Другая школа Как изучать Маяковского с помощью спиритических сеансов

А.МУРАШЁВ: Учителя делятся на два типа. Те, кто говорят детям, и те, кто говорят с детьми. Мы начинаем нашу программу, которую я бы сегодня назвал «Спрашивали – отвечаем». Только с той лишь разницей, что мы спрашивали, а вы отвечали.

В одном из недавних выпусков я раскрыл свою глобальную цель – находить и рассказывать вам об учителях, которых мы вспоминаем десятилетия спустя после окончания школы. Спасибо, благодаря вам понемногу можно уже составлять другую школу в России. Отдельное спасибо за то, что вы рассказываете не только про преподавателей, которые любят детей, это, конечно, замечательно, но едва ли масштабируемо. А еще о тех приемах и находках, которые прямо сейчас можно применить в любой школе, в любом регионе России.

Как вот один из рассказов мне очень понравился, это было оставлено сообщение в Facebook, кстати говоря, вы можете не только оставлять ваши истории об учителях на сайте «Маяка», но и, например, писать мне прямо в Facebook на моей странице, как это сделал один из читателей, который написал примерно следующее.

«Преподаватель английской литературы в 17-й спецшколе Ефим Григорьевич – сегодня мы поговорим о Джеффри Чосере, и начнем с «Кентерберийских рассказов». Берет со стола несколько листочков бумаги, и, не отрывая от них взгляда, продолжает: «Когда дожди апреля нежно смыли сухого марта тучу пыли». И декламирует минут 15, поочередно меняя листочки. Наконец, останавливается, выдерживает мхатовскую паузу и выпускает листки из рук. Они разлетаются по проходу между партами, и мы видим, что они чисты, ни одного слова на них не написано. Конечно, это сработает только единожды, но, видите, Чосера я помню до сих пор».

Вот такие вот вещи, мы о них рассказываем, о них рассказывают, в частности, в большей степени выпускники таких учителей. Например, еще один можно прекрасный эпизод вспомнить, когда учитель предложил изучать детям Маяковского с помощью спиритического сеанса. По крайней мере, именно так сделала учительница литературы из московской школы №1535 Елена Крамчаткина, с которой мы прямо сейчас поговорим о неортодоксальных способах преподавания русской классики. Елена Михайловна, добрый вечер. Спасибо, что вы с нами.

Е.КРАМЧАТКИНА: Добрый вечер.

А.МУРАШЁВ: Давайте прямо с этого прекрасного эпизода начнем, с рассказа про спиритический сеанс и Маяковского. Зачем, почему, для чего?

Е.КРАМЧАТКИНА: Я бы, наверное, начала все-таки с другого, чтобы понять, почему это был спиритический сеанс.

А.МУРАШЁВ: Давайте так.

Е.КРАМЧАТКИНА: Это уже сто лет тому назад, когда у меня еще сын учился в первом классе, конец года, и мы шли, покупали учителям, потому что я считаю, что учителю нужно дарить цветы и на 1 сентября, и на День учителя, и на 8 Марта.

А.МУРАШЁВ: И каждый день.

Е.КРАМЧАТКИНА: А лучше каждый день.

А.МУРАШЁВ: Чтобы задобрить его.

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет, не чтобы задобрить. А чтобы говорить «спасибо». Потому что учитель, это не просто звучит гордо, ну, потому что учитель это, наверное, ну, для меня, во всяком случае, это важный человек в жизни. У меня был такой учитель. И не потому, что я хочу быть таким учителем, здесь уже, как господь управит. Для кого-то, да, ты являешься значимым человеком, а кому-то ты так вот, в общем-то, противопоказан. Так вот, когда я говорила мальчику – давай выберем цветы для учителя, он говорит – вот этому, да, Наталье Николаевне такой, темные розы. Я говорю – почему? – Потому что она строгая. Виктории Николаевне вот такой алый. Почему? – Потому что она такая милая. И всем учителям. А я была у него, тоже вела. Я говорю – Ваня, а мне? Он сказал – мам, какой ты учитель, ты все время пляшешь и поешь, учитель должен быть строгим.

А.МУРАШЁВ: Это сказал ваш сын?

Е.КРАМЧАТКИНА: Да. И вот с этим «учитель должен быть строгим» я периодически вспоминаю, но мне как-то строгим только со своими получается. А вот с чужими, которые становятся своими, и почему-то иногда, ну, доверчиво, что ли, и отношения другие, ближе, наверное, чем со своими. И они уже становятся не чужими, а становятся своими. С ними уже строгим не получается, наверное, потому что их много. А началось, конечно, вот поэтому я, собственно, пою и пляшу.

А.МУРАШЁВ: Это фигурально вы выражаетесь?

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет, это вполне…

А.МУРАШЁВ: Прямо на уроках?

Е.КРАМЧАТКИНА: Прямо на уроках. И, если нужно показать что-то, то я могу и что-то спеть, когда я в голосе, когда не в голосе. И, почему я это делаю. Ну, во-первых, потому что, наверное, это моя органика. Во-вторых, я знаю, что, если он не прочел…

А.МУРАШЁВ: Он, ученик?

Е.КРАМЧАТКИНА: Да. Я буду говорить, то он и не прочтет.

А.МУРАШЁВ: Безусловно.

Е.КРАМЧАТКИНА: А, если я спою, спляшу, то я знаю, что даже, если он не прочтет, но вот это останется. Пусть будет так, знания к нам приходят разными путями. Вот поэтому. А, когда мы с Михаилом Геннадьевичем Мокринским, это наш директор, бывший директор, опять же, все началось с того… Извините, я сразу про лицей, чтобы подойти к спиритическому сеансу.

А.МУРАШЁВ: Давайте. Поясняем, что мы издалека подходим.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, издалека. Ну, увы, вот так всегда подхожу. Ну, во-первых, попасть к нам в лицей было не так просто, когда только-только вот Михаил Геннадьевич организовал лицей. С улицы нет, у нас был жесткий отбор. И я попала в лицей не сразу.

А.МУРАШЁВ: Вы преподавателем?

Е.КРАМЧАТКИНА: Да. То есть обычно это было так, ну, вот, а можно, либо рекомендация, либо что-то? Да, можно, завтра у вас урок в 10-м классе тема такая. Приходишь в 10-й класс, урок такой-то, тема такая, сзади сидят учителя. Детей ты не знаешь. И на тебя смотрят. Я так давала с температурой 38 с чем-то Достоевского. Ну, потому что Достоевский это наше все. Меня взяли, но, опять же так, мы посмотрим.

А.МУРАШЁВ: Давайте еще уточним для наших слушателей, что вы начали преподавать в 1993-м году. Это тоже важно, мне кажется.

Е.КРАМЧАТКИНА: Наверное, в лицее, да. А так я начала преподавать значительно раньше, это была 161 школа на Щукинской, это была чудная школа. Она и есть.

А.МУРАШЁВ: Поговорим, хорошо. Возвращаемся.

Е.КРАМЧАТКИНА: Поэтому, ну, а потом, в общем-то, Михаил Геннадьевич сказал – а не пойти ли нам, не поиграться ли? Всякие разные психологические тренинги. И мы пошли играться. Благо, я игралась до того, у нас, в принципе, все литераторы первые, и начало юности, только театральный, театральный нет. Но тогда педагогический. И вот здесь уже, потому что учитель, он, в общем-то, актер всегда. Одно дело, либо у тебя моноспектакль, либо ты играешь в ансамбле со своими детьми. Наши, как правило, учителя, мы играем ансамбли с нашими детьми.

А.МУРАШЁВ: Но, главное, чтобы они были включены еще, дети.

Е.КРАМЧАТКИНА: Естественно, а по-другому как-то не получается.

А.МУРАШЁВ: Ну, вот вопрос, как включить их в этот спектакль.

Е.КРАМЧАТКИНА: Я не знаю.

А.МУРАШЁВ: Ну, хорошо, вернемся к этому.

Е.КРАМЧАТКИНА: И мы пошли играть. Сначала это был, ну, это был Lifespring тренинг американский, это каждый сам прошел. Потом, как выяснилось, мы все его прошли. Потом это было немного психодрамы, а потом был плейбэк, психологический театр зрительских историй. И, собственно, эту технику, эту технику и эту технику я и стала на уроке, потому что мне интереснее играть. Академический учитель это здорово. Но я, увы, я не знаю, как это делается. Я не понимаю. Нет, меня учили, я, наверное, знаю, но мне это, ну, в общем, это не мое.

А.МУРАШЁВ: Не интересно, не так интересно.

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет, наверное, это можно сделать интересно, но я просто не знаю, как. Мне значительно интереснее спеть, сплясать и сыграть. Поэтому начинается, конечно же, с разминки любой урок, либо через назывные предложения, и соответственно ассоциации, что.

А.МУРАШЁВ: А поясните, как это происходит.

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, допустим, мы играем, какой урок, причем вот это подготовить урок просто так нельзя, потому что мы не знаем, куда пойдет и что, потому что дети отыгрывают и говорят о том, что они чувствуют, как они чувствуют. А мое дело, и здесь вот лучше, конечно, работать с психологом, потому что он профессионал, он знает, куда нужно вывести. А я веду, допустим, литературную часть. Вот так я начинала играть с нашим потрясающим психологом Машей Волковой.

А.МУРАШЁВ: То есть вы вдвоем вели урок – психолог и преподаватель.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, поначалу, да. Потому что мы играли психодраму, а Маша занималась профессионально психодрамой. А я так, примкнувшая к ним.

А.МУРАШЁВ: Слушайте, а как дети реагировали, что урок литературы начинается с того, что не только учитель есть, но и психолог в классе вдруг неожиданно?

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет, это ожиданно, потому что у нас лицей тогда был маленький, мы все друг друга знали, и нам не нужно было говорить, что вот, ой, а можно у нас, дети, вы не будете возражать? Нет, легко.

А.МУРАШЁВ: Дети были готовы к экспериментам.

Е.КРАМЧАТКИНА: Абсолютно. Поэтому – давайте поиграем. – А давайте поиграем. – А во что будем? А что у нас сегодня? А давайте поиграем, пожалуй, ну, допустим, идет «Обломов». Я понимаю, что «Обломов» по программе часов шесть. Где взять часов шесть? Поэтому, а я могу отыграть в два часа, если парный урок. И я могу договориться с кем-то, чтобы взять три урока, я три урока отыгрываю, и вот оно, я вытащила из них все то, про что они чувствуют, про что им нравится, про что они думают. Про то, что я вижу, и мы…

А.МУРАШЁВ: А как это происходит, вот расскажите, как вот вы вытаскиваете из них, допустим, «Обломов». Вот вы приходите в класс, «Обломов» для детей ведь наверняка очень далек, они вообще…

Е.КРАМЧАТКИНА: Вы знаете, у меня тоже такое же было ощущение, когда я только пришла в лицей. Я помню по институту, «Обломов» для меня как-то так далеко. И я так начала тоже, для меня это далеко. А потом, когда мы вот разыгрались, разговорились, и где-то в конце, ну, или в середине года я у детищ спрашиваю, я их все время называю детищами, любимое произведение. Они говорят – «Обломов». Я говорю – да ладно.

А.МУРАШЁВ: Что вы сделали для этого? Давайте.

Е.КРАМЧАТКИНА: Я не знаю, оно как-то. Ну, наверное, я рассказывала про нас, про себя, а они про себя. Ведь, что такое «Обломов», это же мы. До тех пор, пока жив хотя бы один русский, он будет читать «Обломова», говорил Иван Сергеевич. Поэтому, естественно, мы будем. Да, такой замечательный Штольц, он побежал, огромная английская лошадь. И Обломов – созерцать. Вот, правда, когда я говорю, вы знаете, Ольга скажет – вот я хочу эдельвейс, вот сейчас. Что сделает Обломов? Обломов все бросит и побежит, он пешком побежит на эту горушку, он будет лезть на эту горушку, он сорвет эдельвейс. Он принесет, скажет – Оля, это тебе. Что скажет Штольц? Он достанет деньги и скажет – Оль, вот тебе деньги, ты сходи, сама купи.

А.МУРАШЁВ: Сама разберись, да.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, хочешь вот это, хочешь вот это. Вот я про это, и мы про это.

А.МУРАШЁВ: А через какие эмоции, вот, если даже на примере Обломова, я просто пытаюсь сейчас себя мысленно перенести в этот класс, я сижу в классе, вот вы приходите с «Обломовым», Обломов мне не очень интересен, и вы через какие-то внутренние мои крючки делаете Обломова ближе мне. Как это происходит, расскажите?

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, вот то, что я, допустим, делала, я начинаю с разогрева, как и любое, и разогрев может быть назывные предложения, только твои ассоциации. Обломов это что? Лень, скука, дождь, урок, сон и так далее. Прошли по кругу. Я выбрала вот то, что, либо мне созвучно, либо я сгруппировала, иногда я пишу на доске, иногда мне это лениво, я запоминаю, тогда приходится запоминать. Вот выдели, что наиболее частотно, вот это, вот это. Почему вот это, вот это, как вы думаете, как ты думаешь? И мне не нужно рассказывать, как я думаю, я знаю, как я думаю. Мне важно, как вы думаете.

И тогда у них сразу вопрос – а вам, как отвечать, как писать сочинение для института, или так, как думаю? Я говорю – ну, так как ты будешь писать сочинение, это другое. Мне нужно так, как ты думаешь. Что мне важно. Мне важно, чтобы ты думал, говорил, чтобы у тебя была позиция, и чтобы ты мог ее отстоять. А, если моя позиция вот совершенно… Ну, и что? Я барышня подрощенная, у меня взгляд вот такой. А ты вот только растешь, у тебя взгляд другой. И кто тебе сказал, что твоя неправильная, а моя правильная? Нет.

А.МУРАШЁВ: А как вы вызывали на диалог тех, кто не хотел вообще ничего говорить? Которым вообще «Обломов» и вся литература до фени?

Е.КРАМЧАТКИНА: До фени, ладно, пропускаем. Следующий круг. Ну, поиграли. Я же вижу, и я понимаю, а он мне нужен, потому что мне нужно, чтобы он прочел, мне нужно, чтобы он мне сказал. Мне нужно, либо он скажет – а, все это и вообще, зачем. Либо скажет – елки-палки, вон, оказывается, это про что. И я понимаю тогда, что это не литература, не урок литературы, не то произведение, которое нужно прочесть, оно вот такое.

Я говорю – детищи, первая глава, она очень длинная, первая часть, но, как таблетку анальгина, ничего не сделаешь. Но мы будем играть. И поэтому сейчас вот, ну, так как они у меня приучены к тому, что мы играем. Ну, сегодня, чего, играем? – Играем. Пошли играть. Тексты нужны? Зачем они вам? Вы текст знаете? – Знаем. Ну, тогда идем играть. Соответственно я смотрю все равно на того, кто мне нужен. И соответственно, ну, в какой, не знаю, ну, допустим, либо это театральная техника, либо это плейбэковская техника, либо психодраматическая техника. Потому что так и так можно играть. Допустим, ну, да, внутренний монолог Обломова, значит, ты Обломов, ты диван, выбирай. Ну, это психодраматическое. Я выбираю роль, я встаю там, где я должен быть.

А.МУРАШЁВ: То есть вы были Обломовым, а ученик…

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет, нет. Я иногда играю, вот, если я играла с психологом, то я играла внутри, потому что так тяжело играть внутри и вести. Ну, когда без Маши, то приходилось так и так играться. Поэтому выбираешь фразу не из книги, а из роли, вот то, что ты чувствуешь, занимаешь место, и начинается соответственно диалог. Социометрия, почему так встали, вот так вот одна прямая, вот здесь Обломов, а здесь Штольц. А почему, как вы думаете? А есть между ними что-то? Да, между ними Ольга. Ольга, а почему ты между ними? А я вот так. А как вы встали? Ольга развернулась вот так, Обломов туда, Штольц вообще отвернулся. Штольц, а почему ты отвернулся? Да видал я этого Обломова. Что, значит, ты видал? Он тебе друг? Ну, в принципе. А тогда ты мне скажи, если тебе друг, как ты можешь, тебе 32, ему 32, и ты рассказываешь барышне 22-летней, что твой друг чулки – нет, рубашку – не так, он спит, у него… Я не поняла, это друг? И мы выходим на дружбу тогда уже. Я просто смотрю…

А.МУРАШЁВ: Прямо целая пьеса рождается такая в свободном стиле.

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, даже не пьеса, да, но это, в общем-то, разговор о том, что для них важно. А, если для них это важно, то, естественно, оно важно и для меня, или для меня. Мы как-то играли, это было очень сложно Леонид Андреев «Иуда Искариот». Поэтому с психологом, естественно, здесь с психологом. Я говорю – ну, давай, что тебе нужно? Я не знаю, что мне нужно. Я очень люблю это произведение, оно такое вот для меня, я не говорю о Серебряном веке, и так далее, это и так все понятно. Мне внутри нужно покопаться. А еще тут, бац, и Понтий Пилат. И Булгаков, в принципе, там Иуда, здесь Иуда. А давай сначала на тебе посмотрим. Давай. Мы сыграли на мне.

Я так чувствую тяжело, потому что эмоционально это очень тяжело. Ну, что, пойдем к детям? – Пойдем к детям. Два часа игры. Дети вроде ничего, а я уже никакая. Дети говорят – спасибо, и это здорово, и это здорово. Мы и так выстроили, и так выстроили, посмотрели. Я не буду сейчас говорить, что мы там выстроили, потому что каждый урок, он что-то свое рождает. Но вот то, что я вижу глаза, и я понимаю, что им это, да.

А.МУРАШЁВ: Что у них откликается произведение в этот момент.

Е.КРАМЧАТКИНА: Конечно. Не просто там произведение, они вот где-то про них, не знаю, предательство – да. И я ищу вот того самого-самого лучшего человека, и я его нашел. Ну, почему же он не видит, что вот так. Я предатель или я не предатель? Почему он мне не дает? Я же его прошу остановить меня. Это предательство, это судьба, это что? И тогда, боже мой, и тогда, какой Андреев в формате урока. Это же о жизни, вся литература.

Я, когда вот беру класс, говорю – ребята, это не простой урок, литература это про нас, это про то, что мы чувствуем, это про то, как мы живем. Это, наверное, про то, каковы наши ориентиры. Я не говорю о культурном коде, который мы должны, я не говорю о том, что это наша культура, это про нас, мы должны, ну, как каждый нормальный человек. Это как бы само собой потом, это про нас.

Или 11-й класс, Куприн. Девчонки, маленькая группа, девчонки. Ну, чего, девчонки, про что сегодня? – Ой, давайте посплетничаем. – Давайте.

А.МУРАШЁВ: Это они вам говорят?

Е.КРАМЧАТКИНА: Да. Про кого будем сплетничать? Пожалуй, про Желткова. Ну, давайте про Желткова. Мы как бы сплетничаем, но это идет анализ. Потом вот, да потому что это болезнь, ну, почему это болезнь? Ну, потому что так мы говорим о любви. Но ведь это же реальный случай. Да. Нет, но все равно у него явно с головой. Ну, ты считаешь так. Но, девчонки, а, если бы вас, вот представьте, как. Да, пожалуй-таки, да. Ну, так это же…

А.МУРАШЁВ: То есть нужно на примере, фактически то, что вы делаете, как я полагаю, вы на примере литературы цепляете какие-то понятные им эмоции.

Е.КРАМЧАТКИНА: Конечно. И тогда вот это входит, вот тогда это становится своим. Тогда мы просто рождаем текст. Нет, тогда мы не рождаем текст, тогда мы выступаем, наверное, соавтором, сочитателем. Вот так, как было с Маяковским. Я просто люблю, наверное, играть, поэтому и детям говорю – сегодня играем про это, про это, про это. Сначала, естественно, их нужно научить играть. Потому что, допустим, вот плейбэковская система, ну, там нужно показать.

А.МУРАШЁВ: Как можно преподавать Маяковского с помощью спиритического сеанса? Елена Михайловна, давайте об этом поговорим.

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, в общем-то, спиритический сеанс это была, конечно, идея детей. У меня было другое. Но, так как я играюсь, то, я думаю, сейчас я Серебряный век сделаю быстро вот так. У меня была мысль. Я говорю – детищи, а как вам? Они говорят – а, если мы сделаем спиритический сеанс? Я даже вот не знаю, что вам ответить на это, потому что я плохо представляла, как это можно. Я говорю – а как? Они говорят – очень просто, ну, мы сделаем вот так, вот так, вот так.

А.МУРАШЁВ: Вот так это как?

Е.КРАМЧАТКИНА: Тарелку, все, как положено, буковки, алфавит, мы поставим здесь, штора, естественно.

А.МУРАШЁВ: Закрыли.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, конечно. Я говорю – это хорошо, но мне же нужно, чтобы прозвучали символисты, акмеисты, имажинисты, футуристы, как я это сделаю? – А очень просто, вот, на кого выпадет, вот тот и будет рассказывать.

А.МУРАШЁВ: А выпадет, что, подождите?

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, если футурист, то Маяковский, либо это Хлебников пойдет. И тогда Маяковский, Хлебников, в общем-то, рассказывают все то, что они думают, чувствуют и видят. Это, ну, нельзя сказать, что это в чистом таком виде был спиритический сеанс. Поскольку это все-таки было постановочный такой урок. Но то, что каждый, причем я сказала, разделила, сказала вот Серебряный век, выбирайте, кто, в кого играет, кому, кто ближе. Я Маяковский и я Маяковский. Да хоть три Маяковских.

А.МУРАШЁВ: Сейчас, секунду, пропустил момент, то есть они, помимо того, что они гадали, они как-то еще изображали, что ли, Маяковского?

Е.КРАМЧАТКИНА: Обязательно. А как же, мне нужно было в роли. Причем у каждого свой Маяковский. У меня, по-моему, было два или три Маяковских, я сейчас не помню. И каждый вот так, как он видел, чувствовал, по-моему, Даша как раз была Маяковским, в желтой кофте. Можно я? Ну, Даш, если ты это чувствуешь, то чего же нет, конечно. И, когда соответственно все встали, причем они были в костюмах, ну, как костюмы, вот что-то приблизительное.

А.МУРАШЁВ: Так, смотрите, значит, у нас есть алфавит, у нас есть блюдце, у нас есть изображающие Маяковского дети.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, у нас есть стол. Там кто-то Хлебников, кто-то Бальмонт, кто-то Анненский и так далее. И мы стоим соответственно вокруг стола, понятно, что каждый в роли. Перед этим, безусловно, идет разогрев. Только после этого начинаем спиритический, любой урок начинается с разогрева, мне их нужно и артикуляции…

А.МУРАШЁВ: А разогрев это, что такое, это какая-то гимнастика?

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, ну, это может быть, да, вполне конкретная гимнастика, мы так постучали, мы здесь отстучали, мы на скороговорках сказали, мы включили аппарат, мы телеску сделали. По эмоциям, что здесь и сейчас, это плейбэковская техника, здесь и сейчас, что я чувствую, как я чувствую. Работаем без рук, руки убрали, в круг, эмоции. Либо с руками, потому что руки, ну, они очень просто, так взмахнул, так, а ты, поди, без рук покажи эмоцию. Это уже совсем другое. Поэтому сначала идет разогрев. Все, мы настроились, и соответственно пошел сеанс. Там дух такой-то. Вела Гиппиус, я не знаю, почему, ну, вот они так решили.

А.МУРАШЁВ: Девушка выбрала Гиппиус, чтобы мы ненароком не подумали, что мы вызвали живую Гиппиус.

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет, хотя, наверное, можно было. Соответственно, я не помню, ходила тарелка или не ходила, скорее всего, ходила, потому что был момент, когда так, господи, где, что, прости, господи, как они меня втянули в это, но втянули-таки. И на Маяковского, Маяковский. Они задают вопрос. И вот здесь появляется уже Маяковский, и он рассказывает от лица, это уже идет, ну, такая психодрама все-таки, от лица Маяковского, что я чувствую, как. Ему вопросы, если он читает стихи и соответственно, либо нам понравилось, либо нам не понравилось, идет уже разговор с Маяковским. В силу того, что это для них близко, они действительно становятся тогда Маяковским, Бальмонтом, Ахматовой.

А.МУРАШЁВ: То есть они в начале имитируют, что они вызывают дух, потом появляется сам Маяковский, школьник, который изображает Маяковского?

Е.КРАМЧАТКИНА: Да. И тогда уже вот, собственно, разговор. У меня было 6 часов на игру, потому что я попросила учителей там объединить, сям объединиться, и поэтому с вопросом – а, если обед? Ну, ради бога, если тебе нужно идти обедать, то ты пойдешь обедать, если не нужно, то мы продолжаем работать. Надо сказать, что обедать никто не ушел, ну, в туалет, естественно, вышел и зашел. Но, в общем, мы все здесь.

Им запомнилось, я думаю, потому что это я рассказывал, потому что это, потому что это мой Маяковский, потому что я так чувствую. Хлебников, это мой Хлебников, совершенно неожиданный для меня. Ксюша, оператор, я не видела такого Хлебникова, он у меня другой. И вот здесь это было что-то потрясающее. Вот то, что делают дети, это удивительно, это потрясающе.

А.МУРАШЁВ: К разговору об учителях у нас есть звонок от Анастасии из Ростова-на-Дону, которая как раз нам расскажет про учительницу, которая тоже сделала что-то потрясающее, судя по всему. Анастасия, добрый вечер, вы в эфире.

АНАСТАСИЯ: Добрый вечер, очень приятно. Наверняка очень многие слушатели из моего города родного знают такое чудесное заведение, как Лицей юных исследователей. К сожалению, он уже закончил свое существование. Но в то время, когда я в нем училась, там, безусловно, была огромная плеяда потрясающих учителей, которые вдохновляли нас каждый день своей работой.

А.МУРАШЁВ: И чем?

АНАСТАСИЯ: Сейчас расскажу. Вот сегодня более подробно, наверное, сама Наталья Ивановна Бурцук(?), которая является учителем истории. И у нас были как раз семинары, нечто подобное, как рассказывает сегодняшняя гостья. Очень приятно, спасибо вам, дорогая коллега. Я учитель русского и литературы теперь. А, будучи ученицей 10-го класса, была поражена тем, что в первый день, Лицей юных исследователей отличался тем, что мы учились только в 10-11, там всего была параллель из 10-х и 11-х классов. И в первый день нашего совместного урока Наталья Ивановна пришла с кружкой чая, поставила на стол и сказала – уважаемые ученики, я прошу прощения, что я сейчас с кружкой, мне удобно в течение урока пить чай. Если вам хотелось бы то же самое делать, я не возражаю, главное, не будем друг другу мешать.

А.МУРАШЁВ: А при этом у вас урок шел такой академический, полноценный урок?

АНАСТАСИЯ: Да, да, академический урок полноценный, с атласами, с вопросами, с диалогами. Это было просто потрясающе. Кроме того, кстати говоря, о семинарах, у нас были отдельные семинары, обычно это было в субботу, которые длились по несколько часов. И вот, в частности, про акмеистов мы тоже выбирали. Это, знаете, совместная была история с литературой. Мы выбирали различные как раз литературные течения и представляли их. Мне, между прочим, попались тогда тоже футуристы.

И Хлебникова мы цитировали самыми знаменитыми его стихами, где перечисление звуков только идет. Наизусть уже сейчас не помню, но это было так здорово. Таким же образом другие группы рассказывали про другие литературные течения. Также мы обсуждали мировые религии. И благодаря таким семинарам я до сих пор помню, что существуют (неразборчиво) нынешним мировым, это было обсуждение дохристианских эпох.

А.МУРАШЁВ: Спасибо.

АНАСТАСИЯ: Спасибо, что сейчас тоже существуют такие учителя, продолжается дело.

А.МУРАШЁВ: Спасибо вам большое. На самом деле, ровно такие учителя как раз и запоминаются. Спасибо. С чашкой чая мне очень понравился эпизод. Елена Михайловна, возвращаясь в нашу реальность, я помню прекрасную историю, которой мы не можем не поделиться в эфире, про то, как Маяковский спас, практически спас жизнь ученику. Давайте расскажем про нее.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, было такое действительно. Это конец 90-х годов. Я так пыталась вспомнить, но так и не вспомнила, какой год, но, мне кажется, это не столь важно. В то время мы были молоды, горячи, поэтому у нас наизусть, это обязательная программа, ну, сто стихов. И у меня были, учеников было много, Шурик и его друг Игорек, Игорек такой большой-большой, а Шурик такой вот субтильный московский мальчик, интеллигентный в очках читал стихи потрясающе. Очень красивый тембр. Ну, я не знаю, насколько любил он читать стихи или нет, но приходилось, потому что сдавать много.

Тут приходит Шурик и говорит – Елена Михайловна, мне Маяковский спас жизнь. Не поняла. Говорит – возвращаюсь от репетитора. Время, ну, что-то уже поздно, где-то, наверное, 8-9, я так предполагаю, по Александровскому садику. Навстречу идет группа фанатов. И я понимаю, что все, и я понимаю, что действительно все.

А.МУРАШЁВ: Футбольных фанатов.

Е.КРАМЧАТКИНА: Да, да, футбольных фанатов. Вот не дать в лицо интеллигентному мальчику в очках, ну, это как-то вот себя не уважать. Поэтому, естественно, Шурик говорит, а я был без Игоря. Его так вот окружают, я понимаю, что все, конец, начинается – деньги, закурить, еще что-то. Говорю – Шурик, и? Он говорит – я с перепуга стал читать Маяковского. Они, говорит, замерли, я замер тоже от неожиданности, потому что была тишина. В общем, так, замах, и он останавливается. Стоп-кадр. И Шурик читает. А он очень хорошо читал стихи. Он говорит – я перечитал всего Маяковского. Я говорю – Шурик, ты помнишь, что читал? Он говорит – нет, но все то, что вы задавали, я все перечитал. И они аплодировали. Они до метро меня донесли на руках. Спасибо вам, Елена Михайловна. Я говорю – это не мне, это Маяковскому. То есть вот спасибо Владимиру Владимировичу Маяковскому.

А.МУРАШЁВ: Это к тому, что литература все-таки нужна ученикам, мне кажется.

Е.КРАМЧАТКИНА: Нужно учить наизусть.

А.МУРАШЁВ: Да, и не знаешь, что спасет.

Е.КРАМЧАТКИНА: И, вспоминая Жигулина Анатолия, когда он говорил, что мне жизнь спас Есенин, потому что там он читал Есенина.

А.МУРАШЁВ: Я у вас, знаете, что хотел спросить, вот слушаю сейчас про те приемы, которые вы использовали, про психодраму, про спиритические сеансы, и не могу, опять же, не спросить. Ну, все-таки профессия учителя, она ведь конвейерная, это каждый год, в общем, про одно и то же.

Е.КРАМЧАТКИНА: Нет.

А.МУРАШЁВ: Я имею в виду программа одна и та же.

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, программа, да.

А.МУРАШЁВ: Как находить в себе силы, превозмогая выгорание возможное, и вот придумывать каждый раз что-то новое, чтобы действительно заинтересовать твою аудиторию учеников перед тобой?

Е.КРАМЧАТКИНА: Вы знаете, оно не получается каждый раз одно и то же, потому что каждый раз дети разные. И сегодня его вот это зацепило, а завтра его же на следующем уроке зацепит что-то другое. И поэтому нет двух похожих, одинаковых уроков. Нельзя сказать, что я Достоевского даю вот только так. Нет, я не знаю, куда меня понесет, какое у меня будет настроение, состояние, желание что-то рассказать. Или я вот от сих до сих, ну, такого не получается, конечно, от сих до сих, но, условно говоря, я от сих до сих, не включаюсь эмоционально. Потому что, я не знаю, потому что у меня горло болит, потому что мне настроение испортили, потому что меня в метро толкали-толкали, на ноги наступали, говорят, фу, а еще в очках. Так не бывает. Как спастись от эмоционального выгорания, вот у нас сегодня, кстати, был педсовет, и говорили по поводу эмоционального выгорания. Что нужно делать. Я не знаю.

А.МУРАШЁВ: Что вы сами делали?

Е.КРАМЧАТКИНА: Я пою. Я не знаю, Саш, я не знаю. Наверное, я скажу банальность, нужно любить свой предмет. Да, мы любим свой предмет, поэтому и учителя, поэтому мы здесь. Вот у нас в лицее из старого костяка…

А.МУРАШЁВ: Мы обязательно об этом тоже поговорим сразу после перерыва.

Мы обсуждаем, как можно русскую классику преподавать так, чтобы она зацепила тебя, заинтересовала, особенно, если ты ее очень сильно не любишь. Елена Михайловна, не могу не спросить, мы упомянули вопрос выгорания все-таки важный, и, опять же, в любом сфере, мне кажется, у любого специалиста, особенно, у которого стаж несколько десятилетий, все равно бывает момент усталости от работы. Когда ты думаешь, чем ты занимаешься, может, тебе уйти, может быть, сменить деятельность. Ну, бывало же такое наверняка.

Нам просто каждое второе сообщение, как правило, я раскрою эти карты, здесь нет ничего такого тайного, что я устала от детей, как мне сделать так, чтобы не раздражаться на них снова? Наверняка же у вас были эпизоды, когда вы раздражались, дети бесили, что-то хотелось сделать вот с этим. Вот, как вы с этим боролись?

Е.КРАМЧАТКИНА: Я, наверное, тогда говорила… Я, на самом деле, сразу предупреждаю детей, вот, когда я знакомлюсь, что я человек вменяемый, со мной можно договориться, я, в основном, товарищ, друг, товарищ и все остальное. Не вот такое вот довлеющее, да, вот такой учитель, ментор. Нет, у меня такого нет, слава богу. Поэтому, но, если меня выносит, дождитесь, вот меня вынесет, а потом со мной можно говорить. Когда выносит, не нужно подходить, я собой не владею. И дети…

А.МУРАШЁВ: То есть вы честно рассказываете про свои эмоции.

Е.КРАМЧАТКИНА: Конечно. Я же человек и они люди, поэтому, когда я вижу, там мне плохо, не подходите, хорошо, я не подхожу. Или – можно вас на минутку? У меня урок идет, там ребенок. Я говорю – детищи, сейчас, момент, я вернусь. Что, он так обнимает, начинает – мне вот это плохо, вот это плохо. Я буду с ней работать, потому что ей сейчас вот это, и, если она пришла ко мне, значит, она мне доверяет. Остальные вот 30, они пока сделают вот от сих до сих. Потом я приду, скажу – либо мы так сделаем, либо вот так. Выбирайте, как вам удобно, вот так работать или вот так. Мне все равно, я и так могу, и так могу. А вот давайте вот так. – А давайте вот так. То есть я фактически, как может показаться, иду, наверное, у них на поводу. Ну, наверное, действительно иду.

По поводу выгорания, я не знаю. Действительно бывают, то есть, естественно, мы же люди живые, устал, потому что столько проверить от сегодня до навсегда. Экзамен по русскому, в среду сдали, в пятницу материалы, при этом у меня еще уроки, при этом у меня еще муж, дети, все остальное, и приготовить еще тетради. Ну, что же это такое. Не знаю, ну, наверное, мы просто, вот старшее поколение, те, кому плюс 18, те, которые работают, а это наш лицей фактически, ну, вот старшее поколение нашего лицея не из-за денег, не за то, что, а как иначе-то.

А.МУРАШЁВ: Хороший вопрос, да.

Е.КРАМЧАТКИНА: Потому что, а у нас нет выбора. Да, мы работаем.

А.МУРАШЁВ: Ну, вот именно отсутствие выбора, как правило, часто угнетает многих преподавателей.

Е.КРАМЧАТКИНА: Не знаю, тогда, наверное, тогда, может быть, подумать, а преподавателю нужно ли?

А.МУРАШЁВ: Согласен. Давайте о чем поговорим еще, а все-таки, я все время цепляюсь за этот 1993 год, потому что я пошел в школу в этом году как раз. Хочу с вами успеть поговорить еще про детей. Как дети изменились, изменились ли они вообще, в принципе, за эти несколько поколений, которые на ваших глазах сменялись? И как с современными детьми лучше всего общаться и преподавать им?

Е.КРАМЧАТКИНА: Наверное, все-таки изменились. Вот я вспоминаю то, что было вот начало лицея, там какие-то 90-е годы только-только, и сейчас. С другой стороны, я понимаю, господи, ведь в любое время дети, они и есть дети. Им это интересно, они должны бегать, они должны кричать, они должны хулиганить, они должны что-то вот, они должны жить, это норма. Ну, вот сейчас мы жили вот так, а потом будем жить немножечко по-другому, дети. Поэтому, да, у них сейчас куча гаджетов, да, их не столько…

А.МУРАШЁВ: Внимание у них уже укоротилось.

Е.КРАМЧАТКИНА: Конечно. Но это, опять же, когда говоришь – это убрали, мы работаем по текстам. А телефон? Нет, телефон, для того чтобы, да, у меня телефон лежит, мало ли, могут позвонить, это жизнь. У вас тоже может лежать. Но не текст, вот здесь. Вот это нужно знать, потому что ты нормальный человек, ты обязан…

А.МУРАШЁВ: Ну, то есть вы гаджеты запрещаете на уроках?

Е.КРАМЧАТКИНА: Конечно. И тогда приходится вот это, а дальше мы развиваем. Тогда не было этого, поэтому читали, писали, нужно выучить от сих 150 стихов, значит, мы учим 150 стихов. Мы про себя думаем – а, да, сейчас не 150, 50. И мы про себя думаем – а, но делаем. Единственное, наверное, родители другие. Вот это, конечно, горе, беда. Потому что, если раньше родители, да, спасибо, учили, то теперь – что, вы кто, вы учитель?

А.МУРАШЁВ: Больше требований, да.

Е.КРАМЧАТКИНА: Вы знаете, даже не столько требования, а, наверное, попытка объяснить, что ты обязан вот это и вот это, а я буду руководить. Вот это самое ужасное.

А.МУРАШЁВ: Елена Михайловна, знаете, что, раз уж мы затронули тему родителей, давайте я напоследок попрошу вас дать пару советов, лайфхаков, может быть, для родителей, как им помочь своим детям, как сделать литературу ближе своим детям? Как, вот они не хотят читать, допустим, сейчас у очень многих эта проблема, особенно классику, особенно хорошие книги, как сделать так, чтобы они захотели ее прочитать?

Е.КРАМЧАТКИНА: Ну, это вечный вопрос. Кто виноват, кому на Руси жить хорошо и как заставить. Я не знаю, я обычно своим говорю – ребят, вы обсуждайте, вы говорите, ну, не спрашивайте содержание. Вот это ваш сосед. Вы про него рассказываете. А почему, а зачем, а как ты думаешь, а с чего ты взял, что он такой, да ты что? Умение поддержать разговор. Вообще жить интересно, конечно, ребенку вот эту вот основную, ну, это самое сложное.

А.МУРАШЁВ: То есть больше слушать его?

Е.КРАМЧАТКИНА: Разговаривать с ним. Разговаривать про то, как ты думаешь, про то, что ты чувствуешь, и как вот это, да, тебе задали, не знаю, прочесть «Мцыри», допустим, условно говоря. Он страдает, а ты, как думаешь, почему? Вот только…

А.МУРАШЁВ: То есть попытка осмыслять текст.

Е.КРАМЧАТКИНА: Конечно.

А.МУРАШЁВ: Да, это немножко мне напоминает эпизод в одной из финских школ, когда преподаватель сказал мне, что они больше не учат даты, а пытаются осмыслять исторические события, потому что это, в принципе, куда более важно для детей. Спасибо вам большое, что были с нами сегодня, рассказали про свои какие-то приемы. Я думаю, что не в последний раз мы видимся в этой студии.

У нас в студии сегодня была Елена Михайловна Крамчаткина, преподаватель литературы из московской школы №1535.