Профитроли Школьная анкета. Александра Захарова

СТАХОВСКИЙ: Шоу "Профитроли" по вторникам, как всегда, ударяется в воспоминания. "Школьная анкета" у нас. Сегодня у нас в гостях Александра Захарова. Здравствуйте.

ЗАХАРОВА: Добрый вечер. Спасибо, что позвали. А как вот так просто вы меня представили: Александра Захарова? А народная артистка, лауреат Государственных премий, лауреат премий правительства Москвы, премии Станиславского? Ну, как-то... Давайте снова, давайте.

КУЗЬМИНА: Женя не готовился просто. Женя, давай назад...

СТАХОВСКИЙ: Нет, я просто еще не успел. Можем отмотать немножечко, да.

ЗАХАРОВА: Давайте, снова. Это у нас не вышло, давайте снова...

СТАХОВСКИЙ: Здравствуйте. У нас в гостях сегодня Александра Захарова, народная артистка...

ЗАХАРОВА: Да, РСФСР. Жалко, что не СССР. Хорошо бы сейчас соединить, назад всех заставить вернуться и дать мне СССР...

СТАХОВСКИЙ: А вы хотели? А это важно?

ЗАХАРОВА: А вы знаете, кто-то из мудрых людей сказал, что к наградам можно относиться как угодно, но надо, чтобы они были.

СТАХОВСКИЙ: А, да, всё...

ЗАХАРОВА: Это приятно, на самом деле это очень приятно. И потом, я Государственные премии получила не за Клару Цеткин, а за Нину Заречную в спектакле "Чайка" и за Екатерину в спектакле "Шут Балакирев" по пьесе Григория Горина. И компания у меня была замечательная: я получала премии вместе с Инной Михайловной Чуриковой, Леонидом Сергеевичем Броневым, Олегом Ивановичем Янковским. Представляете?

СТАХОВСКИЙ: Да, ну вообще есть чем гордиться.

КУЗЬМИНА: Подождите секундочку. У этой истории есть другая сторона, когда Государственные премии даются кому-то совершенно, ну на твой взгляд, незаслуженно. И не дискредитирует ли эта система вручения каких-то наград сама себя, когда вдруг в ее номинантах появляются люди, которые...

ЗАХАРОВА: Александра Захарова...

КУЗЬМИНА: Да нет! Вообще. Мы же знаем, что не только Александра Захарова получает...

ЗАХАРОВА: Это неприятно, я надеюсь, что это кому-то неприятно.

КУЗЬМИНА: Ну, в общем, судя по вашему отношению, это приятно.

ЗАХАРОВА: Это приятно.

КУЗЬМИНА: И ты понимаешь, что это заслуженно, в общем, в целом, что работа хорошо была проделана.

ЗАХАРОВА: Я надеюсь. Ну, мне самой оценивать свою работу сложно. Но видите, как меня ценят...

СТАХОВСКИЙ: Видите, как хорошо...

ЗАХАРОВА: Видите, как все складывается.

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, но если сразу так вот сказать о ваших заслугах, хотя, по моему глубокому убеждению, самая главная заслуга ваша, конечно, в том, что вас любят зрители, а зрители вас любят, и это абсолютно точно...

ЗАХАРОВА: Спасибо, спасибо. Мне очень приятно это слышать.

СТАХОВСКИЙ: Да, но если уж говорить о серьезных вещах, то в прошлом году вы же получили еще и орден четвертой степени, по-моему, "За заслуги перед Отечеством".

ЗАХАРОВА: Да, да. Это было очень неожиданно и очень красиво, и для меня было очень значимо и приятно на самом деле. И я горжусь этим.

СТАХОВСКИЙ: И это прекрасно.

ЗАХАРОВА: И вот как хотите ко мне относитесь, я горжусь.

СТАХОВСКИЙ: Нет, ну мы горды за вас, во-первых.

ЗАХАРОВА: А я горда сама за себя...

СТАХОВСКИЙ: Да, и это прекрасно. Но тем не менее, Александра Марковна Захарова, коль уж у нас "Школьная анкета", день рождения – 17 июня. Это что у нас по гороскопу получается, Близнецы?

ЗАХАРОВА: Близнецы.

КУЗЬМИНА: Тысяча девятьсот... Я могу это сказать, зная, что Александра вполне нормально относится...

ЗАХАРОВА: Вы сейчас хотите сказать, сколько мне лет... Добрая, добрая... Зря я сюда пришла...

КУЗЬМИНА: А я пока еще не назвала... Так вот, к Близнецам вернемся, да?

СТАХОВСКИЙ: Да. Вы верите в гороскопы?

ЗАХАРОВА: Ну, наверное, если это точно как-то вычислено и сделано, и точно под тебя, с датой и со всеми цифрами, со временем рождения и местом, ну, возможно, да. Знаете, верю – не верю... "В электричество не верит, керосин палит..." Ну да, да, наверное, да, есть какие-то вещи, которые... Да, да, да.

СТАХОВСКИЙ: То есть любые такие... ну, вряд ли можно назвать гороскопы и астрологию мистической составляющей нашей жизни. А ежели пойти дальше и действительно поговорить о мистике?

ЗАХАРОВА: Куда сейчас клоните?

СТАХОВСКИЙ: Ну, я не знаю, колдуны, ведьмы, гадания по руке...

ЗАХАРОВА: Вы знаете, я вообще-то человек христианский, православный, верующий. Не могу сказать, что я очень воцерковлена, но я стараюсь обходить такие вещи как гадания, колдуны. Я вообще-то фаталист, я верю в судьбу, верю в то, что ничто просто так не происходит. Но вот так вот пойти к кому-то, я не советую обращаться к гадалкам.

КУЗЬМИНА: А были когда-то желания, были ситуации?

ЗАХАРОВА: Нет, не было у меня таких желаний, не было.

СТАХОВСКИЙ: Не было?

ЗАХАРОВА: Не было, нет, в жизни не было таких желаний.

СТАХОВСКИЙ: Ну, и слава богу. Может быть, это хорошо?

ЗАХАРОВА: Я надеюсь.

СТАХОВСКИЙ: Что были способы, ежели и были трудные ситуации, то с ними справлялись иначе.

КУЗЬМИНА: Очень хочется отправиться в наше детство.

СТАХОВСКИЙ: Давай попробуем. Какое ваше самое раннее воспоминание?

ЗАХАРОВА: Раннее воспоминание? Я совсем маленькая была, мы жили, это 4-й Монетчиковский переулок, я вообще родилась на Ордынке, Пятницкая, это Замоскворечье...

СТАХОВСКИЙ: Это же прекрасный район.

ЗАХАРОВА: Это прекрасный район. Сейчас, наверное, то, что у нас сохранилось, осталось еще, не успели снести, сломать окончательно. Это вы знаете что напоминает? Шмелева "Утро Господне"... Я не ошибаюсь в названии, да? "Утро Господне", по-моему.

СТАХОВСКИЙ: Есть вот такое, да.

ЗАХАРОВА: Да-да-да, это вот такое старое Замоскворечье. У нас четырехэтажный дом, в котором я жила в квартире, и мы жили: бабушка, мамина младшая сестра, отец, мама, я – все вместе в небольшой двухкомнатной (одна комната была проходная) квартире. А напротив фабрика "Рот-Фронт". Только эта фабрика была еще не надстроена, она была двухэтажной, красное кирпичное здание, и там все время пахло шоколадом, потому что утром завозили какао-бобы, но какао-бобы не попадали точно в оконце, куда их надо загружать, они рассыпались, и пахло шоколадом. Представляете?

СТАХОВСКИЙ: Бесконечно...

ЗАХАРОВА: А вот женщины, которые там работали, работники, они видели детей маленьких, гуляющих во дворике, и кидали в нас конфеты. А потом, помню, как я обнаружила на третьем этаже вот эти железные дверцы, это где вычисляют электроэнергию, вот эти шкафчики, и там, как-то я открыла, а там стоит кулек с конфетами. И я его заграбастала и принесла домой. Мне бабушка говорит: "Сань, ну ты знаешь что, ты так возьми немножко, а остальное оставь людям..." Потому что, ну что же, это кто-то себе припас, а ты вот так взяла и утащила...

СТАХОВСКИЙ: Что ж ты все заныкала? Конечно, да.

ЗАХАРОВА: Да, и это нехорошо. Вот такое вот детство. И я помню, глаза открываю, совсем маленькая, а мой отец пишет, сидит за столом и пишет. И написал он массу замечательных сценариев.

СТАХОВСКИЙ: Да, то есть папа за работой. А образ отца – всегда за работой?

ЗАХАРОВА: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Всегда папа работает.

ЗАХАРОВА: Или с книгой. Он бесконечное количество книг прочел и бесконечно читает. Или пишет. Пишет замечательные сценарии. И вот сейчас последняя наша работа театральная – это "Небесные странники". Это смесь Аристофана и Чехова, это такой захаровский спектакль, это только Марк Анатольевич Захаров мог перемешать Чехова -рассказ "Попрыгунья", рассказ "Черный монах" с Аристофаном, с какими-то такими наваждениями.

СТАХОВСКИЙ: Ох!

ЗАХАРОВА: И к нам приехал удивительный балетмейстер, хореограф и режиссер Сергей Грицай из Санкт-Петербурга, поставил удивительные танцы. Вы знаете, мне кажется, это даже рождение нового какого-то жанра в театре. Это драматический спектакль, переходящий в какую-то буффонаду, в балет и фантасмагорию. Первоначальное название, есть пьеса у Аристофана замечательная "Птицы". Но потом "Птицы" поменяли, потому что сразу несколько театров взяли след Марка Анатольевича и стали ставить сразу Аристофана "Птицы". Ну, не буду раскрывать имена, но "птицы" – это вообще слово космическое, что такое птицы, откуда они взялись, и как они летают и парят, и что такое вообще птицы.

СТАХОВСКИЙ: И то, что человеку всегда было интересно: почему же мы не летаем?

ЗАХАРОВА: Да, летать, летать, Икар... Вот я была маленькая, когда мне рассказали сначала эту легенду Икара, я всю ночь плакала. Пришла моя мама с отцом и говорят: "Сашенька, что же ты плачешь?" Я говорю: "А вдруг я засну, и вы решите улететь..."

СТАХОВСКИЙ: О, господи!

ЗАХАРОВА: Такие детские страхи дурацкие...

СТАХОВСКИЙ: А родители, кстати, называли Сашенька в основном в детстве?

ЗАХАРОВА: Саша. Саша, Александра, но не Шура. Я не люблю очень имя Шура, хотя Шура для мужчины – имя, наверное, обаятельное и замечательное. Потому что Александр Анатольевич Ширвиндт, его зовут друзья Шура. Или Александр Александрович Лазарев – актер театра "Ленком".

СТАХОВСКИЙ: Тоже Шура?

ЗАХАРОВА: Шура, Шура, его часто называют Шурой.

СТАХОВСКИЙ: Вы упомянули бабушку, я не могу не задать этого вопроса. То есть я понимаю, вы говорите: папу всегда помню за работой, он либо пишет, либо что-то читает, либо уже где-то что-то ставит, снимает и так далее.

ЗАХАРОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Мама тоже актриса, тоже наверняка постоянные какие-то спектакли, работа над ролью и так далее.

ЗАХАРОВА: Да, да. Бабушка меня вырастила.

СТАХОВСКИЙ: Как звали?

ЗАХАРОВА: Вера Ефимовна. Это мама мамы. К сожалению, мать моего отца Галина Сергеевна очень рано умерла, мне было года три. А мамина мама меня вырастила.

СТАХОВСКИЙ: Строгая была? Или такая: Санюшка, Санюшка....

ЗАХАРОВА: Ой, нет, ну нет, нет. Саша, Саша, конечно, любимая Саша. Нет, нет. Плюшки, пироги. Прогуляла школу – и правильно, и ладно. И, в общем, как-то бог с ним... Хотя, вы знаете, я школу ненавидела!

СТАХОВСКИЙ: Почему?

ЗАХАРОВА: Я называла ее "бурсой", меня отправили родители... Мы жили где-то до моих шести лет в Замоскворечье, а потом переехали, и такой новый актерский кооператив был, это угол улицы Чехова, ныне Малая Дмитровка, где, кстати, и находится театр "Ленком", и Садового кольца. И первый актерский кооператив, который был построен, назывался... это вот такие три высотные башни 17-этажные, он назывался кооператив "Тишина". Почему "Тишина"? Это самое шумное место: Садовое Кольцо, Малая Дмитровка...

КУЗЬМИНА: Это пиарщики этого комплекса, дабы привлечь туда...

ЗАХАРОВА: И туда съехались все-все-все артисты, кто смог построить кооператив. И вы знаете, легче назвать тех, кто там не жил. Там и Вертинская, и Каневский, и Борис Бродский, и такой писатель Анчаров, который снял первый сериал "День за днем". Тогда, помните, давно-давно-давно. Наверное, и не помните, вы еще и не родились тогда.

СТАХОВСКИЙ: Не исключено.

КУЗЬМИНА: Боюсь, что да. Какие главные качества вам достались от родителей и от бабушки, как вам кажется?

ЗАХАРОВА: Ну, я не знаю. Может быть, высокий рост, карие глаза, длинная черная коса. Нет-нет, я не знаю, об этом говорить не хочется. Но я хочу сказать, почему я не люблю школу. Потому что родители-актеры с утра до ночи работали и отдали меня в школу, которая была очень близко расположена, рядышком, и я ее называла "бурсой", представляете?

СТАХОВСКИЙ: И которую вы ненавидели, вы сказали.

ЗАХАРОВА: Ненавидела.

СТАХОВСКИЙ: А почему? А что, дети не те, учителя?

ЗАХАРОВА: Вы представляете, 8 утра, еще темно...

СТАХОВСКИЙ: Представляем...

ЗАХАРОВА: Да, на тебе намотано всё, много-много одето, этот ранец, который тянет назад, и там лежат кирпичи... Я очень мало весила, мы жили на 14-м этаже, и меня лифт не тянул, и поэтому я в портфель складывала все книжки, еще брала несколько книг из отцовской библиотеки, и тогда меня лифт поднимал.

КУЗЬМИНА: Вот откуда эта шутка пошла, что... ну, это же действительно такой гэк, который путешествует в Интернете, что в лифте ведро с водой ставят родители, чтобы дети могли спуститься и подняться.

ЗАХАРОВА: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы дети поднимались, да, потому что их не берет ничего. Ну неужели в школе не было ни одного предмета, которым маленькая Саша Захарова была искренне увлечена?

ЗАХАРОВА: Знаете, я школу прогуливала. Вот так идешь замотанная и думаешь: или сейчас на урок математики... И, как в тюрьме, зажигается свет, потому что еще темно, холодно, гадко, и математика... Ну зачем девочке математика? Нет, она, наверное, нужна... Но в результате я закончила школу, у меня был очень хороший аттестат – 4,5. Я, когда поняла, что мне нужен аттестат, я все сдала, я получила даже "пятерку" по физике. И Марк Анатольевич долго смеялся. Учитель физики мне сказал: "Захарова, дай честное слово, что ты не станешь физиком". И я ему поклялась.

СТАХОВСКИЙ: И не стала.

ЗАХАРОВА: И, в общем, поэтому я стала артисткой.

СТАХОВСКИЙ: И единственная формула в вашей жизни была – это "Формула любви", разумеется, да.

ЗАХАРОВА: Да. Ну, красиво вы сказали...

СТАХОВСКИЙ: Ну, видите! Не готовился, между прочим.

ЗАХАРОВА: Да?

СТАХОВСКИЙ: Конечно, случайно.

ЗАХАРОВА: Я вообще пришла неожиданно, вы не готовились? Вы не знали, какое у меня звание, вы не готовились...

СТАХОВСКИЙ: Потому что я же знал, что вы нам все расскажете...

ЗАХАРОВА: Ага...

КУЗЬМИНА: Сейчас Женя пытается реабилитироваться...

СТАХОВСКИЙ: Да, спасибо, Вера, спасибо.

ЗАХАРОВА: Простите, я перебила вас...

КУЗЬМИНА: Есть ли музыка, которая ассоциируется с детством? Вот вы ее слышите, и вас это каким-то образом отправляет эмоционально обратно?

ЗАХАРОВА: Я была маленькая, и мы пели с мамой "Чунга-Чанга". У меня совершенно нет слуха. Я окончила музыкальную школу, и у меня нет слуха. У нас напротив дома была музыкальная школа, а у девочки, которая жила на одной лестничной площадке, была папочка, знаете, очень красивая, и я позавидовала этой папочке...

СТАХОВСКИЙ: В которой она ноты носила?

ЗАХАРОВА: Да, и я поняла, что мне нужна такая папочка, мне надо учиться в музыкальной школе. И я привела мать, и это уже мама рассказывала... Говорят: "...вот эта девочка сумасшедшая, она теперь маму привела... мы тебе, девочка, говорили, что у нас идет набор на ударные инструменты..." Представляете, была бы ударная установка у Марка Анатольевича в квартире?

СТАХОВСКИЙ: Ну а что? Соседи бы поняли, вы же их всех перечислили, все творческие люди, понимающие... Понятно, девочка учиться, пусть учится, пусть занимается ребенок...

ЗАХАРОВА: Ну, в результате я поступила на класс фортепьяно. Но мы бедные были безумно, и ничего не было, и мне не смогли купить пианино. И мне учительница музыки по классу фортепьяно нарисовала клавиатуру на бумаге. И я училась на бумаге и запоминала, как пальцы, как рука должна быть, мама это все терпела. А потом, когда купили старенький подержанный инструмент, моя мать закричала: "Не стучи по менингиту..." И это все кончилось, моя музыкальная школа. Я тайно занималась, тайно сдавала, научилась играть баркаролу. Отец изумлялся совершенно. Но, вы знаете, после этого в спектакле "Безумный день или Женитьба Фигаро", в котором я играю графиню Альмавива, принесли арфу, и Марк Анатольевич сказал, что я должна сыграть на арфе. Я говорю: это невозможно, у арфы педалей больше, чем в машине, и жуткое количество струн...

СТАХОВСКИЙ: И они разноцветные при этом еще.

ЗАХАРОВА: И он сказал: "Нет, ну как? Андровская играла, и ты должна научиться". И я вот такой упрямый и терпеливый человек, я с таким маниакальным упорством выучила одну мелодию и играю в спектакле. Более того, я вам скажу... Я так тараторю, наверное...

КУЗЬМИНА: Очень хорошо...

СТАХОВСКИЙ: Это прекрасно, это прекрасно, да.

ЗАХАРОВА: Безнадежно на меня махнули рукой... Ну, ладно. Я выучила эту мелодию, играла ее. И во время спектакля... а у нас внизу был небольшой ресторан "Трам", и туда завозили продукты. И пришла крыса, это у нас очень знаменитая история, на премьеру пришла меня послушать крыса. Марк Анатольевич говорит, что она потянулась, как к дудочке, которая завораживает. Она пришла, села на авансцене и слушала, как я играю. Ей не понравилось, потому что она прошла по авансцене и куда-то под платье ушла. Артисты поняли, что если я увижу, будет шок.

СТАХОВСКИЙ: Кошмар и ужас...

ЗАХАРОВА: А я была в таком зажиме, я так боялась оторваться от этих струн, что я-то крысы не увидела. И когда в финале раздались аплодисменты, я приняла все на свой счет. Думаю: боже, я победила, я сыграла эту мелодию! Но теперь меня можно ночью разбудить и я на арфе сыграю. Кстати, единственный инструмент, на котором играют, по-моему, только женщины, я не знаю артистов-мужчин.

СТАХОВСКИЙ: Только женщины, ни одного я тоже не знаю мужского арфиста, да.

ЗАХАРОВА: Это чисто женский инструмент.

СТАХОВСКИЙ: Да, да. Ну, вот видишь какая история...

КУЗЬМИНА: А есть какие-то вещи, кроме арфы... ну, они наверняка были в театре, которые пришлось обуздать вообще с нуля, или хотя бы азам чего-то научиться, что до спектаклей никогда не приходилось делать в жизни?

ЗАХАРОВА: Ну, вот, наверное, это арфа. А потом, вообще выйти на сцену... Ведь профессии учишься в театре, на сцене. Училище дает какую-то базу, без которой невозможно, это фундамент, на котором ты стоишь. И я думаю, что люди, которые не кончили института, как-то... Ну, вот Ия Савина, но она подтверждает, наверное, то исключение, которое подтверждает правило. Это только кажется, что я танцевала, я долго училась, танцевала, а вот сейчас я артисткой буду и пойду снимусь. Нет, если в сериале можно как-то обмануть, на сцене обмануть невозможно. Должна быть база, должен быть фундамент, должна быть школа, ты должен быть профессионалом. Вообще Моцарты рождаются, а профессионалов все меньше. В каждой профессии надо быть профессионалом, надо знать какие-то азы и надо отвечать за ту работу, которую ты делаешь. И вот ощущение, что артистом может быть каждый. Это не так, это не так. Ты должен выходить энное количество раз на сцену, а я выхожу, например, на сцену... Я не считаю себя, но я считаю глубоким профессионалом Александра Викторовича Збруева или Дмитрия Певцова, или Леонида Сергеевича Броневого. Это люди, которые владеют профессией. Вот так протанцевала 20 лет, а потом стала артисткой – нет, это невозможно. Почему-то считают, что танцам надо учиться, пению надо учиться, а тут не надо учиться.

СТАХОВСКИЙ: А что самое сложное в вашей профессии?

ЗАХАРОВА: Вообще, как сказал Есенин, самое сложное в жизни быть простым и улыбчивым. Самое сложное, чтобы на тебя не налипли какие-то ракушки, чтобы не появилось дикое количество штампов, чтобы ты мог отряхнуться. Для этого надо иметь какой-то взгляд со стороны. Говорят, даже великая Плисецкая в свое время ходила в класс и наравне со всеми вставала к станку, чтобы не потерять какой-то ориентир, чтобы не оторваться, не улететь. Это очень...

СТАХОВСКИЙ: Вот к тем птицам от земли...

ЗАХАРОВА: Да. Вообще актерская профессия очень калечит, она калечит физически, потому что надо быть... Хороший артист – это здоровый артист, надо быть здоровым и надо... И это очень большая нагрузка физическая. Но и калечит морально, калечит мозги, можно сойти с ума. Сойдешь с ума и не заметишь.

СТАХОВСКИЙ: В том смысле, что очень часто становятся больше интересны твои герои, чем ты сам?

ЗАХАРОВА: Ну, как-то крыша едет, крыша улетает... Ты становишься неадекватен, немножечко не совсем правильно оцениваешь себя в пространстве, свою значимость, что ты вообще из себя представляешь. Это очень все дело такое опасное.

СТАХОВСКИЙ: И контролировать этот процесс, конечно...

КУЗЬМИНА: Да, хотела сказать, а важно иметь рядом людей...

СТАХОВСКИЙ: Которые способны одернуть, остановить и сказать: что ты делаешь?

ЗАХАРОВА: Конечно, конечно.

КУЗЬМИНА: Да, критик, который сел с тобой рядом и сказал: "Слушай, Саша, что-то происходит, и ты не ты вообще.."

ЗАХАРОВА: Я вообще думаю, что актер – это краска, это определенная краска в руках режиссера, как какая-то... знаете, как какой-то инструмент, который все равно главный дирижер. И хорошо, если ты можешь быть флейтой, можешь быть скрипкой, а можешь быть какой-то барабанной установкой. Хорошо, если ты только эта флейта под именем Евгения Павловича Леонова или Леонида Сергеевича Броневого. Но состояться можно только у режиссера, только у какого-то большого художника. И тогда... понимаете, можно сыграть Раневскую сто раз, и тебя не увидят, и сыграть гениально. А потом попасть к мастеру, такому как Эфрос, к такому как Товстоногов, и состояться как актеру.

СТАХОВСКИЙ: Александра, вас трудно удивить?

ЗАХАРОВА: Не-а. Вы знаете, я хочу извиниться, я сказала "Утро Господне", а вы меня поправили очень правильно, "Лето Господне" Шмелева, это совершенно дивное и удивительное произведение.

СТАХОВСКИЙ: Это картина, которой у вас ассоциация там была.

ЗАХАРОВА: Да, да. Удивить? Нет, я думаю, что человек жив и как-то молод до тех пор (я надеюсь, что во мне это есть), пока он может удивляться. А удивляться можно очень многому. Вот удивительно, что у меня большая собака эрдель, такой лось...

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, это же редкая на сегодняшний день порода, я сто лет не видел эрделей в Москве.

ЗАХАРОВА: Да, не модная. Мне говорят, вот "Электроник"... Она немножко переросла, и лохматая, и симпатичная очень. И она встает на задние лапы и открывает все двери. И вы представляете, открывается дверь, и входит практически лось. И она что-то такое пытается... Она настолько толерантна, добра и прекрасна… Она бегала за бабочкой по поляне, и когда ее догнала, ее понюхала. И меня это удивило, что она ее не стала ловить, а понюхала. Вот пока ты способен удивляться чему-то, ты жив и молод.

КУЗЬМИНА: А ведь это не первый эрдель, я так понимаю?

ЗАХАРОВА: Это первый эрдель в моей жизни. Я не хочу вас расстраивать, вы сказали с какой-то надеждой: "это не первый эрдель..."

КУЗЬМИНА: Да, потому что перед этим что-то было очень похожее...

ЗАХАРОВА: За этой фразой у вас что-то нехорошее, какой-то подтекст, какой-то второй план...

КУЗЬМИНА: Нет, второй подтекст, потому что собака за собакой приходила в вашей жизни. Правильно?

ЗАХАРОВА: Да, я вообще собачница, я люблю собак, и у меня были фоксы всю жизнь.

КУЗЬМИНА: А... хотела сказать, то же самое, только очень маленькое. В общем, они же похожи.

ЗАХАРОВА: Да-да-да. На самом деле я испытала ужасное состояние, год назад мне позвонили и сказали: "Вот есть такая выставка "Золотой ошейник", не могли бы вы придти? У нас есть такая акция: мы показываем бездомных собак и пристраиваем их". И я как-то так... ну, пристроить бездомную собаку – конечно. Мне, правда, родители и близкие люди сказали: "не ходи, ты или с инфарктом вернешься, или с собакой". Но с собакой я не могу вернуться, потому что у меня две свои. И я пришла. И вы знаете, когда ты вот эту собаку вытаскиваешь и говоришь: посмотрите, какие у нее усики, какие глазки, она знает беду, она будет вам другом, она вкусила какой-то другой жизни, она будет особенно предана... И эта собака, которая держится, существует очень достойно, она понимает, что она никому не нужна... Это невыносимо, это рвется сердце! Она понимает, что ты играешь в какие-то игры, что это тебе надо... Это совершенно удивительно, на каком-то... Вообще собака – это животное, которое Господь подарил людям, собака родилась для того, чтобы любить человека. Представляете, это животное появилось на земле, чтобы любить, у нее нет другой функции, она любит человека. Однако для человека нет большего оскорбления, чем сказать: "ты – собака". Ведь правда?

СТАХОВСКИЙ: Это еще в лучшем случае, потому что дальше есть слова похлестче, которые всего-навсего обозначают пол животного.

ЗАХАРОВА: Да. Тем не менее, нет более преданного четвероногого. И вообще, я думаю, что только человек способен уничтожить себе подобных, ни одна животина на это не способна.

СТАХОВСКИЙ: Между человеком и животным пропасть?

ЗАХАРОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Или мы способны как-то договориться?

ЗАХАРОВА: Нет, я очень надеюсь, что как-то мы способны договориться. И вообще люди себя иногда ведут удивительно, замечательно.

КУЗЬМИНА: Есть профессии, совершенно другие, не касающиеся вашего ремесла, которые бы хотелось обуздать? Может быть, не в этой жизни. Если пофантазировать, что если есть шанс в следующей выбрать.

ЗАХАРОВА: Знаете, я православный человек, я христианин, и я думаю, что не вернусь больше на эту землю.

СТАХОВСКИЙ: Ну, если пофантазировать?

ЗАХАРОВА: И пофантазировать не вернусь... Но вот то пространство, которое меня окружает, и если попробовать его как-то изменить и попробовать сделать так, чтобы жизнь твоих людей, которые тебя окружают, была бы чуть-чуть легче, чуть-чуть лучше... Вот есть какой-то небольшой клочок земли, я посадила там березовую рощу, ну совсем маленькое пространство вокруг загородного дома, совсем крошечное. Но моя мама помнит, что в детстве была роща, и я посадила. Мне говорили: нельзя березы сажать близко, они не вырастут. Они выросли. Вы знаете, за пять лет выросли громадные березы, выше двухэтажного дома. И посадила я их на расстоянии метр. Вот если ты можешь что-то посадить, вырастить травку, как-то накормить животину, помочь какому-то человеку, это замечательно. Мне казалось, пока я сажала березы, что я могу быть садовником. Когда, правда, я березы посадила, мне стало это скучно.

СТАХОВСКИЙ: Захотелось чего-то нового.

ЗАХАРОВА: Захотелось чего-то нового, да. Я, наверное, могла бы... Вот, вы знаете, есть профпригодности только у двух профессией – у врача и у актера. Актер может быть профнепригодным и врач. Я бы, наверное, могла бы быть ветеринаром, но я совершенно не могу видеть кровь, я падаю в обморок, и у меня профнепригодность в этом смысле. Но я надеюсь, что я пригодна как актриса, хотелось бы в это верить.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это не обсуждается. А вы сентиментальны?

ЗАХАРОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: И плачете, конечно, когда фильмы смотрите?

ЗАХАРОВА: Конечно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Вы так рассказывали сейчас, когда про собак и про рощи...

ЗАХАРОВА: Вы знаете, мне фильм может не понравиться, а я все равно урыдаюсь. Я потом понимаю мозгами, что, может быть, это дурной вкус, и, может быть, это удар ниже пояса. Есть какие-то вещи... Например, есть слова, которые бьют совершенно биологически, слово "мама", оно на всех языках, мама – это мама. Папа варьируется, есть "папа", "дэдди", "фазер"... А мама – это мама. Я видела, кстати, по вашему же каналу, про животных "Россия" показывала, про животных какую-то передачу, как спасали маленького медвежонка у белой медведицы, медвежонок попал в капкан, и не знали, как его вытащить оттуда. И понятно, что сейчас он будет перегрызать лапу, и стоит медведица с другим медвежонком и никого не подпускает... И наши ребята догадались, на каком-то танке или, не знаю, на какой-то здоровой машине подъехали, пуганули ее, она отошла, они подбежали, расщепили этот капкан, он выскочил, побежал к медведице. Когда они ее пуганули, он начал кричать "мама". "Мама", вот знаете, по-человечески, как маленький ребенок, "мама"... Представляете? И это животное ощущение, оно биологическое, слово "мама". Она отошла, расщепили этот капкан, медвежонок выскочил, побежал к матери, они как-то сразу соединились, пошли. И потом медведица повернулась, и, как на поле спортсмен, как какой-то баскетболист, бейсболист подпрыгнула и так лапой вперед, мол, "спасибо, ребята"... И это удивительный был фильм, потрясающий! И это сделали наши ребята. И я очень горда, что это вот так бывает.

СТАХОВСКИЙ: Вот это всё.

ЗАХАРОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Как вы уживаетесь в бетонном городе с таким чувством природы и жизни?

ЗАХАРОВА: Ну, спасибо вам большое за эти слова. Ну как? Вот вы знаете, Андрей Александрович Миронов, когда пришел в Театр сатиры молодым артистом и встретился с Анатолием Дмитриевичем Папановым, который прошел войну, который воевал, и сказал: "Что этот мальчик, за что у него может болеть душа, сердце? Только что пирожные пережаренные..." Оказывается, нет. У Андрея Александровича Миронова обливалось сердце кровью. И Анатолий Дмитриевич Папанов, как большой, истинный русский актер, это понял. И они стали потрясающей парой. И потом, вы знаете, у Марка Анатольевича был спектакль "Доходное место", который был запрещен, и он был закрыт. Прошло пять или шесть спектаклей, и этот спектакль стал легендой. Его не сняли, но и снять спектакль, наверное, невозможно, передать это состояние театрального действа... Но остались фотографии Андрея Александровича Миронова с глазами удивленными, изумленными, молодыми, как олень загнанный какой-то. Вообще театр, театр – удивительная вещь, мне кажется, театр переживет и кинематограф, и Интернет, и телевидение, потому что театру много веков, театр – это сиюсекундное зрелище.

СТАХОВСКИЙ: Он более живой?

ЗАХАРОВА: Он более живой, это обмен энергией. Это сейчас приходит зритель, для этого зрителя ты что-то делаешь. И снять, зафиксировать... к сожалению, камера это не фиксирует. И все спектакли снятые не передают этого состояния. Хотя, я помню, когда сняли наш спектакль "Поминальная молитва", сняли два раза, сняли сначала в студии "Останкино", а потом сняли прямо в театре.

СТАХОВСКИЙ: Сняли в смысле на пленку, а не из...

ЗАХАРОВА: На пленку, да, да. Нет-нет, сняли на пленку.

СТАХОВСКИЙ: А то слово такое "сняли", несколько смыслов...

ЗАХАРОВА: Да-да, извините. И Евгений Павлович Леонов очень горевал, что плохо, это не так, это не так выглядит, это не так... Спектакль, конечно, легендарный был, удивительный. Но сейчас, когда ты смотришь эту пленку, ты радуешься, что ты можешь видеть хотя бы так Леонова, хотя бы так "Соло для часов с боем", и хотя бы так мы можем видеть Раневскую, гениально играющую с Пляттом "А дальше тишина...".

КУЗЬМИНА: Как вы относитесь к критике в свой адрес?

ЗАХАРОВА: Хорошо. Я думаю, что надо вообще прислушиваться. Надо стараться слушать своих врагов, потому что они очень точно подмечают недостатки.

КУЗЬМИНА: То есть они как бы не заинтересованный близкий круг друзей, которые...

ЗАХАРОВА: Они тебя не подбадривают, они знают твои болевые точки, они точно подмечают.

СТАХОВСКИЙ: Ну, они бьют в цель?

ЗАХАРОВА: Они бьют в цель, и ты понимаешь, что надо скорректировать и немножечко себя выправляешь в нужную дорожку.

СТАХОВСКИЙ: Да, понятно.

ЗАХАРОВА: Но тоже не сойти с ума. Потому что можно начитаться в Интернете бог знает чего, и, конечно, потерять всякую веру.

СТАХОВСКИЙ: Важно выстроить внутренний фильтр?

ЗАХАРОВА: Обязательно.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы понимать, что действительно имеет значение, а что мусор, песок...

ЗАХАРОВА: Ну да, и вообще верить надо...

СТАХОВСКИЙ: Не всему, далеко не всему.

ЗАХАРОВА: Не всему, да-да.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо. Давайте перейдем на несколько другой такой лад, а то мы сейчас все о серьезном и о серьезном. Если позволите, чуть-чуть, может быть, о каких-то более легкомысленных вещах.

ЗАХАРОВА: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: А, кстати, к вопросу о не только вещах, но и людях. У нас есть рубрика в программе, в "Школьной анкете", она называется "Секрет". Суть ее очень проста. Человек, который приходил к нам в гости в прошлую программу, на прошлой неделе, задает вопрос нашему следующему гостю, то есть в данном случае вам, совершенно, конечно, не имея представления, кому он этот вопрос задает. Ну и, мне кажется, самое время сейчас для этого вопроса.

НИКОЛАЕВ: Здравствуйте. Это Игорь Николаев. Мой вопрос про песни. Назовите, пожалуйста, три песни, которые вам очень нравились в возрасте 12 лет?

СТАХОВСКИЙ: Ну, вот такой вопрос от Игоря Николаева.

ЗАХАРОВА: Ну я, на самом деле... да, спасибо, я отвечала на этот вопрос, это, наверное "Чунга-Чанга"...

СТАХОВСКИЙ: Ну, в 12 лет же вы ее не слушали уже, мне кажется, это совсем детский какой-то вариант.

ЗАХАРОВА: Детский вариант, да, наверное.

СТАХОВСКИЙ: А в 12 – постарше, это уже девочка подрастает...

ЗАХАРОВА: В 12 – да, да, это музыкальная школа. Ну, вы меня простите, не выгоните сразу отсюда, это, может быть, Моцарт...

СТАХОВСКИЙ: Нет, конечно. Ну почему же выгонят? Наоборот, мы очень рады.

ЗАХАРОВА: Это что-то... Бетховен, может быть, вот так вот, да. Ну, опять же "Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг..."

КУЗЬМИНА: А сегодня следите за музыкальным каким-то...

СТАХОВСКИЙ: Ну, фоном, что происходит в музыке, да.

КУЗЬМИНА: Да, может быть, дома играет где-то или в машине, или еще что-то. Есть что-то, что нравится, и вдруг...

ЗАХАРОВА: Я слушаю радиостанцию "Маяк" в машине.

СТАХОВСКИЙ: За это спасибо. А у нас музыки мало, практически нету, как известно.

ЗАХАРОВА: Вы знаете, такая профессия специфическая, так устаешь от звуков, от лишнего какого-то шума, что... У меня по утрам около нашего дома приезжают, прилетают два соловья, расставляют... у меня такое ощущение, что они расставляют какие-то установки с усилителями, с микрофонами, потому что это громко, это замечательно, это слышно. У них свой репертуар, и это мне очень нравится.

СТАХОВСКИЙ: Это то, что завораживает, да?

ЗАХАРОВА: Завораживает, в восторге. Иногда я отвлекаюсь на карканье ворон, тоже я к этому отношусь лояльно и адекватно. У нас поселились две вороны, а уж когда родились птенцы, я поняла, что их надо кормить и жарить картошку и отбивные, и как-то растить эту семью. Поэтому...

СТАХОВСКИЙ: И бусы подкладывать на подоконник...

ЗАХАРОВА: Бусы... Это сороки, по-моему.

СТАХОВСКИЙ: А, сороки же тащат, да-да, точно, я все перепутал.

ЗАХАРОВА: Сорока-воровка.

КУЗЬМИНА: Это правда, что для ворон вы готовите? или вы подкармливаете?

ЗАХАРОВА: Ну, ворон, я честно скажу, не очень подкармливаю, я просто с ними не воюю. Хотя, когда они прилетели, я сказала: вот, вороны распугали всех птиц. А у меня стоят две кормушки, я подкармливаю зимой птиц и вешаю сало. Вороны такие хитрые, такие дошлые, умные, они это сало воруют. И Марк Анатольевич, мой отец, иногда говорит: "Вот, наконец-то ты нашла себе врагов..." Но на самом деле зимой, конечно, такие лютые морозы, надо кормить птиц. Какая замечательная идея Сергея Семеновича Собянина организовать парк, посадить лес около Красной площади, и чтобы там действительно жили и белки, и птицы. Хотя, я не знаю, редкая птица там уцелеет или белка выживет при таком количестве машин. Но все-таки я очень в это верю.

СТАХОВСКИЙ: Ну, посмотрим. А у вас есть любимое место в Москве?

ЗАХАРОВА: Замоскворечье.

СТАХОВСКИЙ: Все-таки?

ЗАХАРОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: И вы периодически туда...

ЗАХАРОВА: Да, это детство, это я люблю эти улицы, я люблю Пятницкую, Ордынку, эти переулки около Третьяковки и саму Третьяковку.

КУЗЬМИНА: А не в Москве? Потому что, судя по интервью, вы не любили отпуска и вы не любили время, когда театр отдыхает, и ждали новых репетиций и уже начала сезона.

ЗАХАРОВА: Всё меняется в этой жизни, люди меняются. Я полюбила отпуска... Я люблю отдыхать.

СТАХОВСКИЙ: Так. Где?

ЗАХАРОВА: Я очень люблю, например, город Мюнхен, центр. Мне кажется, этот город такой сердцем, он прекрасный, он замечательный. И вообще я люблю очень Италию, очень.

СТАХОВСКИЙ: Но города. То есть не пляжи, вот это вот, не океаны, моря. Город, культура.

ЗАХАРОВА: Ну, вроде загорать, вот так вот лечь и загорать, я не очень.

СТАХОВСКИЙ: Скучновато.

ЗАХАРОВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Александра, я, конечно, понимаю, что вам совершенно бессмысленно задавать вопрос из серии, например, была ли в вашей жизни какая-нибудь настолько неожиданная встреча, что вот вы мечтали о встрече с каким-то человеком и подумали: господи, если я его когда-нибудь в жизни увижу – в обморок упаду сразу... А потом бац – и встретили. Потому что, ну понятно, в какой семье вы росли, и очень многие, конечно, люди, во всяком случае наши русские, отечественные и артисты, и там, может быть, музыканты, и сценаристы, и писатели ну как-то все время были вхожи в дом, и вы бывали... Но есть другой вопрос. Может быть, есть персонажи исторические, с которыми вам хотелось бы о чем-нибудь поговорить, давно и далеко от нас ушедшие?

ЗАХАРОВА: Да, вы знаете, я очень часто слышу этот вопрос, и все время к нему готовлюсь, и оказываюсь не готова. Я не знаю, ей богу, не знаю, поговорить...

СТАХОВСКИЙ: Не знаете? Их слишком много или...

ЗАХАРОВА: Их слишком много.

СТАХОВСКИЙ: Это и музыка, и кино, конечно, и театр.

ЗАХАРОВА: Да, да, да.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо. Да, ладно, принимается.

КУЗЬМИНА: Вернемся к житейским вопросам. Что всегда есть в вашем холодильнике? Вот то, что вот прямо люблю, и так уже устоялось, и мне нравится, когда это всегда есть, чтобы вот, не дай бог, этого нет.

ЗАХАРОВА: Ну вот вода должна быть, надо пить много, в этой жизни надо много пить, человек должен выпивать не меньше двух литров воды. К сожалению, медики говорят, что в каком-то возрасте, и это связано с мозгами, что-то там отключается в голове, и человек начинает меньше пить воды. Вот надо себя заставлять много пить, пить, пить, пить, пить...

КУЗЬМИНА: Вода, вода...

СТАХОВСКИЙ: То есть без воды никуда совершенно?

ЗАХАРОВА: Без воды – "и ни туды, и ни сюды"...

КУЗЬМИНА: Есть страны, где очень хочется... всё, доберусь, вот как сейчас только прямо зарплату получу, отпуск тоже и прямо обязательно поеду. Есть?

ЗАХАРОВА: Ну, я бы посоветовала, конечно, слетать в Рим и посмотреть фильм "Римские каникулы".

КУЗЬМИНА: Это да.

ЗАХАРОВА: Да. Венеция...

КУЗЬМИНА: Есть там монетка в фонтане ваша?

ЗАХАРОВА: Есть, есть, обязательно.

КУЗЬМИНА: Хорошо, будем искать.

СТАХОВСКИЙ: Лежит, да, да. Если бы вам вот сегодня, сейчас разрешили изменить в мире какую-то одну вещь, сказали бы "всё, давай, вот сейчас", что бы это могло быть?

ЗАХАРОВА: Ну, я не знаю... Ну, я бы поменяла кое-что.

СТАХОВСКИЙ: То есть, есть какие-то моменты, которые вас не устраивают.

ЗАХАРОВА: Есть моменты, которые стоит поменять.

СТАХОВСКИЙ: А какой период вашей жизни, вашей личной жизни, актерской, внутренней – какой угодно, вы считаете наиболее ценным? То есть вот тот, без которого я, Саша, была бы другой?

ЗАХАРОВА: Наверное, теперь. Теперь я, да, востребованный человек, я много занята, я много играю, у меня... Я благополучный человек, я благополучна в смысле работы, в смысле актерской профессии, я благополучная актриса. У меня несколько названий, я играю роли не как бы девочек таких, не Ассолей и не Мальвин, а это Юлия Павловна Тугина в "Ва-банке" и графиня Альмавива в "Женитьбе Фигаро". И вот последний спектакль, который вышел и куда пришел к нам в театр, замечательный Александр Николаевич Балуев играет. И вот постановка Марка Анатольевича, еще раз повторяю, "Небесные странники" с постановкой танца Сергеем Грицаем, с Сергеем Степанченко и Виктором Раковым и мною в главных ролях. У меня хороший репертуар, и я на сегодняшний день (тьфу-тьфу не сглазить!) востребованный человек.

СТАХОВСКИЙ: Ну, мне кажется, у людей не было ощущения, что вы куда-то пропадали из кадра. То есть у меня лично всегда было ощущение, что вы как вошли... я не могу вспомнить Свифта, плохо я помню, но "Формула любви" – это совершенно однозначно, это же ваша вторая кинороль, и все же помнят.

ЗАХАРОВА: Спасибо, спасибо.

СТАХОВСКИЙ: Мне мама, я вам сейчас расскажу, разрешала не ходить в школу, когда по телевизору показывали два фильма. Она писала мне записку для учителей: ну, там приболел мальчик, всё, отстаньте от него... Это "Приключения итальянцев в России" и "Криминальный талант". Мне мама разрешала не ходить в школу. Как я обожал это кино! Понимаете?

ЗАХАРОВА: Низкий поклон, низкий поклон...

СТАХОВСКИЙ: То есть вы говорите: я сегодня востребована... Да вы же не выпадали никогда из поля зрения!

ЗАХАРОВА: А вы знаете, "Формула любви" когда вышла, раньше были такие встречи старого Нового года в ЦДРИ, в Доме литераторов, в Доме актера, накрывались столы, и собирались актеры, режиссеры. И Брунов – был такой человек, он был художественным руководителем Театра эстрады и, по-моему, "Мюзик-холла", он сказал: "Марк, какой замечательный фильм ты снял. Но вот эта девчонка из сена с оладушками, вот эта "престо, престо...", откуда же ты ее взял-то?" – "Да я ее родил", – сказал мой отец. И я до сих пор помню эту фразу: "Престо, престо, синьоро, тезеро мио, Санта Мария...." Представляете, как это въелось все в мои мозги!

СТАХОВСКИЙ: И глазами так...

ЗАХАРОВА: Аморе! И округлить глаза, да, да. Ладушки-оладушки...

КУЗЬМИНА: Это самое главное. Приглашайте нас уже скорее вместе со слушателями на спектакли и в театр.

СТАХОВСКИЙ: Где вас увидеть в ближайшее самое время?

ЗАХАРОВА: Да, это вот "Небесные странники", которые пойдут 7 и 8 октября, это замечательный новый спектакль, неожиданный. Он короткий, сейчас все спрессовалось, сейчас время дорого, и вот так вот вынуть у людей кусок жизни, и так чтобы вот при таком обилии всяких развлекательных вещей в театре и точек уговорить пойти в театр... Но, правда, наш театр удивительно интересный и красочный, и неожиданный. Два часа идет спектакль с антрактом. Но главное, что это зрелище неоднозначное, интересное, очень, по-моему, ироничное и замечательное.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это мы уже пойдем, конечно и посмотрим. Спасибо вам большое!

ЗАХАРОВА: Спасибо.

КУЗЬМИНА: Спасибо!

СТАХОВСКИЙ: Вы прекрасны! Александра Захарова была сегодня у нас в гостях.