Шоу Риты Митрофановой "Разговор по делу". Беседа с Эдуардом Радзюкевичем

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, почему я грустный?

МИТРОФАНОВА: Ну, не грустный, но все-таки┘ Хотя да, просто такой.

РАДЗЮКЕВИЧ: А я должен быть такой хохотун, шалунец.

МИТРОФАНОВА: Все ждут же, да, пошутите, пожалуйста. Какие у вас были самые смешные истории на работе? Как вы Сталина снимаете?

РАДЗЮКЕВИЧ: Я Сталина не снимаю.

МИТРОФАНОВА: Ну, в ╚6 кадрах╩?

РАДЗЮКЕВИЧ: Федор Добронравов у нас Сталин штатный. Это вопрос к нему.

МИТРОФАНОВА: Спрашивают, как вы с коллегами вне съемок?

РАДЗЮКЕВИЧ: У нас очень дружественные, теплые отношения, замечательные, мы очень тепло друг к другу относимся.

МИТРОФАНОВА: И девушки?

РАДЗЮКЕВИЧ: Да.

МИТРОФАНОВА: И они между собой тоже?

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, у нас нет ни склок, ни скандалов, ни ругани, никогда не бывает. У нас очень хорошая атмосфера.

МИТРОФАНОВА: Вы вместе уже 4-5 лет?

РАДЗЮКЕВИЧ: Мы недавно отметили пятилетие ╚6 кадров╩ на сцене Театра эстрады, а вообще мы 6 лет, потому что до этого мы были еще ╚Дорогая передача╩, поэтому как коллектив мы 6 лет.

МИТРОФАНОВА: А как вы встретились? Вас кто-то отобрал, специальный какой-то бог?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну почему? Это была идея Вячеслава Муругова сделать такое скетч-шоу, Александр Жигалкин был им приглашен в качестве режиссера, и они провели кастинг. Кастинг, действительно, по-настоящему мы все проходили кастинг, врать не буду. И потом получилось, что шесть человек оказались вместе. А так-то мы друг друга знали давно, я, например, Сережу Дорогова очень давно знал, Федю Добронравова гораздо раньше узнал, Кайкова Андрюшу по другим делам тоже давно знал. Я лично не был знаком только с Ирой Медведевой, потому что она из Белоруссии приехала, в Минске оканчивала институт театральный. Галю Данилову я знал, они же в ╚Сатириконе╩ работали, Андрюша и Федя, так что мы практически все были знакомы.

МИТРОФАНОВА: А вот такие юмористические зарисовки, они не накладывают адский отпечаток? Помните Шурика, артиста известного, который сыграл Шурика, и потом его никто, бедного, не снимал?

РАДЗЮКЕВИЧ: Александра Демьяненко вы имеете в виду. Ну, понимаете, накладывают.

МИТРОФАНОВА: Знали, на что идете?

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, я вообще, когда в профессию шел, я знал, на что иду.

МИТРОФАНОВА: Даже Бондарчук Федя знал, на что идет, у него вообще выбора не было.

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, он с детства знал о профессии, по-моему, все уже, у него и мама, и папа, он вообще из семьи какой. А у меня вообще никого в семье не было.

МИТРОФАНОВА: Это горе было в семье, скажи честно?

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, горя не было, так удивились слегка, говорили: посмотрим, хочешь заниматься, занимайся. Я достаточно самостоятельный человек уже был к этому времени. Поэтому чего уж там. Куда пошел, зачем пошел, так особо никто не интересовался, но было легкое недоумение. Просто говорили: ну, какой из тебя артист, как-то странно. Поглядим.

МИТРОФАНОВА: Ну, артистов раньше отбирали, наверное, по красоте такой классической?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, по фактуре, безусловно, отбирали, там не только красота, чтобы там была и фактура, и обаяние, самое главное, чтобы было сценическое, киношное. Это вот самое главное. Потому что человек необаятельный не должен быть актером, я считаю.

МИТРОФАНОВА: Ну, фамилии будем называть этих необаятельных актеров?

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, я же не люблю этого, я не говорю никогда плохо ни про кого, ни про коллег, ни про кого.

МИТРОФАНОВА: Да знаем, даже вне эфира ни про кого.

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет.

МИТРОФАНОВА: Ни одной сплетни не выведать, вообще.

РАДЗЮКЕВИЧ: А я не сплетник. Мне скучно просто этим заниматься. У меня масса интересных дел вокруг, такое количество людей, что мне заниматься этим перетиранием?

МИТРОФАНОВА: Вот цитата из твоего интервью: ╚Я не люблю тусовок, халявы, не люблю засвечивать морду. Есть то, что я сделал. Двенадцать лет отдано передаче ╚Сам себе режиссер╩┘ Кстати, огромная работа. Леша, кстати, отличный, по-моему, парень.

РАДЗЮКЕВИЧ: Замечательный, он мне звонил на днях и приглашал, здесь в августе будет фестиваль мультипликации, он меня приглашал туда приехать и поучаствовать либо на открытии, либо на закрытии.

МИТРОФАНОВА: А как-то эта программа свое отжила и закрылась?

РАДЗЮКЕВИЧ: Я честно сознаюсь, я даже не заметил, когда она закрылась, потому что она так долго существовала, я думал, что она будет вечно.

МИТРОФАНОВА: А ╚Поле чудес╩? С музеем.

РАДЗЮКЕВИЧ: Такое домашнее видео, потому что мне казалось, она будет неиссякаемой, но всему свое время.

МИТРОФАНОВА: Сейчас на телефоны снимают многие, в Интернет выкладывают многие, сейчас нет такой актуальности.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, сейчас другие информационные поля, сейчас вообще идет большая борьба телевидения и Интернета, все предлагают – давайте Интернетом заменим вообще телек. Не знаю, навряд ли.

МИТРОФАНОВА: Пока нет, пока вы не охвачены.

РАДЗЮКЕВИЧ: Это еще не скоро. Говорят, у нас много поколений должны перерасти все это дело.

МИТРОФАНОВА: Я знаю, что ты признался сенсационно, что ты в Интернет вообще не ходишь. Тут интересный был вопрос: а вы вообще видели свою страницу в Интернете? Она такая очень краткая, но содержательная.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да честно вам скажу, я почту получаю, сценарии какие-то, еще что-то, кто-то мне по работе что-то пишет, я открываю только почтовый ящик свой. Я никогда в ╚друзьях╩ не состоял, в ╚согражданах╩, в ╚одноклассниках╩, в ╚однокурсниках╩, в ╚созидателях╩, в ╚разрушителях╩ – я нигде не состоял. Мне даже сказали, что у меня есть какие-то клоны. Но я считаю, это вообще дело даже не во мне, а в том, что человек, который отвечает за другого человека на письма, читает чужие письма, отвечает от имени другого человека, мне кажется, это непорядочно.

МИТРОФАНОВА: Вообще больные люди.

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, наверное, скорее всего, больные. Ну, бог им судья. Но вообще-то это не по-человечески. Люди действительно искренне что-то спрашивают. Бог им судья, ладно. Чего мы будем про Интернет опять? Я в него не хожу.

МИТРОФАНОВА: Говорили же, как депрессию определить: зашел в Интернет, а пойти некуда. Но в нашем случае это по-другому. Я хоть что-то говорю, а человек смеется.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, мне радостно.

МИТРОФАНОВА: А теперь ты давай говори что-нибудь. А то я сижу грустная, сегодня весь день читаю, читаю что-то, по шесть раз одну строчку перечитываю, думаю, наверное, все-таки я тупая баба. Как мне говорит мой дядя Петя: какую же я бабу глупую взял!

РАДЗЮКЕВИЧ: Да? Ну, наверное, ему виднее, я-то не в курсе. А что рассказать, ты мне дай какую-нибудь тему, я тебе расскажу.

МИТРОФАНОВА: Что за ╚Ученая обезьяна╩ такая? Почему такое название?

РАДЗЮКЕВИЧ: А я объясню. Это такая игра была у Михаила Чехова, называлась ╚Ученая обезьяна╩. Сегодня у нас какой день недели?

МИТРОФАНОВА: Ну, про ту обезьяну я слышала, а про вашу-то? Сегодня пятница.

РАДЗЮКЕВИЧ: Пятница. Вот, значит, я буду хозяин, ты будешь обезьяна, ты будешь как обезьяна себя вести, есть, ходить, говорить, ты можешь сопротивляться, возмущаться, а я буду тебя дрессировать и воспитывать. Завтра мы меняемся. Поэтому ты тоже контролируй, пожалуйста, свои действия. Вот такая игра, достаточно жестокая, говорят, до кровищи дрались иногда.

МИТРОФАНОВА: Но им-то можно было, они культурные люди.

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, в честь этой игры был назван театр. Обезьянничать – суть профессии, а то, что ученые все дипломированные, поэтому мы создали такой театр свой, своим курсом в 1992 году. Он просуществовал не очень долго, но все равно были спектакли.

МИТРОФАНОВА: А сейчас, интересно, новые театры как-то образуются?

РАДЗЮКЕВИЧ: Я думаю, что да.

МИТРОФАНОВА: Или все в КВН сразу ломятся?

РАДЗЮКЕВИЧ: Я не знаю насчет КВН, причем здесь КВН? КВН и театр – две вещи, КВН – это самодеятельность, а театр – это профессиональное дело.

МИТРОФАНОВА: Да, а по-моему как-то уже постепенно┘

РАДЗЮКЕВИЧ: Это они хотят нас нагнуть, но мы-то не дадим. Это продюсеры все ассоциации свои создают. Актерам не дают свой профсоюз создать.

МИТРОФАНОВА: Да ты что?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, конечно, а где он? Есть актерский профсоюз? Его никогда и не будет, не дадут, и операторам не дадут, никто не даст. Представляешь, профсоюз операторов забастовал, например. Ну, не выполнили их условия. Информационная блокада всей страны, ну кто же это даст? Как говорится: съест-то он съест, да кто ж ему даст. То же самое, как и актеры. Никто не даст, потому что надо брать штрейкбрехеров, надо воровать деньги на проектах, вот и все, надо больше снимать и больше зарабатывать, делить маржу. Ребята, о чем мы говорим!

МИТРОФАНОВА: Ну, этим же надо заниматься. Подожди, а если вы все, творческие люди┘

РАДЗЮКЕВИЧ: Да никто не даст, занимайся, не занимайся, никто не даст.

МИТРОФАНОВА: Ты же видишь, что с киношниками творится, с этим Союзом, они там что-то делят, вообще отдельно все происходит.

РАДЗЮКЕВИЧ: И не будет дальше твориться, пока не будет единого профсоюза, либо актерского, либо актерско-режиссерского, либо операторского.

МИТРОФАНОВА: Так и диджеев нет профсоюза, товарищи!

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, это вообще беда, я считаю.

МИТРОФАНОВА: Да, представляешь, клубные диджеи забастуют, где в выходные будет народ отжигать?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, я не знаю, на улице, у нас ларьков-то много, отожжем. И через это переплывали.

МИТРОФАНОВА: Тут провокационный вопрос: Эдуард, последний анекдот, который вас рассмешил?

РАДЗЮКЕВИЧ: Лектор выступает, читает лекцию и говорит: ╚Дорогие друзья, человеческий мозг, он вообще изучен всего лишь на 10 процентов, и я яркий тому┘ кому┘ дательный падеж╩. Этот анекдот меня рассмешил.

МИТРОФАНОВА: Эдуард, вас очень хвалят. Расскажи, пожалуйста, людям, которые обольщаются по поводу популярности, все время думают, что популярным, знаменитым людям хорошо, весело, легко, насколько популярность картонна, сиюминутна и как не надо серьезно к себе относиться.

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, к себе надо относиться серьезно.

МИТРОФАНОВА: А слишком серьезно?

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, не надо относиться серьезно к тому, что с тобой происходит. Да, популярность, она сегодня есть, завтра может закончиться, это дело такое, оно достаточно эфемерное. А потом, кому-то ты нравишься, кому-то ты точно совершенно не нравишься, кого-то ты раздражаешь, а кто-то тобой восхищается, кто-то восторгается и готов, как мне рассказывали уже такие театралки в возрасте, уже старушечки┘

МИТРОФАНОВА: Которые со сменкой ходят до сих пор в театр.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, да! Они говорили, что вот раньше, например, это были настоящие фанатки. Когда Лемешев выходил из Большого театра, ели следы. В осеннюю пору он вышел, лил страшный дождь, он вышел в красивых ботинках, и они устелили своими телами его путь к автомобилю. Вот это были фанатки! А сейчас, говорят, не то, это мне говорят люди, которым уже было за 80, которые прошли это, которые не пропускали не то что ни одной премьеры, они не пропускали ни одного спектакля идущего. А сейчас у нас что? У нас почему-то всех называют звездами, все у нас звезды стоят в одной очереди за картошкой, за квартирой, за всем. Нет у нас звезд! А потом, звезды – это где-то там, что-то это астрономическое такое. У нас есть люди, да, есть популярность, есть узнаваемость, есть что-то, но все равно это часть профессии, когда к тебе люди подходят, говорят тебе приятные слова (это очень приятно, не спорю) и когда просят сфотографироваться, расписаться, но все равно это часть профессии. Но, честно скажу, есть в этом приятные стороны, а есть не очень приятные, когда ты так узнаваем, что ты не можешь, например, просто пойти и погулять по парку Сокольники.

МИТРОФАНОВА: Это ты про себя?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, например, да. Чтобы не прятать морду под кепкой. Хотя, с другой стороны, я вот езжу в метро совершенно спокойно. А с утра так вообще, никто никому с утра вообще не нужен. Это я помню по своей заводской молодости трудовой, когда ты едешь на трудовую вахту, у тебя не особо эмоции по сторонам башкой вертеть.

МИТРОФАНОВА: Это совсем рано?

РАДЗЮКЕВИЧ: Это совсем рано, да.

МИТРОФАНОВА: Потому что дядя Петя однажды в метро у меня поехал (у него то ли права отобрали, то ли что-то такое) и говорит: такие девки симпатичные в метро.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да в метро вообще хорошо.

МИТРОФАНОВА: Я аж озадачилась.

РАДЗЮКЕВИЧ: Было бы не так душно. Все-таки с вентиляцией решат вопрос, и будет вообще прекрасно.

МИТРОФАНОВА: Провентилируют этот вопрос.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да. В час пик там тяжело до сих пор. А так в метро очень┘ ко мне в метро подходит мужик и говорит: ╚А ты куда едешь?╩ Я говорю: ╚Я в Бибирево еду╩. Он говорит: ╚А зачем?╩ – ╚Живу я там╩. Он говорит: ╚А чего ты в метро?╩ – ╚Домой еду╩. Он говорит: ╚Хотя, с другой стороны, дурацкий вопрос – дурацкий ответ╩. И пошел себе. Очень смешной у меня случай. Я еду очень поздно в метро вечером, домой возвращаюсь после спектакля, у меня газета московская, и там я читаю статью: по весне резкое обострение людей с болезнями шизофрении. А я еду практически уже в предпоследнем, наверное, поезде, который идет, очень поздно. И я сижу один на здоровом этом диване, и вдруг я вижу, передо мной стоит такое чудо неопределенного возраста, неопределенной одежды, какой-то желтый бант у нее на голове, очень яркий макияж. И она говорит: ╚Молодой человек, уступите, пожалуйста, место╩. Я говорю: ╚Да ради бога╩. Я думаю, вот оно как совпало-то! Я отсаживаюсь, она присаживается, начинает общаться с несуществующими людьми. Говорит: до чего молодежь дошла, вот посмотрите, наглые глаза. Ну, эта бабушка так долго возмущалась, она так интересно общалась со всеми, причем она их выслушивала, я так понимаю, кто-то с ней вступил в полемику. Я-то их не вижу, она-то их видит всех! Я сел, отложил эту газету, я начал представлять образы, причем по ее репликам. Вот здесь, например, сидит какой-то очень солидный взрослый мужчина, причем обязательно усатый почему-то. Вот она с ним вступает в беседу, потом говорит: ╚Нет, нет, вы абсолютно не правы┘ Да, вот вы, дамочка, вы правильно говорите┘ Как вы говорите? Да, да, вот именно так!╩ Вы представляете? И такой театр целый получается. Я с удовольствием доехал с этой сумасшедшей женщиной в одном вагоне. Она поехала дальше, я вышел на своей станции.

МИТРОФАНОВА: Ну, а если ты говорил, что ты наблюдаешь за людьми, ты же можешь это использовать потом. Ведь сколько есть нюансов и моментов.

РАДЗЮКЕВИЧ: Очень много нюансов, я это не буду скрывать, я это использую, есть такие характеры, просто супер. Один тут подошел, говорит: ╚Ну, я прав, да?╩ Я говорю: ╚В чем?╩ – ╚Нет, я прав, да?╩ И вот это продолжалось минут семь. ╚Эй, посмотри, да, я прав, да? Я же говорю, я прав, да? Я прав?╩

МИТРОФАНОВА: А ты смеялся или, наоборот, насупился?

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, я смеялся, но в какой-то момент уже стало неудобно, когда пошла седьмая минута, я говорю: ты очень прав, ты прав всегда.

МИТРОФАНОВА: Такие зарисовки. А фразы! Иногда сидишь дома, тупишь, ничего не делаешь, и вдруг просто миллиардный раз показывают ╚Трех мушкетеров╩.

РАДЗЮКЕВИЧ: Я могу сказать, я знал одного человека, он говорил только два слова, в течение года я слышал от него только два слова.

МИТРОФАНОВА: Это, наверное, Олег Дерипаска.

РАДЗЮКЕВИЧ: Он приходил домой в семью, он очень такой сухой, жилистый мужичок, абсолютный пролетарий, приходил, видел, что тапочки не стоят домашние. Он говорит: ╚Баловство╩. Тут же приносились тапочки. Он говорил: ╚Грамотно╩. Он приходил на кухню, садился ужинать, не стояла бутылка на столе. Он говорил: ╚Баловство╩. Тут же появлялась бутылка. √ ╚Грамотно╩. Жена начинала пилить его по поводу футбола: ╚Вот опять свой футбол смотришь, больше тебе ничего не надо, только шары залить╩. √ ╚Баловство╩. Она тут же замолкала и исчезала из комнаты. √ ╚Грамотно╩. Человек класс же, просто класс! Как решена жизнь, как поставлено в семье все! Это же фантастика!

МИТРОФАНОВА: А ты долго его знал? Ты не врешь?

РАДЗЮКЕВИЧ: Нет, я абсолютно не вру, это в течение года, так получилось.

МИТРОФАНОВА: Ну, я знаю, уже в течение года веду передачу одну, у нас рассказывает один большой специалист о машинах, так у меня 80 тысяч интонаций слова ╚да╩. Я уже так отточила мастерство, я уже могу заниматься квантовой механикой и все равно вовремя скажу ╚да╩. Бывает же такое.

РАДЗЮКЕВИЧ: А тут недавно, у меня очень жарко дома, все окна выходят на солнечную сторону┘

МИТРОФАНОВА: Я даже не знаю, смеяться сейчас или┘

РАДЗЮКЕВИЧ: И я вечером, чтобы было попрохладнее, открываю на лестничную площадку дверь, чтобы хоть как-то протягивало, ну, хоть какой-то сквознячок. И тут забежал кот ко мне. Он настолько растерялся, он сначала прыгнул в балконную дверь, он совершенно не домашний, это я понял, ударился балдой о балконную дверь, о стекло, потом разбежался и с такой же силой вмазался в зеркало. Его поймать – он царапается, зараза! Это было так смешно. И кота жалко.

МИТРОФАНОВА: Слушай, а вот философски если завершать беседу, как думаешь: ведь ты мог бы его приручить, дать пожрать, или ты бы хуже человеку сделал?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, он все равно бы не стал, у него своя судьба, у него своя жизнь. А то, что пожрать, так я им постоянно выношу пожрать, они у нас тусуются в подъезде. Я даже так иногда выхожу курить посреди ночи, вдруг такое шуршание, я думаю, ну точно, опять бомжи. (У нас одно время поселился между третьим и четвертым этажом бомжик.) А это, оказывается, коты, они какую-то коробку найдут, ее дербанят по всему подъезду. А ты в три ночи выходишь, думаешь, наверное, шпана. Нет, не шпана – коты.

МИТРОФАНОВА: Вот в Бибиреве как весело. Не обязательно, значит, звезде на лимузине ездить и жить в ЦАО? Можно спокойно, да?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, звезде не знаю, я не звезда, я актер.

МИТРОФАНОВА: Ну хорошо, тогда давай звезда у нас будет условно – Клуни.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, вот Клуни хорошо ездить на лимузине и жить в ЦАО.

МИТРОФАНОВА: Да, Клуни у нас всем Клуни Клуни. Такой вопрос грустный под конец эфира пришел: почему артисты в старости бедные?

РАДЗЮКЕВИЧ: А почему у нас люди вообще, которые кровь проливали за нашу страну, до сих пор в нищете, хоронить не на что? У нас же только говорят. С этими квартирами позорище. У моей жены бабушка, ей сейчас уже под 90. В честь 65-летия Победы от губернатора Тверской области такая красивая открытка: ╚Мы помним и чтим ваш подвиг┘╩ В общем, подарили два полотенца. Я так понимаю, чтобы утиралась, когда на пенсию горбатится. Два маленьких полотенчика подарили. Ну, о чем говорить, ребята, а вы говорите – артисты бедные. Позорище! В нашей стране позорного очень много.

МИТРОФАНОВА: Ну, к старикам, конечно, ужасно.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да нет, а что, к инвалидам, к сиротам, это как вообще? Зато у нас ╚Формула-1╩ репетируется постоянно в столице. У нас все так хорошо, что осталось только ╚Формулу-1╩ провести. Ну, не будем о грустном, потому что я могу на эту тему долго разговаривать, завестись вообще, и стану не то что невыездной, а даже невыходной. Потому что меня, видишь, лозунгами воспитывали, я же был и пионером, и комсомольцем, поэтому я правду привык говорить. А если я начну говорить правду, кому от этого легче станет?

МИТРОФАНОВА: Пожалуй что так. Ну, знаешь, очень мучился один правдоруб, Радищев его фамилия была┘

РАДЗЮКЕВИЧ: Да, и совершил путешествие.

МИТРОФАНОВА: Да и вообще, бедный, потом поплатился.

РАДЗЮКЕВИЧ: Да нет, дело не в том, что поплатился, тут боязни никакой нет, просто надо как-то это исправлять. Я не знаю, как могу, стараюсь, по крайней мере.

МИТРОФАНОВА: Ну, хотя бы юмористическим образом.

РАДЗЮКЕВИЧ: Например, ты говоришь по поводу халтур. Когда мне говорят, что что-то для детей сделать, для инвалидов, в детском доме или в больнице для раненых наших солдат и офицеров, я стараюсь вырвать это время и поехать сделать. Иначе уж совсем как-то стыдоба.

МИТРОФАНОВА: Скажи нам, напомни, когда начинается сезон театральный у тебя конкретно, в каких спектаклях?

РАДЗЮКЕВИЧ: У меня начинается театральный сезон с октября месяца.

МИТРОФАНОВА: А что такое?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, потому что в сентябре только приеду, туда-сюда, тем более в этом году обещают еще огромную жару, не знаю, у меня так начинается. В каждом театре по-разному, но я не служу постоянно в театре, но начинается он со спектакля ╚Карлсон╩. Я играю Карлсона.

МИТРОФАНОВА: Это в Вахтанговском?

РАДЗЮКЕВИЧ: Мы на сцене Театра Вахтангова играем.

МИТРОФАНОВА: Суханова видел вблизи?

РАДЗЮКЕВИЧ: Ну, мы же одно училище оканчивали.

МИТРОФАНОВА: Я так шучу. А то он вообще какой-то недоступный.

РАДЗЮКЕВИЧ: Суханов? Ну почему, по-моему, Максим нормально доступный абсолютно.

МИТРОФАНОВА: Спасибо, до встречи.

РАДЗЮКЕВИЧ: Спасибо, пока.