Любовь и голуби Совместный эфир с ведущими "Маяка": Николай Рыбинский

ГОЛУБКИНА: Это «Любовь и голуби», здесь Евгений Стаховский, Светлана Трусенкова, Мария Голубкина. С 1 августа мы празднуем настоящий юбилей «Маяка», «Маяку» 50 лет. У нас в гостях Николай Георгиевич Рыбинский, в прошлом ведущий радиостанции «Маяк», а сегодня радиостанции «Орфей».

РЫБИНСКИЙ: Здравствуйте.

СТАХОВСКИЙ: Здравствуйте.

РЫБИНСКИЙ: Всех нас с праздником.

ГОЛУБКИНА: Спасибо.

СТАХОВСКИЙ: Это да, с этим не поспоришь.

РЫБИНСКИЙ: Нас - с праздником. Потому что я отдал «Маяку» 16 лет.

СТАХОВСКИЙ: Это с какого по какой?

РЫБИНСКИЙ: С 1990-го по 2006-й. Но должен сказать, что я с «Маяком» был все 50 лет, несмотря ни на что, сначала как слушатель, а потом в 1971 году я пришел в Главную редакцию музыкального радиовещания.

СТАХОВСКИЙ: Николай Георгиевич, давайте мы здесь сразу подвесим легкую паузу, потому что это для меня интересный момент. Мы уже который день разговариваем с деятелями радиоискусств, именно так хочется сказать, и все говорят: я в таком-то году пришел… Что значит - я взял и пришел?

РЫБИНСКИЙ: Нет, я пришел, меня взяли на работу в качестве редактора в Главную редакцию музыкального радиовещания.

СТАХОВСКИЙ: Нет, объясните, почему вам вообще мысль пришла в голову пойти работать на радио? С какого перепуга?

РЫБИНСКИЙ: С какого перепуга? С 13 лет.

СТАХОВСКИЙ: Как это так, почему, как так вышло?

РЫБИНСКИЙ: А дело в том, что я учился в хоровом училище имени Свешникова, а жил я на Кутузовском проспекте, вернее, мы жили с семьей. Я ездил на 107-м автобусе, и он как раз заворачивал на улицу Качалова. И звуки, волшебные звуки - из одного окна (я потом стал понимать, что это разные аппаратные) доносилась такая музыка, из другого окна другая музыка. Наш мэтр - Александр Васильевич Свешников, кто мог ему вообще сказать что-либо супротив? А когда мы записывались, опять-таки это тоже отложилось…

СТАХОВСКИЙ: То есть вы попали в первый раз непосредственно на радио, когда вы с хором пришли записывать какие-то произведения?

РЫБИНСКИЙ: Да. И вдруг ему делают замечание! Говорят: «Александр Васильевич, здесь не вместе, а здесь фальшиво». И он говорит: «Да-да-да, сейчас всё исправим». Он таким кротким становился, потому что это звукорежиссер был, а запись была фондовая. Вот, собственно говоря, с тех пор у меня появилось желание работать на радио и нигде более. Но вопреки всему я пришел на телевидение вначале.

Но я не случайно упомянул Главную редакцию музыкального радиовещания, потому что тогда, когда уже я начал работать там… Ведь «Маяк», Главная редакция музыкального радиовещания и Главная редакция информации - это было некое совместное предприятие, они не очень соприкасались друг с другом, но делали одно большое дело: музыкальный «Маяк» давал музыкальные программы, а Главная редакция информации («Последние известия») давала информацию. И вот самое-то смешное, когда я пришел уже работать непосредственно на «Маяк», мне говорят - а был конкурс имени Чайковского…

СТАХОВСКИЙ: Очередной.

РЫБИНСКИЙ: Да, очередной, я уже не помню, какой по счету.

СТАХОВСКИЙ: Он раз в четыре года проводится.

РЫБИНСКИЙ: Дело не в этом. А в том, что я сделал в «Последние известия» трехминутный сюжет о конкурсе, а потом мне говорят: «Слушай, а еще на «Маяк» надо сделать». Ой, опять возвращаться! Я говорю: «Я же ничего оригинального не делал специально…» - «Ну ладно, сдай какие-нибудь смотки».

СТАХОВСКИЙ: Хоть что-нибудь.

РЫБИНСКИЙ: Да, вот все-таки к «Маяку» относились - я в этой студии нахожусь, вы мои коллеги, я сам столько лет отдал «Маяку», и «Маяк» мне много чего дал, - к «Маяку» относились так: ну, второй экран. Это с 1991 года «Маяк» стал тем, чем он стал.

По этому поводу всякие курьезы были, когда мухи отдельно, как говорит наш президент, а котлеты отдельно. Был, я помню, какой-то разгромный пленум ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Ну, жуть была какая-то: там неурожай, там неурожай, там недоделали, там что-то, так сказать…

СТАХОВСКИЙ: Как обычно, в общем.

РЫБИНСКИЙ: Как обычно. Этого сняли, этого сняли, этого сняли... И весь выпуск на «Маяке» был посвящен именно пленуму. Потом коротко о погоде, сказали, какая температура в Москве. «А сейчас на «Маяке» музыкальная программа...» - и пошла песня «Ничто в полюшке не колышется», замечательная такая.

СТАХОВСКИЙ: Это, конечно, красота, да, это надо было постараться!

РЫБИНСКИЙ: Да. Оргвыводов никаких не сделали, но после этого стали делать музыкальные программы с неким буфером, или инструментальным, или оркестровым.

СТАХОВСКИЙ: Чтобы хоть как-то отделять одно от другого.

РЫБИНСКИЙ: Отделять, да, одно от другого.

ГОЛУБКИНА: А смешно, как раньше такие вещи на свой счет все воспринимали. Вы знаете, у меня бабушка была Мария Владимировна Миронова, и у них была программа юмористическая, она называлась «Волки в городе». И приезжают они в некий город, допустим, в Бердянск, а там в это время проходит какой-то пленум ЦК КПСС. А программа называется «Волки в городе». Их вызывают и говорят: «Вы знаете, Мария Владимировна, надо бы название поменять». Она говорит: «В смысле?» - «Ну, как-то нехорошо: пленум проходит, а у вас «Волки в городе»…» Она говорит: «Вы знаете, я когда в ваш город въезжала, там на заборе было написано: «Здравствуй, …опа, Новый год». Мне что, это тоже на свой счет принимать?»

РЫБИНСКИЙ: Так я сразу к «Маяку» перейду. Я, может быть, влезаю не в свою епархию, но, по-моему, в 1967 году главная редакция пропаганды, отдел сатиры и юмора стал выпускать программу «Опять 25». То есть 25-минутка, потом их стали называть «четвертаки». Делали это они опять-таки на смотках своей воскресной программы «С добрым утром!». А приближался съезд, 25-й съезд ЦК КПСС, и сняли, сняли это название «Опять 25». Так же, как песня «Лада» была - «Нам столетья не преграда…», перед столетием Владимира Ильича Ленина. Но вообще, если говорить серьезно, то, конечно, что мне лично дал «Маяк» в профессиональном смысле - это работа в малой форме.

СТАХОВСКИЙ: Что вы имеете в виду?

РЫБИНСКИЙ: Полутораминутные сюжеты, минутные сюжеты.

СТАХОВСКИЙ: Куда нужно уложить всю мысль, весь материал, который просто блиц такой.

РЫБИНСКИЙ: Да, да. Ну, естественно, мне какую-то нужно было давать музыкальную иллюстрацию с того же конкурса имени Чайковского, я мучился ужасно. Сделал четыре минуты – нет, много, полторы минуты и всё. Я говорю: «Ну вот три минуты…» Нет и всё. Потом я научился, безжалостно это всё резал, цинично. Просто мне один из опытных старших товарищей сказал: «Слушай, ну ты же не концерт делаешь». И я понял: человек прав. Когда ты концерт будешь делать, вот тогда да. Потому что я работал и в большой форме, и в малой форме. Ну, большая форма на «Маяке» - 25 минут, а у меня была программа, я делал четыре отрезка подряд, авторская моя программа.

СТАХОВСКИЙ: Это «Музыку на все времена» вы имеете в виду?

РЫБИНСКИЙ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Мы вспоминаем эти счастливые времена, когда и большая форма, и малая форма вообще имели место. Хотя мы сегодня тоже вон…

ГОЛУБКИНА: Что?

СТАХОВСКИЙ: Мы и по крупной форме выступаем, и по мелочи периодически.

ГОЛУБКИНА: Просто мы научились теперь очень быстро говорить. Мы можем текст, который на четыре минуты, сказать за одну. Ну, не факт, что понятно будет, про что.

СТАХОВСКИЙ: Но есть шанс проскочить.

РЫБИНСКИЙ: Да, тут много у меня есть сомнений по поводу того, как нужно, медленно или быстро, говорить.

ГОЛУБКИНА: Вот мы вчера об этом говорили, да.

СТАХОВСКИЙ: А вас учили говорить?

ГОЛУБКИНА: Прости, вот это важно, как нужно говорить?

РЫБИНСКИЙ: Видите ли, если взять Россию, российские реалии - это просторы, большие реки, небыстрый темп жизни, - то, конечно, мы на Руси-то не привыкли быстро говорить, это идет от нашего менталитета. И слушатели наши тоже, мы же для них работаем, они тоже привыкли нас слушать все-таки членораздельно.

СТАХОВСКИЙ: Размеренно чтобы всё было.

РЫБИНСКИЙ: Нет, нет, не до такой степени.

ГОЛУБКИНА: Чтобы успевать понимать.

РЫБИНСКИЙ: Успевать понимать, донести мысль. Появились там, я сейчас не хочу никого обвинять или ругать, но появились такие FM-радиостанции первые, мы называли это – у них, извините за выражение, «словесный понос»: смысла не понятно, но очень много, быстро-быстро-быстро.

СТАХОВСКИЙ: Но музыкальное вещание, оно и предполагает несколько другую историю. Действительно, там главное музыка. Это же основа была, допустим, когда американские и европейские первые станции появлялись, там диджеи. Что такое диджей? Это человек, который между пластинками подзаводит зал: «Э-ге-гей, ребята, продолжаем праздник!» Отсюда же всё это пошло. Поэтому, естественно, чтобы быстро попасть в темп и так далее, другая система.

РЫБИНСКИЙ: Да, отсюда пошло. Но у диджея аудитория другая. У него микроскопическая аудитория по сравнению с аудиторией «Маяка», гигантской. Ведь у «Маяка» самые мощные передатчики.

СТАХОВСКИЙ: Конечно.

РЫБИНСКИЙ: Самые мощные.

СТАХОВСКИЙ: Наши, российские, построенные как и кем надо, повешенные где надо.

РЫБИНСКИЙ: Чтобы везде слышно было.

СТАХОВСКИЙ: Конечно. Гордость наша.

РЫБИНСКИЙ: Я еще благодарен «Маяку» за то, что я провел, конечно, для себя памятные прямые трансляции.

СТАХОВСКИЙ: Это что, например?

РЫБИНСКИЙ: Это из Большого театра, из Зала имени Чайковского, из Большого зала консерватории.

СТАХОВСКИЙ: Концертов, которые передавались оттуда в прямой эфир и с вашими, соответственно, комментариями?

РЫБИНСКИЙ: Да. Не всегда они целиком… редко удавалось выбить, чтобы вполовину.

СТАХОВСКИЙ: Ну, первое отделение.

РЫБИНСКИЙ: Да, первое отделение. Но в основном 25 минут - обозначили событие и какую-то дали большую иллюстрацию.

СТАХОВСКИЙ: А потом: «Вы слушали…» Или как вы говорили? Напомните всем слушателям.

ТРУСЕНКОВА: «Вы слушали концерт…»

РЫБИНСКИЙ: Да, но это был не концерт, потому что концерта не получалось. Было прямое включение из, там, Большого зала консерватории, посвященное 80-летию Московской академической филармонии.

СТАХОВСКИЙ: Например. А вы писали себе тексты в то время, для того чтобы сделать приветствие или отводочку, или это было уже живое?

РЫБИНСКИЙ: Нет, домашние заготовки должны быть всегда. Рассказываю случай. Я вел «из Мариинского театра» концерт, посвященный 300-летию Санкт-Петербурга. В 20 часов эфир. Я почему сказал – «из Мариинского театра»? Как бы из Мариинского, квази из Мариинского театра. Сказали так мне, задачу поставили: ты будешь вести с Ямского Поля, но упаси тебя господь сказать, что ты из Ямского Поля…

СТАХОВСКИЙ: Что ты не в театре.

РЫБИНСКИЙ: Ты – в Мариинском театре. Я говорю: «А если картинка пропадет?» - «Не пропадет». Ну, дай бог, чтобы она не пропала. Но я все-таки наперекор начальству сказал, что я нахожусь в комментаторской кабине. Ну, а в комментаторской кабине, может, пропала у меня картинка, и я не вижу. (А я на Ямском Поле.) Ну хорошо. Эфир дали в 20 часов. Концерт не начинается, а только, оказывается, запустили публику. А публика какая была? Свыше 20 глав держав с супругами, с многочисленной охраной. Они начали размещаться там, эти туда, те сюда. У меня были домашние заготовки, но были они минуты на три, на пять, но время-то идет, время идет, идет…

СТАХОВСКИЙ: Пока все сядут, веерами начнут размахивать…

РЫБИНСКИЙ: Все сядут, да, потом выясняется, что, оказывается, не так сели.

ГОЛУБКИНА: О чем же вы говорили? Вы комментировали их рассадку?

РЫБИНСКИЙ: Вот в этот момент, Маша, появляется необыкновенная концентрация… во-первых, реакция, во-вторых, концентрация каких-то невероятных знаний. Я всё рассказал – то, что вижу, то пою, как тот акын. Я рассказал всё, что я знаю о Санкт-Петербурге, всё, что я знаю о Мариинском театре. Ладно, 15 минут это было (часы передо мной, я посмотрел). Но потом опять подводный камень был: у них там адажио и вариации. А у всех гостей программы. Почему нужно было студийное ведение? Потому что у всех гостей были на руках распечатанные программы, никаких ведущих не было, нон-стоп…

СТАХОВСКИЙ: Как часто бывает на академических концертах.

РЫБИНСКИЙ: Ну, и считаю, что правильно.

СТАХОВСКИЙ: Да, и правильно, конечно, да, я согласен.

РЫБИНСКИЙ: Но радиослушатели-то не видят! Я, конечно, был, как потом мне сказали, что я был глазами слушателей «Маяка», я рассказывал, как сцена трансформируется. Вот. Адажио оттанцевали, аплодисменты раздались, достаточно бурные - ну да, номер закончился. Вдруг вариации, а вариации, вы знаете, что солисты расходятся, потом...

СТАХОВСКИЙ: Да, потом начинают сходиться.

РЫБИНСКИЙ: Вариации. Мужская вариация. Мне пришлось всё, что я знал о балете, рассказать: что это вариации, сначала вот мужская вариация, женская вариация…

СТАХОВСКИЙ: А потом они дружно уже, да, сливаются в едином порыве. Слушайте, но это же абсолютный ответ на то, что мы обсуждали в прошлом часе, когда мы говорили, что я слушаю глазами. А это, наоборот…

ГОЛУБКИНА: Глаза ушей? Уши глаз?

СТАХОВСКИЙ: В общем, все поняли, что мы хотели сказать. Вижу ушами.

РЫБИНСКИЙ: Нужно было рассказать, что на сцене, и причем уложиться в эти аплодисменты.

ГОЛУБКИНА: У нас в гостях Николай Георгиевич Рыбинский - в прошлом ведущий радиостанции "Маяк", ведущий с 1990 года…

СТАХОВСКИЙ: По 2006-й.

ГОЛУБКИНА: И ровесник, как говорится, революции, Октября... 2006-й, да, я просто пыталась посчитать, сколько это будет. Более того, вас называли классиком, потому что музыкой вы заведовали классической.

РЫБИНСКИЙ: Ну, это не совсем так.

СТАХОВСКИЙ: Ой, как я люблю вот это раскрытие мифов, мое самое любимое место.

РЫБИНСКИЙ: Да. Потому что классика - это и джаз-классика, то есть то, что отпочковалось.

ГОЛУБКИНА: То, что останется в веках.

РЫБИНСКИЙ: Да, останется в веках. И музыка «Битлз» - классика.

СТАХОВСКИЙ: Конечно, классика.

РЫБИНСКИЙ: Поэтому я несколько шире на это смотрю. Потому что некоторые говорят: а, классика? Ну да, это Чайковский, Моцарт, Бетховен.

СТАХОВСКИЙ: Да. Но мы поясним в очередной раз, потому что «Маяк» же должен и образовывать, что приличные люди ту музыку, которую все называют классической, на самом деле называют академической музыкой.

РЫБИНСКИЙ: Вот, Женя, совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: Да, я молодец, всё.

РЫБИНСКИЙ: Да, у вас познания в музыке шикарные совершенно. Я всегда говорю, что есть академическая музыка. Потому что говорят: «Я пишу классическую музыку...» - говорит современный композитор. Ну как ты можешь написать, ты вчера написал...

ГОЛУБКИНА: Он мечтает.

РЫБИНСКИЙ: Он мечтает, конечно, да. Это потом потомки назовут, что это классика.

ГОЛУБКИНА: Ну, как в живописи Илья Сергеевич Глазунов у нас академик тоже...

РЫБИНСКИЙ: То есть, да, ты выражаешься языком академической музыки.

СТАХОВСКИЙ: Конечно.

РЫБИНСКИЙ: Можно выражаться языком поп-музыки, можно выражаться языком джаза.

СТАХОВСКИЙ: В поп-музыке тоже есть классика на сегодняшний день.

РЫБИНСКИЙ: Конечно.

ГОЛУБКИНА: Давайте ближе к «Маяку» уже.

ТРУСЕНКОВА: Теперь «Маяк» - это классика.

РЫБИНСКИЙ: Да, ближе к «Маяку». Нет, Маша, а это же всё звучало на «Маяке». Хотя сказать так уж, чтобы у нас англоязычная музыка звучала...

СТАХОВСКИЙ: Редко, конечно, да?

РЫБИНСКИЙ: Да, до 1991 года очень редко.

СТАХОВСКИЙ: Ну ладно, «АББА»-то проскакивала...

РЫБИНСКИЙ: О-о-о, Женя, именно проскакивала.

СТАХОВСКИЙ: «Модерн токинг» у нас очень любили.

ГОЛУБКИНА: А Тото Кутуньо?

СТАХОВСКИЙ: Тото Кутуньо, конечно.

ТРУСЕНКОВА: А Дин Рид какой-нибудь коммунистический?

РЫБИНСКИЙ: Стоп, стоп, стоп. Нет, Света, итальянская музыка была. Ну, Дин Рид - это...

СТАХОВСКИЙ: Это вообще наш парень на самом деле.

РЫБИНСКИЙ: Комсомолец, да...

СТАХОВСКИЙ: Болгары были, венгры были, чехи.

РЫБИНСКИЙ: Сейчас, подождите, подождите, я вам сейчас скажу. Значит, что часто звучало на «Маяке», я имею в виду из западноевропейской поп-музыки, - звучали, конечно, мелодии и ритмы стран социалистического содружества. Это Польша, Чехия (Чехословакия), Венгрия и так далее, и так далее.

ГОЛУБКИНА: Ну, всех, кого мы захватили...

ТРУСЕНКОВА: О, Бисер Киров, помню.

СТАХОВСКИЙ: Бисер Киров. А Тынис Мяги? А, это Эстония.

ТРУСЕНКОВА: Это наше.

РЫБИНСКИЙ: Нет, Эмил Димитров звучал, ну много звучало, Лили Иванова, там болгарские, из Чехословакии...

ТРУСЕНКОВА: Марыля Родович.

РЫБИНСКИЙ: Марыля Родович - Польша. Ну, они звучали очень часто. А была французская музыка.

ГОЛУБКИНА: Вот, я хотела сказать.

РЫБИНСКИЙ: Да, была французская музыка в большом количестве и итальянская. Но вот на английском языке мало.

ГОЛУБКИНА: Потому что у нас хороший вкус. А вот наш Иконников все время на английском языке песни приносит.

СТАХОВСКИЙ: Мы ему говорим: неси уже итальянское нам что-нибудь...

ГОЛУБКИНА: Да я просила на грузинском, на японском языке.

СТАХОВСКИЙ: Ой, грузины есть такие хорошие.

РЫБИНСКИЙ: И насчет классики хочу сказать. Да классики не так много звучало. Ну а как классику дать в 25 минут? Там целую часть из симфонии, которая звучит 18 минут или 20 минут?

ГОЛУБКИНА: Этюды Рахманинова можно.

РЫБИНСКИЙ: Миниатюры звучали, и всё. Ну, много звучало так называемой советской песни, много, самой разной. Поэтому опять курьезы всякие были.

СТАХОВСКИЙ: Например?

РЫБИНСКИЙ: Например, вдруг сказали: снять все песни о России.

ГОЛУБКИНА: Почему?

РЫБИНСКИЙ: Да, мы живем в одной большой стране...

СТАХОВСКИЙ: У нас Советский Союз потому что.

РЫБИНСКИЙ: У нас Советский Союз. Вдруг перестали давать. А когда началась антиалкогольная кампания...

СТАХОВСКИЙ: В середине 80-х.

РЫБИНСКИЙ: В 1985 году. Всё, снималась там «Застольная песня» Бетховена, снималась «Застольная» из «Травиаты».

ГОЛУБКИНА: Потому что наводило на мысль.

РЫБИНСКИЙ: Да, наводило на мысль: как бы не пойти нам выпить?

СТАХОВСКИЙ: Конечно. Снималась даже, я вам больше скажу, вот эта «Постой, паровоз...» Потому что ассоциация-то одна моментально, естественно.

РЫБИНСКИЙ: Вот, поэтому, что касается советской песни, тут тоже были свои нюансы. И все время второй план, все время, вот как Маша говорила, все время второй план.

ГОЛУБКИНА: Вот воображение какое у людей было.

РЫБИНСКИЙ: Какие-то ассоциации возникают нехорошие, да, давайте снимем, давайте заменим... Ну, единственный раз мудрое решение кто-то из нашего высокого начальства Гостелерадио принял, я опять-таки сейчас не в свою епархию, но поскольку уже заговорили...

СТАХОВСКИЙ: Нет, интересно, мы же говорим обо всем, если вы знаете какие-то интересные истории, конечно, их надо рассказать.

РЫБИНСКИЙ: Да. Если вы вдруг пригласите кого-то из отдела сатиры и юмора...

СТАХОВСКИЙ: Мы обязательно пригласим, пусть он нам расскажет про оперу что-нибудь...

ГОЛУБКИНА: Рассказывайте, рассказывайте.

РЫБИНСКИЙ: Рассказываю. Значит, кто-то из ЦК КПСС, из какого-то отдела пропаганды со Старой площади вдруг позвонил чуть ли не самому нашему председателю Гостелерадио товарищу Лапину: что там пошлятину дают эти «сатира и юмор»?.. Должны были последовать оргвыводы. На что кто-то сказал: «А во сколько у вас идет?» - «Да у нас в 7:25».

СТАХОВСКИЙ: Утра?

РЫБИНСКИЙ: Да. И кто-то так через паузу сказал: «Перенесите на 8:25...» То есть, понятно, что человек ехал рано на работу, он слушал радио всегда, постоянно, и попадал на эти вот «четвертаки». А когда уже 8:25, он доехал.

СТАХОВСКИЙ: Уже совершенно спокойно можно...

РЫБИНСКИЙ: Да, и совершенно спокойно. И всё, и никто не разбирался: пошлятина там, не пошлятина... Ну, это все-таки были достаточно редкие эпизоды.

СТАХОВСКИЙ: Мы до сих пор так сетку эфирную выстраиваем...

ГОЛУБКИНА: Да? Всю пошлятину на час позже...

РЫБИНСКИЙ: Или поздно ночью.

СТАХОВСКИЙ: Да-да-да, сразу на Владивосток чтобы, да.

ГОЛУБКИНА: Знаете, съехать можно за нули вот так...

СТАХОВСКИЙ: А хорошо бы, правда?

РЫБИНСКИЙ: Вот мы с вами заговорили здесь за кадром о том, что приближается 70-летие Победы…

СТАХОВСКИЙ: В следующем году будет, да.

РЫБИНСКИЙ: И об архиве заговорили. Мне кажется, но это меня научили на радиостанции «Юность»…

СТАХОВСКИЙ: Она тоже наша все-таки, да.

РЫБИНСКИЙ: Да, всё наше, да. На которой я работал 10 лет. А потом просто посчитал, что по возрасту мне уже негоже работать. Я сам ушел, вот перешел на «Маяк», нет, меня никто, так сказать, не подвигал.

СТАХОВСКИЙ: Но у вас музыка же?

РЫБИНСКИЙ: Я очень много ездил, в экспедиции мы много ездили.

СТАХОВСКИЙ: Господи, зачем, куда?

РЫБИНСКИЙ: Это самое интересное.

СТАХОВСКИЙ: Ну так что же вы молчите, мы же ждем-ждем...

РЫБИНСКИЙ: Нет, Женя, это всё из другой жизни, это радиостанция «Юность». Просто я хочу сказать, что, когда ты беседуешь с 20-летним, а тебе уже 38, это для него пропасть, он замыкается, и мне трудно было разговорить этого человека. Поэтому я посчитал, что, конечно, «Пионерскую зорьку» не всегда должны делать пионеры, но здесь все-таки возрастные вещи какие-то должны соблюдаться.

ГОЛУБКИНА: А вот про экспедиции вы начали что-то...

РЫБИНСКИЙ: А, ну это чрезвычайно интересная вещь. Но опять-таки, я рассказываю, это не на «Маяке» было...

СТАХОВСКИЙ: Ничего страшного, это история радиовещания в целом.

РЫБИНСКИЙ: Конечно, всё из чего-то вырастало. Радиостанция «Юность», она занимала, конечно, огромное место в радиовещании, хотя всего-то были там какие-то часовые вкрапления; на «Маяке», кстати, тоже было – «Полевая почта "Юности"», но это позже, это уже было, по-моему, где-то в начале 70-х. Мы занимали положение такое, что мы как бы были в системе Гостелерадио, и в то же время мы сотрудничали с ЦК комсомола. Нет денег на командировку в Гостелерадио, пожалуйста, нам дает деньги ЦК комсомола.

СТАХОВСКИЙ: Молодцы какие!

РЫБИНСКИЙ: Конечно, поднять Гостелерадио большую экспедицию в составе 20 человек и поехать куда-нибудь на Дальний Восток или на БАМ было просто не под силу, не под силу, причем поехать дней на двадцать. А вот ЦК комсомола выполнял сразу две задачи: большую галочку ставил, что они выполнили вот такое мероприятие, хотя инициатива шла от радиостанции «Юность», и дали денег.

Мы ездили так: у нас была группа - ведущие, корреспонденты, и в форме устных выпусков радиостанции «Юность» мы рассказывали о нашей кухне, и выступали какие-то молодые исполнители, известные или те люди, которые дебютировали на радиостанции «Юность». А я спрашивал у артистов, допустим: зачем ты едешь, ты же едешь бесплатно? Ну хорошо, там тебе дадут два-три эфира, но это же не стоит тех мучений, потому что это страна непредсказуемая, и можно пить где-то чешское замечательное пиво из хрустальных бокалов, а на следующий день оказаться...

СТАХОВСКИЙ: Посреди болота.

РЫБИНСКИЙ: Да, да, буквально. Потому что мы перелетали вертолетами, мы плавали на пароходах, на чем только мы не передвигались, ну только не на оленях, потому что это было не зимой. А мне говорят: «Я ни за какие деньги не побываю в тех местах, где я побывал с вами». Ангара - это невероятная красота, Саяны - невероятная красота. Ну, туристическую путевку туда и сейчас даже...

ГОЛУБКИНА: Не купишь, это правда.

РЫБИНСКИЙ: И сейчас не купишь. Но это так, a propos. Так вот, мы с вами заговорили об архиве. Я считаю, что каждый человек - ведущий, радиожурналист - должен, конечно, запасаться своим архивом. И у меня такой архив накопился, совершенно из разных углов он пришел.

СТАХОВСКИЙ: То есть не только ваш личный, но и какие-то материалы других людей, что-то историческое совершенно?

РЫБИНСКИЙ: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: И что там? Кладезь?

РЫБИНСКИЙ: Ну, например, у меня есть запись первых наших советских людей, которые записались на магнитофоны на берлинской радиостанции 7 мая, то есть в День радио, 1945 года.

СТАХОВСКИЙ: То есть на пленку, а не на пластинку?

РЫБИНСКИЙ: На пленку, да, не на какую-то там пластинку, которую потом через год можно только услышать. А здесь записались и послушали. Мне рассказал историю эту Тихон Николаевич Хренников, наш замечательный композитор. Он от Одера до Шпрее прошел с армией генерала Чуйкова в 45-м году. И с ним тоже был композитор Матвей Блантер и два поэта - Константин Симонов и Евгений Долматовский. Они уже были в Берлине 7-го, они 2 мая уже были в Берлине, и кто-то из политотдела армии Чуйкова, по-моему, фамилия его была… генерал Духанин, предложил: не хотели бы поехать на экскурсию на берлинскую радиостанцию? Им показалось это интересным. Приехали, там уже наши радиоинженеры, уже демонтировали магнитофоны, пульты, всё уже везли в Москву, но какие-то еще студии работали. А не хотели бы записаться?

СТАХОВСКИЙ: Симонов, Хренников, Долматовский и Блантер приехали в эту немецкую студию тогда для того, чтобы записаться на пленку. И?

РЫБИНСКИЙ: Нет, они приехали просто на экскурсию. А вот генерал Духанин говорит: «А не хотели бы записаться?» - «Как это записаться?» - «А вот магнитофоны...» И они сделали несколько записей. Симонов, естественно, и Долматовский читали стихи, а Блантер и Хренников под собственный аккомпанемент на фортепьяно спели свои песни. И эта пленка сохранилась. Причем она тоже, про нее все участники этого события забыли, забыли и всё. А генерал Духанин позвонил Блантеру и говорит: «А у меня эта пленка есть».

СТАХОВСКИЙ: Так она теперь у вас хранится, что ли?

РЫБИНСКИЙ: Ну, частично, да.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе! Как интересно.

РЫБИНСКИЙ: Ну, с воспоминаниями Хренникова об этом событии, и запись, документальная запись.

СТАХОВСКИЙ: А архивов «Маяка» много храните? А то, может, у вас что-нибудь есть, что мне надо, а я еще не в курсе...

РЫБИНСКИЙ: Храню, но я, конечно...

СТАХОВСКИЙ: Ну, свои программы, безусловно, какие-то, нет?

РЫБИНСКИЙ: Нет. Ну, кое-какие, да. И то они записаны уже в другом формате, они записаны были в «Дигитоне», их надо переводить. А сейчас техника настолько убегает, что не догонишь, ну и не найдешь этот «Дигитон». Есть архив, я сохранил архив, большой достаточно, который выручает.

СТАХОВСКИЙ: Это хорошо, ладно, я буду иметь в виду этот момент. И Мария тоже, мало ли что.

РЫБИНСКИЙ: Да, пожалуйста.

ГОЛУБКИНА: Я вообще задумалась. Вот мы касались других радиостанций, и вообще в целом как-то вдруг заговорили о радио. Я думаю, в Советском Союзе не было никакой конкуренции между радиостанциями, да? Либо она была?

РЫБИНСКИЙ: Так радиостанция-то одна была.

СТАХОВСКИЙ: Но это же было Всесоюзное радио.

ГОЛУБКИНА: Нет, они по-разному назывались.

РЫБИНСКИЙ: Они по-разному назывались, но конкуренции не было.

ГОЛУБКИНА: Ну, может, у вас внутренняя, как у ведущих, у дикторов?

РЫБИНСКИЙ: Это конечно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Вот! Об этом Маша и говорит.

РЫБИНСКИЙ: Я вам должен сказать, что я трижды номинировался, премия «Овация», это в области поп-музыки, и дважды на «Радиоманию». Но я ничего не получил.

СТАХОВСКИЙ: Так бывает.

РЫБИНСКИЙ: Да, бывает.

СТАХОВСКИЙ: Мартин Скорсезе тоже 50 лет ничего не получал.

РЫБИНСКИЙ: Но вы знаете, самое-то дорогое - это когда просто кто-нибудь подходит и говорит: «Старик, я тебя вчера слушал. Молодец, хорошо, здорово, интересно». Вот это, по-моему, самая большая награда.

СТАХОВСКИЙ: Это да, это безусловно. У меня, знаете, под занавес, если мне будет позволено...

ГОЛУБКИНА: Конечно.

СТАХОВСКИЙ: Под занавес нашей беседы есть к вам один неудобный вопрос.

РЫБИНСКИЙ: Пожалуйста.

СТАХОВСКИЙ: Вы же человек профессиональный, вы же выкрутитесь, если что, из любой ситуации, поэтому я позволю себе его задать.

РЫБИНСКИЙ: Заинтриговал...

СТАХОВСКИЙ: Да, тем более что он интересует и наших слушателей, которые и до сих пор, например, многие из них думают, что мы тут деньги, деньжищи лопатами загребаем. Как платили на «Маяке», например, в 90-е? Я не прошу назвать вас цифру какую-то...

РЫБИНСКИЙ: Могу и цифру назвать.

СТАХОВСКИЙ: Ну расскажите, интересно.

РЫБИНСКИЙ: У меня был оклад, по тем деньгам, 200 рублей.

СТАХОВСКИЙ: Теперь надо сообразить - в 90-е годы это много, мало...

РЫБИНСКИЙ: Но дело в том, что появилась уже реклама, и много было, что нам доставалось от рекламы.

СТАХОВСКИЙ: То есть такие бонусы, премии.

РЫБИНСКИЙ: Бонусы. Ну, например, можно было поехать в туристическую поездку. Я таким образом был в Париже в 94-м году.

СТАХОВСКИЙ: О как! То есть вы чувствовали, что вот у меня прекрасная работа, за которую еще и хорошо платят, и вообще жизнь удалась?

РЫБИНСКИЙ: Ну, как-то так... Я же не за тем пришел на радио, чтобы жизнь удалась...

ГОЛУБКИНА: Вот! Понимаешь?

СТАХОВСКИЙ: Ну да. Но тем не менее все равно приятно, когда, кроме морального удовлетворения и психологического, получаешь еще и некоторую материальную выгоду.

РЫБИНСКИЙ: Это всегда приятно, деньги еще никто не отменял.

СТАХОВСКИЙ: К сожалению или к счастью... не знаю.

ГОЛУБКИНА: Да нет, пусть будут...

СТАХОВСКИЙ: Пусть будут, красивые...

РЫБИНСКИЙ: Коллеги, я, находясь здесь, в студии «Маяка», должен обязательно сказать, что я еще благодарен «Маяку» за то, что именно «Маяк» меня выдвинул на почетное звание, и я его получил.

СТАХОВСКИЙ: О, это прекрасно, да.

РЫБИНСКИЙ: Да. Поэтому я всегда об этом помню.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо вам большое.

ГОЛУБКИНА: Спасибо большое.

СТАХОВСКИЙ: Николай Георгиевич Рыбинский, в прошлом ведущий радиостанции «Маяк», а сегодня радиостанции «Орфей». Мы продолжаем вспоминать историю «Маяка». Вам спасибо большое, и приходите к нам еще обязательно.

РЫБИНСКИЙ: И вам спасибо, мне было очень приятно.

СТАХОВСКИЙ: И нам тоже.