Собрание слов Большое интервью Захара Прилепина

МАКСИМОВ: Добрый вечер. Андрей Максимов у микрофона. Первым делом я хочу поздравить нашего сегодняшнего гостя. Сейчас я скажу - кто, и вы сразу поймете - с чем. У нас в гостях Захар Прилепин. Добрый вечер.

ПРИЛЕПИН: Здравствуйте.

МАКСИМОВ: Захар получил "Большую книгу" - это самая главная наша премия литературная. Боролись, были серьезные очень соперники. Я искренне вас поздравляю, потому что из всех людей, которые были номинированы, я писал только про одну-единственную книжку - про вашу "Обитель", поэтому я, естественно, болел за вас. А скажите мне, пожалуйста, вы производите впечатление, и абсолютно таким и являетесь, я думаю, совершенно независимым человеком. Для вас важно такое признание, для вас важна премия?

ПРИЛЕПИН: Премия важна. И я, наверное, не буду вас оспаривать. Да, я себя ощущаю независимым человеком и без особого труда несу какие-то вещи, которые другие люди не могут себе позволить. Но премия, конечно, важна, потому что я же в социуме живу, я же не общаюсь с богами, я живу в социуме. И для решения каких-то своих целей мне необходим какой-то определенный статус, и я его таким образом получаю. Потому что премии - это иерархии, и, кроме всего прочего, это, конечно, материальное содержание для вскармливания моих детей многочисленных, это не лишнее совершенно.

МАКСИМОВ: Мы отбрасываем материальную часть. Это важно, а у Прилепина четверо детей. Вообще важно, даже если бы у вас не было четверо детей.

ПРИЛЕПИН: Тоже не помешало бы.

МАКСИМОВ: Деньги - это хорошее дело. А что такое: вам "нужен статус для решения каких-то ваших целей"? Каких целей?

ПРИЛЕПИН: У меня есть определенные общественные, политические и культурные позиции, которые иногда вступают в некое противоречие: то с представлениями части нашей интеллигенции, то с представлениями власти. И для того, чтобы быть максимально независимым, нужно быть максимально сильным. Чтобы подойти к кому угодно, к любому человеку любого статуса и говорить с ним на равных, мне эта подложка, эта подкладка нужна.

МАКСИМОВ: А вам кажется, (дай бог вам еще получать премии, дай бог), ваше имя - это не есть это, этого недостаточно?

ПРИЛЕПИН: Я так понимаю, что достаточно имени и книг. Но я еще раз говорю: мы живем в социуме, и людям этого недостаточно. Даже тем людям, которые, условно говоря, учителя в школе, где учатся мои дети, для них тоже это важно. Если я появляюсь в телевизоре, они понимают, что у меня есть статус. Люди ведь, даже самые образованные, самые сложноорганизованные, все равно покупаются на какие-то вещи достаточно банальные.

МАКСИМОВ: Правильно ли я понимаю, что вы живете в такой системе координат, где, как вам кажется, социум диктует человеку взгляд на человека?

ПРИЛЕПИН: Социум диктует человеку и влияет на человека, конечно. И не только я живу, мы все живем в этом.

МАКСИМОВ: А вы так же существуете, лично вы?

ПРИЛЕПИН: Нет, я… Для того, чтобы мне быть абсолютно независимым, я еще раз повторяю, или в должной, в необходимой мере быть независимым, я должен ощущать себя, это пространство своей жестикуляции должно быть максимально широко для меня. Поэтому это помогает, я даже не буду этого скрывать. У меня есть медиа-ресурсы, я издаю газеты, я занимаюсь проблемами Новороссии, я собираю гуманитарные грузы. У меня есть множество самых разных дел, для которых это мне никоим образом не повредит.

МАКСИМОВ: Я задам вопрос, который меня на самом деле стал волновать, когда мы с вами подружились на Фэйсбуке, и я стал читать ваши посты. Почему вам это интересно? Почему вам интересно, писателю, участвовать так активно в жизни страны: высказывать свои позиции, собирать гуманитарные грузы? Понятно, что это важно, нужно - не обсуждается. А почему вам интересно?

ПРИЛЕПИН: Знаете, я сейчас впервые в жизни задался этим вопросом. Я, честно говоря, не могу объяснить. Потому что я могу дать какие-то культурно-литературные предпосылки и сказать, что вообще это всем было интересно. И традиционный русский писатель всегда был увлечен, девять из десятерых политические…

МАКСИМОВ: По-разному.

ПРИЛЕПИН: Это Пушкин и Лермонтов, и Толстой, и Достоевский, и Лесков, и Маяковский, и Есенин. Все люди, по крайней мере, на кого я ориентировался. Я же вырос в пространстве литературы, даже в большей степени, чем в религиозном пространстве, например. Я более литературный человек, чем воцерковленный. Это, может быть, к несчастью, но это так. И помимо моей семьи, литература - это пространство моего обитания. Поэтому для меня все истины, все правды, все модели поведения заложены уже в Лермонтове или в Толстом, или в ком угодно. Поэтому, если это вошло в меня с кровью и с молоком, значит, это и стало моей сущностью, потому что для меня это - страсть.

МАКСИМОВ: Например, Александр Сергеевич Пушкин вел себя по-разному. Он, с одной стороны, издавал журналы и участвовал с декабристами. С другой стороны, он придумал зайца, который перебежал ему дорогу, почему он не поехал на декабристское восстание, сидел в Болдино во время чумы и писал произведения свои. Но вам…

ПРИЛЕПИН: Я тоже так себя веду. Просто это, может быть, не очень заметно, но я полгода в году провожу в деревне, в глуши, без Интернета, без связи, без всего. На самом деле даже те посты в Фэйсбуке, которые создают ощущение моего всеприсутствия, я их там пишу, просто читаю там Тютчева и записываю какие-то мысли, потом по телефону их наговариваю товарищам, и они выкладывают их в Фэйсбуке. И всё, я могу и не участвовать в этой жизни, и с удовольствием бы от нее сбежал, но так всё в жизни организовано, что не убежишь далеко очень.

МАКСИМОВ: Что для вас в сегодняшней жизни наиболее интересно?

ПРИЛЕПИН: Мне интересно наблюдать за реанимацией или становлением национального характера. Я зачарованно на это смотрю, потому что тот тип человека, русского человека, который в той же самой литературе я увидел, узнал и полюбил, - в романе "Тихий Дон" и на "Тушинской батарее". Я вдруг вижу, что он есть, что он не был придуман Шолоховым и Толстым, а что он существует, и можно подойти к нему, можно потрогать его руками, можно с ним заговорить, и можно ему удивиться или ужаснуться, это уже неважно, это уже вопрос собственно отношений. Но сам факт, что я живу не просто в жизни, а в большом историческом пространстве, где демоны и ангелы летают перед глазами, это меня, конечно, зачаровывает. Я понимаю, что древний Рим сейчас и здесь тоже может быть.

МАКСИМОВ: Вчера меня спросили, как изменился русский человек за 20 лет, и мне показалось, что русский человек никак не изменился и вообще не меняется. Может быть, я ошибаюсь. А если я ошибаюсь, то я ошибаюсь. Если я не ошибаюсь, то что такое есть в русском человеке, что его не может ничего сломить? Мы прожили, русские люди, ужасный век XX, там было все ужасное, что может быть. Мы поговорим еще про "Обитель", в частности, это. Тем не менее, вы говорите, что мы воссоздаем русский характер, а что такое есть в нас, что мы не убиваемы?

ПРИЛЕПИН: Да, не убиваемы, во-первых, да. И, во-вторых, любая попытка каким-то образом вывернуть, взломать и свернуть национальный характер, даже при самом яростном участии власти, она всегда… Этот молчаливый крепостной, не пытающийся противостоять ничему народ, как кажется внешне, все равно как бы выживает и выползает из своего этого яйца и делает все равно по-своему. Это пытался сделать Петр, это пытались сделать большевики, это пытались сделать в процессе российской либерально-буржуазной революции все 1990-е годы. Но Россия все равно опять выходит какими-то непонятными пассами, не видимыми глазу, она выводит опять в ее традиционный путь. И это не важно, как мы его будем оценивать, просто она ведет себя определенным образом на определенной географии. Что есть в этом русском человеке? В нем есть, наверное, фатализм. В нем есть ощущение того, что свобода государства выше личной и частной свободы. В нем есть терпение и смирение. В нем есть мужество, в нем есть достаточно скептическое отношение к ценности жизни, в том числе и собственной. Я не говорю о каких-то конкретных людях, мы можем сейчас смотреть на соседей и говорить, что мой сосед не такой, я говорю в целом.

МАКСИМОВ: Да, и это не убиваемо, это в нас заложено Богом, и ничего с этим сделать невозможно, мы такие: нам свобода государства важнее личной свободы.

ПРИЛЕПИН: Это так, да.

МАКСИМОВ: И хоть ты умри, в целом… И будут люди такие-сякие, но в целом, будет так.

ПРИЛЕПИН: Да, в целом, будет так. И, наверное, еще один пункт: русские люди не верят в идею прогресса, они не существуют в пространстве прогресса, и они это не воспринимают собственно как цель жизни, форму жизни, и так далее, и тому подобное. Был какой-то момент иллюзий советских космических, был момент иллюзий, условно говоря, либеральных. Но в целом, русский человек в древней Руси, где тоже не знали прогресса, наоборот… Древняя Русь как воспринимала свое состояние? Что, чем мы идем дальше, тем мы дальше уходим от Бога, не вперед, а, наоборот, в каком-то другом направлении мы движемся. И прошло тысячу лет, мы примерно в том же состоянии находимся. Прогресса в европейском понимании у нас нет, и не нужен.

МАКСИМОВ: А почему?

ПРИЛЕПИН: Я не знаю почему, потому что это родовые… Почему у меня такого цвета волосы - я не знаю, родовые признаки. Так нас задумали, и это всегда проявляется, эти видовые признаки неистребимы. Потому что нас разочаровывает, эти люди у нас не приживаются, нам они не нравятся. Потому что, возможно, тут есть какое-то суровое здравомыслие, у этих русских людей - суровое здравомыслие. Потому что действительно прогресса же нет.

Полностью интервью слушайте в аудиофайле.