Литературные чтения

У моих знакомых, у Гусевых, немец из Берлина жил.
Комнату снимал. Почти два месяца прожил.
И не какой-нибудь там чухонец или другое национальное меньшинство, а настоящий германец из Берлина.

Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.
Сестричка говорит мне:
- Ну, говорит, у вас прямо двужильный орга низм. Вы, говорит, скрозь все испытания прошли.

Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье. Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это - нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие - в маленьких.

И тут сестричка подскочила.
- Пойдемте, - говорит, - больной, на обмывочный пункт.
Но от этих слов меня тоже передернуло.

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома. Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

Но Балаганов, держа в каждой руке по чугунному полушарию, стал медленно подходить к нарушителю конвенции. - Не подходите ко мне с этим железом! - завизжал Паниковский, отбегая в сторону. - Я вас презираю!

Контора по заготовке рогов и копыт была открыта по многим причинам.
- Следствие по делу Корейко, - говорил Остап, - может поглотить много времени.

Великий комбинатор сидел за бамбуковым столиком и писал.
- Паниковского бьют! - закричал Балаганов, картинно появляясь в дверях.
- Уже? - деловито спросил Бендер. - Что-то очень быстро.

У меня всегда так, - сказал Бендер, блестя глазами, - миллионное дело приходится начинать при ощутительной нехватке денежных знаков. Весь мой капитал, основной, оборотный и запасный, исчисляется пятью рублями... Как, вы сказали, фамилия подпольного миллионера?

По аллее, в тени августейших лип, склонясь немного набок, двигался немолодой уже гражданин. Твердая соломенная шляпа с рубчатыми краями боком сидела на его голове. Брюки были настолько коротки, что обнажали белые завязки кальсон. Под усами гражданина, подобно огоньку папиросы, пылал золотой зуб.

К моему возвращению Арман был уже совершенно готов.
Спасибо, сказал он, беря у меня письма. Да, это от отца и сестры, добавил он, посмотрев на адрес. Они, наверное, были очень удивлены моим молчанием.