Утро, Карл! Встреча с Ларисой Рубальской

КАРЛОВ:  Рядом со мной человек, как выяснилось буквально в разговоре, это символ, мой некий символ, потому что не так давно в 2014 году у меня был крайний эфир на «Маяке», и у меня в гостях была Лариса Алексеевна Рубальская.

РУБАЛЬСКАЯ:  И вместе с вами горевала, что вы последний раз на «Маяке». Здравствуйте, тоже я хочу сказать.

КАРЛОВ:  Ну, видите, как, у меня сегодня второй эфир на «Маяке», и вот Лариса Алексеевна снова с нами.

РУБАЛЬСКАЯ:  Это хорошая примета.

КАРЛОВ:  Это хорошая примета, будем в это верить. Мы сегодня с Ларисой Алексеевной решили поговорить на тему «Жизнь, как стихосложение».

РУБАЛЬСКАЯ:  Можно я сначала скажу. Я так счастлива быть в «Сокольниках», всем здравствуйте, всем всего хорошего. Я вообще-то местная, я родилась  в Грохольском, это недалеко отсюда, и как только мы бывали свободны в школьные, в юные годы, всегда ходили сюда гулять, это мое одно из самых любимых мест в Москве.

КАРЛОВ:  Ну, вы чувствуете, как изменилось здесь все?

РУБАЛЬСКАЯ:  Ну, конечно, изменилось, конечно.

КАРЛОВ:  Все стало гораздо лучше, как-то гораздо цивилизованнее, чем в те времена. Хотя  мы тогда…

РУБАЛЬСКАЯ:  Ну, мы были юными и счастливыми, и в те времена хорошо было.

КАРЛОВ:  Да, в те времена тоже было хорошо. Ну, что же, давайте попробуем разобраться с поэзией. Мы вчера вот разбирались с музыкой, пытались понять, откуда она на нас свалилась. А вот, что касается  поэзии,  откуда взялось в человеке это желание каким-то образом ритмизировать речь, да еще выискивать рифмы в этой речи. Вы никогда не задумывались на эту тему?

РУБАЛЬСКАЯ:  Я вроде считаю, что Ломоносов все придумал у нас.

КАРЛОВ:  Ломоносов?

РУБАЛЬСКАЯ:  Нет, ну, слово имеет вообще магическое свойство, оно как-то умеет так приживаться, что тянет за собой другое слово, и эти оба слова образуют какой-то смысл,  а если это зарифмовывается и закольцовывается, получается какой-то, как Евтушенко сказал, божественный порядок слов приводит к какой-то мысли, которую потом не забыть, если это сложилось хорошо.

КАРЛОВ:  Это Дядюшка Ау говорил, что возьми слово «заяц», быстро «заяц» не запомнишь, а если его срифмовать: «Шел по лесу заяц, отъявленный мерзавец», сразу запомнишь.

РУБАЛЬСКАЯ:  Я когда-то хотела песню написать «Смейся, паяц», и не могла подобрать рифму к слову «паяц», и мужу сказала: «Помоги, придумай рифму». А он сказал: «Заяц».

КАРЛОВ:  Отличная фамилия, кстати. Хорошо, а все-таки, что сначала появилось курица или яйцо? Песня или стихи?

РУБАЛЬСКАЯ:  Я считаю, что и в моем случае стихи, и изначально, я тоже думаю. Все-таки они дают такой толчок к тому, чтобы зазвучали музыкально. Потому что у меня, например, часто бывает, что предлагают писать на музыку, я стараюсь, потому что я не могу сказать: я не могу, я не имею права, у меня упадет корона с головы. Я стараюсь, но у меня на это уходит больше времени, и результат хуже, чем когда я первая пишу.

КАРЛОВ:  Понятно. А стихи это всегда рифма?  Вот, например, когда мы, нам говорят: послушайте вот эти восточную мудрость, хокку или танка, ведь там же ни ритмики нет, там: «Лепесток сакуры упал на твою ладонь, как ты хороша вечером». Вот мы их воспринимаем, как некую поэзию.

РУБАЛЬСКАЯ:  Нет, я не воспринимаю, как поэзию, потому что вы говорите: «рифма», а я говорю: «ее величество рифма». Это для меня самое святое, потому что, если эти рифмы приходят в голову, да еще они хорошо друг другу подходят, такое я испытываю счастье от этого. А эти все стихи, ну, как бы сказать, это, как это называется, пентатоника, как у китайцев, ударение ровно поставлено и вроде как они звучат немножко музыкально, но это никакого отношения к стихам не имеет.

КАРЛОВ:  А по-японски они так же звучат?

РУБАЛЬСКАЯ:  По-японски вообще стихов не знаю, потому что он же такой вежливый язык, там нужно, чтобы заканчивалось на «mas» и на «des», а если ты не вежливый, то какой же ты поэт.

КАРЛОВ:  Слово МАЗ и слово ДЕЗ мы знаем, МАЗ – это грузовик, а ДЕЗ это…

РУБАЛЬСКАЯ:  Дезинформация.

КАРЛОВ:  Нет, это контора, в которую мы ходим.

РУБАЛЬСКАЯ:  Она сейчас ДЕЗ? В наше время ЖЭК был, поэтому я не знаю.

КАРЛОВ:  Потом были ДЕЗы, а сейчас управляющие компании.

РУБАЛЬСКАЯ:  ЖКХ.

КАРЛОВ:  ЖКХ, не будем об этом, это больная тема для всех.

РУБАЛЬСКАЯ:  Не будем.

КАРЛОВ:  Вы же знаете много языков, чья поэзия круче?

РУБАЛЬСКАЯ:  Ой, что вы меня спрашиваете, я пленница русского языка, я влюблена в русский язык. Я думаю, что, я, конечно, не читала Шекспира в подлиннике, в пастернаковском переводе, и Щепкиной-Куперник, и Маршака, и Лозинского, все замечательно, но они же оперировали русским языком. Я не знаю, как звучало это по-английски, но уверена, что «Мой дядя самых честных правил» ни на каком языке невозможно сказать. Кстати, я иногда, когда выступаю во время концертов, меня спрашивают, на японском языке пишу ли я.  Я всегда рассказываю такой случай, как одна японка перевела романс «Напрасные слова» на японский язык, в котором первая строчка звучит: «Плесните колдовства в хрустальный  мрак бокала», она перевела.

КАРЛОВ:  Одним иероглифом.

РУБАЛЬСКАЯ:  И когда обратно мы это перевели на русский язык, звучало: «Поместите какую-то странную жидкость в не очень чистую емкость».

Полностью интервью с гостьей слушайте в аудиофайле.