Доживем до понедельника Владимир Вишневский

КАРЛОВ: Наш сегодняшний гость - это тот, который: «А удовольствия должны быть дорогими». Или тот, который: «Желанная моя, скорей бы утро». Или вот это: «Товарищ, верь, то есть проверь, где договор продажи-купли, там в основании не труп ли?»

ВИШНЕВСКИЙ: Неожиданное представление.

КАРЛОВ: Владимир Вишневский - человек, который может буквально в двух строчках передать смысл жизни, всякий раз разный.

ВИШНЕВСКИЙ: Здравствуйте, дорогие друзья! Удовольствие в субботу встретить вот так правильно, в эфире, радио «Маяк» в прямом эфире. Поэтому это удовольствие.

КАРЛОВ: Владимир Петрович Вишневский будет сегодня у нас экскурсоводом. Но прежде чем мы поговорим об экскурсии по Москве и о том, какая Москва у Владимира Вишневского, хочется понять: а вот это кто придумал стихи облекать в форму художественного произведении?

ВИШНЕВСКИЙ: Я скажу с удовольствием. Коль скоро начинать надо не с меня, что несвойственно для этого автора, я скажу, что художник Андрей Рыбаков, известный в книжных кругах как хороший оформитель книг, график, он меня, что называется, втянул в проект, как принято говорить, который я назвал своим словом - изостишие. Мы не первооткрыватели, это еще идет от Хлебникова, через Андрея Вознесенского. Это такие коллажи и картины на основе стихов. Поэтому, если берется строка «ну сделай что-нибудь, хотя бы деньги!», я ее под его диктовку 25 раз пишу, он меня угнетает: напиши еще раз, - вот это становится коллажем. Поэтому то, что прочитал уважаемый ведущий Карлов, мой любимый ведущий, это он прочитал прямо из нашего каталога. Поэтому там некоторые мои стихи стали картинами. Ну, например, русское такое, российское, понятное любому россиянину двустишие (простите, что я так говорю), оно стало картиной: «Снег пошел, но в процессе иссяк, потому что вот всё у нас так». И это - тоже картина. У нас недавно была выставка в Нагорной галерее, в Государственном литературном музее. Приходите на наши выставки - начинаю я с простодушной саморекламы.

КАРЛОВ: Правильно делаете, Владимир Петрович. Надо всё успевать. Слушайте, а вот Владимир Владимирович сейчас бы перевернулся. Я имею в виду Маяковского. «Чтоб капучино иметь в кровать, умей, мужчина, мечту сбывать!»

ВИШНЕВСКИЙ: Да, в этом что-то есть из рекламы тех самых лет.

КАРЛОВ: Владимир Петрович, на вас направлены камеры. И те, кто сейчас смотрит нас в интернет-трансляции, могут увидеть еще и эти картинки.

ВИШНЕВСКИЙ: Недаром я напророчил когда-то стихи, посвященные «Маяку». Может быть, не все их помнят: «Исполать вам, эфира старатели, как российского возрождения. Я хочу, чтоб у вашего радио появилось изображение». Один из редких моих прогнозов, который сбылся. Слава богу.

КАРЛОВ: Так вот кто, значит, в этом повинен!

ВИШНЕВСКИЙ: Да, да, это был я. И еще 58 человек. Но я был первым.

КАРЛОВ: Хорошо. Друзья мои! Первый и единственный экскурсовод по сегодняшней Москве, а может быть, по Москве недалекого прошлого. Как мы говорим в этой рубрике, человек не может физически жить целиком во всем городе. Например, я удивляюсь, что я в этом городе живу уже почти 45 лет (до этого тоже здесь жил), и я обнаруживаю, что есть места в Москве, в которых я никогда не был.

ВИШНЕВСКИЙ: Даже я. Я хочу вас удивить: даже я, заядлый москвич, несущий это на знамени, вдруг открываю какое-то место. Например, в районе Мосфильмовской что есть спуск к реке Сетунь, там пойма некая есть. Это так здорово - открыть что-то новое! И причем даже не претендуешь… Ну, центр ты знаешь. Родная Покровка, с которой вообще надо начинать. Это я уже говорил, да? Я вообще-то в последнее время (дай бог не последнее) живу под таким собственным слоганом: «Москва, Москва, как много! Даже очень! Любимый город (ну, там продолжение) может спать с кем хочет». Ну, это из песен идет. Но когда-то были стихи, я только начало их прочитаю, чтобы ввестись в тему. Потому что, как вы знаете, Александр, мне проще иногда высказаться в стихах (как сказал классик: кратчайший путь - стихотворение). Так вот, в 2005 году были такие стихи с эпиграфом: «Москва, Москва, здесь каждый чем-то занят! Тут всяк обязан быть на высоте - и облака над центром, и все те, кто их по зову сердца разгоняет…» А дальше текст: «Москва, Москва, излишне заклинать, как я люблю тебя, столица Жизни, люблю тебя не меньше, чем Газманов, а то и больше – ара, я клянусь! - местами - Чистопрудными, Покровкой, - местами, что питают мою грусть (вот с этих мест однажды поподробней!..) - и Детство мне уже не даст соврать…» и так далее.

Так вот, я хочу сказать, что, конечно, исток Москвы в себе, не впадая в пафос, кроме ностальгического, - это, конечно, детство. Потому что (я сейчас скажу страшную вещь, может быть, я лишусь сейчас части читателей молодых и 45-летних), но тем не менее - я помню время краешком детства, когда в центре Москвы во дни народных торжеств, 7 Ноября (которое не всегда было праздником Согласия, это еще была годовщина Великой Октябрьской социалистической революции) и 1 Мая (это уже ближе к нашей погоде), центр Москвы делали пешеходным, Покровку. И мы ходили по проезжей части, по мостовой, всей семьей. Еще такая семейная прогулка - это просто было принято. И мы ходили по тем улицам. «Утро красит нужным цветом» - как бы я сейчас переиначил. Я помню это время. Чистые пруды. Это всё, я приговорен к этим местам. Я сейчас иногда даже там по делам бываю. С ностальгией - не надо, как говорил выдающийся юморист (и я это говорю без иронии, вклад его в жанр велик) Виктор Степанович Черномырдин (царствие ему небесное), «расчесывать ностальгию» тоже не надо слишком. Но Чистые пруды, кинотеатр «Колизей», где сейчас находится «Современник»… Покровка - самый мистический и самый дорогой для меня район. Я уже это говорил, но я повторюсь, так же, как мы повторяемся, когда говорим женщине «я тебя люблю», мы повторяемся, и я повторяюсь, говоря этот пассаж. У нас на Покровке, например, были самые колоритные городские сумасшедшие. И если бы в позднейшие времена был такой (не пугайтесь) департамент городских сумасшедших, то Покровка была бы представлена ярче всего. Ну, например, я помню краешком детства знаменитого Митю. Есть еще люди, которые старше меня почему-то, которые тоже помнят. «А, - говорят, - это Митя, который помогал ОРУД ГАИ (ГИБДД еще не было, ОРУД ГАИ было) регулировать уличное движение». Он ходил в значках, и ему разрешали иметь свисток. Он пытался остановить - и останавливал - машины. В общем, не знаю, то ли по принципу хорошего и плохого следователя, ОРУД ГАИ разрешало ему, так сказать, бесчинствовать и…

КАРЛОВ: Но он действительно был…

ВИШНЕВСКИЙ: Нет, он был настоящий сумасшедший покровский. «А, Митя пошел! Митя! Митя!», «Во, смотри, Митя, Митя идет!» Митя ходил в значках, причем там военные были значки, ОРУД ГАИ значки. И вот он иногда свистел. И жезл ему еще дали. И жезл. Вот. Черт его знает! Может быть, из него бы стал хороший какой-то чиновник, руководитель среднего уровня.

КАРЛОВ: А может, и стал.

ВИШНЕВСКИЙ: Да, может быть, и стал.

КАРЛОВ: Иногда смотришь на наше движение дорожное…

ВИШНЕВСКИЙ: Новое воплощение, да. Потом еще был колоритный сумасшедший, которого я, конечно, не застал, но мама мне рассказывала. Значит, это железнодорожник (задолго еще до аббревиатуры РЖД), который выжил (к счастью, а может, к несчастью, - ну, к счастью), выжил в ж.-д. катастрофе. С тех пор он начинал свой день и выход на Покровку же начинал так: «ту-ту-ту!» - и он бороздил, как паровоз, Покровку. Причем знали, что он идет, лучше на пути не попадаться. Так вот, там, где до сих пор – но сейчас «Аннушка» осталась только как туристический трамвай («Аннушка» - это покровский трамвай, Чистые пруды), - так вот на пересечении самом знаменитом Покровки он вдруг забуксовал в один из дней. Причем прямо на трамвайных путях. Ну, буксует человек, буксует «паровоз». Он выпускал пары, плевался, пыхтел! Во-первых, боялись подойти к нему, потому что, в общем, это такая необузданная сила. И вот мама помнит девочкой, как рядом с этим сквером, где знаменитые японские деревья, где роддом, Лепехинский тупик, где родился мой старший брат… Сейчас кто-то ведь слышит, редкие люди, вот эти опознавательные знаки: Покровка, Чистые пруды, трамвайчики - это всё… Сад Милютина. Меня в детстве гуляли в саду Милютина. Были платные группы. Бабушка, тетя Настя, она набирала детей… Представляете, я однажды там нашел, гуляя в такой платной группе у тети Насти, я нашел в песке кокарду - орел. Жандармскую кокарду - орел. И, будучи добрым в ту пору мальчиком, я отдал ее другому мальчику. А это реликвия могла быть и остаться. Вот. Знаете, когда сейчас встречаешь кого-то в зрелой жизни на едином публичном пространстве, кто с Покровки… Например, Леонид Якубович. Мы с ним обнаружили, что он учился в 330-й школе, рядом, где был знаменитый сталинист директор Мостовой, фамилия была Мостовой. А я учился в 328-й школе. Но в детстве мы не были знакомы. Что Андрей Макаревич учился в 10-й спецшколе, напротив меня, французская школа. Мы все учились, это было созвездие школ. Я учился в обычной школе.

КАРЛОВ: Слушайте, рассадник московской культуры, я хочу сказать.

ВИШНЕВСКИЙ: Да, коммунальные квартиры. Лялин переулок, дом 3, квартира 2. Там уже какой-то ресторан, какой-то паркинг. Вот. Я помню, я написал такое лирическое стихотворение, что я стою, уже уехав с Покровки, стою перед своим домом и уже не знаю кода подъезда (которых раньше не было). Я жил в коммунальной квартире, где мама когда-то просто родилась дома, в этой квартире. Она просто родилась, Женя Вишневская. Я хочу сказать, что я настолько привязан малодушно (и не стесняюсь, так и есть) к местам московским физически, что везде, где я ни был бы (причем это не признак какого-то особого патриотизма, это эгоистический такой, физический патриотизм, что ли), меня на пятый-шестой день пребывания в любом экзотическом месте, где весело и хорошо, начинает крутить, вертеть: мне хочется в Москву.

КАРЛОВ: Владимир, а сейчас-то где обосновались?

ВИШНЕВСКИЙ: Сейчас я живу в районе Ленинградки, в районе «Динамо». Там еще в одном месте. Но я живу в Москве. Знаете, я вспоминаю афоризм Владимира Голобородько, который, видимо, вернулся на родину, на Украину, когда новые времена настали. У него были прекрасные афоризмы всегда, были и есть. У него есть афоризм, который я скромно вспоминаю все чаще, вот будучи поставлен перед необходимостью ответить на такой вопрос профессионала: «Если тебе негде жить, живи в сердцах людей»! Я понимаю, что кто-то это, может быть, болезненно воспримет…

КАРЛОВ: Как скажете, так прямо…

ВИШНЕВСКИЙ: Я живу в Москве. И я хочу сказать, вот вы знаете, мне когда-то помогали в юности люди как молодому поэту, и я всегда помню, кто мне помогал. Царствие небесное Олегу Дмитриеву, Римме Федоровне Казаковой. Было такое, знаете, важное событие для молодого поэта, а я долго работал молодым поэтом, это личный штамп: «17 лет как молодой поэт, а 37-ми всё нет и нет». Но вот это - позвонить по городскому телефону (было и такое, не всегда были мобильные) и попросить: «Напишите мне просто врезку перед подборкой». И они делали это. Сейчас ты кому-то пытаешься помочь, помогаешь нескольким людям обязательно. Это ты делаешь и для себя тоже. Есть просто яркие молодые поэты. Это отдельная тема, когда-нибудь вернемся. Но я хочу сказать, что вот эта, что называется, работа с молодыми (знаете: «Да вам пора работать с молодежью!») - это надо, в общем, делать. Я боюсь, что я упустил мысль, рассказывая параллельно о тех, кто мне помог, но я просто вспоминаю… А, вот! Пришла! Мы выработали такую формулировку. Значит, раньше всегда писали, что «Владимир Вишневский - коренной москвич». Сразу ассоциация: коренной, пристяжной и так далее. Мы выработали такую формулировку с писателем Сашей Володарским из Киева (хороший писатель, иронический прозаик, формулировку (слава богу, что я не забыл): «Родиться нужно в лучшем городе на земле: Саранске, Кировочепецке, Уфе, - но жить и работать в Москве».

КАРЛОВ: Владимир, не всем повезло родиться в центре города. Моему брату в свое время повезло: он родился в том доме, которого уже больше нет. На месте этого дома проспект Сахарова теперь.

ВИШНЕВСКИЙ: Это недалеко от моих краев. Красные ворота.

КАРЛОВ: Да-да-да. А вот родившиеся в спальных районах так называемых могут ли потом, по прошествии некоторого количества лет, так же тепло рассказывать о том, что происходило: напротив меня жил будущий мэр Саранска, в соседней подворотне был, вот слышали, олигарх, уехал сейчас опять в Лондон, вот мы с ним друг на друга…

ВИШНЕВСКИЙ: Гоняли по улицам, да. Вы знаете, вопрос очень по существу. Мы действительно в своем ностальгическом эгоизме не то что не задумываемся над этим… Но вот я вам скажу. Мое детство прошло в коммунальной квартире, мы, конечно, пытались оттуда вырваться. Папа работал на оборонном предприятии, засекреченном - это ракеты, Байконур (мне даже с болгарами нельзя было общаться одно время, так он был засекречен), - но мы получили первую квартиру, это была такая модернизированная хрущоба. Не самая такая голимая хрущоба, которую еще не везде снесли. И вот это московско-таксистское выражение «спальный район»… Действительно, там, может быть, мало такой флоры и фауны, которая запомнится, эстетики, но я хочу сказать, что вопрос по существу. Тут многие стали новыми москвичами, добившись, кто знает как, больше, чем коренные москвичи. Это свойство иногородних. (Как я однажды сказал: «За границей нет иногородних».) Вот сейчас обсуждается налог на роскошь - даже можно Горького переставить: «Из ротации горячей – в тень, гневить не смея бога. Умный пингвин, он-то прячет свою роскошь от налога». Но мы-то воспитывались на выражении Экзюпери: роскошь человеческого общения. Я сейчас вспомню по памяти, просто подцепляюсь к словам, которые вы упомянули абсолютно в тему московскую и детскую: «А что близ твоей хрущобы, где мы лакали кино, с «пятерки» твоей сняли щетки (что вроде не в тренде давно), а что… нет, придется о многом… Фигня!.. И облом любой считаю, прости, налогом на роскошь общенья с тобой!»

КАРЛОВ: Вот умеет человек… Владимир Петрович Вишневский помимо того, что поэт и гражданин, может облекать длинные мысли, которые иной человек думает всю ночь, в одно двустишье, так еще и красиво рассказывает. Не оторвешься и не прервешь этого человека. Но вот единственная ерунда, которая случилась, мне совершенно непонятно, почему Владимир не принес с собой диск? Потому что тенденция такова: что ни хоккеист, теннисист, танцор - все стараются петь.

ВИШНЕВСКИЙ: Даже поэты пишут книги. Нет. Во-первых, вот не готовились, не репетировали, а вы сказали прямо в тему. Конечно, я принес диск, потому что в последнее (дай бог, не последнее) время я, помимо книг на привычных носителях, выпускаю аудиокниги. И аудиокнига, в «Ардисе» изданная, она называется «Вишневский сад», как и должна, 6 часов эфирного звучания. Только к ней нужно купить машину, чтоб вставлять туда диск, в машину.

КАРЛОВ: К диску машина не придается?

ВИШНЕВСКИЙ: К сожалению. Хотя я веду переговоры. Акция. У нас акция.

Но, вы знаете, я хочу сказать, что в поисках разнообразия (я сейчас серьезную для себя мысль скажу, а значит, наивную из уст поэта), конечно, в поисках разнообразия делаешь какие-то шаги влево-вправо. Но про наш проект с Андреем Рыбаковым «Изостишия» вы уже сказали. Спасибо. Я снимаюсь в кино, уже двадцатый фильм как, «поснемываюсь», но отношусь к этому очень серьезно. Получаю роли какие-то, а какие-то мне роли не дают. Прохожу пробы, и говорят: «Ваши пробы прошли хорошо, всем очень понравилось. Но по ансамблевым (новое слово!) соображениям утвердили другого актера». И я радуюсь, что это хороший актер. Потому что у меня есть мой кабинет еще и мои аудиодиски. Но, вы знаете, недавно - в этой эфирной зоне, где профессионалы звучания сидят, я хочу скромно и наивно похвастаться - мне то же издательство, та же студия, которая издает мои аудиокниги, «Ардис», сделала предложение, от которого было лестно не отказываться. Мне предложили моим голосом вслух, голосом, записать Ильфа и Петрова. Я получил такое удовольствие от этих трех смен! Колоколамские рассказы, «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска». Три смены счастья! Ну, вам, Александр, понятно. Для вас это будни - эта радость. А для меня это было три смены счастья. Я записал. Теперь я слушаю, дарю друзьям. И не во всем себя, если честно, критикую. Потом мне предложили сказки записать. Я, правда, боюсь, чтобы пропорции не сместились, - все-таки себя тоже надо записывать. Но вот диск, который победителю чего-либо надо подарить. Куда сдавать диски? Это подарок.

КАРЛОВ: Сейчас всё сделаем.

ВИШНЕВСКИЙ: Я в социальных сетях убеждаюсь, что два-три читателя у меня все-таки есть. И их число растет.

КАРЛОВ: Слава богу! После сегодняшнего эфира их будет гораздо больше.

ВИШНЕВСКИЙ: Их будет четыре.

КАРЛОВ: Я даже своего пятого отдам. Единственного своего.

ВИШНЕВСКИЙ: Но это бонус.

КАРЛОВ: И мы дальше выбираем район, райончик, где любит прогуливаться, а может быть, сидеть за чашечкой кофе, покуривать сигарку Владимир Вишневский.

ВИШНЕВСКИЙ: Вы знаете, меня, во-первых, завораживает эстетика названий московских улиц. Например, такие чисто советские: Проектируемый проезд. Сейчас кому-то хотят отдать, переименовать… Но, например, вот в эстетике фильма «Осенний марафон», где в блистательном исполнении Норберта Кухинки был такой явлен иностранец, которого герой Леонова учил жить, представляете, какое звучание улицы, какое брендо-, знаково российское звучание улицы: Лихоборские Бугры. Есть такая улица в Москве, друзья!

КАРЛОВ: Она правда есть?

ВИШНЕВСКИЙ: Да! В районе «Войковской». Но представляете, вот иностранец переспрашивает: «Простите, эти Бугры - Лихоборские?» Вот Лихоборские Бугры! Была улица в Москве - Пруд Ключики. Я эстетикой улиц московских, их звучанием заворожен. Я вообще очень люблю лето, я люблю летнюю Москву. Неважно, где я окажусь. Я люблю просеивать летний поток, почему-то чаще я смотрю на женщин, чем на мужчин. Но вот этот летний подиум летнего мегаполиса, про который… Смотрите, какие стихи пишутся в городе сегодня, в сегодняшней Москве? Я вот сейчас применю стереотип личный, но, может быть, ведущий этого не знает и кто-то из слушателей. Вот как совместить реалии мегаполиса, новой Москвы и вечные темы, на которые и обязан писать поэт даже среднего дарования? Мне это по-прежнему удается в трех строках:

Безумствовать мы будем, целоваться,

Дерзать - и не такое нам удастся!

(Но если повезет припарковаться.)

Там, правда, возможно личное продолжение:

Я и не знала, кто со мной живет.

Ну всё, любимый, руки на капот!

Кстати, кто выиграет диск, пусть послушает. У меня есть там такая «Мегаполис-фэнтези» про Москву. Это маленькая поэма про отношения женщины за рулем и подлеца-навигатора, который врал ей, как все мужчины. Вот такая поэма есть у меня.

КАРЛОВ: А правда, женщины себе мужской голос выставляют в навигаторе? Я-то, наоборот, себе в навигаторе всегда женский голос. Чтобы ей сказать: «Заткнись, дура, здесь нет поворота».

ВИШНЕВСКИЙ: Хорошая мысль. И такие навигаторы продаются в секс-шопе, да? С мужским голосом?

КАРЛОВ: Однако вы молоды душой.

ВИШНЕВСКИЙ: Да нет, я не люблю это. Я всё это не люблю. Но дело в том, что вообще женщина за рулем… Сколько я их воспел, и сколько я сейчас от них страдаю, как физический водитель уворачиваюсь. Потому что женщина за рулем, хоть я и написал: «За рулем индекс сексапильности у любой выше», но я сейчас наблюдаю вот это - женщина за рулем, которая дает эсэмэску, красится. Это банально даже уже. Скоро будут банально шутить, как о теще на эстраде. Но вот эта женщина за рулем, эта женская манера вождения, эта готовность увернуться от такой женщины, которая отпила сока из трубочки, и ее шатнуло влево к тебе, а ты думаешь, что ты притягиваешь ее. Но тем не менее уличное движение в Москве - это еще один безумный, безумный, безумный мир, который немыслим без женщин сегодня.

КАРЛОВ: Да, это действительно так. Но и не только без женщин.

ВИШНЕВСКИЙ: Но вот песня звучала. Видите, как она склоняет к тому, чтобы ее переиначивать: «Кипучая, могучая, ничем не объяснимая». Это и Москва, и родина, это мистика нашей жизни. А когда-то я перефразировал: «Утро красит нужным цветом маляров военна рать, можно быть и не поэтом, чтобы это воспевать». Но песня-то есть.

КАРЛОВ: По большому счету и имена, и сознание, естественно, меняются от поколения к поколению. И та Москва, которую воспевал Лебедев-Кумач, она может быть воспета и по-другому. Но боюсь, что это будет такая уж очень сатирическая песня, и поэтому вряд ли она станет гимном. Или нет?

ВИШНЕВСКИЙ: Но вы знаете что, сегодня, может быть, я какого-то примера не приведу единственно правильного, но сегодня рождается какая-то новая такая, осторожно говоря, эстетика, которая, в общем, не нагнетает чернухи, - это я говорю не как пурист, я вообще считаю, что черный юмор имеет право на существование, если он поверен вкусом, и мысль у меня такая: лучше отшутить это на словах и в стихах, чем это будет в жизни, как бы изъять. Но я думаю, что Москва непрерывно воспевается. И я знаю хорошие песни такие у Александра О’Шеннона, хорошего поэта, с рефреном «за то, что ты любишь Ленина», очень хорошая московская песня. Например, у «Дискотеки Аварии» песня «Если хочешь остаться, останься», хорошая песня тоже. Есть и стихи, есть поэты все-таки, как ни странно. Потому что моя любимая мысль, что на едином аварийном пространстве российском – московском, всё располагает к тому, чтобы бурлили вообще соки поэтические какие-то. И токи, и соки. Поэтому, может быть, какая-то главная песня о Москве нас ждет. А, вот я вспомнил песню своего детства! «Люблю, друзья, я Ленинские горы!» Для меня это тоже взгляд на Москву.

КАРЛОВ: Горы есть. Они, правда, не те.

ВИШНЕВСКИЙ: Воробьевы, Ленинские горы. Этот эскалатор мистический, на котором меня возили во Дворец пионеров.

КАРЛОВ: А сейчас запустенье там. Можно снимать фильм-катастрофу на этом эскалаторе.

ВИШНЕВСКИЙ: А он вообще существует, да?

КАРЛОВ: Осталась только станина под него. А всё остальное растащили.

ВИШНЕВСКИЙ: Видите, какое для кинематографистов хорошее место, которое можно недорого купить на съемки, говоря продюсерским языком. Вообще Москва - это большой перформанс, это такое единое съемочное пространство. И ты уже смотришь глазами, возможно, не будучи продюсером, но скромным, эпизодическим участником фильмов, хотя разные роли, но ты думаешь: «Вот в этом бы дворе что-то снять!» Проходные дворы моего детства. Питер (при всей моей любви к Москве) сохранил себя в качестве колорита большей старины, чем Москва. Это понятно.

КАРЛОВ: Ну что же, большое спасибо человеку, который в этот жаркий субботний день нашел время и пришел к нам. Пожелаем же Владимиру Петровичу большущих творческих успехов. И чтобы рано или поздно мы на «Маяке» могли сказать: «Поет поэт Вишневский».

ВИШНЕВСКИЙ: Ну почему? Я уже близок к этому. Спасибо. И хочу всех 13 июля пригласить в клуб Бутмана в Уланском переулке, как раз в местах моего детства, в районе Чистых прудов, где будет вечер «Джазовый акцент» с участием замечательной певицы Анны Бутурлиной и поэта Владимира Вишневского, где мы будем, сменяя друг друга на сцене, радовать вас. Тем более Анна поет песни, о которых мы сегодня говорили ностальгически, с джазовым акцентом, а всё остальное – поэт Вишневский.