Любовь и голуби Совместный эфир с ведущими "Маяка": Владимир Безяев

МИТРОФАНОВА: Маргарита Михайловна Митрофанова в студии. И я приветствую нашего гостя - легендарного ведущего "Маяка" Владимира Безяева. Владимир Игоревич, приветствую вас. Здравствуйте.

БЕЗЯЕВ: Добрый день, дорогие радиослушатели. Добрый день, уважаемая ведущая. Вот я смотрю на часы... Меня попросили что-нибудь вспомнить эдакое из истории "Маяка". Вы знаете, ученые пытаются решать проблемы, как соединить пространство, время. Ну, в армии-то просто - от забора до обеда копать, да

МИТРОФАНОВА: Да-да-да.

БЕЗЯЕВ: А у нас одна дама в свое время сказала так: "Московское время 17 часов 30 копеек". Что она об этом думала, это, конечно... но это вошло в историю.

МИТРОФАНОВА: Конечно.

БЕЗЯЕВ: Вообще-то оговорки, в свое время нас за это, особенно когда был Сергей Георгиевич, били и очень сильно наказывали.

МИТРОФАНОВА: Да вы что?

БЕЗЯЕВ: Да.

МИТРОФАНОВА: А почему?

БЕЗЯЕВ: А потому, что вы не знаете, что такое Лапин Сергей Георгиевич.

МИТРОФАНОВА: Боже, я так к нему плохо отношусь...

БЕЗЯЕВ: Да не надо, при всем при том...

МИТРОФАНОВА: А потому что он, я читала недавно, готовясь к 50-летию "Маяка", я читала о Майе Кристалинской, что он просто запретил чуть ли не почти всем еврейского происхождения артистам выходить в эфир. Это правда, или вы защитите своего босса?

БЕЗЯЕВ: Я могу сказать, что не всем. Хотя даже Левитану было в определенный период времени трудновато, и он бегал за мной, я тогда еще делал цикл военных передач, и он: "Слушай, Вовочка, пойдем перепишемся в 18-ю студию..." (Это мы уже в Останкино были.) Он звучал в заставке там к какому-то юбилею великой Победы... Ну, проблемы были, но всё это временно.

МИТРОФАНОВА: Я не могу так сказать, я не знала этого человека, но я лично читала источники.

БЕЗЯЕВ: Я скажу, что это до Лапина было. Был такой диктор, Шляпентох его была фамилия, и уж не знаю, по пятой графе анкеты его сослали или за другие грехи, короче, его сослали в Сыктывкар.

МИТРОФАНОВА: Не в тюрьму, а просто на радио.

БЕЗЯЕВ: В Сыктывкар, да. И вот он первый день на новом месте, и он должен объявить также время и сказать: "Говорит Сыктывкар". А он вдруг забыл, в какой город-то он попал. И он спокойно объявил: "Говорит Шляпентох". Ну, манера тогда вот такая была дикторская. Что вы, можно наковырять даже в погоде, причем то, что теперь называют ненормативной лексикой. Я, правда, начну...

МИТРОФАНОВА: С нормативной.

БЕЗЯЕВ: Андрюша Хлебников, утренний прайм-тайм, все время меняется погода, давление, влажность. Поэтому делалась болванка: впереди прогноз на день, а внизу оставлялись просветы, чтобы вставлять текущие данные, которые менялись.

МИТРОФАНОВА: По городам или по Москве?

БЕЗЯЕВ: Ну это по Москве. И Андрюша Хлебников не посмотрел, а ему сдали пустую болванку, без этих данных. И он прочитал прогноз и понял, что все равно надо говорить, что сейчас в Москве...

МИТРОФАНОВА: Текущая погода.

БЕЗЯЕВ: И он: "Сейчас в Москве… эм-м-м... градусов, атмосферное давление... кхм… миллиметров ртутного столба". Тут же радиослушатели разгневанные: "У вас дикторы что, пьяные?" А у нас был такой редактор Илья Вячеславович Петров - вот по поводу Лапина, - и он говорит: "Меня Лапин посадит не на кол, а на ртутный столб..." Но самое главное, как ненормативная лексика проникала даже в погоду. Если бы я сам не был этому свидетель... Когда начали строить БАМ, мы, комсомольцы "Маяка", сделали часовой выпуск, у нас был и на "Маяке", и часовые "Последние известия" на Всесоюзном радио, на первой программе, всё было посвящено БАМу. И в конце была погода. Вот что можно наковырять в погоде? А я в этот момент как раз влетал на выпуск, и вдруг вижу, дверь студии открывается, и на карачках в конвульсиях, такая была диктор Софья Токарская, очень красивая женщина, она и радио, и телевизионный диктор была. Я к ней подлезаю, начинаю ее поднимать и говорю: "Софушка, в чем дело?" Она: "Он, он... Витя..." Речь шла о Викторе Хворостенко. Короче, в погоде была такая фраза: "На участке от Муи до Хани температура столько-то градусов..."

МИТРОФАНОВА: Ну, всё понятно.

БЕЗЯЕВ: Что делает Витя? Он в первом географическом названии первую букву взял из второго географического названия.

МИТРОФАНОВА: А он специально?

БЕЗЯЕВ: Нет. А во втором географическом названии первую букву взял из первого.

МИТРОФАНОВА: Так.

БЕЗЯЕВ: Говорят, в этот день на БАМе производительность труда поднялась на 30 процентов.

МИТРОФАНОВА: Это было большим хитом. А уволили парня или простили?

БЕЗЯЕВ: Да нет, простили. У нас дикторов в качестве поощрения посылали, тогда еще группа войск в Германии была, на радиостанцию "Волга". Ну там ребята получали марки, по тем временам жили богато, немножечко от такого эфира как бы отдыхали. И поэтому в час ночи, поймите, да после этой "Волги" ляпнуть вот эту фразу...

МИТРОФАНОВА: Ну да, пошутил.

БЕЗЯЕВ: Всё это было. Но в принципе, при всем при том, Лапину мне приходилось звонить ночью. Можно было сдвинуть эфиры телевизионные, как это делали там большие спортивные комментаторы, вот, при всем при том.

МИТРОФАНОВА: А он заведовал всем этим хозяйством?

БЕЗЯЕВ: Лапин... До сих пор вот то, что сейчас ВГТРК, это до сих пор остаток Гостелерадио. Хотите вы или не хотите, Лапин создал такой механизм, который развалить до конца нельзя.

МИТРОФАНОВА: Ну, я критиковала конкретные эпизоды.

БЕЗЯЕВ: Ну а конкретные... Вот я помню, наши главные передачи были, что телевизионные, что радио, это Красная площадь, парады и всё. И вот мы всё это возили товарищу Лапину, я сам иногда забирал, и даже красным карандашом он там запятую поставит...

МИТРОФАНОВА: То есть очень внимательным был человеком.

БЕЗЯЕВ: Хотя мы шли в прямом эфире. Так что Сергей Георгиевич был своеобразный человек. Лифт на Пятницкой, где сидел Лапин, левый лифт, останавливался на первом, четвертом и девятом. Четвертый - это кабинет Лапина, 9-й - это конференц-зал. И как-то один из наших мэтров... а Лапин очень не любил еще тех, кто поддает. И вот один из наших мэтров с ним сел в этот лифт, Лапин начал принюхиваться, а мэтр говорит: "Что вы меня нюхаете, я вам что, роза, Сергей Георгиевич?" Всё было, всё было в нашей студии.

МИТРОФАНОВА: Легендарный ведущий "Маяка" Владимир Безяев у нас в гостях. Мне так с вами повезло! У меня сел голос от какого-то вируса детского…

БЕЗЯЕВ: Повальное увлечение гриппом не проходит даже в жару. Вот я, когда ехал сюда, в машине кондиционера не было, я даже вспоминал рецепты некоторых африканских и полинезийских племен, у которых своеобразная диета: мозги вареные, гузка ведущего в собственном соку... Вот. Поэтому в такую жару как раз кондиционер - это враг. И вот наш опыт, где очень много приходилось работать в жарких регионах, в частности на Байконуре, наш закон: никогда не жить в номерах с кондиционером, а привыкать, акклиматизироваться. Хотя, что значит акклиматизироваться? Я помню, вот мы обворачивались мокрой простыней, через пять минут она уже...

МИТРОФАНОВА: А там какая температура вне работы сопла?

БЕЗЯЕВ: Там частенько 45 градусов.

МИТРОФАНОВА: Вообще такой климат?

БЕЗЯЕВ: Да, да. И зимой 45, вот я попал.

МИТРОФАНОВА: Минус?

БЕЗЯЕВ: Да. И один раз там около 60 градусов в тени было, я попал на Байконуре. Так что всё это весьма и весьма. Ну, космос - это, кстати, отдельная тема.

МИТРОФАНОВА: Да, вот про вас легенды ходят. Мне понравилось, мне моя редактор говорит: был в космосе в горячих точках. Я поняла сразу: это Марс или Солнце...

БЕЗЯЕВ: Нет. Был Лёня Лазаревич, и еще по горячим точкам Гена Коленов, он сейчас в Праге. Лёню Лазаревича под Шушой убили, это мой напарник по космическим делам. У нас очень сильно освещалась космонавтика...

МИТРОФАНОВА: А до какого года она так сильно освещалась?

БЕЗЯЕВ: Ну вот я ушел не так давно, до этого мы всё очень мощно это вели. Начиналось всё это вообще на Всесоюзном радио с Юрия Фокина, потом Владимир Панарин, меня привел Петр Пелехов, он был замечательный, человек-энциклопедия, вот.

МИТРОФАНОВА: А насколько космонавты шли на контакт?

БЕЗЯЕВ: Как вам объяснить? Вот до последнего времени, пока я работал, у меня каждый четверг был сеанс связи с орбитальным комплексом, каждый четверг. До этого во время их подготовки нам разрешали, вот я там и сутки мог провести, и, короче, взлетающий экипаж привыкал к тебе, как к табуретке. А во время этого сеанса связи надо успеть им рассказать в сжатом виде, как только умеют на "Маяке", что происходит. Они же там летают в своей консервной банке, вы поймите. Надо успеть их развеселить, если группа психподдержки говорит: слушай, у них там конфликт назревает... Или вот у меня был сеанс связи, Лена Кондакова летала, Валерий Поляков. Кстати, этот человек уже долетел до Марса, его рекорд никто не побил: 428 суток непрерывного полета, он сменил три экипажа, три позывных и сам спустился по трапу самолета. Вот он на себе отработал, что человек должен долететь до Марса, там отработать и вернуться, это Валерий Поляков - космический врач. Его в отряде называли "мудрейший из мудрейших", вот это умница.

МИТРОФАНОВА: Магистр Йода.

БЕЗЯЕВ: Да. И вот сеанс связи с ними. А там потеряли они ориентацию, солнечные батареи не смотрят на солнышко, нет питания. Углекислота, вентиляторы не работают, одна лампочка всего, и вот они со мной говорят. Причем мы-то не чувствовали, мне это потом сказали, что у них нештатная ситуация, и обмахивались бортжурналом от углекислоты, понимаете, чтобы разгонять... И со мной беседовала Леночка Кондакова, была замечательная. Так вот, я говорю, отношение к "Маяку".

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: Вот, например, возьму я французскую космонавтку Клоди Андре-Деэ. В Звездном городке ее просто называли Клавдией…

МИТРОФАНОВА: А это какой год, вы вспомните?

БЕЗЯЕВ: Это неважно. Клавдия Андреевна ее звали. Меня она называла "мистер "Маяк", вот так вот. Это если французские дамы вас называют "мистер "Маяк", значит, мы что-то делали на "Маяке". Но самое приятное было, я не помню, кто тогда взлетал, но помню то, что это сказал Саша Викторенко. Обычно, когда старт, вот мы ведем всё, и дальше мы делаем паузу, и диктор-информатор: 20 секунд - полет нормальный, 40 секунд - полет нормальный... И вдруг Саша Викторенко: "Я передаю привет всем радиослушателям "Маяка", особенно Владимиру Безяеву, ведущему". Вот это было... не любимому генералу, вот. Я помню, как ребята, наши же друзья-коллеги, Серега Слипченко, Петя Орлов, который бывший маячник в том числе, как они обижались: почему-то "Маяку", а не им, Первому каналу телевидения и не любимым генералам. Вот это признание. Я очень хорошо знаю японскую космонавтку Рёко Кикути. Она вообще-то должна была лететь, но руководство TBS... В судьбе Рёко Кикути я свою роль какую-то сыграл, могу рассказать, это тоже история. Ну, короче, ей сделали операцию аппендицита...

МИТРОФАНОВА: Это уже после...

БЕЗЯЕВ: Нет, перед полетом, перед полетом.

МИТРОФАНОВА: А, перед... Ух!

БЕЗЯЕВ: И полетел все-таки мужик Тойохиро Акияма. Он, кстати, мой очень хороший знакомый. Он дошел до должности заместителя директора TBS, крупнейшей телевизионной компании. А потом взял, плюнул и ушел в фермеры. И вот почему я до сих пор вспоминаю об этом японском полете, там было много таких нестандартных ситуаций. Во-первых, они начали репетицию репортажей за год. И я впервые увидел на Байконуре двух Йок, вот в эту жару 45-градусную, - Йоко Оно и Йоко Леннон, они шли в черных платьях, за ними ассистентки с зонтиками.

МИТРОФАНОВА: Подождите, а Йоко Оно - это та самая...

БЕЗЯЕВ: Та самая, Йоко Оно и Йоко Леннон, жена Леннона. Да, вот они были на старте, они на этом ехали тепловозе, когда вывозили ракету, клали по нашей традиции монетки на рельсы, это обязательно перед...

МИТРОФАНОВА: А для чего это?

БЕЗЯЕВ: А вот хорошая традиция, все журналисты должны иметь монетку расплющенную...

МИТРОФАНОВА: Нет, это понятно. А для чего Йоко Оно-то нужна была?

БЕЗЯЕВ: А это было шоу, они должны были отработать свои 40 миллионов долларов, которые заплатили за полет. Так вот Рёко Кикути. Сережа Крикалев, космонавт, который первый летал на этой МКС, который там встретил третье тысячелетие…

МИТРОФАНОВА: Да-да-да, конечно, Сережу помню.

БЕЗЯЕВ: …Сережа ее на руках ко мне принес к старту, где мы стояли, чтобы вести этот репортаж, и она мне помогала вести. Сережа Крикалев и Рёко Кикути. И вот Рёко тогда проговорилась мне, что она очень хочет, она вообще-то изучала китайский язык, но ей так понравилось в России, она говорит, что я очень хочу работать в России.

МИТРОФАНОВА: А она ни в кого не влюбилась случайно?

БЕЗЯЕВ: Потом, может быть, и влюбилась. Но факт тот, что там, когда была посадка, был дикий морозище, была авария на ТЭЦ на Байконуре, а садились они в Аркалыке, там тоже мороз...

МИТРОФАНОВА: "Садились" - это мягко сказано, вот эта капсула...

БЕЗЯЕВ: Нет, они нормально сели, они сели нормально. Другое дело, мы пока шли буквально метров 70 от автобуса к вертолету, чтобы вести уже репортаж о посадке, мы садимся в вертолет, а у нас морды все белые. И был такой у нас Петя Норовлев, техник, звукооператор, у которого всегда с собой крем, намазались. И вот на высоте 3 тысячи метров с открытым люком... И потом, когда они сели, мне повезло, я первый прорвался к спускаемому аппарату, встал на колени, мне на шею сел Валера Панкратов, телеоператор, и я держу микрофоны и Первого канала телевизионного, и свой... ну опять же Петя Орлов там и Серега Слипченко. И вот сидят участники этого полета, Тойохиро Акияма... кстати, выручили, тогда были проблемы с прямой связью, и японцы дали, через спутниковую связь я отработал весь этот репортаж, и Тойохиро всё мне сказал. Потом у него глазки захлопнулись, после невесомости вот эта земная тяжесть... А я потом не мог встать...

МИТРОФАНОВА: Ой, у меня аж мурашки по коже...

БЕЗЯЕВ: 45 градусов, ноги не размыкаются. Вернулись на Байконур, мороз, два блока на ТЭЦ полетели, в номер войдешь, а у тебя подушка в инее, хорошо, у нас тонваген там был с печкой, мы по очереди спали... И вот я руководство TBSвзял и попросил за Рёко, а они уж меня знают, я с ними все время там воевал, с этой TBS, и, тьфу-тьфу-тьфу, выиграл. Да, говорят, мы рассмотрим. И Рёко осталась работать в России после моих просьб, я говорю: вот радиослушатели "Маяка", нравится им она. А она действительно у меня несколько раз выступала, были письма.

И вот представьте себе ситуацию. Экипаж отправляется на орбиту, японцы всё купили, даже выход с пульта - работать журналистам. Но они забыли о том, что этот аквариум, где космонавты перед полетом дают пресс-конференцию...

МИТРОФАНОВА: Где они смотрят "Белое солнце пустыни".

БЕЗЯЕВ: "Белое солнце" они уже в своей гостинице "Космонавт" или на 17-й площадке. Там город - 10-я, старт - единичка, гостиница - двойка, вот рядом с Гагаринским стартом, там всё площадки.

МИТРОФАНОВА: Так.

БЕЗЯЕВ: Ну и вот, они хотели, чтобы у них не было конкурентов. Но они забыли про лючок. Я-то знал, поскольку это еще с проекта "Союз"-"Аполлон" был этот лючок. Я к медикам, они мой микрофончик спиртиком протерли, в этот лючок просунули…

МИТРОФАНОВА: В общем, вы всех обманули.

БЕЗЯЕВ: Так не только. Когда была посадка, они по контракту должны были первыми сесть, их вертолет. Но я знал начальника поисковой спасательной службы - чей вертолет сел первый?! В тот день это была фантастика. Вот представьте себе, небо как будто ножом разрезано, слева солнце и всё прочее, справа чернь, бураны и всё прочее. Я говорю: аварийная посадка... И после этого они меня так зауважали. Их 11 комментаторов, и у каждого свой звукооператор, сценарист, режиссер, а я один.

МИТРОФАНОВА: Так легче, может...

БЕЗЯЕВ: А вот и легче. И поэтому они зауважали, вот Рёко оставили.

МИТРОФАНОВА: А скажите, пожалуйста, вы сами себе в то время удивлялись?

БЕЗЯЕВ: Я не могу удивляться...

МИТРОФАНОВА: Бывает, человек сам о себе думает: я все делаю правильно и еще другим...

БЕЗЯЕВ: Вот об этом никогда не думаешь... ты должен думать о цели.

МИТРОФАНОВА: Какой я крутой?..

БЕЗЯЕВ: Ни в коем случае! Ты должен думать, о чем ты говоришь, при этом помня первую заповедь, которую нам оставил Вольтер: "Все жанры хороши, кроме скучного". Второе. На радио главное звук и образ, ты должен придумать образ, чтобы человек представлял, о чем ты говоришь, а не просто " там стоит железяка..."

МИТРОФАНОВА: Но были же и штампы журналистские: "В Париже сейчас весна, но она не радует парижан..."

БЕЗЯЕВ: Стоп, стоп. Это я, кстати, был в такую весну, и замерзали мы там. Понимаете, 10 штампов - это штамп, 50 штампов - это штамп, а 200 штампов - это уже творчество. И такой простой пример. Вот есть магическое число "семь" - семь нот, семь красок...

МИТРОФАНОВА: Семь богатырей...

БЕЗЯЕВ: Даже семь дней недели...

МИТРОФАНОВА: Семь козлят...

БЕЗЯЕВ: Нет, подождите, даже вот, я говорю, семь запахов, один из которых гнилостный, и семь нот, семь красок... Но один берет эти краски - он Айвазовский, другой берет эти семь нот - это Чайковский. Кто-то берет вот эти запахи, среди которых гнилостный, но получается вдруг "Шанель № 5". Понимаете, это всё зависит от того, кто этим занимается. Но он не думает, какой он крутой, он создает тот продукт, который он обязан создать, к которому он стремится, он готов, в конце концов, это самое главное. Человек должен быть готов к тому, что он делает.

МИТРОФАНОВА: Да, но он же результат своего труда тоже может сам проанализировать и понять: я настоящий профессионал.

БЕЗЯЕВ: Сударыни, здесь очень сложно, поскольку до сих пор, к счастью, и в космонавтике, и в авиации есть такое понятие "разбор полетов". По-настоящему тебя может оценить только профессионал, который скажет: вот тут ты сделал бяку, вот тут ты сделал не то...

МИТРОФАНОВА: Я понимаю. Все, кто смотрели футбол в Бразилии, разбор полетов делали такой... но только профессионал может правильно поставить оценку.

БЕЗЯЕВ: Вот, вот. Поэтому я старался в свое время не ходить на летучки. Один раз меня начали пилить, и я сказал: "Вы что-нибудь запомнили, кроме того, что я сказал?" Они говорят: "Нет". - "Ну, значит, я всё правильно сделал, раз это запомнили даже вы". И больше на летучки не ходил.

МИТРОФАНОВА: Друзья, у нас в гостях… даже не в гостях, у себя дома, наверное, легендарный ведущий Безяев Владимир Игоревич.

ТРУСЕНКОВА (звукорежиссер): Можно встряну? Пришло сообщение: "Оставляем Владимира на "Маяке", обещайте любые деньги, отобьете. Заслушаешься!"

МИТРОФАНОВА: Да. Туши свет! Космонавтику надо возвращать в эфиры.

БЕЗЯЕВ: Дело, наверно, не в космонавтике, но надо помнить, что "опять скрипит потертое седло, и ветер холодит былые раны..." Вот именно. Я вспоминаю, что один из самых любопытных для меня был японский полет. Вы представьте, 45 градусов, на Байконуре два агрегата ТЭЦ не работают, холодрыга, и мало того, для них, для япошек, заказали интуристовский борт, а он не прилетел. И вот восемь часов на этом морозе, а у нас-то хоть тонваген с печкой был, вот. И их держали на полосе и ждали резервный борт. А я скажу по секрету, мне там ребята из-за мороза подарили такую флягу, она даже немножечко вогнутая...

МИТРОФАНОВА: Вокруг пояса?

БЕЗЯЕВ: Да, литра на два спирта.

МИТРОФАНОВА: Фляга? Железная фляга или как грелка?

БЕЗЯЕВ: Железная, железная фляга, но ее можно, я даже не знаю, бронежилет она напоминала. Это в авиации и в космонавтике называется "шило". Почему шило? Потому что они друг другу говорят: пойдем уколемся. А откуда этот спирт? Вот ракета, там окислитель кислород, не дай бог, если будет хоть капелька масла. Поэтому эту ракету промывают чистейшим спиртом. Но если на цистерне капелька масла, разве это нашего человека остановит? Короче, у меня вот эта штука - шило, литра два с половиной или три, я уже сейчас не помню.

МИТРОФАНОВА: Полная спирта.

БЕЗЯЕВ: Да. И наконец-таки пришел борт, эти все бедные японцы заморожены. Мало того, накануне был банкет, а у них нет этого фермента, который расщепляет алкоголь.

МИТРОФАНОВА: Это у восточных народов, да.

БЕЗЯЕВ: И я помню, множество автобусов, и дай бог три-четыре человека из них выползало, а остальных грузили. А самое смешное, тогда еще советские времена, были перебои в Москве, и я своему кошаку вез минтай, и они с подозрением смотрели, что у меня из сумки, где провода были, хвосты рыбьи торчали.

Ну, короче, садимся в этот 154-й, который больше напоминал летающий госпиталь, бедные япошки. Я иду к экипажу, нашел хоть немножко стаканчиков. Воды нет, но у них был зато холодный чай. Отобрал холодный чай, разбавил этот спиртик, потом у меня было немножко сальца, у кого-то был черный хлебушек, мы такие мини-бутербродики по сантиметру...

МИТРОФАНОВА: Канапе.

БЕЗЯЕВ: И я пошел по японцам. Они: "Володя-сан, плохо..." Я говорю: "Врача-похметолога пришла..." И отпоили их этим спиртом, они впервые узнали, что неправильное опохмеление приводит к запою.

МИТРОФАНОВА: Жуткое дело.

БЕЗЯЕВ: Но мы-то привычные... Вот такие были истории.

МИТРОФАНОВА: А какие-то остались связи дружеские? Вы общаетесь, или все-таки годы берут свое, каждый занят своим?

БЕЗЯЕВ: Нет, поймите, нет, дело не в годах. К сожалению, вот некоторые друзья, мои космонавты, они просто уходят из жизни.

МИТРОФАНОВА: Ну это да, да.

БЕЗЯЕВ: Там Саша Серебров, другие. И, конечно, я поддерживаю связи, и к Дню космонавтики все равно, я же действующий пока еще, к счастью, журналист, поэтому я их вытаскиваю по возможности. Но, честно говоря, то, что сейчас происходит в космосе, это скучно. У нас была более мощная космонавтика.

МИТРОФАНОВА: Вольтер вертится, да?

БЕЗЯЕВ: Да, "все жанры хороши, кроме скучного". А учитывая политику санкций... при всем при том, кроме нас, никто орбитальных станций строить не умеет. Поэтому на месте нашего руководства, хотя я не имею права советовать, я бы все-таки сделал свою станцию, пускай простенькую, в виде буквы "Т" - основной блок, два там модуля еще, этого бы хватило. И пускай товарищи, которые санкции вводят, обойдутся без нас. Нам надо сейчас проявить твердость и прекратить поставлять им РД-180, двигатели, без которых ни одна их "Дельта" не взлетит и их разведспутники не будут за нами следить. Так что, когда говорят о санкциях, надо думать, что они взаимообразны.

МИТРОФАНОВА: Это точно.

БЕЗЯЕВ: Но вот если говорить о космосе, есть там еще...

МИТРОФАНОВА: Говорите. Мы до этого сегодня говорили о школе, я помню точно, что меня в мою школу с помощью Виктора Горбатко устраивали, потому что мой папа в университете работал, как-то они дружили, общались, в общем, не знаю как, но я ему очень благодарна, ему и его семье, потому что меня записали в какую-то мегашколу.

БЕЗЯЕВ: Риточка, я слышал. И вы знаете, вот я немножко отвлекусь от объявленной темы космоса. Так получилось, что определенную часть своей жизни, а это, кстати, тоже связано с космосом, я посвятил цирку как драматург, и мне не стыдно сказать, что мои спектакли шли на главной арене страны, на Ленгорах по два года.

МИТРОФАНОВА: Цирк на Вернадского, да?

БЕЗЯЕВ: Да, да, по два года, даже у Запашных не было, а вот мой шел "Слово предоставляется..." Я как драматург, но тем не менее. Мне приходилось входить в клетку к тиграм, к львам, к медведям (это самые, кстати, опасные хищники). И даже к белым медведям, был такой номер Александра Денисенко, и вот на какой-то юбилей "Маяка" мы делали это представление, и космонавты приходили, и вот эти белые медведи, медведица Машка, которая допускала людей, и вот мы ее гладили. У меня даже где-то снимок есть. Так почему у меня, говорят, хобби - космос и цирк? Вот, Риточка, сейчас вы поймете. Когда вы сидите у микрофона, кто-нибудь за вас это сделает, если вы сидите? Нет, да? Когда человек идет по канату под куполом цирка, за него кто-нибудь идет или идет он сам?

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: И космонавт, когда он там, он один на один со всеми опасностями, вы понимаете? Вот поэтому мы относимся к категории людей, которые... мы должны это сделать сами: пройти по канату, говорить у микрофона. Это делаешь ты.

МИТРОФАНОВА: Но жизнь человека не зависит же от наших разговоров.

БЕЗЯЕВ: Так вот жизнь... Я входил в клетки к тиграм, но так получилось, что я входил и в школьные классы, пятые-седьмые, энное количество времени там преподавал. И я скажу, что страшнее было входить в класс, чем в клетки к этим тиграм.

МИТРОФАНОВА: Ну да.

БЕЗЯЕВ: Но вернемся. Почему я заговорил про японский полет? Они впервые показали некоторые традиции. Все знают про "Белое солнце пустыни".

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: А есть там еще один обычай - кое-что сделать на колеса автобуса и на колючую проволоку.

МИТРОФАНОВА: Это для мальчиков, видимо.

БЕЗЯЕВ: И для девочек. Японцы все делали, и дублирующие все экипажи. Вот. Конечно, там есть график предстартовой подготовки, видимо, там была такая графа "проверка шнуровки скафандра". Но это заложено, вот эта процедура, потому что там очень люди суеверные, очень суеверные.

МИТРОФАНОВА: Ну, естественно. Кстати, суеверия - понятно. А иконы они туда... как, знаете, в машинах люди сейчас иконостас прикрепляют?

БЕЗЯЕВ: Там своеобразные отношения с религией. Возьмем гибель Гагарина. Он вернулся за пропуском, хотя Гагарина на аэродром бы пустили, а он вернулся - и не вернулся из полета. Вот что такое "возвращаться - дурная примета". И по поводу церкви. Этот самолет упал, это деревня Веселовка, по-моему, где упал самолет, и буквально в сотне метров от храма. Это мне Александра Пахмутова рассказывала про этот храм, я-то про него и не знал, знал, что он в деревне Веселовка упал. Ну, видимо, это суеверие.

И вот я помню смешные вещи... Ракета стоит на старте, мы, журналисты, я называл уже Валеру Панкратова, он где-то на 144 метра, мы чуть подальше, далеко, перед валом, где все гости.

МИТРОФАНОВА: Она уже так дымится, правильно?

БЕЗЯЕВ: Нет, дымится... О, кстати, с этим связано! У одного конструктора старт. Вдруг пошел окислитель, кислород, вот он парит. Надо либо стартовать, либо что-то делать: пошла утечка. Так вот, извините, он достал платок, сделал на него то самое, что при "проверке шнуровки скафандра", заткнул эту дыру, которая тут же замерзла, и вот с этим платочком ракета ушла в космос.

МИТРОФАНОВА: Долетела?

БЕЗЯЕВ: Долетела, долетела.

МИТРОФАНОВА: Ой, у меня аж дух захватило.

БЕЗЯЕВ: Да. И вот в связи с этим. Представьте, огромное табло в Центре управления полетом, которое превращается...

МИТРОФАНОВА: Это в Звездном?

БЕЗЯЕВ: Нет, Центр управления - это Королев. Огромный экран, и вот одна камера работает в автоматическом режиме, и все видят эту ракету, она как бы издали парит. И вдруг в кадре появляются два солдатика с лопатой и с ведрами, они эту камеру даже не восприняли и свое дело прямо перед камерой... Генералы там в ЦУПе!.. Ты с ними свяжись - надо еще по степи добежать до них... Но самое смешное было - это был французский полет.

МИТРОФАНОВА: Так.

БЕЗЯЕВ: И был президент Франции, не помню кто, Миттеран, по-моему, тогда был. Но евойной жене кое-чего захотелось. А с этим делом на космодроме... ну зачем, степь кругом.

МИТРОФАНОВА: Вот именно, биотуалет сплошной.

БЕЗЯЕВ: Да, зачем всё это делать? Вот. А рядом с Гагаринским стартом был туалет типа сортир, солдатский. И ясно, что президент...

МИТРОФАНОВА: Это деревянные такие?

БЕЗЯЕВ: Нет, не деревянный, он был каменный, но туда дама бы приличная не зашла. Ну, короче, что делать? Что делать, даме приспичило, жене президента. И ее на этих ЗИЛах погнали... вот есть монтажно-испытательный корпус, где одевают перед полетом космонавтов, после чего они там во дворе этого корпуса выходят: "Товарищ председатель государственной комиссии..."

МИТРОФАНОВА: Да-да-да.

БЕЗЯЕВ: Вот, ее повезли туда в туалет.

МИТРОФАНОВА: Так. На ЗИЛе, пыля.

БЕЗЯЕВ: А что, это жизнь. Но что потрясающее в жизни Байконура, это тюльпаны. Мне повезло, вот бывает такое чудо, что я попал туда, именно улетал 12 апреля. И эти тюльпаны повсюду, они напоминают огромные колокольчики, либо желтые с черным, а вот редкие, красные с черным, они уже дальше, там, где "Энергия" стартовала, это где-то уже километров за 70 от Ленинска, от самого города. И что интересно, они над землей, вот эти огромные колокольчики, буквально сантиметров на 10-12.

МИТРОФАНОВА: Ага, такие на палочках.

БЕЗЯЕВ: А сам корень уходит на несколько метров вглубь через эти солончаки.

МИТРОФАНОВА: Ого!

БЕЗЯЕВ: Люди пытались вывезти их, разводить в других местах. Нет!

МИТРОФАНОВА: А, до корня не докопаешься.

БЕЗЯЕВ: Вот только там эти байконурские... И мне удалось нарезать красных тюльпанов, и я их завернул, была у меня, к счастью, туалетная бумага и вода, и буквально через несколько часов самолет, и я довез их до Москвы. И моя жена и дочка тогда увидели. В такую плошку плоскую хрустальную для салата я их воткнул, водой, и вот у меня дочка увидела тюльпаны Байконура, эту легенду. Хоть один раз увидишь, тогда вы поймете...

МИТРОФАНОВА: Так и вы легенда. А дочка пошла по вашим журналистским стопам?

БЕЗЯЕВ: Вообще-то она здесь, в ВГТРК работает.

МИТРОФАНОВА: Ух, слава богу.

БЕЗЯЕВ: Да. Не совсем журналистка, но неважно.

МИТРОФАНОВА: Ну, мы с вами не ссоримся, если в бухгалтерии...

БЕЗЯЕВ: Но в клетки с тиграми она со мной входила, сама напросилась. Перепугалась, а я еще попросил Володю Шевченко (сейчас он директор украинского цирка, но тогда был советский цирк), мне надо было, чтобы они порычали: я уж если повел дочку в клетку, заодно и репортаж о цирке надо сделать.

МИТРОФАНОВА: Такой к вам вопрос у меня назревает...

БЕЗЯЕВ: Ну?

МИТРОФАНОВА: Как все-таки вы восприняли лично для себя, что Советский Союз в один день закончился?

БЕЗЯЕВ: Воспринял я это очень плохо. И вы видите, что последствия... те, кто нас разваливал, но в том числе и мы сами, дураки, разваливали... И только сейчас понимаешь, что такое социальная защита, что тебя никто не выкинет из квартиры, какой-нибудь собственник, никто у тебя там метр не отхапает.

МИТРОФАНОВА: Ну да, да.

БЕЗЯЕВ: Вот, к сожалению, мы все время "или - или". А хитрый Дэн Сяопин, который сказал: "Какая разница, какого цвета кошка? Лишь бы она ловила мышей"; хитрые китайцы говорят - "и - и". Можно прекрасно было совмещать, как это делалось в ГДР, и социализм, и ту же кооперацию, на мелком уровне решать бытовые вещи.

МИТРОФАНОВА: Да, и в Венгрии было так.

БЕЗЯЕВ: Да. И сейчас я боюсь, что нам придется вот этот путь... то, что мы говорим "импортозамещение", особенно в промышленности, в свое время это было четкое слово - индустриализация.

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: И когда правительство требует четкий план, что надо делать, а они не могут сказать, это не есть хорошо. Потому что как бы ни ругали Ленина, но ленинский план ГОЭРЛО - это не совсем ленинский, это еще со Столыпина разрабатывали план размещения производительных сил России.

МИТРОФАНОВА: Эх, мы копнули такой исторический пласт...

БЕЗЯЕВ: А то, что сейчас происходит в мире и на Украине, это последствия той самой Первой мировой, которая началась 100 лет назад. Всё это описывалось и Булгаковым, вы почитайте, всё это было 100 лет назад, вот это был один из печальных уроков. И наш президент об этом все время говорит, что история учит. Но Ключевский, по-моему, сказал, что не любят у нас слушать историю, она очень злая тетка, она не учит.

МИТРОФАНОВА: Скажите, пожалуйста, а вы к нам еще придете?

БЕЗЯЕВ: Ну, "он постарается", конечно... Но не все же от меня зависит.

МИТРОФАНОВА: А скажите тем, кто другого поколения, кто нас слышит и знает, кого ваша история заинтересовала, вы же работаете на радио еще?

БЕЗЯЕВ: Я работаю на "Радио России" и занимаюсь достаточно непростыми темами, как раз вот экономикой, политикой. И вижу на примере Белоруссии, что вот там умно поступили, что ничего не разваливали. И как бы там некоторые ни ругали Александра Григорьевича, но ты едешь, там каждый клочок земли распахан, там предприятия работают. И, кстати, часть вот этого импортозамещения будет на белорусских предприятиях.

МИТРОФАНОВА: Да, но я боюсь, что и в политике, и в таких уже глобальных экономических историях журналист, наверное, вряд ли все-таки может... Мы можем только частное свое мнение высказывать и пожелание.

БЕЗЯЕВ: Стоп, стоп, стоп. Вот при всем при том мне достаточно часто приходилось и, надеюсь, еще придется говорить с Александром Григорьевичем, и на мои вопросы он отвечал, и не пять минут, и не десять, побольше, и всегда я получал искренний ответ на самый сложный вопрос.

МИТРОФАНОВА: Ну, вы все примерно одного возраста. Но я лично и наше молодое поколение, нам очень сложно понять психологически такой именно разлом, когда было сначала так, а потом так. И на своем уровне я как человек, который стремился к чертовой западной музыке и к каким-то джинсам, у меня все-таки в тот момент была большая радость. А сейчас переоценка ценностей, это всё очень психологически тяжело, мне кажется.

БЕЗЯЕВ: Тяжело, тяжело. Но я закончу, вот на чем мы прервались, что история - злая тетка, она не учит, она очень больно наказывает тех, кто ее не знает. Вот я почему начал говорить об Александре Григорьевиче? Я не говорю, что очень там хорошо, но там социальная обеспеченность. Вот один маленький штрих. Сколько у нас одиноких стариков, черные риелторы чего с ними только не вытворяют. А у него есть сестринские больницы. Одинокие старики на селе на зиму переселяются в больницу, где, допустим, один врач, но много сестер, вы понимаете, а по весне их обратно в свой огородик, к своей бульбе. Но это уже, что старики там не носят воду, не колют дрова, они обеспечены, накормлены, в тепле и под медицинским контролем. Кто нашим чиновникам... Как-то Александр Лукашенко тот же сказал: "Я своих чиновников периодически перетрахываю..." В смысле – перемещаю. А у нас край непуганых начальников. Ну не всё же должен президент-то за них делать-то!

МИТРОФАНОВА: Ну да, я согласна.

БЕЗЯЕВ: Хотя Петр Первый приказал бы кнутами выпороть некоторых упырей. Вот порой едешь где-нибудь в Тверской, в Ярославской области, там запущенные поля страшно, больно смотреть. А приезжаешь в Белгородскую область - такие же поля, как в Белоруссии, всё нормально.

МИТРОФАНОВА: А от кого это зависит? От людей, которые...

БЕЗЯЕВ: От людей и от хозяина этой территории, от губернатора. Вы понимаете? Так что я вот езжу и вижу, что там, что здесь. И прекрасно можно страну и накормить, и напоить, только... у нас же сколько, 40 миллионов гектаров пустует! Эксперты говорят: мы можем прокормить полтора миллиарда людей, полтора миллиарда! А нас сколько, 140 миллионов? Ну, с Союзным государством и учитывая, если будет союз с Казахстаном, где-то будет 170. Итак, мы на 17 процентах территории, мировой территории планеты, а составляем всего лишь два процента ее населения, а прокормить можем полтора миллиарда. И вот теперь ответ на главный вопрос, что делать. Первая сейчас очередь - где что брать. Надо поднимать сельское хозяйство. Кстати, Третьяковская галерея на какие деньги построена?

МИТРОФАНОВА: Меценатов.

БЕЗЯЕВ: Меценатов. Кого, Третьяковых?

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: А чем они занимались, откуда они деньги эти брали, не знаете? Это костромской лён, наши платья, который бактерицидный, который вот в эту жару бы нормально... Видите!

МИТРОФАНОВА: Но его гладить плохо.

БЕЗЯЕВ: Дело не в том, сейчас всё можно, уже если добавлять коноплю, что тоже можно, хотя конопля вроде бы... но можно.

МИТРОФАНОВА: Ну да.

БЕЗЯЕВ: Но самая-то хитрость в том, что этот север России кормил не только... мы же были первыми в 1913 году, первые в мире по поставкам зерна. И на это зерно уже строились рельсы...

МИТРОФАНОВА: Я думаю, до конца этого года мы будем общаться на тему Первой мировой войны.

БЕЗЯЕВ: Вот наконец-таки! Вот, может быть...

МИТРОФАНОВА: И уроки истории, наверное, как-то примем к сведению в очередной раз.

БЕЗЯЕВ: Вот, кстати, на истфаке я видел этот новый труд, потрясающий, он, конечно, огромный, наконец-таки вышел труд "Первая мировая война", написанный человеческим языком. Правда, огромный, но там всёесть, всёесть.

МИТРОФАНОВА: Это недавно было?

БЕЗЯЕВ: Да совсем, еще только вот я первый экземпляр, который пробный, видел. Был у декана исторического факультета Сергея Павловича Карпова, он как раз гордился и показал.

МИТРОФАНОВА: Да? Может, пригласим его по вашим связям?

БЕЗЯЕВ: Ну, я не знаю, конечно, можно было бы. Но мы с ним встречались именно в день начала Первой мировой войны, поэтому у нас актуальный разговор. Прошел потрясающий конкурс Союзного государства на лучший урок о Первой мировой. Единственное, что меня потрясло, что я, когда увидел такое количество красивых дам, я подумал: а чего это студенток-то нагнали, а где эти степенные учителя, как же?

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: А это все молодые.

МИТРОФАНОВА: Ну, насчет Первой мировой, конечно, мы несправедливо ее замалчивали, поскольку многие потом на стороне белых воевали.

БЕЗЯЕВ: Потому что некоторые товарищи называли ее империалистической, несправедливой и захватнической... А это ерунда, у нас победу украли.

МИТРОФАНОВА: Слава богу, мы вернули хотя бы эту память и знание об этом, не без вашего участия, кстати. Вам спасибо за это.

БЕЗЯЕВ: Ладно, перехвалите.

МИТРОФАНОВА: Нет.

БЕЗЯЕВ: "Он постарается", как говорится, помните?

МИТРОФАНОВА: Да.

БЕЗЯЕВ: Кстати, большой друг "Маяка" был Юрий Владимирович Никулин. И его сын Максим тоже на "Маяке" минимум десяток лет отработал. Но это тема для отдельного рассказа.

МИТРОФАНОВА: Да, мы вас приглашаем каждый день, хоть с утра до ночи.

БЕЗЯЕВ: Вот чем я закончу, вот ответ на ваш вопрос. Приехали мы к Булату Окуджаве, и он напомнил нам строки своей песни: "Наша судьба - то гульба, то пальба..." Вот, к сожалению, это судьба России. И такие мы есть, и дай бог, чтобы мы переделались.

МИТРОФАНОВА: Вот когда я вырасту, меня тоже пригласят на радиостанцию, и я тоже буду цитировать гостей своих и великих людей, и вас обязательно вспомню. Потому что все равно опыт каждого человека очень важен. Времена изменились, и подача изменилась, и слушатель изменился. Я думаю, что все равно всех ругать нет смысла, и даже меня особенно... это я сейчас закрутила.

БЕЗЯЕВ: Кстати, человек, который долгое время говорил: "О, сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг", это был Витя Ткаченко…

МИТРОФАНОВА: Вступление в "Очевидное-невероятное"?

БЕЗЯЕВ: Да, он спародировал как-то на тракте программы "Время" Леонида Ильича "дорогие товарищи..." И всё.

МИТРОФАНОВА: Да?

БЕЗЯЕВ: Да, потом многие годы был в загоне, а потом был диктором "Маяка". Так что имейте в виду...

МИТРОФАНОВА: Не кривлять никого.

БЕЗЯЕВ: Да.

МИТРОФАНОВА: Слава богу, мне не надо. А так можно отпустить шутку... Но мы в основном по женским, политика - это мужское дело, я так считаю.

БЕЗЯЕВ: Не скажите! Ангела Меркель - самая сильная женщина в мире, самая влиятельная.

МИТРОФАНОВА: У вас прямо на все есть ответ, с которым хочется поспорить. И все это на нашей волне "Маяка", нам 50 лет. Безяев Владимир Игоревич у нас в гостях. Приходите, будет время, мимо будете бежать - не бегите мимо, заходите к нам. Спасибо большое.