Профилактика О кино

КУЗИЧЕВ: Итак, друзья, мы, не сочтите это такой фигурой речи, формальной вежливостью, мы счастливы приветствовать нашего гостя, мы правда очень рады, Сергей Александрович. У нас прямо, знаете, такой мем появился в нашей программе. Я все время говорил, что вот когда к нам придет Соловьев, я спрошу у него: где "Асса-2"? Раньше я добавлял "блин", а потом перестал, просто так уже привычно говорил: ну что, Соловьев не пришел? - Нет. Сергей Александрович Соловьев у нас.

СОЛОВЬЕВ: Вопрос хороший. Здравствуйте.

ПОЛЯКОВ: С него и начнем. Здравствуйте.

КУЗИЧЕВ: Вот Сергей Александрович Соловьев у нас в эфире. Главный вопрос я вам задам: Сергей Александрович, где "Асса-2"?

СОЛОВЬЕВ: Во-первых, у меня дома она есть.

КУЗИЧЕВ: На кассете?

СОЛОВЬЕВ: Нет, она на этом самом, на диске.

КУЗИЧЕВ: Так.

СОЛОВЬЕВ: На самом деле она закончена давно, сдана давно, и она лежит на «Первом канале», ожидая своего часа.

КУЗИЧЕВ: А почему она так ждет своего часа? Что там такого?

СОЛОВЬЕВ: А потому что она…

КУЗИЧЕВ: Антисоветчина или что там?

СОЛОВЬЕВ: Нет-нет-нет. Там она была так сделана странно, она была… как бы я снимал параллельно две картины.

КУЗИЧЕВ: Я знаю, "Анну Каренину" и "Ассу".

СОЛОВЬЕВ: "Анну Каренину" и "Ассу" вторую.

КУЗИЧЕВ: Более того, я так понимаю, что действие "Ассы-2" происходит на съемочной площадке "Анны Карениной".

СОЛОВЬЕВ: Совершенно верно.

КУЗИЧЕВ: Я же читал…

СОЛОВЬЕВ: Да. Поэтому сначала вышла "Анна Каренина", а теперь, значит, думают они, каким образом определить "Ассу", как показать "Ассу" вторую, с тем чтобы для тех, кто не видел "Ассы" первой, было бы понятно, о чем там речь.

КУЗИЧЕВ: А там есть проблемы с этим? То есть если ты не смотрел первую "Ассу" (я-то смотрел!), то вторую смотреть сложновато? Нет?

ПОЛЯКОВ: Мне кажется, почти все смотрели, да в том-то и дело, и не одну тысячу раз.

СОЛОВЬЕВ: Я тоже смотрел первую, и у меня не было таких проблем. А для таких здравых людей проблема такая есть. Но я думаю, на самом деле всё это решится и решится нормально, потому что никакого, так сказать, злостного противодействия я не чувствую, это не тот случай. Это тот случай, когда, знаете, бывает просто неформатная картина, а бывает еще неформатная, неформатная, неформатная картина…

КУЗИЧЕВ: Ага, то есть даже для неформата она неформатная.

СОЛОВЬЕВ: Да, для неформата она тоже неформатная. Вот. Поэтому ее действительно трудно как-нибудь пихнуть, так сказать, чтобы она - "а это, оказывается, было вот так вот всё…"

КУЗИЧЕВ: Понятно. Но все равно, главное-то вы сказали, значит, дома у вас диск есть.

СОЛОВЬЕВ: Дома есть.

КУЗИЧЕВ: А может, спишете, нет?

СОЛОВЬЕВ: Конечно, мы можем договориться.

ПОЛЯКОВ: У нас же борьба с пиратством, никаких торрентов, нигде это не появится. Анатолий посмотрит.

КУЗИЧЕВ: У меня жена, во-первых, требует. Во-вторых, для нас это вообще… Ну ладно, чего я сейчас буду дифирамбы петь. Вы же сами знаете, что такое "Асса" была для моего поколения, мне сейчас 44 года. Это был ужасно специальный фильм…

СОЛОВЬЕВ: А вы не знаете, что такое "Асса-2" для моего поколения.

КУЗИЧЕВ: Ну что? А расскажите, кстати. Это манифест?

СОЛОВЬЕВ: Она мне значительно важнее, чем "Асса".

КУЗИЧЕВ: Почему? Почему?

СОЛОВЬЕВ: А так получилось. Я же не знаю, отчего так получается.

КУЗИЧЕВ: Нет, подождите. В "Ассе", там: "перемен требуют наши сердца". Всё понятно, стояли на пороге действительно новой реальности.

СОЛОВЬЕВ: Да, да.

КУЗИЧЕВ: Получили, покушали новую реальность. Так. Тот манифест понятен.

СОЛОВЬЕВ: Да. А вот что получили, что получилось, что получилось с людьми, которые получали, - вот это всё в "Ассе" второй.

КУЗИЧЕВ: То есть фильм грустноватый, судя по всему, потому что получили-то мы совсем не то, о чем пели.

СОЛОВЬЕВ: Можно назвать его ласково "грустноватый". Но лучше сказать, что гробовой.

ПОЛЯКОВ: А он?..

СОЛОВЬЕВ: Но он не гробовой на самом деле, он очень светлый и веселый. Но гробовой.

КУЗИЧЕВ: А как бы вы сказали…

СОЛОВЬЕВ: Светлый, веселый гробовой фильм.

КУЗИЧЕВ: Светлый, веселый гробовой…

СОЛОВЬЕВ: Формат - "неформат-неформат".

ПОЛЯКОВ: Какое интересное сочетание.

КУЗИЧЕВ: Диссидент в стане диссидентов. Я не помню, про кого-то так говорили, про какого-то диссидента.

СОЛОВЬЕВ: Ну, это да-да-да…

КУЗИЧЕВ: Послушайте, а если не киноязыком, которым, конечно, вы владеете блестяще, но на русском, который вы тоже неплохо, прямо скажем, понимаете, описать, что мы получили? Вот как вы скажете, что мы получили? Вы говорите: вот мы получили, поэтому фильм светлый, но… То есть вы тоже не удовлетворены, так сказать. Пели-то одно, перемены-то наши сердца получили, нате, вот вам перемены, вот вам новая реальность. А вот на русском скажите: что мы получили? Чего было не так?

СОЛОВЬЕВ: Ну, могу очень ясно сказать. Мы получили то, что мы получили. Яснее ничего не скажешь, вот именно мы получили то, что мы получили, во всем объеме.

ПОЛЯКОВ: А если бы мы говорили не для тех, кто живет в этой реальности и как-то может все-таки себе представить…

КУЗИЧЕВ: Для инопланетян.

ПОЛЯКОВ: Для инопланетян, вот прямо словами.

СОЛОВЬЕВ: Тогда нужно было бы… Инопланетяне, я не уверен, что они не выпивают.

КУЗИЧЕВ: Выпивают.

СОЛОВЬЕВ: Выпивают. Поэтому нужно было бы купить бутылку, значит, порезать закусь постольку, поскольку без поллитры тут не разберешься, с инопланетянами особенно, потому что они дикие, хоть они и ино-…

КУЗИЧЕВ: Хорошо, я с другой стороны зайду. Разочарование – есть такое чувство у вас внутри?

СОЛОВЬЕВ: Разочарование?

КУЗИЧЕВ: Разочарование.

СОЛОВЬЕВ: Нет, нет. Мне просто обидно. Всегда ведь обидно, когда оказывается, что ты дурак, вот это мне обидно.

КУЗИЧЕВ: А оказалось?

СОЛОВЬЕВ: Ну да, да, конечно, да.

КУЗИЧЕВ: А так не скажешь вообще просто…

СОЛОВЬЕВ: Да-да-да… Нет, ну это не глобально, не то что я вообще там с утра до ночи 20 лет был гробовым идиотом. Но бывали моменты, когда, конечно, была бы голова на плечах, было бы по-другому.

КУЗИЧЕВ: Тогда вы сейчас, наверное, чувствуете не разочарование, а скорее… вот стесняешься порой своего порыва, своего вот этого энтузиазма дурацкого…

СОЛОВЬЕВ: Я вам скажу так, стесняешься себя.

КУЗИЧЕВ: Да-да-да, себя!

СОЛОВЬЕВ: Это страшное дело, себя стесняешься, да-да-да. В принципе-то меня развел Михаил Сергеевич Горбачев, то есть я попал вот на эту разводку. И в этой разводке была своя колоссальная энергия, энергетический заряд, запас. Вот. Мы с Михаилом Сергеевичем сейчас даже в очень дружеских, хороших отношениях.

КУЗИЧЕВ: То есть вы ему не предъявляете?

СОЛОВЬЕВ: Нет-нет-нет, мы с ним очень подолгу и очень, как бы так сказать, разговариваем. Он мне подарил чудеснейшую книгу, причем книгу с дарственной надписью, книга "Стенограммы Политбюро", вот уже послеперестроечного, - это так интересно читать, просто необыкновенно интересная книга! И вообще он интереснейший человек.

КУЗИЧЕВ: Да?

СОЛОВЬЕВ: Да.

КУЗИЧЕВ: Ну, мы сейчас не будем про Горбачева, человек неоднозначный, судя по, в том числе, отношению наших слушателей, а мы транслируем волю их, ну и свой интерес тоже, конечно же. Неоднозначный, правда же?

СОЛОВЬЕВ: А я чего, я же не говорю, что однозначный, я говорю, что очень интересный…

КУЗИЧЕВ: Ну хорошо, да, да. "Очень интересный" - это не оценка, это, так сказать, просто констатация.

СОЛОВЬЕВ: Конечно, да, это констатация того, что интересно. Это Михаил Ильич Ромм, я учился у Михаила Ильича Ромма, он замечательно как-то… он уже к тому моменту, когда мы пришли, устал читать длинные лекции про "Войну и мир", про сцену Аустерлица, поэтому лекции его были ужасно краткие. Мы там целый день показывали какие-то этюды, что-то там вообще, там кто-то входил в Мадрид, значит: "Ну что, войдем в Мадрид?!" Шли по лестницам, лестницы падали, шпагой кому-то выкололи глаз… Всё, значит, это шло, шло, шло. Потом должна была быть итоговая лекция Михаила Ильича. Он сел на стол, он так садился на стол и ногой качал обычно, курил, долго молчал, потом сказал: "Ну что, ребята, когда интересно, то интересно, а когда уж неинтересно, то совсем неинтересно…" Затянулся и уехал домой.

ПОЛЯКОВ: Достаточно коротко и емко.

КУЗИЧЕВ: И долго потом студенты сидели в тишине?

СОЛОВЬЕВ: А мы долго сидели в тишине, да.

ПОЛЯКОВ: Может, вернется, еще что-то объяснит…

СОЛОВЬЕВ: Нет-нет-нет, мы не ждали, что он вернется и что-то объяснит, но мы как бы…

КУЗИЧЕВ: Думали?

СОЛОВЬЕВ: Да, да-да. Это вот как японское трехстишье.

КУЗИЧЕВ: Да, понятно.

СОЛОВЬЕВ: " Упала капля из носа. Видимо, дождь пошел. Жарко…" И думай чего хочешь.

КУЗИЧЕВ: Да-а-а… Сергей Александрович, мы еще вернемся к кино, а сейчас просто маленький бытовой вопросец. Вы к нам ехали с "Мосфильма"?

СОЛОВЬЕВ: Да.

КУЗИЧЕВ: А что вы там делали?

СОЛОВЬЕВ: На "Мосфильме" всегда есть чего сделать.

КУЗИЧЕВ: Вы же там что-то конкретное делали? Не просто ящики перетаскивали.

СОЛОВЬЕВ: Во-первых, там у меня офис.

КУЗИЧЕВ: Так, вот.

СОЛОВЬЕВ: Я, как всякий вообще благородный человек, езжу в офис, это абсолютную создает иллюзию твоей занятости, необходимости кому-то, делу…

КУЗИЧЕВ: Да и сам факт наличия, знаете, это тоже…

СОЛОВЬЕВ: Да, да. " Ты куда? " - " Я в офис". А офис не где-нибудь там, а на "Мосфильме" офис.

КУЗИЧЕВ: Красиво…

СОЛОВЬЕВ: И там написано: вот здесь офис. Это очень вообще дисциплинирует. Можно в этом офисе, между прочим, изнутри запереться на ключ, у меня чудесный там диван, можно лечь и спать целый день.

ПОЛЯКОВ: Ага, но в офисе.

СОЛОВЬЕВ: Да, но в офисе.

ПОЛЯКОВ: Для всех вы - в офисе.

СОЛОВЬЕВ: Как? Не для всех. Просто спрашивают: "А не видели его?.." – "Он в офисе".

КУЗИЧЕВ: Ага. И, строго говоря, вы действительно в офисе.

СОЛОВЬЕВ: Я действительно в офисе, я никому не вру. Это первое, что приятно. А во-вторых, там у меня есть еще очень приятное занятие: на канале "Культура" я делаю такую программу "Те, с которыми я…", и я снимаю на "Мосфильме".

КУЗИЧЕВ: А вот, простите, вопрос, наверное, будет идиотский, но куда же деваться. Для чего режиссеру офис? Или вы там не как режиссер присутствуете? Может, у вас какое-нибудь есть, я не знаю, ИЧП, ПБОЮЛ?

СОЛОВЬЕВ: Да, конечно… У меня ООО, БББ, ГГГ…

КУЗИЧЕВ: Ну правда, что режиссер в офисе должен делать? Расскажите.

СОЛОВЬЕВ: Как? Я же офисный человек. Как они называются? Офисная моль или как?

ПОЛЯКОВ: Планктон.

КУЗИЧЕВ: Офисный планктон.

СОЛОВЬЕВ: Да, офисный планктон, она же моль. Вот. Я в офис прихожу, и там у меня… Я же режиссер с очень широким спектром интересов, скажем так. У меня фестиваль "Дух огня" в Ханты-Мансийске, его же нужно делать, он же сам по себе не делается, его нужно делать. А делаю его не я один, а много людей. А когда много людей, время от времени нужно где-то собираться, пить чай, с чабрецом или без чабреца, зеленый или черный. У меня есть секретарь, который приходит и говорит: вам с чабрецом или без чабреца? Ну всё как в офисе настоящем! И все сидят, хлюпают чаем, значит, качают головами, и постепенно идет, значит, работа. А это, я вам скажу, очень серьезная работа. Вот каждый фестиваль, а их там больше чем десять штук, одиннадцать фестивалей прошло в Ханты-Мансийске, - это как картину поставить, вот точно такие же, так сказать, организационные затраты, это не бу-бу…

КУЗИЧЕВ: Понятно. Сейчас, извините, я к девочкам обращусь нашим. Девочки, значит, отныне спрашиваете: с чабрецом нам чай или нет? Покупать не надо, мы все равно будем отказываться. Ладно? Всё, спасибо.

ПОЛЯКОВ: Можно прямо громко в микрофон.

СОЛОВЬЕВ: А у вас там офис?

КУЗИЧЕВ: Ну, какой-никакой…

ПОЛЯКОВ: Какой-никакой офис.

СОЛОВЬЕВ: Ну, как у меня, у меня тоже какой-никакой…

ПОЛЯКОВ: А фестиваль, который проходит в Ханты-Мансийске, "Дух огня" - какая его направленность? Извините за незнание.

СОЛОВЬЕВ: Направленность его очень простая. Значит, мы действительно отыскиваем по всему миру постольку, поскольку у нас такая довольно серьезная команда, там Плахов, допустим, ведет, программный директор фестиваля, и Зверева, они по всему миру ищут наиболее интересные дебюты за последний год, дебютные картины, по всему миру. Причем мы не делаем так: нам нужны только свежие, неизвестные, вы сейчас все охнете и ахнете от того, что вы сами не знали… Нет, они ищут картины, которые уже показаны, дебютные картины. А наши ребята привозят, значит, свою продукцию за последний год. Причем мы это делаем сознательно, так сказать, для того чтобы наши ребята понимали, чего они значат в контексте мирового кино - а видно очень хорошо - и что значит мировое кино, так сказать, в нашем сейчас сознании.

КУЗИЧЕВ: То есть можно это в какую-то формальную… не знаю, как сказать, конструкцию? То есть в контексте мирового кино, ребята, вы пока…

СОЛОВЬЕВ: Да, да.

КУЗИЧЕВ: Можно так сказать? Или, наоборот, сказать: вот, смотрите…

СОЛОВЬЕВ: Да, да. И наоборот: смотрите-ка, мировое кино рядом с вами… ой-ой-ошеньки… Нужно им как-то помочь материально и так далее.

КУЗИЧЕВ: А, да?

ПОЛЯКОВ: Так как дела-то обстоят в конечном итоге?

СОЛОВЬЕВ: Хреново. В мировом кино хреново.

КУЗИЧЕВ: А в нашем?

ПОЛЯКОВ: А в нашем? Хуже?

СОЛОВЬЕВ: Еще хреновее.

КУЗИЧЕВ: Вот! Хотя что значит это "вот", я не знаю…

СОЛОВЬЕВ: Да, еще хреновее. Но и там хреново, объективно хреново.

КУЗИЧЕВ: Слушайте, а вот итоги Венецианского фестиваля подтверждают ваше предположение о том, что в мировом кино всё хреново? Потому что получил первую премию документальный фильм. Бертолуччи всех, как он и обещал, удивил, но люди все, я так понимаю, в шоке, и даже кто-то из членов жюри не вышел на эту самую презентацию, говорит, что нет, я с такими на одной сцене, так сказать, объявлять это не буду.

ПОЛЯКОВ: Явно они сильно все перессорились.

СОЛОВЬЕВ: Да. Черт его знает?! Я, как-то так исторически сложилось, что я уважительно отношусь к Венецианскому фестивалю. Я там три раза был членом жюри, не знаю, сколько раз я картины свои показывал, я даже картину "Спасатель" монтировал в будке киномеханика в Венеции. Причем у меня было очень смешно с этим, со "Спасателем". Всем вырезали что-то из картин, а мне добавляли.

ПОЛЯКОВ: Из других?

СОЛОВЬЕВ: Нет, из своих. Говорили: ты вот еще сними вот это, еще сними… тут зритель напугается, тут он вообще с ума сойдет, тут ты неясно акценты…

КУЗИЧЕВ: А кто это говорил, кто вам может советовать?

ПОЛЯКОВ: Кто может режиссеру вот так?

СОЛОВЬЕВ: Ну что вы, советские времена! Да кто угодно там мог…

КУЗИЧЕВ: А-а-а, ну конечно, да.

СОЛОВЬЕВ: Кто на улице попадался, тот и советовал.

КУЗИЧЕВ: Понятно.

СОЛОВЬЕВ: Вот. И я, значит, всё это вставлял-вставлял, но я вставлял так, чтобы в любой момент это было всё можно вырезать назад.

ПОЛЯКОВ: Безболезненно для картины в целом.

СОЛОВЬЕВ: Да, да. Он всё видел, киномеханик Венецианского фестиваля, он видел всё. Но он не видел такого режиссера, который принес ему 0,75, огромную бутылку "Сибирской" водки и сказал: давай сейчас сядем, помонтируем. Это уже 20 минут до просмотра осталось. Он говорит: как помонтируем? Я говорю: есть у меня тут такие вещи. Значит, смотри, вот отсюда режь досюда режь, отсюда режь досюда… Он так: а-а-а… Отсюда режь досюда режь… Потом он говорит: а можно отпить немножечко? Я говорю: ну, немножечко, потому что это очень творческий процесс. Мы там срезали большой кусок картины и показали, и всё было аля-баля…

КУЗИЧЕВ: Да? Так, подождите, но вернемся к текущему. Вы начали с того, что с уважением относитесь, у вас особые отношения. Прокомментируете как-то вот эти призы?

СОЛОВЬЕВ: Вы знаете, хреново, я еще раз скажу, хреново дело. Потому что каждый фестиваль, там 15-летней давности, 20-летней давности, он всегда приносил какое-то, ну скажем так, даже можно сказать, новое миропонимание, эстетическое миропонимание…

КУЗИЧЕВ: Понятно, новая эстетика, новые формы…

СОЛОВЬЕВ: Да, эстетическое миропонимание, понимаете? Там привозил Антониони картину, и действительно все обалдевали и дурели. Там даже, уже когда умер Висконти, показали пятисерийный вариант "Людвига", пять серий, это какое-то немыслимое количество часов шло. И всё это воздействовало на сознание. А сейчас, к сожалению, ну за исключением Ханеке, картина "Любовь"…

КУЗИЧЕВ: Понравилось вам?

СОЛОВЬЕВ: Да. Ну как? Это картина, это картина, она… "нравится - не нравится, спи, моя красавица…" Так сказать, это картина, это режиссер этой картины, это актеры, это не фуфло. А здесь, в общем, к сожалению, захлебываются в грудах фуфла. И в этом фуфле, так сказать, отыскать что-то человеческое… Хотя сейчас вот появилось поколение кинокритиков, наших кинокритиков, исключительных молодых людей с головой. Вот это вот удивительно.

КУЗИЧЕВ: Но они же кино не снимают, а обсуждают.

СОЛОВЬЕВ: А нет, они даже не обсуждают, нет, они кино любят. Это совсем другое, это не обсуждают. Они кино любят и понимают, понимаете? Это новая, совершенно новая формация.

КУЗИЧЕВ: А вы кого-то конкретно имеете в виду? Или там их целое созвездие?

СОЛОВЬЕВ: Ну, конкретные есть люди, есть не конкретные. Во всяком случае, я сейчас начинаю новую картину делать, чтобы я с кинокритиком, с киноведом советовался, допустим: вот, смотри, как мне поступить, кто сейчас в мире из операторов вообще, так сказать, крутой и стоит ли с ним связываться? Он говорит: да, есть такие крутейшие операторы, но у них какая-то странная тенденция в мире. Я говорю: какая? - А самые крутые операторы, им за 60 лет. Потому что вот они соображают по-настоящему. - Да? - Да. - А я даже не знал. - А на, я тебе дам кусочки из картины… Я смотрю: ё-моё, он правду говорит, соображают, соображают… А одному там 70 с лишним лет. Я говорю: ну, это, наверное, уже, так сказать, такой экстрим. Он говорит: да нет, он нормальный, он нормальный, просто его трудно уговорить, у него там деньги есть, он всякое фуфло вообще не снимает, не ведется, а снимает только, так сказать, то, что ему нравится. - А сколько ему? - 74. - Да? А как мне с ним связаться? - Он говорит: да я свяжу… То есть это совершенно новая формация кинокритиков. Вы про такое слышали когда-нибудь?

КУЗИЧЕВ: Нет.

СОЛОВЬЕВ: Не слышали. Вот и я не слышал и не видел, я уж сколько их видел…

КУЗИЧЕВ: А почему так? Откуда, что это за странный феномен, что вдруг появилось целое поколение, как вы говорите?

СОЛОВЬЕВ: А никто же не снимает, понимаете? Никто не снимает. Они замечательные. Любовь к кино - это такая уже, что ли, органическая любовь, понимаете, это такая невыдуманная любовь.

КУЗИЧЕВ: Понятно.

СОЛОВЬЕВ: Когда тебе начинает нравиться этот лучик серебряный, в котором там человечки бегают, понимаешь, и потом, значит, между человечками что-то начинает происходить, они там пуф-пуф, тра-ля-ля… в это дело влюбляешься, и без этого не можешь жить. И вот снимающих кино очень мало сейчас, мало, но есть, тоже есть.

КУЗИЧЕВ: Нет, конечно, есть, но вообще парадокс такой…

СОЛОВЬЕВ: Но вот эти ребята, которые… Это же, между прочим, вся новая волна французская в свое время - Трюффо, Годар - это они себя называли: "мы - дети синематеки". Они - дети синематеки. Был в Москве удивительный, уникальный культурный институт - это шесть залов или пять залов Музея кино. Это было лет десять тому назад, пятнадцать. Я во ВГИКе время от времени, раз в пять лет, принимаю экзамены, приходят ребята новые на режиссерский факультет. Приходят, ну просто часть приходит чистых зомби, причем таких зомби совершенно нового класса, зомби из Интернета такие, совершенно интернет-зомби, это совсем такие просто дикие. И причем они чем больше из Интернета, тем диче. Вот. И вдруг приходит какой-нибудь нормальный человек, который говорит какие-то нормальные вещи, и я понимаю, что он кино любит.

КУЗИЧЕВ: Продолжаем разговор. У нас сегодня огромная творческая удача - Сергей Александрович Соловьев у нас в гостях. Итак, среди интернет-зомби с пустыми глазами вдруг появляется человек, который… Я правильно же трактую? Который любит кино.

СОЛОВЬЕВ: Да, правильно, да. Который любит кино, приходит человек, который любит кино. И я вдруг начинаю понимать, что это за человек, что он никакого отношения к зомби… Откуда он? Он - воспитанник этих пяти залов, пяти залов Музея кино, которые закрыли, понимаете? Сказали: да на фиг, у нас больших залов, форматных много, и там можно столько нажраться попкорна, что стошнит просто, так сказать, от счастья. А в этих пяти залах, вот представляете себе, приехал Годар сюда, к директору музея Клейману, и привез из дома комплект долби-стерео-сурраунд, еще когда не было, установил в одном из залов и уехал, никто у него не брал ни интервью никаких…

КУЗИЧЕВ: Просто сам?

СОЛОВЬЕВ: Просто сам по себе, потому что он понимал, что это…

ПОЛЯКОВ: А что это за шаг такой?

КУЗИЧЕВ: Ну, потому что это важно, это нужно.

СОЛОВЬЕВ: Это дело, это дело, это не фуфло, это дело. Годар тоже любит, понимаете, он тоже любит кино, в этом всё дело. Поэтому вот такие люди, на таких людей надежда.

КУЗИЧЕВ: Видишь, какой парадокс, Леша? То есть сейчас хороших критиков больше, чем хороших режиссеров.

ПОЛЯКОВ: Это очень странный парадокс. А почему?

КУЗИЧЕВ: Это парадокс.

СОЛОВЬЕВ: Нет, опять, их не то что там толпа, их не толпа…

КУЗИЧЕВ: Но их есть.

СОЛОВЬЕВ: Их есть, и они качественно иные. Они ничего не критикуют, они - специалисты по любви к кино, понимаете? Это совсем другая песня.

ПОЛЯКОВ: Почему? Ну вот есть хотя бы какие-то предположения, почему так произошло? Вы как человек, который ищет…

СОЛОВЬЕВ: А я сказал.

КУЗИЧЕВ: Мы же спросили, он сказал же: снимают мало…

СОЛОВЬЕВ: Снимают мало, поэтому они смотрят всё.

ПОЛЯКОВ: Нет, снимают мало и плохо.

СОЛОВЬЕВ: Ну, я не скажу так. Снимают время от времени неплохо, время от времени хорошо, но ничего же не показывают, понимаете? То есть сказать, что я снял картину и ее увидят зрители, это чушь какая-то. Никто ее не увидит, никому она не нужна. Ну, вот в Ханты-Мансийске я, мы там стараемся за год собрать, чтобы их увидели. Но видят же только то, что в формате, в формате попкорна, понимаете, как-то это объединяется с этим внутренне. Потом там заказы, там, значит, менеджмент Соединенных Штатов Америки. То есть там сложившаяся система. И в эту систему, во-первых, не прорваться, а во-вторых, и прорываться не надо, все равно она утонет там в попкорне. А есть, вот я вам скажу, я в Париже, значит, был год назад, и вечером мучительно захотелось пива, мучительно, а там закрывается все очень рано…

КУЗИЧЕВ: Мне это чувство очень хорошо знакомо, Сергей Александрович.

СОЛОВЬЕВ: Да, очень захотелось. Я жил на Елисейских Полях, и закрывается все очень рано, и нету никакого пива. Я думаю: как мне напоминает…

КУЗИЧЕВ: Дожили!

СОЛОВЬЕВ: Дожили. Как мне это напоминает Советский Союз, когда в гостинице "Украина" на третьем этаже можно было со швейцаром договориться, что-то такое похожее. И я пошел, значит, искать это самое пиво и свернул в какой-то переулок у Елисейских Полей. Свернул, иду - ё-моё! На стене, освещенной светом лампочек, здоровый портрет Сокурова. И стоят какие-то люди у портрета Сокурова, стоят и что-то они беседуют между собой по-французски, как я понимаю, что-то они говорят. Я думаю: елки-палки, не дай бог, что-нибудь случилось, что это как-то они чего-то такое… И я пристал, значит, на своем этом ломаном… на ломаной фисгармонии, говорю: а чего там? Они говорят: ничего, здесь идут вот уже 10 дней все фильмы Сокурова, и мы, значит, ходим и смотрим все фильмы Сокурова.

КУЗИЧЕВ: И обсуждаем.

СОЛОВЬЕВ: И после этого мы их стоим тут обсуждаем. Ничего, ничего. Мы всегда вывешиваем того, кого мы обсуждаем, чтобы знать хотя бы…

КУЗИЧЕВ: Видите, как вы изумились. Потому что вот людей, которые так смотрят кино, конечно, их сейчас такое маргинальное меньшинство. Все жрут попкорн и смотрят совершенно другое.

СОЛОВЬЕВ: Вы знаете, вот это тоже…

КУЗИЧЕВ: Ну, это статистика, Сергей Александрович.

СОЛОВЬЕВ: Да статистика, я понимаю. Но есть статистика бабок - это одна, очень убедительная статистика.

КУЗИЧЕВ: Да.

СОЛОВЬЕВ: Статистика бабок - это самая убедительная статистика в мире, не поспоришь. Такая же история в Соединенных Штатах Америки. Я ехал на машине там, смотрю - у кинотеатра стоит толпа народу. А там либо они построены в очередь, когда, значит, блокбастер хотят посмотреть, и тогда, смотря где кончается очередь, у какого фонаря, уже продюсер делает себе галочку, сколько он бабок заработает. Это одно. А тут какое-то такое бурление, бурление. Я заинтересовался: что такое, чего они такого там смотрят? А они смотрят немые фильмы.

КУЗИЧЕВ: Да?

СОЛОВЬЕВ: Да, немые фильмы. В Соединенных Штатах Америки можно увидеть все что угодно, значит, огромнейшая индустрия: и попкорн делает, и фильмы делает, и там "цифра на цифре, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич…" Понимаете, всё там есть.

КУЗИЧЕВ: Понятно.

СОЛОВЬЕВ: Вот. Но им охота, им охота. Я говорю: и что это такое? А это кинотеатр, и каждый день они смотрят что-нибудь такое, чего не смотрят и что им нужно. Поэтому это тоже такая история, по бабочной статистике неубедительная, по статистике тенденции - страшно убедительная постольку, поскольку ну долго же это не может продолжаться.

ПОЛЯКОВ: Прослойка-то все равно маленькая…

СОЛОВЬЕВ: По бабочной - очень маленькая, а не по бабочной - очень даже не маленькая.

КУЗИЧЕВ: По бабочной - маленькая, да и, наверное, по качественной, по качеству вообще просто это супер…

СОЛОВЬЕВ: А по качественной я не говорю, по качественной вообще супер-дупер. Поэтому вот Бертолуччи, кроме всего прочего, я его знаю, он очень хороший зритель, он очень хороший зритель, ему обязательно нужно… Он замечательный режиссер в силу того, что он очень хороший зритель, ему обязательно нужно, чтобы было что-то такое в кайф. У меня была смешная история с Бертолуччи. Тонино Гуэрра (царствие небесное) отвез меня как-то, мы с ним вместе поехали, на Венецианский этот же самый фестиваль. И, естественно, не я, а Тонино Гуэрра там, значит, меня с кем-то знакомил. И я вдруг посмотрел как бы на себя со стороны - случайность это, никакая не закономерность, случайность. Смотрю: стоит такая компания, образовалась такая компания, в компании, значит, так: Тонино Гуэрра, жена его Лора, Бертолуччи, его жена Клер, Микеланджело Антониони, его жена и Стораро, такая компания, и я стою. Как я туда втесался? Это вообще одному богу известно и Тонино Гуэрра еще известно. И я вдруг увидел и говорю: ребята, стоп, обождите, я такой компании в жизни не видел, дайте я вас сниму хоть на телефон, хоть на что-нибудь сниму. У кого-то аппарат нашелся, я говорю: встаньте, я вас сниму просто… Это на улице, просто на улице. И я так: чик-чирик… И Бертолуччи говорит: должна быть хорошая у тебя фотка, я знаю даже подпись к этой фотке. Я говорю: какая подпись? Он говорит: на хрен никому не нужные боевые слоны. Вот это общее, понимаете, это общее чувство такое, это общее чувство того, что что-то заканчивается, но что-то начнется обязательно.

ПОЛЯКОВ: Можно? Я просто все-таки не понимаю до конца. Очень сильно уменьшилась аудитория картин, именно картин?

КУЗИЧЕВ: Да нет, она изменилась, аудитория, я думаю, люди изменились.

СОЛОВЬЕВ: Нет, люди изменились, конечно.

ПОЛЯКОВ: Просто людям не интересно?

СОЛОВЬЕВ: Нет, нет, нет.

КУЗИЧЕВ: Они другие просто, Лешка, они другие, просто совсем другие.

СОЛОВЬЕВ: Другие люди. Вы знаете, самая простая вещь. Вот бессмысленно, допустим, загонять в эти кинотеатры… Давайте напечатаем сейчас Германа последнюю картину и выпустим ее в "Октябре" в Большом зале - ничего, кроме лажи, не произойдет и оскорбления Лешиной, так сказать, памяти и самых лучших чувств. Лажа! Не пойдут те люди в эти большие залы жрать попкорн на Лешиной картине, не съезжается, не сходится! А вот если бы была система маленьких залов, маленьких клубов кино…

КУЗИЧЕВ: Слушайте, надо знаете что сделать? Надо Диме Ицковичу это посоветовать. Он же сделал в свое время, как называется эта сеть…

ПОЛЯКОВ: "35 миллиметров"?

КУЗИЧЕВ: Да нет, сеть кафе интеллектуальных, он ее придумал и сделал, "Пироги".

СОЛОВЬЕВ: Да, да.

КУЗИЧЕВ: То есть он совместил кафе и интеллектуальный типа досуг. Там такое кафе, совмещенное с библиотекой, со всеми делами. А почему не сделать такую же сеть концептуальных, интеллектуальных киноклубиков?

СОЛОВЬЕВ: Отвечаю на вопрос: обязательно сделаем, обязательно. И это должно быть разнообразие. Спилберг недавно сказал, Спилберг! Он говорит: у меня все время ощущение, что хорошие фильмы перемещаются в область элитарного кино, любые хорошие фильмы. Раньше у меня, говорит, была надежда, что хороший фильм можно показать в хорошем кинотеатре, придет хорошая публика и будет овация.

КУЗИЧЕВ: Ну да.

СОЛОВЬЕВ: Нет. У меня, говорит, ощущение, что они механически куда-то…

КУЗИЧЕВ: Любой хороший фильм, да?

СОЛОВЬЕВ: Любой хороший фильм, в котором есть что-то человеческое, хорошее, он перемещается, сам по себе перемещается в какую-то область интеллектуального… нет, элитарного потребления, элитарного потребления. Потому что, он говорит, кайф, который человек, любящий кино, получает сейчас от этого самого кино, он точно такой же, как кайф человека, который любит Малера, пойти в консерваторию, в филармонию и послушать еще в хорошем исполнении, еще в хорошем исполнении.

КУЗИЧЕВ: Да.

СОЛОВЬЕВ: Поэтому там что-то происходит, я не могу сказать что.

ПОЛЯКОВ: Массовый зритель тупеет? Ну давайте просто вещи своими именами называть.

КУЗИЧЕВ: Меняется, меняется, меняется, Лешка.

ПОЛЯКОВ: "Меняется" - это вы красиво вуалируете.

КУЗИЧЕВ: Подожди, а что значит - тупеет?

ПОЛЯКОВ: Зритель не понимает сложных…

КУЗИЧЕВ: А ты посмотри вокруг, Леша.

ПОЛЯКОВ: Ну, мы втроем здесь сидим.

КУЗИЧЕВ: Дело не в этом. Мир становится более совершенным, ну правда, объективно говоря.

СОЛОВЬЕВ: Да, да.

КУЗИЧЕВ: Поэтому, строго говоря, люди не тупеют, люди не тупеют, они просто в другую сторону меняются.

ПОЛЯКОВ: Я не говорю "люди" - зрители. Вот зрители - это некая прослойка людей, которая ходит в кинотеатры смотреть кино.

КУЗИЧЕВ: Между просмотрами кино они работают на предприятиях, создают те самые айфоны.

СОЛОВЬЕВ: Конечно, конечно.

КУЗИЧЕВ: Это те же самые люди. Люди не тупеют, они становятся совершенно другими. Раньше нужно было про духовность, а сейчас нужно про умение.

СОЛОВЬЕВ: Да, да.

КУЗИЧЕВ: Просто другие становятся, я думаю так.

СОЛОВЬЕВ: Да, во-первых. Во-вторых, значит… ну как? Вот я сам думаю: ё-моё… А там кто-то мне говорит: да не надо кино, что там, какие мысли, какая некоммуникабельность, что за чушь? Люди устали, люди хотят отдохнуть. А я сам иногда за собой замечаю. Я смотрю там этот самый ящик дурацкий, значит, перещелкиваю, и я думаю: а чего я ищу? Причем на одном канале идет что-нибудь, допустим, высокоинтеллектуальное, случайно там, и я его не хочу смотреть, я не хочу смотреть, потому что я устал. Я хочу там чего-нибудь найти на ТНТ, понимаете, где будут что-нибудь такое…

ПОЛЯКОВ: Жвачку какую-нибудь.

СОЛОВЬЕВ: Жвачку какую-нибудь. И у меня отключается голова. Это не значит, что я не люблю кино, потому что все равно я потом пойду на киностудию "Мосфильм".

ПОЛЯКОВ: А кто-то кроме этой жвачки ничего не употребляет.

КУЗИЧЕВ: Слушай, а может быть, действительно такой прессинг информации вокруг, что людям надо постоянно больше отдыхать, чем напрягаться.

СОЛОВЬЕВ: Конечно, конечно.

КУЗИЧЕВ: Информации больше стало вообще.

СОЛОВЬЕВ: Нет, я не злюсь, я понимаю все это дело, я понимаю. Но просто вот вы меня спросили: а что, Бертолуччи с ума сошел? Нет, устал как зритель, устал как зритель. Или ему нужна жеребятина, думаю, как и всем, или ему нужно что-то такое, чего он сам не может сделать, не умеет делать. А он может и умеет сделать всё, всё. Я думаю, что он гений, Бертолуччи - гений, понимаете?

ПОЛЯКОВ: Снимать плохое легкое кино не сможет просто.

СОЛОВЬЕВ: Да. Я тут недавно случайно посмотрел "Луну". Величайшая картина! А мы ее так, пропустили мимо. Я уж не говорю там "Под покровом небес", это всё абсолютно гениальные вещи, абсолютно гениальные, гениальное изображение. Стораро вообще… Сколько бы ни изобретали там цифровых, не цифровых, значит, еще каких-то - ничего со светом Стораро не сравнится.

КУЗИЧЕВ: У нас в гостях, напомню, Сергей Александрович Соловьев - режиссер, сценарист, продюсер. Просто я посмотрел как раз "Ассу-2", титры. Режиссер - Сергей Соловьев. Ладно. Продюсер - Сергей Соловьев. Хорошо. Автор сценария - Сергей Соловьев. И только композитор - Сергей Шнуров.

СОЛОВЬЕВ: Да-да-да.

КУЗИЧЕВ: Знаете что, сначала коротенькую формулу в завершение той темы, которую мы в прошлой части программы взяли. Я вот Леше, мы с ним что-то дискутировали туда-сюда про фильмы, я говорю: послушай, вот я сейчас знаешь почему редко хожу в кино? Я вдруг сделал страшное открытие, что если я не попаду на тот или иной фильм… Вот вы сейчас рассказывали с таким воодушевлением, с таким прямо чувством про какие-то фильмы важные. А я Лешке говорю, что вот я не схожу - и ничего не изменится.

ПОЛЯКОВ: В твоей жизни.

КУЗИЧЕВ: В моей жизни. Я вообще ничего не потеряю, и ничего не изменится.

СОЛОВЬЕВ: Абсолютно правильно.

КУЗИЧЕВ: В этом же ужас как бы, да? Поэтому можно не ходить, ничего не изменится. Фильмы такие, что вот они не рассчитаны на то, чтобы что-то изменилось в тебе. Вот это мое страшное открытие, в общем.

СОЛОВЬЕВ: Ну да. Вы знаете, во-первых, вообще, я думаю, не существует таких фильмов, которые что-то изменяют в тебе. Это не в изменении в тебе дело. Я помню, когда никто ничего вообще, так сказать, не мог в Советском Союзе посмотреть, во ВГИКе иногда, значит, воровали фильмы с фестиваля и показывали вгиковцам в шесть часов утра. Допустим, Бергмана или "Евангелие от Матфея" - величайшие фильмы, величайшие действительно фильмы. Мы вставали, вгиковцы, кто с похмелья, кто вообще не ложился, и, шатаясь от изнеможения, мы шли туда, во ВГИК, набивались в этот зал битком, как селедки, затихали и смотрели, скажем, "Евангелие от Матфея". Ну как? Что изменяет в тебе?

КУЗИЧЕВ: Что-то изменяет. А вы просто не знаете.

СОЛОВЬЕВ: Нет, нет.

КУЗИЧЕВ: Да, конечно.

СОЛОВЬЕВ: Вы знаете, я вам скажу, я на эту тему просто много думал. Дело не в том, что что-то изменяет, дело в том, что ты понимаешь, что есть другая жизнь. А это страшно важное понимание.

КУЗИЧЕВ: Я примерно то же имел в виду, просто немножко неуклюже выразился. Я это имел в виду, конечно.

СОЛОВЬЕВ: Другая жизнь, понимаете? И когда я вижу там всё, что у Пазолини происходит, вижу всю эту историю Христа, которая действительно происходит не в мифологическом пространстве, так сказать, извечно прекрасном…

КУЗИЧЕВ: А как бы в пространстве жизни.

СОЛОВЬЕВ: …а как бы в пространстве реальной жизни, и я понимаю, что есть другая жизнь, я ее вижу, я ее вижу, я ее осязаю. Вообще, понятие другой жизни - это на сегодняшний день, по-моему, важнейшее понятие. Потому что просто, так сказать, принять всё - ну да, вот так, ну да… И я, значит, буду теперь отдыхать, поеду в Турцию, сразу куплю четыре путевки, на четыре путевки у меня будет всё оплачено. Можно. Но это - эта жизнь. А есть другая жизнь. Она есть, она есть, понимаете?

КУЗИЧЕВ: Да, понимаю.

СОЛОВЬЕВ: Я вот иногда… там случайно на улице встретил Хамдамова, вот на мой взгляд, он абсолютно гениальный человек, совершенно, несмотря на то что он - мой соученик. И мы там поговорили, я не знаю, минуты три, и выяснилось, что оба мы торопимся, и с сожалением мы расстались. И я так еще посмотрел ему вслед и думаю: вот у человека есть другая жизнь, которой он живет, это фантастическое счастье! Фантастическое счастье! Не просто знание, что есть другая жизнь, а есть другая жизнь, которой ты живешь, есть другая жизнь, которую ты строишь. Потому что, когда ты снимаешь картину… я не такой уж, так сказать, фанат того, что каждые там два года я выпускаю картину, которая имеет общественный интерес. Не в этом дело. Дело в том, что, когда ты снимаешь картину, которую ты любишь, ты созидаешь свою собственную другую жизнь. И если эта другая жизнь твоя интересует еще каких-то людей, то это очень хороший процесс.

КУЗИЧЕВ: Понятно. Слушайте, а где зона - вы поймете наверняка мой вопрос, или я себе совершенно не так представляю этот процесс творческий, - где зона компромисса режиссерского? Она в технической сфере или…

СОЛОВЬЕВ: Ее нет.

КУЗИЧЕВ: Вообще нет?

СОЛОВЬЕВ: Вообще нет, вообще нет. Любой компромисс, любой компромисс, который нарушает…

КУЗИЧЕВ: Общую гармонию замысла. Вы же об этом?

СОЛОВЬЕВ: Общую, да… Понимаете, в кино, как и в любом искусстве, есть только один критерий - это эстетическая ценность. Эстетическая, никакая там ни общественно-полезная: перемен хотим, или не хотим перемен, хотим, наоборот, погрязнуть в стагнации…

КУЗИЧЕВ: Но песня-то эта звучала у вас…

СОЛОВЬЕВ: Я знаю. Я говорю про то, что это всё важно, но важно не то, что перемен хотим, а то, что Витя Цой это поет, понимаете?

КУЗИЧЕВ: Понимаю.

СОЛОВЬЕВ: А Витя Цой - это невероятный биологический выброс, понимаете, который… как вот тот самый инопланетянин, с которым без бутылки водки нельзя было разобраться ни в каких проблемах.

КУЗИЧЕВ: Да-а-а… Получается, каждый раз мы, смотря фильм, смотрим вас.

СОЛОВЬЕВ: Да.

КУЗИЧЕВ: Ну как бы изнутри.

СОЛОВЬЕВ: Да, да. И вот эта вся история, которая происходит с тобой, когда ты снимаешь картину, она не заключается в уточнении смыслов, она не заключается в уточнении реплик, она заключается в том, что, ребята, она существует, другая жизнь, она существует! Она для каждого из нас открыта, для каждого из нас открыта. Нам просто нужно в это верить и знать, и не терять в себе созидательный модуль для воплощения…

КУЗИЧЕВ: Не знаю, как вам удается не терять созидательный модуль, когда вы сами не то чтобы поставили диагноз, но, так сказать, охарактеризовали нынешнюю ситуацию с кино недвусмысленно.

СОЛОВЬЕВ: Ну, я недвусмысленно. Но я же здравый, надеюсь, человек, я понимаю, что это за феномен общественной жизни, я это понимаю. Ну хрен с ним, с феноменом! Феноменов много, я один, понимаете? Нужно обязательно, как бы ни складывался общественный феномен… То, что, так сказать, происходит, это общественный феномен. А есть другая жизнь.

КУЗИЧЕВ: А скажите, пожалуйста, возвращаясь к вашему рассказу о Горбачеве, скажите, политику имманентно свойственно быть интересным, просто потому, что он на самой вершине и озирает, так сказать? Или не каждый политик интересен?

СОЛОВЬЕВ: Вы знаете, я совершенно в этом ничего не понимаю.

КУЗИЧЕВ: То есть интересный человек - и ладно, а политик, не политик - другой вопрос.

СОЛОВЬЕВ: Да, вообще я ничего не понимаю. Говорят там, Горбачев - страшный тип, предатель, всех в ЦРУ, всех сдал…

КУЗИЧЕВ: Так, есть такая версия.

СОЛОВЬЕВ: Понимаете, я не понимаю, я не понимаю даже, о чем там речь. Я понимаю, что что-то они имеют в виду, кто-то кого-то куда-то сдал…

КУЗИЧЕВ: А вас вообще это не колышет ни капли?

СОЛОВЬЕВ: Нет, не колышет, не колышет.

КУЗИЧЕВ: Но Союза жаль хоть?

СОЛОВЬЕВ: Да не то слово! Не просто жаль, а это ужас какой-то, произошел просто ужас, понимаете? Сон, страшный сон, сон пьяного матроса - исчезновение Советского Союза, сон пьяного матроса.

КУЗИЧЕВ: Да? И на этом фоне вы с Горбачевым дружите?

СОЛОВЬЕВ: Нет, я без всякого фона. Просто мне дико интересно.

КУЗИЧЕВ: Просто интересно, да?

СОЛОВЬЕВ: Да, мне дико просто с ним… Ну еще бы, такой подарок - стенограммы заседаний ЦК…

КУЗИЧЕВ: Ну да, да, это очень круто.

СОЛОВЬЕВ: Там написано прямо: "Лигачев: До каких пор будем пить?"…

КУЗИЧЕВ: До завтра, отвечают матросы….

СОЛОВЬЕВ: Да, кто-то там отвечает. Нет, завтра бросим. И так далее, и так далее. Исключительная, потрясающая художественная вещь.

КУЗИЧЕВ: Понятно. Сергей Александрович, спасибо вам большое.

ПОЛЯКОВ: Спасибо большое.

КУЗИЧЕВ: Времени не хватило. Когда мы еще снова увидимся… Но вам прямо земной поклон, что выбрались к нам, что вырвались, проехались по Третьему… А это, друзья, похуже, чем кино снять, проехаться от "Мосфильма"…

СОЛОВЬЕВ: Это третья жизнь. Я про другую всё жизнь, а там третья жизнь, которая на Третьем кольце.

КУЗИЧЕВ: Спасибо вам большое. Счастливо и удачи вам!

ПОЛЯКОВ: Ждем "Ассу-2".

СОЛОВЬЕВ: Спасибо!