Доживем до понедельника Виктор Логинов

КАРЛОВ: У нас сегодня в гостях и машинист подземных установок, и шахтер, и спасатель, и экскурсовод, и диджей на радио, и арт-директор ночного клуба…

КОКОРЕКИНА: И телеведущий…

ЛОГИНОВ: Я даже книги продавал. Один день, правда. Я продавал золотые и серебряные украшения два месяца, я ремонтировал автомобили. Что же я еще делал-то? Еще много чего делал, слушайте.

КОКОРЕКИНА: Я ремонтировал автомобили – и дальше сноска: один день.

ЛОГИНОВ: Нет, не один день. Тоже месяц, наверное. Чем я только в жизни не занимался!

КАРЛОВ: Виктор Логинов в гостях у нас сегодня!

КОКОРЕКИНА: Привет! Спасибо, что пришел.

ЛОГИНОВ: Здравствуй, Оля, здравствуй, Саша, здравствуйте все!

КАРЛОВ: Ну что же, начнем разбираться с твоей жизнью с точки зрения педагогики.

ЛОГИНОВ: Может быть, хоть кто-нибудь разберется наконец с моей жизнью. А я хочу задать тебе вопрос: вот ты сам чувствуешь, как это происходит, когда ты вроде сам еще молодой человек, а потом тебе – раз! - и задают вопрос: а как воспитывать детей?

КАРЛОВ: Я тебе такую историю расскажу. Когда притащили из роддома моего сына, все стали за здоровье… А теперь, говорят, давайте выпьем за родителей, - кто-то говорит. Я говорю: "С удовольствием!" - и пытаюсь чокнуться с отцом. Он говорит: "Дурак, сиди! За тебя пьют". Как, что? Опа! По большому счету, признаюсь, наверное, когда уходят родители, вот тогда ты понимаешь, что ты остаешься один. И каким бы ты раздолбаем ни был, вот тогда ты начинаешь уже думать, что, опаньки, всё, процесс воспитания закончен. Ну, а потом просто в жизнь приходит женщина и перевоспитывает тебя по-своему.

ЛОГИНОВ: И опять ты ребенок - до конца своих дней.

КОКОРЕКИНА: Так! Давайте тогда начнем все-таки с первых воспитателей в жизни: с папы, с мамы.

КАРЛОВ: Прямо с 13 февраля начнем.

ЛОГИНОВ: 13 февраля 1975 года на свет появился я в далеком сибирском городке по имени Кемерово. Была забавная история. Моя бабушка (мамина мама) не очень любила моего папу. Несколько раз его била и выгоняла из дома.

КОКОРЕКИНА: А женщина была крутого нрава и таких серьезных физических кондиций?

ЛОГИНОВ: Да. У нее был рост метр пятьдесят, но это ей не мешало. Она либо на табуретку залезала, либо брала что потяжелей, в общем, женщина была такая…

КАРЛОВ: Не пытайтесь это повторить в домашних условиях, дорогие тещи.

ЛОГИНОВ: А папа у меня очень покладистый, мягкий человек, и он с вещами периодически уходил. И она с ним никогда не соглашалась ни в чем. Когда родился я (я был вторым ребенком), папа придумал назвать меня в честь своего брата - Виктором. Потому что до этого родился у брата, у дяди Вити, тоже младший сын, и его назвали Александром в честь отца. И бабушка, которая спорила по любому поводу с отцом, вдруг сказала: "Хорошо". Папа два дня молчал, он не мог понять, что происходит, где подвох, в чем подвох? И эта история была такая смешная у нас в семье, мы об этом разговаривали. И когда я вырос наконец-то и православие опять-таки стало модной забавой, в постсоветское время, я открыл святки и понял, что там день святого Виктора. Бабушка никому ничего доказывать не стала, сказала - хорошо!

КОКОРЕКИНА: А бабушка просто в святки заглянула, по всей видимости.

ЛОГИНОВ: Бабушка - староверка. Поэтому она просто это знала, наверное, даже не заглядывая.

КОКОРЕКИНА: Понятно. А вот бабушка с таким крутым нравом, когда внучок Виктор стал подрастать, она практиковала на нем эти свои боевые искусства?

ЛОГИНОВ: Бабушку я практически не застал, к сожалению. Она умерла, когда мне было два года. Вот она моего старшего брата очень сильно любила, очень сильно воспитывала. Бабушка была всегда тылом. Несколько опять-таки историй было, когда она била всяких мужчин во дворе, которые пытались угостить мальчика конфеткой, таким маленьким ридикюлем – были, знаете, в 60-70-е такие, из арматуры согнутой, внутрь вложенной специально. Вот была история, когда одного мужчину она чуть не забила…

КОКОРЕКИНА: Бабушка любила несовершеннолетних мужчин. Как только они вступали в пору зрелости…

ЛОГИНОВ: Сразу ненависть. Несмотря на то, что бабушку я практически не помню (мне было два года), все равно память о ней в семье сохранилась.

КОКОРЕКИНА: Фигура легендарная.

ЛОГИНОВ: Да. И брат рассказывал много, и мама много рассказывала. Папа молчал.

КАРЛОВ: Вот смотрите, штука какая. Для меня, например, было удивительно, что, оказывается, у детей бывает два комплекта бабушек и дедушек. У меня был один комплект: бабушка и дедушка.

ЛОГИНОВ: А у меня не было вообще. У меня была бабушка, которая умерла, когда мне было два года. Всё. Папиных родителей я не застал, потому что его отца, а моего деда на войне убило, а мама в период голода на Волге умерла, как раз во время войны. Его воспитала сестра. Маминого отца тоже на войне убило. В общем, вот так вот, дедушек и бабушек не было.

КАРЛОВ: Вот такая история.

КОКОРЕКИНА: А родители, естественно, много работали.

ЛОГИНОВ Конечно! Папа отработал 40 лет на заводе "Прогресс", ветеран труда. А мама работала на разных предприятиях. Это был и тот же "Прогресс", и разные предприятия, я сейчас названия не вспомню. Я помню даже, что я ходил к ней на фабрику, она называлась фабрика пианино "Кузбасс", где она что-то делала с музыкальными инструментами, потому что играть она никогда не умела, понятное дело.

КАРЛОВ: Но проверяла их как-то, да?

ЛОГИНОВ: Там еще гитары выпускались на этой фабрике. Я колки наколачивал на гриф. И за это какие-то деньги даже платили.

КОКОРЕКИНА: Понятно. Пока был еще маленький и не мог наколачивать никакие колки, собственно, в чьем обществе оставался, пока родители были на работе?

ЛОГИНОВ: Пока родители были на работе, я до двух лет, наверное, доставался бабушке. Я так думаю, что именно вот этой ситуацией можно оправдать бабушкину фразу по поводу меня, что "этот мальчик не жилец, он скоро, наверное, уйдет". Потому что я до года орал не переставая просто. Орал, как рассказывает отец (потому что остался один отец, до этого и мама рассказывала), меня невозможно было ни успокоить, ни укачать, можно было всю ночь носить меня на руках. Поэтому любовь близких я чувствовал, так сказать, атмосферно. Она была вокруг, но вот как бы напрямую, физиологически меня невозможно было любить, потому что я просто орал.

КАРЛОВ: Какой неприятный юноша!

ЛОГИНОВ: Вот не очень приятный юноша. Бабушка говорила: "Нет, нет, это не жилец. Поорет еще годик - и всё, сам уйдет куда-то". Но вопреки бабушке я выжил. И, если говорить о мистике, до сих пор у меня ощущение, что она как-то все равно присутствует в моей жизни. Потому что она была очень сильным человеком. Вот. Я выжил. Пошел в детский сад, который находился рядом. Школа тоже была рядом, и рядом дом, всё рядом было. Бабушка умерла. Мама с папой на работе с утра до вечера. Притом, знаешь (вот сейчас, наверное, такого нет – хотя в провинциальных городках, наверное, и осталось), по отцу можно было сверять часы. То есть транспорт ходил по расписанию. Рабочая смена заканчивалась ровно. И ровно в шесть вечера он появлялся из-за угла дома. Вот часы били…

КАРЛОВ: Ничего себе!

ЛОГИНОВ: Он шел одной и той же походкой, из цеха - переодеться, доехать до проходной, выйти; автобус подходил, садилось определенное количество народу. Приезжал.

КАРЛОВ: Вот она, стабильность, которую мы потеряли, друзья мои. Вот она! Сейчас пробки в городах! Не поймешь, кто куда едет, ребята.

ЛОГИНОВ: Мы-то на работу! А вы-то куда все едете?

КАРЛОВ: Нет, ну я-то, понятно, на дачу в понедельник днем. Но вы-то куда претесь? Слушай, а кто был самым главным в семье? То есть у кого можно было выпросить прощение, а кто был непреклонен в воспитании?

ЛОГИНОВ: Для меня всю мою сознательную послебабушкинскую жизнь самым главным человеком был мой брат. Он был старше меня на десять лет. По большому счету он меня, собственно говоря, и воспитал, он занимался моим воспитанием, он отводил меня в детский сад, он забирал меня из детского сада, он был все время рядом со мной.

КАРЛОВ: Он тебя научил курить.

ЛОГИНОВ: По большому счету да. Серьезно. И пить, и драться, всё научил. Понимаете, это же Сибирь. И там как-то у нас было не принято, что ли, звать кого-то: я пожалуюсь старшему брату, он придет накостыляет! Все равно каждый стоял за себя. Но дрались честно, до первой крови. И эти основы мне потом просто пригодились. Если бы я каждый раз бегал за братом, который мог бы просто вот так рукой повести - он был выше меня ростом, 1 метр 93 он был, и шире меня в плечах, - он мог просто повалить кого угодно, понятное дело. Но я ни разу в своей жизни за этой помощью не обращался.

КОКОРЕКИНА: Но ведь бывает же часто так, что старшие братья (особенно при такой разнице - 10 лет) тяготятся несколько обществом младших, потому что эти младшие мешают им проводить досуг так, как им нравится.

ЛОГИНОВ: Мой спекулировал мной.

КАРЛОВ: Как это?

ЛОГИНОВ: А не знаете, что если молодой человек идет с ребенком, то для девушек он более привлекательный, безопасный? И он брал меня с собой всегда и везде. Я был в его тусовке лет, наверное, сейчас скажу… В 19 лет он ушел в армию… Лет с семи, значит. У меня есть фотографии, где на каких-то посиделках мы всегда: Женька с Витькой. Я был сын полка. Вокруг вот эти пятнадцати-, семнадцати-, восемнадцатилетние парни и девушки, какие-то танцы у них…

КАРЛОВ: Расскажи нам о досуге в Кемерове. Я в этом городе бывал раза два или три.

ЛОГИНОВ: Я неоднократно это говорил, у меня есть линейка любимых городов моих - я придумал такую красивую формулировку. Сибирь, и в частности город Кемерово, - это моя мать, которая меня выносила и родила, накормила молоком, дала окрепнуть и выпустила в жизнь. Екатеринбург, в котором я провел очень много времени и учился, - это как отец, который научил меня каким-то профессиональным навыкам. Питер, где я тоже учился, - как студенческий друг в рваном плаще, продуваемом ветрами, собутыльник. Вот. А Москва - это мой дом, это мои дети, это моя душа.

КАРЛОВ: Москва. А если очеловечить Москву так же, как ты очеловечил Екатеринбург, Кемерово и Питер? Что это? Девица какая-то? Это теща? Вот образ человеческий один. Не собирательный, а один. Кто это?

ЛОГИНОВ: Наверное, жена тогда.

КАРЛОВ: Сварливая?

ЛОГИНОВ: Разная.

КАРЛОВ: С переменчивым настроением?

ЛОГИНОВ: С погодой непонятной иногда.

КОКОРЕКИНА: А находясь в компании брата в свои 7 лет, когда у него вот эта прелюдия знакомства с девушкой уже состоялась и дальше происходит какой-то более романтичный этап…

ЛОГИНОВ: Нет, я не подглядывал, если к этому.

КАРЛОВ: В другую комнату уводили тебя, конечно же?

КОКОРЕКИНА: Ну, а когда им нужно было оторваться? То есть уже сыграл свою роль маленький мальчик Витя.

ЛОГИНОВ: Я не помню вообще этих историй. Мы были все время вместе, нас было человек, наверное, десять-двенадцать, какие-то посиделки, Антонов: "Мечта сбывается и не сбывается…" Тото Кутуньо и прочие…

КОКОРЕКИНА: А какие-то взрослые разговоры?

ЛОГИНОВ: Конечно, конечно!

КАРЛОВ: А за политику терли?

ЛОГИНОВ: Нет, за политику никогда не терли. В Кемерове, мне кажется, и сейчас не очень-то трут.

КАРЛОВ: А вообще-то красный пояс, говорят.

ЛОГИНОВ: По каратэ?

КАРЛОВ: Кузбасс.

ЛОГИНОВ: Потому что там Аман Гумирович Тулеев, пусть живет он долго… Потому что папа мой его любит очень сильно. Я вижу, что он делает для жителей, для пенсионеров. Не просто для пенсионеров, не только для бюджетников - для всех. Поэтому там его очень сильно любят.

КАРЛОВ: У нас в программе есть такая рубрика «Преступление и наказание». Знаешь, о чем это? Самое страшное твое преступление против родительской воли и последовавшее за ним наказание, граничащее с истязанием.

ЛОГИНОВ: Да, да. Начну с того, что папа меня никогда в жизни, ни разу в жизни не ударил. Даже не замахивался. Брат меня шлепнул один раз, подзатыльник мне врезал, потому что я ушел, и не просто ушел из дома - я увел, наверное, всех детей во дворе.

КОКОРЕКИНА: Куда?

ЛОГИНОВ: На Луну.

КОКОРЕКИНА: Зачем? Фильм «Тот самый Мюнхгаузен», что ли, посмотрел?

ЛОГИНОВ: Мне не до фильма было. Я просто пошел на Луну, и всё. Я знал, что Луна где-то там. И когда в час ночи меня нашли как предводителя всей этой… Там милиция, родители с факелами… А мы ушли далеко. У нас недалеко была промзона, и мы шли через промзону, у каких-то бабушек - там еще частный сектор - просили поесть. Я повел за собой человек, наверное, восемь, что ли, разного возраста. У меня это фишечка, я периодически кого-нибудь куда-нибудь уводил. Все знали, что если детей нет, то Логинов куда-то увел всех. Вот.

КАРЛОВ: Сколько тебе лет было?

ЛОГИНОВ: Шесть.

КОКОРЕКИНА: Самое время сходить на Луну.

ЛОГИНОВ: Ну, я же не рассказываю, за что я буквально через год, наверное, получил шлангом от мамы. Ох, это была история!

КОКОРЕКИНА: По какому месту?

ЛОГИНОВ: По правильному.

КОКОРЕКИНА: По мягкому и болезненному.

ЛОГИНОВ: Сейчас расскажу. Так вот, и когда родители обшаривали дворы, подвалы, чердаки на территории нашего квартала, милиция ездила по району, брат, как помоложе (ему было шестнадцать), со своими опять же друзьями, они двигались навстречу нам интуитивно. И где-то около часа ночи я: "Женя!" На´ подзатыльник сразу! "Мать там с ума сходит! Ты где ходишь?" Все такие оборванные, грязные. Но мы нашли Луну. Мы дошли до Луны.

КАРЛОВ: Это как?

ЛОГИНОВ: Мы прямо реально были на Луне. Мне было тоскливо, мне было одиноко. Я почему-то подумал о маме и о Женьке сразу. О том, что он там где-то остался, а я вот здесь один на Луне. Поэтому я сказал: "Ребята, разворачиваемся и идем обратно".

КАРЛОВ: Что это за Луна-то такая была?

ЛОГИНОВ: Это промзона, и там была огромная насыпь щебня, этажа в три-четыре. Огромная такая насыпь. Мы вскарабкались на нее, дошли… А был уже вечер, лето (июнь или июль, я не помню), и в небе стояла огромная Луна.

КОКОРЕКИНА: И стало понятно, что вы уже на ней.

ЛОГИНОВ: И стало понятно, что мы на Луне, а там - Земля.

КАРЛОВ: Вот это воображение у ребенка!

ЛОГИНОВ: Вот это воображение!

КОКОРЕКИНА: А шлангом?

ЛОГИНОВ: А шлангом произошло ровно через год. А, нет, шлангом - за год, когда мне было пять. Потому что через год уже была школа, поэтому там другие были преступления и наказания. А шлангом было, когда мне было пять, у меня был трехлетний друг, мы с ним нашли девчонок во дворе и играли в казаков и разбойников с ними. Знаете, такая игра?

КОКОРЕКИНА: Да, конечно. Сами играли.

ЛОГИНОВ: Друг за другом гоняются дети, бегают, потом ловят всех и пытают: "Пароль? Какой пароль?" Мы поймали всех девчонок - девчонок было три, нас двое - и пытали у них пароль, пытали. И, наверное, у них он был, а может быть, и не было, я не знаю. Но, чтобы выпытать, мы применяли самые суровые методы воздействия: мы снимали трусы…

КОКОРЕКИНА: С девчонок?

ЛОГИНОВ: С девчонок.

КОКОРЕКИНА: О! Негодяи!

КАРЛОВ: Боже мой! Вот международный суд в Гааге-то не знает.

ЛОГИНОВ: Вот за этим, собственно говоря, делом меня и застала соседка.

КОКОРЕКИНА: А они, несмотря на снятые трусы, отказывались назвать пароль?

ЛОГИНОВ: Они отказывались. И почему-то глупо хихикали. Я не понимаю, с чем это связано было.

КОКОРЕКИНА: А глупости показывали. Это же такое главное детсадовское развлечение.

ЛОГИНОВ: Да вот в том-то и дело! Вот. И, значит, за этим занятием меня застала соседка. А тогда, еще в Советском Союзе - не знаю, у нас ли это было, или это было везде, - было крепкое понятие какой-то народной молвы, когда все за всеми следят. Поэтому у нас во дворе было постоянно полно народу, детей. И каждый: "Моего не видела?" - "Он там бегает". "Васька, куда пошел?" - могла крикнуть соседка. Сейчас, если мои дети гуляют, никому дела до этого нет вообще, абсолютно. Если ты сам не смотришь…

КОКОРЕКИНА: Да, а тогда такая круговая порука родительская.

ЛОГИНОВ: Да, круговая порука в хорошем смысле слова. И тогда возникает чувство, наверное, за которое я ратую, обозначенное словами: "что люди скажут?" Я не могу себя вести неправильно, потому что я принимаю законы социума, я являюсь членом этого социума, завишу еще и от их мнения. Сейчас…

КОКОРЕКИНА: И неправильный поступок бросит тень не только на тебя, но на твоих близких, твою семью.

ЛОГИНОВ: А когда неправильный поступок от пьяного состояния, он не только народным судом как-то карался, но и соседями: вон алкоголик! И гуляние направо и налево - про гуляние отдельную историю тоже могу рассказать… У нас в Сибири какие-то были законы свои определенные. Вот. И соседка не то чтобы нажаловалась, не то чтобы насплетничала, а просто… А мать, видно, вышла меня обедать позвать. Вот. И соседка сказала: "Твой-то там вон девкам смотрит… это дело". Ну, мать взяла то, чем она владела в совершенстве, у нее был красный пояс по этому делу, - шланг от стиральной машинки "Сибирь-М"…

КОКОРЕКИНА: Я смотрю, женщины в этой семье довольно сурово вели себя по отношению к мужчинам.

ЛОГИНОВ: Матриархат, да, у нас был. А это дело было в школе. То есть у нас школа прямо за домом находилась, в которой я потом проучился восемь лет, 74-я, и там было высокое крыльцо, и прямо под крыльцом, собственно говоря, кусты такие. Под крыльцом мы там и устроили штаб. Я-то не видел, что меня соседка видит. То есть я как пытал, так и продолжал пытать. Я пытаю, они не сдаются, хихикают. А тут подкрепление им в виде моей мамы со шлангом… Я быстро бегал, конечно, но все равно пару раз она зацепила – шланг же разворачивается, прилетело мне пару раз. Ругала меня потом, в угол ставила. А я от нее убежал и залез под кровать, я помню.

КАРЛОВ: Я же последовательно отстаиваю необходимость применения телесных наказаний, когда уже совсем никакие доводы не воздействуют. Но вот твой пример показывает, что, сколько шлангом ни тереби человека, бесполезняк.

ЛОГИНОВ: Бесполезно абсолютно. Поэтому я против как раз телесных наказаний, абсолютно против. Детей своих я, как они иногда не просят меня, чтобы я это сделал…

КАРЛОВ: Напрашиваются?

ЛОГИНОВ: Напрашиваются! Что ты! Просто ты понимаешь, что ты бьешь в этот момент сам себя, свое неумение договориться, свое неумение свои цели и задачи объяснить ребенку.

КАРЛОВ: Ты не любишь наверняка, когда говорят, что Тихонов - это Штирлиц, а ты - Букин.

ЛОГИНОВ: А что делать-то, скажи, пожалуйста?

КАРЛОВ: Ну, это хорошо или плохо?

ЛОГИНОВ: По сути дела, если бы не было… Я благодарен этому парню. Если бы его не было, наверное, я бы здесь не сидел тогда. Дальше что-то будет. Вот когда будет, тогда, может быть… А за последнее время Букина стало меньше. На улицах везде: Логинов! И я чему-то благодарен, наверное.

КОКОРЕКИНА: А когда увидел себя увековеченным в бронзе в Екатеринбурге, это вообще что за ощущение было?

ЛОГИНОВ: Никаких ощущений не было. Вообще как-то не рефлексирую по этому поводу, иначе, мне кажется, можно…

КОКОРЕКИНА: Но ты подошел к нему?

ЛОГИНОВ: Я же на открытии присутствовал. Пожал руку. А как… Да никак. Совершенно никак к этому не отношусь.

КОКОРЕКИНА: А дети? Кто-нибудь из детей паломничество уже совершил?

ЛОГИНОВ: Нет, слава богу.

КОКОРЕКИНА: К бюсту на родине героя?

ЛОГИНОВ: Там не бюст, там он 2.20.

КОКОРЕКИНА: Я видела этого человека. Он стоит перед торгово-развлекательным центром. И рядом еще какая-то скульптурная композиция находится.

ЛОГИНОВ: Да, Майкл Джексон. А впереди Букин стоит. Одно меня радует, что этот памятник нерукотворный больше похож на одного из моих мастеров, человека, который меня много чему научил, на Игоря Петровича Владимирова, народного артиста Советского Союза, на курсе которого я учился. И поэтому, я говорю, это не мне памятник, это не мне. Это моим мастерам, учителям, потому что Виктор Логинов ничего не сделал для этого памятника.

КОКОРЕКИНА: Но учителя же были не только театральные, не только в кинематографе, а были еще учителя…

ЛОГИНОВ: Школьные.

КОКОРЕКИНА: Эпизод в биографии, который нас с Сашей заинтриговал, под названием "шахта".

ЛОГИНОВ: Шахта, да. У меня три года на подземелье ушло. Год я отработал в проходке и два года спасателем работал в МЧС.

КОКОРЕКИНА: А почему вообще туда судьба загнала? Ведь уже была сцена в жизни, да?

ЛОГИНОВ: Был уже ЛГИТМиК, я учился на втором курсе. И надо было как-то кормить ребенка.

КАРЛОВ: И ты всё это бросил и пошел в забой?

ЛОГИНОВ: Да, я поехал на каникулы и не вернулся.

КОКОРЕКИНА: И семью за собой же?..

ЛОГИНОВ: А семья была в Кемерове. Я жил в общаге в четырехкоечном номере и учился на дневном отделении. И у меня был один день выходной, кино не снималось, реклама тогда тоже не снималась - начало 90-х годов. И способов заработка было не так много, как сейчас. Вот. У меня был ровно один день, когда я ездил на Варшавский тогда вокзал и подрабатывал, там что-то грузил с бомжами, какие-то шкуры КРС, разгружал, зарабатывал там какую-то, грубо говоря, тысячу рублей. И на эту тысячу рублей всю неделю питался. А когда родилась Анька, то… Варианта перевезти их в Питер не было никакого. Некуда. Ну как, ручной ребенок…

КОКОРЕКИНА: Грудной.

КАРЛОВ: Это для вас грудной, для нас - ручной.

ЛОГИНОВ: У нас-то нету чем кормить. Как граната – есть ручная граната, а есть ручные дети.

КАРЛОВ: Есть еще ручные животные, а есть дикие.

КОКОРЕКИНА: Виктор тут за эфиром оговорился, что если ты родился в Сибири, в Кемерове или в каком-то другом городе, то, в принципе, после школьной скамьи и армии выбор у тебя небогатый в смысле социализации. Жениться обязательно, потому что если ты не женился сразу, то ты на подозрении у общественности.

ЛОГИНОВ: Всё! Бобыль! На подозрении. У меня есть двоюродный брат (я сто лет с ним не виделся), их было три брата моих двоюродных: Толик, Вовка и Сашка. Толик по характеру такой же, как и я, разбитной, весь такой совершенно неудержимый.

КОКОРЕКИНА: Но очень семейный.

ЛОГИНОВ: Да. И он сразу после армии женился, уехал в Якутию и там, собственно говоря, живет до сих пор, куча детей. Вовка тоже после армии женился, Дальний Восток и тоже живет. Сашка, вот на момент, когда я его последний раз видел, ему было лет, наверное, 26-27, мне было лет, наверное, 18. Вот. И он был неженат, вел какую-то скромную, тихую жизнь. Тогда еще, помню, любил шить и чуть ли не портным работал. Но я уж сейчас домысливаю себе, может, у него какие-то другие… Мы сто лет не виделись, не знаю, что было. Но в семье и у всех, кто знал, это был устойчивый термин "бобыль". Бобыль, который никому на фиг не нужен абсолютно.

КОКОРЕКИНА: А Виктор в каком возрасте перестал быть бобылем?

ЛОГИНОВ: В 19 лет, еще до шахты. В 19 лет поженились и…

КАРЛОВ: Это была школьная любовь?

ЛОГИНОВ: Да. Она только на 11 лет меня старше, а так…

КОКОРЕКИНА: Она была учительницей?

ЛОГИНОВ: Нет.

КАРЛОВ: Подожди! Расскажи, как это происходит.

ЛОГИНОВ: Моя первая жена, мы с ней познакомились на острове Сахалин, где я занимался рыбозаготовкой, я еще об этом даже не говорил…

КАРЛОВ: А у нас есть в досье. Когда морковку на день рождения и яблочки дарили друг другу.

ЛОГИНОВ: Да, действительно, было такое.

КОКОРЕКИНА: Был неудачный какой-то год, да, рыбы было мало?

ЛОГИНОВ: Рыбы было мало, но она, по крайней мере, была. Не было, кроме рыбы, ничего. Хлеба не было, картошки не было, яблок не было, денег не было. Мы ели рыбу с рыбой и рыбой запивали. На рыбе, собственно говоря, и выжили все это время.

КОКОРЕКИНА: С тех пор, я понимаю, что четверг перестал быть рыбным днем.

ЛОГИНОВ: Практически. Вообще, я смотреть даже не могу. Нет, иногда как-то подтягиваюсь, но, в общем, с рыбой я…

КАРЛОВ: Чем она тебя покорила? Не рыба, я имею в виду.

ЛОГИНОВ: Люблю умных женщин.

КАРЛОВ: И вот это те самые грабли, да?

ЛОГИНОВ: Ну да. Но тем не менее мы прожили в относительно счастливом браке семь лет, потом развелись.

КОКОРЕКИНА: А когда она сообщила: "Витя…"

ЛОГИНОВ: А я в армию засобирался, между прочим.

КОКОРЕКИНА: В армию собирался и женился перед армией.

ЛОГИНОВ: Да. Мне еще не было 19 лет, мне было 18 с чем-то, и меня гоняли-гоняли по военкоматам, призывали то в одно, то в другое… А я же занимался еще театром, то есть я был такой преуспевающий себе молодой чемодан, совершенно перспективный актер. И тут - армия. Ну, какая армия? Нет, конечно. Нет - раз, нет - два, нет - три. Повестка в суд, пожалуйста. Я понял, что не фиг бегать, надо идти. Тем более брат говорит: какого фига ты вообще?.. Иди, два года отдай родине и всё. Думаю: всё, пойду. Я собрался в армию. Она говорит: "Ты вообще собираешься жениться? Я беременна".

КОКОРЕКИНА: То есть повестка о скором отцовстве пришла практически вместе с повесткой…

ЛОГИНОВ: Вот. Сначала – в армию, а потом отцовство. Несчастный военком, который меня три или четыре раза призывал - а я же высокий был, худой, высокий и сибиряк, - то есть почетный полк охраны Кремля был, граница была какая-то (у меня брат служил на границе, поэтому как бы по этой линии всё хорошо было, по ФСБ), какой-то десант еще был или морпехи, я уж не помню, - в общем, было всё хорошо. И когда он говорит: "Я тебя отправлю в Читу, в химвойска! Будешь охранять заводы мне!" - тут я прихожу и говорю: "Не отправите". - "Отправлю!" - "Не отправите. Вот, пожалуйста!" Ну, куда с ребенком?

КОКОРЕКИНА: И куда отправил?

ЛОГИНОВ: Никуда не отправил.

КАРЛОВ: Куда он может отправить с ребенком-то?

ЛОГИНОВ: Сначала ребенок до какого-то возраста, а потом второй ребенок, старшего ее брата, которого я усыновил. И всё. В 27 лет - военный билет. Но я отслужил два года в МЧС самостоятельно, сам пошел служить. Конечно, не армия, но, в общем-то, казарма, и "отделение, подъем!", и брюки гладили.

КАРЛОВ: Мы возвращаемся к памятникам. Вот мужчине какой можно памятник? У мужчины, по большому счету, есть два памятника: это то, что у него написано в трудовой книжке, и то, что у него написано в паспорте (сколько у него детей, имеется в виду). Вот это - памятники. Давайте к этим живым памятникам.

ЛОГИНОВ: Четыре у меня памятника.

КАРЛОВ: Первый памятник, первая - доченька…

ЛОГИНОВ: Доченька моя единственная, Анна Викторовна Логинова, 19 лет будет вот сейчас в июле, скоро совсем. Взрослая девочка. Пробует учиться, пробует свою жизнь наладить. Уже совершенно взрослая. Курит.

КОКОРЕКИНА: О чем отец узнал…

ЛОГИНОВ: В 18 лет. До 18 лет молчала. Я подозревал, но она скрывала все это. 18 лет стукнуло: "Пап, дай зажигалку".

КАРЛОВ: Ничего, нас скоро всех прижмут.

ЛОГИНОВ: Даже не так это было. Я достаю сигарету, по карману хлопаю, зажигалки у меня нет, она мне протягивает зажигалку и говорит: "На". Я беру, автоматически прикуриваю, потом: "Откуда у тебя зажигалка?" - "Да, я курю, папа. Мне 18 лет, я курю".

КОКОРЕКИНА: Нет, но она, в общем, молодец, держалась.

ЛОГИНОВ: Она и сказала: "Я тебя берегла до 18 лет, не говорила. Теперь вот, получай!"

КАРЛОВ: Виктор, подожди, когда нам 19-20, какие из нас отцы? Ты как вот это осознал, что ты должен кого-то воспитывать, где-то твоя молодая, разгульная, перспективная артистическая жизнь вдруг…

ЛОГИНОВ: Ты знаешь, я понимаю, о чем ты говоришь. Просто вот здесь опять-таки благодаря своему сибирскому воспитанию, тому социуму… Хотя понятное дело, что религия в мою жизнь пришла лет в шестнадцать, я просто пошел в церковь и крестился (бабушки уже не было), и потом я стал узнавать, что бабушка была староверкой, но, в общем-то, закон и порядок какой-то был, поддерживался. Хотя родители были совершенно атеистами, они не верили ни в бога, ни в коммунистическую партию, ни во что не верили совершенно. Но всё это вокруг витало в воздухе. Сделал - женись. Сделал - воспитывай. Разговора о том, чтобы вильнуть в сторону или предложить сделать, не дай бог, аборт, даже близко не было. Это было в моей голове все время, никто не заставлял, никто не стоял с кувалдой над головой. Это было как само собой разумеющееся. И поэтому семь долгих лет, когда я понимал через три-четыре года уже, что отношения просто развалились, их просто нет, и разница в возрасте, и интересы, и всё (на 11 лет она меня старше), - семь лет мы еще как-то пробовали, тянули, пробовали соединить одно с другим, но не соединилось. Поэтому вся моя разгульная питерская студенческая жизнь была забыта в одночасье, потому что были глаза моей дочери, ее руки, ее дыхание. И я понимал, что если не я, то никто.

КАРЛОВ: Прямо с коляской гулял?

ЛОГИНОВ: Конечно. С коляской гулял. Ночью научился спать на ходу. Мы жили у тещи, и комнатка была квадратов, наверное, 15-18…

КОКОРЕКИНА: А жизнь с тещей, она, конечно, полна разнообразными сюрпризами.

КАРЛОВ: Это отдельная передача.

ЛОГИНОВА: У меня же не только три жены, у меня еще и три тещи было.

КОКОРЕКИНА: Просто заслуженный.

КАРЛОВ: Если б я был султан…

ЛОГИНОВ: Да, да. А оно тебе надо? Вот.

КОКОРЕКИНА: Жены - это полбеды, но у них есть матери.

ЛОГИНОВ: Нюся тоже кричала долгое время, то есть колики, все эти истории… А я работал с утра до вечера, и ночью из угла в угол, там было 7-8 шагов, я вот просто на автомате - ноги шли, руки качались. И я помню, что я находился в состоянии полудремы такой. И когда она замолкала и я останавливался, клал ее в кроватку, я понимал, что прямо сплю. Там и спал. Садился рядом и там же засыпал. Такое было. Всякое было. Болячки были всякие детенышевские перенесены с желанием взорвать весь мир - когда твой ребенок болеет, хочется разорвать мир по частям. Всё было. Недоедание, нехватка еды, было всё. Всё пройдено.

КАРЛОВ: Анька говорит тебе "спасибо"?

ЛОГИНОВ: Хороший вопрос. Надеюсь, когда-нибудь скажет.

КАРЛОВ: Кем она будет?

ЛОГИНОВ: Я думаю, что здесь нет разницы, кем вырастут дети, какую профессию они освоят. Главное, чтобы людьми были хорошими.

КАРЛОВ: Но артистизм какой-то передался от тебя?

ЛОГИНОВ: Да. Но я не думаю, что она пойдет по моей… Она сейчас пробует себя в области психологии. Мама у нее психолог, поэтому она с ней занимается.

КАРЛОВ: Юноши, молодые люди вокруг нее наверняка крутятся? Как ты к этому относишься?

ЛОГИНОВ: Да, крутятся.

КАРЛОВ: Ты же собственник.

ЛОГИНОВ: Я собственник, конечно. Ты знаешь, мне кажется, я однажды перешагнул через себя, потому что я понял, что выхода нет, выбора нет, по большому счету, у отца, когда он понимает, что его маленькая девочка вступила во взрослую, скажем так, половую жизнь… Не спрашивайте, как я это понял: по глазам, по запаху, еще по чему-то.

КОКОРЕКИНА: По зажигалке протянутой.

ЛОГИНОВ: Это было раньше. Она стоит, улыбается, глаза счастливые и безумные. И я понимаю, что, наверное, она счастлива.

КАРЛОВ: Отпустил?

ЛОГИНОВ: А что делать? Орать? Бить?

КОКОРЕКИНА: Кстати, когда происходил момент расставания с мамой, когда счастливые глаза двух людей, которые родили ребенка и какое-то количество времени проживали рядом, а потом в этих глазах поселилась тоска…

ЛОГИНОВ: Там на тот момент расставания уже не было счастливых глаз.

КОКОРЕКИНА: Естественно. А потом в этих глазах поселилась тоска, и, в общем, смотреть они стали друг на друга совершенно иначе. Вот как ребенок в этот момент, как до него доносилась эта информация?

ЛОГИНОВ: Это очень трудный период вообще в жизни, и в моей, и в Нюсиной. И здесь это невозможно никакому психоанализу подвергнуть. Конечно, это травма. Это просто травма. И надо говорить об этом прямым текстом: любое расставание родителей ребенок воспринимает как травму. И если дальше с этим ничего не делать, одной и другой стороне не начать выстраивать отношения уже вне брака, то это останется на всю жизнь у ребенка как незаживающее.

КАРЛОВ: В общем, да. Самое сложное, когда расстаешься, остаться друзьями. И при этом чтобы ребенок не страдал.

ЛОГИНОВ: Конечно. Это очень трудно.

КАРЛОВ: Но у вас получилось, насколько я понимаю?

ЛОГИНОВ: С первой женой, да, получилось. И до сих пор в более-менее нормальных отношениях. Со второй - меньше. Поэтому наше общение с моим старшим сыном Дмитрием эпизодическое. Но в моей жизни есть еще два мелких спиногрыза, которые дарят мне столько радости, тепла, искреннего безумия какого-то: Александр Викторович и Иван Викторович.

КОКОРЕКИНА: А с кем из них мужские разговоры происходят?

ЛОГИНОВ: Пока с Александром, хотя с Иваном тоже уже начинаются разговоры. Несмотря на то, что Ивану два года, эта маленькая козявка уже год как совершенно, абсолютно понятно… он не разговаривает, он общается именно. Есть дети индиго. Этому два года, и он может с тобой разговаривать, как взрослый человек.

КАРЛОВ: Например, вчера о чем говорили?

ЛОГИНОВ: Он бегал-бегал, упал на колени и говорит: "Ой, чего-то у меня душа болит". И всё. Бац - и всё!

КАРЛОВ: А пояснил?

ЛОГИНОВ: Нет. Зачем? Душа болит. "Папочка, чего-то у меня душа болит". Звоню по телефону жене, чтобы она выпускала старшего, я подъехал на машине, мы собираемся гулять с ним. Он хватает трубку, Ванька, младший, я говорю: "Ваня, это ты?" - "Да, я, папа. Ты где?" - Я говорю: "Мы поехали сейчас гулять. Ты-то сам гулять поедешь?" - "Ну конечно, поеду". Вот. И поэтому с ним тоже уже начинаются серьезные разговоры, тем более что…

КОКОРЕКИНА: А вот как это звучит, этот серьезный разговор?

ЛОГИНОВ: Это очень серьезно. Самое главное в этом серьезном разговоре - не расколоться. Потому что дети, они же провокаторы сами по себе, и они вашими чувствами играются, как хотят.

КОКОРЕКИНА: Это так. Манипуляторы.

ЛОГИНОВ: И они манипулируют вами даже не с рождения, а еще раньше, находясь в утробе. У них и так все хорошо: тепло, сытно, спокойно. Но если что-то не нравится, мама идет, например, они начинают: ну-ка, давай остановись. Раз, остановилась. Или громкие звуки, или еда какая-то не та, они сразу - раз - дают… Они уже манипулируют, находясь внутри. Это же как в фильме "Нечто": оно живет в тебе... Вот. Потом они рождаются, испытывают самый большой стресс в жизни человека - это рождение. Из этого теплого, уютного, абсолютно умиротворенного состояния. Самый страшный стресс - это рождение.

КАРЛОВ: Виктор, но хуже всех кесарятам приходится.

ЛОГИНОВ: Возможно, и так.

КАРЛОВ: Это не то что потуги матери - это и его желание тоже. То есть он как бы сам идет на свет.

ЛОГИНОВ: Не совсем так. Он бы, может быть, там и сидел. Ему просто физически уже там невозможно сидеть.

КАРЛОВ: Значит, он ищет выхода.

ЛОГИНОВ: Потому что ему тесно, ему становится неуютно там.

КАРЛОВ: Да, а кесарят-то вынимают.

КОКОРЕКИНА: Интересно послушать, как мужчины рассказывают про роды.

ЛОГИНОВ: А вы спросите, мы еще не такое вам расскажем.

КАРЛОВ: Ты бы видела, как они пачками падают в обморок, приходя поддержать свою супругу, и потом такие… опадают.

КОКОРЕКИНА: Я ни одну «пачку» не звала на роды, чему счастлива бесконечно.

ЛОГИНОВ: Вот я тоже не понимаю, зачем ходить, принимать? Я лучше возле входа в роддом подожду.

КОКОРЕКИНА: Конечно. А потом уже в палату зайдете и посмотрите.

ЛОГИНОВ: Да, зайдем и посмотрим.

КАРЛОВ: Выберем.

ЛОГИНОВ: Какой тебе улыбается? - Вон этот. Заверните, пожалуйста. Вот. Так что здесь самое главное - не улыбнуться, когда начинаешь серьезный разговор. Тем более что моя самая главная задача даже не воспитать из них, нет, а показать и настроить мальчишек на правильный мужской уклад жизни. О том, что женщине надо уступать место. О том, что женщине нужно помогать носить вещи. Что женщине нужно открывать дверь.

КАРЛОВ: Ты так рассуждаешь, как будто женщина - это не человек!

ЛОГИНОВ: Это кто сейчас был?

КАРЛОВ: Это западная идеология постучалась в мою лысую голову.

КОКОРЕКИНА: У Саши раздвоение личности иногда начинается.

ЛОГИНОВ: Не надо никакой западной идеологии.

КАРЛОВ: Мы же равны. Я тоже могу спуститься в шахту.

ЛОГИНОВ: Ради бога! Пусть!

КОКОРЕКИНА: Я не видела ни одной женщины, которая бы боролась за такое равенство, чтобы ей дверь не открывали и место не уступали.

КАРЛОВ: Вы - двуличные создания.

ЛОГИНОВ: Есть. И борются. Ради бога! Где угодно. Пусть они и в шахту спускаются, и коня на скаку, и в горящую избу. Но мои мужчины будут оказывать все равно им честь… Старший уже это делает. Он спокойно таскает все пакеты, открывает двери. Особенно смешно, как он маму в машину сажает. Все двери откроет, Ваньку усадит, пристегнет его, потом сядет сам и говорит: "А кто же мне дверь закрывать будет?"

КОКОРЕКИНА: А постоять за себя?

ЛОГИНОВ: Постоять за себя, со всеми разговорами, все это…

КОКОРЕКИНА: А если, например, постоять за себя не с ровесником в детском конфликте, а с учителем в школе, который, может быть, ведет себя не всегда справедливо? Мы же как? Мы в такой догме все воспитаны, что старший, тем более если это учитель, то он всегда прав. А потом мы, уже становясь взрослыми людьми, понимаем, что не всегда это так.

ЛОГИНОВ: Самое главное, я принял это как аксиому - сохраняйте диалог. Всегда с детьми нужно разговаривать. Всегда. Ни в коем случае не забывайте о том, что они уже личности, уже сформированы. И не прекращайте этот диалог. И тогда они научатся и с другими взрослыми людьми, зная, что их дома окружает вот такой надежный тыл и защита, их мнение ценно, тогда они смогут продолжить этот разговор и с учителем. И даже не найдя моментов соприкосновения с ним, они все равно принесут это домой, и дома этот диалог продолжится. И если я пойму, что это действительно так, то мы вместе выстроим отношения и общение с представителем взрослого мира. Я считаю, что это правильно.

КАРЛОВ: Скажи, сколько у тебя времени в неделю на детей?

ЛОГИНОВ: Я не считал, но все свободное. Мне все говорят: "У вас есть хобби, увлечение?" Я говорю: "У меня есть два увлечения в этой жизни: работа и дети. Всё".

КАРЛОВ: Слушай, а дети чем увлекаются? Вот Сашка чем увлекается?

ЛОГИНОВ: Сашка хочет стать конструктором. Сейчас он в школу пойдет 1 сентября, и изменения произошли за этот год - он начал рисовать. Если раньше это были какие-то каляки-маляки, сейчас это просто потрясающие картины. Штриховка не выходит из контуров. Если он садится рисовать, он может рисовать долго.

КАРЛОВ: Это вдруг или какая-то подготовительная работа была?

ЛОГИНОВ: Там все эти истории, одна какая-то школа дополнительного развития, в садике что-то происходит. То есть уровень социализации был. Но он чего-то там чиркал все время. И вот за последний год вдруг начал рисовать какие-то тематические вещи. Начал изображать лица, эмоции, писать… Ну, это прямо скачок был. Хотя Сашка больше интроверт. Ванька - абсолютная его противоположность, воздушный знак - Близнец. И по году, как я, Кот. Кот и Кролик мы с ним. И он весь наружу, весь в мир, все выплескивает абсолютно. От своей улыбки, которой может обезоружить… Ваня любит рисовать тоже. Притом Ваня рисует уже очень давно. И зачастую это происходит на стенах.

КОКОРЕКИНА: За что вы ему, конечно, очень благодарны.

ЛОГИНОВ: За что мы уже в углу стояли. Но при этом Сашка от нас не отходит. Если мы ругаем Ваню, он сидит рядом. Но, правда, он колется сильнее, чем я, потому что невозможно ругать двухлетнего ребенка, понимаете? Невозможно его ругать, когда он смотрит на тебя. "Вань, ты понимаешь, что нельзя так делать?" - "Понимаю. А можно я посижу?" - тут же. - "Нет, Вань, иди в угол". - "Хорошо. Я в углу. Я стою в углу. А можно я посижу?"

КАРЛОВ: Виктор Александрович, придете к нам еще раз?

ЛОГИНОВ: Приду с удовольствием. Я живу здесь недалеко.

КОКОРЕКИНА: Отлично.

КАРЛОВ: А давай мы сделаем рубрику не "Отцы и дети", а просто "Дети". Он про всех своих четырех расскажет.

ЛОГИНОВ: Я даже маленькой толики не рассказал.

КАРЛОВ: Спасибо, Витя.

КОКОРЕКИНА: И удачи семье и всем-всем детям.

ЛОГИНОВ: Спасибо. Любви. Пока.