Профитроли Светлана Конеген

СТАХОВСКИЙ: В студии Алина Снежина и Евгений Стаховский. Начинаем рубрику "Школьная анкета". Всем доброго вечера и по возможности хорошего настроения.

СНЕЖИНА: Добрый вечер!

СТАХОВСКИЙ: Хочется верить, что именно в таком настроении к нам пришла сегодня Светлана Конеген. Света, здравствуйте.

КОНЕГЕН: Привет, привет, братцы!

СТАХОВСКИЙ: Как там пробочки-то?

КОНЕГЕН: Ой, ой!

СТАХОВСКИЙ: Ой?

КОНЕГЕН: Я думала уже, что я всех здесь подведу. Но надо сказать, что я человек ответственный, за сто лет своей работы в различных СМИ я ни разу не опаздывала. Поэтому я думала: черт возьми, неужели сегодня это случится?

СТАХОВСКИЙ: Премьера будет такая.

КОНЕГЕН: Да, будет премьера. И уже готовилась к роли премьерши. Но, как видите, не случилось. Надо сказать, что судьба при всем том, что, казалось бы, всё было против меня, она меня как-то выносит через всякие передряги. Надо сказать, что наши многочисленные астрологи типа Паши Глобы и ряда других известных персонажей из этой области всегда уверяли меня, что это особенное мое качество, оно мне в принципе свойственно, с их астрологической, темной для меня точки зрения, поскольку я родилась в новогоднюю ночь.

СТАХОВСКИЙ: Вот с этого мы, пожалуй, и начнем. Надо же как-то заполнять школьную анкету, первые пункты хотя бы. Значит, Светлана Юрьевна Конеген. Правильно?

КОНЕГЕН: Да.

СТАХОВСКИЙ: День рождения 1 января.

КОНЕГЕН: Ну да, но в принципе это была ночь.

СТАХОВСКИЙ: Место рождения - Ленинград.

КОНЕГЕН: Да, совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: Все верно. Школа при Академии художеств.

КОНЕГЕН: Да.

СТАХОВСКИЙ: Филологический факультет ЛГУ по специальности классическая филология.

КОНЕГЕН: Да.

СТАХОВСКИЙ: А потом еще и аспирантура Института балканистики. Господи боже мой! Вот так всё?

КОНЕГЕН: Ну, об этом можно забыть, да.

СТАХОВСКИЙ: Так, а теперь, значит, о рождении в новогоднюю ночь.

СНЕЖИНА: В какое время это случилось?

КОНЕГЕН: Так я просто хочу продолжить. Ну, это случилось темной ночью, скажем так. И просто хочу сказать, что, с точки зрения астрологов, это есть некий королевский знак. Я долго пыталась у того же Глобы выудить, что же такое королевский знак. А он говорит: а вот когда ты в полной уже заднице, тебя всегда судьба вытаскивает. Я не хочу сказать, что сегодняшняя пробка была этой самой полной задницей, я думаю, это был некий только прообраз. Но время от времени со мной, конечно, как и с любым человеком, такие вот провалы в некую мрачную смердящую бездну…

СТАХОВСКИЙ: В легкую клоаку, да.

КОНЕГЕН: Да, клоаку, они случаются. И надо сказать, что действительно есть такое - тьфу-тьфу-тьфу, конечно, боюсь сглазить, хотя в общем я не суеверный человек совершенно, - но действительно судьба как-то выпихивает меня, зачастую очень мощным и болезненным пинком под зад, но выпихивает на поверхность.

СТАХОВСКИЙ: Ну и слава богу.

СНЕЖИНА: То есть вы верите в судьбу?

КОНЕГЕН: Ну, вы знаете, сказать, что я верю с той силой, с которой в нее верят астрологи (если они вообще во что-то верят), я не могу.

СТАХОВСКИЙ: Нет, но у них-то свои цацки, да.

КОНЕГЕН: Но в принципе, да, я верю как минимум в некое свое интуитивное чувство и в некую вибрацию вокруг меня какой-то атмосферы или я не знаю чего, которую я, безусловно, улавливаю. Я не могу сказать, что я улавливаю эту вибрацию всегда и во всех ситуациях своей жизни, - для этого надо, как минимум, протрезветь и быть вменяемым, а все мы, так сказать, не всегда бываем трезвы. Я имею в виду не столько в физиологическом смысле, сколько в смысле состояния сознания. У меня редко бывает такое вот прозрачное и правильно настроенное сознание, но бывает, как ни странно.

СТАХОВСКИЙ: Да, но это может не отменять веры в какие-то состояния. Во-первых, веры в вибрации, а во-вторых, веры в те же самые гороскопы, несмотря на то, что вы знакомы с некоторыми астрологами.

КОНЕГЕН: Нет, вы знаете, с гороскопами у меня более сложные отношения и больше скепсиса, чем веры. Но с другой стороны, я думаю, что одна история - это сами гороскопы, и другая история - это история, связанная с их интерпретаторами. Вот они действительно не всегда вызывают веру.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо. Ну ладно, значит, разобрались с датой рождения, с гороскопами, с новогодней ночью. А не было в детстве обидно, что день рождения выпадает на новогоднюю ночь? Вроде как теряется второй главный жизненный праздник.

СНЕЖИНА: И подарок, подарок второй.

КОНЕГЕН: Вы знаете, во-первых, я бы сказала, что мои родители были настолько умными и настолько хорошими психологами, в том числе и детскими психологами, что они, конечно, разводили два этих праздника, и это не было никогда одним и тем же. То есть 1 января - это всегда был уже детский праздник с друзьями, родственниками и так далее, а Новый год - это отдельная песня.

СТАХОВСКИЙ: Это 31-го.

КОНЕГЕН: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: 31-го - семья, а 1-го уже ребенок непосредственно.

КОНЕГЕН: Да, да. Поэтому чувство обиды меня вообще никогда не преследовало с детства. Я думаю, что даже вот этот факт, что родители так хитро заложили, разведя два праздника на два разных дня, тем самым они действительно лишили меня многих проблем, комплексов и детских обид, что потом соответственно спроецировалось на такое наглое и счастливое настоящее.

СТАХОВСКИЙ: А наглость-то свою вы считаете, раз уж вы сами ее так обозначили, врожденной чертой характера или воспитанной?

КОНЕГЕН: Нет, вы знаете, я как-то плохо себя воспитываю, и уж тем более, наверное, не очень справлялись с этой сложной задачей мои родители и воспитатели, поскольку характер у меня был всегда адский. Поэтому я думаю, что это, конечно, что-то такое…

СТАХОВСКИЙ: Внутреннее, космическое, темпераментное, врожденное, генетическое…

КОНЕГЕН: Да-да-да, такое…

СТАХОВСКИЙ: Я не знаю, можно подбирать эпитеты еще очень долго.

КОНЕГЕН: Да. То ли ад прорывается время от времени откуда-то там из сопла, то ли, наоборот, рай.

СТАХОВСКИЙ: А вы помните ваше первое детское воспоминание? Самое раннее.

СНЕЖИНА: Ну, или яркое.

КОНЕГЕН: Вы знаете, я как-то не особо задумывалась, честно говоря, над этим. Я думаю, что, между прочим, как раз первые яркие мои воспоминания всегда были связаны с елкой и днями рождениями. Это было, наверное, лет с четырех, я себя довольно отчетливо помню. Потому что мои родители умели всегда устраивать какие-то огромные елки, роскошные праздники, все это было красиво обставлено и инсценировано. И я думаю, что это, во-первых, дает ребенку действительно ощущение счастья, а это счастье, оно потом закладывается на всю оставшуюся жизнь, безусловно. А во-вторых, оно дает возможность ребенку действительно как-то поверить в себя и не чувствовать себя каким-то ущербным, обиженным, помятым зайчиком, брошенным за диван.

СНЕЖИНА: А в какой момент, Светлана, вы поняли, что всё, это уже взрослая жизнь? Был такой переломный момент?

КОНЕГЕН: Нет, вы знаете, я не понимаю этого до сих пор.

СНЕЖИНА: Ну, не знаю, первый экзамен в университет.

КОНЕГЕН: А вы думаете, это ассоциируется со взрослостью?

СНЕЖИНА: Да, приближение провала возможного.

КОНЕГЕН: Ну, я еще понимаю - первое свидание со всеми вытекающими, оно еще может как-то, хотя тоже глупости. Но никакие экзамены ни с какой взрослостью не связаны абсолютно.

СТАХОВСКИЙ: Вы хорошо учились в школе?

КОНЕГЕН: Да, вы знаете, я хорошо училась в школе, несмотря на всю свою природную лень, с которой, собственно, я борюсь и по сей день, а иногда и не борюсь, а иногда даже и взращиваю ее и поощряю. Но я училась, да, достаточно легко. Единственное могу сказать, это банально, что, как любому гуманитарию, мне всегда паршиво давались, конечно, какие-то…

СТАХОВСКИЙ: Математические чудеса.

КОНЕГЕН: Да-да-да, физика, математика, химия. Хотя я из семьи как раз химиков и математиков, и таких серьезных ученых. Но я, видимо, очевидный выродок, потому что я совершенно не пошла ни в науку, никуда, и ни бельмеса не смыслила во всех этих дисциплинах. Я была таким ярким гуманитарием, я думаю, буквально с очень ранних лет жизни.

СТАХОВСКИЙ: Как читать научились?

КОНЕГЕН: Ну, читать я научилась в четыре года. Но я думаю, что все-таки гуманитарные мои способности начали проявляться уже к классу, наверное, 4-му, 5-му, 6-му.

СНЕЖИНА: И вы не считали, что это проблема, вас это не беспокоило?

КОНЕГЕН: Меня?

СНЕЖИНА: Ну, конечно.

КОНЕГЕН: Наоборот, меня это бесконечно радовало, у меня были жуткие амбиции, которые я по ночам растила, спрятавшись под подушку, втихаря, и мечтала о том, каким я большим художником вырасту или кем-то… Ну, естественно, как видите, мечты не состоялись в каком-то смысле, а в каком-то и состоялись.

СТАХОВСКИЙ: Есть у нас вопрос в школьной анкете на эту тему. У всех детей же спрашивают: а кем ты хочешь быть, мальчик Вася (или девочка Наташа)? Всегда вы себя мыслили как творческого человека, связанного с какой-то творческой профессией, художником? Или, может быть, были какие-то более прозаические специальности, на которые глаз периодически посматривал?

КОНЕГЕН: Вы знаете, единственная прозаическая специальность, которая меня, так сказать, начала свербить в первом классе, - я захотела быть училкой.

СТАХОВСКИЙ: Чего?

СНЕЖИНА: Математики.

КОНЕГЕН: Неважно чего.

СТАХОВСКИЙ: Главное, чтобы вот эти сидели…

КОНЕГЕН: Нет-нет, ребята, подождите, там нет еще…

СТАХОВСКИЙ: А, да, в первом классе нет учителей-предметников, там же общее…

КОНЕГЕН: Тоже мне размечтались, математика… Нет, просто у меня были такие явно нездоровые, уже в детстве проявившиеся, лидерские качества. И я понимала, что училка - это та, которая всех долбает, долбает, всеми рулит, всеми командует. И вот так глупо…

СТАХОВСКИЙ: Началась жизнь...

КОНЕГЕН: В детской мечте. Но, к счастью, я очень быстро об этом забыла. Но эти способности или потребности лидерские, они, конечно, так или иначе проявлялись. Я помню, что классе в четвертом, кода я еще не училась в специализированной художественной школе (СХШ), а училась в очень приличной английской школе, в приличном районе, с приличными еврейскими мальчиками и девочками, меня сдуру училка поставила… ну, меня выбрали, короче, этим, как это называлось… председателем совета отряда. И очень скоро мою маму вызвали на родительское собрание, откуда она пришла в слезах, потому что остальные родители сказали ей, порадовали: вы знаете, что вы вырастили Гитлера, вы вырастили фюрера маленького?

СТАХОВСКИЙ: Ужас какой!

КОНЕГЕН: Надо сказать, маму это безумно расстроило, а меня отчего-то нет.

СТАХОВСКИЙ: У вас есть какое-то сокращенное наименование? Как вас зовут близкие люди?

КОНЕГЕН: Близкие люди? Ну, так и зовут - Света.

СТАХОВСКИЙ: Света, и всё?

СНЕЖИНА: Светик-Семицветик.

КОНЕГЕН: Нет, насчет Семицветика - это слишком сопливо как-то.

СТАХОВСКИЙ: А есть любимые цветы, кстати, у вас?

КОНЕГЕН: Любимые цветы? А, ну это тоже вопрос… Какие-то такие простые, незатейливые.

СТАХОВСКИЙ: То есть не обращаете на это внимания?

КОНЕГЕН: Нет, вы знаете, у меня каких-то таких глупостей в голове нет. Я гербарии не развожу дома.

СТАХОВСКИЙ: Да вы что?! Вот это неожиданно, да.

КОНЕГЕН: И крестиком я не вышиваю, да.

СНЕЖИНА: Традиционный вопрос для школьной анкеты - про первую влюбленность.

КОНЕГЕН: Да вы знаете, я абсолютно не помню первой влюбленности и даже второй не помню.

СТАХОВСКИЙ: А почему? Это какие-то совершенно не важные в жизни вещи? Все время мозг в другую сторону куда-то…

КОНЕГЕН: Да, не важные.

СНЕЖИНА: А может, это не влюбленность была?

КОНЕГЕН: Нет, я вам хочу сказать, что единственный объект моей любви - это, я думаю, была я сама. И чем взрослее я была, тем больше я себя любила. Вот я такой наглый эгоист. Сейчас я люблю в основном только своих собачек и плюшевых мишек.

СТАХОВСКИЙ: Кстати, о собачках раз уж мы заговорили. Я не могу не задать вам вопрос: а где Дуся? Ну, мало ли…

КОНЕГЕН: Дуся? Дуся пишет докторскую диссертацию, дома сидит.

СТАХОВСКИЙ: Молодец какая! Всегда подавала большие надежды.

СНЕЖИНА: И холодно сейчас.

СТАХОВСКИЙ: Действительно, чего таскать-то человека? Какая самая оригинальная вещь, которую вы купили в жизни? Вы же любите, мне кажется, всевозможные прибамбасики, у вас всегда роскошные очки, вот брошь совершенно роскошная красная. Что это, кстати?

КОНЕГЕН: Старейший парижский дизайнер, но неважно, не будем называть брендов, тем более это не бренд, а это, в общем, такая…

СНЕЖИНА: Ручная работа.

КОНЕГЕН: Да-да-да.

СТАХОВСКИЙ: Что самое оригинальное, может быть, вы купили в последнее время, как вам кажется?

КОНЕГЕН: Вы знаете, если честно, я вам хочу сказать, что мало зацикливаюсь на вещах, будь то шмотки, я не знаю, аксессуары, машины и так далее. Я вообще такой легкий в этом плане человек.

СНЕЖИНА: Они сами к вам пристают?

КОНЕГЕН: Вообще, думаю, да.

СТАХОВСКИЙ: То есть они вас выбирают?

КОНЕГЕН: Думаю, да. Ну, есть такое свойство иногда у людей, оно не часто встречается, видимо.

СТАХОВСКИЙ: Ладно, хорошо, уговорили. Опускаем весь вещизм.

КОНЕГЕН: Есть огромное количество людей, которые будут счастливы услышать от вас этот вопрос и выложат все свои, так сказать…Но просто, ей-богу, я совершенно не зацикливаюсь.

СТАХОВСКИЙ: Конечно, да, пойдемте в другие материи совершенно. С кем из людей прошлого хотелось бы поговорить?

КОНЕГЕН: Прошлого? Да ни с кем.

СТАХОВСКИЙ: Почему? Не интересно?

КОНЕГЕН: Ну, во-первых, я надеюсь, что рано или поздно всем нам представится такая возможность, и я не уверена, что стоит об этом говорить сейчас. Я думаю, что… Я вообще люблю такое многоголосье, у меня нет каких-то кумиров, допустим, или нет каких-то героев прошлого, с кем бы мне хотелось поддерживать какой-то внутренний диалог. Я могу сказать, что мне бы, безусловно, хотелось бы поговорить с одним, наверное, человеком из совсем недавнего прошлого, с которым связан действительно огромный отрезок моей жизни и, я думаю, периоды такого серьезного становления личности (поскольку я была такой затяжной инфантил, да, в общем, остаюсь в известной мере и сейчас им), - это поэт, художник и философ Дмитрий Александрович Пригов. К сожалению, его нет с нами, но вот с ним… Я думаю, что я просто поддерживаю этот диалог постоянно. И надо сказать, мне в том же самом сознавались самые разные люди, как то, например, известный писатель Виктор Владимирович Ерофеев, Виктор мне много раз говорил, что, Светка, ты знаешь, я постоянно с ним разговариваю и по ночам он мне снится. И потом Лева Рубинштейн, Лев Семенович Рубинштейн, еще какие-то близкие нам люди, Владимир Георгиевич Сорокин, Володя Сорокин. Ну, все, кто был как-то связан, а мы были какой-то компанией все связаны. И я думаю, что поскольку я попала в эту компанию самым молодым и безмозглым персонажем, то как раз вот это, так сказать, их влияние, оно очень сильно меня подрастило, помогло как-то вырасти и оформиться. Так что вот с этим человеком - да.

СТАХОВСКИЙ: Есть ощущение недоговоренности, мало времени было, хотелось бы еще, да?

КОНЕГЕН: Да, конечно, конечно. Дело не во времени, а дело в том, что такие диалоги, когда они начинаются, они уже никогда не заканчиваются.

СТАХОВСКИЙ: Вы любите отвечать на бестактные вопросы?

КОНЕГЕН: Вы знаете, я мало различаю "тактные" и бестактные.

СТАХОВСКИЙ: Ну, ваша журналистская деятельность, мне кажется, об этом очень красноречиво говорит. Вы сама мастерица задавать бестактные вопросы, может быть.

КОНЕГЕН: Нет-нет.

СТАХОВСКИЙ: Не бестактные, я неправильно выразился, а с подковыркой.

КОНЕГЕН: Я-то все-таки хамством таким уж прямо не отличалась, нет. Ну да, естественно, вопросы должны быть достаточно острые. Я могу сказать, что меня всегда поражала реакция каких-то известных людей, в особенности это касается, конечно, наших персонажей из шоу-бизнеса, которые искренне обижались на какие-то утки или хамские вопросы со стороны журналистов. Потому что вообще априори, претендуя на роль какой-то поп-звезды, такого поп-героя (в данном случае я совершенно ни на что не претендую, это я не про себя), ты обязан понимать, что ты полностью и целиком принадлежишь этой самой толпе, этой массовой аудитории, и она может тебя трепать за что угодно, включая гульфик.

СТАХОВСКИЙ: И делать с тобой все что хочет.

КОНЕГЕН: Конечно. И твоя обязанность, подтверждая свой статус, отвечать на любые вопросы.

СНЕЖИНА: А защищаться?

КОНЕГЕН: Защищаться - это твое право, конечно. Но вы знаете, что касается меня, про меня там ходили - и ходят, продолжают ходить - всякие дурацкие слухи и какие-то байки. Я могу сказать, что у меня защита одна - это ирония, а главным образом это все-таки самоирония, потому что самую большую гадость, я убеждена, я могу сказать про себя сама.

СТАХОВСКИЙ: А чувство юмора, я так полагаю, вы считаете одним из самых главных человеческих достоинств?

КОНЕГЕН: Я совершенно не считаю это одним из самых главных человеческих достоинств. Оно может быть у человека, может не быть, от этого человек может не быть ни лучше, ни хуже. Но лично для меня, лично для меня действительно это довольно важное качество, я имею в виду, для круга моих друзей и так далее. Как правило, этот самый круг этим чувством обладает, хотя не все.

СНЕЖИНА: А каких качеств вам не хватает?

КОНЕГЕН: Мне?

СНЕЖИНА: Да.

КОНЕГЕН: Ой, да полно! Вы лучше скажите, чего мне хватает. Не хватает ничего: ни ума, ни, скажем так, рассудительности, ни практичности. Ничего, у меня вообще ничего нет! Я гол как сокол.

СНЕЖИНА: Мне, наоборот, показалось, что вам нельзя задавать вопросы из разряда "а что бы вы хотели изменить в себе?", потому что ответ будет однозначный: ничего.

КОНЕГЕН: Ничего, конечно, потому что я абсолютно довольна собой.

СТАХОВСКИЙ: А что такое для вас умный человек?

КОНЕГЕН: Вы знаете, на этот вопрос ответить действительно сложно. Такого человека ты просто чувствуешь на расстоянии. И таких людей, в общем, на самом деле не много, если говорить о серьезных каких-то качествах. Но я вам хочу сказать, что ум далеко не всегда является тем определяющим, что заставляет тебя чувствовать какое-то движение по отношению к человеку. Я, например, знаю огромное количество очень крупных художников и писателей, которые, в общем, как бы и не умные, потому что талант, он совершенно не предполагает глупость – я не буду ссылаться на избитые цитаты, что "поэзия должна быть глуповата", это глупости всё, на мой взгляд, - но в принципе действительно среди бесконечно талантливых людей есть огромное количество тех, которые вроде как бы умом совершенно и не обладают, но это не делает их менее притягательными, обаятельными и так далее.

СТАХОВСКИЙ: Какой из периодов своей жизни вы считаете наиболее ценным?

КОНЕГЕН: Ровно тот, который я переживаю сейчас.

СТАХОВСКИЙ: И так, видимо, было всегда?

КОНЕГЕН: Конечно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: То есть береги и цени каждую минуту?

КОНЕГЕН: Ценить - нет, и беречь каждую минуту - ни в коем случае…

СТАХОВСКИЙ: Упаси боже, да?

КОНЕГЕН: Ценить в смысле ее полноценного проживания - да. А не в смысле скаредности и накопления.

СНЕЖИНА: В какой эпохе хотелось бы пожить?

КОНЕГЕН: Вот ровно в той, в которой… в той безобразной эпохе, в которой мы с вами сейчас живем.

СНЕЖИНА: То есть не интересно было бы, не знаю, переместиться на два века назад?

СТАХОВСКИЙ: Метнуться в Древнюю Грецию?

КОНЕГЕН: Да нет как-то…

СТАХОВСКИЙ: Ну так, из любопытства.

КОНЕГЕН: Ну, слушайте, это детские мечты о машине времени. Нет, меня это как-то никогда особо не… Как вам сказать… Я, посещая разные достойные культурные точки, места, музеи и так далее (особенно я люблю Италию, и в данном случае это уж, конечно, просто гигантский музей под открытым небом), я могу сказать, что там ты можешь прожить очень много эпох, если ты знаком, конечно, с культурой, если ты не припрешься туда, как дебил, валяться пузом вверх на пляже или за шопингом. Так вот я, например, действительно отношусь к тем самым людям, которые все-таки готовы ценить там каждый камешек на земле, потому что он несет в себе огромные пласты истории.

СТАХОВСКИЙ: К вопросу о культурных ценностях, раз уж мы заговорили. У вас же совместный проект был с Ольгой Свибловой, вот этот последний: фотографии, айфон, Джулиан Шнабель…

СНЕЖИНА: Просто и дорого.

КОНЕГЕН: Нет, это история, которая выросла фактически почти из анекдота для меня. Действительно, у меня в кармане вместо одной модели телефона появилась другая модель телефона под названием iPhone. И это как раз совпало с моей поездкой на прошлую Венецианскую биеннале, мы два года соответственно ездим со всей культурной тусовкой, толпой безобразников в город Венецию.

СТАХОВСКИЙ: Ну, будем называть вещи своими именами, да.

КОНЕГЕН: Вообще надо сказать, что Италия - это такая страна, такое удивительное, магическое место для придурков творческого плана, она способна провоцировать людей на какие-то неожиданные вещи. Дело в том, что тут надо как-то коснуться моей личной истории. Закончив художественную школу и неся в период моего детства и очень ранней юности мечту о том, чтобы стать художником, я как-то, перескочив в университет на классическую филологию (а надо пояснить, что это кафедра, которая изучает античность, древние языки, древнегреческий и латынь, и соответственно всю культуру эту), я совершенно забыла об "изобразиловке". И долгие годы потом, занимаясь уже и литературной критикой и журналистикой, и всякой дребеденью, включая телевидение, вся моя деятельность была связана с таким вербальным выражением. И вдруг, я думаю, что у меня просто наступила некая усталость (и это как-то совпало с этим моментом, с этим айфоном), усталость от вербального способа самовыражения, и мне захотелось сделать что-то еще. И я вернулась вдруг к тому, о чем я мечтала всё свое детство. Я начала фотографировать, но фотографировать странным образом. Это были картинки, очень похожие на акварель, на сепию там, на рисунки графические. Собственно, фотографировала я шутки ради. Но всяческие мои ушлые (ушлые - в смысле профессионально состоявшиеся) друзья, типа группы АЕС, какие-то серьезные люди, они мне сказали: что же ты, дура, балуешься-то? У тебя уже готовая выставка.

СТАХОВСКИЙ: И таскаешь причем еще это с собой постоянно. Растеряешь же все…

КОНЕГЕН: Да. Сказали они это, сидя у меня в венецианской квартире, часа в 4 утра, видимо, уже прилично разогретые к этому времени. И я вдруг впервые задумалась о том, что, может, это действительно несет какую-то, так сказать, ценность художественную. После этого я показала эти работы очень известному куратору итальянскому. Он оживился и сказал, что…

СНЕЖИНА: Белиссимо!

КОНЕГЕН: ...сказал, что надо показать это срочно Свибловой. Свиблова фыркнула и сказала: ладно, типа, пришли мне. Но она думала, что я делаю какой-то такой гламур не гламур, но что-то типа "красиво". А я делаю совершенно некрасивое и страшное.

СНЕЖИНА: На что это похоже?

КОНЕГЕН: Ну, это мне сложно объяснить. Здесь, так сказать, мои вербальные, артикуляционные способности мне отказывают. Я вам объясняю, что это акварель такая. И Свиблова ойкнула, когда я переслала там, я не знаю, 12 или 16 картинок по e-mail, она мне написала огромное письмо, что срочно делаем выставку. Действительно, мы сделали выставку, было какое-то несусветное количество народу, по-моему, вся Москва, там человек 400-500 собралось, какой-то адский был просто карнавал, и огромное количество СМИ было. Но самое интересное был финал, потому что буквально в предпоследний день этой выставки в город Москву случайно заехал очень известный нью-йоркский художник, коллекционер, и он же знаменитый режиссер, лауреат кучи всяких премий - Джулиан Шнабель, и каким-то богом его занесло к Свибловой, он пробежался по всем этажам, посмотрел там кучу именитых авторов, в том числе американских и всяких разных других, и зашел в конце концов на эту выставку. И сказал: "О!"

СТАХОВСКИЙ: Это именно то, что мне надо!

КОНЕГЕН: Да. И в результате он купил несколько работ, которые сейчас вот висят в его огромном нью-йоркском доме.

СТАХОВСКИЙ: Я только сейчас себя поймал на мысли, что, когда к нам в "Школьную анкету" приходят гости, в самом начале мы все равно даем какое-то коротенькое определение. Ну, скажем, приходит Анатолий Вассерман - ученый, звезда "Что? Где? Когда?"

КОНЕГЕН: Мамма мия!

СТАХОВСКИЙ: Или там Ирина Хакамада, допустим, - публицист, в прошлом политик. Ну и так далее. Когда появилась Светлана Конеген, мы определились с датой и местом рождения, я не знаю, со школами и институтами, с чем угодно, но не сказали ни слова о том, кто это, что это. Вы сами себе можете дать какое-то определение?

КОНЕГЕН: Знаете, это довольно сложно, потому что мне приходилось заниматься чем угодно, включая и журналистику, и литературную критику, и публицистику, и писательство (мною написаны две книжки, точнее, одна написана моей собакой), и приходилось играть в кино, и черт-те чем приходилось заниматься. Сейчас у меня, я надеюсь, будет запущен новый проект в Интернете, и это будет такой абсурдистский сериал, где я выступаю и в роли автора сценария, и в одной из главных ролей, такого дьявола-искусителя, барменши. Словом, понимаете, очень сложно. Да, и опять же фотохудожник. Мне очень сложно.

СТАХОВСКИЙ: То есть что писать в анкете на визу в графе "профессия"?

КОНЕГЕН: Нет, вы знаете, на самом деле по-английски это очень легко определяется: артист.

СТАХОВСКИЙ: То есть художник.

КОНЕГЕН: Есть такое объемное понятие, которое предполагает очень разные сферы артистической активности. Ты можешь быть кем угодно.

СНЕЖИНА: Артист Светлана Конеген.

СТАХОВСКИЙ: Да. Вы знаете, Света, в этих школьных анкетах, собственно, с которых мы и стартовали в нашей программе и которых вы, как мы выяснили за кадром, не помните совершенно - видимо, в ваших школах художество сплошное было, - в этих школьных анкетах, пионерлагерных (ужасное слово!) была такая рубрика, она называлась "секрет". Это была такая сложенная страничка, и ежели ты в нее залезаешь, надо обязательно ответить на тот вопрос…

КОНЕГЕН: Вы знаете, сейчас вы для меня открываете все секреты, потому что, я повторяю, в моей жизни не было ни советской школы, ни пионерлагеря. Слава богу!

СТАХОВСКИЙ: Ну вот видите! Сейчас мы, ни в коем случае не пытаясь вас вернуть в те славные времена, просто говорим о том, что у нас тоже есть такая рубрика, где человек, который приходит к нам в гости, задает вопрос нашему следующему гостю, естественно, понятия не имея, кто к нам придет. И более того, мы сами не знаем, какой вопрос был задан нашим прошлым гостем.

СНЕЖИНА: Для нас это тоже секрет.

СТАХОВСКИЙ: Вот сейчас мы вам его и предложим, если вы не возражаете.

КОНЕГЕН: А какого рода вопрос, извините?

СТАХОВСКИЙ: А откуда я знаю? Человек, который у нас был гостем в прошлый раз, что-то сейчас спросит. Хотите?

КОНЕГЕН: Ну, пусть, конечно, спросит. А, то есть меня спросит?

СТАХОВСКИЙ: Конечно. Да-да-да. Поехали!

КОНЕГЕН: О’кей!

УСТИНОВАЙ: Здравствуйте. Я Татьяна Устинова. Скажите мне, пожалуйста, собак каких пород вы любите?

СТАХОВСКИЙ: Спасибо большое. Татьяна Устинова, писательница.

СНЕЖИНА: Да. Надо учитывать, что Татьяна Устинова не знала, кто у нас будет в гостях.

СТАХОВСКИЙ: Не знала, еще раз говорю, кто будет в гостях.

КОНЕГЕН: Ну, просто у нас с Таней в принципе много общего, я думаю, и темперамент, и какое-то внутреннее полуженское, полунеженское устройство. И состав мозгов, видимо, у нас довольно близкий, поэтому она у меня вызывает как раз огромную симпатию. Танечка, могу ответить тебе: я люблю собак всех пород, в том числе и устиновских. Вот ту породу, которую представляешь ты, она мне очень-очень-очень близка, поверь! Если хочешь, могу тебя взять на усыновление.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо большое за ответ! Света, а чем любовь отличается от влюбленности? Это уже очередной глупый вопрос от меня, да.

КОНЕГЕН: Ну, понятно, что не от Тани Устиновой, она обычно таких дурацких вопросов не задает. Вы знаете, на мой взгляд, влюбленность - это прекрасное состояние эйфории и надежд. Любовь - это состояние разочарования и терпения.

СТАХОВСКИЙ: Роскошный ответ, хочется заметить! А что бы вы не смогли простить самой себе никогда?

КОНЕГЕН: Ой, я думаю, что я бы себе не могла простить измены самой себе. Надо сказать, у меня было много искушений, и я думаю, что каждый из нас вообще в жизни сталкивается с разными искушениями. Самое страшное из них - это как раз, так сказать, изменить некоторой внутренней своей вот этой мелодии, не знаю, линии какой-то, которая звучит в тебе и которая толкает тебя идти ровно по этому пути, а не по какому-то другому. Вот свернуть с этого пути, изменить этой теме (теме - вот я поняла, что я хотела сказать), внутренней теме, которая звучит в тебе с момента твоего рождения. И чем раньше ты начинаешь осознавать себя, как-то рефлексировать и понимать себя как личность, чувствовать, точнее, себя как личность, тем ярче эта тема внутри тебя звучит. Как только ты, так сказать, эту тему в себе выключишь или начнешь подавлять, это как раз, собственно, и есть измена себе. Это самое страшное.

СТАХОВСКИЙ: Не изменяющая самой себе Светлана Конеген была сегодня в гостях в "Школьной анкете". Спасибо вам большое, что пришли.

СНЕЖИНА: Спасибо огромное. Как приятно, что мы смогли вас удивить рассказом о том, что вообще было такое понятие, как школьная анкета.

КОНЕГЕН: Да, знаете, вы открыли мне сегодня немало нового. Спасибо вам, братцы.

СТАХОВСКИЙ: Ну а от вас мы надеемся еще записать за кадром вопрос для нашего следующего гостя. Спасибо, Светлана.

СНЕЖИНА: Спасибо.