Профитроли Владимир Березин

СТАХОВСКИЙ: В "Школьной анкете" у нас сегодня Владимир Березин. Добрый вечер, Владимир Александрович.

БЕРЕЗИН: Как же это начинать-то? Помните это, извините, но это только фрагментарно: "Добрый вечер…"?

КУЗЬМИНА: Мы не только это помним. А хотелось бы от вас, так сказать, в открытие этого часа услышать и другое.

БЕРЕЗИН: Давайте попробуем, может, получится.

СТАХОВСКИЙ: Да, давайте, сейчас мы что-нибудь разыграем…

БЕРЕЗИН: Да-да, начинайте, пока никто не видит и не слышит…

СТАХОВСКИЙ: Давай!

(позывные "Маяка")

БЕРЕЗИН: Говорит Москва! Московское время 21 час 12 минут. В эфире радиостанция "Маяк".

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, это прелестно!

БЕРЕЗИН: А где аплодисменты?

КУЗЬМИНА: Должна пройти пауза, маленькая пауза…

БЕРЕЗИН: Спасибо, спасибо, спасибо. Это я, наверное, от волнения и неожиданности. Мы же это не репетировали… Я понял, я услышал позывные, и у меня сразу все поднялось внутри в виде воспоминаний, потому что когда эти позывные звучали, мир, страна великая, откуда я родом… Вы-то, наверное, попозже. Вы уже из России или из Советского Союза?

КУЗЬМИНА: Мы еще застали маленькую часть Советского Союза.

БЕРЕЗИН: Значит, мы из одной страны, и это всегда звучало вот так! Я, когда слушал, работая в моем любимом далеком, теперь уже не существующем городе, который назывался Свердловск, теперь Екатеринбург, мы настраивали голосовой аппарат, работали на телевидении и на радио, вот на то, как звучали голоса дикторов Всесоюзного радио, которые работали на радиостанции "Маяк", это было идеально, как камертон: "Говорит Москва! Московское время… В эфире радиостанция "Маяк". Всё, казалось, жизнь удалась, гармония внутренняя и внешняя. И когда я услышал, вдруг…

КУЗЬМИНА: Вот вы сказали, что это было вашей мечтой - сказать это. Это раз. Во-вторых, есть еще какие-то очень важные, может быть, очень тонкие мечты очень незначительные, но которые можно еще успеть совершенно точно реализовать, есть что-то еще такое, чего очень хочется?

БЕРЕЗИН: Если мечта побольше, глобальная и перспективная, то, вы знаете, я хочу завершить свою профессиональную карьеру на радио. Ибо я на радио начинал, правда, в другом любимом моем городе моей родины, это город Орел, где я, когда пришел на конкурс, говорил примерно так: "Говорит Орел, 18 чАсов". Мне сказали: "У вас тембр неплохой, юноша, но нельзя говорить: 18 "чАсов", надо говорить: 18 "чИсов". Я говорю: "Какая разница, здесь же написано - "чАсов", а как я должен говорить?". Я только пришел в эту систему, от того, что запах радиостудии дарил мне перспективу жизни, когда на телевидение меня отправляли, я, как та корова в "Охоте", помните, на самолете, вот так вот: "Жить захочешь, не так раскорячишься".

КУЗЬМИНА: Надо быть честными, Владимир Александрович согласился на это интервью только в обмен на пятилетний пропуск в студию "Маяка", который мы, конечно, сразу после эфира и вручим вам торжественно.

БЕРЕЗИН: Большое спасибо. Я буду ходить к вам в буфет. Потому что на этаже, где располагается радиостанция "Маяк", я 10 лет работал диктором и главным диктором, и вот напротив ньюсрума вашего радийного как раз была гримерка, где нас приводили в божеское состояние. Я приду, попью кофе и уйду.

КУЗЬМИНА: Можно вспомнить на секунду тот момент, когда вам сказали, что вы теперь главный диктор ВГТРК?

БЕРЕЗИН: Помню. Вызвали и сказали, это было сразу после того, о чем страна должна помнить, с 3-го на 4-е октября.

СТАХОВСКИЙ: Какого года?

БЕРЕЗИН: Это вы меня не проверяйте, я вас проверяю. И какого же это года?

КУЗЬМИНА: Евгений, за интеллект у нас вы отвечаете…

СТАХОВСКИЙ: Я хочу Веру послушать, она считает хорошо… У нас сейчас юмористическая нотка в передаче…

КУЗЬМИНА: Евгений, я хорошо считаю?

БЕРЕЗИН: Так вот, это было именно тогда, после того, когда было состояние неопределенности у всей страны, когда я таким пафосным языком, языком тех лет, и это было на самом деле, вот отсюда шло в 2003-м году, если мне не изменяет память…

КУЗЬМИНА: 1993-й может быть?

БЕРЕЗИН: Может быть…

КУЗЬМИНА: 1983-й, 1973-й?

БЕРЕЗИН: Нет-нет. Значит, это все было тогда, когда случилось то, что зовется путчем, в том году, когда стреляли в Белый дом российский, когда мы торжествовали победу демократии, а потом стали все обдумывать. Но это уже, наверное, другая тема разговора. Меня вызвали и сказали, значит, вот так вот. А мне как-то довелось тогда (ветераны помнят), я вместе с моими коллегами замечательными, которые делали российское телевидение, я как раз с этого времени целые 12 часов, всю ночь мы вещали на весь мир. Это был единственный канал, это история телевидения. И мы не ударили лицом в грязь, после чего руководство страны сделало Российскую государственную телерадиокомпанию Всероссийской. И вот эта аббревиатура - ВГТРК - случилась после того, когда наша компания за всю страну держала оборону. Потому что, как говорили нам потом в Кремле, вручая некоторые награды, что от интонации ваших голосов зависело, как мир отнесется к тому, что у нас происходит в эту ночь. Я навсегда это запомнил и понял: вот она, сила искусства, вот она, сила голоса, внутреннего состояния, внешнего содержания и то, что можем сделать мы, вот так, находясь у микрофона или перед телевизионной камерой. Сказали, значит, - вы будете главным диктором. Это так необычно звучало, потому что в истории телевидения не было должности главного диктора. Мне сказали, что это значит. Это значит то, что на мне теперь ответственность в пятикратном размере. Я говорю: "А что с этим делать?" И мне руководство сказало: "Есть главный режиссер, главный оператор, главный художник, главный редактор, и есть главный диктор. Будете теперь все важные, похожие на то, что прошло, вы будете от имени Российского телевидения представительствовать - от Кремля до самых до окраин. Что я 10 лет делал, помня, что на мне есть ответственность. У меня, правда, бонус был: за мной была закреплена машина, которая меня привозила.

КУЗЬМИНА: Хотела сказать: девушка-секретарша…

БЕРЕЗИН: Нет, была машина, это было круче. Привозила и увозила. Таким образом, я на сиденье пассажира остался до сегодняшнего дня. Когда я ехал к вам сегодня, на Тверской (может быть, окраина этого не понимает, а, может быть, и там уже привыкли) пробка была, все с ума сходят, а я спокоен. И знаете почему? Я знаю, что нужно выехать пораньше, никуда не спешу, я работаю, я в компьютере почитал, позвонил, поговорил… На меня пробки благотворно влияют, я успеваю много сделать. Вот я так и остался на сиденье пассажирском. Это вот так! - показываю я два пальца. Простят меня те, кто в эти минуты эти самые пробки и создает, кстати говоря, потому что когда ты находишься в пробке, ты и создаешь эту самую пробку, а это не какие-то аморфные люди. Скажите, что я хороший дяденька, я не участвую в создании пробок…

КУЗЬМИНА: Владимир Березин - хороший дяденька.

БЕРЕЗИН: Спасибо большое.

КУЗЬМИНА: Евгений, а теперь начнем.

СТАХОВСКИЙ: Я понял, да, это ваше было лирическое отступление, предисловие… Значит, я хочу вернуться к истокам человеческим Владимира Александровича Березина, который родился 3 апреля 1957 года. Да?

БЕРЕЗИН: Да, так же правильно, как я ответил на вопрос: какой год был с 3-го на 4-е…

СТАХОВСКИЙ: А родился Владимир Березин где?

БЕРЕЗИН: Это звучит так: село Топки Орловской области.

СТАХОВСКИЙ: Я запишу себе, потому что вот эти как раз Топки…

БЕРЕЗИН: Да, запишите. Когда будете перечитывать Тургенева "Бежин луг"… Я убедился в том, что вы суперинтеллектуал, потому что когда я в пробках слушал вас, шел на голос. Я чувствовал, слышал, видел практически, как вы зажигали.

СТАХОВСКИЙ: Вот так на ровном месте отхватил… И, значит, когда я буду перечитывать "Бежин луг"…

БЕРЕЗИН: И там будет у Ивана Сергеевича упоминание его родового имения "Топи". Это и есть то самое село…

СТАХОВСКИЙ: А, которое переросло в Топки.

БЕРЕЗИН: После того, как… С моим рождением это нисколько не связано, это было до меня. Но любимое мной место, как говорят, энергетически всегда связан. За что ты любишь малую родину? Потому что там, где родился и знаешь точно, то здесь ты чувствуешь нечто… Так вот, когда туда я приезжаю, раз в год обязательно езжу в Орловскую область, еду в деревню Смирные, где теперь положили асфальт. Правда, когда было 50 домов, мы в резиновых сапогах ходили, коров пасли. А потом, когда все разъехались, осталось домов 12, положили асфальт. И газ. Это приятно, конечно. Я приду, постою, посмотрю вот на то имение Ивана Сергеевича Тургенева, там несколько домов тоже осталось, строили крепко, постою, помолчу, сажусь в машину и уезжаю обратно.

КУЗЬМИНА: А важно, в какое время года туда приезжать?

БЕРЕЗИН: Я обычно это делаю летом, по старой привычке, по старой партизанской привычке.

СТАХОВСКИЙ: Зимой сложнее?

БЕРЕЗИН: Зимой там не сложнее, там асфальт, но весна и зима для нас, деревенских, гиблое время. Потому что мы понимали, что туда мы добраться в это время не могли, в те времена, когда вот я подрос там чуть-чуть. Правда, я там оттопал и в школу…

СТАХОВСКИЙ: А сколько вы там прожили? До каких лет?

БЕРЕЗИН: Я прожил до… Я закончил школу, плюс…

СТАХОВСКИЙ: То есть и школа была там? Нормальная, сельская. Одна?

БЕРЕЗИН: Начальная была напротив моего дома, а вот 9-10 класс она уже была в пяти километрах. Пять туда, пять обратно каждый день пешком.

СТАХОВСКИЙ: А в отпуск вы выезжали? Мама, может, отвозила куда-то?

БЕРЕЗИН: Моя мама меня не отвозила, я жил у тети, потому что моя мама отъехала в это время в Казахстан, еще раньше, там на несколько десятилетий. Она геолог у меня, поэтому я с ней быть не мог.

СТАХОВСКИЙ: Так вас тетя воспитывала, получается?

КУЗЬМИНА: Бабушка и тетя.

БЕРЕЗИН: Да, да, бабушка, тетя - моя крестная мама Анна Михайловна, моей мамы родная сестра. Я был ей сыном, сыном и остался, она теперь вторая моя мама, которая вот живет теперь в Сергиев-Посадском районе. Мы оттуда, я ее забрал, нашел место, похожее на то, где я родился, чуть-чуть похоже, озеро, лес, красивые, удивительные места… Живописно, удивительно! Нашел, как говорится, положил ее там, и теперь она живет, слава богу, 92 годочка. Господи, хоть бы еще пожила! Она говорит, вот сегодня говорит утром: "Чтой-то я засиделася, задержалася, пора мине…" Я говорю: "Так, я прошу, до 95 не думать об этом, нужен юбилей, а потом и до 100 чуть-чуть, а потом как бог даст…"

СТАХОВСКИЙ: А вы с ней разговариваете о… Как сказать помягче? О пожилом возрасте вот таком, о такой старости?

БЕРЕЗИН: Конечно, впрямую, чем она со мной.

СТАХОВСКИЙ: Да? И что она говорит, человек в 92 года что чувствует?

БЕРЕЗИН: Она говорит: "Я устала". Она устает, потому что она такая сообразительная у меня…

СТАХОВСКИЙ: Устает что-то делать? Или устает просто от жизни, когда уже скучно становится? Нет?

БЕРЕЗИН: Просто устает. Это трудно, я пытаюсь поймать вот эту волну, эти ощущения. Но это примерно так, как если ты погуляешь с собачкой… я гуляю, прихожу, с собаками гуляю по лесу часа два, и физически устаю, мне уже нужно до стола, чтобы чай попить… Наверное, так. Она говорит: все тяжелее. Вот как возраст ощущается? Я с ней разговариваю, она здравый очень человек, она говорит: "Ты знаешь, я сейчас услышала, о чем ты говоришь, вот слышу, а понимаю чуть позже, о чем ты говоришь". Вот такая задержка, вы знаете, вот какое-то состояние.. Она говорит: а я не могу, я вот вроде как где-то в мыслях быстрее, мысли, а тело отстает, хожу тяжелее… Но…

СТАХОВСКИЙ: Вы не спрашивали (извините, что перебиваю), на сколько лет она себя чувствует?

БЕРЕЗИН: Ой, где-то лет на 70, наверное.

СТАХОВСКИЙ: Все-таки? То есть не 23-х-летней девчонкой. Головой я имею в виду.

БЕРЕЗИН: Нет-нет-нет, она же тот человек, который и при Сталине, и при Брежневе, родился еще в 1920-х годах, когда… Она это не помнит, но с 5-ти лет она уже работает. У нее совершенно другое ощущение жизни, настоящее, амплитуда жизни у нее, знаете, такая, не как машинка "Зингер" строчит, а как такая широкая волна, как у Айвазовского, вот такие широкие волны. Я разговариваю с ней, потому что для себя всегда примеряю, даст господь мне еще годочков эдак 25, чтобы понять, как я буду ощущать окружающий мир. Я себя начинаю готовить. Когда еще дядька шустрый вроде как, но все же может закончиться на следующий день, завтра может закончиться.

СТАХОВСКИЙ: А есть разница в ощущении окружающего мира? Вот если бы вы себя вспоминали, скажем, в 20 лет и, например, сейчас? В чем ключевая разница в восприятии мира?

БЕРЕЗИН: Во-первых, сформулировано то, что называют красивым словом - "кредо жизни".

СТАХОВСКИЙ: Так, и в чем же оно заключается?

БЕРЕЗИН: У меня совершенно определенно - сохранить человеческое и профессиональное достоинство. Я это понимаю, как это звучит. Во-вторых, нужно научиться хотя бы к моему возрасту, к половине жизни, вот к вершине, к полтинничку, хотя бы так навскидку определять разницу между главным и второстепенным.

СТАХОВСКИЙ: А как этому научиться?

БЕРЕЗИН: Надо учиться. Думаю, что для меня - всегда помнить, не все дословно, но хотя бы широким, так сказать, образом, что было в твоей жизни, что есть, чтобы спокойно ожидать того, что будет или не будет. Я хорошо помню эти хождения в школу по грязи, я помню отсутствие денег, когда 10 копеек есть на два дня, потому что мама Аня моя работала в колхозе, она простой колхозницей была, и денег много не было, их просто не было, мы просто жили очень бедно. Я это помню. Когда ты мыслишь потом уже, когда ты стал уже… До армии, после 10 класса парни деревенские, вот такая прическа карэ, длинные волосы, такие клеши, я не знаю, отложной воротничок такой от плеча до плеча… Красота, да. Я сейчас говорю: дайте мне клеш… Никто не может, везде трубочки-дудочки. Но это тоже можно пережить. И когда ты помнишь это состояние от и до, то ты не можешь, потому что нет возможности реальной, и ты тормозишь в этих рамках, тебе даже мечтать… А если ты размечтаешься, тебе от этого еще больнее, потому что нет возможности, кушать хочется даже… И вот это помню всегда. И когда, если я могу, то захочу поесть, потом что мне нравится надеть на себя. Если есть время свободное, куда хочу - поехать.

СТАХОВСКИЙ: Владимир Березин сегодня в "Школьной анкете" - российский диктор, теле- и радиоведущий. А вы сами себя как в первую очередь определяете? Вы кто в профессиональном смысле?

БЕРЕЗИН: Ведущий.

СТАХОВСКИЙ: Все-таки ведущий. И всё? одним словом, емко и понятно, да?

БЕРЕЗИН: Да, да, да.

КУЗЬМИНА: Я, кстати говоря, сегодня нашла много, огромное количество сайтов, которые предлагают вас в качестве ведущего мероприятия. Хотите, скажу, сколько за вас готовы они?..

СТАХОВСКИЙ: Сколько вы стоите.

КУЗЬМИНА: Точнее, берут они, а уж сколько вам предлагают, - вопрос риторический. 200 тысяч рублей.

БЕРЕЗИН: Вы сейчас для кого? Для тех, кто слушает нас…

КУЗЬМИНА: Это для вас. Чтобы вы заплакали, потому что на руки получают ведущие мероприятия всегда совершенно другие цифры, мне так кажется.

БЕРЕЗИН: Еще раз, 200, да? Они меня не обижают, уж им остается…

СТАХОВСКИЙ: Да, да. Но сейчас не об этом. Мы закончили на том, что вы можете и поехать, куда вы хотите. Часто путешествуете?

БЕРЕЗИН: Редко. Знаете почему? Потому что что-то произошло в жизни.

СТАХОВСКИЙ: В каком смысле?

БЕРЕЗИН: В моей. В хорошем, наверное. Мне говорят: "Есть у вас свободное время?". Я говорю: "Нет". – "Какой вы счастливый!". Она - замечательная актриса из театра Райхельгауза, она говорит: "Господи, Владимир, вы же все время заняты, вы же все время работаете. У вас съемки, у вас корпоративы, у вас концерты. Это такое счастье!" И я впервые в жизни ей возразил, я говорю: "Наверное, да. Когда это есть, и его достаточно, но когда на путешествия не остается времени, на отдых, на другое ощущение жизни, и это норма, что начинаешь думать: счастье - это когда можешь взять и поехать". Я не могу, честно говоря, видит бог, спланировать где-нибудь до февраля какую-нибудь свою поездку.

СТАХОВСКИЙ: То есть в ближайшие полгода, понятно. Но, тем не менее, удалось же попутешствовать-то, по миру поездить?

БЕРЕЗИН: Был, да, был, был.

СТАХОВСКИЙ: Какое самое большое впечатление от зарубежной поездки?

БЕРЕЗИН: Сейчас скажу. Это Южная Африка.

СТАХОВСКИЙ: Южно-Африканская Республика сама, то есть имеется в виду государство?

БЕРЕЗИН: Да-да-да. Это мыс Доброй Надежды. Это тот самый мыс, когда ты стоишь, под тобой два океана, и ты думаешь: все, дальше земли нет. И южная провинция Китая.

СТАХОВСКИЙ: Почему там?

БЕРЕЗИН: Потому что тот Китай - это как наша страна, там такое количество народов и народностей, что я даже не помню сколько, наберете в Интернете и узнаете. И открывается шлагбаум, туда въезжаешь, а не всех туда пускают, по этой дороге.

СТАХОВСКИЙ: Почему?

БЕРЕЗИН: Почему у нас не пускают до сих пор в какой-нибудь Свердловск-44, Челябинск-12?

СТАХОВСКИЙ: Закрытые какие-то зоны, да.

БЕРЕЗИН: Какие-то зоны закрытые. Там они в аутентичном состоянии сохранились. Они вот такие, как жили десятилетия при Мао Цзэдуне. Они живут, они их берегут. Я там узнал впервые, что знаменитая информация о том, что в Китае разрешают только одного ребенка, далека от реалий в том месте, потому что малые народы и народности - им сколько хочешь, хоть 15, сколько прокормишь. А это только в городе один ребенок, а дальше уже через разрешение. А у них можно. Так они берегут это состояние народа, того самого, который и есть Китайская Народная Республика.

КУЗЬМИНА: В одном из интервью как-то вы сказали, что было бы здорово соединить европейский комфорт, такую любовь к чистоте, упорядочению всего и наше раздолье и широту русской души. Что бы еще вы объединили между собой?

БЕРЕЗИН: Я бы все-таки по-прежнему объединил это, я конформист и, увы, перфекционист. Я еще это не объединил даже внутри себя… Чем мы занимаемся в этой жизни? Я говорю: мне так нравится то, что бы знали все, если мы все к этому стремимся, называется "гармонизация пространства". В нашем жилище, где бы оно ни было, здесь или за рубежом, мы полжизни проводим во Франции, у нас дочка там, замужем за французом. Мы и там, и здесь, и в Москве, и в Подмосковье, мы гармонизируем пространство. Там мебель должна соответствовать тому, какие картины, к примеру, и получать от этого колоссальное удовольствие, от осознания того, что все гармонично. Я знаю, как это от реальной жизни далеко…

СТАХОВСКИЙ: Подождите, но это же очень сложно. И знаете, почему это сложно? Я понимаю, и второй раз я себя ловлю уже за время нашей беседы на этой мысли. Когда вы в первый раз говорили о том, что сегодняшний ваш жизненный опыт отличает вас, например, от вас 20-летнего же.

БЕРЕЗИН: Совсем отличает.

СТАХОВСКИЙ: Тем, что у вас есть жизненное кредо, которое заключается в том, чтобы чувствовать, совершать правильные, может быть, поступки. Потому что мне кажется, что, любой человек, ему кажется, что он совершает правильные поступки. Другое дело, что они могут противоречить какой-то морали и так далее. Тут очень тонкая грань. Понимаете, о чем я говорю?

БЕРЕЗИН: Да-да-да.

СТАХОВСКИЙ: Так вот и здесь, гармонизация пространства, например, мне кажется, что я повесил эту картину рядом с этим столиком, и мне кажется, что это гармонично. А придет какой-нибудь декоратор и скажет…

БЕРЕЗИН: Дизайнер и скажет: о-о-о…

СТАХОВСКИЙ: Да, и дизайнер, и начнет по фэн шуй. Или просто моя соседка Наталья Николаевна, она скажет: "Господи, что это?".

КУЗЬМИНА: Так это внутренняя гармония, это гармония на ваш взгляд, или это гармония… Может быть, вы где-то учитесь этой гармонии?

СТАХОВСКИЙ: Как прийти к этой всеобщей гармонизации?

БЕРЕЗИН: Ой, если бы мы еще хватало времени на то, чтобы учиться специально у умных людей, изучать точные науки… Это я все откладываю на то, когда я выйду на пенсию, и говорю: буду нужен только себе, своим родным, близким и друзьям, вот тогда я заживу, когда мне не нужно… та-там… в эфире "Пионерская зорька!" Опа, и пошел работать. Тогда я это постараюсь понять, подвести под это теоретическую базу.

СТАХОВСКИЙ: То есть сейчас по наитию?

БЕРЕЗИН: А сейчас да, сейчас это - внутреннее состояние. Знаете, как я для себя, вот сейчас вы спросили, я думаю: а как, если одним словом? Не все стремятся к этому, как правило. Говорят - и делают, говорят - и не делают. А я думаю, что кто-то говорит и ловит волну, эту амплитуду колебаний жизни. У кого-то получается, а кто-то - опа, как маятник, пропустил, второй раз пропустил… Мне показалось в какое-то время, я полтинник свой отметил, отпраздновал и на следующий день сказал: "Господи, боже мой, самый счастливый возраст по внутреннему состоянию, если тебя не повалила болезнь, это полтинничек, это вершина жизни условная, но это, вероятно, пик. Правда, чем выше гора, тем сильнее дует ветер, как правило. Но как же видно все! И то, что у тебя впереди, оглянулся, вниз глянул - еще видно, со зрением пока еще все в порядке, и не так высоко поднялся. И вдруг как-то все так, пазлы - раз, как говорят…

СТАХОВСКИЙ: Да, сложились.

БЕРЕЗИН: Щелкнуло, и я понял: как мало нужно для жизни, для ощущения полноты счастья. И как это называется? Это называется ощущением самодостаточности. Мне нужно ровно столько, сколько мне нужно, по моему внутреннему ощущению.

СТАХОВСКИЙ: Так в том-то и дело, проблема-то человека в том в основном, что он не знает границ.

БЕРЕЗИН: Вот!

СТАХОВСКИЙ: Я имею в виду человека в таком абстрактном, общем смысле этого слова. Потому что нет границ, сколько ни дай - все мало…

БЕРЕЗИН: А это, знаете, это с точки зрения человечества в целом. Слушайте, вот этих границ человечества в целом, сколько бы тебе ни было, как бы ты ни был умен, образован, начитан, этих границ не нужно искать конкретно. Ты внутри себя найди эти границы и начни с того, сколько тебе нужно. Я у бога прошу: господи, не дай мне сейчас больше, чем мне нужно.

СТАХОВСКИЙ: Чем я смогу вынести.

БЕРЕЗИН: Не знаю, вот в чем мне нужно, определи, сколько мне нужно, я говорю: вот этого мне вполне достаточно. Я пришел к себе домой, сейчас приду домой, у меня не горит высокий свет, потому что я всю жизнь софиты принимаю во взгляд, у нас точечный, низкий, мягкий свет.

СТАХОВСКИЙ: Полумрак такой, да?

БЕРЕЗИН: Полумрак такой. Жена говорит: а кушать поздно, уже не будем, или ты чего-нибудь съешь? Я говорю: нет, давай чайку с тобой попьем и книжки почитаем.

СТАХОВСКИЙ: Разные желательно.

БЕРЕЗИН: "Хроники раздолбая", я только-только сейчас, Санаева, только взял и кайфую от образа, от стиля, от того, что там все так, как в жизни не бывает, что в жизни в метро это не услышишь. И все, и - оп, твой мир ушел на некоторое время. Я ей говорю: когда я захраплю, толкни меня, а то неудобно…

КУЗЬМИНА: Владимир Александрович, есть что-то, что вы уже не успеете?

БЕРЕЗИН: Не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Тогда вопрос попроще. Или все-таки подумаем, что вы не успеете?

БЕРЕЗИН: Слушай, я буду думать, знаешь, сколько?

СТАХОВСКИЙ: Я представляю, да.

БЕРЕЗИН: Говорит Москва, 23 часа московское время…

КУЗЬМИНА: "Спортивный канал" отменяется сегодня на "Маяке".

БЕРЕЗИН: Ой-ой, я никогда ведь в жизни об этом не думал, честное слово, никогда! Я всегда думаю о том, как бы мне не забыть и понять точно, что я успел. А вот чего не успею…

КУЗЬМИНА: Потому что вы же сказали, что вы можете посмотреть назад, можете посмотреть вперед. Ведь это взгляд назад: что я уже не успею?

БЕРЕЗИН: Простите мне мою банальность, мне кажется, мне вполне достаточно сейчас того, что я успел. В профессиональном смысле я сам себе говорю: если вдруг я выхожу на творческую пенсию, даже если я не буду ездить по городам и весям, а меня там знают, помнят и неплохо ко мне относятся, в том числе мои коллеги, не говоря уже о зрителях и телезрителях, и радиослушателях. Вошел, бывает такое, я вхожу часа на два, дайте мне 10 вопросов, а можете не давать, давайте поговорим. И я вдруг как взрослый и, наверное, уже человек, находящийся в состоянии зрелой молодости, стареющий, так я уже люблю повспоминать. Мне хватит на целую неделю в одном городе. Перееду во второй - начну все с начала. Это я вспоминаю. Я все успел в своей профессии, я это понимаю и всем всегда говорю: вы стремитесь. Вы помните, "ах, какой вы счастливый…", а я говорю: господи, боже мой, я не успел только одно - просто пожить. Просто попутешествовать, просто пожить, не думая о том, что мне нужно держать форму не только физическую, но и профессиональную, а просто так отрастить живот…

КУЗЬМИНА: Раздолбайничать…

БЕРЕЗИН: Да, это правда! Вот просто так… Думаю, мне бы хватило вообще до того, как меня кремируют. Я могу вспоминать, оказывается. Почему? А потому что какой молодец мальчик (это я про себя), я помню все, что было. Это для меня важнее того, что будет. Потому что когда ничего не было у меня в бэкграунде, было счастливое время, я верил в то, что мне обещают, что будет коммунизм, в это верил свято, по молодости с пылом и жаром учил тех, кто меня слышал и видел по телевидению и на радио, с таким убеждением, что мне верили. Одно и другое имело результат. Мне важно… Может, ничего, многоточие впереди… Это я привык. А то, что было, так это уже было. А у меня все было наоборот: я запоминал. Плохое само собой стирается, а хорошее я, как таблицу умножения, повторял для того, чтобы было с чем сравнить.

КУЗЬМИНА: Одну секундочку про вашего папу хотелось бы спросить. 35 лет вы не видели отца, совершенно случайно, по большому счету, так сложились обстоятельства, вы его нашли в Чечне.

БЕРЕЗИН: Да.

КУЗЬМИНА: А как дальше? Просто больше интервью мы не нашли, что дальше было?

БЕРЕЗИН: Я поздравлял недавно его с завершением… Что предшествует празднику Курбан-Байрам? Он мусульманин, он чеченец, и я с ним разговаривал несколько дней назад. Старый уже, но говорит: "Ты знаешь, Володя, я сейчас смотреть стал на мир трезвым взором". А не пьющий никогда человек. А почему? Потому что сделали операцию на глаза, сейчас старым людям, ему 83 года, старым делают операцию, и они видят прямо как молодые.

КУЗЬМИНА: Новая жизнь. Когда вы его нашли, что вы обрели? Кроме него, ведь наверняка огромное количество родственников вдруг пришло. Вообще, приобретение еще одного родственника, что пришло?

БЕРЕЗИН: О-о-о, если бы одного… Все вайнахи, все чеченцы, кто не занят большими государственными делами, может быть, у них такие задачи важные, а если из самых отдаленных горных сел Чеченской Республики, они все мои родственники. Во-первых, тейповая взаимозависимость, а во-вторых, просто очень хорошее, человеческое отношение. Как умеют чеченцы хорошие, настоящие, занятые просто жизнью, как они умеют это помнить, как они умеют любить, как они умеют гостей принимать! Я могу сейчас поехать просто так, сказать: "Здравствуйте, я Ваха Исламов, тот самый…". – "Ага, Ваха, салам алейкум, заходи…". И я буду неделю жить, потом перейду в другой дом, не говоря про улицу селения. Это я приобрел целый народ, который ко мне очень хорошо относится. Чего я не успею, может быть, я не успею за это отблагодарить очень простых людей, которые где бы меня ни увидели, в какой бы стране, если они помнили и знали мою историю, когда вдруг неожиданно главный диктор Российского телевидения, вдруг нашел своего отца, а он оказался чеченцем, а это было накануне первой чеченской кампании, вот для них это очень много значит. Это и во мне живет, я богатый человек совершенно, я люблю общение с простыми людьми настоящими. Я знаю, что такое настоящие чеченцы, лучше которых не может быть. Ехал с вами, встретился с одним из них. Замечательный человек!

СТАХОВСКИЙ: Но вы понимаете, что вы сейчас говорите очень неожиданные вещи для многих людей?

БЕРЕЗИН: Да. Я думаю, что кто интересуется, тот знает. Как говорил великий Исамбаев, мой учитель… Встал в зале и говорит: "Это его отец". И зал весь встал. "Запомни, чеченцы, как правило, бывают или очень хорошие, или очень плохие. И если туда-сюда, не так, не сяк, то, наверное, это какой-то другой народ и другая республика", - говорил он, улыбаясь. И я понимаю, что это такое. Потому что если ты стремишься к тому, чтобы быть лучше всех, как мой новый друг Руслан, с кем я сейчас встретился несколько минут назад, я увидел, я молчал, и у меня мурашки бегали… Образованнейший, талантливейший, с открытым лицом, с такой душой… И думаешь: господи, хоть бы мне с ним дружить до конца жизни! Вот такой он хороший. Уважительности невероятной, это отдельная тема, наверное.

СТАХОВСКИЙ: Вы, в общем, объяснили, что бывает либо очень плохой, либо очень хороший.

КУЗЬМИНА: Главные дикторы страны тоже иногда хотят с кем-то дружить, не все хотят дружить с главными дикторами страны!

СТАХОВСКИЙ: Владимир, как-то так сложилось сегодня за нашей беседой, что наша постоянная рубрика "Секрет" осталась нам под самый занавес. Суть этой рубрики, мы обычно так ее в серединке пытаемся вставить, а сегодня прямо под конец, то есть вместе с ней будем подводить итоги нашей беседы. Суть рубрики очень проста. Человек, который был в гостях у нас в прошлый раз, в прошлой программе, на прошлой неделе, задает вопрос нашему следующему гостю, совершенно не зная, конечно, кому он задает этот вопрос. Пожалуйста.

СУХАНОВ: Здравствуйте, я Максим Суханов, у меня к вам вопрос. Как вы думаете, та жизнь, которая нас сейчас окружает, приведет скорее к все большему абсурду или к ренессансу?

КУЗЬМИНА: Это был Максим Суханов, актер.

БЕРЕЗИН: Максим Суханов, во-первых, один из моих любимых артистов, талантливейший невероятно! Ответить ему на этот вопрос для меня честь. Думаю, что все-таки ренессанс, потому что некой точки мы достигли, как есть точка невозврата, мы какой-то точки достигли, и я это в своей жизни ощущаю, вот как подошли. Почему? Потому что состояние бэкграунда вдруг сегодня, как ренессанса, оно вдруг зазвучало как необходимость в жизни. Уже все прожили, эту фасадную часть мы всю, всю штукатурку. А дальше? А дальше образ какой-то проступает. И я думаю, что это так. Очень хочу, чтобы так было. Если это не случится на моем веку, то после того как мы попрощаемся с поколением, чтобы это обязательно пришло. Абсолютно многое в жизни уже…

СТАХОВСКИЙ: Все понятно, да, все понятно. Спасибо вам большое. Много пришло нам сообщений в ваш адрес с приветами из разных городов земли, и люди вас помнят, любят и так далее.

БЕРЕЗИН: Спасибо. Спасибо, страна! Благодарю вас.

СТАХОВСКИЙ: Владимир Александрович Березин. Народный ведь артист России?

БЕРЕЗИН: Народный, да.

КУЗЬМИНА: Заслуженный деятель искусств, заслуженный…

БЕРЕЗИН: Да, Народный артист Чеченской Республики, Народный артист Республики Ингушетия. И еще до сих пор не могу Кабардино-Балкарии получить, но люблю…

СТАХОВСКИЙ: Ничего. Вот этого мы вам и пожелаем. Спасибо большое!

КУЗЬМИНА: Спасибо!

БЕРЕЗИН: Всего доброго! Спасибо.