Другая школа Что общего у «Евгения Онегина» и соцсетей?

А.МУРАШЁВ: Друзья, добрый вечер, с вами Александр Мурашёв и программа «Другая школа». И сегодня мы будем обсуждать с вами русскую литературу.

Я говорю это таким нарочито веселым голосом, потому что обычно как-то принято трагичным голосом говорить, потому что следом, как правило, идут фразы – «никто не читает, никому классика не нужна». А сегодня как раз-таки мы будем обсуждать с вами, что общего у «Евгения Онегина» и блогов в Instagram, у Гарри Поттера и Лермонтова, и у Есенина и Оксимирона.

В связи с сегодняшней темой мне вспомнилась история, которую я услышал в детстве, о том, что выпустим новую компьютерную игру по мотивам «Мертвых душ» Гоголя, и во втором раунде по просьбам школьников Гоголь сжигает не только второй том «Мертвых душ», но и первый.

Это как раз-таки, мне кажется, очень хороший зачин к тому, что мы сегодня будем обсуждать, потому что внимательные слушатели наверняка помнят, я не раз уже вспоминал историю, где преподаватель, который хотел преподать биографию Лермонтова, зашел через «Гарри Поттера», через какие-то темы, которые были интересны пятиклассникам. И, в общем, биография Лермонтова, которая потенциально была бы так же интересна, как инструкция к холодильнику, пошла просто на-ура.

Я еще вспомнить хотел еще одну историю, которую, мне кажется, я не рассказывал в эфире еще, о том, как один преподаватель литературы, на самом деле, идет не хронологически по программе, а такую создает, плетет паутину, я бы это назвал. Когда он предлагает ученикам посмотреть, где, например, есть абсурд. И внезапно ты можешь провести, такую ниточку протянуть от, например, «Ревизора» Гоголя к Ионеско, или к Амброзу Бирсу, внезапно ты понимаешь, что все связано.

Ну, я думаю, что хватит такого легкого вступления, потому что сегодня у нас в гостях долгожданные мои гости, те самые люди, которые авторы этих самых прекрасных методик, про которые я не раз уже рассказывал и рассказываю вам сейчас, Евгения Рябова и Виктор Симаков, преподаватели литературы. Ребята, спасибо, что вы с нами сегодня.

Е.РЯБОВА: Спасибо, Саша.

В.СИМАКОВ: Спасибо.

А.МУРАШЁВ: Отлично. Ну, что, я думаю, что вы кивнули мне, можем начинать. Я думаю, знаете, с чего начать. Я думаю, что, поскольку сегодня нас так много, и первая программа, где два героя, я сразу вам обоим задам вопрос, можно хором отвечать, можно по одиночке. Но смысл вопроса в том, меня давно это мучает, мы же не приходим в школу, в первый класс с нелюбовью к Пушкину, правда, или с нелюбовью к, вообще, к русской классике. Это же что-то, что мы как-то во взрослом уже состоянии впитываем, проявляем как-то и с этим вырастаем.

По крайней мере, все мои ровесники, когда говоришь им про русскую классику, они так поеживаются внезапно невольно, и мало, кто, на самом-то деле, ее читает. У Димы Зицера есть прекрасный прием, который он всегда использует во всех, мне кажется, выступлениях, когда он спрашивает у аудитории – Пушкина надо проходить, надо читать? Все такие – да, да. Он говорит – ну, а процитируйте что-нибудь из Пушкина. И никто не может ничего вспомнить, кроме самых таких азов.

Давайте начнем с того, что происходит в школах, что происходит вообще в первых классах, что делают учителя. Почему мы отучаемся в кавычках любить русскую классику, которая, на самом деле, мне кажется, судя по вашим лицам, достаточно прекрасна. Жень, давай начнем с тебя.

Е.РЯБОВА: Я как раз хотела сказать – Виктор Сергеевич, слово вам. Мне тяжело сказать, что так отвращает детей, потому что я сама в школе недавно. И в нашей школе, специфической школе все-таки нам кажется, что дети должны любить и любят, хотя у меня на уроках такое встречается не редко, когда я начинаю говорить, что вот, сейчас мы с вами начнем изучать Пушкина. Все такие – боже, мой, только не Пушкина, давайте без Пушкина, мне говорят, только без этого.

Я говорю, что нет, я не могу пойти на сделку с совестью, потому что я должна быть тем человеком, который научит вас любить Пушкина. Уж кто-кто, а я-то точно могу. Но в школах, мне кажется, вот такой постулат, что Пушкин это хорошо, возможно, встает вразрез с детским представлением о том, что, а я должен сам выбирать, что такое хорошо. Возможно, это.

А.МУРАШЁВ: Я просто помню, что, когда мы с тобой разговаривали на эту тему, прости, Вить, я сейчас вернусь к тебе как раз. Это не то, что мы поддерживаем тренд «MeToo», и поэтому у нас в первую очередь женщины. Я хотел спросить у тебя, мы с тобой обсуждали, ты говорила про Пушкина как раз, тоже мне рассказывала, и мы обсуждали вопрос того, что преподаватели, они обижаются, если ты говоришь, что Пушкин тебе не нравится, например. Почему такое происходит?

Е.РЯБОВА: Не знаю. Преподаватели обижаются. Ну, не знаю, мне кажется, возможно, очень лично воспринимают это, потому что Пушкин такой, как личный друг. Не знаю, лично для меня Пушкин это что-то такое божественное.

А.МУРАШЁВ: Ну, давай так, что прекрасного в Пушкине?

Е.РЯБОВА: В Пушкине очень много прекрасного. Если бы я могла, вот как обычно задают вопрос такой, если бы ты хотел после смерти с кем-нибудь встретиться, с кем бы ты встретился? Вот я встретилась бы с Пушкиным, потому что, мне кажется, это суперумный, ироничный человек, и мне бы очень интересно было с ним пообщаться, поговорить лично.

А.МУРАШЁВ: А, если брать именно произведения?

Е.РЯБОВА: Что произведения?

А.МУРАШЁВ: Ну, что прекрасного в том, что написал Пушкин?

Е.РЯБОВА: Язык этот прекрасный. Его всеобъемлющность, если это можно так сказать. Он сказал все, что только можно о русской культуре, о русской природе, о жизни, о нас о всех, он просто по всему прошелся. И с таким легким налетом иронии.

А.МУРАШЁВ: Ну, ты же понимаешь, что сейчас, может быть, меня, взрослого человека, это убедит, а вот какого-нибудь третьеклассника или пятиклассника это не очень проймет.

Е.РЯБОВА: Конечно, нет, разумеется.

А.МУРАШЁВ: Вить, скажи мне, ты, когда русскую классику, тебе тоже это приходится заниматься, грубо говоря, как ты заинтересовываешь? Ну, вот, что происходит между тобой и учениками, чтобы они как-то немножко вовлеклись в процесс?

В.СИМАКОВ: Каждый раз какие-то новые это бывают находки и новые какие-то способы куда-то привести. У меня, вот сейчас ты спросил, а я сразу вспомнил, как решил как-то под, даже не Новый год, а это было Рождество католическое, и уже как-то совсем не рабочее уже настроение, ну, и я как-то хотел в эту тему ввести. И есть у Андерсена замечательная сказка «Последний сон старого дуба», она совсем не детская. И я думаю, сейчас в 8-м классе очень хорошо мы там все разберем.

Потом думаю, ну, как вот я 8-му классу, зайду в класс и скажу – сегодня мы читаем Андерсена. Какими глазами они на меня посмотрят, это люди, которые кто-то там читает какие-то комиксы, кто-то читает уже вполне взрослую литературу, вплоть до Сартра, кто-то вообще ничего не читает и из-под палки. И вот я им Андерсена. Поэтому я распечатал этот текст без указания автора, принес, раздал им всем. Давайте, говорю, почитаем вот этот текст и поговорим о нем.

Я его прочитал, я часто читаю в классе вслух, и совсем не обязательно это маленькие дети, и в старшей школе, и в десятом классе это делаю.

Е.РЯБОВА: Дети это очень любят.

В.СИМАКОВ: Да, мне кажется, они на это отзываются.

А.МУРАШЁВ: Любят, когда ты им читаешь.

В.СИМАКОВ: Ну, я не знаю, дело во мне или не во мне, я не сказал бы, что я какой-то особенно великий чтец, но просто, да, я начинаю читать, и я понимаю, что слушают. В большинстве случаев слушают действительно. Я читаю Андерсена. Дальше мы начинаем разбирать его. И потом где-то в середине урока только я говорю, что это Андерсен, мы сейчас с вами про Андерсена говорим. А там уже мы накопали и что-то там очень философское, и какие-то, ну, не то, чтобы мы прямо сказали, что это вот такой немецкий, а это такой немецкий философ, но уже вся доска исписана какими-то тегами, схемы какие-то у нас уже смысловые и так далее.

И тут Андерсен. А, это Андерсен. И тогда уже совершенно этот текст воспринимается, как какое-то другое имя автора уже воспринимается. И это можно делать даже не то, чтобы с какими-то очень знакомыми именами и со знакомыми авторами. Я с тем же самым 8-м классом в прошлом году подумал, что неплохо было бы им принести Шаламова, один из рассказов Шаламова из «Колымских рассказов». Ну, там кое-что можно, наверное, не все подходит для 8-го класса.

А.МУРАШЁВ: Но в программе его не было.

В.СИМАКОВ: Ну, конечно, его нет, это даже в 11-м классе нет, Шаламов не входит в обязательную школьную программу. Хотя это желательный, конечно, автор. И я им принес один из рассказов, это был «Шерри-бренди», и я тоже его читал вслух, не упоминая автора. Конечно, большинство из них, наверное, и не слышали этого имени, но мне было важно, чтобы именно сам текст зацепил. И дальше мы начали говорить, о чем это, почему это так написано, какие это годы, что мы можем сказать об этом человеке, который так пишет, и так далее. И потом уже всплыло это имя Варлам Шаламов.

Потому что я сразу подумал, ну, что, я им скажу – Варлам Шаламов, вот такой писатель, который там и там сидел, вот это с ним случилось, вот «Колымские рассказы», я не думаю, что все эти имена и названия вызывают какой-то мгновенный интерес и отклик. Можно исходить с точки зрения вообще со стороны текста. Приносить тексты и начинать копаться с ними. И тогда, может быть, и имя автора потом засверкает какими-то новыми гранями, а не будет восприниматься, как какой-то памятник, к которому мы приближаемся – смотрите, ребята, это Пушкин.

И потом мне по поводу Пушкина еще хочется всегда сказать, что вот, знаете, есть эта очень вредная фраза, хотя сказанная гениальным человеком, что Пушкин это наше все. Вот вредная она, потому что она сразу превращает живого очень человека в памятник и в какую-то необходимость, как будто вот рок какой-то, его не обойти, это твоя судьба, которая тебя…

А.МУРАШЁВ: И ты не имеешь права относиться к нему иначе.

Е.РЯБОВА: В каждом классе, каждый год.

В.СИМАКОВ: Ну, а зачем так делать. Пушкин не наше все, Пушкин это просто круто, и круто, что мы можем к нему прийти. Притом я вообще не сторонник и, наверное, не поддерживаю эту мысль, что нужно в каждом классе каждый год обязательно читать хоть что-нибудь Пушкина и хоть что-нибудь Гоголя.

Если я чувствую, что оно, наверное, сейчас не зайдет, я могу через год к этому обратиться. А сейчас читать что-нибудь другое. Ну, не то, чтобы в 5-6 классе они прямо не переживут без Пушкина и Гоголя. Ну, в 8-м классе, в 9-м, да, понятно, что есть какие-то программные произведения, и это моя отдельная будет головная боль, как входить в этот текст. Но, если тут лучше заходит «Хоббит» Толкина, который я обязательно читаю в 5-м классе всегда, сколько у меня было 5-х классов, всегда они читают «Хоббит» Толкина, то я буду читать «Хоббит» Толкина, и, бог с ними, с «Русланом и Людмилой», ничего страшного.

А.МУРАШЁВ: Вот очень ты болезненную тему, мне кажется, затронул не только для меня, но и для всех учителей. Ну, есть же, наверное, какая-то база, которую мы должны знать. Ну, та же самая «Руслан и Людмила», мы же как-то решаем, что в 3-м классе они должны знать, например, вот эти произведения.

Причем, мне кажется, мы как-то вот не пересматриваем необходимость того, что мы должны знать. Мы как-то определили однажды, и все, и она всегда у нас катится, как я люблю говорить, как колесо сансары. На твой взгляд, насколько, страшное слово, целесообразно то, что у нас сейчас есть и то, что мы должны проходить в определенных классах? Я просто знаю, что ты часто идешь как-то мимо программы, и, я думаю, Женя тоже в этом смысле.

В.СИМАКОВ: Боюсь, что услышат это те люди, от которых бы я хотел скрыть. Ну, да бог с ним. Да, иду когда-то и мимо программы, и что-то вылетает. Но, с другой стороны, какой-то, наверное, нужно соблюдать баланс. Ну, наверное, правильно, что люди знают «Евгения Онегина», и как-то странно будет, если не будут знать.

Но, с другой стороны, ну, да, все мы знаем, что это за текст такой «Муму». Вот я дальше начинаю рассуждать, а что будет, если ребенок, который у меня учится, ну, пройдет мимо «Муму». Ну, или узнает об этой истории, но как-то, скорее, в проброс и в моем пересказе. Я просто расскажу, что был такой текст, который вот это явление, которое мы через «Дубровского» к нему тоже приблизимся, к этому явлению, допустим, ну, я просто расскажу, что есть и такой текст. Ну, они кивнут, да, что-то, может быть, у кого-то в голове засядет. Ну, что вот будет в этом случае? Случится с ними что-то страшное или нет? Может быть, все-таки времена меняются и «Муму», ну, наверное, кому-то можно не читать. 90 процентов людей в нашей стране будут знать, что такое «Муму». Мой ученик не будет знать, но зато будет знать что-то другое.

Это, мне кажется, очень и очень вариативно. Сейчас парадоксально произошло с моим нынешним 6-м классом, который был в прошлом году 5-й, я решил убрать оттуда «Муму», а потом на лето им дать текст, который, мне показалось, что они смогут воспринять, а я его очень люблю, этот текст, это «Хижина дяди Тома».

А.МУРАШЁВ: Прекрасная книга, отличная.

В.СИМАКОВ: И я ее в детстве читал, с тех пор не перечитывал, я, естественно, летом, как и они, стал его перечитывать. И натыкаюсь в одной из глав на историю, которая в точности копирует, ну, просто там буквальное совпадение, там есть эта история, рассказанная на полстраницы про эту собачку утопленную и так далее. И я, когда мы уже разбирать начинаем этот текст, мы его разбираем с точки зрения как бы исторической, как текст может влиять на историю, что такое текст с заданными какими-то смысловыми параметрами, когда автору нужно что-то непременно доказать.

Я обращаю внимание на этот эпизод и говорю – ребята, а, знаете, вот в русской литературе есть текст на этот же сюжет, только он расширен до целой такой небольшой повести. И дальше мне пришло в голову просто, ребята, давайте я могу вам предложить, вот 6-й класс, я могу вам предложить, мы можем его прочитать, если вы хотите. Ну, тут, конечно, гвалт поднялся в классе. Я говорю, давайте я сделаю просто форму для голосования сейчас в Google, и вы все нажмете там кнопочку «да» или «нет». И мне было очень приятно, что 80 процентов в классе нажали «да». И мы решили, что читаем. А 20 нажали «нет».

Е.РЯБОВА: Демократия.

В.СИМАКОВ: Ну, 80 процентов это все-таки весомый, мне кажется, перевес такой, и поэтому мы решили, что, да, мы читаем. Но этот класс уже подошел к этому тексту осознанно. То есть они знают, что это они решили, это не я их заставляю, это они решили его читать. И этот текст идет уже совершенно по-другому.

А.МУРАШЁВ: Ты затронул сейчас, вы затронули тему, которую как раз я сейчас хотел поднять. Небезызвестный вам Сергей Волков однажды в интервью со мной произнес фразу, что цеплять детей нужно не дисциплиной, держать их, вернее, не дисциплиной, а как раз-таки, цепляя их внутренние крючки. Это более чем подходит к нашему сегодняшнему разговору, потому что то, что вы рассказываете, это, в принципе, с помощью литературы какие-то внутренние крючки цеплять.

Я хорошо помню, что, когда был период, когда я не так много книг читал в силу занятости в школе, а, может быть, я не знаю, что-то было в моем детстве, класс, наверное, 6-й был, и родители, чтобы как-то вернуть меня к литературе, а я очень сильно увлекался фильмами ужасов, естественно, как и каждый 12-летний мальчик и, в общем, ровесники, я думаю, что все через это проходили, так или иначе, и родители подошли ко мне с книгой Достоевского «Преступление и наказание», и сказали, что, Саша, там в этой книге молодой человек зарубил топором старую бабку, и за ним охотятся всю книгу. И я запоем просто прочел за два дня «Преступление и наказание».

Это было, конечно, разочарование для меня, с одной стороны, потому что я все искал, где же погоня, но, с другой стороны, я как-то внезапно втянулся снова в книги. Поэтому, Жень, расскажи мне, давайте поговорим о тех самых крючках, которыми можно цеплять сегодняшних учеников, сегодняшних молодых людей?

Е.РЯБОВА: Опять я первая.

А.МУРАШЁВ: Ну, мы по очереди, мы сохраняем паритет.

Е.РЯБОВА: Ну, я могу вспомнить эту свою штуку с «Гарри Поттером» про Лермонтова.

А.МУРАШЁВ: Давай, расскажи, наконец-то, первоисточник у нас в студии.

Е.РЯБОВА: Ой, я боюсь, что я, на самом деле, половину истории уже забыла, потому что вот эти все находки, они звучат, как находки, а когда ты их придумываешь, это просто очередной ход, и он у тебя работает в каком-то конкретном классе, с какой-то конкретной аудиторией. И потом ты прошел дальше, и забыл уже это, и даже не вспоминаешь об этом. Потом тебе напоминают, и ты думаешь – о, да, классно было, молодец я, какой.

То же самое с «Гарри Поттером», боюсь, что я сейчас навру, но есть оригинальная запись. Я решила, что нужно как-то дать биографию Лермонтова, вообще спорный момент, давать биографию, не давать биографию, все спорят, вообще скучно, а тут лермонтовская биография. Я помню, что нам рассказывали, что Лермонтов такой хороший, а его убили. Но в институт мы пришли, и нам рассказали, что Лермонтов такой плохой и его убили. И кто же здесь прав, кто виноват.

И такая интересная все-таки биография. Я там почитала, покопалась, и мне показалось, что здесь есть что-то общее со знаменитым «Гарри Поттером». Я очень люблю вот эту сагу о Гарри Поттере, и я люблю в ней основные смыслы, как я их для себя вынесла, основные смыслы про любовь, про семью и про вот это вот отношение к людям, один выше, другой ниже, можно ли это допускать. И мне показалось, что этот конфликт бабушки и отца, он очень похож на то, что в книжке, вот эти вот чистокровки и грязнокровки. И, собственно, с этим я и пришла к детям и сказала им, что вот, давайте сравним, а вот смотрите…

А.МУРАШЁВ: Эффект был?

Е.РЯБОВА: Ну, они заинтересовались, да. Это был единственный раз, когда я обращалась к «Гарри Поттеру», мы еще обсуждали Дамблдора и знаменитое высказывание Джоан Роулинг о его принадлежности сексуальной. Да, это тоже детей интересует очень сильно. Особенно, если ты приходишь к ним с какой-то информацией актуальной, которая сегодня была. Например, поменяли министров и дети сразу так – о, да, давайте обсудим министров.

А.МУРАШЁВ: А как ты связываешь это потом с литературой?

Е.РЯБОВА: Это на русском было.

А.МУРАШЁВ: А на русском, как ты связала министров и русский? Или вы просто про министров говорили?

Е.РЯБОВА: Мы говорили, но вышло, не знаю, насколько это будет сейчас красиво обсуждать, но в интернете гуляет запись из «Живого журнала» одного из нынешних министров про отсутствие орфографии в ее текстах. И, собственно говоря, какое это впечатление производит на людей, и как сразу можно заклеймить человека за отсутствие запятых, и вот же она мотивация, посмотрите, как, оказывается, оно бывает и для чего запятые нужны.

А.МУРАШЁВ: Как ты шепотом почти начала говорить.

Е.РЯБОВА: Это дети таким тоном.

А.МУРАШЁВ: И они включились в процесс.

В.СИМАКОВ: Некоторые же из них хотят быть и министрами, и банкирами, и много у них планов.

Е.РЯБОВА: Да, конечно, амбиции есть.

А.МУРАШЁВ: Я, кстати говоря, вспомнил про еще один прием, мы после рекламы обсудим его. А, кстати говоря, о русском скажи мне еще пару примеров, как вот ты проводишь параллели с русским и литературой. «Гарри Поттер», мы поняли, какие-то еще, может быть, есть с современностью?

Е.РЯБОВА: Не про русский. Я очень люблю с современностью, я нахожу в интернете действительно натыкаюсь иногда на какие-нибудь дурацкие объявления с ошибками, и как на них реагируют люди. Я вот своим пятиклассникам тоже прямо на экран вывела скриншот, объявление о том, что человек там ищет работу, ремонт под ключ, и «ключ» с мягким знаком. И город Ярославль с маленькой буквы. И ему написали – вот так же он и ремонт делает.

А.МУРАШЁВ: Это дети сказали?

Е.РЯБОВА: Нет, это комментарий. И дети сразу – да. Вот оно как работает, оказывается, и дети это увидели.

А.МУРАШЁВ: Мы продолжаем обсуждать сложный вопрос русской классики и то, как ее можно преподавать. И я, знаете, сейчас, друзья, вспомнил вирусный пост сейчас ходит по Facebook, может быть, вы тоже его читали, о том, как учительница, мне кажется, не новый прием, он, может, несколько раз повторялся в разных вариациях, но как роман «Евгений Онегин» учительница представила в виде блогов Instagram, в серии блогов Instagram. И, в общем, он как-то вирусно разошелся.

И вот сейчас нам слушатели наши тоже пишут: «Чтобы дети понимали писателей и хотели их прочитать, нужно давать интервью с ними, и раскрывать, как людей. Как раз это и интересно молодежи. И, да, если интересен персонаж, то будет желание его почитать».

Я вспоминаю, что у Виктора Симакова, нашего сегодняшнего гостя, был замечательный прием, когда, Вить, ты сравнивал, ты говорил про рэп и Есенина. Расскажи, пожалуйста, как ты это делал?

В.СИМАКОВ: Это не то, чтобы я, я вообще ничего практически не знаю про рэп. Я не то, чтобы это слушаю, то есть я когда-то этот баттл знаменитый послушал и посмотрел, когда его моя жена просто смотрела, и, ну, вроде понял, что там происходит, в какие-то подробности входить у меня не было желания большого. Но, конечно, если мы говорим про «Исповедь хулигана» Есенина или про «Черного человека», то оно само просится, так сказать. Ребят, а почему это так, давайте поговорим, а вот, что мы здесь слышим. И ты можешь только упомянуть это слово «рэп», а дальше они сами достраивают.

Не нужно там ничего цитировать, иначе велика опасность просто показаться смешным. Потому что, если учитель в классе, поправляя очки, говорит – ну, давайте теперь я процитирую современного поэта Оксимирона, у людей, которые сидят в классе, большое желание, подозреваю, что вот закрыть лицо – господи, куда ты лезешь, что ты в этом понимаешь? И я не хочу, конечно, в такой ситуации оказаться.

Но, в целом, конечно, если ты чувствуешь, что есть что-то родное и понятное школьникам, лучше, наверное, просто спросить – ребята, здесь, видимо, есть что-то такое, что родственно тому, что вы знаете. Отсюда и «Гарри Поттер» у нас идет. Потому что, когда мы говорим о сказке, когда мы говорим о фэнтези, когда мы говорим, я не знаю, о моральном выборе, и так далее, и ты, даже не готовясь к этому, просто в течение урока – ну, ребят, это же, помните, там же у «Гарри Поттера» что-то подобное было. Они сами включаются, они даже сами начинают говорить.

У меня 5-й класс сейчас, который, если ты упоминаешь «Гарри Поттера», дальше ты можешь просто сесть спокойно, сложить руки и просто слушать ближайшие 10-15 минут, они скажут сами все, повернувшись друг к другу. Я им не нужен, они будут спорить, потому что кто-то там обязательно сюжетный какой-то поворот знает лучше, чем другой, и так далее.

То есть это вот способ его включить, и тут тебе просто нужно в нужный момент какой-то зацепить, вот зацепил, поволок, как у Чичикова, сорвалось, не спрашивай. Если оно уже зацепилось, и оно идет, значит, дальше с этим работай.

А.МУРАШЁВ: Ну, подожди, для этого же нужно все-таки разбираться в том, что ты цитируешь.

В.СИМАКОВ: Ну, с одной стороны, разбираться, но, с другой стороны, если я не прав, я же всегда могу сказать – ребят, ну, вот тут вы знаете лучше, чем я. Это вообще хорошо всегда работает, не нужно строить из себя человека, который знает все. Не нужно цитировать Оксимирона в классе, они его процитируют лучше. Ты можешь намекнуть на это, а дальше они сами тебе предложат что-то или не предложат. Тут, на самом деле, может быть ошибка большая.

Потому что, когда я пришел работать в школу, а я пришел работать в школу 3,5 года назад, до этого я работал в институте, и я такой – ребят, ну, как же, вы, когда анекдоты друг другу рассказываете, я не помню, в связи, с чем это было. Мы не рассказываем друг другу анекдоты. И я такой – в смысле, вы не рассказываете? И они мне вдруг объяснили три года назад, что современные дети не рассказывают друг другу анекдоты. Этот пример не работает. Ну, это вот сорвалось, ну, и ладно, бог с ним, значит, другое что-то пойдет. Оно само вырастает как-то внутри урока.

А.МУРАШЁВ: Вот, кстати говоря, я все хотел спросить, ведь бывает такое, что вот вы готовитесь как-то, интересным образом подходите со стороны, потом, бах, приходите в класс и не срабатывает. Вот, Жень, у тебя такое было?

Е.РЯБОВА: Да, бывает регулярно.

В.СИМАКОВ: Да постоянно.

Е.РЯБОВА: Один из моих самых любимых примеров, я пришла в школу, у меня 9-й класс «Слово о полку Игореве». А я очень люблю эту историю с мистификацией про «Слово о полку Игореве», и меня она в школе очень зацепила. Я думаю, я здесь тоже детей поймаю, тем более что есть мистификации, которые общеизвестны людям, и я сейчас им расскажу про эти мистификации, и мы скажем, а вот еще есть «Слово о полку Игореве», и все так, ах, и мы его прочитаем сразу же.

А.МУРАШЁВ: Многообещающе.

Е.РЯБОВА: Я вспомнила Адажио Альбинони с этой мистификацией, кто там его написал, я вспомнила знаменитый «Город золотой», который, значит, там, оказывается, это лютневая музыка XV века, а, оказывается, это Вавилов. И, думаю, вот главное, чтобы дети, когда я им поставлю «Город золотой», вот так вот, сидя и глядя на меня, в наглую не сказали бы – да это не да Милано ваш, а это Анри Волохонский, вообще-то, написал, а Хвостенко там-то нашел. Только бы не это. Я прихожу в класс, я включаю им «Город золотой», и они смотрят на меня пустыми глазами и говорят – а что это?

А.МУРАШЁВ: И что ты сделала?

Е.РЯБОВА: Я им рассказала – что же, это же «Город золотой». Ну, конечно, я попыталась им рассказать, что это важная песня, которой встречают там-то, там-то, ее поют, и вот, на самом деле, собственно, историю я им рассказала, но поняла, что она не работает. То есть этот вот мой крючок оборвался, и я поняла, что не работает. И я им сказала, что у меня был такой-то замысел, он не сработал, но давайте разберем, какая бывает мистификация, и знаете ли вы такие же примеры.

А.МУРАШЁВ: Сказала ты упавшим голосом.

Е.РЯБОВА: Не помню, насколько у меня был упавший голос, честно скажу. Я просто была жутко удивлена, что это не сработала. Мне казалось, что это такая общеизвестная штука. Но такого бывает очень много в современной аудитории. Я сегодня, например, в классе, мы смотрели урок, у нас часто бывают открытые уроки, и сегодня в классе одна из преподавательниц сказала, что вот в автобусе часто говорят – оплатите за проезд. Вот она привела пример плохого употребления.

А я понимаю, что детям эта фраза незнакома вообще. Во-первых, они не то, чтобы ездят в автобусе и оплачивают за проезд. Во-вторых, у нас сейчас в автобусах так вообще не говорят. То есть это абсолютно в проброс. И вот то же самое получилось с моим «Городом золотым». Ну, не сработало.

А.МУРАШЁВ: А вы, когда вот такое встречаете с детьми, ну, поднимается же какое-то раздражение, что дети чего-то не знают?

Е.РЯБОВА: Нет.

А.МУРАШЁВ: Нет, не поднимается никогда? Ну, хорошо, давайте тогда я перефразирую. Смотрите, может быть, не раздражение, а, может быть, ну, что-то, какое-то чувство же должно подниматься, что они этого не знают, а вроде как должны по идее, и что с этим делать. Они же не варвары, в конце концов.

Е.РЯБОВА: Ну, я, наверное, ярко на это реагирую – как, вы это не знаете? И по моей реакции они понимают, что сейчас было что-то важное, и говорят – ну, а что там мы должны знать? И я, значит, там пытаюсь им тоже удочку сделать такую, крючочек такой им дать, чтобы они клюнули и, может быть, дома сами посмотрели что-нибудь, узнали об этом.

А.МУРАШЁВ: Вить, а как ты поступаешь в таких ситуациях?

В.СИМАКОВ: Я никогда как раз это не использую, я считаю, что право любого человека не знать, что угодно.

Е.РЯБОВА: Абсолютно согласна, да.

В.СИМАКОВ: И не любить при этом, кстати, возвращаясь к нашей теме актуальной. Не люблю ходить в музей, ну, и не люби ходить в музей, твое право.

Е.РЯБОВА: Виктор Сергеевич, я не люблю «Обломова».

В.СИМАКОВ: Это фундамент для моей работы. Если человек что-то не знает, значит, я тут для того, чтобы ему это что-то рассказать. Это можно даже не по литературе. Но что-то же я знаю.

А.МУРАШЁВ: А, если он вообще никак не хочет ничего проходить, то, что ты ему даешь? Ну, вот он уперся, не хочу я учить этого «Обломова», проходить «Обломова», ты же как-то должен что-то сделать, чтобы он?

В.СИМАКОВ: Ну, наверное, должен, да. Выкручусь я, в конце концов, из ситуации. В конце концов, ну, если совсем у нас какая-то ужасная ситуация в классе, когда все приходят без книги, все не прочитавшие. Я очень не люблю вот этот прием, когда, ну, давайте теперь садимся смотреть там фильм, допустим. И никогда его не использую, потому что фильм никогда не заменяет текст, это вообще другое искусство.

Но недавно у меня был замечательный совершенно случай, когда это сыграло свою роль, и, в общем, даже ввело в литературу в каком-то смысле. Пятый класс ко мне приходит, который очень критично настроен к литературе, ну, так мне показалось, по сравнению с предыдущим моим пятым классом. Это что-то было мне совершенно незнакомое и интересное, хотя не очень понятно, как с этим работать.

И вот у них было задание прочитать, перечитать, на самом деле, потому что, скорее всего, все это читали когда-то, «Сказку о мертвой царевне», вот это к вопросу о Пушкине. И когда я понимаю, что оно не прочитано, не перечитано и что-то там помнят, какая-то была бала гневная, это прямо мем практически был у этого класса, ну, там «была какая-то баба гневная». И текст у нас не работает, он не знаком никому. Ну, я подумал, вообще, в большинстве случаев я сажусь сам, читаю в этом случае.

Но тут я почему-то взял и включил мультфильм. И вдруг они смотрят на экран, и волнуются, что там произойдет, и вот она, эта наша царевна, остается одна, и там эта старушка с яблочком и собачка, а эти богатыри скачут уже со своей охоты назад. И у меня ребята, один, потом другие, девочки, в основном, там – не ешь, не ешь, не ешь, оно отравлено, нет, собачка! И я, когда увидел слезинку, которая медленно катилась по щечке одной прекрасной девочки, я понял какой-то, не знаю что, я даже не могу объяснить, что я понял, но я как-то так почувствовал этих детей. Что, думаю, вот сейчас вот я зацепил их, наверное, чем-то, пусть это сейчас будет не текст, но я примерно понимаю дальше, как работать. Я понимаю, что там что-то идет на эмоциях, и, значит, можно цеплять.

И дальше в этом классе была удивительная история. Прошло уже с тех пор, ну, где-то месяца три, и Новый год, почти Новый год, и в конце декабря родители, а у них там такой сплоченный, насколько я понял, коллектив родителей, родители решили всем детям подарить по книжке. И выбор книжки для пятого класса мне показался довольно, ну, спорный. Это была знаменитая новелла Эрика-Эмманюэля Шмитта «Оскар и Розовая дама» про мальчика, умирающего от рака. Но изумительный совершенно текст, который в моем представлении должен где-то в классе седьмом выстрелить. Ну, пятый класс у меня. И я такой – ребят, ну, наверное, это как-то, по-моему, для вас немножко рановато. И они вдруг мне говорят – Виктор Сергеевич, ну, не все, не весь класс, но несколько человек говорят – Виктор Сергеевич, ну, мы же все равно прочитаем, давайте обсудим.

А.МУРАШЁВ: Не читая?

В.СИМАКОВ: Нет, говорят – мы же все равно прочитаем, давайте обсудим. Я говорю – ребят, ну, мне кажется, что это вот, наверное, не пятый класс. – Ну, мы же все равно прочитаем, прочитаем мы это с вами или без вас, это уже другой вопрос, но мы прочитаем, значит, мы, наверное, можем обсудить. Я думаю, ну, если ребята себя ведут так, то, наверное, стоит так сделать.

И когда они пришли после каникул, это просто была буря, это ураган какой-то в классе. У каждого были какие-то эмоции, каждому нужно было выговориться, высказаться в связи с этим. Один говорит – какой ужас. Но даже, если это ужас, даже, если ему активно не понравилось, то он формулирует, почему не понравилось. Они обращаются к тексту, они цитируют. Ну, там отдельная история.

А.МУРАШЁВ: А что произошло, как ты думаешь? Это были эмоции?

В.СИМАКОВ: Это были эмоции. Она же, вся книга бьет точно по эмоциям. Она в каком-то смысле построена так, чтобы зацепить. Ну, как и «Хижина дяди Тома», как и многие-многие тексты мировой литературы, когда писатель точно работает с эмоциями читателя. Я никогда не мог представить, что она зацепит, что это может сыграть как-то в пятом классе. Но, оказывается, они это воспринимают, нормально воспринимают, и они вполне созрели для этого. И это было совершенно для меня открытие.

И тут я начинаю понимать одну вещь. То есть вот это, как бы это изначальное какое-то неприятие уроков литературы и их собственное чтение, а многие из них действительно читают, они идут по каким-то, это разные какие-то дороги совсем, и они не всегда пересекаются.

А.МУРАШЁВ: Я хочу сделать важное объявление. Я думаю, что многие слушатели помнят, что я в конце предыдущей программы озвучивал то, к чему мы идем, и что наша программа это такая ступенька к следующему важному проекту, возможно, самому важному. Я хочу создать такую глобальную платформу, где учителя могут делиться друг с другом всякими находками, приемами. Во-первых, потому что это поддерживает нас всех и, в том числе, учителей, в первую очередь. А, во-вторых, потому что я абсолютно убежден, что прямо сейчас очень-очень, я с уверенностью скажу, что очень много хороших преподавателей в государственных школах по всей стране, которые делают что-то интересное, что-то важное. Но мы о них не слышим.

И, мне кажется важным такой, знаете, большой-большой прожектор на них навести на каждого, высветить, о них рассказать. Поэтому я сейчас обращаюсь, в первую очередь, к учителям, ну, безусловно, и к родителям, если вы знаете, что учитель вашего ребенка такой, и он какие-то интересные методики применяет, что-то пытается сделать, как-то заинтересовать ребенка, и что-то конкретное, какие-то прямо масштабируемые техники, ну, техники это громкое слово, ну, какие-то приемы у него интересные есть. Или, может быть, вы ученик, и знаете такого, и у вас был такой учитель, звоните нам.

Или есть еще один способ, мне кажется, самый интересный и самый удобный. У нас на сайте радио «Маяк» в разделе программы «Другая школа» сейчас появилась форма, где вы можете рассказать про себя или про другого учителя, и это отправится просто прямым рейсом непосредственно мне, и мы с вами свяжемся, мы про вас расскажем, мы с вами поговорим. И я напомню, что звоните, рассказывайте о себе. И вот, как я понимаю, у нас даже уже есть первый звонок. Добрый вечер, вы в эфире.

АЛЕКСАНДР: Здравствуйте.

А.МУРАШЁВ: Здравствуйте, Александр.

АЛЕКСАНДР: Очень рад слышать вообще, что просто поднимаются такие темы. Вы знаете, вот вы рассказали эти истории, я даже прослезился, я еду в машине.

А.МУРАШЁВ: Спасибо, очень приятно.

АЛЕКСАНДР: Ну, так вот, знаете, я вспомнил просто про красоту души. Она же есть.

А.МУРАШЁВ: Безусловно.

АЛЕКСАНДР: И глубину души. И вот то, что вы делаете, напоминаете о душе, спасибо большое. И хотел сказать, вот у нас учитель тоже такой был. Он по русской литературе, он приходил и ставил нам музыку. Мы слышали Вивальди, мы потом размышляли над этой музыкой.

А.МУРАШЁВ: А учитель, чего был? Что он преподавал?

АЛЕКСАНДР: Он русскую литературу преподавал, ну, и зарубежную тоже, собственно. И вот он старался как-то то, что ему интересно, привить нам. И вот тут надо не бояться внутреннего своего человека, наверное. И вообще учитель должен как бы делать копию себе подобных людей, наверное, приучать к тому прекрасному, что у него есть, чем он может поделиться. И вот она поделилась, и раз и навсегда это осталось в жизни, в моей, в частности.

А.МУРАШЁВ: А как он выводил от Вивальди к литературе? Как он этот мостик выстраивал?

АЛЕКСАНДР: А просто о культуре, о прекрасном. Я сейчас точно не могу сказать, это был, наверное, класс седьмой, шестой. Я просто помню, как это было необычно. И мы, ну, вы, чтобы понимали, это был класс 40 человек, и это был спортивный класс. То есть в спортклассе, мы просто там на ушах стояли, то есть мы делали, что хотели. И вот она своей духовностью, своей тонкой душой, она просто заставляла, ну, не то, что заставляла, но просто кролик и удав. Когда она какую-то свою высокую цель ставила на уроке, ее достигала, мы просто слушали с упоением.

И даже один мальчик у нас на уроке уснул. И мы как-то начали, как бы смеяться, она такая – тише, тише, не будите его. И подошла к нему и тихонечко его так, раз, совсем слегка, чтобы он не испугался, разбудила его. То есть, ну, вот это было отношение действительно.

А.МУРАШЁВ: Ну, проснуться под Вивальди это тоже здорово, мне кажется.

АЛЕКСАНДР: Да, настоящее воспитание. Не то, что, не услуги образования, как сейчас, например.

А.МУРАШЁВ: Александр, вы знаете, мне интересен вопрос один. Вот вы сказали, что вы спортивный класс был, а как же, ну, наверняка, когда она первый раз вам поставила Вивальди в классе, ну, никто не отреагировал, как она хотела?

АЛЕКСАНДР: А это было же не в самый первый раз. Мы ее уже знали. То есть мы сначала читали и тексты, и все, и она в один из уроков задумала вот это, и оно сработало. Мы все начали вслушиваться, о чем там. А музыка, оказывается, она говорит о чем-то.

А.МУРАШЁВ: А сейчас, спустя годы, что вы вспоминаете? Что вам дали эти уроки?

АЛЕКСАНДР: Просто вот стремление к красоте. То есть, не спешить, все, что ты думаешь, сначала послушай до конца, а потом делай выводы. То есть все, что она сделала, это раскрыла красоту своей души и показала ее нам, и мы сказали – и я так хочу. Ну, вот типа в этом роде что-то происходило. Потому что мы все все-равно ее уважали. Это сразу чувствуется, когда ты готов все ради него делать, и уроки готовить.

А.МУРАШЁВ: Спасибо вам большое за звонок и за эти воспоминания. На самом деле, это, в общем, действительно ровно то, что мы сейчас обсуждаем. И вот нам еще Валентина написала, что: «Учитель истории включал «Намедни» Парфенова и скрывал это от директора». Приходится некоторым преподавателям этим заниматься. И, кстати говоря, с этим связан вопрос нашего слушателя: «Как эти прекрасные, адекватные учителя выкручиваются перед требованиями старой замшелой программы, на основе которой сделан ЕГЭ?» Задает вопрос нам Марина, мама двух детей. И мы обязательно, мне кажется, вернемся к этому.

Потому что я хотел бы еще с вами обсудить, знаете, что, ведь есть же такой вопрос, что преподаватели не всю классику любят? Правда ведь? Ну, есть наверняка. Вот вы не можете, положа руку на сердце, сказать, что вы все книги из программы любите. И мне всегда было интересно, и, я думаю, что нашим слушателям тоже это будет интересно, каким образом обойти этот момент? Потому что прийти с книгой, которую ты не очень любишь, в класс, и сказать – давайте ее пройдем, как-то не очень хорошо. Как вы это делаете? Мы это выясним во второй части программы. Еще очень много вопросов.

Я сделаю свой любимый анонс, теперь уже новый любимый анонс. Я напомню, что мы собираем прекрасных учителей, которые прямо сейчас есть в большинстве наших регионов, возможно, во всех регионах есть прекрасные учителя. Поэтому, если вы такой учитель, если вы знаете такого преподавателя, который что-то делает интересно, пытается делать урок интересным, пытается как-то заинтересовать детей, я знаю, что такие есть люди, потому что вы звоните нам в эфир, рассказываете о себе, о вас рассказывают родители и ученики, звоните нам и рассказывайте о том, что вы делаете.

Мы сегодня обсуждаем, например, литературу, то, как можно подавать русскую классику так, чтобы она была интересна для детей.

Мы возвращаемся. У нас два гостя сегодня – Евгения Рябова и Виктор Симаков, и неизбежный, друзья, вопрос у нас возник, как вы, учитывая все ваши прекрасные методики, все ваши прекрасные подходы, необычные какие-то заходы к литературе, к классике, как вы справляетесь с давлением ЕГЭ? Интересует наших слушателей и меня тоже. Давайте, Женя, начнем с тебя.

Е.РЯБОВА: Ну, на самом деле, готовимся, от этого никто не уйдет, от ЕГЭ пока еще никто не уходил. Мы готовимся, мы работаем, но, понятно, что и мы немножечко можем проявлять какой-то скепсис, и дети тоже – вот, зачем нам это надо? Мы объясняем, зачем им это надо, во-первых. Через «зачем» мы и любим работать. А, во-вторых, мы пытаемся посмотреть на это ЕГЭ и на все эти экзаменационные работы взглядом тоже экспертов, и, возможно, там тоже поискать ошибки.

Есть такая штука, что мы пытаемся найти ошибки в материалах, которые предлагают и разработчики, и какие-нибудь книжечки, где огромное количество разнообразных материалов для подготовки к ОГЭ и ЕГЭ существует. Вот мы берем эти материалы, готовимся к ним, и очень любим рассматривать какие-нибудь спорные вопросы. Недавно в сообществе словесников Сергей Владимирович Волков наш поднял вопрос по поводу, там одна или две «н» в прилагательном, и вот было огромнейшее, бурнейшее обсуждение с привлечением автора этого пособия, как там писать, одно или две «н». Почитайте Розенталя, а теперь вы почитайте Розенталя.

А.МУРАШЁВ: С привлечением, в смысле, вы привели его в школу?

Е.РЯБОВА: Не привели в школу, мы его привели в комментарии. То есть эксперт связался с Сергеем Владимировичем, там все обсуждали. И понятно, что детям становится понятно, что вопрос дискуссионный, что есть сложные какие-то моменты, что материал живой, что с ним нужно работать внимательно, и что с ним нужно работать, вообще-то. Не просто так, вот я пришел, сдал все левой пяткой и ушел. Мне кажется, что это неплохо.

А.МУРАШЁВ: Витя, расскажи, как ты с ЕГЭ справляешься?

В.СИМАКОВ: Я расскажу про ЕГЭ по литературе. Потому что ЕГЭ по литературе, слава богу, является обязательным и есть в классе какое-то количество людей, которым нужно сдать этот экзамен. Этот экзамен действительно нужен. Но, как правило, это меньше половины, ну, там каждый четвертый, допустим, или каждый пятый. И понятно, что готовиться к ЕГЭ на уроках, это значит, большую часть класса обречь на деятельность, которая им не нужна.

А.МУРАШЁВ: И они понимают, что она им не нужна при этом. Это утверждение.

В.СИМАКОВ: Ну, конечно, да. И в этом случае мы должны как-то дифференцировать. Вот этим я занимаюсь со всеми. В это время, например, какие-то там 15 минут отведено на отдельное задание для вас, сдающих ЕГЭ, и вы сейчас садитесь вон туда и пишете быстро, ну, вот, как вы будете писать, когда будете сдавать ЕГЭ, быстро, сразу, без всякого черновика вы пишете вот здесь 8-10 предложений на эту тему.

А.МУРАШЁВ: То есть, ты вводишь их в состояние стресса такого?

В.СИМАКОВ: Ну, да, а почему нет. Потом возможны дополнительные задания для тех, кто сдает ЕГЭ, там что-то, возможно, пойдет на самостоятельное изучение. Потому что далеко не все из обязательного списка для ЕГЭ, наверное, нужно всем остальным детям.

Кроме того, для тех, кто сдает ЕГЭ, очень полезно сделать отдельный какой-то кружок или спецкурс, где они будут приходить и целенаправленно заниматься именно над этим. И не мешая другим говорить о действительно важных каких-то вещах, потому что литература русская, допустим, классическая литература очень связана со всеми нами эмоционально.

Вы не представляете, какие, нет, вы, наверное, представляете, какие баталии в классах бывают, когда идет хороший разбор «Обломова», и когда они прошли вот эту стадию отрицания, отторжения и так далее всего вот этого, и уже текст как-то зацепил. Какие-то куски из текста в классе прямо прочитаны, уже идет обсуждение, что там чувствует этот герой, что чувствует этот герой, что хочет этот герой, почему он такой, как это случилось, еще чего-то.

Это может быть такой будет анализ не совсем литературоведческий, без каких-то научных терминов, но он будет очень живой. И эти споры очень за живое цепляющие. Если есть цепляющее, этим нужно пользоваться. Да, в это время, может быть, кто-то из тех, кто сдает ЕГЭ, будет заниматься, куда более скучными вещами, мы понимаем, как строятся вопросы по литературе и вообще единый государственный экзамен по литературе, ну, в каком-то смысле это прямо убийство всего живого, что есть в литературе. На самом деле, никто не знает, как сделать лучше.

Мы все предполагаем, что, наверное, если бы я это составлял, я бы сделал так, так и так. Но по-хорошему не знает никто, как это сделать. Я надеюсь, что он когда-то будет чуть поживее и чуть больше обращен к ученику, к его внутреннему миру, к его эмоциям, которые внутри есть. В общем, там много проблем, конечно. Но к этому нужно приноровиться, и потом всегда есть возможность объяснить школьнику, что, ну, да, это есть такая форма, такой формат, через который ты должен пройти. Формат зимнего сочинения, формат ЕГЭ. Ну, знаешь, ты выходишь во взрослую жизнь, и там тоже ты постоянно как-то тебя жизнь, работа, я не знаю, распорядок дня, все тебя как-то форматирует. Это нормально, это жизнь, через это надо пройти, это твоя социализация в каком-то смысле. Ну, давайте пройдем вместе.

А.МУРАШЁВ: У нас один из гостей сравнил ее с инициацией, такая инициация. Друзья, прежде чем мы перейдем к следующему вопросу от меня, у меня такой прямо списочек вопросов, вопрос к тебе, Женя, на секунду вернись к тому, что ты до этого говорила. Вопрос из Воронежской области пришел к нам: «А что за сложное слово было с двумя «н»?»

Е.РЯБОВА: Вот я специально открыла этот спор. «Ответы студента были путаны, неуверенны». Сколько «н» в первом слове в «путаны», краткая форма? И там спор – одна или две. И, на самом деле, можно привести аргументы и в сторону одной, и в сторону двух «н».

В.СИМАКОВ: Мне понравилось, как наш коллега в Высшей школе экономики спросил двух титулованных лингвистов, приведя этот пример, сколько «н». Один ответил – одно.

Е.РЯБОВА: А другой – два, да?

В.СИМАКОВ: Один и два.

А.МУРАШЁВ: Слушайте, ну, у меня вопрос к вам, который я озвучил уже перед выходом на рекламу. Как вы поступаете с книгами, которые есть в программе, и которые вам нужно как-то детям передать, если эта книга вам не нравится? Вить, я знаю, что у тебя такая история есть, ты мне однажды ее рассказывал. Это был Солженицын «Матрёнин двор».

В.СИМАКОВ: Я не помню.

А.МУРАШЁВ: Расскажи, кстати, про нее. Расскажи, как ты тогда обошел, не любя книгу «Матрёнин двор», как ты обошел ее тогда?

В.СИМАКОВ: Вот я сейчас думал как раз, как отвечать на этот вопрос, и чтобы не назвать ни одного имени. И ты меня прямо сдал сразу. Мы вообще со школьниками обсуждали, именно я, мне кажется, честность, вообще, для учителя в рамках каких-то разумных, конечно, но, тем не менее, честность для учителя очень хорошая вещь. И, если он что-то не знает, иногда можно признаться, что он не знает. Если он что-то не любит, тоже можно признаться, что он не любит это.

Но я понял, что мне это нужно изучить, что оно у меня стоит в обязательном списке, что я как-то должен через это пройти. Ну, давайте, ребята, покопаемся в этом, и поймем, что это за фигура такая вообще Солженицын, откуда появился этот текст, что мы через него можем понять. Ведь любой текст мы можем воспринять не просто, как, ну, это не обязательно любовь, любой текст можно проанализировать, вплоть до какого-то небольшого текста в Facebook. Любой текст поддается анализу, и он о чем-то свидетельствует, о времени, о человеке, о культуре, о каких-то социальных отношениях, обо всем.

Именно поэтому когда-то Умберто Эко на научном уровне анализировал, допустим, комиксы о Супермене. Это можно сделать. Точно так же можно сделать, так же можно говорить о тексте, который тебе не близок, я бы так сказал. Не то, что я не люблю, ненавижу, еще чего-то. Есть какие-то тексты, которые мне не близки, «Матрёнин двор», например, или «Доктор Живаго», уж ладно, уж, если признаваться. Но он же почему-то появился, он о чем-то свидетельствует.

Тот же самый «Доктор Живаго», когда он вышел, и великий поклонник Пастернака Варлам Шаламов его читал, и пытался понять, почему он такой. Чувствовал, что в этом тексте что-то не так, и его это привело к мысли о том, что роман, как жанр умер. Ну, то есть ведь Пастернак гений, и, если у Пастернака вышел роман такой, где не все идеально, значит, роман, как жанр, умер. Вообще логика безупречная. Вот с этого можно зайти. Смотрите, как это в литературе бывает, как мысль идет.

С другой стороны, если в тексте мне что-то может быть не близко по идеологическим соображениям. Давайте тогда разберемся, что за фигура такая Солженицын в историческом плане. Вот люди изучают не только литературу, но и историю. Они же изучают, я не знаю, Ивана Грозного, Аракчеева какого-нибудь, Генриха VIII английского, это не значит, что это все личности, которые им должны нравиться. Но они как-то должны понять, что это за люди.

Давайте поймем, кто такой Солженицын. И отсюда уже идет какая-то прямая дорожка к тексту. Да пусть он мне хоть сто раз не нравится, мы уже можем о нем говорить. Не на уровне нравится-не нравится, самый примитивный уровень. Что в нем есть, в этом тексте. Мне кажется, разговор получился более-менее насыщенный. И я, правда, не стал очень много времени тратить на этот текст, но, тем не менее, мне кажется, получилось проблематизировать школьников. А кому-то же понравилось. Ну, и хорошо.

А.МУРАШЁВ: Ну, то есть ты зашел через, получается, объективность, немножко абстрагировался как будто бы от книги, ты отдельно ее рассматривал. Жень, а как у тебя получается? Все равно же, мне кажется, все равно влияет на тебя, ну, невозможно что-то долго обсуждать, если это тебе не близко. Я уже понял, как Витя это делает, а как ты это делаешь, когда книги?

Е.РЯБОВА: Я сейчас тоже буду максимально честной. У меня не было такого случая, чтобы мне не нравилась книга. А я не очень много сейчас, у меня не очень большой опыт работы в школе, честно говоря, поэтому у меня не было такого опыта, чтобы я встретилась с книгой, которая мне совсем неприятна.

А.МУРАШЁВ: Ну, что, совсем из классики все нравится? Прямо ни разу не было такого?

Е.РЯБОВА: Ну, меня периодически раздражает занудство, прошу прощения, сейчас в меня полетят, не знаю, какие предметы, но занудство Толстого меня периодически раздражает.

А.МУРАШЁВ: У нас есть кнопка «аплодисменты» здесь?

Е.РЯБОВА: Но я понимаю, что, возможно, я до него не доросла. Я честно об этом могу сказать, что я до этого должна дорасти, прочитать эту «Войну и мир» восемь раз, как сейчас до нас говорили.

А.МУРАШЁВ: Ну, смотри, ты считаешь его, тебя немножко он раздражает занудством. Как ты здесь мимо проходишь?

Е.РЯБОВА: Так и могу сказать, что меня вот раздражает немножечко. А почему нет? И вас тоже это может раздражать. То есть это нормальные эмоции, которые могут появиться и у ребенка, и у меня, мы все живые люди.

А.МУРАШЁВ: И вместе вы проходите.

Е.РЯБОВА: Да, мы имеем право на то, чтобы нас это раздражало, подвешивало. И Достоевский с его овцами страдающими тоже может кого-нибудь позлить.

А.МУРАШЁВ: Слушайте, я хочу вас спросить кое-что. Смотрите, нас прямо сейчас слушают, это не просто такое допущение, это факт, нас слушает очень много преподавателей по всей стране в самых разных регионах. И я уверен, абсолютно уверен, что для многих из них это такой глоток свежего воздуха, как можно, как, может быть, многие пытаются это сделать, может быть, у многих получается. Но есть категория тех, кто хочет так же преподавать, но, вместе с тем, у них реальность такова, что они приходят в класс, у них 35 учеников в классе, как правило, многим из них, вообще они не скрывают, в каком гробу они видали русскую классику. Как в этой ситуации быть?

Давайте просто, может быть, поразмышляем, понакидываем какие-нибудь идеи для них, потому что это, правда, важно. А я поклонник каких-то конкретных штук, даже, если они просто на уровне идей. Возможно, они все равно могут сработать. Как вот у тебя есть те, кто не очень видит красоту в произведениях? Может быть, вот мы сейчас упомянули, что кто-то считает Толстого занудным, а у тебя таких 35, кто считает занудным. Вот, как с такими быть? Как их увлекать, как вовлекать в процесс? Что для этого можно сделать, как их зацепить? Виктор Сергеевич, давайте с вас, в этот раз поменяем диспозиции.

В.СИМАКОВ: Мне кажется, что это изнутри как-то должно идти. И просто энергия должна цеплять, энергия человека, его влюбленность, его горящие глаза, какие-то совершенно не материальные вещи. Другое дело, что это довольно трудно сделать, если у тебя, не знаю, у меня сейчас, сейчас вспоминаю, 23 или 24, 23, по-моему, часа у меня сейчас, и я чувствую, что много. Вот, если бы было меньше, было бы энергии больше, наверное, у меня.

Но, конечно, ручаться за каждый урок невозможно. И куда-то ты приходишь, выжатый, как лимон, а куда-то ты приходишь прямо свежий. И, ну, не знаю, вот ты набрасываешься на этот материал, и ты заражаешь. Вот как-то нужно заражать. Учитель это человек, который отдает энергию, не забирает ее. Я не знаю, как при поступлении на работу, это же не напишешь ни в каком дипломе.

Вот горящие глаза – это главное. И пойдет самый, может быть, трудный текст, он пойдет, если ты с горящими глазами рассказываешь про это, цепляешь их, пытаешься как-то связать этот текст с его миром, обратиться к их опыту. Ребята, а вы помните, как вот в такой ситуации, и как мы поступаем. Давайте посмотрим, как поступает главный герой. Ну, и так далее.

А.МУРАШЁВ: Ну, да, я согласен с этим. Потому что я поклонник той точки зрения, что мы заражаемся энтузиазмом, как микробами. То есть, если ты приходишь, почему вот секрет самых разных сообществ, не потому, что ты проходишь что-то новое для себя, как правило, а потому что ты оказываешься в среде, где люди живут этим делом, и ты поневоле заражаешься. И здесь я согласен. Конечно, другой вопрос, как не терять вот этого, когда ты делаешь одно и то же из года в год, потому что это отдельный, мне кажется, вопрос.

Е.РЯБОВА: Ну, и когда огромная нагрузка тоже.

В.СИМАКОВ: Ну, особенно, если у кого-то две ставки, как это часто бывает в регионах, я вообще не знаю, как это.

Е.РЯБОВА: Да, то глаза уже не горят. Я не знаю, как люди выживают при таком.

А.МУРАШЁВ: Как вы, кстати, может быть, к Виктору Сергеевичу это больше вопрос, как вы сохраняли в себе этот драйв, чтобы не потерять его, опять же, когда ты проходишь одну и ту же книжку, например, из года в год? Как вот вы в себе это сохраняли?

В.СИМАКОВ: Книжка из года в год, если проходится, то она постоянно в работе, она перечитывается, может, не полностью. Я не говорю, что я каждый год готов перечитывать «Обломова», но я сейчас его перечитывал на зимних каникулах, и он свежий у меня такой, вот прямо я его как будто держу в руках и разминаю сейчас. Это постоянная работа над собой. Невозможно все сделать по конспектам, которые когда-то были составлены, и они вот раз и навсегда.

Как поддерживать? Я не знаю, как. Попрыгать перед уроком, я не знаю, что. Ну, просто ты себя настраиваешь.

А.МУРАШЁВ: Ну, ты можешь свои какие-то примеры. Ты же наверняка проходил, ну, может быть, не выгорание, не знаю, может быть, ты выгорание проходил, а, может быть, ты проходил ощущение усталости?

В.СИМАКОВ: Оно каждый день приходит ощущение усталости. Я два часа еду до дома, или в школу два часа еду.

А.МУРАШЁВ: Скажи мне, как ты справляешься с тем, чтобы не передавать это детям? И входить в класс с тем самым горящим взглядом?

В.СИМАКОВ: Заставляю себя. Ну, я не знаю, как. Нет какого-то единого способа. Я просто быстрым шагом вхожу в класс, и давайте, все, начинаем, давайте. Я сам себя, может быть, немножко возбуждаю этим, и не всегда получается. Но я должен это как-то передать.

Я вообще, кстати, слышал такое мнение, что учитель харизматик это, наверное, плохо, потому что ребята, они больше воспринимают учителя, а не предмет, и у них целиком предмет связывается с учителем. И нет учителя, нет уже предмета. Я не знаю, для меня это тоже, наверное, противоречие какое-то. Наверное, так тоже не должно быть. Но как это победить, тоже, наверное, какие-то разные способы.

Я не могу сказать, что я всеми способами владею. Но, может, не фокусировать все на себе, очень внимательно наблюдать за учениками, за тем, что важно для каждого конкретного ученика. Заражаться от учеников тоже. Ты же не можешь сам все время только заражать. Заражайся от учеников. Есть ученики с горящими глазами, есть ученики прекрасные, есть ученики, которые вообще никак не связаны с твоим предметом, но они очень интересные люди. Идти, брать что-то от них, и как-то это вводить в урок.

Не знаю, у меня есть, например, ученица удивительная совершенно, у нее очень узкий какой-то круг интересов невероятный для меня совершенно, это все, что связано с историческими травмами – холокост, ГУЛАГ.

А.МУРАШЁВ: Это, возможно, мечта учителей истории по всей России.

В.СИМАКОВ: Не знаю, они же проходят много, чего изучают они много, чего, не только это. У них, я думаю, тоже та же проблема, что и со мной, как попасть вот в эту колею. И я, от этого отталкиваясь, некоторые вещи тоже делал.

А.МУРАШЁВ: У нас сегодня тема, которую можно примерно обозначить, как классика литературы в эпоху Google. Сейчас мы в перерыве обсуждали с преподавателями о том, как можно настроить себя, потому что мы до выхода на рекламу, у нас был разговор, как преподаватель может сохранить в себе тот самый драйв, задор, который он передает ученикам.

И вот Виктор Симаков рассказывал, как он заражает, как он раскачивает сам себя, но и не только, о том еще, как он заражается от учеников. И мы остановились на той ученице, которую увлекают исторические травмы России. Расскажи нам, Витя, пожалуйста, про эту историю, потому что это не самое, мне кажется, популярное увлечение у подростков, прямо скажем.

В.СИМАКОВ: Я даже не знаю, почему это там заходит, не могу это объяснить, почему именно такой круг интересов. Но ее участие, ну, как бы мое общение с ней сыграло свою роль в том, что мы с классом, ныне 9-м, моим классом, где я еще куратор, классный руководитель, то есть, мы, в конце концов, поехали в Освенцим. И это история, которая развивалась очень постепенно. Я очень люблю, когда все это вырастает, как дерево какое-то, куда пойдет, туда пойдет, как растет, так растет.

Мы по программе изучали «Илиаду», нельзя сказать, что у нас хорошо шло, вот эта «Илиада» Гомера. И потом говорили довольно много о войне, и как ее представляли древние греки. Потом нужно было мне переходить к «Капитанской дочке», и я решил на теме войны сыграть.

И на один урок просто взял, перебивку такую взял, и великий американский писатель Амброз Бирс и его страшный, жуткий рассказ «Чикамога». И мы продолжили тему войны, чтобы потом перейти к русскому бунту беспощадному в «Капитанской дочке». И вдруг я понял, что эта тема работает, она уже наполняется какими-то новыми смыслами, новыми взглядами и так далее. И тут у меня, ну, если оно уже зацепило, значит, нужно дальше с этим как-то идти.

И я дальше сделал такую вещь, которую, наверное, кто-то меня осудит, как же без «Ромео и Джульетты», я убрал «Ромео и Джульетту», но «Макбета» в эту тему, «Макбета» шекспировского взяли и долго о нем говорили. Потом туда же встал еще и «Маус» Арта Шпигельмана, и как бы одно за другое цеплялось, одно за другое. Вот эта тема войны…

А.МУРАШЁВ: Давай поясним, что «Маус» это еще и комикс, кстати.

В.СИМАКОВ: Да, это комикс, это графический роман. Они его прочитали, два урока, больше я не мог на это потратить, но два урока мы обсуждали комикс с ребятами. И здесь, вот как раз от нее я услышал – Виктор Сергеевич, а давайте поедем в Освенцим. «А давайте, а давайте», – там в классе послышалось. И дальше мы начали с ребятами сочинять эту поездку.

Освенцим, а что можно, ну, в Освенцим мы приедем на день, мы же не будем там рядом жить и каждый день туда ходить. Что там может быть еще? И вырос путь из Варшавы с еврейским музеем, в Освенцим, Краков, там Прага с Еврейским кварталом, там Терезин. Очень длинный такой путь у нас по Польше и Чехии. И это все дальше обрастало новыми смыслами. Раз Прага, значит, и Еврейский квартал, значит, там должен быть Кафка. И там у нас появился, ну, как паутина получилась.

Оно так у меня часто и выстраивается. Там Кафка с некоторыми миниатюрами, с превращениями, с кусочками из писем отцу. Тут же, раз тема холокоста, и нам нужно ее как-то добить, еще взять, тот же самый Эрик-Эмманюэль Шмитт с чудесной повестью «Дети Ноя», это моральное обоснование, вообще, это поездке нашел. Ведь там человек, который не принадлежит к еврейскому народу, пытается спасать еврейскую культуру, пытается говорить об этом. И я, поскольку везу детей и показываю им историю евреев в Европе, в том числе, и холокост, вижу как бы оттуда, какое-то моральное обоснование себе брал, оттуда какие-то моральные вопросы, там очень все это проблематизировано.

И тут же у нас встали в эту историю и фрагменты из романа «Жутко громко и запредельно близко», некоторые его читали на каникулах. То есть там очень много, чего встраивается в это. А пошел я всего лишь от запроса ребенка, которой действительно это интересно, которая готова про холокост или про блокаду, или про ГУЛАГ читать достаточно серьезные тексты, которые обычно в 8-9 классе, ну, редко, кто читает.

А.МУРАШЁВ: Особенно мне нравится мелодичный джаз, под который мы обсуждаем тему холокоста, это сейчас работает контрапунктом, я бы сказал. Что я хочу сказать, я хочу маленькое объявление снова сделать. Потому что, дорогие учителя, это, в первую очередь, к вам я обращаюсь сейчас, пожалуйста, не держите в себе, расскажите нам, каким образом вы прямо сейчас в школах у себя заражаете той самой любовью к литературе, можно вообще к любому предмету, про которую мы сегодня говорим. Те самые приемы, те самые какие-то идеи, находки, абсолютно любые, звоните нам, рассказывайте.

Хорошо, с учителями понятно. Я хочу поговорить немножко про родителей.

Е.РЯБОВА: Можно чуть-чуть про учителей добавить?

А.МУРАШЁВ: Добавь.

Е.РЯБОВА: Про то, как работать с одним и тем же материалом из года в год. Вот я в перерыве, мне кажется, сказала про это.

А.МУРАШЁВ: Боль твоя личная.

Е.РЯБОВА: Ну, да, боль моя личная, потому что действительно случается, что повторяется. Но я могу сказать, что не бывает того, что ты с одним и тем же материалом абсолютно одинаково работаешь. Потому что все зависит от группы. Даже, если у тебя два пятых параллельных класса, и один и тот же учебник, ты с ними одну и ту же тему будешь проходить совершенно по-разному, потому что это разные дети, разные группы с разными интересами, разными запросами.

А.МУРАШЁВ: Ну, то есть, опять же, нужно идти от детей? Обращать внимание.

Е.РЯБОВА: Нужно идти от детей, да.

А.МУРАШЁВ: Хорошо. Я повторю, что мы с учителями вроде как разобрались примерно, ну, такую галочку поставили. С родителями. Смотрите, я хочу просто, каждый раз я все время пытаюсь максимально сделать все очень практичным таким, коробочным.

Прямо сейчас родители нас слушают, и я знаю это из первых уст, что у многих родителей есть вопрос, как же сделать так, чтобы дети читали? Ну, что сделать? Понятно, что есть первый ответ, очень такой, мне кажется, правильный, и, наверное, во многих случаях он, в принципе, и работает, может быть, во всех случаях работает. Это, в первую очередь, читать самим. Потому что, когда ты сам не очень много книг открываешь, прямо скажем, требовать от ребенка довольно странно.

Ну, хорошо, мы с этим разобрались. Какие, как вы думаете, еще есть способы передать ту самую, ну, не побоюсь этого слова, любовь к литературе, которая нас всех сейчас, собравшихся в этой студии, как минимум, связывает. Может быть, через личный пример, может быть, у вас в своей жизни как-то вы пришли к литературе, вы же преподаватели литературы, как-то вы к этому же пришли, кто-то наверняка на вас повлиял, или что-то, может быть? Поэтому давайте, давай, Женя, с тебя, как обычно, все-таки вернемся к нашей проторенной дорожке. Вот пара, тройка идей, как ты можешь прямо сейчас родителям, вот представь, что родители приходят?

Е.РЯБОВА: Пару, тройку? Тяжело. Я бы сказала, что хорошо бы обсуждать просто с ребенком вот то самое заражение через горящие глаза. Если я, например, начну рассказывать – вот такая классная штука есть, действительно, где зарубили бабульку. Ребенок такой – о, зарубили, здорово. Ну, именно, что свое рассказывать, что мне понравилось, и это очень здорово, и мне было приятно это почитать.

А.МУРАШЁВ: То есть, через личное увлечение?

Е.РЯБОВА: Да, через личное увлечение, что мне понравилось, и, может, ребенку тоже захочется. Есть, конечно, дети, которые, наоборот – ах, тебе понравилось, я не буду этого читать. Есть такое.

А.МУРАШЁВ: Витя, подхвати. Как бы ты, ну, наверняка к тебе же приходят родители с таким вопросом.

В.СИМАКОВ: Приходят. Я не всегда верю.

А.МУРАШЁВ: Родителям или детям?

В.СИМАКОВ: Родителям. Мой ребенок не читает. Я ему постоянно читаю, он очень хорошо слушает, но он не читает. Ну, вот ты же ему читаешь, и он же слушает, и что еще нужно? В XIX веке только так и было. Вот получали очередную порцию романа Диккенса, практически у ворот, у почтового ящика стояли, ловили эту новую часть, еще его почтальон не успевал в ящик положить, уже из рук вырывали, тащили в дом. И кто-то там, вокруг какой-то свечи, не знаю, садились, кто-то один читает, а все остальные слушают. И это нормально. Почему нужно считать, что человек должен сесть или лечь, а некоторые говорят – лежа читать нельзя, можно только сидя. Чего столько правил у вас?

Ну, да, я знаю ребенка, которому, по-моему, 9-го класса, все читали, и «Ревизора» читали, и «Евгения Онегина» читали. Ну, это же так прекрасно, когда ты читаешь «Евгения Онегина». Зачем его читать на бумаге, если его можно слушать? Это же, как симфонию слушаешь.

Е.РЯБОВА: Наш дедушка записывал нам пластинки, и прямо рассказывал – садись, Светочка, я сейчас прочитаю тебе Пушкина, сказку. Мы были уверены, что это сам Пушкин нам читает долгое время.

В.СИМАКОВ: Да, конечно, мы, когда читаем визуально, на это смотрим просто глазами, там больше деталей мы видим, и понимаем, как устроен текст. Это у меня есть, как у учителя аргумент в пользу чтения глазами. Но я сомневаюсь, что все, кто требуют, чтобы их дети непременно сами брали книгу и сами читали, для них эти аргументы так важны.

А.МУРАШЁВ: То есть рецепт не ставить рамок?

В.СИМАКОВ: Не ставить рамок. Потом, мой ребенок не читает, ну, хорошо, а там, допустим, комиксы он читает? Да, это читает. Ну, так он же читает. Нет, ну, комиксы это же не литература. А почему это не литература? Или там – он аудиокниги слушает. Ну, он же слушает их.

В конце концов, мы даже, когда скролим, это так называется, по-моему, ленту Facebook, мы не читаем, мы просматриваем, но это все равно поглощение какой-то информации. Мы все время, каждый день находимся в процессе чтения, все мы находимся в процессе чтения, и читаем при этом, воспринимаем информации гораздо больше, нежели воспринимал какой-нибудь, не знаю, среднестатистический житель русской провинции в XIX веке. И это нормально.

То есть, когда мне говорят, что ребенок не читает, очень часто это просто рамки, которые ему поставлены. Он читает не тем способом.

А.МУРАШЁВ: Или наше собственное желание, чтобы он читал другие книги.

В.СИМАКОВ: Или не то. Он читает Стивена Кинга, а я хочу, чтобы он читал Тургенева. Ну, извини, дорогая.

А.МУРАШЁВ: Ну, вот нам как раз сейчас приходят комментарии от, видимо, родителей как раз: «Современным детям нравится динамичное, быстрое развитие событий. Им сейчас трудно перешагнуть первую страницу».

В.СИМАКОВ: Хорошо, но, если нам не нравится это, ну, давайте мы все остановим нашу динамичную жизнь, откажемся от интернета, выключим телевизор, который некоторые смотрят в режиме нон-стоп, просто фоном идет, все эти наши метро, на повозки пересядем, тогда у нас, да, действительно будет медленная жизнь. Или переселяйтесь из Москвы, не буду обижать никакой город, но в какой-то медленный город, таких тоже много в России, там жизнь медленная действительно. И, наверное, там…

Литература XIX века написана для медленных людей. И поэтому нужно пройти через какую-то работу над собой, чтобы погрузиться в эту неспешность. А какая-то литература особенно медленная, Мелвилл это, или Гончаров, или Пруст. Это для взрослого человека, не обязательно для ребенка, для взрослого человека довольно трудно бывает войти в эту ситуацию.

А.МУРАШЁВ: Мы продолжаем наш разговор про литературу. Я еще мечтал сегодня поговорить про русский язык, потому что у нас еще в студии сегодня преподаватели русского языка. И как раз, мне кажется, отличный способ, отличная возможность объединить эти темы воедино. Я хочу, знаете, о чем спросить.

Мы вот сегодня обсуждали классику, как ее преподавать, как можно заинтересовать. Но ведь, на самом деле, мы часто забываем, может быть, преподаватели в меньшей степени, в большей степени забывают наши ученики, в попытке понять, зачем она сегодня нужна, и вообще, зачем нужна литература или русский. Мы забываем, что эти предметы, это способ, помимо того, что есть произведения, мы учимся как-то читать, понимать мысли писателей, в общем, какие-то такие вещи. Это же способ развить определенные навыки. Например, элементарно навык, мне кажется, это отличный способ дать понять детям, зачем нам нужны эти предметы, элементарно составить грамотно рабочее письмо, например.

Давай, Жень, поговорим об этом. Поскольку ты преподаешь русский, ты у нас попадаешь сейчас в эту категорию учителей. Я просто помню, что в наш последний разговор с тобой, ты сказала, что преподавание русского языка в школах это твоя личная боль. Потому что русский язык в школах, сегодня школьный русский, он максимально оторван от реальной жизни. Давай поговорим об этом.

Е.РЯБОВА: Давай поговорим. Ну, мне хочется, чтобы дети понимали, как мы сейчас обсуждали аудиокнижки, так вот, мне хочется, чтобы дети понимали, что русский язык это не только и не столько правила разряда местоимений, числительных и прилагательных, о которых они, в принципе, не вспомнят никогда. А это, в первую очередь, способ коммуникации и возможность донести свою мысль наиболее эффективными и короткими методами до своего собеседника. И здесь есть несколько таких вот опорных точек, что человеку в будущем может понадобиться конкретно, какие практические вещи.

А.МУРАШЁВ: Или прямо сейчас можно при выходе из школы.

Е.РЯБОВА: И прямо сейчас можно, да, абсолютно. И мы пытаемся это делать.

А.МУРАШЁВ: Ну, например, что, расскажи?

Е.РЯБОВА: Ну, например, мы сейчас вот в 9-м классе мотивационное письмо у ребят. Мы проходили деловые письма, официальный деловой стиль, как он отличается от разговорного стиля, почему нельзя, например, в сочинении использовать канцелярит и что такое канцелярит, потому что дети очень любят его. Они считают, что это что-то такое наукообразное, что-то такое, что возвышает нас и делает нашу речь более умной. И используют вот это – «также, помимо прочего, данные», мои любимые.

А.МУРАШЁВ: Да, «данные» это вообще отлично.

Е.РЯБОВА: И мы хотим показать им, что это не очень хорошо, и где это не очень хорошо, а где это хорошо. И моя любимая вообще стезя это стилистика и переключение регистров. Я очень люблю в начале урока, у меня сейчас такая есть штука, пятиминуточка на сто констатирующих баллов. Я даю на экран задание, которое связано с какой-то там коммуникативной задачей, и дети должны его решить быстренько.

А.МУРАШЁВ: Раскрой нам, что это значит. Потому что коммуникативная задача тоже звучит очень…

Е.РЯБОВА: Да, по-разному. Ну, сейчас маленький примерчик. Там, например, есть слова одинаковые «врач» и «доктор», и они совершенно одинаковые, но у них есть в речевом общении различия, как они отличаются и почему. Что «доктор» можно обращение использовать, а «врач» нельзя.

А.МУРАШЁВ: Я вдруг вспомнил, ты мне рассказывала, приводила пример про повелительное наклонение, изъявительное, расскажи.

Е.РЯБОВА: Да, когда мы с ними, я испугала ребенка бедного, мы проходили повелительное и изъявительное наклонение, ну, все эти разные наклонения, и дети не очень понимали, зачем это все надо. И вдруг я встала так в красивую позу и закричала на ребенка – выйдите из класса!

А.МУРАШЁВ: Даже я захотел на секунду выйти.

Е.РЯБОВА: Да. И девочка была в ужасе, она чуть не то, что не расплакалась, но она очень испугалась. Я говорю – а вот это повелительное наклонение. Они запомнили. И после этого они, да, у меня как раз только что прошел день рождения, и после этого они меня поймали в коридоре, и в повелительном наклонении мне сказали поздравление с днем рождения, в любом наклонении чего-то мне пожелали очень красивое.

А.МУРАШЁВ: Красиво. Слушай, эта же боль, мне кажется, всеобщая то, что мы сейчас обсуждаем. Потому что, хоть ты сейчас учишь детей красиво составлять письма, но даже я в свои 34 уже почти чувствую себя жутким стариком, когда читаю, когда скролю ленту Facebook, и понимаю, что 97 процентов постов написаны с жуткими ошибками. Как учителям русского сейчас с этим быть? Потому что мы же все живем в этой реальности. Мы проводим в реальности минимум несколько часов в день. Как вот это сочетание с эталоном русского, и нормами, которые меняются постоянно?

Е.РЯБОВА: Ну, вот это классная штука, на самом деле. Мне всегда хочется показать, что русский язык живой язык. И вот эти вот штуки, например, закостенелые, которые нас спрашивают на том же самом ЕГЭ – зво́нит, звони́т, кофе средний род, триггер общий. Я пытаюсь детям доказать, что, да, мы сейчас должны говорить «звони́т» и кофе мужского рода теоретически, но язык живой, и он всегда меняется, и это абсолютно нормально. Например, есть глагол «сверли́ть». Что он делает? Он – все говорят сразу – све́рлит. А, на самом деле, он сверли́т. И ни у кого не триггерит на слово «све́рлит», но у всех триггер на слово «зво́нит», все – боже, какой ужас.

А.МУРАШЁВ: Конечно.

Е.РЯБОВА: Ну, то есть это такие достаточно формальные рамки, что язык живой, он меняется, и мы должны это понимать. Но в то же самое время есть определенные правила, которые помогают нам выстраивать коммуникацию, как компьютерная программка. Вот ты написал код, забыл поставить какой-нибудь слеш и закрыть твой код, и все, у тебя все сразу поломалось. Мы просто в русском языке не понимаем, где может поломаться этот код. И мне очень хочется, чтобы дети это чувствовали.

А.МУРАШЁВ: Вить, у нас осталась буквально минута, я хочу тебя спросить о том, какие навыки с помощью, мы разобрались, какие навыки с помощью русского можно, что с помощью литературы ты можешь в своих детях или планируешь, или, может быть, прямо сейчас воспитываешь?

В.СИМАКОВ: Литературу трудно воспринимать, как прикладной какой-то предмет. То есть я с помощью литературы что-то делаю. Литература ценна сама по себе, как искусство, как музыка, как, я не знаю, какой-нибудь Давид, Микеланджело. Соприкасаясь с литературой, мы что-то чувствуем, у нас возникают какие-то эмоции. Литература это мысль, и это очень живая мысль, не закостенелая, это не окончательная какая-то формулировка, а это иногда поставить вопрос важнее, чем ответить на него, как у Вольтера. Это разговор с другим, это диалог постоянный, это живые наши эмоции, живые наши мысли. Именно этим она и ценна.

А.МУРАШЁВ: Спасибо, лучше и не скажешь. У нас были в гостях Евгения Рябова и Виктор Симаков.