Студия Владимира Матецкого Сергей Никитин о музыке и о поэзии

МАТЕЦКИЙ:  Сегодня у нас в гостях Сергей Никитин.

НИКИТИН:  Добрый день.

МАТЕЦКИЙ:  Здравствуйте,  очень приятно. Общаемся как, на «вы» без отчества, ладно? Сергей и Владимир, я думаю, что отчества не нужно.

НИКИТИН:  Хорошо, да,  Владимир.

МАТЕЦКИЙ:  Очень симпатичная пластинка, которую я держу, и первую песню с этой пластинки мы  сейчас слушали. Это, как я понимаю, новый диск, да?

НИКИТИН:  Да, это последний наш диск, он называется «На этом береге», песни на стихи Юнны Мориц. С Юнной Мориц мы знакомы и дружим уже много-много лет. Все начиналось когда-то с песенки про пони, я еще сам тогда был студентом и написал эту песню для моей племянницы. Ну, всю жизнь поэзия Юнны Мориц с нами. Конечно, мы открыли вскоре после «Пони» взрослую поэтессу Юнну Мориц, и многие песни на ее стихи стали для нас ключевыми, скажем так.

МАТЕЦКИЙ:  У вас список соавторов, поэтов замечательный. Я хочу задать первый вопрос, а сами вы не тянулись писать не только музыку, но и стихи? Придумывать какие-то идеи, давать поэтам эти идеи, как обычно бывает?

НИКИТИН:  Ну, бог миловал, можно так сказать. Конечно же, были какие-то в ранней молодости попытки что-то сочинять, но  когда я понял, что есть такая шикарная возможность подойти к книжной полке и выбрать то, что твоей душе близко, то, что тебе кажется, что ты мог бы спеть от своего собственного лица, и перед тобой открываются огромные возможности. Так вот я стал осваивать Юнну Мориц, Давида Самойлова, Дмитрия Сухарева, Юрия Левитанского. А последнее наше увлечение это поэт, которого зовут Борис Рыжий. Это молодой человек родом из Свердловска, к сожалению, окончил свою жизнь довольно рано в 27 лет, но после него остались стихи, мы их осваиваем. Вот сейчас мы с нашим сыном Александром работаем над проектом блюз-опера на стихи Бориса Рыжего.

МАТЕЦКИЙ:  А где планируется постановка?

НИКИТИН:  Нет, пока что это будет аудио.

МАТЕЦКИЙ:  То есть пока что это альбом, диск?

НИКИТИН:  Да.

МАТЕЦКИЙ:  А где будете делать, здесь, в Америке?

НИКИТИН:  А что касается постановки, то в театре Фоменко уже три года идет спектакль под названием «Рыжий», туда вошли и мои песни тоже. Мы с Татьяной простимулировали рождение этого спектакля. Он как бы воспроизводит поэтический мир поэта, среду, в которой он рос, это 1990-е годы.

МАТЕЦКИЙ:  Может быть, послушаем какую-то песню на стихи Рыжего?

НИКИТИН:  Ну, хорошо. Ну, например… Я живьем.

МАТЕЦКИЙ:  Да, шикарно.

(звучит песня)

МАТЕЦКИЙ:  Да, городок барахлит, действительно. Симпатичная песня. Вы знаете, я только слышал, честно вам скажу, фамилию этого человека, поэтому мне очень интересно послушать эти песни, тем более в живом исполнении это всегда, как мне кажется, такой особый флёр есть. Я просто могу вам сделать комплимент сразу по поводу игры на гитаре и вот этого особого звучания гитары, которая настроена «ре, си-бемоль, соль»,  «ре, си-бемоль, ре».

НИКИТИН:  Да, это семиструнная гитара.

МАТЕЦКИЙ:  С минорным строем, это так редко бывает. Как так получилось? Мне просто интересно, поскольку, когда я был маленький, а мы с вами жили на расстоянии примерно 500 метров, поскольку я с Гоголевского бульвара и Хилков переулок мне очень известен.

НИКИТИН:  Да, там  школа была.

МАТЕЦКИЙ:  Там был военкомат потом еще, если вы знаете.

НИКИТИН:  Ну, да, что-то вроде этого.

МАТЕЦКИЙ:  Там школа была, был военкомат, но я учился в 57-й школе.

НИКИТИН:  Ага, которая через Остоженку.

МАТЕЦКИЙ:  Через Остоженку, я закончил 57-ю школу, десять лет. И у нас во дворе ребята, они играли на  семиструнках сначала, конечно же, и первое, что я услышал, то, что меня ударило, это когда человек аккомпанирует себе и поет. Вот  как получилось, что у вас именно этот строй?

НИКИТИН:  Ну, все очень просто. Когда мне было 14 лет, мне показал эту гитару с таким  минорным строем один студент Московского авиационного института. Он мне показал пять аккордов. А остальное я сам для себя открывал, остальные 784, грубо говоря, и до сих пор что-то открываю. Были у меня попытки перейти на общедоступную шестиструнную гитару, но я понимал, что я там сразу впадаю в какие-то стандарты, в какие-то клише.

МАТЕЦКИЙ:  Абсолютно.

НИКИТИН:  А здесь у меня было все свое, поэтому я так и остался.

МАТЕЦКИЙ:  Это удивительное ощущение. Супер, звучит супер. Все аккорды, гармония понятна, но они звучат совсем не так, как звучало…

НИКИТИН:  Ну,  да, другие обращения.

МАТЕЦКИЙ:  Не на шестиструнке. Еще один технический вопрос, который я не могу не задать. Капо вы пользуетесь, нет?

НИКИТИН:  Нет.

МАТЕЦКИЙ:  Никогда, да?

НИКИТИН:  Нет надобности.

МАТЕЦКИЙ:  То есть все играете в открытой позиции?

НИКИТИН:  Ну, да, я много тональностей использую. Ну, есть любимые, есть нелюбимые тональности.

МАТЕЦКИЙ:  Нет, просто капо такая штука, которая, когда человек…

НИКИТИН:  Я понимаю.

МАТЕЦКИЙ:  Да, повыше, пониже мгновенно, так сказать, передвигается.

НИКИТИН:  Ты можешь тогда в той же аппликатуре…

МАТЕЦКИЙ:  Играть в другой тональности. То есть не используете?

НИКИТИН:  Нет.

МАТЕЦКИЙ:  По поводу начала, всегда бывает какая-то отправная точка музыкальная. То есть человек что-то услышал где-то, какого-то приятеля, который исполняет песни, пластинка в руки попала. Вот что попало первое в руки, что сподвигло заниматься музыкой человека, который, в общем-то, шел параллельно и другой дорогой, технической дорогой, технический вуз?

НИКИТИН:  Ну, мне трудно…

МАТЕЦКИЙ:  Вспомнить.

НИКИТИН:  Нет, я все помню, конечно. Когда мне было три года, я очень любил уже тогда петь, и даже соседка приходила, просила мою маму: «Попроси Сережу что-нибудь спеть». Я пел «Протрубили трубачи тревогу…». Соседка сидела на стуле и плакала. Потом много лет спустя я понял, что я пел песню на стихи Александра Галича, музыка  Соловьева-Седого. А потом в 14 лет я  услышал голос Булата Окуджавы «Не бродяги, не пропойцы…»,  и я понял, что это мое.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.