. Конечно, прикрываются, что если гуманитарий, значит, тупарь по идее, как бы мудрые люди могут это сказать, что если он не умеешь считать не знает законы физики, то он идиот, да? Я, может быть, с этим и мог согласиться, но я вот гуманитарий, я историю любил, географию, литературу, русский язык. Даже я, когда пишу текстовые сообщения в "Твиттере", я потом проверяю.

СТАХОВСКИЙ: Все ли правильно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: То есть я в принципе автоматически ставлю, то есть грамотно пишу автоматически, но в любом случае проверить текст, напишу ли я "голифе" или "галифе".

КУЗЬМИНА: А раздражает, когда другие неправильно пишут?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет, я все понимаю, все бывает. И иногда, конечно, думаю: ну, блин, безграмотно. Вот когда в личных сообщениях, и там пишут неграмотно, а еще там, например, якобы интеллигентная девушка, здесь, конечно, делаешь определенный вывод. Но в то же время : да какая разница, главное чтобы человек был хороший…

СТАХОВСКИЙ: Действительно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Тем более мы уже сейчас так сократили русский язык "я тя", "чо как"…

СТАХОВСКИЙ: Не говори. Конечно, безобразие.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет, нормально.

СТАХОВСКИЙ: Нормально?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нормально, язык развивается, сокращается. Как в английском языке то же самое, цифры ставят вместо букв.

СТАХОВСКИЙ: Вместо букв, да.

КУЗЬМИНА: А у тебя остались какие-нибудь вещи конкретные из детства? Я не знаю, твои тетрадки, рисунки, может быть.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да полно.

КУЗЬМИНА: Какие-то твои первые там носочки маленькие.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Полно, полно, да. Осталось полно. Кроме, знаете, в самом начале карьеры какие-то попросили фотографии, я привез из Сочи подборку лучших фотографий, не знаю, наверное, штук 30 или 40, и в процессе гастролей кто-то меня попросил вот эти фотографии в журнал дать, когда уже "иваномания" началась, истерия. Я кому-то дал, улетел и еще что-то, и мне их не вернули. Вот самые главные фотки из моей молодости и детства, там грубо говоря, с 13 до 23, они просто исчезли. Это жаль.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, сейчас же социальные, а если кинуть клич какой-нибудь? Люди отсканируют, выложат куда-нибудь, скачают…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Постоянно выкладывают и какие-то действительно старые доходят фотки, которых у меня сейчас нет, а в телефоне уже есть, и со всех концертов. Нет, это у нас обмен в "Твиттере" постоянно происходит. Поэтому добро пожаловать ко мне туда, присылайте, если у кого-то что-то есть, любые фотографии, мне всегда приятно посмотреть и на публику, и на поклонников, с которыми я фотографировался, и себя заценить критически.

СТАХОВСКИЙ: Ну, твоя последующая жизнь после школы, в общем, всем, наверное, хороша известна: Сочинское педагогическое училище, и потом…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, параллельно "Театр мод" сочинский.

СТАХОВСКИЙ: Потом ГИТИС как-то приключился в твоей жизни.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, совершенно верно. Параллельно с ГИТИСом мюзикл "Метро" на Бродвее.

СТАХОВСКИЙ: А потом, собственно говоря, начались "Иванушки". Это какой год?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: В 95-м. Да, в 94-м я сделал в Сочи спектакль уже как режиссер, а не как артист, демонстратор, как раньше говорили, а как режиссер, художественный руководитель театра, как раз с Бродвея вернулся, из мюзикла, и меня пригласили уже ставить. И я в "Театре мод" поставил бродвейское шоу, то есть девочки-модели у меня степ танцевали, пацаны сальто крутили. То есть я приехал и сказал: я хочу, чтобы в Сочи было бродвейское шоу. Но сколько вы сможете это сделать, потому что у меня в голове полно всего, потому что я насмотрелся, все мюзиклы я просмотрел и был подкован. И вот сделал так. На премьеру прилетел Матвиенко, посмотрел премьеру нашего спектакля в "Зимнем театре", где сейчас "Кинотавр" и все такое, и говорит: "Ну, ты вроде в Сочи все сделал?" Я говорю: "Да, все". Он говорит: "Ну, тогда давай завтра на пляжике полежим, подумаем, что можно придумать в Москве". И я через две недели собрал монатки и улетел в Москву, и начались поиски смысла моего существования в Москве и поиски музыкального жанра, в котором, в общем-то, я мог бы выступить
.
СТАХОВСКИЙ: Очень многие боятся искать себя. Что у тебя было самое сложное вот в этом начале пути?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да ничего сложного, как-то у меня все, что я начинал… Я просто занимался тем, чем мне нравилось. У меня никогда не было хореографического образования - я учился танцевать брейк-данс на улице. У меня не было никогда вокального образования - я учился петь прямо в "Иванушках". Первая моя песня, которую я в жизни исполнил, "Это тоже является частью вселенной" - это мои первые слова вокальные в жизни. Потому что я занимался в музыкальной школе хором, но потом у меня голос сломался, там грубо говоря, в 11 лет, и я занимался классом композиции, сочинял.

СТАХОВСКИЙ: Ну, подожди, наверняка дома где-нибудь в ванной ты пел в лак для волос…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет, я танцевал, танцевал, геликоптер крутил, и все дела.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, подожди, ну а в детстве у всех же есть вопрос, который мы совершенно сегодня почему-то пропустили, и хорошо, что к нему вернулись. То есть неужели с самого детства ты думал и мечтать быть артистом, или что? Не было никаких поворотов? Врачом, как папа, быть?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Не было, не было вообще никаких поворотов. Во-первых, я многим благодарен за это, начиная от того, что мои родители в Саратове, будучи женатыми и замужними за других людей, они познакомились на концерте Махмуда Эсамбаева.

СТАХОВСКИЙ: О как!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Когда мама и папа там выносили цветы, там чего-то такое, и познакомились на концерте.

СТАХОВСКИЙ: На выносе цветов взгляды встретились.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: Так что Махмуд твой крестный дедушка, получается?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да я ему об этом сказал, он прослезился. То есть я, когда к нему подошел и сказал: "Махмуд, спасибо вам большое, если бы не вы, меня бы на свете не было", он сначала не понял, напрягся так. А потом я ему рассказываю, чувак уже реально прямо там слезу пустил.

СТАХОВСКИЙ: Я представляю.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: То есть ему благодаря. Потом мне было семь лет, и приехал с концертом… я же постоянно, на концерты же меня водили, у меня же мама - театральная общественность, а папа - главный врач, то есть первый ряд у меня каждый раз любой концерт, а концерты каждый день в Сочи. То есть я не пропускал ни Карела Готта, ни Аллы Пугачевой ежегодные приезды. И потом Валерий Леонтьев, 1977 год, кажется. И "Летний театр" наполовину пустой. Я спрашиваю: кто это? А это вот парень, который только что вот в Сопоте занял там Гран-при, никто не знает, полупустой зал. А там же как в 70-е года, люди выходят, становятся около микрофона или около стойки и стоя поют ровно.

СТАХОВСКИЙ: И поют красиво.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Красиво поют, да. И тут выходит с огромной шевелюрой, в каком-то типа латексе, в серебре, на каблуках, какие-то танцовщицы с шарами, "Эти ярмарки краски…" У меня реально чердак съехал. Тогда это вообще за гранью. И я понял, что это все, это мое. И сразу понеслось: там танцулечки, активнее стал по клавишам мочить в музыкальной школе. Вот как-то так.

КУЗЬМИНА: Говорит: первый ряд был мой. А потом, говорит: первого ряда стало мало, на сцену хочу.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, типа того, да. И потом еще третий вариант, когда я окончательно понял, что мое призвание на ближайшие, как выяснилось, десять лет – танец. Это мне уже 14 лет было. В Сочи было варьете Лаймы, и она приехала в гостиницу "Жемчужную" и работала все лето там, три месяца, это было престижно, потому что два лучших ресторана в России, в Советском Союзе считались, что в гостинице "Жемчужная", сама крутое варьете. И вот как-то, я помню, был на первом ее выступлении, и на сцену… и она говорит: "Сейчас молодой, начинающий певец, хочу вам представить: в моей программе Владимир Пресняков". И вываливается Володя, ну как вываливается, выезжает лунной походкой Майкла Джексона, чтобы понимать.

СТАХОВСКИЙ: Ну, младший, младший, естественно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Младший, Владимир Пресняков-младший. Выезжает и поет песни "Рыжий-рыжий кот" и так далее, у него были первые песни. И я, конечно, обалдеваю, потому что я первый раз глазами своими увидел брейк-данс, потому что Володя просто геликоптер крутил, сейчас представьте Преснякова, который мочил геликоптер, волны, круги наяривал такие, еще и пел необыкновенным голосом своим, которого не было… И тут я окончательно обалдел. И все, и я сразу переключился на хореографию, я влюбился в танец, а дальше уже брейк-данс, вот эти уличные тусовки, батлы…

СТАХОВСКИЙ: И понеслась…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: И понеслась, да. И вот так вот десять лет.

КУЗЬМИНА: Слушай, но все-таки Сочи - город контрастов, в том плане, что сезон и не сезон - это две большие разницы.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да.

КУЗЬМИНА: А ты помнишь это хорошо? Вот как сезон проходил в твоей жизни, ждал ли ты лета и приезда туристов, не знаю там…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ты знаешь, нет. Потому что, во-первых, я учился в педагогическом училище, и у меня как бы нормальная такая разница, когда идти, потому что утром в любом случае полдевятого надо быть в училище. А потом, когда в 17 лет я оказался в "Театре мод" сочинском, то для меня вообще закончились окончательно смены зимы и лета, потому что это был замечательный, единственная творческая труппа в Сочи. То есть первый "Кинотавр", который проходил в 1988 году, мы его обслуживали. И на первом "Кинотавре" на сцене я появлялся именно в капитанской фуражке, за мной уже выходил президент фестиваля Марк Рудинштейн, я ему передавал эту фуражку. То есть у нас все время была работа, круглогодично, потому что отдыхающие в любом случае в Сочи были всегда, и спектакли нашего сочинского "Театра мод" - это действительно были спектакли, не дефиле, как сейчас называют, а какие-то мизансценки, еще танчики какие-то, такие прикольные, были постоянно. То есть у меня не было запарок с такими курортными… Хотя я прекрасно понимаю, что люди должны продать черешни столько, чтобы потом зимой действительно выживать до следующего лета, это факт, и так весь город и живет, и до сих пор живет.

СТАХОВСКИЙ: Ну, все-таки вот мы выяснили, что детство прошло в обстановке артистической, музыкальной, брейк-дансовой даже местами, благодаря Преснякову-младшему.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, да, да.

СТАХОВСКИЙ: Ну а ты же, вот опять же, если говорить о лете и зиме, ну ладно, концерты и брейк-данс - это лето. Зимой в Сочи, как ни крути, ну ежели не снег, то хотя бы дождь, и на улице не покрутишь.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Единственное, что я помню, ноги мерзли все время, потому что влажность большая, и когда там хотя бы два или три градуса, это уже просто перебежками надо было передвигаться.

СТАХОВСКИЙ: Ну вот видишь! Я все это к чему веду? Что вот в начале часа у нас тут был Мортен Харкет из группы "А-На". И ты сказал: господи, они же мои любимые! И тут же вспомнил, как ты в 1991 году понесся на их концерт в Ленинграде.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: В Питер, да.

СТАХОВСКИЙ: А еще-то какая любимая музыка была в молодости? Не сейчас, а вот тогда.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, в молодости. Ну, во-первых, классическая музыка - Петр Ильич Чайковский, Людвиг ван Бетховен - это все святое, вот здесь это уже все в крови, потому что…

СТАХОВСКИЙ: И до сих пор слушаешь?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я, ты знаешь, не переключаю, если вдруг слышу, я даже с удовольствием погромче сделаю. Ну, мне нравится. Ну, не так, чтобы я фанат и прямо в наушниках это слушал, конечно, нет. Потом, припоминаю что-то из серии "ма-ма-ма, ма-ма-Мария…" Короче, чем кормили, чем нас, который в Советский Союз давали, возможность послушать.

СТАХОВСКИЙ: Ну, зарубежка.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет, ну у нас же тоже какие-то тоже были там замечательные коллективы, типа "Форум" - "Островок"… "Альфа"… А, еще я был фанатом, вот я вспомнил, каким я был фанатом, чьим я был фанатом, шоу-группа Бари Алибасова "Интеграл".

СТАХОВСКИЙ: О, боже!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: У меня до сих пор в моей квартирке, где живет мама, висит на балконе два плаката "Интеграла". Это было лучшее шоу Советского Союза, я вам клянусь, такого, по-моему, до сих пор не изображают. Потому что в том составе были Гарри Сандлер - выдающийся клавишник, Юрий Лоза, Женя Белоусов, Марина Хлебникова, Бари Алибасов…

СТАХОВСКИЙ: Господи, надо уходить на новости в эту минуту, совершенно точно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Потому что это было очень круто, да.

СТАХОВСКИЙ: Андрей Григорьев-Аполлонов сегодня в "Школьной анкете" на "Маяке". Продолжаем разговор.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, конечно.

КУЗЬМИНА: Значит, про "Интеграл", на "Интеграле" мы тормознули.

СТАХОВСКИЙ: Да разобрались с "Интегралом", что это было шоу, и с музыкой детства было все понятно. Пошли в другую область. Родители-то интеллигентные.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Наверняка мальчик-то читал в детстве.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Заставляли или сам?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Сам. Я обожал читать.

СТАХОВСКИЙ: Да?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я обожал читать, прямо нравилось.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, ну и значит наверняка была какая-то настольная книга или книга, после которой мир ну не то чтобы перевернулся, но стал каким-то другим. Ты понимал одно, а потом раз и подумал: вот оно!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, такого, чтобы прямо удар в мозг, такого не было на самом деле. Были любимые книги, в то время, конечно же, о Великой Отечественной войне, то есть вот эти вот "Секретный форватер", просто воспоминания…

СТАХОВСКИЙ: "Повесть о настоящем человеке"…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Совершенно верно, да. Да, особенно если приключенческие все, просто названия уже, к сожалению, стерлись.

СТАХОВСКИЙ: Шпионские, военные романы.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Шпионские, военные, да, это было очень круто. Потом, конечно, я по многу раз перечитывал Конан-Дойля "Записки о Шерлоке Холмсе", в то время это были феноменальные детективы, для меня по крайней мере, и характеры персонажей, и сюжеты, и все. То есть когда я поступал в ГИТИС, по приколу, чтобы вы понимали, то есть уже 18 лет, я относительно взрослый юноша, и последний экзамен был сочинение, я выбрал тему "Мой любимый литературный герой". Я такой сижу, помню, сижу и думаю: какой же у меня литературный герой любимый? И я понимаю, что Шерлок Холмс. И думаю: блин, ну сейчас я начну писать о Шерлоке Холмсе, что подумает педагог, что я совсем сбрендил? И, тем не менее, я написал сочинение о Шерлоке. В эпиграфе я поставил следующие фразы: "Одному тебе я верю, Шерлок Холмс, отыщи мою потерю, Шерлок Холмс", и написал: Лайма Вайкуле. После этого, мне кажется, учительница, комиссия, по-моему, не читали это мое сочинение…

СТАХОВСКИЙ: Все было понятно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Проходи, да. То есть я им благодарен, кстати, за то, что в ГИТИС меня приняли.

СТАХОВСКИЙ: Ну, ты видишь, нестандартность мышления сразу.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да-да-да, честно, главное честно. Кто любимый? - Шерлок Холмс.

СТАХОВСКИЙ: "Одному тебе я верю…" Все понятно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: А дальше уже соображалка - вспомнить, рассказать, раскрыть характер героя и сдать в место преступления.

КУЗЬМИНА: Это только кажется, что они бы хотели, чтобы ты какого-то другого героя описал явно, а на самом деле…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Наверное, да. И, конечно, если уж совсем раньше брать, там вот типа 10 лет, это "Волшебник Изумрудного города", это была потрясающая серия.

СТАХОВСКИЙ: Ну, Александр Милентьевич Волков - это наше всё.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Потрясающе, да. И опять же зачитывался, знал чуть ли не наизусть. И недавно у меня был возврат в детство, я посмотрел фильм "Оз: Великий и Ужасный". И я тебе клянусь, то есть у меня таких впечатлений и эмоций от фильма давно не было.

СТАХОВСКИЙ: Но это ведь хороших?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. Почему? Потому что как вот они там изобразили всю эту страну, Изумрудный город и страну их…

КУЗЬМИНА: Точно так, как ты себе ее представлял.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, как я себе ее рисовал и представлял. И вместе с этими героями я и хлопал, и смеялся, когда смотрел фильм, один причем смотрел дома, на большом экране, но дома. И я тебе отвечаю, то есть я впал в детство на полтора часа. Тем более что эта история выдуманная, то есть предыстория о том, как Оз оказался собственно сам в этом волшебном городе. Для меня это был такой кайф, то есть я вот буквально пару недель назад был в своем детстве. И я счастлив. Спасибо…

КУЗЬМИНА: А большим ребенком тебя часто уже во взрослом состоянии называли?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Конечно. Ну, артисты вообще в основном… ну, инфантильны мы все. Ну, конечно, как в 26-ть там шибанула популярность, так же мы и все, в прострации полной находимся.

КУЗЬМИНА: Слушай, а в юности было что-то, что очень хотелось иметь, но не было возможности? А потом, когда она появилась, ты держал это в руках и думал: блин, классно, вот что я смог… или, я не знаю, что-то, может быть, какие-то конкретные вещи…

СТАХОВСКИЙ: Материальная мечта детства.

КУЗЬМИНА: Спасибо, Женя.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да нет. Спасибо большое. Ты знаешь, не припомню. Понимаешь, я, может быть, с одной стороны…

СТАХОВСКИЙ: Все было?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет.

СТАХОВСКИЙ: Велик, железная дорога, воздушные шарики…

КУЗЬМИНА: Джинсы.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ты знаешь, кстати, вот насчет велика. У меня первый велик появился, знаешь когда? Год назад.

СТАХОВСКИЙ: Да ладно!?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. У меня, к сожалению, трагедия в семье была, мой дедушка, мамин отец, разбился на мотоцикле, и я был единственный во дворе без велосипеда всю жизнь.

СТАХОВСКИЙ: А, была фобия какая-то такая своеобразная.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, конечно, у мамы, да. И я был без велосипеда. У меня был самокат несколько дней, потом я на нем упал на глазах у мамы, и она его сразу, да… И вот это для меня, конечно, было трагедией дикой - отсутствие велосипеда. И появился он только год назад, то есть не в пять лет, не в десять, который мне подарили на день рождения просто велосипед, я такой посмотрел…

СТАХОВСКИЙ: Ты первые полгода учился.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, я такой: глазам своим не верю, у меня велосипед, обалдеть!

КУЗЬМИНА: У тебя есть плейстейшн дома?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я не знаю, как она включается.

КУЗЬМИНА: Но она есть.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, я не знаю, как она включается. Мы с Матвиенко отключили, когда начинали проект "Иванушек", мы прямо договорились все убрать из тех старых компьютеров, из этих игрушек допотопных…

СТАХОВСКИЙ: Чтобы ничего не мешало?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ничего не мешало, абсолютно, я до сих пор… То есть у меня все есть: и вий, и плейстейшн, дети рубятся так, чтобы прямо…

КУЗЬМИНА: Стены трещат.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Стены трещат. А я не знаю, как она включается.

СТАХОВСКИЙ: Ну и, слава богу. Сейчас, мне кажется, самое время задать вопрос: что всегда есть в твоем холодильнике?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: В моем холодильнике есть сыр всегда. В моем холодильнике ну там типа актимелька, наверное, желательно, чтобы всегда была. В моем холодильнике неплохо, чтобы была сметана.

СТАХОВСКИЙ: Так это же молочные продукты всё.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Почему?

СТАХОВСКИЙ: Ну, сыр, актимелька и сметана - это все молочные продукты.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да?

СТАХОВСКИЙ: Разные, конечно, но молочные.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Сейчас, подождите. Ну, колбаска какая-нибудь, то есть у меня нет такого, прямо какой-то именно сорт, много их вкусных.

СТАХОВСКИЙ: А, все-таки. Нет, но все равно: докторская и сырокопченая - это разные вещи.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Самое главное, я скажу, что самое главное. Самое главное - это соус по-грузински, который делался только в Сочи на консервном заводе, этому соусу уже там, рецепту его я не знаю, сколько мне лет…

СТАХОВСКИЙ: Где ж ты его берешь?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я привожу по 10 бутылок, такие вот бутылочки "Соус по-грузински". То есть я его пью, я его пить могу, то есть я могу откусить кусок сыра и сделать два нормальных глотка этого соуса. Вот он у меня всегда, я прямо тупо в аэропорту, там какой-то маленький рыночек в Адлере, сейчас не знаю уже, маленький или большой, или вообще прикрыли… Но вот как-то так.

КУЗЬМИНА: А есть еще из каких-то стран что-то особенное ты всегда привозишь стабильно? Или если кто-то едет, ты точно уже…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет-нет, я привожу только то, что там можно приобрести. То есть опять же, не знаю, там из Голландии можно привезти сыр, из Греции узо и оливки…

СТАХОВСКИЙ: Ну, как-то спокойно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, спокойно.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, ну раз уж Вера заговорила о разных странах, понятно, что работы много бывает, бывает, не очень много, поэтому в любом случае ты, конечно, успеваешь, наверное, отдыхать. Какая самая яркая, куда была самая яркая зарубежная поездка?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да везде клево.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, спрошу по-другому: куда нравится возвращаться?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нравится возвращаться мне в Майами, в Нью-Йорк.

СТАХОВСКИЙ: Это Штаты тебя цепляют.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да-а-а… Ну нет, почему? Мне, например, в Вашингтоне спокойно, там не знаю, в Сан-Франциско не был…

СТАХОВСКИЙ: Ну, разгульные штаты.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, наверное, разгульные мне нравятся, потому что там все свои, приезжаешь, а там все свои. И действительно, на мой взгляд, Майами - один из лучших курортов планеты, то есть Сочи только начинает это звание, ну как бы подтягиваться, скажем так, а Майами официально, то есть не поспоришь здесь.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, то есть… да везде. Хорошо, что еще, знаете, я, например, помню в 1998 году концерт в Лондоне, в клубе, где вместительность была 300 человек, а пришло полторы тысячи. И когда половина не попала, эти разрывы я там, конечно, помню и в Лондоне, и в Нью-Йорке, и там в той же Турции, когда мы приезжаем просто как туристы, это невозможно, потому что Египет и Турцию не предлагать вот именно мне, потому что я не могу там отдыхать в связи с тем, что там…

СТАХОВСКИЙ: Ну, на улицу не выйти.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, на улицу, только поэтому, а так - прекрасная страна, Турция великолепная и по погоде, и по сервису, и все прямо… Курортам Краснодарского края есть к чему стремиться, это и губернатор наш понимает прекрасно и пишет об этом частенько в "Твиттере". Но, когда ты приезжаешь с концертом, самое мое любимое - приехать с концертом и еще два-три дня зависнуть, отдохнуть. Страна абсолютно не важна, потому что у нас замечательный коллектив, и у нас такой космический корабль, вот на нас капсула, нас там пять человек, и меняется там кто-то раз в 10 лет, в 15 получается, да? И нам все хорошо, мы знаем, кто где сидит на ужине, кто что выпивает…

СТАХОВСКИЙ: Какую кнопочку нажать, да.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Какую кнопочку нажать. А по ходу вокруг нас тусовка, и нам это очень приятно.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, ты рассказал эту историю с Эсамбаевым, с концертом, когда твои познакомились родители.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, мои.

КУЗЬМИНА: Тебе же ведь наверняка рассказывали не раз истории, когда под твои песни, под ваши песни происходили какие-то события. Какая-то есть самая такая, может быть, яркость, которая, я не знаю…

СТАХОВСКИЙ: Детей зачинали…

КУЗЬМИНА: Ну, может быть, действительно и у тебя слезы навернулись, что вот такая судьба сложилась у кого-то, и потом ты узнал об этой истории.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ты знаешь, все смешалось у меня. Огромное количество - и мужчины, и девушки, и взрослые действительно подходят и какие-то там… Там человек чуть ли там не в бегах был, например, и у него в Европе была только одна русская кассета с "Иванушками", и он там два месяца слушал только "Иванушек", и благодаря там нашим песням просто выжил, не сошел с ума там, да? Потом опять же, вот действительно, там познакомились во время песни. И недавно мы выступали, по-моему, мы спели песню "Где ты?" нашу, одну из моих любимых, и подходит там именинник и говорит: а можно вот еще раз "Где ты?" спеть, потому что у меня под эту песню вообще все началось - мои дети и моя жена, вот благодаря этой песни. Я говорю: в смысле? Он говорит: ну, потому что трудно объяснить, ну вот она все, нашу семью всю связывает. Ну вот это, ты знаешь, постоянно. Это так приятно, ты себе представишь не можешь. И вот, знаешь, прямо вот сердце кровью обливается от счастья, а не от того, чтобы как будто мы… То есть два "Иванушки", а чего вы так долго? Я говорю: "Музыка нас связала…" - А не надоело? Я говорю еще раз: "Смех и радость мы приносим людям…"

СТАХОВСКИЙ: Да, да, все, понятно.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, есть что-то, что ты уже не успеешь сделать? И ты себе отдаешь в этом отчет.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, какие-то там шутки типа "в космос полететь", конечно, это несерьезно, а так…

СТАХОВСКИЙ: Потому что еще можно успеть собственно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Кстати, да. Кстати, да.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас с этим как-то попроще.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Вы знаете, не знаю. Спасибо вопрос, вот прямо сейчас… Ну такого, что нет, там не знаю…

СТАХОВСКИЙ: То есть пока успеваешь?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Пока успеваю все. То есть карьера писателя, будет пенсия - напишу воспоминания.

СТАХОВСКИЙ: А пока нет ничего такого, над чем ты уже прямо серьезно переживаешь?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет, нету, да.

СТАХОВСКИЙ: А какой из периодов своей жизни ты считаешь наиболее ценным?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Наиболее ценным? Пожалуй, вот эти два года в абсолютно профессиональной европейской труппе мюзикла "Метро". И Бродвей, и Варшава, где я проработал два года, где и познакомился с Игорем Сориным, где я во время репетиций, когда молодежь танцующая и поющая бежала курить, я сидел через два ряда за режиссером Янушем Розефовичем и смотрел, как он репетирует, как он ставит танцы, как он… ну, смотрел, как человек работает. И поэтому я и собственно потом приехал в Сочи и уже понимал, что такое режиссер. И все наши юбилейные концерты - пять лет в "Олимпийском", 10 - в "России", 15 - в "Крокус-Сити" - я это все как бы режиссировал сам, потому что мне очень нравится фантазировать. Я вообще больше режиссер, чем певец и танцор даже, да. То есть мне нравится придумывать танцы, мне нравится… ну, фантазировать, короче.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. У нас есть рубрика "Секрет", как в любой приличной школьной анкете, сейчас тебе пригодятся наушники. Суть ее крайне проста: человек, гость, который у нас был в прошлой программе, то есть неделю назад, задает вопрос нашему следующему гостю, конечно, совершенно не представляя, кто это будет. Вот сейчас вопрос нашего прошлого гостя.

ВОВК: Я - Ангелина Вовк, хочу задать вам такой вопрос. Хотели бы вы, чтобы президентом России стала женщина? И кого вы видите в этой роли?

СТАХОВСКИЙ: Вот неожиданно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, спасибо за вопрос. Буквально позавчера мы виделись с кумиром моего отца Ангелиной Вовк в съемках программы Геннадия Малахова "Доброго здоровьица". Такая прикольная программа оказалась!

СТАХОВСКИЙ: Ну, поржать…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ты знаешь, нет, у нас там было творческое утро. То есть творческий вечер…

СТАХОВСКИЙ: А что, что делали-то?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Там пригласили всех гостей, начиная от первой девушки Игоря Сорина и заканчивая Ирэной Понарошку, Андреем Разиным, Лешей Воробьевым, то есть такую толпу собрали. Мы пели прямо шесть или семь песен, показывали какую-то нашу хронику. Я говорю: "Ребята, я думал, вы сейчас мне тут будете геморройничать, а тут, оказывается, у вас такое чудо". Я такое удовольствие получил! Не знаю, когда там будет эфир, там через две недельки, через месяц, но я в восторге просто. Потому что Геннадий Малахов сказал 20 слов: а давайте посмотрим на это, а давайте посмотрим на это, а давайте послушаем то.

КУЗЬМИНА: И всё!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. И Ангелина Вовк соответственно нас интервьюировала, и было очень приятно. Я против, чтобы была женщина президентом, потому что слишком большая страна, слишком сложная, слишком мужики у нас еще заскорузлые в своих взглядах, чтобы баба управляла…

СТАХОВСКИЙ: Так, может, придет и мягко и красиво разрулит?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Нет, невозможно здесь, невозможно. Я во многом не согласен с политикой вот сейчас руководства, но понимаю, что по-другому тоже будет сложно. Если расслабиться, то я не хотел бы, чтобы наша страна превратилась в 10 стран, начиная от Южной Сибири и заканчивая там, я не знаю, Забайкальем. Мне кажется, что надо, конечно, нынешней власти все-таки одуматься, не то что одуматься, а строить, короче, всех остальных, кто подчиняется непосредственно руководителю страны, ну и быть демократичнее, скажем так.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно. Но женщину ты пока…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, но женщина не потянет, она сломается. Это, во-первых. А, во-вторых, ну нам достаточно министра финансов Набиуллиной, вот дай бог ей здоровья и силы, чтобы она разобралась с нашими рублями, с нашими зарплатами и так далее, и тому подобное. Это уже подвиг для нашего государства - пригласить министром финансов женщину. Дай бог, лет через 10, не раньше по-любому потому, что еще несколько сроков, дай бог, кто-то что-то еще добьется из девушек. Но пока нет. Единственное, может быть, Ксюша Собчак…

КУЗЬМИНА: Рванет.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Рванет. Потому что я еще лет 10 назад ей говорил, в шутку, когда она еще даже политиком не была, она, по-моему, только начинала, когда еще "Дом-2", не то, что она сейчас в социальном таком статусе, другая совершенно. Я говорил: "Ксюша, когда станешь премьер-министром, сделаешь меня министром культуры". Мы посмеялись как бы, и все. А через несколько лет она такую гражданскую позицию заняла. Ну я это приветствую, потому что когда девушки это говорят, это уже хорошо. А когда еще вокруг нее какие-то единомышленники, и вообще когда появляются единомышленники по любому делу, не считая незаконных и антигуманных, это всегда здорово.

КУЗЬМИНА: Ты остро переживаешь все, что происходит в стране и городе?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: За Москву я переживаю, да, я за Москву переживаю. Я переживаю, как там, по рассказам товарищей, там душат малый бизнес, арендная плата и так далее, что это все из последних сил, и что все вокруг закрывается, закрывают и так далее. А с другой стороны, ребята, мы в столице нашей Родины, выживает сильнейший, здесь по-любому, по-другому здесь не подойдешь. Если бы у меня было меньше таланта, меньше удачи или еще чего-то, я бы тоже либо вернулся в Сочи, либо играл в каком-нибудь драмтеатре подмосковном, или еще что-то. Поэтому здесь я это понимаю. Но за Москву очень переживаю.

КУЗЬМИНА: А велосипедные дорожки вдохновляют?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, хорошо, очень хорошо. Просто надо научиться пользоваться ими грамотно. У нас до сих пор к мопедам и мотоциклам относятся презрительно, а велосипедистов просто за людей не считают.

КУЗЬМИНА: Ну, договоримся, я думаю.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я думаю, да. Короче говоря, дай бог, чтобы Москва цвела, а страна пахла вкусно, ароматно.

СТАХОВСКИЙ: И все было хорошо.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Какая у тебя сейчас цель в жизни?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Здоровье, у меня сейчас цель - реально здоровье.

СТАХОВСКИЙ: Что, собственное?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Собственное, да.

СТАХОВСКИЙ: А что, проблемы?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну, конечно. 20 лет танца и так далее.

КУЗЬМИНА: А ты думаешь, чего он к Малахову пошел?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, я думаю, мало ли чего…

КУЗЬМИНА: Думал… а там…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да. И, конечно, там и спинка… Но об этом жаловаться нет смысла.

СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Просто времени нет категорически.

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть поправиться надо.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Вот ты говоришь, что путешествовать. Да ни фига нет времени путешествовать! У меня 10 дней в январе и 10 дней в мае. Всё, вот все наши отпуска. И ты говоришь: у нас меньше концертов. У нас меньше концертов не было, у нас не было вообще паузы, даже день рождения, даже когда с Кириллом Андреевым случились трагические события, полгода он отсутствовал, мы вдвоем гастролировали безостановочно. То есть я не отдыхаю, поэтому здоровье… Так, знаешь, взять и поехать там куда-то в клинику полежать, там недельку - невозможно, потому что у меня завтра Санкт-Петербург, через три дня съемки, через пять дней там еще куда-то.

КУЗЬМИНА: Но хочется, чтобы приблизился тот момент, когда ты уже сядешь за книги, за вышивание, за вязание, за собаку…

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да я с ума сойду! Мне кажется, я по-другому и не могу, я такой непоседа, я всю жизнь был непоседой, и даже дневники, которые мама мне сохраняет, там замечания учителей: "Ходит по классу во время урока", "На уроке прыгает…" "Свистит и цокает во время урока". Я цокать люблю, знаешь, ну как-то так. Вот я всегда непоседой был и таким же остаюсь по жизни. Нет, другое дело, конечно же, я могу придти домой, просто лечь на диван и немножко выйти вообще как бы в астрал. И когда Маша меня о чем-то спрашивает, а я просто не слышу, потому что я… меня нет, собственно говоря, мозга моего нет в этот момент. Иногда и такое бывает. Иногда я не хочу никого видеть. Но не со злости не хочу никого видеть, а просто мне нужно так.

СТАХОВСКИЙ: Ну, отдохнуть немножко, почистить чердачок.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, почистить, совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: С кем из людей прошлого хотелось бы поговорить?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Прошлого? Ой, я бы с удовольствием с Кантом Эммануилом поговорил?

СТАХОВСКИЙ: Эко! Почему вдруг с ним?

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Я очень люблю его изучать, и вообще вот мое кредо по жизни, я вот как раз у Канта наиболее точное определение. Я, когда изучал философию в ГИТИСе, слава богу, был такой предмет, и философию мне преподавал, между прочим, родной брат Чубайса, Андрей, по-моему, или Игорь (простите, не помню). И мне очень нравился, он отличный педагог был. Я чего-то я увлекся Кантом: "Поступай так, чтобы правило твоей воли могло стать принципов всеобщего законодательства". То есть можно сказать проще: делай так, чтобы другим было…

СТАХОВСКИЙ: Хорошо.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Хорошо, да, и тебе так же, да? С Кантом я бы с удовольствием поговорил. Из людей прошлого я наверняка бы… да огромное количество!

СТАХОВСКИЙ: Ну ладно, все, с Кантом разобрались.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, конечно.

КУЗЬМИНА: Что самое главное в твоей жизни? Вот, может быть, на данный момент? Понятно, приоритеты меняются.

СТАХОВСКИЙ: Ну да, не вообще, а вот сейчас.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Ну да, конечно, когда спрашивали раньше, что самое главное, я всегда говорил: конечно, музыка, "Иванушки", это фонограммное, и что ничего другого не может быть. Но когда у тебя двое любимых сыновей, когда у тебя великолепная, потрясающая семья и красивая жена, и родственники, и теща, которая меня обожает, и шурин, который в любую секунду примчится и сделает все, что я его попрошу… шурин - это брат жены, значит, товарищи, на русский перевожу. И это, конечно, самая главная ценность. И друзья. Например, я, когда не вижу Матвиенко больше недели, мне уже так прямо очень скучно становится.

СТАХОВСКИЙ: Надо что-то делать.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Да, надо что-то делать.

СТАХОВСКИЙ: Масса пришла сообщений с приветами из разных городов, с благодарностями и просто люди машут ручкой.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Спасибо большое всем.

СТАХОВСКИЙ: Андрей Григорьев-Аполлонов был сегодня в "Школьной анкете". Спасибо тебе.

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: И радостных встреч на пляже в борьбе за место под солнцем!

КУЗЬМИНА: Совершенно точно.

СТАХОВСКИЙ: Да, спасибо. Вера Кузьмина и Евгений Стаховский. До завтра!

ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ: Пока!