Ростислав Юренев

Ростислав Николаевич Юренев, советский критик, киновед, заслуженный деятель искусств РСФСР (1969), доктор искусствоведения (1961). В 1936 окончил сценарный факультет ВГИКа. Автор ряда разделов книги "Очерки истории советского кино", монографий — "Александр Довженко" (1959), "Кинорежиссер Евгений Червяков" (1972), теоретических работ - "Советская кинокомедия" (1964), "Краткая история советского кино" (1967) и других; сценариев искусствоведческих фильмов — "Сергей Эйзенштейн" (1958), "Всеволод Пудовкин" (1960), "Рождение советского кино" (1968), "Кино рассказывает о себе" (1969).

Он всю жизнь хотел быть поэтом, но никогда сам не публиковал стихов. Он не стремился стать кинокритиком – киноведом он стал, в общем, случайно, притом, что самой профессии тогда не было. Киноведческий факультет во ВГИКе появились только в конце 40-х годов. В 1936-м году Ростислав Юренев заканчивал сценарный факультет, потом был в аспирантуре, начал преподавать, и, в конце концов, когда открыли киноведческий факультет, он был уже опытным преподавателем. Юренев стоял у истоков и Союза кинематографистов. Он прожил долгую жизнь, в которой была война, дамоклов меч репрессий, встречи с талантливыми людьми и интересное дело - кино. 

"Я пришел в кино случайно, - рассказывал о себе Юренев. – Вы понимаете, я себя считал поэтом, писал стихи и стремился как-то профессионализироваться вот на этом. Для меня большой поддержкой и большим авторитетом был Арсений Тарковский, с которым я познакомился, когда мне было лет шестнадцать, а ему – двадцать с небольшим. Я его считал идеалом и мэтром, старшим другом. Он меня поддерживал. И его друзья, с которыми он состоял в, так называемом, литературном звене Аркадий Штейнберг, Александр Миних, Мария Петровых, Семен Липкин, они тоже как то благосклонно ко мне относились. Я думал, что я смогу стать таким же поэтом, как они. У Арсения его творчество резко делилось на "стихи для себя" и на "стихи для денег". Свои "стихи для себя" он опубликовал впервые, когда ему было больше 60 лет. До этого печатался, писал переводы, радиопьесы исключительно для поддержания бренного существования и для возможности писать стихи для себя. И вот это сказалось и на мне. Я тоже резко делил литературную работу на творчество для себя и для заработка. Разница между Тарковским и мной была лишь в том, что он писал хорошие стихи, а про себя я сказать этого не могу. Хотя были сочинения не совсем плохие. В какой-то момент я понял, что то, что я пишу для Радиокомитета или для Музгиза, где композиторы писали на мои халтурные тексты какие-то отвратительные песни, что это ужасно. И что нужно с этим что-то делать. Еще была история с Мандельштамом. Для меня Мандельштам был тоже, что и Блок. Ахматова была в Ленинграде, а не в Москве. Правда, Блок и Гумилев были уже на том свете. Оставался Мандельштам, который принимал, консультации делал в журнале, кажется, "Молодой рабочий" или что-то в этом духе. Я собрал свои вирши и понес к нему. Это была драма. Это был кризис.

Он меня принял в какой-то такой прокуренной и плохо освещенной пустынной редакционной комнате, стал брезгливо длинными пальцами перебирать мои рукописи, как-то их подбрасывая, потом сказал мне: "Ну, читайте". А от волнения или от того, что передо мной был Мандельштам, и что я уже видел его брезгливое отношение, я читать не мог. И тогда он сам стал читать и придираться к каждому слову. Причем весь ужас был в том, что часть его придирок была справедлива. Зато другая часть была оскорбительна. Я собрал со стола без его сопротивления свои рукописи и ушел. По-моему, даже не сказав "спасибо" и "до свидания". После этого мне было совершено ясно, что я стихи писать не должен. Не буду. Не имею права.

Надо было искать что-то иное. И в это время мой друг Борис Ласкин, о котором я все время вспоминаю, предложил: давай поступать во ВГИК. Я мечтал поступить, и поступал в нечто литературное. Арсений Тарковский захватил, по-моему, один курс Брюсовского института – Брюсова тогда уже не было в живых, но были прекрасные его последователи. В Университете филологического факультета не было, потом в Университет меня бы не приняли из-за дворянского происхождения. А Борис писал стихи и работал шумовиком на "Мосфильме". И вот мы прознали, что во ВГИКе есть прием на факультет, где нужны литературные произведения. У меня как раз были уже опубликованы и даже поставлены некоторые пьески, какие-то очерки. Кроме того, можно было предъявлять даже стихи, чего я памятуя Мандельштама, по-моему, не сделал. Не помню. В общем, Борис меня туда затащил, и я, написав какие-то этюды и рассказы, сдал 14 экзаменов! Тогда нужно было сдавать химию, физику, политграмоту, язык. Потому что мы считались "ускоренный выпуск", мы уже были творцы. Так я попал в великолепный ВГИК".

О годах учебы Ростислав Юренев сохранил самые прекрасные воспоминания – блистательные преподаватели, знакомые со всеми заметными поэтами и художниками, читали свои курсы студентам: "И вот именно это меня и привело во ВГИК, а кино я тогда и не знал, и не очень любил. А потом – я писал вовсю писал сценарии, их покупали, даже неоднократно. А потом вот эта вот история с бегством в армию… А когда я вернулся из армии, с действительной службы, то уже было ясно, что в сценаристы не пробьешься. Это был конец 30-х годов, сворачивалось производство. Начинать было очень трудно. Мне пришлось идти в аспирантуру, куда мена тащил Валентин Туркин. Ну а раз в аспирантуре, нужно было прирабатывать к стипендии. И я стал писать рецензии. Вот так до сих пор этим и занимаюсь", - вспоминал Ростислав Юренев.

"На фронте я был сначала штурманом в легкой бомбардировочной авиации, а после ранения и контузии - штабным офицером, - неохотно рассказывал о годах войны Юренев. – В самом конце войны я был опять штурманом. Это не имело ни малейшего отношения к кино и литературе. Я был просто строевой офицер. Началось это с 25, по-моему, июня 1941 года, а кончилось уже в 1946 году, когда меня, наконец, отпустили. Отпустили подневольно, отпустили по какому-то списку с обязательством работать в системе кинематографии. Так я был назначен заместителем редактора журнала "Искусство кино", редактором которого был тогда Иван Пырьев".

По материалам программы из цикла "Острова" 

Фильмография: Сценарист

• "Кино рассказывает о себе" (1969)
• "Рождение советского кино" (1968)
• "Всеволод Пудовкин" (1960)
• "Сергей Эйзенштейн" (1958)