Яркий, упрямый, экстравагантный: Шемякин никогда не вписывался в рамки

Кожаные сапоги, галифе, китель и фуражка, что бережет глаза от света, – в день рождения легендарный художник Михаил Шемякин в привычном образе встречает нас в своем замке в Шатру. В свои 80 он мечтает выбраться на море, где не был уже почти четыре десятка лет: некогда, все время поглощают исследования и проекты. Сейчас заканчивает первый том автобиографии. Писал долго, не хватает отцовской военной дисциплины, но у него во всем свой путь.

"Это была целая трагедия в нашей кавказской семье, потому что иначе как офицером или воином отец меня не видел. Меня готовили с детских лет к армии. И вдруг сын решил стать художником. Очень сложно! Отец почти до самой смерти со мной не разговаривал", – вспоминает Шемякин.

Иллюстрации к "Сказке о царе Салтане", нарисованные им за одну ночь, в 1957-м открыли двери сразу на второй курс средней художественной школы при Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина в Санкт-Петербурге, куда он переехал из Восточной Германии в 14. "Совращал сокурсников западным искусством" – с такой формулировкой отчислен.

Яркий, упрямый, экстравагантный, интересующийся всем, включая философию и религию, он не вписывался в привычные рамки эпохи застоя. Его и сейчас понимают не все, но скульптуры стоят и в США, и в Лондоне, и в России. Но тогда в СССР его отправили в психиатрическую больницу, откуда через полгода вытащила мать, а в 1971-м выслали из страны по статье "измена Родине и антисоветская деятельность".

"Как говорили белые эмигранты первой волны, мы унесли Россию с собой. Наверное, такие люди, как я, как Бродский, как Довлатов, мы тоже унесли Россию вместе с собой – нашу Россию, которой мы служили всегда", – признается Шемякин.

Когда понадобилось вытаскивать наших ребят из афганского плена, Михаил Шемякин стал главным переговорщиком и отправился в горы лично, потом в Штатах помогал раненым за свой счет. Свои первые заработанные деньги во Франции он потратил на продвижение российской культуры на Западе. Близким другом тогда стал Владимир Высоцкий.

Они познакомились в Париже, там же виделись в последний раз за три недели до смерти поэта. Их связал поиск красоты и света истины, Высоцкий посвящал Шемякину стихи, тот записывал его песни.

"Я шесть лет сидел в наушниках. Володя пел, я записывал. Он каждую песню перепевал по пять-шесть раз. Выходил, пот вытирал и говорил: "Боже мой! Оставляем этот вариант. Сейчас бы стакан водки и огурец соленый, но нельзя, будем работать", – рассказал Михаил Шемякин.

Балетом Шемякин заниматься не хотел, но жена любила это искусство, и когда Валерий Гергиев предложил создать нового "Щелкунчика", увлекся на два года вперед.

Его замок – это лаборатория по исследованию истории искусства, колоссальные объемы трудов, которые нужно спасать. Часть этого воображаемого музея сейчас оцифровывают, но есть еще и библиотека, в которой десятки тысяч книг, а еще и бесценные архивы – письма Окуджавы, Растроповича, Стравинского...

"Это все, что я хотел передавать России, но, наверное, достанется или Америке, или Франции", – говорит Шемякин.

Именно в России гражданин Соединенных Штатов, живущий во Франции, видит колоссальный творческий потенциал. "В России есть характерность. Она есть внутри, есть глубинка настолько талантливая, что, если обратить внимание на это и начинать это поддерживать, можно одержать колоссальную победу на фронте искусства. И это очень важно на сегодняшний день. Сегодня отношение к русским совершенно безобразно, к русской интеллигенции тем более, оборваны все культурные связи", – вздыхает Шемякин.

Попытки отменить российскую культуру на Западе из-за спецоперации вызывают у Шемякина душевную боль. Он готов заново наводить мосты – было бы стремление, потому что искусство вечно, существование вне его для художника немыслимо.