Профитроли Татьяна Судец

СТАХОВСКИЙ: В "Школьной анкете" у нас сегодня Татьяна Судец. Добрый вечер.

КУЗЬМИНА: Здравствуйте.

СУДЕЦ: Добрый вечер.

СТАХОВСКИЙ: Да, мы решили собрать всю команду "Спокойной ночи, малыши". Да, у нас есть такая амбициозная идея. Ангелина Вовк у нас уже была.

СУДЕЦ: А потому что в следующем году-то 50 лет нашей передаче будет.

СТАХОВСКИЙ: Да вы что! То есть мы удачно зашли?

СУДЕЦ: Я-то думала, вы знали!

СТАХОВСКИЙ: Нет, мы как-то случайно. У нас тетя Таня. А мы тут, как всегда, как Хрюша со Степашкой.

Значит, Татьяна Александровна Судец, день рождения - 22 августа.

СУДЕЦ: Год-то не говори.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, не скажу. Место рождения - город-герой Москва. Дальше всё понятно: советская, российская телеведущая, диктор телевидения. Тут уж и пояснять не надо, всем и так всё хорошо известно.

СУДЕЦ: Ну почему? Еще можешь сказать: радиоинженер, педагог. Еще: мама, бабушка. Еще певица. Хорошенькая.

КУЗЬМИНА: Самый главный аргумент.

СТАХОВСКИЙ: С чего хотелось бы сегодня начать в "Школьной анкете"? Судеец - это ведь ваша не…

СУДЕЦ: Это у меня благоприобретенное, я называю.

СТАХОВСКИЙ: А какая же у вас по рождению?

СУДЕЦ: Буранцева. Красивая фамилия. Таня Буранцева. Потом я стала Таня Грушина, потом я стала Таня Судец. Короче, я еще могла быть Таней Мирошниковой. Но уже говорю: "Чего народ-то смешить?" Буду еще третьего мужа фамилию брать! Нет, я осталась Таней Судец.

СТАХОВСКИЙ: Это по второму мужу фамилия. И осталась. А сама была Буранцева.

СУДЕЦ: Буранцева - красивая!

СТАХОВСКИЙ: А откуда вот эта фамилия? Вы не занимались родословной?

СУДЕЦ: От папы.

СТАХОВСКИЙ: А папа у нас кто?

СУДЕЦ: У меня и мама и папа родились в Рязанской области. Мама родилась в деревне Константиновка. Это не Константиново. А папа родился в рабочем поселке Шилово. То есть это недалеко друг от друга было. Мамы моей фамилия была девичья Журавова. Они посадские. Александр Борисович, у нас есть такой друг, он как раз узнал родословную, мамочке рассказал, что вот мы из Великого Новгорода, посадские. Журавель был такой, и вот оттуда пошли Журавовы. Очень редкая фамилия, еще только в Питере есть такая фамилия и в Рязани есть.

СТАХОВСКИЙ: Ну конечно. А как в Москве-то оказались и мама и папа?

СУДЕЦ: Мама и папа, их по каким-то путевкам, что ли, послали в Москву. Они работали на заводе вагоноремонтном имени Войтовича. Папа работал в кузнечном цехе, мама работала в бухгалтерии.

КУЗЬМИНА: Как папа потом в КГБ попал?

СУДЕЦ: А как попал? Пошел учиться. Его призвали, и он пошел туда учиться. Он там учился, потом работал.

СТАХОВСКИЙ: То есть ему предложили, сказали: "Не хочешь ли в КГБ?"

СУДЕЦ: Нет, там такого не было, вы знаете. Там просто не всех еще туда брали, между прочим.

СТАХОВСКИЙ: Это естественно.

СУДЕЦ: Да, там шел отбор. Папа был у меня красивый, высокий, мужественный, умный. Его взяли. Сильный. Ну, из кузнечного цеха, сами понимаете, какой он был здоровяк. Вот. И папу взяли туда. И сначала, конечно, он учился, сначала он был регулировщиком. Ну там у них, видимо, как практика была. А потом он работал в 9-м управлении.

СТАХОВСКИЙ: И чувствовал себя неплохо?

СУДЕЦ: Мы все себя чувствовали неплохо. А мама сначала работала, потом, когда я, брат, мамочка моя с нами была. Но мама моя все время работала, постоянно работала. Она работала до 74 лет вообще.

КУЗЬМИНА: Какие главные качества мамы и папы передались вам совершенно точно?

СУДЕЦ: Ой, не знаю… Но они меня так воспитывали, и мама и папа, во всяком случае мама…

СТАХОВСКИЙ: То есть мама, основное воспитание на ее плечи легло?

СУДЕЦ: Конечно. Папа же у нас работал бесконечно, все время в командировках. А мама нас воспитывала. И качества какие? Во-первых, никогда не ныть и не жаловаться. Я никогда не забуду, когда я пришла домой однажды - а у нас во дворе всего было четыре девочки, остальные мальчишки, и я такая была боевая, и мне мой друг Леня разбил нос однажды, - я пришла маме жаловаться. Мама посадила меня и сказала: "Запомни раз и навсегда: сама не лезь, а жаловаться не ходи ко мне. Будешь жаловаться, я тебе еще наподдам". То есть, во-первых, мама у меня очень справедливый была человек. Как я говорила, комбат строгий, но справедливый. Строгая, строгая и еще раз строгая. Но это правильно было. Лупцевала она меня по-черному.

СТАХОВСКИЙ: То есть лупила? Всё как надо.

СУДЕЦ: А то! А как же?

СТАХОВСКИЙ: Но по делу, вы же говорите, да?

СУДЕЦ: По делу, по делу.

СТАХОВСКИЙ: То есть Танька-то была хулиганка!

СУДЕЦ: Я – да. Хулиганка была. Но я была хорошая хулиганка такая. Я была умная, я училась хорошо, я уже в пять лет читала. Мне выписывали газету "Пионерская правда". Я никогда не забуду, папа был в командировке в Саранске, ну и мы к нему туда поехали. Я прибегаю, 5 лет мне, я прибегаю и говорю: "Мама, мама, там казэту продают, казэту продают!" Она говорит: "Какую газету?" Я говорю: "Да не газету, а казэту". Это вот такие книжечки были "Мои любимые книжки", тоненькие, и как раз отрывок про девочку Козетту из романа Виктора Гюго "Отверженные".

СТАХОВСКИЙ: Ой, вот эта грустная история сумасшедшая.

СУДЕЦ: Нет, нет. Там с куклой как раз вот эта история. И мне она так нравилась! Я обожала эту книжку. Потом, когда выросла, я прочитала, конечно, всё. И вообще я люблю читать. Как мой муж покойный говорил: "Тебе уже пора писать".

СТАХОВСКИЙ: Что же вас останавливает?

СУДЕЦ: А я пишу, пописываю.

СТАХОВСКИЙ: Вот, еще и писательница Татьяна Судец!

СУДЕЦ: Да, член Союза писателей, между прочим.

КУЗЬМИНА: Вскинув ресницы к небесам, сказала она. Вспомните, пожалуйста, свое самое первое детское воспоминание. Когда вы помните себя?

СУДЕЦ: Мама говорит, что я не могла этого помнить, но я себя помню. Мы уже жили в бараке в Москве.

СТАХОВСКИЙ: Какой район?

СУДЕЦ: Рассказываю. У меня был адрес. Мне казалось, что мы жили на конце света. А оказывается, это был практически самый центр. Адрес у меня был (я его запомнила на всю жизнь): шоссе Энтузиастов, Старообрядческая улица, Сирин тупик, дом 30.

СТАХОВСКИЙ: Как же ребенком это запомнить?

СУДЕЦ: А вот надо было запомнить, чтоб не потеряться.

СТАХОВСКИЙ: Квартира девять?

СУДЕЦ: Нет, квартира не девять, квартиру вот, честно говоря, там у нас не помню. Потому что мы жили в семейном общежитии. А вот это, где мы в бараке жили, это я помню. Я помню себя в углу кровати, стою я, холодно было, я в какой-то шапке меховой. Там пол в земле почти что был, окно, и все время к нам туда въезжал грузовик, когда разворачивался, постоянно. Вот это я помню. Мама говорит: "Ты не можешь этого помнить".

СТАХОВСКИЙ: Этот сколько вам лет приблизительно?

СУДЕЦ: Да это, наверное, года полтора было. Помню из детства… Вкусовые у меня… Рассказываю. У бабушки моей Анисии, у нее сад был в Шилово. И я помню, как я залезала на вишню и вот эту смолу вишневую… м-м-м, такая вкусная эта смола вишневая! Я обожала, я до сих пор люблю это. И второй я запомнила вкус: у мамы был очень красивый шелковый пыльник. Это вот как сейчас плащик называется летний, тогда назывался пыльник. Папа ей привез откуда-то, не знаю. Очень красивый, ни у кого такого не было, как у мамочки этот был пыльник. Он мне так нравился, так нравился! Мне его захотелось попробовать. И я скрутила внизу там вот так вот, скрутила и отгрызла…

СТАХОВСКИЙ: Кусок пыльника.

СУДЕЦ: Да, я до сих помню вкус этого пыльничка. Ой! А мама когда открыла, хотела его надеть, видит, а там вот такая дырка. Она говорит: "Это что?" - "Мамочка, он мне так нравился, я его решила попробовать!" Конечно, меня отлупили.

СТАХОВСКИЙ: То есть честная была? Нет, чтобы сказать: "Мыши пожрали!"

СУДЕЦ: Нет, нет, я очень честная была. Ну тогда вообще у нас ничего не было, практически ничего не было. И каждая вещь, в общем-то, ценилась на вес золота. Я помню графин розовый, узкое горлышко, и такой он пузатенький внизу, еще есть такие, сохранились. И я этот графин мыла, и он у меня упал и разбился. И я знала, что маме он был очень дорог, и мне тоже его было жалко. И я стояла и вот так его жала. И у меня руки в крови, мама говорит: "Что это? Что это? Зачем ты это делаешь?" А я говорю: "Чтобы ты видела, что мне тоже его очень жалко". Но я не плакала, я была Зоя Космодемьянская. Нас так воспитывали.

КУЗЬМИНА: А какие-то вещи конкретные из детства остались?

СУДЕЦ: Мои?

КУЗЬМИНА: Вообще вещи, которые окружали вас в вашем детстве?

СУДЕЦ: Нет, конечно, о чем вы говорите. Конечно, нет. Переезжали с одной квартиры на другую.

СТАХОВСКИЙ: Все сгинуло в конце концов.

СУДЕЦ: Да не сгинуло, выбросили просто.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. В школе вы хорошо же учились?

СУДЕЦ: Я - да.

СТАХОВСКИЙ: Вы говорите, научились читать достаточно рано и так далее?

СУДЕЦ: Я была хулиганка, но училась хорошо.

СТАХОВСКИЙ: Были любимые предметы какие-то?

СУДЕЦ: Да. Математика, литература, история.

СТАХОВСКИЙ: Очень разнопланово. Обычно же либо в гуманитарии людей тянет, либо в технические моменты.

СУДЕЦ: Нет, я любила и литературу, и математику любила. У меня и то, и другое шло хорошо. Я же когда после 8-го класса поступала в техникум радиомеханический и в школу при МГУ математическую, меня туда и туда приняли.

СТАХОВСКИЙ: Откуда взялся техникум, с чего вдруг? Кем хотелось быть в детстве?

СУДЕЦ: Артисткой. Всю жизнь мечтала быть артисткой.

СТАХОВСКИЙ: Откуда взялся тогда техникум радио?

СУДЕЦ: А мама сказала (в то время такое было поветрие), что у девочки должна быть профессия. Профессия артистки - это…

СТАХОВСКИЙ: Артистка - это черт-те что, конечно.

СУДЕЦ: Да, это не профессия. Вот. И я пошла в техникум. Поступила.

СТАХОВСКИЙ: Сама? Или как-то родители повлияли: не пойти ли тебе, Танечка…

СУДЕЦ: Нет, нет. Просто выбрали техникум. Был радиомеханический (МРМТ) и радиотехнический. Почему-то в МРМТ я пошла, не знаю почему.

СТАХОВСКИЙ: И благополучно его окончила?

СУДЕЦ: Да! Еще как окончила! А после него пошла в энергетический институт на радиотехнический факультет, на вечерний факультет.

СТАХОВСКИЙ: То есть серьезное было ощущение, что "я сейчас стану радиотехником"?

СУДЕЦ: Я работала. Радиоинженером. Радиотехником я после техникума была.

СТАХОВСКИЙ: А что делает радиоинженер? Вы работали, это что вы делали? Конкретно?

СУДЕЦ: Вот не могу я сказать, потому что я работала на почтовом ящике.

СТАХОВСКИЙ: Это военная тайна?

СУДЕЦ: Да. Поэтому не скажу.

СТАХОВСКИЙ: Ладно тогда.

КУЗЬМИНА: Пока мне не разрешат…

СТАХОВСКИЙ: Пока не разрешили, до сих пор военная тайна.

КУЗЬМИНА: Это правда, что у мамы был микроинсульт после того, как она узнала, что вас зачислили в стажерскую дикторскую группу?

СУДЕЦ: Да, у нее рука отнялась.

СТАХОВСКИЙ: Ужас!

СУДЕЦ: В стажерскую группу дикторов Центрального телевидения. Да.

СТАХОВСКИЙ: Что это? Откуда взялась стажерская группа телевидения? Почему?

СУДЕЦ: Рассказываю. Так как я все время мечтала быть артисткой, я же пела в техникуме, я же собиралась даже после техникума поступать на отделение музкомедии в Гнесинское училище - мама не пустила…

СТАХОВСКИЙ: В кордебалет тянуло?

СУДЕЦ: Какой кордебалет? Я была субретка, Шмыга вторая. Вы что! У меня было сопрано, близкое к колоратурному. Это сейчас уже голосок так стал погрубее, потому что прожитые годы наложили отпечаток.

СТАХОВСКИЙ: Ладно! Бросьте!

КУЗЬМИНА: Горячий чай.

СУДЕЦ: Горячий чай, кофе. А тогда я очень хотела поступать туда. Но я же ходила еще в этот самый… как я говорю: я строила Дворец пионеров и школьников на Ленинских горах. Ну как строила? Я там училась, мы там жили на проспекте Вернадского, в 118-й школе я училась, и нас посылали туда, когда его построили в 1961 году, мы туда ходили убираться просто, помогать. А я всем говорила, что я строила. Мы мусор убирали. А потом я туда ходила в студию художественного слова. Брат у меня пел в хоре Локтева, а я ходила в студию художественного слова. Но так как я потом поступила в техникум и надо было очень много черчения, это уже было не до слова, и поэтому я занималась художественной самодеятельностью в техникуме. Я пела там. У нас была Клавдия Ильинична Кузьмина, преподавала, из народной певческой школы при Большом театре. Очень хороший был педагог. Она меня учила петь, дышать правильно. Вот поэтому я хотела поступать. Очень смешно: она меня готовила, и песня, которую я готовила - 16 лет девочке, 17 лет, - "Посмотрите, что стало со мною, где девалась моя красота, где румянец, что спорил с зарею…"

КУЗЬМИНА: Песенка черепахи Тортиллы примерно.

СУДЕЦ: Ты что! Это русская народная песня. Я вообще люблю грустные песни. Если честно, я люблю грустные песни.

СТАХОВСКИЙ: А что так? Развернулось чтобы все?

СУДЕЦ: Не знаю, не знаю. Вот я люблю грустные песни.

СТАХОВСКИЙ: Слезу пустить?

СУДЕЦ: Нет. О женской судьбе.

КУЗЬМИНА: Вы ходите в караоке?

СУДЕЦ: Я один раз была всего в караоке. Один раз меня Аллочка, моя подружка, пригласила. Я там, конечно, пела: "Где ж ты, мой сад, вешняя заря? Где же ты, подружка, яблонька моя? Я знаю, родная, ты ждешь меня, хорошая моя". И так далее.

КУЗЬМИНА: А может быть, нам что-нибудь спеть и вспомнить годы колоратурного сопрано?

СУДЕЦ: Нет, ну что ты. У меня сейчас уже не колоратурное, у меня сейчас уже меццо или контральто, я не знаю. Но понимаете, в чем дело, у меня, может быть, не такой голос, может, я неправильно пою, но я пою душой.

СТАХОВСКИЙ: То есть вы сегодня совершенно спокойно можете взять и прямо сейчас...

СУДЕЦ: Запросто. Да я пою сейчас в концертах, выступаю.

СТАХОВСКИЙ: Да вы что!

СУДЕЦ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Господи, чего только не узнаешь!

СУДЕЦ: Я же многогранная, понимаешь? Нас же так учили.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы, раз, и художественное слово.

СУДЕЦ: Запросто. А хочешь, я тебе стишок прочитаю? Сейчас тебе прочитаю. Вот такой поэт Любовь Терехова. Это моя подруга. Она работала много лет на телевидении, она член Союза журналистов, член Союза писателей, она пишет потрясающие стихи. Однажды меня Антон Комолов приглашает на передачу к себе. А тема: "Любите ли, когда вас жалеют?" Ну как я скажу-то: "Нет, не люблю", одним словом? Я звоню Любе: "Люба, что же мне говорить-то там?" Она говорит: "Подожди". Зная всю мою судьбу, Любочка через какое-то время мне звонит и говорит: "Пиши".

Не жалейте меня, не жалейте.

Не гордыня во мне говорит!

Вы попробуйте, чашу испейте

Ту, что небо испить вам велит.

Чтоб понять меру рая и ада,

Меру счастья, меру беды,

Испытать и трагедию надо,

Устоять под ударом судьбы.

Не жалейте меня, не жалейте,

Ни крутые, ни сытая знать!

Слез фальшивых на рану не лейте,

Все равно вам вовек не узнать,

До каких я глубин опускалась,

До каких поднималась вершин!

Как от скверны душа очищалась,

От трагических этих причин!

Испытанья такие даются

Только тем, кого любит Господь.

Лучше слезы пусть горькие льются,

Чем жиреет душа или плоть.

Не жалейте меня, не жалейте!
Я и в бедах достойной была.

Над другою судьбой слезы лейте,

Той, что чашею обнесена.

СТАХОВСКИЙ: Любовь Терехова, говорите?

СУДЕЦ: Да, Любовь Владимировна Терехова.

СТАХОВСКИЙ: Исполняла заслуженная артистка Российской Федерации Татьяна Александровна Судец.

СУДЕЦ: Да!

КУЗЬМИНА: Надо брать поэтов в программу.

СУДЕЦ: Это безумно интересный человек. У нас с ней творческие встречи бывают. Я первая там выступаю, она выходит после меня и говорит: "Вот Танечка рассказала вам одну сторону медали, а я вам сейчас оборотную сторону медали расскажу, про телевидение тоже". И она начинает рассказывать. Где она только не была, на каких съемках, как она только там не снималась. То она в курятнике в каком-то, потому что она "Завалинку" вела, то она там, то она сям. Она безумно интересный человек.

КУЗЬМИНА: В 16, 17, 18 лет какой вы себя ощущали? Ведь на телевидение не берут так себе…

СУДЕЦ: А я на телевидение поступила после института. Я уже закончила институт энергетический свой. Я уже семь лет работала инженером.

СТАХОВСКИЙ: Военным.

СУДЕЦ: Ну, не военным, зачем так говорить? Радиоинженером. Вот. И потом только пошла. Нужно же было высшее образование. А в 16-17 лет как я себя ощущала? Дурочкой.

КУЗЬМИНА: Хорошо. А потом, когда пошли…

СУДЕЦ: А потом… Понимаете, в чем дело, девочка с улицы вот просто пришла…

КУЗЬМИНА: Был набор. Совершенно обычный.

СУДЕЦ: Был набор, 600 человек. Объявили конкурс. Ленька мне говорит: "Тань, попробуй, артистка. Давай, иди попробуй". Я говорю: "Кто ж меня возьмет-то? Там же нужно театральное образование или гуманитарное". Он говорит: "Сказали: просто образование высшее". Вот я пошла, попробовала, и случайно меня взяли. Я до сих пор удивляюсь.

КУЗЬМИНА: А что было на пробах тогда? На телевидении.

СУДЕЦ: Это сейчас такое слово красивое: кастинг. А тогда это был конкурс. Было три тура. На первом туре мы читали прозу, стихи, которые сами, кстати, подготовили.

СТАХОВСКИЙ: Как будто в театральный институт поступаете.

СУДЕЦ: Ну да. Прозу, стихи. Потом с листа читали текст. Ну, и расспрашивали там. На втором туре уже читали прозу, стихи, программу передач, новости и смотрели, как смотришься в кадре. Потому что ведь в жизни одно, а на экране другое. Бывает телегеничный, бывает нетелегеничный человек. И бывает вот как мы с вами… Вот я себя когда увидела первый раз в кадре, это был ужас!

СТАХОВСКИЙ:Обалдели?

СУДЕЦ: Обалдела. Потому что думаю: о, вот это крокодил! С редкими зубами, черные волосы (это я сейчас побелела)… Знаете, я вела программу "День кубинского телевидения". Мы в студии сидели просто и объявляли. Я объявляю какую-то там певицу. Вот, значит, я ее объявила, и вдруг она выходит, такая черненькая вся, с такими губами, вся в кудряшках, вся обтянутая, и поет: "Постарею, побелею, как земля зимой".

СТАХОВСКИЙ: Татьяна Судец сегодня в "Школьной анкете". Тетя Таня. Слушайте, вы же такая вся многогранная. И дополнительно многое мы сейчас узнали. А вам нравится то, что вас все-таки в первую очередь, конечно, знают как тетю Таню из "Спокойной ночи, малыши"?

СУДЕЦ: Я как-то не задумывалась об этом, нравится мне, не нравится.

СТАХОВСКИЙ: А вас легко удивить вообще в жизни?

СУДЕЦ: Ой, запросто. Я такая удивительная!

СТАХОВСКИЙ: А разозлить легко?

СУДЕЦ: Разозлить - нет, не очень легко. Но уж если я разозлюсь, мало не покажется.

СТАХОВСКИЙ: Всё, кто не спрятался, я не виновата, это будет называться?

СУДЕЦ: Я же Лев.

СТАХОВСКИЙ: А верите в гороскопы?

СУДЕЦ: Конечно.

СТАХОВСКИЙ: И в человеческие, что вот люди относятся к такому-то знаку, и в прогнозы, что в газетах печатают: "Завтра у Львов прекрасный день"?

СУДЕЦ: Нет, я хочу сказать, что, наверное, вот если это делает Павел Глоба, я верю ему, потому что он действительно хорошие составляет гороскопы. А во всех этих газетах-однодневках…

СТАХОВСКИЙ: То есть вы верите в глобальные такие гороскопы?

СУДЕЦ: Да, я верю хорошим астрологам.

КУЗЬМИНА: А в приметы?

СУДЕЦ: В приметы тоже верю. Но если кошка дорогу перебежала черная, я всегда говорю: "Сколько шерстинок, столько счастинок". От слова "счастье". И тогда всё хорошо.

СТАХОВСКИЙ: И пошла тогда дальше.

СУДЕЦ: Да.

СТАХОВСКИЙ: А еще есть какие-то любимые приметы, суеверия? Такие, что всегда надо выполнить?

СУДЕЦ: Я когда в институте училась, у меня, например, был любимый костюм. Если я в нем шла сдавать экзамен, я обязательно сдавала. А если я не надевала его, то я могла и завалить запросто малек.

СТАХОВСКИЙ: А как вас зовут близкие люди?

СУДЕЦ: Кто именно?

СТАХОВСКИЙ: Ну, вообще. Понятно, что внуки зовут…

СУДЕЦ: Таня - меня внуки зовут. Никакая не бабушка.

КУЗЬМИНА: А вы им не разрешаете?

СУДЕЦ: Нет. А мне все равно… Я хочу сказать, что даже мама моя, когда была жива, она Кирюше объясняла: "Почему ты ее Таня зовешь? Она - твоя бабушка". Он говорит: "Ты что! Бабулечка - это ты, Женя". Она говорит: "Нет, я твоя прабабушка. А Таня - она мама твоей мамы, и она твоя бабушка". Он говорит: "Нет, бабулечка - это ты, Женя". Она говорит: "А Таня кто?" - "Таня - артистка".

СТАХОВСКИЙ: Вот так. Все понятно. Таня - артистка. И никаких! Вы сказали, что вы любили читать с детства все время, и, видимо, до сих пор…

СУДЕЦ: Да, день без строчки - день, прожитый напрасно.

СТАХОВСКИЙ: У меня есть два вопроса к вам по этому поводу. Во-первых, о книге, которая, ну, не перевернула вашу жизнь, но которая, может быть, впервые заставила о чем-то… То есть было одно, потом прочитала - бац, и всё пошло по-другому.

СУДЕЦ: Нет, таких книг у меня нет. Я не могу так сказать: вот именно эта книга меня заставила думать по-другому. Дело в том, что ведь раньше мы читали взахлеб. И было неприличным, если выходил какой-то новый роман, а ты его не прочитал. Я помню, как мы все зачитывались "Богач, бедняк", "Беги, кролик, беги". Всё это в "Иностранке". Потом наши все. Но я не могу сказать, что вот как-то меня переворачивает. Нет. Я люблю читать. Я люблю детективы.

СТАХОВСКИЙ: Хорошие? Или иногда все подряд?

СУДЕЦ: Спокойно. Я люблю детективы и разные. Причем я люблю один и тот же детектив (например, Чейза) в разных переводах. Знаешь, как интересно? Попробуй. Это безумно интересно. Потом меня моя подруга (покойная, к сожалению) научила читать. Я раньше так читала всё, прямо вот глазками, всё взахлеб. А она меня научила читать, говорила: "Тань, ты посмотри, как интересно!" И действительно, начинаешь перечитывать, и действительно интересно. Я могу, например, прочитать одну книжку, через какое-то время я ее опять могу почитать. И я совершенно по-другому ее уже читаю, совершенно другие акценты расставляю.

СТАХОВСКИЙ: Но есть книги, которые вы можете назвать настольными, может быть, к которым хочется возвращаться?

СУДЕЦ: Я очень люблю Окуджаву "Путешествие дилетантов". Мне говорят: фу! А мне безумно нравится. Просто я обожаю. Я люблю Достоевского читать. Но он все-таки тяжеловат. И когда я его начитаюсь, у меня такое какое-то состояние, что мне нужно тут же шелухи немножечко и легкости, тогда я читаю все…

СТАХОВСКИЙ: Для расслабления мозга.

СУДЕЦ: Да. Люблю нынешние детективы. Потому что детективы Агаты Кристи, Чейза и всех остальных, они все-таки заставляют думать.

СТАХОВСКИЙ: В отличие от некоторых других.

СУДЕЦ: Да. А эти, понимаете, я читаю как… Я очень люблю семечки…

СТАХОВСКИЙ: В смысле – семечки? Вот эти черненькие?

СУДЕЦ: Да. Обожаю семечки.

СТАХОВСКИЙ: Да ладно!

КУЗЬМИНА: Это же вредно.

СТАХОВСКИЙ: И тыквенные?

СУДЕЦ: И тыквенные люблю, но больше черненькие люблю, хорошенькие. Вредно? А что вредно-то? А что полезно-то? А я обожаю, а мне нравятся семечки.

КУЗЬМИНА: А чем еще себя балуете?

СУДЕЦ: Пивком.

СТАХОВСКИЙ: О! Ну правильно, а чего стесняться-то?

СУДЕЦ: Чего стесняться? Я уже взрослая. Чего там!

СТАХОВСКИЙ: Всё себе разрешила давно.

СУДЕЦ: Для себя, любимой, ничего не жалко.

СТАХОВСКИЙ: Действительно. А что всегда есть в вашем холодильнике?

СУДЕЦ: Нет, у меня такого нет. Что есть, то и ем. Я абсолютно неприхотлива, непривередлива.

КУЗЬМИНА: Есть что-то очень необычное, что растет у вас на огороде? И не растет ни у кого больше?

СУДЕЦ: Нет. Ну, у меня растет… Мамочка всё сажала, в этом году я тоже, в общем-то, всё посадила. У нас помидоры, огурцы. Помидоры, кстати, свои. Я закатала банки уже, будем есть скоро. Помидоры, огурцы, зелень вся. Картошку в этом году не сажали. Перец. Морковка не удалась, свекла тоже. Капуста, что еще… Клубника. И розы. И цветы.

СТАХОВСКИЙ: Любите цветы?

СУДЕЦ: Цветы люблю. В этом году у меня очень много было, как этот цветок называется-то, забыла я… Тюльпаны - это всё есть. Васильки есть. Анютины глазки. Анечка подходит и говорит: "Таня, это мои глазки?"

СТАХОВСКИЙ: Это внучка?

СУДЕЦ: Да. Ой, всё говорит! Вообще, такая девчушка!

СТАХОВСКИЙ: Три года, самый возраст же.

СУДЕЦ: Это не то слово! Она еще и раньше начинала говорить. Но кусачая. Кусает Кирюшку.

СТАХОВСКИЙ: В смысле - зубами?

СУДЕЦ: Конечно. А чем еще-то?

КУЗЬМИНА: Вся в вас. Мы помним эту историю с плащом.

СУДЕЦ: Может быть.

СТАХОВСКИЙ: Татьяна Александровна, что из подаренного вам в последнее время наиболее для вас ценно? Вам же дарят подарки на Новый год, на день рождения, может быть, какие-то вещи, которые вас удивили?

СУДЕЦ: Удивили. У меня был день рождения 22 августа, и мне подарили соковыжималку. Мне подарили сушилку для грибов, для яблок. Потому что яблок у нас в этом году ну просто море.

СТАХОВСКИЙ: Ну, мы поняли, вы хозяюшка.

СУДЕЦ: Я уже соку наварила. Я, наверное, литров 30 наварила соку. И еще сейчас поеду на дачу и буду там сушить яблоки теперь. Вот так, здорово. Это мне запомнилось.

КУЗЬМИНА: Очень кстати.

СУДЕЦ: Да, да, нужные подарки. А я вообще люблю нужные подарки. Мне вот Леночка Дорофеева давно, правда, уже подарила маникюрный набор. А он мне так нравится, я до сих пор им пользуюсь и говорю: "Лена, спасибо тебе большое".

КУЗЬМИНА: Не любите, когда невпопад дарят?

СУДЕЦ: Я не могу так сказать. Я радуюсь любому подарку.

КУЗЬМИНА: А сами как подходите к выбору подарков? Тяжело и сложно или легко - вот мимо иду и могу прихватить? Если нужно кому-то что-то подарить, серьезно будете подходить?

СУДЕЦ: У меня всё чисто интуитивно, спонтанно, но всегда получается, что подходит.

КУЗЬМИНА: Чутье.

СТАХОВСКИЙ: И всё получается.

СУДЕЦ: Да. Дело в том, что вот если сидеть, ходить, чего-то такое… ну не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Когда от души, оно само придумывается?

СУДЕЦ: Конечно.

КУЗЬМИНА: Это правда, что вы пошли преподавать в какое-то определенное время вашей жизни, потому что видели, что с телеэкранов люди говорят с кашей во рту, неправильно?

СУДЕЦ: Нет, я пошла преподавать, меня пригласил в ГИТР (имени Литовчина теперь называется этот институт) сам Михаил Аронович Литовчин. Он один из первых моих режиссеров на телевидении. "Больше хороших товаров" передача была, вот как раз Михаил Аронович меня тогда туда приглашал. И потом, когда он открыл этот институт, Гуманитарный институт радио и телевидения, он пригласил меня. Говорит: "Тань, идем, у тебя будет мастерская своя". Действительно я там преподавала, у меня была своя мастерская. По четыре года девочки учились, у меня мальчиков не было практически. И, в общем-то, сейчас они прекрасно работают. У меня было два выпуска. А потом, когда его не стало, я по некоторым причинам ушла оттуда. А потом я преподавала в школе "Останкино". Я преподавала в первой российской школе у Танечки Гусевой в Королеве. Там детки были маленькие, с ними, конечно, совершенно по-другому. Но я их учила, просто учила их говорить правильно. И назывался этот предмет "Культура речи". Потом Первая национальная школа телевидения. А потом меня пригласили в Университет культуры, Московский государственный университет культуры, Сергей Михайлович Комин, он меня пригласил к себе на кафедру преподавать. Говорит: "Мы сделаем экспериментальный курс: режиссура художественно-речевых программ". И у меня очень хорошие девочки, чудесные, вот мы сейчас пойдем на четвертый курс уже. Роскошные девочки. У них до сих пор горит глаз, и все это отмечают, что, казалось бы, все-таки такой вуз творческий, и уже к этому времени у них появляется звездность, то-се, пятое-десятое, - а у них нет, у них горит глаз. Им интересно до сих пор. Мне это очень нравится.

КУЗЬМИНА: Вы гордились профессией диктора?

СУДЕЦ: О! Еще как! Я вообще считаю, что профессия диктор - это уникальная профессия. Ее же по крупицам собирали такие великие люди! Ольга Сергеевна Высоцкая, Нина Владимировна Кондратова, Левитан Юрий Борисович, Игорь Леонидович Кириллов, Анна Николаевна Шилова, Валентина Михайловна Леонтьева. Понимаете, все-все люди собирали по крупиночкам. И радийные дикторы, и телевизионные дикторы по крупиночкам собирали и сделали из нее изумительную профессию, уникальную профессию. Ведь эта профессия – это конгломерат всех профессий, которые есть на телевидении. Это и актеры, режиссеры, редакторы, комментаторы, репортеры, даже и режиссеры, и осветители, и монтажеры. Ну, что хочешь! Все профессии, которые есть на телевидении, всё это было наше, всё это мы умели делать. И нам это всё нравилось. А потом пришли люди, плохо говорящие, с кашей во рту, и решили, что это так всё просто: взял листочек бумажки, подумаешь, чего там сложного? Взял листочек бумажки, сел перед камерой и читай себе на здоровье. Нет, этой профессии учить надо. И вот поэтому мы сейчас и имеем такое телевидение.

СТАХОВСКИЙ: Но сейчас-то дикторов классических уже практически не осталось. Вот ведущие новостей, может быть, еще как-то.

СУДЕЦ: Ну да. И то иногда не все...

СТАХОВСКИЙ: А больше-то дикторской работы сейчас нету ведь ни на телевидении, ни на радио, мне так кажется.

СУДЕЦ: Нет, ну как же? Ведение концертов - это тоже дикторская работа. Сейчас все стали ведущими. А это надо уметь. Не каждый из них умеет вести. Свободно выходить на сцену и говорить: "Ну что, чуваки, давайте споем. Ручки вверх, ручки-ножки вниз" - это не ведение. Раньше был конферанс. Правда? Тоже этому учили.

СТАХОВСКИЙ: Конечно. Талант был у некоторых.

СУДЕЦ: И учили, и талант. А потом нас учили вести. Нас учили в первую очередь любить зрителя - и на экране, и в зале, а не любить себя на сцене или на экране. Сейчас, к сожалению, очень многие этого не понимают и любят себя. Звездность. Нам-то говорили, что вы никакие не звезды, поскромней, поскромней, поскромней. И правильно говорили. А мы были звезды почище и покруче, чем сейчас.

СТАХОВСКИЙ: Конечно, в этом-то никто и не сомневается. Татьяна Александровна, у нас есть в "Школьной анкете" рубрика, которая называется "Секрет".

СУДЕЦ: Интересно!

КУЗЬМИНА: Любите сюрпризы?

СУДЕЦ: Люблю.

СТАХОВСКИЙ: Но это хорошие сюрпризы. Суть очень проста. Гость, который у нас был в этой программе неделю назад, задает вопрос нашему следующему гостю, совершенно не подозревая, кто это будет. И вот сейчас вопрос от нашего предыдущего гостя.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я - Екатерина Рождественская. У меня к вам вопрос: кто вы и чего хотите?

СУДЕЦ: Катя! Дело в том, что с Катей Рождественской у нас была фотосессия, и я ее обожаю. Как она работает необыкновенно! Просто она необыкновенная. Кто я? Я - Таня Судец. 29 мне внутри. Вот… Я не скрываю свой возраст, но по ощущениям мне 29, я и умру 29-летней. Молодая, красивая, умная. Ничего не надо. Просто хвалюсь.

КУЗЬМИНА: Вы до сих пор катаетесь на горных лыжах?

СУДЕЦ: Я каталась, да. Но, в общем-то, сейчас так получается, что я не могу просто туда ездить. Во-первых, у меня нет уже экипировки. Хотя меня моя подруга Ирочка Пащенко все время зовет, она до сих пор катается. Это моя учительница горнолыжная. Ой, она вообще катается! Я считаю, что на нее нужно молиться. Она годилью ходит, представляете?

СТАХОВСКИЙ: Кем она ходит, простите?

СУДЕЦ: Годилью вот так вот ходит! Что ты! Ты же ничего не знаешь.

СТАХОВСКИЙ: Я ничего не знаю.

СУДЕЦ: Я ее обожаю. Она до сих пор катается. Вот я, может быть, на следующий год с ней поеду все-таки. Денег накоплю и поеду.

КУЗЬМИНА: Да уж, пожалуйста.

СТАХОВСКИЙ: Что самое сложное в вашей работе?

СУДЕЦ: Что самое сложное? Не знаю. Наверное, оставаться собой. Не выпендриваться, быть самой собой. И, как бы тебе сказать-то, не то что не расстраивать слушателей и зрителей, а чтобы тот образ, который они как-то в себе создали про меня, чтобы я их не разочаровывала.

СТАХОВСКИЙ: И самое сложное - не выпендриваться, потому что иногда хочется выпендриться?

СУДЕЦ: Нет, мне не хочется выпендриваться, никогда не хотелось.

СТАХОВСКИЙ: Везучая вы женщина. Мне вот хочется иногда выпендриться так!

СУДЕЦ: Ну и что? Ну выпендрился ты, и что дальше?

СТАХОВСКИЙ: Так вот я понимаю, что толку-то никакого.

КУЗЬМИНА: По крупицам создает образ и не может себе теперь этого позволить. А это два разных человека - тот образ, который был на телевидении, и тот образ, или тот человек, которым являетесь вы?

СУДЕЦ: Абсолютно один и тот же.

КУЗЬМИНА: Как вы считаете, это хорошо?

СУДЕЦ: Дело в том, что, когда мы выходили на экраны, мы - это были мы. И не надо было ничего из себя придумывать. Потому что нас любили за то, какие мы есть. А потом экран, камера, она же как рентген, она просвечивает тебя насквозь, и там не скроешься. Если ты глупый и дурак, там всё видно, ни за какими фразами не скроешься.

КУЗЬМИНА: Но некоторым телеведущим сейчас удается.

СУДЕЦ: На короткое время. Всё в глазах, всё на лице. А если роль какую-то играть в театре, в кино, - да, конечно, там эта игра идет. А так себе дороже получается. Понимаешь, вот сидишь, выпендриваешься, а сам думаешь: когда же это всё закончится-то?

СТАХОВСКИЙ: Татьяна Александровна, есть какая-то историческая эпоха, в которую хотелось бы съездить на недельку в отпуск, посмотреть, как это было на самом деле?

СУДЕЦ: Хотелось бы, хотелось бы. Знаешь, когда ходили вот в этих платьях, в кринолинах…

СТАХОВСКИЙ: То есть это какой-нибудь восемнадцатый век?

СУДЕЦ: Да, я люблю вот эти платья.

СТАХОВСКИЙ: Балы…

СУДЕЦ: Да, мне это всё безумно нравится. Знаешь, когда надеваешь длинное платье концертное, сразу же хочется спинку выпрямить, носик поднять, чтобы была такая вся из себя – ах! Но опять же, оставаясь сама собой.

СТАХОВСКИЙ: То есть поиграли немножко, на бал съездили, и всё, домой.

КУЗЬМИНА: Есть профессии, обладатели которых вам кажутся самыми счастливыми людьми на свете?

СУДЕЦ: Я считаю, что я счастливая на свете, потому что у меня такая профессия уникальная, которая мне очень много дает. Во-первых, понимаете, чтобы быть на уровне того мнения, которое о тебе создают, надо много знать. Надо много уметь.

СТАХОВСКИЙ: Знать в смысле кругозора?

СУДЕЦ: Конечно, конечно. Надо много уметь. Например, когда у нас была передача "Умелые руки" и надо было учить детей вязать крючком, я не умела, я вязала так чуть-чуть. Я пошла курсы закончила. И мне это потом помогло. Когда было плохо материально, то я ходила преподавала в ДК в Реутово и в институте имени Баумана.

СТАХОВСКИЙ: Вязание крючком преподавали?

СУДЕЦ: Да, да.

КУЗЬМИНА: А есть еще что-то, что за время работы на телевидении пришлось научиться заново делать? Ну, не заново, а вообще научиться?

СУДЕЦ: Говорить правильно.

КУЗЬМИНА: Это понятно.

СУДЕЦ: Даже не знаю, еще что. Слушать. Уметь слушать. Я считаю, самое важное – это уметь слушать.

СТАХОВСКИЙ: Я очень надеюсь, что мы вас сегодня не разочаровали, выслушав от начала до конца.

СУДЕЦ: Да нет, конечно. Лишь бы я вас не разочаровала.

КУЗЬМИНА: А приходите к нам еще.

СУДЕЦ: Да приглашайте.

КУЗЬМИНА: Вы про еду любите разговаривать?

СУДЕЦ: А то!