Профитроли Игорь Николаев

СТАХОВСКИЙ: Уже по начальной песне, которая открыла этот час в шоу "Профитроли" на "Маяке", мне кажется, всем понятно, кто у нас сегодня в гостях. Это Игорь Николаев. Здравствуйте.

НИКОЛАЕВ: Здравствуйте. Хотя песня новая, и тут надежда только, что тембр голоса, может быть, узнают или манеру сочинения.

СТАХОВСКИЙ: А стиль, а стиль как же?

НИКОЛАЕВ: Да, да.

КУЗЬМИНА: Нет, мы могли бы, конечно, спросить: друзья, как вам кажется, кто пел эту песню и получить-таки ответ правильный, да.

СТАХОВСКИЙ: Соцопрос на сайте, да. Варианты ответа, да. Ну что, продолжаем. Начинаем, как обычно, заполнять нашу "Школьную анкету". Игорь Юрьевич Николаев, день рождения - 17 января 1960 года. Правильно?

НИКОЛАЕВ: Абсолютно.

СТАХОВСКИЙ: Место рождения - город Холмск. Это Сахалин.

НИКОЛАЕВ: Да, это Сахалин.

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, а ведь мало, мне кажется, людей ведь знают, что вы с Сахалина.

НИКОЛАЕВ: Мне кажется, что много знают.

СТАХОВСКИЙ: Ну это же бог знает где!

НИКОЛАЕВ: Ну, мне главное, что все сахалинцы об этом знают, а это уже немало.

СТАХОВСКИЙ: У вас много воспоминаний о Сахалине осталось?

НИКОЛАЕВ: Конечно, как у любого человека, о своем детстве хранятся воспоминания в специально отведенном месте.

КУЗЬМИНА: Души?

НИКОЛАЕВ: Да, души, головного мозга, где-то там что-то все-таки это складируется. И потом, все-таки есть возможность время от времени посещать эти места. Хотя, понимаете, в свое время Геннадий Шпаликов написал: "По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайтесь в прежние места. Даже если пепелище выглядит вполне, не найти того, что ищем ни тебе, ни мне". Хотя я всегда нахожу то, что я ищу. Потому что, хотя у меня уже и родни там нет никакой, папа умер давно, в 81-м году, а мама давно-давно уже живет в Москве со мной. Но все равно остались друзья, с которыми мы играли в ресторане, когда мне было 14 лет.

СТАХОВСКИЙ: На Сахалине еще, да?

НИКОЛАЕВ: Да. И они продолжают играть в ресторанах, и это очень сильное впечатление - придти опять в ресторан и послушать, как они играют спустя много-много лет.

СТАХОВСКИЙ: Господи, воспоминания, наверное, конечно, ну должны просто захлебываться где-то внутри.

НИКОЛАЕВ: Ну, мы захлебываемся другим там, не воспоминаниями.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. Что тоже неплохо.

НИКОЛАЕВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: А вы помните, ну какое ваше самое первое яркое воспоминание из детства, ну то есть о себе, о том, что вот я, вот я есть.

КУЗЬМИНА: Я есть.

СТАХОВСКИЙ: Да.

НИКОЛАЕВ: Ну, есть какие-то. И много очень воспоминаний разных яркие, они же все яркие.

СТАХОВСКИЙ: Ну, самые ранние, вот какие-то детские.

НИКОЛАЕВ: Вы понимаете, что даже краски, это могло показаться, что краски в цветных художественных фильмах были ярче, чем в нынешних. А на самом деле ведь так оно и есть. Даже если сейчас очень взрослым взглядом посмотреть картины там "Кавказская пленница" или "Фантомас", они же сняты, и цветокоррекция намного ярче.

СТАХОВСКИЙ: Конечно. И пленка другая какая-то была.

НИКОЛАЕВ: Да, да. Но это так оно и есть, это не иллюзия зрения, так оно и есть.  И вся жизнь была ярче, мне кажется, детскими глазами. Очень много событий, которые навсегда в памяти у меня. Например, у нас есть такой драматический театр имени Чехова, сейчас он называется "Чехов-центр". Ну, сахалинцы думают, что он был всегда. Понимаете? Вот они родились, и он уже был. А я помню, как я его открывал, когда мне было семь лет, с моим отцом мы читали стихи Михаила Светлова "Гренада", я даже помню, как это звучит. В общем, это я, оказывается, открыл то здание, которое там вечно уже стоит, представляете? Чудеса! Ну и так далее. То есть вот то, что связано с Сахалином, это все незабываемо, потому что это делится на кусочки, на новеллы, и каждую из новелл я помню прекрасно.

КУЗЬМИНА: Есть какая-то музыка, которая переносит вас в ваше детство каждый раз, когда случайно вы ее где-то слышите?

НИКОЛАЕВ: Есть. А я с ней не расстаюсь. Ну что такое детство? Это, скажем так, это подростковый период, когда было увлечение разнообразной музыкой. Я-то коллекционировал серьезно пластинки, в основном классику, но из такой поп-музыки, рок-музыки у меня всегда у первого были пластинки, все эти Fireball и Deep Purple, не говоря уже...

СТАХОВСКИЙ: Папа привозил?

НИКОЛАЕВ: Нет, папа нет, о чем вы говорите? Это была работа в ресторане, а значит - деньги.

СТАХОВСКИЙ: Ну, мало ли. Но папа же был капитаном, ходил же в море одно время.

НИКОЛАЕВ: Нет, ну папа привозил разные джинсы и жвачки.

СТАХОВСКИЙ: Не до пластинок, понятно.

НИКОЛАЕВ: Ну, пластинки я сам себе покупал. Я имел такую возможность и имел такую страсть в этом. И потом, все-таки это был некий бизнес. Потому что когда у тебя оригинал диска… Ну, Emerson, Lake & Palmer  была не такая популярная музыка, она мне просто нравилась, и я ее до сих пор люблю больше любой иной музыки. А все-таки коммерческие пластинки, которые приходили, они же тиражировались на бабины, эта бабина была первой копией, а с этой первой копии уже тиражировали.

СТАХОВСКИЙ: Переписывали всем остальным.

НИКОЛАЕВ: Да. И это была неплохая, кстати, прибавка к жалованью к моему тогдашнему. И это было отлично, тем более, что делился хорошей музыкой, сам ее слышал несколько раз, потому что переписывал постоянно, магнитофончик-то крутился, музычка неоднократно повторялась. И поэтому... У нас были, кстати, и очень сильные любимые группы советские, группы советского периода, скажем так. Но до сих пор я считаю, что "Ой, рано на Ивана" и "Александрина" "Песняров" - это великие штуки, которые лежат в сокровищнице международной рок-музыки того времени, фолк, как хотите назовите. Но если Beatles сходили с ума, когда слушали "Ой, рано на Ивана", и что только они ни делали, чтобы только "Песняры" поехали с ними в совместный тур, то понятно, что это была серьезная штука. Особенно Харрисон, он просто был фанатом этого альбома "Песняров", о чем он и рассказывал. Ну, люди, любители, которые интересуются, они знают этот эпизод. Поэтому для меня три песни -  это "From The Beginning" Emerson, Lake & Palmer и "Александрина" - "Песняры". Ну и, конечно, это теперь же "The long and winding road" Beatles, но тогда это было видимо, произведение сложновастенькое для меня, хотя оно простое, симфо-поп такое, но, тем не менее, это сейчас я понимаю, о чем идет речь, что вот эта дорога наконец-то придет опять к твоей двери...

СТАХОВСКИЙ: А тогда это было просто круто, и все.

НИКОЛАЕВ: А тогда это было просто круто без объяснения причин. А мы пели на танцах опять же там Girl. Что мы пели-то?

СТАХОВСКИЙ: Романтичней, девочки, все как над, конечно.

НИКОЛАЕВ: Причем, на русском языке, конечно же.

КУЗЬМИНА: В русской транскрипции английские слова.

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да. А вы сказали, что вы с достаточно раннего возраста коллекционируете пластинки и классической музыки, и какие-то еще.

НИКОЛАЕВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас осталось что-то с тех, с древних коллекций?

НИКОЛАЕВ: Я сейчас... ну все же по спирали в жизни, и все совершает какой-то круг, это вопрос только к диаметру этого круга, насколько должно пройти много времени, чтобы  повторить ситуацию. Ну, вот опять я поставил себе великолепную "вертушку", теперь я ее заказал уже в Англии, она там коллекционная, штучная, ручной сборки. Но она, тем не менее, возвращает меня к тому периоду жизни, когда у нас был винил, и теперь он у меня снова есть. Ну, по дурости, конечно, половина коллекции была выброшена при переездах, но что-то я восстановил. И у меня есть любимый магазин "Амёба" в Лос-Анджелесе, где продаются...

СТАХОВСКИЙ: Где многое можно найти.

НИКОЛАЕВ: Ну, много подделок, конечно. Но там у меня есть уже и продавцы знакомые, ну и я сам разбираюсь в этом хорошо. Ну, там за пару долларов можно купить настоящий хороший диск и не поцарапанный, настоящий, порыться там надо, там надо рыться целый день, и найти пару-тройку пластинок за день - это хороший улов, если ты оттуда уносишь.

СТАХОВСКИЙ: Знаешь, это работа. Это шопинг такого класса...

НИКОЛАЕВ: Ну, это мое самое любимое местопрепровождение в Лос-Анджелесе, когда я приезжаю, я обязательно... Если мне надо там быть три дня, то я себе делаю четыре дня, чтобы один из дней обязательно там провести. Между прочим, там постоянно приходят потрясающие актеры большого уровня международного и завтрашнего дня, которые завтра будут мега-звездами, а сегодня они в этом магазине, просто в магазине без света, без сцены поют анплактовые концерты. Вот Элли Голдинг, даже Пол Маккартни там несколько раз выступал. Покупатели - те, которые вот так ковырялись в пластинках, вдруг они поднимают голову, а там стоит Пол Маккартни или стоит еще какая-то мега-звезда, и они просто поют в этом магазине, это кайф для них тоже. Я на пару концертов таких случайно совершенно попадал.

СТАХОВСКИЙ: Случайно попал. Игорь, можно личный вопрос?

НИКОЛАЕВ: Да. А до этого были какие?

СТАХОВСКИЙ: Это были такие общественные.

НИКОЛАЕВ: Общественно-политические?

СТАХОВСКИЙ: А сейчас лично для меня, в скобочках, потому что очень редко с кем удается об этом поговорить. Можешь назвать тройку ваших любимых академических композиторов?

НИКОЛАЕВ: Ну, сразу обижу тех, кто не в тройке. И потом, у меня нет любимых композиторов, как ни странно. У меня есть любимые сочинения, у многих композиторов есть удачные сочинения. И мое мнение может расходиться. Понятно, что Четвертая и Шестая симфонии Чайковского - это наиболее выдающиеся, а я больше люблю Пятую почему-то, хотя понимаю, почему люди любят, почему стала классикой Четвертая и Шестая, но это не мешает мне любить Пятую. Понимаете?

СТАХОВСКИЙ: Да. Так, ну вот, уже мы как-то ближе все равно.

НИКОЛАЕВ: Да. Ну и так далее. Ну, понятно, что без Чайковского никуда и никому, потому что Бах - это все-таки академизм и классика, хотя понятно, что...

СТАХОВСКИЙ: Но все равно кто-то любит у Баха, скажем чистую полифонию, а кто-то Бранденбургские концерты.

НИКОЛАЕВ: Ну, слушайте...

КУЗЬМИНА: А кто-то вас почти сейчас не понимает последние пять минут, есть и такие.

НИКОЛАЕВ: Нет, ну мы сейчас показали страшные знания, и Женя, и я, типа хочется переключить сразу радиостанцию после этого разговора...

КУЗЬМИНА: Можно другой вопрос?

СТАХОВСКИЙ: Поэтому я и сказал, что вопрос личный, да. Ну, хорошо, двигаемся дальше.

НИКОЛАЕВ: Нет, я расскажу, ну третьего-то композитора я должен назвать.

СТАХОВСКИЙ: Так.

НИКОЛАЕВ: Ну, невозможно не назвать... Кого, кого, сейчас кого третьего-то?

СТАХОВСКИЙ: Ну, кого бы?

НИКОЛАЕВ: Ну, я Баха... Нет, при чем тут Бах? Бах - это все-таки академизм, Бах - это больше глыба для меня, основа основ какая-то незыблемая, чем композитор как таковой, со своей метущейся душой, со своей непонятностью и так далее. Понимаете, о чем я говорю?

СТАХОВСКИЙ: Да.

НИКОЛАЕВ: Я говорю скорее куда-то в сторону Рахманинова, Прокофьева, вот в эту сторону.

СТАХОВСКИЙ: В романтические...

НИКОЛАЕВ: Ну, в эту сторону, да, да. Все-таки язык музыкальный более нервный, более современный, и в то же время мелодизм запредельный у того же Рахманинова.

СТАХОВСКИЙ: Да, согласен, согласен. Все, хорошо. Вера, пожалуйста.

КУЗЬМИНА: Я о житейском. Какие сны снились в детстве? Или, может быть, был сон, который повторялся, или просто запомнился надолго?

НИКОЛАЕВ: Слава богу, сны продолжают сниться время от времени. И я не понимаю, что такое цветные сны, потому что я не знаю, что такое черно-белые сны, понимаете, да? Ну, это все равно, что сейчас человеку рассказать, что есть черно-белый телевизор, где нет цвета. Но современный школьник или ребенок не понимает, как это, правда? Вообще сейчас говорить слово "цветной телевизор"  - это нелепо, потому что других не бывает.

СТАХОВСКИЙ: Других не бывает.

НИКОЛАЕВ: Да, и так же точно про сны. У меня не бывает черно-белых снов или каких-то там других. Ну, даже я не помню, есть ли там краски. Там все, как в жизни. Там может быть реконструкция событий, которые были в жизни, может быть, с неожиданного угла предстают те или иные персонажи, которые были у меня где-то в жизни на пути. Так называемые вещие сны меня никогда почему-то не посещали как-то, чтобы поразиться от себя, как от такой...

СТАХОВСКИЙ: Подумать: ничего себе...

НИКОЛАЕВ: Ванга в табуретке такая, да, которая...

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да. А как вы вообще относитесь к мистике? Ну, к каким-то таким элементам, которые есть в жизни: вещие сны, я не знаю, колдуны...

КУЗЬМИНА: Цыгане.

СТАХОВСКИЙ: Опять же, да. То есть что-то вот такое, может быть, потустороннее.

НИКОЛАЕВ: Ну, мне нравится это на уровне "Вечеров на хуторе близ Диканьки", там такое, что-то связанное с народными поверьями, вампирами и вурдалаками. Ну, это как сказки или как сочинения там Толстого того же, то есть или Гоголя, или там то, что сейчас модно, саги про вампиров и так далее.

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да.

НИКОЛАЕВ: Но когда начал быть модным так называемый ньюэйч и все начали читать эти книжки про апокалипсис и так далее, это не могло меня не затронуть, но я любил просто нагнетать напряженку и ужас на собеседников, рассказывая то про апокалипсис, то еще про там какие-то там вещи. Но в глубине души все-таки базис, он должен основываться на вере. А вера не предполагает суеверия. А то, что все остальное относится к сфере суеверия, это очевидно, вот. И поэтому вы должны выбрать...

СТАХОВСКИЙ: Либо одно, либо другое.

НИКОЛАЕВ: Или оглядываться на черную кошку, которая перешла вам дорогу, и три раза плевать через левое плечо, либо просто пойти в церковь, поставить свечку и делать это от души, тайно, не на показ и так далее.

СТАХОВСКИЙ: Да, понятно, понятно.

КУЗЬМИНА: Какие главные качества, которые, может быть, в вас открывают другие люди или знают о них, достались вам от ваших родителей?

НИКОЛАЕВ: Папа мой (царство ему небесное) был поэтом, членом Союза писателей, при жизни у него вышло пять поэтических сборников. Вот я уже после его смерти издал к его 70-летию последний сборник, собрание как бы сочинений, в Москве я его уже напечатал. И для меня это ориентир - ориентир духовный, творческий. У него ясный поэтический язык, и у него была потрясающая любовь моряков, он был поэт-маринист, в основном и те люди, которые ходили в море, а он тоже был моряк и ходил в море, это был их поэт, и они... Вообще в советские времена больше поэзия занимала место в душах простых людей, вот в частности моряков, они жили с этим, они знали наизусть стихи, и они просто запоминались, просто цитировались, были яркими, сюжетными. И он мне очень много дал, потому что тексты, которые я пишу к песням, я достаточно много написал текстов, они... Он меня научил, как вычленить фразу...

СТАХОВСКИЙ: Главное, фразу?

НИКОЛАЕВ: Которая потом пойдет и потом которая запомнится из песни. У меня, там не знаю, "две звезды,  две светлых повести" - это фраза, которая живет отдельно от песни.

СТАХОВСКИЙ: А "Мельница"?

НИКОЛАЕВ: Ну, "дельфин и русалка - не пара" или "пять причин" - это фразы, которые живут своей жизнью. Это, конечно, от отца, потому что поговорка - это не песня, это уже то, что люди берут себе в запас, в багаж свой словесный и потом пользуются этим, не ориентируясь на то, из какой песни это взято, абсолютно.

СТАХОВСКИЙ: То есть это становится самым главным, это становится фольклором.

НИКОЛАЕВ: Да, да.

КУЗЬМИНА:  А что касается мамы, про папу поговорили, а что досталось от мамы?

НИКОЛАЕВ: А от мамы - все остальное...

КУЗЬМИНА: Красота...

СТАХОВСКИЙ: Ум, красота, талант...

КУЗЬМИНА: Хозяйственность...

НИКОЛАЕВ: Мамочка у меня совершенно замечательный человек, она не просто, скажем так, моя поклонница, которая не пропускает ни одной передачи с моим участием, это понятно, это многие мамы этим занимаются. Но она, поскольку у нее ум такой аналитический, она все строит свою картину или свое видение, это все остается в голове, и потом делится со мной, то есть она живет этим.

СТАХОВСКИЙ: А критикует? Вот вы говорите, что она ваша поклонница в том числе. Говорит, что, Игорек, ну что ты такое тут написал?

НИКОЛАЕВ: Нет, нет, нет.

СТАХОВСКИЙ: То есть всегда поддерживала?

НИКОЛАЕВ: Нет... Ситуация же в том, что не только из музыки состоит жизнь, она состоит еще из самой жизни. И всякие перипетии в жизни, все то, что происходило в моей жизни и в ее жизни, мы же вместе переживаем, поэтому у нас такая общая неразрывная совместная пульсация, скажем так. Ну, я думаю, что меня понимают очень многие люди, которые взрослые, у которых, слава богу, живы мамы, все это понятно.

СТАХОВСКИЙ: Понятно, что очень многие люди в этой стране следят за вашим творчеством, и мы-то тем более, поскольку гораздо моложе. Я достаточно хорошо помню, и дома были и пластинки Игоря Николаева, а уж сколько раз в караоке я спел песню про "Айсберг", то это не загнуть пальцев, вы понимаете? Руки люди буквально целовали и просили повторить...

НИКОЛАЕВ: А как вы поступали с текстом припева "А ты такой холодный..."

СТАХОВСКИЙ: Да так и пел, ну что уж, конечно.

НИКОЛАЕВ: Пели "я такой холодный"?

СТАХОВСКИЙ: И "я такой холодный", и "ты такой холодный"... Уже было все равно в тот момент, в караоке, вы же понимаете, а уже тут совершенно неважно...

НИКОЛАЕВ: Да, да, точно.

СТАХОВСКИЙ: Хотел спросить: вы сами как-то вычленяете свои самые серьезные удачи? Знаете, вот как тот "Ай да  Пушкин, ай да сукин сын..." То есть, господи, как я вот здесь молодец! Какие-то свои самые яркие победы вы можете назвать?

НИКОЛАЕВ: Ну, победы определяются живучестью песни.

КУЗЬМИНА: Это можно вернуться к ответу с теми фразами крылатыми.

СТАХОВСКИЙ: Нет, ну смотри: то, что нравится людям - это одно. То, что нравится самому себе иногда, может быть совершенно другим.

НИКОЛАЕВ: Ну, мне жалко песен всегда недокрученных, которые никто не услышал.

СТАХОВСКИЙ: Песни, которые мы слушаем, это же вот новое всё.

НИКОЛАЕВ: Да, конечно, я обожаю все-таки показывать новые песни. Старые - и так все понятно, что они когда-то были, и есть места, где можно их послушать и даже спеть.

КУЗЬМИНА: А по-другому ощущается? Вы же сейчас слушали песню в радиоэфире, в каком-то... внутри уже процесса.

НИКОЛАЕВ: Внутри процесса, да. Я хотел бы сказать про эту песню, что это я написал на стихи Роберта Рождественского. Этого гениального человека давно нет среди нас, но видите как, рукописи-то не горят, стихи никуда не деваются. Вот мне Катя Рождественская дала сборничек стихов, я нашел стихотворение, и я спорил с моим другом композитором, который говорил, что вообще-то все тексты Роберта Рождественского уже использованы, на которые хоть что-то можно написать, уже все сделано и написано

СТАХОВСКИЙ: Уже все сделано, да.

НИКОЛАЕВ: И, конечно, он был страшно удивлен, что вот этот стишок... А почему? Потому что он был очень короткий, он в песню никак не вписывался. И я просто разложил это четверостишье, я несколько раз его повторил, сделал из него повторы, и получилась полноценная песня из очень короткого стихотворенья. Но главное, что фраза "Мы совпали с тобой..." Вот я когда-то придумал фразу "Я люблю тебя до слез". Вот мы с Игорем Крутым сочинили песню, и она стала большой песней для тех, кто хочет признаться в любви, просто спеть в караоке, хотя там всего пять слов в названии песни, и это не должно быть хитом: "я люблю тебя до слез", пять слов в названии песни не может...

СТАХОВСКИЙ: Длинно.

НИКОЛАЕВ: Это очень длинно. Но ничего страшного, как бы нормально.

СТАХОВСКИЙ: Все получилось, да.

НИКОЛАЕВ: Да, да. И здесь тоже четыре слова "Мы совпали с тобой", но тем не менее... Вот представляете, "я тебя люблю" или "я люблю тебя", "тебя я люблю" - эти три слова можно переставить как угодно. Но то же самое сказать "мы совпали с тобой" - это даже сильнее, и это отличное признание в любви. Мне кажется, что им будут пользоваться.

КУЗЬМИНА: А вы сами верите? Ведь многие люди ассоциируют не то что песни там с исполнителями, бывает такое, но люди начинают... Так, хорошо, из песен они черпают веру в то, что так бывает.

НИКОЛАЕВ: А так бывает, конечно. Конечно, любовь бывает. Я обожаю вот, например, свою жену, она у меня доказательство того, что любовь бывает. Вот и мы с ней совпали, это точно. Видите, как это стихотворение Роберта Ивановича нас встретило вдруг, спустя время.

СТАХОВСКИЙ: Легло на современность, да?

НИКОЛАЕВ: И оно абсолютно совпадает.

КУЗЬМИНА: А если человек не интересуется вашей личной жизнью, сквозь года, слушая песни, понять, в каком вы настроении находитесь и в душевном состоянии можно?

НИКОЛАЕВ: А зато он интересуется своей личной жизнью, этот человек. И если у него совпадает моя песня с тем, что происходит в его личной жизни, значит, все органично и прекрасно. И очень много людей насчитывали свои пять причин, которые у них, не мои. Мои пять причин - это мои, а у каждого человека есть свои пять причин, и по этой причине, в общем-то, эта песня становится личной.

СТАХОВСКИЙ: И всё все равно ляжет туда, где надо, конечно.

НИКОЛАЕВ: Да, да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: А вы боитесь быть неправильно понятным?

НИКОЛАЕВ: Нет, лишь бы хоть как-то, каждый по-своему меня должен понять или не понять. Если вслушиваешься в песню... А если не вслушиваешься, то относишь это к категории попсы сразу, и либо ты это принимаешь или нет. Но если ты... Я все равно считаю, что личность выше жанра. Понимаете? И я всегда уверен в том, что посредственность прячется за жанр. Вот если человек говорит: да я рок-музыкант, или я играю гранш, или я играю айрен-би... Значит, это неправильно. Он должен сначала иметь имя и фамилию, а потом уже его имя и фамилия должны говорить за него, о том, что он делает в музыке. Потому что Beatles делали все: они играли и рок, и кантри, и поп - всё.

СТАХОВСКИЙ: И романтические баллады, конечно, да.

НИКОЛАЕВ: Они все умели, и ничего страшного, они были больше, чем рок, больше, чем поп, понимаете? И Стинг больше, чем поп или рок. Кто это - поп или рок? У него есть то и другое, он просто большой человек, большой автор. И я уверен, что личность выше жанра, и человек может сделать то и другое, и третье, если это большая личность. А всегда большая личность способна на большее, чем формат, чем то прокрустово ложе жанра, в которое его определили.

КУЗЬМИНА: А если бы вы не стали музыкантов, если бы вообще не было этой специфической профессии среди людей, есть профессии, которые вам кажутся фантастическими?

НИКОЛАЕВ: Ну, во-первых, я ровно столько же музыкант сколько и поэт, поскольку у меня больше 200 песен стали очень большими песнями.

КУЗЬМИНА: А если не брать вообще всю эту сферу?

СТАХОВСКИЙ: Не творчество?

КУЗЬМИНА: Да.

НИКОЛАЕВ: Не творчество? Зачем же ее не брать? Я как-то ее взял раз и навсегда, и всё. Я в не творчестве себя не представляю.

СТАХОВСКИЙ: Ну давайте, хорошо, раз уж мы говорим и о ситуации в невозможности вне творчества, и коль уж мы заговорили о некоторых личностях, мне кажется, самое время вспомнить о нашей рубрике "Секрет", которая существует в нашей "Школьной анкете", суть которой очень проста. Человек, который приходи к нам в гости, вот был в прошлой программе, задает вопрос нашему следующему гостю, совершенно не подозревая, конечно, кто это будет. И сейчас, может быть, самое время для такого вопроса.

СУДЕЦ: Я - Татьяна Судец. И у меня такой вопрос. А что вы умеете делать руками?

КУЗЬМИНА: Татьяна Судец. Тетя Таня из "Спокойной ночи, малыши" - для тех кто не знает или не помнит, она была  на прошлой неделе  у нас в "Школьной анкете".

СТАХОВСКИЙ: Ну, как минимум, да, как минимум.

НИКОЛАЕВ: Руками я много чего могу делать, ну помимо игры на музыкальных инструментах. Левой рукой я могу подбрасывать мячик, правой по нему бить, это называется большой теннис.

СТАХОВСКИЙ: А по хозяйству?

НИКОЛАЕВ: Люблю гладить руками нашу собаку Зойку. Я тут недалеко от вас живу, поэтому буквально полчаса назад я этим занимался, своими руками.

СТАХОВСКИЙ: А она радуется...

НИКОЛАЕВ: Да, она радовалась, конечно.

КУЗЬМИНА: Как вы относитесь к временам года? Есть предпочтения? Или, например, как только наступает зима и осень, тоска, вы... Масленица в Майами.

НИКОЛАЕВ: Ну, не без этого. Во всяком случае, слава богу, что есть такая возможность - по своему менять климатические зоны. Ну, потом, для этого нужно иметь как минимум свободное время, для того, чтобы это делать, а все-таки это не близкий путь, чтобы летать туда просто на три дня или там на два дня, значит, надо выбрать хотя бы пару недель, а это сложно.

СТАХОВСКИЙ: Вас легко удивить чем-нибудь?

НИКОЛАЕВ: Ну, не знаю...

СТАХОВСКИЙ: Или по-другому: когда вы в последний раз были удивлены или впечатлены чем-то таким, что...

НИКОЛАЕВ: Женя, ну удивите меня чем-то, я тогда скажу: удивился я или нет.

СТАХОВСКИЙ: Я единственное, чем могу удивить, так это каким-нибудь бестактным совершенно вопросом, чего делать совершенно не хочется, если честно. А разозлить вас легко?

НИКОЛАЕВ: Скорее нет, чем да. Потому что у меня где-то накапливается что-то. Я не могу ответить злостью на злость. То есть я это все накоплю, потом я буду думать, через сутки я пойму, как надо было на самом деле ответить.

СТАХОВСКИЙ: То есть какая-то внутренняя рефлексия все время присутствует в жизни?

НИКОЛАЕВ: Да, да. Да, я потом пойму уже, что мне надо было сделать.

КУЗЬМИНА: Игорь, когда вы последний раз плакали?

СТАХОВСКИЙ: Ух!

КУЗЬМИНА: Ну, хорошо, я могу сказать, что не рыдали, но по крайней мере...

НИКОЛАЕВ: Когда я всплакнул последний раз?

КУЗЬМИНА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Скупая мужская слеза скатилась по щеке...

НИКОЛАЕВ: Ну, меня может тронуть вдруг внезапно какая-то ситуация, не знаю, я увижу какую-нибудь историю несправедливости в каком-то ток-шоу, там не знаю...

СТАХОВСКИЙ: Даже вот до такой степени, в ток-шоу?

НИКОЛАЕВ: Да, я могу увидеть у Андрея Малахова какую-то картинку жизни, которая меня взволнует. Да, я могу. Но художественные произведения меня не могут тронуть до слез почему-то.

СТАХОВСКИЙ: И никогда не могли? Ни фильмы, ни музыка?

НИКОЛАЕВ: Ну, только меня может тронуть до слез... Или меня трогает победа какая-то сквозь слезы в спорте или поражение.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это слеза гордости получается такая, да?

НИКОЛАЕВ: Или поражение, когда человек вот... ну, совершенно гениальный матч был Серены Уильямс с Азаренко в финале US Open, когда проиграла Азаренко, и мне было ее жаль, она была очень сильная и сильно играла.

КУЗЬМИНА: Ну вы таким образом разделяете внутренне ее к этому отношение?

НИКОЛАЕВ: Да. Одним словом, что я хочу сказать? Меня может очень взволновать сиюминутность происходящего. То есть я понимаю, что это не в записи, что это прямой эфир, что я... что вот сейчас она там плачет, на этом корте, и я вместе с ней в эту секунду нахожусь эмоционально...

СТАХОВСКИЙ: Процесс сопереживая.

НИКОЛАЕВ: Сопереживание эмоциональное, да. То есть если бы это я увидел в записи, запись меня не трогает. То есть я никогда не смотрю спорт в записи, я смотрю только прямые эфиры. Вот сейчас все пойдем смотреть Лигу чемпионов, и это будет прямой эфир. А если это будет повтор на завтра, я нет, я очень просто в Интернете посмотрю счет, и мне этого будет достаточно, потому что...

СТАХОВСКИЙ: Ну, важна сиюсекундная радость или счастье, понятно.

НИКОЛАЕВ: Ну вот у меня был очень большой друг, жаль, что он ушел из жизни, Михаил Исаевич Танич, он обожал смотреть спорт, футбол в основном смотрел. И он смотрел только прямые эфиры, то, что он как бы сидит на стадионе, и он, так же, как футболист, который бьет ногой по мячу в данную секунду, он не знает, с каким счетом закончится матч. И он, сидящий на диване у телевизора, не знает, и футболист не знает, они оба не знают. И поэтому ощущение, что...

КУЗЬМИНА: Ну, они ближе друг другу, как никогда.

НИКОЛАЕВ: Вот это ощущение прямого... Вы знаете, что происходит, например, в американских кинотеатрах, которые в основном всегда пустые, так же, как и наши, там сидят два-три человека всегда в зале. А знаете, когда у них аншлаг и записываются за несколько месяцев в кинотеатр и стоят очереди?

СТАХОВСКИЙ: Когда происходит что?

НИКОЛАЕВ: Когда происходит прямая трансляция либо спорта, это очень редко. Даже когда из Metropolitan Opera показывают прямую трансляцию оперы в хай дифинишен, а ты сидишь в городе Майами в кинотеатре в шортах и с попкорном и смотришь в прямой трансляции оперу, вы знаете, что невозможно попасть в кинотеатр, за несколько месяцев нет ни одного билета.

СТАХОВСКИЙ: Не говоря уже о Metropolitan Opera, да.

НИКОЛАЕВ: Вот что такое эффект прямого присутствия.

КУЗЬМИНА: И момента.

СТАХОВСКИЙ: В прямом, в самом наипрямейшем присутствии у нас сегодня Игорь Николаев.

КУЗЬМИНА: Есть что-то, что вы уже не успеете сделать?

НИКОЛАЕВ: Мне кажется, что пока человек не закончил свою жизнь, он может все успеть.

СТАХОВСКИЙ: И стать балериной?

НИКОЛАЕВ: Ну, если стать балериной не входит в мои планы. Ну, например, если бы в мои планы входило написать музыку к голливудскому блокбастеру или чтобы  мои песни спела такая-то или такой-то, там самый какой-то невероятный мега-артист, нельзя говорить, что это невозможно. Это возможно.

КУЗЬМИНА: А вы могли бы на спор вообще что-то такое глобальное, кардинальное с собой сделать, например?

СТАХОВСКИЙ: Это миф или реальность, чтобы у вас был какой-то спор в жизни, чтобы сбрить усы?

НИКОЛАЕВ: В этом ничего нет сложного, я это делал. Кстати, я делал это недавно, они у меня очень быстро выросли.

КУЗЬМИНА: Мы пропустили...

НИКОЛАЕВ: Да. Я это делаю в укромных местах, где сам процесс выращивания усов проходит без участия камеры.

СТАХОВСКИЙ: Ну а на спор-то это делали когда-нибудь, нет?

НИКОЛАЕВ: Между прочим, у меня есть фотография без усов, это я принимаю присягу без усов, и я стою с ружьем, на плацу и абсолютно без усов, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Ну а на спор-то вы делали это когда-нибудь?

НИКОЛАЕВ: Ну, не было такой ставки, еще не было хорошей.

КУЗЬМИНА: Чтобы интересно было.

СТАХОВСКИЙ: Понятно.

КУЗЬМИНА: А вы азартный человек?

НИКОЛАЕВ: Я азартный, да, конечно, азартный. Но я был азартным в смысле казино, но это у меня уже давно перегорело, вот. И не потому, что теперь у нас запрещено играть в казино.

СТАХОВСКИЙ: Ну, надоело просто...

НИКОЛАЕВ: Ну, это совпало, да, совпало с этим периодом, кстати. Это было для меня очень полезным толчком. Потому что сейчас, когда все равно ты ездишь по странам, где там все равно есть казино, но меня туда вообще никак не тянет.

СТАХОВСКИЙ: И слава богу.

НИКОЛАЕВ: Я считаю, что это не интересно, так же, как курить. Я не понимаю, как курить и как играть в казино.

СТАХОВСКИЙ: Ну и хорошо. Игорь, у нас есть буквально минута для того, чтобы вы могли сказать самые важные слова, которые хочется сказать. И мы послушаем обязательно какую-то песню сейчас, которая не какая-то песня, а какая-то для вас особенная песня.

НИКОЛАЕВ: Ну, я очень люблю эту песню, эта песня написана не мной, эта песня написана моей дочерью Юлией Николаевой.

СТАХОВСКИЙ: Как так, уже?!

НИКОЛАЕВ: И она исполнена моей супругой Юлией Проскуряковой. И она прозвучала в фильме "Провинциальная муза", где Юля Проскурякова сыграла главную роль. И там вообще-то много песен прозвучало, но эта мне вот нравится музыкантски.

СТАХОВСКИЙ: Особенно дорога.

НИКОЛАЕВ: Музыкантски она сделана отлично, и мне просто нравится эта работа.

СТАХОВСКИЙ: Дочь и слава, и музыку писала, да?

НИКОЛАЕВ: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Игорь Николаев был сегодня в нашей "Школьной анкете". Песня называется...

НИКОЛАЕВ: "Ты любишь".

СТАХОВСКИЙ: На этом мы сегодня и закончим. Спасибо вам большое, что пришли. Приходите к нам еще обязательно. Удачи в Лиге чемпионов! Вера Кузьмина и Евгений Стаховский. Пока!

НИКОЛАЕВ: Спасибо, ребята.