Линия жизни Петр Тодоровский

Он принадлежал к режиссерам военного поколения. Летом 1943 года, когда война была в самом разгаре, Петр Тодоровский стал курсантом Саратовского военно-пехотного училища. В 1944 году командиром взвода был направлен на фронт и в составе 93-го стрелкового полка 76 стрелковой дивизии 47 армии Первого Белорусского фронта дошел фронтовыми дорогами до Эльбы.
В программе режиссер поделился своими воспоминаниями о войне, рассказал о работе над фильмами "Интердевочка", "Анкор, еще анкор!", "Военно-полевой роман", "Любимая женщина механика Гаврилова", а также исполнил вместе с Гариком Сукачевым и группой "Неприкасаемые" песни из фильмов.

Стенограмма передачи

Петр Тодоровский:
- Прежде, чем начать наш разговор, я хочу рассказать вам, как я стал глухим. Это было очень давно, 44-ый год, в Польше. Мы втроем сидели в окопе, в обороне и играли в карты. Песчаная местность, поэтому все время пришлось углубляться и углубляться. Начался обстрел, и рядом с нами, видимо, за спиной, ударил очень тяжелый снаряд. И глыба песка в несколько тонн накрыла нас троих. Двоих успели откопать, а третий, молоденький, кстати, только недавно прибывший на передний край, задохнулся. Я отлежался у санитарок, кровь шла, особенно из левого уха, звон в голове недели полторы. А потом все прошло, и я думал, что все это как-то замечательно закончилось. А спустя какое-то время стал замечать, что я все время переспрашиваю. А потом наступило время, когда я стал притворяться, что я все понимаю, все слышу. И я то улыбаюсь человеку, с которым разговариваю, то молчу, когда надо улыбаться. Мне это надоело, и я наконец купил слуховой аппарат, и сейчас я замечательно слышу.

Передача "Линия жизни" мне очень нравится. Я вот смотрю на свою линию жизни, у меня она почему-то не очень длинная, хотя мне уже много лет. И я надеюсь, что где-то внутри она продолжается на этой ладони. Линия жизни у меня сложилась замечательно, хотя прошел очень тяжелую жизнь, голодал, 32-33 годы – голод, потом я почти 20 лет прожил в общежитии, казармах, углах… И пятое, и десятое. Все было очень тяжело.
Потом, когда я стал режиссером, выяснилось, что вся эта жизнь мне так пригодилась, так она мне помогла в работе над фильмами, в работе над сценарием. Каждый раз в памяти что-то всплывало, какие-то эпизоды, какие-то лица, какие-то истории.

Я воевал на Первом Белорусском фронте, и мы стояли долго в Польше в обороне на левом берегу Вислы. Кухня приезжала раз в сутки ночью. И мы повзводно с переднего края шли с котелками к этой кухне и получали перловую кашу, кусок сахара, кусок хлеба. И вот ночью, проходя мимо землянки комбата, – а у него была землянка в три наката, как было в песне, – мы услышали, как там заразительно смеялась женщина, и играл патефон. Нам было по 18-19 лет. И мы стали приходить к этой землянке и слушать, как смеется женщина, как играет патефон. Это на переднем крае было, – просто чудо какое-то. А потом началось наступление, комбат погиб. И больше я эту женщину не видел, но она была для нас совершенно недосягаемой, это была фронтовая королева. И представьте себе, я, будучи студентом первого курса Института кинематографии, иду зимой в Москве мимо ЦУМа, туда дальше, к фотомагазину я шел, и слышу знакомый заразительный смех, я оборачиваюсь и вижу: у будочки стоит женщина в ватных брюках, в телогрейке, замотана в платок. Она продает пирожки, а рядом на ящике сидела крохотная девочка, дочь ее, замотанная в лохмотья. Это была та самая счастливая женщина, влюбленная, любимая, о которой мы, младшие офицеры, все мечтали, в которую были влюблены, хотя никто не имел возможности к ней даже подойти и поговорить. Вот эта история, вот это столкновение двух эпизодов мне не давали покоя, пока я не сел и не сочинил сценарий, по которому потом снял "Военно-полевой роман".

У меня пробился такой талант сочинять мелодии. Я, когда был совсем маленький, у отца из кармана вытащил 5 рублей, смотался на рынок и купил себе балалайку, и на ней научился играть. Потом на фронте у меня был ординарец, который уже в Германии говорит: "Товарищ лейтенант, вы все время ходите и насвистываете что-то, а я вот нашел гармошку". И вытаскивает из повозки 120-басовый аккордеон. Я был комендантом одного маленького немецкого городка, и я там, знаете, чем занимался? Я сидел и с утра до вечера учился играть на аккордеоне. Рад, что выучил "На позицию девушка провожала...", выучил правую руку, потом начал искать басы. Потом начал это все сводить. Моя работа коменданта кончилась тем, что меня быстро сняли, потому что я только играл на аккордеоне. А потом, когда я готовился снимать "Военно-полевой роман", я нашел стихи Гены Шпаликова, это был замечательный молодой драматург, сценарист, он сочинил сценарии "Я шагаю по Москве", "Мне двадцать лет" и писал стихи прекрасные. И однажды, листая его сборник, я напоролся, будем так говорить, на замечательные строки, которые, мне показалось, должны обязательно присутствовать в "Военно-полевом романе":
Городок провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.

Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.

Это вроде бы легкие стихи, а люди танцуя, знают, что там уже на границе стоят мотомеханизированные части немецких войск, и вот-вот, через день, через два, начнется эта жуткая четырехлетняя война, о которой, кстати, Гарик Сукачев снял прекрасную картину, называется "Праздник", как раз про это.

- Петр Ефимович, расскажите, пожалуйста, как Вы попали на Одесскую киностудию впервые?
- Я сам по профессии кинооператор, закончил операторский факультете ВГИКа с отличием и был направлен на Мосфильм. В то время снималось очень мало фильмов. И мой друг, который был направлен в Кишинев, присылает спустя два месяца письмо или телеграмму, – там запускается первый художественный фильм. Они посмотрели наш диплом, мы с ним вместе снимали дипломную работу. И если я соглашусь туда приехать, то нам дадут эту картину снимать. И я, конечно, откомандировался и сделал большое дело. А там, в Молдавии, замечательный режиссер снимал картину, и у него был вторым режиссером Марлен Мартынович Хуциев, который раньше меня закончил институт. И там же Параджанов снимал свою первую картину – "Андриеш". И вот мне Хуциев говорит: "Ты знаешь, я вот сейчас заканчиваю картину и еду в Одессу, уже принят сценарий “Весна на заречной улице”. Если хочешь, поехали, там будем снимать этот фильм". Это было счастье. Потому что все молодые, все актеры молодые.
Именно там, на Одесской киностудии, я получил возможность заниматься режиссурой. По тем временам, чтобы оператору дать постановку, а постановка, знаете, это, допустим, 500-600 тысяч рублей. Это было очень сложно. Мне говорили: "Ну, что же, мы знаем, что ты неплохой оператор, а какой ты режиссер – мы не знаем". Если бы я снял плохую картину, я бы никогда не смог заниматься режиссурой, мне никогда бы не доверили снимать картину. Но так получилось, что картина "Верность" получила на Всесоюзном фестивале приз за лучшую режиссуру и на Венецианском фестивале получила приз. Таким образом, я распахнул себе дорогу в режиссуру. Я этот сценарий писал вместе с Булатом Окуджавой, он тогда был бедный и гонимый, он одно время работал в "Литературной газете", заведовал отделом поэзии, но потом его убрали. Ему друзья присылали переводы каких-то персидских поэтов, и он с восьми утра и до двух часов дня сидел и переводил, это был его заработок. Мы писали сценарий долго-долго и в Одессе, и в Ленинграде, где он жил в то время. Эта картина про доброту, про то, как важно в трудную минуту подставить плечо. Все мои фильмы в основном про это. Если вы видели "Любимую женщину механика Гаврилова", "Интердевочку", "Военно-полевой роман", "По главной улице с оркестром", "Какая чудная игра", "Анкор, еще анкор!", в основном это работы о том, о чем я сейчас говорю.

- Скажите, пожалуйста, у Вас был собственный актерский опыт в фильме "Был месяц май". Что это дало Вам как режиссеру?
– Я был уже и оператором, и режиссером, и казалось, должен был вести себя на съемочной площадке раскованно, свободно. Я чувствовал в первый съемочный день, как я стараюсь быть естественным и органичным, я искусственно все это делал, а внутри мандраж. Я чувствовал себя так, как когда приходишь к фотографу, и он говорит: "Внимание". И вы таращите глаза и становитесь непохожими на себя. Я с огромным трудом на второй или третий день освободился и стал как рыба в воде.
Ведь артист – это единственный, через кого режиссер может с вами поговорить. И чем талантливее это актер, тем вам интереснее смотреть это кино. А если попадается бездарный, то это уже катастрофа, начинаешь работать с ним, чтобы он хотя бы не врал, не переигрывал. Хороший актер тратится, и театральный актер, особенно на премьере, очень серьезно. У Смоктуновского был инфаркт, у Жени Леонова был инфаркт, у Евгения Евстигнеева был инфаркт. Плохой актер иллюстрирует свои чувства, хороший актер тратится: он живет, он переживает, он мучается, он плачет по-настоящему, а плохому актеру капают глицерин в глаза, чтобы он плакал. Поэтому я их очень люблю, артистов. После того, как я снялся и оказался в их шкуре, я должен вам признаться, что я стал относиться к актерам совершенно по-другому.

- Петр, Ефимович, вот у вас был такой грустно-лиричный фильм "Фокусник" с великим Гердтом, можете Вы пару слов сказать о нем?
- Да, это одна из моих любимых работ. Это сценарий прекрасного драматурга Александра Володина, царствие ему небесное. Он прожил 82 года. Для меня это была большая удача, и вместе с тем очень странный сценарий. Это притча про фокусника-чудака, который был готов отказаться от всех благ в жизни, лишь бы сохранить себя как личность, сохраниться на своей платформе жизненной, чтобы свою линию жизни не марать.

Я утвердил на главную роль Зиновия Гердта – великолепный человек, просто кладезь. Был момент, когда километр проезда на такси стоил 10 копеек, а потом вдруг объявили, что проезд одного километра на такси будет стоить 20 копеек. Случилось невероятное: москвичи, не договариваясь, перестали ездить на такси. Раньше поймать машину было невозможно, особенно вечером или ночью. Если ты останавливаешь машину, тебе говорил: "Я еду в парк". Стоят вереницы свободных такси, это небывалое по Москве явление. Идем мы однажды с Гердтом мимо такой вереницы, и таксист кричит: "Хозяин, поедем!". А Гердт хромой, он в войну после тяжелой операции остался хромым, он так хромает и говорит: "Нет, я в парк".

- Скажите, пожалуйста, о чем будет Ваш следующий фильм и как Вы выбираете тему, идею?
– Темы приходят и уходят. Я мечтаю снять фильм про любовь, конечно. Я думаю, что это главная тема в искусстве. Человек – это единственный предмет, будем так говорить грубо, который подлежит рассмотрению в искусстве. Это самое интересное, что может быть в искусстве – человек, его переживания, его радости, мечтания, фантазии и прочее, и прочее. Я хочу снять фильм, не знаю, получится или нет, о Ромео и Джульетте в наших условиях, который называется "На углу маленькой площади". Про мальчика и девочку, – девочка бедная, а мальчик богатый, – и как очень сложно складывалась их любовь.

- Скажите, а перед съемками "Интердевочки" Вы изучали жизнь проституток?
– Я про этих женщин ничего не знал. Когда мне принесли сценарий, мне очень захотелось изменить себе, потому что все мои фильмы про молодых ребят, такие лирические и добрые. Думаю, надо попробовать себя в более жестком материале. Когда я начал работать, я подумал: как же я беру работу, когда я ничего не знаю про этих женщин. Как и почему они ушли в эту жизнь? Как они стали путанами? Как это случилось? И мне на "Мосфильм" стали приводить женщин этого порядка, и они мне очень с удовольствием и подробно рассказывали про свою жизнь: как они стали проститутками, и 15-летние, и 30-летние. Масса была печальных историй. Наглые приходили 15-летние в норковых шубах, и кандидат химических наук, женщина, которая хотела писать докторскую диссертацию, но у нее закончились все средства к существованию. Муж ушел, двое детей, и она решила заработать денег, чтобы писать докторскую диссертацию, и занималась этим делом, правда, не на улице, а дома у нее была клиентура. Разные всякие способы. Все ждали клубничку, все ждали, что будет много эротических сцен. А я хотел снять фильм о нелегкой судьбе молодой женщины, которая не могла у нас, в Советском Союзе, себя реализовать. У Жени Винокурова есть замечательные строки:
Хочет женщина быть красивой
С гордо поднятой головой,
Хохотуньей, не плаксивой,
Быть любимой, не вдовой,
Чтобы к перстню шло ожерелье,
Чтобы нравиться без труда,
Только в жизни так, к сожалению,
Получается не всегда.
Вот про это кино.

- Петр Ефимович, вот Вы сами воевали. А какие фильмы Вам было снимать тяжелее, а может быть, легче: фильмы военные или фильмы не о войне?
– Я Вам скажу, что если Вы вспомните мои военные фильмы, там никакой стрельбы, атак, никакой войны почти нет. Я не снимаю про войну, я снимаю про людей на войне. Меня интересует человек. Какая разница: на войне такая же жизнь, только здесь экстремальные условия, тяжелые условия. Когда я впервые попал на передний край, – младший лейтенант, шинель мы по дороге продали, потому что продукты кончились. Это был август месяц, ночи холодные, меня начало трясти от страха и от холода. Сержант подошел и говорит: "Пойдемте, будем искать вам шинель". Я сначала не понял, что он имеет в виду. И мы стали на четвереньках, потому что ракеты взлетают с немецкой стороны да и с нашей тоже, подползли к окопу. В окопе стоит мужчина, усатый мужик – стоит смотрит. Этот сержант Погорелкин говорит: "Я пробегал и увидел, что его убило, сзади ударило, и кусок железа вогнался ему в затылок, и он так и остался стоять. А у него новая английская шинель. Давай вытащим и будем носить шинель". И он взялся сзади, чтобы просунуться и взять его там за сапоги. "А вы, – говорит, – берите его под локти". Вы представляете, мне впервые ночью глаза в глаза – мертвец. Мы его тащим, а он не вытаскивается, потому что там сапоги задевают за стенки окопов. Когда вытащили этого огромного мужчину двухметрового роста, содрали с него шинель, потому что руки уже окоченели и пришлось разжимать их, чтобы снять шинель. Я одел – рукава болтаются. Шинель огромная, и кровь на ней запеклась. Но опытный был сержант, он достал нож, отрезал рукава, снизу отрезал, кровь соскоблил. И говорит: "Ну, на здоровье". А я говорю: "Вы знаете, мне говорили, что кто снимет с убитого, тот обязательно погибнет". Он говорит: "Это ерунда, носите на здоровье". И я ее таскал, пока командир полка не увидел, это чучело такое, не по мне шинель. "Это что такое за офицер?" – говорит. И мне выдали наконец-то шинель, и я чувствовал себя уже офицером.
Масса всяких историй, конечно: и смешных, и трогательных, и печальных. Про войну много фильмов снимают, много фильмов было и про атаки и наступления. Я занимаюсь другими историями, более камерными, пытаясь проникнуть в человеческую душу. Не всегда, может быть, получается, но меня интересует только это, другое не интересует. И также и в фильмах не о войне.

- Петр Ефимович, почему в Вашем фильме "Анкор, еще анкор!" советская армия показана с критической точки зрения?
– Советская армия показана очень хорошо. Я прожил в этих военных городках после войны, я рассказал только маленькую часть этой замкнутой жизни в военных городках, в тайге. И я думал, когда я начинал картину, где же я теперь найду глинобитные одноэтажные дома, где жили жены офицеров с детьми. Запросто. Оказалось, я нашел такой городок под Москвой. Там нет школы, детей возят в школу за 15 километров, маленький магазинчик работает два раза в неделю, вода в колонке во дворе, клуб не работает. Вот в этой ситуации, если вы читали Куприна, у которого есть замечательная повесть "Поединок", вот это история про жизнь. Они замечательные люди, просто они попали в такую ситуацию, где деваться некуда. Поэтому не будем скрывать, что и выпивки, и, конечно же, там где присутствуют мужчины с женщинами, там всегда страсти-мордасти. Без этого просто не бывает.
Мы привыкли в советское время, простите меня, что жена ни в коем случае не изменяет, офицер ни в коем случае не пьет, все застегнуты на последнюю пуговичку. Картина получила главный приз на Всероссийском фестивале, на Всемирном фестивале в Токио, актриса Яковлева получила "Нику" за лучшую женскую роль. Так что картина нашла и своего зрителя, и своих почитателей, хотя, конечно, военные встали дыбом. Вы знаете, женщины, жены этих офицеров, где мы снимали, жаловались на эту жизнь и проклинали ту минуту, когда они вышли замуж за офицеров. Если уж говорить серьезно, проблем много в армии, и об этом громко сейчас говорят.

- Как долго Вы снимаете кино?
– Например, "Жизнь забавами полна" летом снимал в Москве, никуда не уезжали. Рядом студия, тут же обрабатывался материал. Сорок два дня. Но недавно я закончил фильм, самый сложный в моей биографии, такой неудобный, такой мучительный, сам на свою голову придумал, конечно. Это история о том, как в течение пяти дней немцы дошли до Сталинграда. Вот вы молодые, вы знаете, что это такое? Там немцы 1200 километров прошли по нашей земле. Всю Украину, уперлись в Сталинград. И там, наконец, встали насмерть наши войска. И потом накопили сил, и два фронта – справа и слева – начали наступление и в течение четырех с половиной дней взяли в окружение 330 тысяч немецких войск. Это была величайшая победа. Так вот, в фильме нашем "В созвездии Быка" речь идет о мальчиках, которые были влюблены в одну девушку, и так они оказались в степи в поисках сена, а над ними идет война, в звуке. Это надо обязательно показывать в кинотеатре, где есть Dolby, потому что там и перекличка командующих, и перекличка командиров дивизий, и немецкие, и итальянские, и румынские, и наши, естественно. Мне давно хотелось снять такое кино.
В мои годы снимать зимой… Вы можете себе представить – степь заснеженная. Конечно, я больше зимой снимать не буду, потому что я нахлебался этой зимы. "Верность" – зимняя картина, "Городской роман" – зимняя картина, "Фокусник" – зимняя картина, "Военно-полевой роман" – зимняя картина, "Анкор, еще анкор!" – зимняя картина, "Какая чудная игра" – зимняя картина, вот последняя картина "В созвездии Быка" – зимняя. Меня спрашивают: "Почему Вы снимаете зимой, это же глупо?" Вот режиссер Хотиненко, когда я монтировал картину, спросил: "Опять зимнюю картину?" Я говорю: "Да". "Я, – говорит, – когда открываю сценарий и вижу, там “зима” написано, я его тут же закрываю".
Но я вам скажу, что Россия – это все-таки больше зима. Снег, который белизну дает, прикрывает все наши маразмы. Это большая прелесть! Я был в Марокко довольно давно, нас завели в медресе, в школу, а рядом со мной оказался глобус. Я так немножко его тронул, и выплыл сразу весь Советский Союз. И что, вы думаете, там было написано от западных границ до Камчатки? Да, Сибирь. Такое представление о нашей стране. Зима дает какую-то прелесть, и актеры, когда немножко морозец, ветерочек, а в степи всегда такой пронизывающий, что ни оденешь, все равно продирает насквозь по системе Станиславского. Тем не менее, что-то есть в этом хорошее: актеры более живо играют, более естественно себя ведут.
Я искал героя на главную роль, как я себе представлял: это деревенский мальчик, лет 15-16, такой кургузый, плотный. Были хорошие ребята, но они не соответствовали тому образу, который я себе нарисовал. Мне ассистент говорит, что еще идут вступительные экзамены в цирковое училище на факультет акробатики. Мы туда прибежали, и вдруг в самом конце, их там человек 12-15, стоит такой кургузый, маленький, замечательный. В десятку попали. Чисто внешне попадание в десятку. Я его за шкирку, туда-сюда, текст, начинаю с ним репетировать, начинаю делать видеопробы. Дуб дубом. Я думаю, черт с ним, возьму в экспедицию, будет играть такой. Приходит к поезду с гитарой. Думаю: "О, это уже хорошо". Потом этот мальчик замечательно разыгрался. Я хочу вам представить Андрея Щеглова, который сыграл главную роль.

[Андрей Щеглов]
– Я никогда не мечтал сняться в кино, для меня актерское мастерство было очень сложным. Еще какие-то быки, четыре рогатых морды. Ветродуй, естественно.

[П.Т.]
– Ветродуй. Вы знаете, что это такое? Это пургу делает.

[Андрей Щеглов]
- Петр Ефимович сказал, что фильм "Жизнь забавами полна" сорок два дня снимали. Нам повезло, мы снимали три года, три сезона, так очень грубо говоря, три картины с Тодоровским.

[П.Т.]
– Такой замечательный высокий Ваня Жидков. Он играет городского парня. И вот между ними конфликт, потому что они оба влюблены в одну деревенскую красавицу. Я не буду рассказывать сюжет. И третий главный персонаж – это немец, тоже молодой парень. И к нашему счастью, в ГИТИСе на режиссерском факультете учился настоящий немец. Это Георг Жено.

[Георг Жено]
– Это была моя первая картина, первый раз, когда я стоял перед камерой, очень нервничал, ничего не понял. Для немцев Россия, пока врубятся, что и как…

[П.Т.]
- Этот Отто Фиготто, как мы его называли. Ему Андрей говорит: "Ах, ты, фриц". А он ему отвечает: "Я – не фриц, я – Отто". А Андрей: "Отто Фиготто".
После "Военно-полевого романа" я во всех картинах сочиняю мелодии. Я их сочиняю, знаете как? Во время написания сценария. И в последней картине "В созвездии Быка" я мучитель, потому что я писал городские мелодии, а это деревня.

Я уже говорил о фильме, который снял Гарик. Так вот, когда я сочинил две мелодии для фильма "Праздник", он на второй или третий день сочинил стихи.

[Гарик Сукачев]
- У меня не возникало никаких сомнений по поводу того, кто станет автором музыки к моему фильму именно по той простой причине, для меня простой, а для многих неочевидной, что гитара Петра Ефимовича – это та музыкальная культура, тот воздух времени, который ушел уже даже для моих ровесников. С Петром Ефимовичем нас познакомил его сын. С Валерой мы знакомы много-много лет, с форумов молодых кинематографистов.