Профитроли Татьяна Веденеева

СТАХОВСКИЙ:  Сегодня у нас в  гостях Татьяна Веденеева. Добрый день.

ВЕДЕНЕЕВА: Добрый день.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо, что выбрались, что нашли время. Надеюсь, с удовольствием к нам сегодня приехали.

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Я уже полчаса слушал вас с большим удовольствием.

СТАХОВСКИЙ: О, это хорошо. Не зря пришли.

КУЗЬМИНА: И не просто слушает, но и за кадром принимали активное в голосовании участие.

ВЕДЕНЕЕВА: Да, да, мы подискутировали на эту тему.

СТАХОВСКИЙ: По поводу прошлочасной нашей темы о платной и бесплатной работе. Вам же приходилось работать бесплатно, разумеется, в жизни?

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, конечно. Много раз. И я вообще считаю, что бесплатно надо работать, ну, когда ты чувствуешь позыв. Позыв сердца. Когда тебе не хочется, то и не надо себя насиловать. Но такие позывы у всех людей бывают. Зов сердца, когда ты хочешь сделать что-то приятное людям.

СТАХОВСКИЙ: Ради любви.

ВЕДЕНЕЕВА: Ради любви, да. Потому что именно ради любви и других людей. И от этого, я считаю, что сам человек очень много приобретает, он становится лучше, глубже, интереснее. Он получает некую оплату своего труда в виде самооценки и этой обратной любви, которая его делает лучше. А, став лучше, он приобретает вес. Соответственно, и потом, наверное, никто мимо него не пройдет просто так.

СТАХОВСКИЙ: Это какая-то вообще энергетическая система новая может родиться.

ВЕДЕНЕЕВА: Вы знаете, я вам говорила, Женя, я не знаю, кто придумал благотворительность, в какие времена и в какой стране, но, в принципе, это социальное явление родилось, я думаю, именно отсюда. От того, что люди из любви к ближнему, из любви к другим, из желания помочь, из любви к своей профессии, желания как-то выразиться начали когда-то делать свою работу бесплатно.

СТАХОВСКИЙ: Да, не исключено. Совершенно не исключено. Ну, ладно! Давайте пойдем теперь уже ко всем остальным темам. Татьяна Вениаминовна Веденеева, день рождения - 10 июля. А если заглянуть, например, в Википедию, то написано, что место рождения - Сталинград.

ВЕДЕНЕЕВА: Да нет, Волгоград уже был. Не верьте. Интернету нельзя верить.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это понятно. Но вы когда были, кстати, последний раз в Волгограде?

ВЕДЕНЕЕВА: Года три назад, может быть, четыре.

СТАХОВСКИЙ: Что делали? Как там? Какие-то чувства возникают до сих пор, когда вы приезжаете?

ВЕДЕНЕЕВА: Да нет, я уже себя чувствую москвичкой абсолютно. Я в 16 лет уехала из города и с 16 лет работаю. Боже мой! Да, я на первом курсе начала сниматься в кино. Это мои были первые заработанные деньги. И поэтому я как-то уже привыкла, что я в Москве.

СТАХОВСКИЙ: Но Волгоград - все равно город, сердцу родной.

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Недавно, года два назад я была в Ростове-на-Дону, и я вдруг почувствовала что-то невероятно родное, какую-то любовь к этому городу,  только выйдя из аэропорта, еще не видя его. И я не могла понять, в чем дело. И поняла, что дело в воздухе. Было лето, было жарко. И вот этот необычный воздух…

СТАХОВСКИЙ: Аромат какой-то. Нюансы тонкие.

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Запах степей, какой-то аромат степей, я не знаю. Вот этот жар, который существует в Волгограде и в Ростове. Вот на меня пахнул и, знаете, как будто что-то детское вспомнилось невероятное. Я сразу полюбила этот город.

КУЗЬМИНА: Но часто бывает, что и запахи, и звуки, и какие-то интонации возвращают в то место, где ты их слышал, видел, чувствовал. Вот что касается музыки, какая музыка вас возвращает в ваше детство, если вы вдруг ее слышите?

ВЕДЕНЕЕВА: Обычно музыка из фильмов. Я помню, что у нас не было магнитофона, аудиомагнитофона.

СТАХОВСКИЙ: Ну, еще бабины были какие-то там.

ВЕДЕНЕЕВА: Да, да. Не было почему-то в моем доме этого, не было, и все шло с телевизора. И поэтому вся любимая музыка она как-то и сохранилась в детстве, это обычно песни из кинофильмов. Ну, или то, что звучало по радио. А радио было включено всегда.

СТАХОВСКИЙ: И было же очень музыкальное в то время.

ВЕДЕНЕЕВА: Не выключалось. Просто радиоточка, которая раньше присутствовала во всех квартирах, висела очень высоко. И я помню, в то время транслировали очень много классической музыки. Я часто бываю в Консерватории, в Концертном зале Чайковского. Я вот 5 ноября, наверное, пойду на концерт Мацуева. У меня есть один друг (Боря Рубин), который взял надо мной шефство и часто меня приглашает на подобные концерты. И я понимаю, что с детства, от того, что радиоточка висела очень высоко, и выключить было практически невозможно (дома не было лестницы), я с детства слушала эту классическую музыку. И помню еще одно сочинение в  школе, когда нас просили написать о том, что любишь, не любишь и так далее, я помню, что написала, что мне очень нравится органная музыка Баха, и даже учительница, по-моему, меня не поняла. Потому что она подумала, что я, наверное, откуда-то это списала. А это просто звучало по радио постоянно. И я помню, что, когда звучали эти аккорды, у меня иногда наворачивались слезы. Вот в детстве, будучи 8-9-летней девочкой я начинала плакать по непонятной причине.

СТАХОВСКИЙ: Ну, орган еще монументальный, в общем, еще инструмент, который, конечно, сжимает и выкручивает все. Есть какая-то семейная легенда, почему девочку назвали Таней?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет. Не знаю, почему. Я так думаю, что это связано все-таки с Пушкиным. Потому что в моем поколении очень много женщин, которых зовут Татьянами и Ольгами. Просто очень много. Да, я думаю, что это оттуда.

КУЗЬМИНА: Первое впечатление о себе вы помните? Ну, просто воспоминание о себе?

СТАХОВСКИЙ: Первое воспоминание о "Я" какое-то яркое?

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Но не помню, сколько мне было лет. Мы жили в какой-то квартире с соседями. Был большой сталинский дом, мы жили на втором этаже. У нас была одна комната. И помню, что я стою то ли на подоконнике, то ли лежу на нем, и смотрю во двор. Большой двор с фонтаном. И в арку этого дома входит девочка в потрясающе красивом синем платье. Я задохнулась от восторга. И это стала моя  мечта - синее платье. У меня его никогда так и не было. Но когда я поехала в Москву поступать в театральный институт, я как-то маме сказала, что хотела бы синее платье, иначе я не поступлю. И она его где-то купила.

СТАХОВСКИЙ: И помогло?

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, да. Меня принимали во все театральные вузы. Платье было шелковое, гофрированное, оно переливалось, потому что шелк был. И мама купила мне лакированные синие же туфли французские.

СТАХОВСКИЙ: Ой, дорогущие, небось!

ВЕДЕНЕЕВА: Тогда это можно было купить на рынке. Я даже помню, что они стоили 45 рублей. В советское время это были какие-то безумные деньги.

СТАХОВСКИЙ: С ума сойти! Главное, что помогло и случилось.

ВЕДЕНЕЕВА: Вот это было первое впечатление: девочка в синем платье.

СТАХОВСКИЙ: А вы были дворовой такой девчонкой или все-таки домашней?

ВЕДЕНЕЕВА: Я была какой-то смесью. Я остаюсь такой и до сих пор. Мне все говорят, что у меня какой-то гороскоп неправильный, я под двумя знаками как-то там (мне объясняли) существую.

СТАХОВСКИЙ: А что это? Это Рак?

ВЕДЕНЕЕВА: С одной стороны, я Весы, живущий в доме  Рака или, наоборот. Что-то в этом роде. Я очень спокойно переношу общество самой себя и не скучаю. А, с другой стороны, я помню, что в детстве все возможные приключения со мной происходили. Например, когда мальчишки вокруг того же фонтана играли в войну, кидались друг в друга камнями (а я дружила с мальчишками) мне непременно нужно было пройти посередине.  Кого-то я там, может быть, играла, может, разведчицу какую, не помню.

СТАХОВСКИЙ: Может, медсестру.

ВЕДЕНЕЕВА: Я получила, конечно, камнем в лоб. У меня до сих пор есть шрам на лбу. И я падала с лестниц сверху вниз. Ну, в общем…

КУЗЬМИНА: Все прелести детства.

ВЕДЕНЕЕВА: Все прелести детства, да. Но в то же время я была очень скромной девочкой. Вот какой-то такой был симбиоз.

СТАХОВСКИЙ: А родители же отдавали, наверное, на какие-то курсы, кружки, хор-кружок, кружок по фото?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, не отдавали, я сама ходила. Им как-то было не до этого. Они очень много работали. Но я находила себе занятия. Ходила.

КУЗЬМИНА: Вот мы говорили про звуки, которые звучали в детве. А запахи в доме какие были? Что готовила мама?

ВЕДЕНЕЕВА: Мама очень любила делать пирожки. У отца была сестра, которая жила в казачьей станице, там такая есть речка Хопер. И оттуда привозили очень много каких-то сушенных фруктов нам всегда в гостинцы. Груши сушеные, яблоки, вишни и так далее. И я помню, что зимой мама всегда варила компот. Помните компот в детстве?

СТАХОВСКИЙ: Ну, конечно! Из сухофруктов. Святое дело!

ВЕДЕНЕЕВА: Очень вкусный. А то, что оставалось, вот эти фрукты, их перемалывали через мясорубку, и это была начинка. Туда добавлялся мед или сахар, для пирогов или пирожков. И это было… Мне казалось, что это было невероятно вкусно. Вот эти запахи теста с печеными фруктами - это невероятно вкусно.

СТАХОВСКИЙ: Потрясающе! А эти кулинарные предпочтения с детства у вас наверняка же сложились? Ну, как у всех у нас, мне кажется?

ВЕДЕНЕЕВА: Слушайте, ну, какие в детстве предпочтения? В советском. Жареный сахар.

СТАХОВСКИЙ: Все равно манную кашу не люблю. Жареный сахар?

ВЕДЕНЕЕВА: О, да! Мы с братом жарили постоянно. Не знаю, больше ничего не помню такого. Любила помидоры очень. И ненавидела шкурки.

СТАХОВСКИЙ: Эта любовь осталась?

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Я с детства ненавидела шкурки от помидоров и до сих пор их всегда чищу. Когда однажды где-то во Франции я побывала в очень дорогом ресторане, и мне принесли салат, в котором были почищенные помидоры, я не удержалась и спросила, почему? Официанты очень удивились и сказали: "Вы же в приличном заведении". Типа: кто ж тут ест со шкурками. И я подумала, что вот как я правильно с детства-то делаю.

СТАХОВСКИЙ: Кем хотелось быть в детстве?

ВЕДЕНЕЕВА: Артисткой. Нет, еще хотелось быть астрономом.

СТАХОВСКИЙ: Все-таки?

ВЕДЕНЕЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Прям серьезно? С изучением карт?

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, карты я не изучала, но читала очень много фантастики. Перечитала практически все, что только возможно было в библиотеках найти. Во все верила.

СТАХОВСКИЙ: И фильмы, конечно. Уже позже фильмы появлялись фантастические.

ВЕДЕНЕЕВА: Да. В наше время-то их особенно и не было. "Гиперболоид инженера Гарина" вот я помню, "Человек-амфибия",  в принципе, тоже фантастический фильм.

КУЗЬМИНА: Вот мы немножко пришли к твоему любимому вопросу: были ли книги в детстве, которые каким-то образом поменяли мировосприятие ваше?

ВЕДЕНЕЕВА: Думаю, что именно фантастика. В основном я читала то, что нужно было читать из литературы. Очень любила Лермонтова.

СТАХОВСКИЙ: Поэзию именно?

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Ну, и фантастика.

СТАХОВСКИЙ: И до сих пор? Вкус не поменялся?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет. Я с удовольствием смотрю фантастические фильмы  современные, когда бывает возможность. И во все верю по-прежнему. Вы знаете, когда-то я прочла высказывание очень известного какого-то академика, который сказал, что человеческий мозг, предполагается, что так устроен, что, в общем, выдумать ничего не может, если этого нет реально где-то в мире, в мироздании, скажем так. То есть то, что придумывают фантасты, это, значит, где-то есть, было или будет. А ученые потом, случайно прочтя об этом…

СТАХОВСКИЙ: Где-то находят. Но, вы знаете, это напоминает…

ВЕДЕНЕЕВА: А они думают: "А действительно! Какая интересная идея! Надо над этим подумать". И, в общем, это все изобретают со временем.

СТАХОВСКИЙ: Но это еще какой-то, мне кажется, вообще древнегреческий, это платоновский мир идеи, что все витает. Главное, ухватить ее, и вот оно, тут же появляется. Есть идея стула, он есть. А дальше мы уже с ней работаем так или иначе. А вы легко удивляетесь вообще в жизни? Ну, вот каким-то новым явлениям вас легко удивить?

ВЕДЕНЕЕВА: Я не знаю, легко ли удивить, но этого очень хочется всегда.

СТАХОВСКИЙ: Удивляться, да?

ВЕДЕНЕЕВА: Я когда год работала в Японии, меня там потрясло одно объявление, которое висело в посольстве. Женский комитет, который предлагал поехать в парк "Ёеги", экскурсия такая, на любование лотосами. Я тогда спросила: "А что это значит? Что это за экскурсия такая - любование лотосами? Что там будет?" - Они  сказали: "Ну, вот все приедут и будут любоваться лотосами".  - Я сказала: "А еще что?" - "Ничего".

СТАХОВСКИЙ: Все. Достаточно.

ВЕДЕНЕЕВА: Экскурсия длится час. Я говорю: "Вот час будут сидеть и любоваться?" - Мне сказали: "Да". И я записалась на эту экскурсию и поехала. Получила огромное удовольствие. И, находясь в Японии, я поняла, что мне их мировосприятие очень созвучно. Вот удивляться чему-то, чем-то любоваться и восхищаться. Это как какую-то маленькую жизнь еще одну прожить.

СТАХОВСКИЙ: То есть созерцать мир - это отдельная сторона в жизни.

ВЕДЕНЕЕВА: Да. И его видеть. Потому что мы его, живя в городах, мы мир не видим.

СТАХОВСКИЙ: Не видим, не успеваем, не замечаем.

ВЕДЕНЕЕВА: Неба не видим. Я уже не говорю про цветы, листы, капли росы на траве и так далее. А этим реально надо любоваться и восхищаться, потому что это какая-то энергия, которая дает пищу твоей душе. Она тоже, видимо, должна чем-то кормиться.

СТАХОВСКИЙ: Но эта пища душе, это работа над собой все-таки? Это  работа или это отдых?

ВЕДЕНЕЕВА: Над душой, конечно, надо работать,  безусловно. Но любование и созерцание - это все-таки отдых, я думаю.

СТАХОВСКИЙ: Все-таки отдых!

КУЗЬМИНА: Чему вас научили родители? Мама и папа? Может быть по отдельности?

СТАХОВСКИЙ: Самые главные какие-то качества, которые достались?

ВЕДЕНЕЕВА: Вы знаете, быть, наверное, объективной и независимой в жизни. Всегда предоставлялась очень большая свобода. Но не бесконтрольная свобода. Но все равно свобода. Вот даже в выборе профессии, желании что-то, чего-то изучать, чему-то научиться. Иногда они были не согласны. Я вот, например, помню, как сильно плакала, когда мой отец меня отругал очень сильно за то, что я пела безобидную, на мой взгляд, песенку из какого-то фильма, опять же: "Бежит, бежит, бежит дорога не кончается…" Что-то: "В пути то маки, то тюльпаны нам встречаются".

СТАХОВСКИЙ: Ничего антисоветского, вроде бы.

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, такая веселая песенка. И мой отец, у которого всегда Бах был включен из радиоточки, считал, что какими-то глупостями занимаюсь и напеваю какие-то глупые, не серьезные песни и не понятно, на какую дорожку они меня заведут.

СТАХОВСКИЙ: Вместо того, чтобы заняться делом. То есть у  родителей, и у папы в данном случае, был какой-то (не могу сказать: план жизни дочери), но какие-то идеи.

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, у них был только план: чтобы было высшее  образование.

СТАХОВСКИЙ: И не важно, какое.

ВЕДЕНЕЕВА: И, конечно, в Волгограде предполагалось, что… Да, я еще могла стать учительницей, наверное. Потому что я всегда обожала маленьких детей. Я очень любила играть с куклами, их чему-то обучать. И маленькие дети - это тоже такой открытый мир, на который легко воздействовать и которых можно вести за собой, улучшать, совершенствовать. Со взрослыми детьми гораздо сложнее. Может быть, мне, наверное, было бы сложнее. А с маленькими… Вот если бы я… Астрономом, мне уже потом было понятно, что я не стану, к  десятому классу, были проблемы с геометрией. То есть нарисовать звездное небо вряд ли я уже правильно смогла бы. Если бы я не стала артисткой, я бы пошла в педагогический институт однозначно.

СТАХОВСКИЙ: А что самое главное уже сегодня, даже с точки зрения не только любви, а с точки зрения жизненного опыта, что самое  главное в воспитании детей, как вы думаете?

ВЕДЕНЕЕВА: Доверие их завоевать, это очень важно. Это очень важно и очень трудно, на самом деле.

СТАХОВСКИЙ: Любить, то есть быть честными?

ВЕДЕНЕЕВА: Потому что это невозможно сделать за один раз, за неделю, за отпуск, в который вы поехали. Это работа родителей, которая должна тоже быть всегда. И так легко упустить! Я была в каком-то магазине и сыну случайно позвонила. И он мне сказал: "Купи мне, пожалуйста, гречку". Причем, я помню, что не так давно он мне говорил, что он ее ненавидит. Я удивленно спросила: "Гречку?" - Он говорит: "Да, но в пакетиках, чтоб не надо было мыть" и так далее. Я еще раз удивилась. Он говорит: "Ты знаешь, мне тут сказали, что с утра надо есть кашу, это очень полезно". Я промолчала. Ну, потому что я сто раз говорила, что с утра надо есть кашу. Желательно с кефиром, или с водой, или с фруктами и так далее. Мои слова пролетали мимо. И я понимаю, и всегда это понимала, что у детей есть очень много других авторитетов: другие дети, какие-то друзья в подворотне.

СТАХОВСКИЙ: Есть кумиры, в конце концов.

ВЕДЕНЕЕВА: Учителя. Например, какие-то другие взрослые. Потому что ребенку всегда кажется, что мама с папой все равно ругают. А вот другие люди,  они не ругают. И я, например, являюсь крестной четверых детей. Две девочки и два мальчика.

СТАХОВСКИЙ: Большая ответственность.

ВЕДЕНЕЕВА: Один из мальчиков уже работает в "Газпроме", причем, ему 24 года, он уже работает начальником. Он закончил вуз, очень такой правильный парень. И когда он мне иногда звонит и говорит: "Тань, пойдем куда-нибудь поедим". Понимаете, это так классно, так забавно звучит!  Я говорю: "Ну, пойдем". И он мне начинает что-то рассказывать. И я понимаю, что, если я ему что-то скажу или посоветую, то он, скорее всего, быстрее это воспримет, хотя у них чудесная семья. Там двое парней, прекрасные  родители.

КУЗЬМИНА: Его отношение к вам, конечно.

ВЕДЕНЕЕВА: В какой форме выразиться. Я выражусь в другой форме, нежели  мама. Я со своим сыном так не буду разговаривать, как я буду разговаривать с крестным сыном, понимаете? И я понимаю, что мой путь к нему будет короче.

КУЗЬМИНА: Очень часто мамы налаживают отношения с девушками своих сыновей, потому что она-то может ему объяснить, куда ему пойти учиться…

СТАХОВСКИЙ: Но это мудрые мамы такие!

ВЕДЕНЕЕВА: Если девушка постоянная, как бы понятно, что эта девушка влияет. Если ее нет, то…

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, а вот это очень интересно. Вот вы рассказали про крестника своего 24-летнего, и понятно, что, может быть, у него есть какие-то знакомые или друзья, с которыми вы тоже знакомы. Но я почему-то сейчас подумал, что эти же люди, то есть люди, которым сейчас 20 или 24, они ведь вас (если говорить о вашей профессиональной деятельности) знают уже, может быть, как ведущую "Доброго утра" или каких-то других телевизионных… То есть вы же для них не "тетя Таня" из "Спокойной ночи, малыши" или "В гостях у сказки". Они же не знают этого вашего периода детского.

ВЕДЕНЕЕВА: Да, да. Уже нет. Это кому 35-ть, вот для них я еще "тетя Таня".

СТАХОВСКИЙ: Вот для нас, например. Понятно, что для меня и для Веры вы, безусловно, "тетя Таня" из "Спокойной ночи". А как же? Вы для них уже совершенно другой персонаж.

ВЕДЕНЕЕВА: А кому 20-24 - уже  нет. Нет, он, конечно, помнит и что-то еще видел, потому что в 90-х годах я ушла в программу "Утро" и перестала заниматься "спокушками". Да, уже прошло 20 лет, и уже, да, они не помнят.

СТАХОВСКИЙ: А вы чувствуете даже в разговоре с людьми, которых вы встречаете, например? Понятно, что возникают новые люди в жизни регулярно, случайные встречи и человек, которому 40, и человек,  которому 20. Есть разница в обращении, в отношении, в приветствии?

ВЕДЕНЕЕВА: Да, конечно. Все, кому 40, они меня называют только "Танечкой". Только. Причем, и женщины, и мужчины. Только - Танечка. А те, которым 20 иногда мне говорят (вот так останавливаются и говорят): "Ну, где же я вас видел?" - Я говорю: "Наверное, по телевизору". И до некоторых вдруг доходит, что вот где-то… Вы знаете, потому что эти "Спокойные ночи, малыши" иногда показывают до сих пор старые выпуски.

СТАХОВСКИЙ: Ой, это вообще святое дело. Мы тут, пока шли Новости, обсудили какие-то другие новости: про НЛО, про марсоход.

ВЕДЕНЕЕВА: Да, вот я вижу тут у вас на экране, что, якобы, они зафиксировали взлет НЛО с Красной планеты.

СТАХОВСКИЙ: У нас на сайте чего только нет! А вы верите в такие какие-то вещи? В непознанное, в снежных людей?

ВЕДЕНЕЕВА:  Что значит - верю? Я их даже видела. Снежных людей не видела, а тарелки видела. Причем, дважды в своей жизни.

СТАХОВСКИЙ: Да вы что!? Ничего себе!

ВЕДЕНЕЕВА: Последний раз это было в прошлом году. А первый раз это было в том самом Волгограде. И видела не только я, видел мой отец, видел мой сын, которому было четыре года. И еще многие соседи, которые находились на даче.

КУЗЬМИНА: А вы скорее начинаете искать оправдание, ну, например, это какой-нибудь пуск ракеты, осколки метеорита, все, что угодно, кто-нибудь поджег самолетик и бросил? Или все-таки начинаете думать о том, что где-то что-то есть все-таки?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, я даже уверена, что есть. Не то, что  я думаю, я просто в этом не сомневаюсь даже.

СТАХОВСКИЙ: Ну, страсть к фантастике еще такая, конечно!

КУЗЬМИНА: А почему мы не начинаем знакомство наше?

ВЕДЕНЕЕВА: Мы бы начали, конечно, но они не хотят с нами знакомиться. Не доросли мы, видимо, до этого еще. Наш интеллект не дорос.

СТАХОВСКИЙ: Видимо.

ВЕДЕНЕЕВА: Но вы посмотрите на людей! Боже мой! Две тысячи лет более-менее цивилизованному человечеству со времен Христа, а, в общем-то, дикие люди, как были, так и остались в своих проявлениях.

СТАХОВСКИЙ: Да, с этим не поспоришь.

КУЗЬМИНА: Нам еще расти и расти.

СТАХОВСКИЙ: А раз уж мы заговорили об исторических каких-то моментах, есть простой такой, банальный в какой-то мере вопрос, но он, мне кажется интересный. Есть какая-то историческая личность, с которой хотелось бы поговорить? Чайку пошвыркать, что называется, за плешками теми самыми, пирожками с яблоками?

ВЕДЕНЕЕВА: Не знаю. Я, честно говоря, над этим не думала. Но с Воландом хотелось бы поговорить.

СТАХОВСКИЙ: Воланд - это литературный все-таки персонаж.

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, да. Историческая? Не знаю. Может быть, с Галилеем.

СТАХОВСКИЙ: Опят же, в космос.

ВЕДЕНЕЕВА: Вот с людьми, у которых мироздание не зацикливается только на нашу планету, только на себя, только на наш мир. А у которых полет мысли куда-то очень далеко…

СТАХОВСКИЙ: Вы бы отправились в путешествие космическое?

ВЕДЕНЕЕВА: Я бы отправилась. Я понимаю, что никогда не вернешься, может, тебя там разорвет на части и так далее. Но сама мысль о том, что ты будешь как-то удостоен чести быть первым… Говорят, уже сформирована команда.

СТАХОВСКИЙ: На Марсе у нас была девочка, которая летит, должна, во всяком случае, в 2018 году на Марс.

ВЕДЕНЕЕВА: Она была у вас  в студии?

СТАХОВСКИЙ: В один конец. Да, мы с ней общались.

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, что она говорила? Почему она этого хочет?

СТАХОВСКИЙ: Но она говорит, все! Ну, куда? Конечно, она говорит то же, что и вы. Мне надо туда, мне же надо все, как же!

КУЗЬМИНА: Нет, знаете, у нее очень интересная позиция, что все то, как устроен мир, Земля, социальные отношения, та формула, по которой действуют все, мне это слишком банально и просто. Мне это понятно.

ВЕДЕНЕЕВА: Нет,  но это все очевидно как бы.

КУЗЬМИНА: Я хочу туда, где не понятно, где я ничего не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Новых открытий.

ВЕДЕНЕЕВА: Может быть, это открытие через секунду кончится, вот ты что-то увидел или понял, и через секунду тебя не стало, возможно, да? Но эта секунда, которой не обладает ни один из миллиардов людей, живущих на Земле.

СТАХОВСКИЙ: И она стоит наверняка того, чтобы ее испытать. Может быть.

КУЗЬМИНА: Два слова про открытия, но совсем другого характера. Вы - председатель попечительского совета строительства нового старого "Детского мира".

ВЕДЕНЕЕВА: Да.

КУЗЬМИНА: Когда?

ВЕДЕНЕЕВА: К Новому году.

КУЗЬМИНА: Спасибо. Легендарное место для любого человека. Я не говорю про москвичей, я говорю вообще про всех детей всей планеты.

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, насчет планеты не знаю. Конечно, все, кто помнит этот магазин своего детства, они, конечно, поведут туда детей, и застройщики старались сохранить все элементы, которые они помнят со своей юности, со своего детства. Но, безусловно, это будет очень современное здание, безопасное. Потому что оно реально уже рушилось и требовало полной реконструкции. Это реально. Я сама была в подвалах, мы ходили в касках. И я видела трещины, в которые засовывала руку целиком. И она шла вот так из подвала вверх, куда-то в район пятого этажа. Это реально было нужно уже делать срочно.

СТАХОВСКИЙ: А у вас есть любимые места в Москве? Вы сказали, что вы уже чувствуете себя москвичкой давно, и это понятно. И занимаетесь какими-то такими проектами, о которых вы сейчас говорили.

ВЕДЕНЕЕВА: Я очень люблю район Воробьевых гор. И очень люблю район, который,  например, называется Хитровка. Это район Солянки. Мне кажется, что это один из районов Москвы, который реально сохранился нетронутым, нетронутым ни во время Хрущева, там нет ни одного хрущевского здания, ни, что самое интересное, ни во времена Брежнева, там нет ни одного ЦКовской кирпичной башенки, которые строили для высокопоставленных чиновников во времена Брежнева. И которые на выезде натыканы, даже на той же Пречистенке, Остоженке, на Чистых прудах. Все равно они есть, и они сейчас очень портят облик этих  районов, потому что там очень много красивых, отреставрированных старинных зданий, особняков. И вдруг эти башенки, в которых живут люди. Они уже обветшали, они, вроде бы, еще добротные, еще, наверное, сто лет простоят, но выглядят все равно плохо. Портят вид. А вот Солянка… Во-первых, там невероятный ландшафт. Там все время вверх-вниз, там есть действующий монастырь, там невероятное количество церквей. Там очень много исторических зданий разных эпох.

СТАХОВСКИЙ: Там сами переулки удивительные, по ним блуждать можно бесконечно.

ВЕДЕНЕЕВА: Да. Там просто ходить гулять - одно удовольствие. И там часто снимают кино.

СТАХОВСКИЙ: Это не удивительно.

ВЕДЕНЕЕВА: Не удивительно, да.

СТАХОВСКИЙ: Вы прожили в Японии год, вы говорили уже об этом. И во Франции вы жили достаточно долгое время. Есть места, куда хочется возвращаться?

ВЕДЕНЕЕВА: В каждой стране есть места, куда хочется возвращаться. Особенно, если там есть какие-то люди, с которыми тебе интересно общаться.

СТАХОВСКИЙ: То есть люди, в первую очередь?

ВЕДЕНЕЕВА: В первую очередь все-таки. Потому что природа, в какую бы страну ни приехал, всегда найдешь такое место, такой уголок, куда хочется вернуться. И я всегда себе говорю: "Нет, вот сюда через несколько лет я обязательно…" И таких мест уже, знаете, сколько накопилось! Просто невероятное количество. Я понимаю, что жизни не хватит, потому что еще очень много не виденного ни разу.

СТАХОВСКИЙ: А есть, куда хочется? Какой-то план?

ВЕДЕНЕЕВА: Конечно.

СТАХОВСКИЙ: Например?

ВЕДЕНЕЕВА: У меня были  грандиозные планы. Я ходила по Великой китайской стене. Это невероятное ощущение. Это тоже своеобразный космос. Вот когда вы стоите на этой стене, и она уходит за горизонт, вы видите эти сотни и тысячи километров просто посреди планеты. Ничего вокруг нет. И ты, в общем, не очень понимаешь, зачем это нужно? Ты понимаешь, какими немереными трудами это было построено. Например, та же Терракотовая армия в Сиане, в которой я тоже была. Это немыслимо, это надо видеть. Это мурашки по коже, когда ты видишь эту армию в человеческий рост, каждое лицо имеет свое выражение. Лошади в натуральную величину и так далее.

КУЗЬМИНА: То есть люди, делавшие это, были мотивированы.

ВЕДЕНЕЕВА: Они были мотивированы. Там их главой, их монархом, который тогда существовал, это другая история… Пирамиды. Я опускалась там на подводной лодке в Карибское море. Например, я очень хотела увидеть истуканов на острове Пасхи. До сих пор этого не видела. Или вот эти взлетно-посадочные полосы, которые там существуют, в Перу и в Чили. Ну, много есть мест, которые еще хочется увидеть, чтобы понять, что такое наша планета. И еще очень мест, в которые хочется вернуться по второму разу. Но, если верить буддистам, и человек проживает не одну жизнь, то…

СТАХОВСКИЙ: У вас все шансы.

ВЕДЕНЕЕВА: Наверное, шансы есть, хотя бы в будущем.

КУЗЬМИНА: Вы иногда цитируете Софии Лорен, когда идет речь о красоте. Это часто задаваемые вопросы. Говорят: "В жизни обязательно нужно попробовать все, а потом благополучно забыть о некоторых вещах навсегда".

ВЕДЕНЕЕВА: Да.

КУЗЬМИНА: О каких вещах навсегда вам удалось забыть?

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, это чаще всего связано с едой. Она-то говорила о еде. Но о некоторых вещах навсегда, да. С едой связано. Которые, я считаю, вредны для здоровья, для фигуры. И я действительно знаю, какие они на вкус, но больше никогда не пробую.

СТАХОВСКИЙ: Что это, например, что вы полностью исключили?

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, например, полностью исключила майонез. Если только на Новый год где-нибудь в гостях. Сама никогда даже не делаю. Но, конечно, это традиция салат "Оливье", он там присутствует.

СТАХОВСКИЙ: Ну, куда без него? Да.

ВЕДЕНЕЕВА: А вот так у меня его в доме нет уже  много-много лет.

СТАХОВСКИЙ: А что всегда есть в вашем холодильнике?

ВЕДЕНЕЕВА: Кефир, сыр, всевозможные фрукты-овощи, рыба.

СТАХОВСКИЙ: Рыба. Морская?

ВЕДЕНЕЕВА: Морская.

СТАХОВСКИЙ: Понятно, да. Принимается. А вы любите узнавать секреты других людей?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, не стремлюсь. Если кулинарные, то, да. Больше никаких. Не стремлюсь. Ко мне даже перестал и с этим обращаться, потому что, будучи человеком публичным и как-то связанным с телевидением постоянно, всю жизнь мне задают одни и те же вопросы. Ну, в советское время это вообще было забавно, когда мне писали с тысячами писем, что вот  "передайте Леониду Ильичу" или кому-нибудь из руководства то-то, то-то, у нас там такая-то проблема. Потому что все, кто находился на экране (нас было очень мало), люди считали, что мы вот просто создаем политику в стране, в том числе, и мы. Сейчас многие стараются узнать: "А вот, правда, что этот - то-то, а вот она - с тем-то". - Я говорю: "Не знаю, понятия не имею".

СТАХОВСКИЙ: Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

ВЕДЕНЕЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Вы заговорили сейчас про Леонида Ильича. А вы встречались с Брежневым?

ВЕДЕНЕЕВА: Да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Было дело.  Ну, вот, продолжая эту тему, наверняка был в жизни персонаж, встретив которого (я имею в виду, человек), встретив которого, где-то в  голове промелькнула мысль: "Господи, вот это он! И я сейчас рядом с ним стою! Да если бы мне 20 лет назад сказали, что я буду стоять  рядом с этим человеком, да я бы в  лицо плюнула!" Вот что-то такое? Ну, понимаете, когда мощь человеческая…

ВЕДЕНЕЕВА: Вы знаете, у меня такого не было, как ни странно. Ну, вот, например, это было года три назад, у меня есть фотографии, которые пришлось купить, потому что их просто так получить нельзя, с принцем Чарльзом. Ну, вот, наверное, когда-нибудь мне бы казалось: ну, как это? С принцем Чарльзом я стою, у него бокал виски в руках, у меня бокал шампанского, и он у меня спрашивает. Потому что я работала для «Би-би-си». В 1981 году я снималась в очень большом фильме для «Би-би-си», 27 серий о нашей стране и о Москве. Его там транслировали. И когда я ему это сказала, он так заинтересовано как-то стал со мной разговаривать. И вот там специальный фотограф, который фотографировал, потом выкладывали это все на специальный сайт, и нужно было купить фотографии. И я не помню, чтобы я очень сильно трепетала. Хотя, если бы мне об этом сказали, я была бы уверена, что, да, наверное, так и произойдет. Но, нет. Обычный мужчина.

СТАХОВСКИЙ: Импозантный, королевских кровей.

ВЕДЕНЕЕВА: Вы знаете, вот он даже как-то близко и на принца не очень похож. Ну, как девушки себе принцев представляют? Нормальный мужчина с бокалом виски. Очень умный и очень остроумный, кстати. Вот это меня удивило, потому что я этого не знала и не ожидала. Потому что это было большое очень событие, и в начале его, когда все уже расселись за столы, он говорил речь, и она была вся пронизана юмором. Причем, таким не банальным. И я поняла, что он очень-очень остроумный человек.

СТАХОВСКИЙ: А что такое для вас… Остроумный - понятно. А что  такое для вас - умный человек?

ВЕДЕНЕЕВА: Умный человек? Помимо того, что он знающий, он, прежде всего, человек воспитанный и умеющий себя вести по отношению к другим людям. Это очень  важно.      

КУЗЬМИНА: Что вы никогда не сделаете? Например: татуировку, сяду за руль, напьюсь на глазах, не знаю, у своих друзей?

ВЕДЕНЕЕВА: Я, кстати, вашу татуировку заметила. Все хотела спросить, что у вас там написано? Вот это я не сделаю, точно, никогда!

КУЗЬМИНА: А хотелось бы?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, и не хотелось никогда.

КУЗЬМИНА: Хорошо. Не знаю, подстригусь налысо.

ВЕДЕНЕЕВА: Может быть такое, конечно. У меня была одна коллега, когда у нее случилась трагедия в жизни, и умирал ребенок, она побрилась налысо. Она была в стрессовом состоянии.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это понятно. Да.

ВЕДЕНЕЕВА: Ну, наверное, в стрессовом состоянии человек многие вещи может сделать, которые от себя сам не ожидает.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это понятно.

ВЕДЕНЕЕВА: Вот так, чтобы у меня было желание побриться налысо - нет.

СТАХОВСКИЙ: А есть что-то, что вы делали на спор, например?

ВЕДЕНЕЕВА: На спор? Наверное. В новогоднюю ночь многое, чего делаешь на спор.

КУЗЬМИНА: А утром расхлебываешь.

ВЕДЕНЕЕВА: Потом расхлебываешь, да, кукарекаешь, поешь или еще что-нибудь вытворяешь.

СТАХОВСКИЙ: То есть случаются такие эпизоды в жизни, за которые потом не очень  вроде как…

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, обычно это происходит в кругу близких друзей.

КУЗЬМИНА: Поэтому, узнавая секреты, не рассказываю никому.

ВЕДЕНЕЕВА: Это весело.

СТАХОВСКИЙ: И в шутку, да? То есть ничего такого экстремального, что, раз, и…?

ВЕДЕНЕЕВА: Нет, ну, на спор кого-нибудь подставить, что-то такое совершить - нет, нет!

СТАХОВСКИЙ: Ну, и слава богу!

ВЕДЕНЕЕВА: Хотя, нет, вспомнила! Это была такая интересная ситуация! Был юбилей телевидения, 75 лет.

СТАХОВСКИЙ: То есть не так давно.

ВЕДЕНЕЕВА: Года три назад или четыре, может быть, уже не помню. Мне позвонил Андрей Малахов, и мы договорились, что мы вместе пойдем. Ну, встретимся где-то, потому что были приглашены все телевизионщики, ну, так, значимые. И оба мы застряли в пробке. Я живу в центре, очень близко довольно-таки от Кремля. Но именно это и проблема. Потому что, если едут в Кремль, если там какое-то событие, набережная стоит, все перекрывается. В общем, мы оба застряли и влетели одновременно в этот зал, который находится в Кремлевском дворце наверху, огромный зал, по ступенькам. Мы уже бежим-бежим по ступенькам, и понимаем, что нас… Дальше стоит какой-то человек в костюме с наушником за ухом и к нам показывает рукой, что мы идти дальше не можем. Все сидят за столами, большой банкет. Но уже выступает Владимир Владимирович Путин. И он речь говорит: "Пришел, чтобы поздравить всех людей на телевидении с юбилеем". И нам сказали, что пока он говорит, мы не можем двигаться, мы должны тут стоять. Мы стоим с Андреем вдвоем. Причем, видимо, было еще несколько человек, которые тоже припоздали, там сидел Дима Дибров, еще кто-то. И они сидели за самым крайним столом, вот прям около этой лестницы. Вот такой стол полупустой. И мы стоим с Андреем, переговариваемся. Я говорю: "Андрей, представляешь, Путин. А мы тут с тобой опаздываем. Нет, чтобы пойти с ним и познакомиться". - Он говорит: "Ты что, с ума сошла?" - Я говорю: "Нет, ну, а что? Ну, Путин пришел нас поздравить, у нас сегодня праздник. Почему не можем познакомиться? Давай пойдем познакомимся". Ну, в общем, Андрей категорически все-таки говорил, что не стоит этого делать, что нас туда даже и не подпустят. Я говорю: "Да почему не подпустят? У нас же праздник. Он же нормальный человек. Пойдем, познакомимся. Вот спорим, познакомимся?" Вот тут я с ним поспорила. Когда закончилась речь, мы сели за этот крайний стол, и я стала говорить коллегам, что надо пойти поздороваться с Владимиром Владимировичем. На меня все смотрели удивленно. Я говорю: "Мы с Андреем идем знакомиться с Владимиром Владимировичем".

КУЗЬМИНА: Мне кажется, еще сама себя….

СТАХОВСКИЙ: Я же с ним поспорила, надо себя подзадорить.

ВЕДЕНЕЕВА: Кто же к нам тогда присоединился? В общем, пока мы шли (сейчас не помню, кто к нам присоединился из-за этого стола), к нам присоединилась Лена Малышева и кто-то еще из мужчин.

СТАХОВСКИЙ: В общем, делегация пошла.

ВЕДЕНЕЕВА: Вчетвером. Вчетвером мы направляемся через этот зал. А, понимаете, как? Когда стоят огромные столы и там сидит все телевизионное начальство и, конечно, Добродеев, Эрнст, все-все самые такие мощные люди, мы идем мимо, естественно, видим своих коллег, останавливаемся, с кем-то целуемся, здороваемся. И так медленно продвигаемся в определенном направлении к самому переднему столу, который около сцены. А там сидят наши корифеи: Кириллов, Анна Николаевна Шатилова. Они сидят за одним столом с Владимиром Владимировичем. Владимир Владимирович к нам спиной. И как-то Андрей так начинает тормозить и говорит: "Давай, может, не пойдем?" А тут уже Малышева завелась, говорит: "Ты что? Когда еще у тебя будет возможность познакомиться, поздороваться лично с Путиным?" И мы продолжаем идти. И вот когда осталось, наверное, метра три до того, как мы уже  должны были дойти до этого стола, вдруг Владимир Владимирович встает, поворачивается к нам и говорит: "Здравствуйте". Мы не ожидали такого. Я говорю: "Здравствуйте, Владимир Владимирович. Меня зовут Таня Веденеева, это Андрей Малахов, это Елена Малышева. Мы просто поздороваться. Извините нас, пожалуйста". И вы знаете, как по волшебству вдруг возник человек, у меня реальное ощущение, что он возник из-под земли, у которого на руке был поднос и стояло пять бокалов с вином.

СТАХОВСКИЙ: Тут же.

ВЕДЕНЕЕВА: То есть нас четверо и пятый для Владимира Владимировича.

КУЗЬМИНА: Кто-то читал ваши мысли.

ВЕДЕНЕЕВА: Это мы потом, когда мы уже сидели, там это все обсуждали, мы понимали, что за нами, конечно, велось наблюдение, за этой группой товарищей, которая идет…

СТАХОВСКИЙ: Идут в неизвестном направлении.

ВЕДЕНЕЕВА: В известном как раз направлении. В общем, мы взяли по бокалу, чокнулись с президентом, выпили

КУЗЬМИНА: Вот на спор.

ВЕДЕНЕЕВА: Когда мы шли назад, надо было видеть выражение лица Константина Львовича Эрнста. Он так смотрел на Малахова, что тот стал красный, как у вас написано слово "Маяк". И когда я потом звонила Андрею (я не была штатным сотрудником Первого канала) Андрей сказал, что его вызвали на ковер и так пропесочили, что как он вообще посмел? Я говорю: "Андрей, ну, если что, вали на меня. Я же, в общем-то, спорила". Ну, в общем…

СТАХОВСКИЙ: Тем более я девочка, мне вообще можно.

КУЗЬМИНА: А девочки всегда так говорят. Вали все на меня.

ВЕДЕНЕЕВА: Тем более, что я не работала на Первом канале, но Андрею досталось, что надо было согласовать с руководством прежде, чем такие выходки сделать.

СТАХОВСКИЙ: Но главное - сделала. Все! Это самое главное.

КУЗЬМИНА: Про выходки. Где можно вас увидеть?

ВЕДЕНЕЕВА: На Первом канале пока.

КУЗЬМИНА: Театр?

ВЕДЕНЕЕВА: Театр «Школа современной пьесы». Ой, у нас чудесный спектакль. Называется "Последний ацтек". Мы играем с фантастическим актером, я считаю, нашей страны Альбертом Филозовым, народным артистом России. Он просто чудесный, он фантастический.

СТАХОВСКИЙ: Да, он прекрасный.

ВЕДЕНЕЕВА: И мне вот такая честь играть с ним вдвоем. Приходите.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, Филозов не был еще у нас в "Школьной анкете". Многие имена, которые вы сегодня произносили вслух, начиная с Кириллова и заканчивая многими другими, конечно, бывали в этой студии. А вот Филозова у нас еще не было. И, мне кажется, на этой ноте…

ВЕДЕНЕЕВА: Пьеса, она такая немножко из советского времени, с большим юмором написана.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это интересно.

ВЕДЕНЕЕВА: Но она очень интересна молодым. Они многие вещи не понимают, которые в этой пьесе. Но им все равно интересно. Это я знаю, потому что часто молодежь подходит со служебного входа, просят сфотографироваться. И я говорю: "А вам что-то было там понятно?" - Они говорят: "Да!" Там было много политики, мы ее убрали, оставили много человеческих отношений. И вот молодым людям это, как ни странно, очень нравится, потому что все очень хотят любви, все ее ищут, ждут каких-то нормальных человеческих отношений.

КУЗЬМИНА: Время эмоциональное.

ВЕДЕНЕЕВА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Ну, и прекрасно! Как называется пьеса?

ВЕДЕНЕЕВА: "Последний ацтек".

СТАХОВСКИЙ: Спасибо большое.  Масса благодарностей пришла к  нам всякими средствами вам за вашу работу. До новых встреч.

ВЕДЕНЕЕВА: Спасибо вам. До свидания.

КУЗЬМИНА: Спасибо большое.