Добро пожаловать, или... От Остоженки до Арбата

М.МИТРОФАНОВА:  Какая симпатичная песня «Хорошие девчата» открыла этот час, я даже встрепенулась.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да уж, легкомысленная такая.

М.МИТРОФАНОВА:  Здравствуйте, Феликс.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Здравствуйте, Маргарита Михайловна.

М.МИТРОФАНОВА:  Похвастаюсь вам. Мои новые друзья из Тюмени говорят: «Митрофанова приедет к нам на фестиваль «Птенец», чего-то расскажет». А им говорят: «А это кто такая?», там одна тетя спрашивает, а они говорят: «Да в «Девчатах» снималась». Она говорит: «Сколько же ей лет-то?» Перепутали фильм и передачу. Но передача, кстати, хорошая, говорят, даже, если была разница во времени два часа, все равно народ ждал. Ну, пока у нас тайм-аут. Ну, сейчас не об этом, сейчас о Москве, о конкретном районе, куда мы дошли-таки, и мне он очень симпатичен и приятен, это Пречистенский бульвар, хотя название это не очень как-то на слуху.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, это изначально название, сейчас он называется Гоголевский. Но тут, конечно, я бы, например, по логике Гоголевским следующий бульвар назвал Никитский, потому что именно там находится дом, где жил в последние годы и умер Николай Васильевич.

М.МИТРОФАНОВА:  И памятник ближе к нему.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  А памятники на обоих бульварах.

М.МИТРОФАНОВА:  Гоголю одному внутри, а второй на бульваре на самом.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, да, как раз на Пречистенском. Ну, вот мы про оба памятника чуть попозже скажем, и до дома, где Гоголь последние дни свои провел, доберемся. Но сначала я бы поговорил, в целом, о том чисто московском феномене, который называется Бульварное кольцо. Ведь там когда-то была стена Белого города.

М.МИТРОФАНОВА:  Внутренняя часть.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, собственно, нынешние бульвары, они как раз на том самом пространстве разбиты, где была эта стена, была массивная, очень толстая, уже построенная, ну, формально во время царствования Федора Иоанновича. Ну, мы знаем, что это был царь, который не правил, а правил вместо него шурин его Борис Годунов. И стены возводил зодчий Федор Конь. И вот, чтобы понять, как выглядела вот эта стена Белого города, можно, конечно, старые картинки разыскать, а можно, например, совершить поездку в замечательный русский город Смоленск, где Федор Конь свою следующую городскую стену построил. Там, слава богу, она фрагментами сохранилась. Так вот это очень толстая, очень высокая, очень такая серьезная стена, которая, ну, артиллерии своего времени вполне могла противостоять. Поэтому тогда, конечно, город укрепляли для обороны.

М.МИТРОФАНОВА:  А какой это год?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Это 1590-е годы. То есть Иван Грозный уже умер, но Смутное время еще не началось. И по всем воспоминаниям, правда, не очень много сохранилось, необычайно была красивая стена, она была построена из кирпича крупного такого, но при этом выбелена. И при подъезде к Москве путешественники, они видели, ну, вот им казалось, что город просто сияет в лучах солнца.

М.МИТРОФАНОВА:  Белокаменный.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, хотя он был, на самом деле, краснокирпичный, но покрашенный в белый цвет. И вот отсюда повелось название Белый город.

М.МИТРОФАНОВА:  А вот вы сказали так аккуратно – немало, где воспоминаний, осталось свидетельств, а где же все-таки они остались? Где-то можно реально посмотреть в источниках, в архивах?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, их можно и в интернете посмотреть.

М.МИТРОФАНОВА:  А, ну, в интернете понятно, просто на что ссылаться, просто набрать?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, набрать, я не знаю, «Белый город», например, «Белый город, мемуары или воспоминания». Ну, тогда после смерти Ивана Грозного так потихонечку народ опять зашевелился, стали ездить, поэтому, в принципе, на город смотрели. Был такой английский посол, по совместительству управляющий так называемой Московской торговой компании, в русской транскрипции его фамилию пишут, как Горсей, по-английски он был Horsey, и вот, собственно говоря, с его легкой подачи нашего чудовищного Ивана на Западе стали звать…

М.МИТРОФАНОВА:  Который «the Terrible».

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, вот как раз «the Terrible», это вот Джером Горсей запустил слово. И вот он Ивана как раз пережил и еще был и при Борисе Годунове послом. И вот как раз он много про Москву чего написал. А вот сейчас на месте этой стены протянулась такая подкова бульваров. Стену начали ломать по приказу Екатерины II. Там было две причины, во-первых, она уже просто обветшала и кое-где начала буквально осыпаться на головы прохожих. Ну, и кроме того там было всего десять проездных ворот, то есть всего в десяти местах можно было через эту стену внутрь Москвы заехать. И вот как это ни смешно покажется, но в XVIII веке уже возникали «пробки» вот перед этими воротами. Поэтому стену ломали с тем, чтобы как бы она, Москва-то ведь расширилась, и получалось, что уже стена внутри города. Чтобы она как бы не разделяла город на две части. Ну, и Екатерина же придумала, чтобы сделать город более приятным для жизни, сады высаживать.

М.МИТРОФАНОВА:  Вот это, конечно, я ждала, когда вы про это расскажете.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И вот слово «бульвар», которое, в общем-то, если пойдем во французский язык, означает просто широкую улицу. В России именно благодаря вот этой практике получила значение улица с деревьями посередине. Так что в этом отношении, конечно, спасибо Екатерине II, родоначальнице российских бульваров.

М.МИТРОФАНОВА:  Да, какая прелесть. Ну, их судьба еще продолжается, жизнь, точнее.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, вот опять у нас, почему же не только на бульварах, но и просто на центральных улицах деревья возвращаются, это очень здорово. И вот самый первый на нашем пути бульвар, если мы стоим спиной к Храму Христа Спасителя, то вперед простирается бульвар, который первоначально назывался Пречистенский, потом его в честь Николая Васильевича Гоголя переназвали, и там буквально по обе стороны в самом начале бульвара несколько очень любопытных домов расположены. Но должен сказать, что бульвар, он такой разноуровневый, то есть правая сторона гораздо выше левой, и вот тут понимаешь, что Москва реально стояла на холмах старинная. Вот у нас как раз склон этого холма очень хорошо наблюдается. Так вот на более высокой, на правой стороне у нас дом Сергея Михайловича Третьякова, это брат знаменитого нашего коллекционера, который Павел Михайлович.

М.МИТРОФАНОВА:  Это ныне музей сейчас, дом 10, Гоголевский, 10?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, это Гоголевский, по-моему, дом 6.

М.МИТРОФАНОВА:  А, еще ближе.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, дом 6, строение 1 официально так называется. Там сейчас Российский фонд культуры.

М.МИТРОФАНОВА:  Да, есть такой.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, еще там со времен Раисы Максимовны Горбачевой.

М.МИТРОФАНОВА:  И кованные там чугунные штуки.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Это такой, да, он в таком неорусском стиле, он розоватого цвета, с такими очень оригинальными навершиями крыш, на терем похож. Сергей Михайлович Третьяков, он, в общем, как и его более знаменитый брат, тоже понемножку картины коллекционировал, хотя в отличие от Павла без особой системы. Он коллекционировал исключительно для души, чтобы, как он выражался…

М.МИТРОФАНОВА:  Нравилось ему.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, были приятные для души пейзажи. В основном, причем, он коллекционировал французскую пейзажную живопись XIX века.

М.МИТРОФАНОВА:  Только она плосковатенькая.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Вы знаете, да нет, «барбизонская школа» очень даже ничего. И вообще звезда его коллекции это прекрасная, чудесная совершенно картина Камиля Коро «Купание Дианы».

М.МИТРОФАНОВА:  Ну-ка, я сейчас вас проверю с этим Третьяковым.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Только, вы знаете, если вспомянуть, как мы несколько лекций назад про хрущевские выходки в Манеже, вот Диана на картине Коро отнюдь не розовая, а даже какая-то жемчужная.

М.МИТРОФАНОВА:  Она же должна была быть розовая.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И вот сейчас… А там лунный свет, понимаете, таинственный лунный свет, пробивающийся сквозь листву. Но очень красивая картина, понимаешь Сергея Михайловича, зачем купил. И вот сейчас эта часть, французская часть коллекции Сергея Третьякова, она находится в Пушкинском музее. А вот русская его часть, ну, которая была поменьше, и, может быть, поменьше не только чисто в количестве приобретенных картин, но и в художественном отношении, она сейчас находится в Третьяковской галерее, ну, там все-таки, естественно, в основном, работы, приобретенные Павлом Михайловичем. И вот дальше там, если мы по правую руку движемся, там еще два примечательных таких дома, это дом 10, это такой классический особняк конца XVIII века, построенный Матвеем Казаковым. Там еще на стене висит мемориальная доска, что декабристы там собирались, ну, естественно, когда они там собирались их еще декабристами не называли, потому что это было до восстания.

М.МИТРОФАНОВА:  Пока они были просто аристократы.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Доказательство того, что не только в Петербурге, но и в других русских городах эти либералы-дворяне беседовали, размышляли о том, что надо и мужичков освобождать, и демократию в России устраивать. Ну, вот мы про освобождение мужиков и про демократию еще сегодня затронем обязательно, потому что у нас еще будет на Сивцевом Вражке, куда мы попозже заглянем…

М.МИТРОФАНОВА:  Там у нас Герцен заседал.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, будет дом Александра Ивановича Герцена. Так что к этой теме мы неизбежно вернемся. Ну, и последний, действительно примечательный дом по правую руку на Пречистенском бульваре, это дом № 14, которым в конце XIX века владела богатейшая вдова Надежда Филаретовна фон Мекк, которая, между прочим, была главным меценатом Чайковского.

М.МИТРОФАНОВА:  Петра Ильича.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И там многократно наш прекрасный композитор бывал, и музыку он там свою исполнял. А сейчас, ну, вот так сложилось, в этих стенах находится Центральный Шахматный клуб.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, это тоже, знаете, не чужие люди.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  А вот, если мы левую сторону бульвара возьмем, которая пониже, то там совершенно замечательной красоты и очень такого необычного для Москвы цвета, густо-малинового, с белыми колоннами, немножечко фасадом похожий на Оружейную палату в Кремле, только немножко размером поменьше, это, собственно говоря, дом, который, судя по всему, тот же самый архитектор и выстроил, Константин Тон. Когда под его руководством шло возведение Храма Христа Спасителя, то вот он должен был где-то рядом проживать. И хотя нет записей никаких относительно его авторства, но вот сама манера очень похожа, и мы знаем, что он там жил. Так что, скорее всего, он его и построил.

М.МИТРОФАНОВА:  Феликс Феликсович, а вот вы рядом проходили, вы обратили внимание, это новодел или это очень хорошо отреставрированное здание?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Это, только, извините, я должен поправиться, это дом 5, сейчас объясню, почему с домом 7 спутал. Про дом 7 мы тоже будем говорить. Это прекрасный, достаточно не часто в последнее время удачный пример реставрации. Этот дом даже получил приз на какой-то международной выставке в качестве очень удачного примера реставрации исторического наследия. Вот почему я дома 5 и 7 перепутал, дело в том, что молва очень упорно именно вот в этот тоновский дом поселяет Василия Сталина, хотя, на самом деле, он жил в соседнем, ну, достаточно невзрачного вида доме № 7. Но они совсем рядышком и их по номерам люди путают. Вот и я спутал.

М.МИТРОФАНОВА:  В доме 7 Василий Сталин.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да. Дом 7 после революции использовался Советской властью, ну, скажем так, военными разными организациями для жилья каких-то высокопоставленных товарищей, которые не хотели большой публичности. И вот после уже Великой Отечественной войны там с женой и детьми поселяется сын Сталина Василий Иосифович и там же его уже после смерти отца в 1953 году арестовывают. История такая достаточно драматическая, и про сына Сталина много, конечно, в народе ходит самых невероятных и противоречивых слухов. Ну, вот, понимаете, если сравнивать с отцом, то, конечно, Василий Сталин тоже в какой-то степени жертва того режима, который его папенька в стране насадил. Ну, понятно, что он был достаточно таким испорченным молодым человеком в том плане, что, ну, нравится ему девушка и куда эта девушка денется. Или даже очень такой чисто специфический для советского спорта феномен, вот нравится ему хоккеист, его насильно переводят из родного клуба в созданный Василием Сталиным клуб ВВС, военно-воздушных сил, который «народный телеграф» переименовал так, как «возьму всех спортсменов».

М.МИТРОФАНОВА:  Легионеров он себе.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Вот так Всеволода Боброва, например, который уже буквально в ранней юности уже, как гений позиционировался, он тут же быстренько к себе перевел. Но вреда, собственно говоря, сын Сталина никому не причинял. Но после смерти отца его очень быстренько посадили, видимо, по одной простой причине.

М.МИТРОФАНОВА:  Так сын же, дети же за отцов вроде…

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Но он взял буквально все про прочих лидеров Советского Союза. Ведь, если, не считая Берии, который, ну, естественно в большей степени, чем многие остальные к зверствам приложил руку, но ведь они все были не без греха, и тот же Хрущев тоже, все они подписывались под смертными приговорами. И вот потом они решили как-то это все замалчивать, и очень боялись вот этого, ну, уже относительно не очень молодого человека, который все про них мог сказать. Обвинили его, смешно сказать, в шпионаже в пользу Китая, и посадили.

М.МИТРОФАНОВА:  А мы по истории даже и не проходили про него. Вот, когда я училась в 1980-х, в конце, мы не знали, что у него были дети, у Сталина.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И так он, в общем, ну, да, понятно. Более того, у Василия Сталина сын, который демонстративно взял фамилию матери, Александр Бурдонский, он театральный режиссер. Так вот в годы перестройки он буквально прославился тем, что ставил антисталинские спектакли. И когда его спросили, а почему, ведь у вас же такое прямое родство? Он говорит: «Мой дед столько народу загубил, ну, и косвенно из-за него уже мой отец в тюрьму сел, поэтому за что же мне его любить-то».

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, я думаю, спокойно совсем об этом будут лет через сто говорить. Сейчас еще все это будоражит сознание.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, по крайней мере, я очень боюсь, что спокойно об этом начнут говорить не только, когда все люди лично то время помнящие отойдут в мир иной, но ведь очень многие в достаточно фанатичном ключе детей своих воспитали, так что, видимо, еще, как минимум, одно поколение должно уйти.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, проверим.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, а вот в этом доме уже потом бывший начальник охраны Сталина генерал Власик проживал в отставке. Власика тоже, хотя он, как преданный пес Сталину служил 20 лет, тоже потом посадили, причем сам Сталин посадил, не знаю, почему, на всякий случай. И потом уже в 1960-е годы вот, наверное, самый знаменитый советский разведчик Рудольф Абель, хотя настоящее его имя Вильям Фишер, после того, как его обменяли на Пауэрса, вернули из Соединенных Штатов в Советский Союз, вот он тоже в этом доме проживал.

М.МИТРОФАНОВА:  Гоголевский, 7.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Гоголевский, 7. То есть вот такой у нас, я бы сказал, заповедный дом, очень интересный.

М.МИТРОФАНОВА:  Это начало.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, все самое интересное в плане зданий на Гоголевском бульваре вот как раз в первой его половине. Потом у нас на окончании этой первой половины, это там, где от Гоголевского бульвара налево идет переулок Сивцев Вражек, там находится очень по-разному воспринимаемый людьми памятник Шолохову.

М.МИТРОФАНОВА:  Это Гоголевский, 10.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Напротив, да, где-то так, и вот Шолохов на лодке пересекает Дон, там еще головы плывущих лошадей. Притом, что местные коммуникационные власти периодически забывают воду включить, и в итоге, конечно, странно получается.

М.МИТРОФАНОВА:  А почему вообще там?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Вы знаете, потому что в Сивцевом Вражке вот уже непосредственно была московская квартира Шолохова.

М.МИТРОФАНОВА:  Да, но все-таки Сивцев Вражек это другое место по названию.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, как раз Сивцев Вражек, он именно в этом месте в Гоголевский впадает и получается, что Шолохов со своей лодкой…

М.МИТРОФАНОВА:  Туда прямо вплывает.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, да, в Сивцев Вражек. Ну, собственно говоря, раз тема сейчас вот так затронута, я должен тогда назвать адрес, это Сивцев Вражек, дом 33, то есть дом-то поближе туда, к Садовому кольцу. И дом совершенно такой советской постройки, ничем не примечательный, впрочем вот доска мемориальная там есть. Шолохов в этой квартире бывал наездами, ну, когда в Москву приезжал из своей родной станицы Вёшенской в Ростовской области, ну, на какой-нибудь очередной съезд Союза писателей. Ну, а квартира была за ним постоянно. И с Шолоховым у нас традиционно возникает один большой вопрос, очень его любят самые разные люди вне зависимости от своего образовательного и, может быть, даже политического самоопределения задавать, а писал ли Шолохов «Тихий Дон».

М.МИТРОФАНОВА:  А давайте мы это повесим как раз в воздухе, этот вопрос.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Давайте повесим. Дело в том, что я об этом достаточно много наслышан, ибо мой отец писал докторскую диссертацию…

М.МИТРОФАНОВА:  По Шолохову.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И тесно общался с Шолоховым в последние годы его жизни.

М.МИТРОФАНОВА:  Самое сенсационное у нас впереди. Феликс Феликсович Мальцев, экскурсовод от бога у нас в гостях, так себе позволю, обзываю вас, как могу.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ой, и не говорите, льстите мне просто безгранично.

М.МИТРОФАНОВА:  Но вопрос мы задали на засыпку нашим слушателям. Писал или не писал?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, я так вот слышу краем уха, что слушатели, в свою очередь, спрашивают, откуда такое забавное название Сивцев Вражек. Ну, название действительно в Москве одно из самых любопытнейших. Ну, «вражек» это значит «овражек», «овраг». Очень любили в свое время упускать вот эту первую гласную приставки. А Сивцев, тут есть несколько версий. Ну, там какой-то тек ручеек и вроде у него была сивого, то есть серого цвета вода. А, с другой стороны, все, наверное, с детства где-то на краешке памяти сохранили такое выражение: «Сивка-бурка, вещая каурка», «Конек-горбунок». Сивцев Вражек пересекает Староконюшенный переулок.

М.МИТРОФАНОВА:  Да, там, где посольство канадское.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Где канадское посольство сейчас. А когда-то там был конюшенный двор опричнины при Иване Грозном. То есть как раз вот эти сивки там и паслись на берегах этого вражка. Вот такая любопытная очень этимология у названия.

М.МИТРОФАНОВА:  Но там ничего сейчас вам не скажет, ничто не подскажет, что там что-то было.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, ничего не напоминает ни про речку, ни, тем более, про сивых горбунков.

М.МИТРОФАНОВА:  Нет, ничего, жар-птицей вообще не пахнет. А, может, и пахнет курицей гриль откуда-нибудь из продуктового.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, не без этого. Ну, вот про Шолохова. Правда, из его окна, насколько я понимаю из того, что мне отец рассказывал и из того, что сейчас можно уже широко почитать, отнюдь не курицей гриль попахивало, когда Михаил Александрович в Москву заявлялся. Вообще отец мне жаловался, что фактически с ним уже невозможно совершенно общаться, потому что там был полный алкогольный распад личности. Но, тем не менее, он имел возможность посмотреть на черновики и на дневниковые записи Шолохова. Был такой казачий писатель Федор Крюков, который, боюсь сейчас сказать, но лет на 20 был старше Шолохова, и который погиб в Гражданскую войну. И вот дневники Крюкова к Шолохову попали, он их обрабатывал. То есть Шолохов свой роман писал сам как бы поверх этих крюковских дневников, то есть он их редактировал.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, как Шекспир.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, как, собственно говоря, любой, наверное, практически писатель, который ответственно относится к исторической теме, используются источники. Причем язык там шолоховский в этих крюковских дневниках рукой Шолохова изменения, стилистическая правка, то есть он менял фразы, менял синтаксис, менял слова. То есть он писал текст. А вот, возможно, сам сюжет и сама фигура Мелехова, вот этого очень запутавшегося по жизни казака, вполне возможно, что это был один из людей, которых еще тот Федор Крюков по своей жизни встречал. Поэтому, ну, о соавторстве, наверное, говорить не стоит, это шолоховская вещь, но он пользовался тем, что это другие люди до него посмотрели. Ну, вот это о Шолохове. А вообще в районе Сивцева Вражка у нас огромное количество замечательных писателей жило, и в районе первой части Бульварного кольца. Поэтому мы сейчас вернемся на бульвар, и вот этот Пречистенский, он же Гоголевский бульвар на противоположном своем конце сейчас завершается памятником Гоголю. Но таким оптимистически улыбающимся гением русского слова, который к юбилею, помните, я говорил про то, как Сталин ужасно любил праздновать 100-летия смерти, то есть в 1952 году на 100-летие смерти Гоголя Сталин повелел поменять старый памятник Гоголю на новый. А до него там стоял тот памятник, который, слава богу, не разрушили, а убрали немножечко подальше. Он теперь на другой стороне Нового Арбата, ну, которого в те годы еще и не было, по адресу уже Никитский бульвар, дом 7.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, во дворе, в саду таком.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Во дворе, да. Это как раз вот там особняк стоит, где, собственно говоря, Гоголь в 1852 году и умер. Памятник изумительный. Наверное, вообще, ну, это субъективно, но, наверное, это вообще самый лучший памятник кому бы то ни было, который существует в Москве. Скульптор Николай Андреев. Там мы видим тяжело больного и очень печального Гоголя, уткнувшего свой длинный нос в шинель. То есть как бы сам памятник уже парафраз некоторым работам Гоголя. А постамент окружают маленькие такие персонажики из его произведений, которые как бы карабкаются поближе к своему отцу. Вот именно в этом доме, Никитский бульвар, дом 7, который принадлежал крупному российскому чиновнику Александру Петровичу Толстому, я сейчас имя отчество вспоминаю, потому что ведь Толстых было, ужас, как много, вот в этом доме Гоголь поселился за два года до смерти, там он пережил глубочайший, я бы сказал, жутчайший кризис. В первую очередь, он потерял веру в себя, он усомнился в своем писательском даре, и мы знаем, что именно там, буквально предвосхищая свою смерть, он побросал в печку и незаконченную рукопись второго тома «Мертвых душ», и множество своих писем, и, кто знает, что еще. И усомнился он также, может, не в своей вере в бога, а в то, правильно ли он в бога верит. И поскольку все это происходило в дни великого поста, то Горький, ой, Гоголь, извините ради бога, про Горького Алексея Максимовича мы тоже будем говорить, но только не сегодня, а несколько попозже.

М.МИТРОФАНОВА:  Обязательно. К Никитским воротам.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Он там дальше, если по Никитскому бульвару до конца, но мы сегодня этого не будем делать.

М.МИТРОФАНОВА:  До конца и налево.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Да, и налево, то там уже будет дом Горького. Так вот Гоголь в дни великого поста сознательно вообще перестал есть и фактически уморил себя голодом. И когда вмешались врачи, то было уже поздно. И вот такой печальный, во всем сомневающийся, скорбящий обо всех Гоголь, который изначально, он как раз сидел на Арбатской площади в том месте, где сейчас улыбающийся Гоголь, вот этот печальный Гоголь ужасно не нравился Сталину. Ведь Сталин именно по Старому Арбату мимо этого памятника в Кремль со своей дачи ездил каждый день.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, знаете, я его понять могу. Я обычно тоже подзуживаю, тявкаю со всех сторон.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Настроение себе, видимо, не хотел портить.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, конечно, зачем нам Гоголь с таким лицом.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, да. Я рассказывал уже как-то раз, как памятник Пушкину переставили с места на место, а с Гоголем вот еще круче поступили, его просто заменили на запасного игрока.

М.МИТРОФАНОВА:  Феликс Феликсович, ну, вы бы так не сделали, а я бы так сделала.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Дело вкуса. А теперь мы возвращаемся на Сивцев Вражек, и вот на Сивцевом Вражке почти один напротив другого находятся дома, где, правда, не одновременно, а все-таки с промежутком в несколько лет проживали два непримиримых политических противника. С одной стороны, это лидер российских либерал-демократов Александр Иванович Герцен, возглавлявший так называемый лагерь западников, а с другой стороны виднейший славянофил…

М.МИТРОФАНОВА:  Аксаков?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Константин Сергеевич Аксаков. Ну, там, правда, все Аксаковы жили, там была огромная семья Аксаковых.

М.МИТРОФАНОВА:  Среди них были западники тоже.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Вот сомневаюсь в этом. Среди них был писатель Сергей Тимофеевич Аксаков, в политическом плане крайне индифферентный, добрый такой дяденька. Мы его более-менее знаем по сказке «Аленький цветочек», которая, в общем-то, переложение классической французской сказки «Красавица и чудовище». Но помимо всего Аксаков был добрым гением для Гоголя, который помог публиковать ему «Мертвые души», был вообще совершенно замечательный дядька. И у него была огромнейшая семья, было 11 детей, которых он, как человек глубоко верующий воспитывал вот в такой традиционной, я бы даже сказал, несколько консервативной православной традиции. И поскольку сам Сергей Тимофеевич был очень хороший человек, то в семье как-то было принято соглашаться с тем, что отец всегда прав, он действительно знает лучше, что детям надо. И вот старший его сын Константин начал развивать на этой почве такую общественно-политическую теорию.

М.МИТРОФАНОВА:  Славянофил?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, вот, скажем так, именно такой социальный аспект славянофильства, авторство принадлежит Константину Аксакову. Что поскольку семья под руководством отца это идеальная ячейка общества и слово отца должно быть законом, и нет смысла с ним спорить, потому что отец прав, то, если мы возьмем крестьянскую общину, то у них ведь тоже есть такой коллективный отец, это помещик.

М.МИТРОФАНОВА:  Да что вы говорите, какая прелесть.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И слово «помещик», оно тоже соответственно…

М.МИТРОФАНОВА:  Отец родной.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Отец родной, он плохого крестьянам не пожелает. Да, естественно, что Аксаковы все были очень образованные, очень такие по-своему либеральные, и поэтому вот таких самодуров, которые крестьян секли, продавали…

М.МИТРОФАНОВА:  Му-Му.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, вот в этом плане, да, как маменька Тургенева, они считали позором на теле дворянства, родимыми пятнами. В их представлении помещик должен быть практически идеальной фигурой. Вот, кстати, Гоголь во втором томе как раз и начал мечтать о таких идеальных помещиках. Но, кстати, Сергей Тимофеевич Аксаков Гоголю указывал, что: «Коленька, но ведь нету таких, это ты просто выдумал, а в жизни-то таких нет». А вот сын уже вполне серьезно считал, что должны быть. Идем дальше. Первый уровень, это семья, второй это крестьянская община во главе с помещиком, а все дворяне-то вместе, дворянское собрание, у них тоже есть отец, это царь-батюшка.

М.МИТРОФАНОВА:  Точно.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И тоже соответственно, нам не надо ни конституции, ни написанных на бумаге законов, потому что царь всегда прав. И вот такая пирамида выстраивается. А пирамида, как известно из архитектуры, самое устойчивое сооружение. Вот в Египте, сколько времени стоят, и ничего их сдвинуть с места не может. И вот Константин Аксаков и мечтал о таком идеальном государственном устройстве страны.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, он же, как лучше хотел.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  А вот, как пел Высоцкий, «как войдешь, так прямо наискосок», жил Александр Герцен, у которого как бы политические воззрения были совершенно противоположные. Правда, вот я еще раз должен очень важное сказать, чтобы не возникло у наших слушателей иллюзии, что они вот там сидели через дорогу…

М.МИТРОФАНОВА:  Чай пили, друг на друга таращились.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Или в амбразуры перестреливались. Дело в том, что Герцен уехал с Сивцева Вражка или, точнее, его уехали, поскольку Николай I за его как бы антиобщественную деятельность отправил в ссылку за границу в 1846 году.

М.МИТРОФАНОВА:  Итак, мы попытались развести двух великих людей.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  И на три года мы-таки их развели, потому что в 1846 году, я повторяю, Герцена выслали за рубеж.

М.МИТРОФАНОВА:  А куда, уточните, пожалуйста?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, вы знаете, в конце концов, он осел в Лондоне, а так он и в Швейцарии побывал, и во Франции, практически по всей Западной Европе он поездил. И вот Аксаковы приобрели собственность в Сивцевом Вражке в 1849. То есть они лично непосредственно на этих тротуарах не сталкивались. Но, с другой стороны, знакомы Герцен с тем же Константином Аксаковым были еще до того, как аксаковская семья в Сивцев Вражек переехала. И там через несколько минут я вспомню совершенно замечательную сцену прощания. Вот, когда Герцена высылали, Аксаков приехал к нему прощаться в Сивцев Вражек. Но в первую очередь тут надо сказать, что, конечно, взгляды Герцена, они резко отличались. Он был неформальным лидером западников, то есть он истово верил, что в стране для того, чтобы вырваться из оков средневековья, нужна, во-первых, конечно, отмена крепостного права, во-вторых, конституция и выборы всеобщие в парламент, широчайшее народное образование, свобода торговли, ну, и в качестве непосредственно для того времени актуальной вещи – строительство железных дорог.

М.МИТРОФАНОВА:  Какой молодец.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  А вот про железные дороги, это же был жупел у славянофилов.

М.МИТРОФАНОВА:  Что не надо их делать?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, что вы? Вспомните Льва Толстого, хотя, конечно, формально Толстой не принадлежал ни к какому движению, но вспомните весь его образ жизни, ну, второй половины его жизни.

М.МИТРОФАНОВА:  Босиком бегать.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ходить с бородой, с крестьянами на сенокос.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, они все с бородами, Феликс Феликсович, и даже наш с вами любимый Герцен.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, позже, да, согласен. В крестьянский зипун. И вот у Толстого «Анна Каренина». Там ведь не только Анна под колесами поезда погибает, там в самом начале романа поезд приходит в Москву на вокзал и мужика давит. То есть, вот это как бы символ то, что это гибель Руси.

М.МИТРОФАНОВА:  Знак.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  А, скажем, второй из сыновей Сергея Тимофеевича Иван Сергеевич Аксаков, экономист, он в одной из своих работ вообще писал, что железные дороги Россию погубят, потому что все мужики тогда из деревни в большие города уедут, а кто тогда урожай собирать будет?

М.МИТРОФАНОВА:  Вот сейчас как раз вопрос к нему, кто. А кто, кстати, урожай собирает?

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Урожай? Ну, вы понимаете, все равно ведь с помощью той же самой механизации сегодня гораздо меньшее число душ, если XIX века терминологию употреблять, требуется для сбора урожая с такой же площади.

М.МИТРОФАНОВА:  Хорошо быть в этом контексте женщиной, тогда просто откидываешь эту мысль шальную и даже думаешь, просто в магазине они появляются.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Мы, по-моему, про Ковалевскую уже говорили. Говорили, совершенно точно. Поэтому даже и в то время, это как раз то самое время, время Аксаковых, далеко не всем женщинам сиделось дома, либо только магазинами они ограничивались. Ну, так вот, Герцен с тем же Константином Аксаковым, они лютую полемику вели на страницах периодической печати и в каких-то обществах встречались и обличали друг друга. Но вот, что необычайно важно, в XIX веке люди, стоявшие на противоположных политических позициях, они очень хорошо понимали, что даже будучи в политическом плане соперниками, они все равно должны были друг друга уважать, относиться друг к другу по-человечески. И вот, когда Герцена высылали, Аксаков Константин пришел на порог его дома в Сивцевом Вражке и сказал: «Александр, я очень не хочу, чтобы мы расстались с тяжелым сердцем. Поэтому, что бы мы друг другу ни говорили, позвольте мне вас обнять и пожать вам руку». Вот я бы хотел, ну, не напомнить, а, видимо, просто сообщить про эту, к сожалению…

М.МИТРОФАНОВА:  Они же были дворянами. А мы-то кто.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  К сожалению, утраченную культуру поведения некоторым нашим сегодняшним спорщикам. Я конкретно имею в виду господина Залдостанова, господина Кадырова. Хотя это не по теме, но, в принципе, и господина Жириновского.

М.МИТРОФАНОВА:  Есть, конечно, вопросы.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, к сожалению, той культуры, которая позволяла себя вести достойна. Вот хорошо бы вышеупомянутым гражданам, ну, и многим другим…

М.МИТРОФАНОВА:  Может быть, это, правда, врожденно как-то.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Несколько поучиться. Так, понимаете, если ты с этим не родился, то этому можно научиться, следовало бы. В том числе, и русскую историю для этого изучать. И вот в качестве примера того, как можно себя перебороть…

М.МИТРОФАНОВА:  Герцен и Аксаков.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  А, мы уже закончили. А вот по соседству с ними жил молодой Лев Николаевич Толстой.

М.МИТРОФАНОВА:  Совсем молодой.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Совсем молодой, еще без бороды и еще даже не писал. Это дом тоже в Сивцевом Вражке, дом № 34, строение 1. Маленький такой, невзрачный, одноэтажный. И вот там ушедший, по одной версии изгнанный из Казанского университета за неуспеваемость, по другой версии Лев Толстой перебрался в Москву, в принципе, вроде как бы в Московский университет поступать. Но вместо того, чтобы готовиться к поступлению…

М.МИТРОФАНОВА:  Отвлекся на свадьбу.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Нет, это за 10 лет до свадьбы, это 1851 год.

М.МИТРОФАНОВА:  То есть он совсем юный.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Совсем юный, 23 года. Он играет в карты, он пьет по-черному, в общем, он ведет себя совершенно асоциально. И никогда в жизни тогда, если бы кто сказал, что через 10 лет это будет выдающийся писатель, пример для молодежи, да никто бы не поверил.

М.МИТРОФАНОВА:  Ну, это просто символ России.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Ну, с символом России немножко попозже, но, в принципе, да. Через 20 лет уже точно самый известный в мире русский писатель. Я просто хочу сказать, возможно, кем бы ты ни был, если поставить перед собой цель, ее можно достичь.

М.МИТРОФАНОВА:  Даже женщине.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Рит, ну, вот какое-то странное противопоставление. Человеку вне зависимости от пола, происхождения, национальности. Давайте будем лучше.

М.МИТРОФАНОВА:  Вы сегодня Герцен, я Аксаков, а на следующей встрече мы разберемся.

Ф.МАЛЬЦЕВ:  Договорились. И давайте просто все попробуем стать лучше.

М.МИТРОФАНОВА:  Давайте. Спасибо вам огромное и до новых встреч в эфире.