Первый отряд Левон Оганезов - гость шоу "Первый отряд"

ФИШЕР: В рубрике ╚Они в авторитете╩ у нас прекрасный гость - Левон Саркисович Оганезов. Здравствуйте!

 

КРАВЕЦ:  Доброй ночи.

 

ОГАНЕЗОВ:  Здравствуйте. Я не знаю, считаюсь ли я авторитетом.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Безусловно, но для нас в нашей студии уж точно.

 

ОГАНЕЗОВ:  Я где-то в душе считаю себя авторитетом.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Под ваше пианино я танцевал первый раз, по-моему. Я имею в виду не под ваше конкретно, но под вашу игру. Это было в программе Игоря Угольникова.

 

КРАВЕЦ:  Да? Ты тогда уже танцевал?

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Я тогда уже плясал, как лошадь.

 

ФИШЕР: Левон Саркисович, для меня тоже, наверное,  самые яркие воспоминания, связанные с вами, это шоу Угольникова. Я не понимал, зачем там Угольников. Потому что вы так органично смотрелись за роялем, у вас всегда была улыбка на лице, и я понимал, что вы знаете что-то, что не знает сам Угольников и явно все зрители.

 

ОГАНЕЗОВ:  Ну, знаете, желание участвовать должно быть чувство любого артиста. Желание участвовать и желание принести пользу в том деле, которым ты занимаешься. Вот в этом секрет, наверное.

 

ФИШЕР: Ну, я из всех людей, которых я когда-либо видел за роялем, считаю, что вы  занимаете для меня отдельное место где-то высоко на пьедестале. В общем-то, думаю, не я один так думаю.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Самый первый вопрос, который нам хотелось бы  задать, Левон Саркисович: совсем недавно закончился дачный сезон для многих россиян, как он прошел у вас? Что для вас такое дача и есть ли такое понятие в вашей жизни?

 

ОГАНЕЗОВ:  Такого понятия нет. У меня, во-первых, нет дачи, никогда не было, и, скорее всего, не будет. Если у меня будет желание пообщаться с природой, тогда да. У меня есть несколько друзей, у которых есть дача, то есть я могу поехать к ним. Но, честно говоря, я не соскучился по живой природе, потому что, во-первых, много езжу по всяким гастролям, где есть такие дачные места. Во-вторых, я родился и вырос в городе Перово, который сейчас считается частью Москвы. В Перово у меня был сад, у меня был огород, а учился я на Арбате. Папа утром, кстати, суббота у нас был рабочий день, в воскресенье говорит: так, все, пойдем полоть огород. Я полол с удовольствием, эти огромные жабы, помню, которые очень любили клубнику, которая у нас росла. То есть я все это прошел, и поэтому у меня нет такого природного влечения к даче, у меня так не было. Но все равно, конечно, лучше природы ничего нет на свете. Но природа у нас, как правило, у артистов особенно, через окно автобуса, когда мы едем из гостиницы на концерт. ╚Ребята, показывают природу╩, - говорил один мой товарищ, который работал с нами, Валька такой аккордеонист. Из окна автобуса мы смотрели.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Левон  Саркисович, если появляется возможность выехать куда-то, это будет лес или море? Какие пейзажи ближе вашему глазу?

 

ФИШЕР: Это будет Россия или заграница?

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Ну, в России тоже есть и море, и лес.

 

ОГАНЕЗОВ:  Учитывая, что я эстрадный артист, и у нас главное все-таки не музыка, а слово, поэтому, конечно, лучше Россия. Особенно мне нравится Западная и Восточная Сибирь для гастролей, и там какой-нибудь Сургут, это мои любимые места, куда мы приезжаем. Меня там встречают за окном сопки.

 

КРАВЕЦ:  Левон Саркисович, мне кажется, вы один из немногих людей вообще на свете, кто после окончания музыкальной школы не бросил фортепиано. Как так получилось? У вас было действительно свое внутреннее влечение к этому инструменту, или все-таки папа или мама сказали в свое время: Левон, это твое!?

 

ФИШЕР: Или полоть, или фортепиано.

 

ОГАНЕЗОВ:  Вы знаете, друзья, у меня не было выбора, потому что я всем, у кого есть дети, хочу посоветовать, что, когда вы хотите ребенка чему-нибудь научить, вы научите его в такой компании, где все дети делают одно  и то же, тогда у них будет какой-то┘

 

КРАВЕЦ:  Конформизм называется.

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, будет стимул соревнования. Вот я учился с 4,5 лет, чтобы вам не соврать, с 1945 года меня отдали в школу, у нас был был в Центральной музыкальной школе при Консерватории младший приготовительный класс, где были педагоги, там был обязательно цензор, который проверял все, Александр Борисович Гольденвейзер, основатель этой школы. Он приходил в месяц пару раз, проверял детей, он готовил себе учеников. И 4,5-5 лет, 5,5-6 лет, вот именно эти годы. А вокруг бегали мои товарищи, с которыми я познакомился, и они говорят: ╚Я играю второй этюд, там, третий, пятнадцатый╩. ╚А я играю там то-то╩. У нас было вот такое общение на уровне профессионализма. Все родители должны знать, что, если ребенок занимается индивидуально, у него нет общества, нет┘

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Мотивации.

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, конечно, с чем сравнить. А когда у них 5-6 таких товарищей, которые делают то же самое, появляется стимул. Вот, если вы хотите чему-то ребенка научить, надо его отдать в общество, где все этим занимаются. Также это касается танцев.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Футбола.

 

КРАВЕЦ:  Шахмат.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Одному сложно научиться всему.

 

ОГАНЕЗОВ:  Где все товарищи делают то же самое, это обязательно просто.

 

ФИШЕР: То есть, вы, получается, провели за клавишами уже практически 65 лет?

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, наверное, скорее всего, так. Даже больше.

 

ФИШЕР: Когда вы видите рояль, вы сейчас что-нибудь чувствуете или надоело уже?

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, вы знаете, первое чувство это подойти к роялю и немножко попробовать себя, попробовать поиграть. Если у меня есть свободное время, я подхожу, пробую этюды Черни, пьесы Шопена, сонаты Моцарта, я пробую всегда. Выяснить свои отношения с фортепиано. Это уже не важно.

 

КРАВЕЦ:  Левон Саркисович, а вы музыку сочиняли?

 

ОГАНЕЗОВ:  Вы знаете, я сочинял, сочинил очень много, и очень много музыки для театра, для кино писал. Я не считаю себя композитором, слава богу, потому что считать себя композитором это состояние души, скорее всего. Я могу, я умею написать музыку по требованию, я умею написать музыку к тексту. Больше того, я умею написать текст к музыке.

 

КРАВЕЦ:  Даже так?

 

ОГАНЕЗОВ:  Даже так. Я все умею то, что касается вообще сцены, я умею все. Но я не считаю, что это что-то особенное, это то, что я должен уметь.

 

КРАВЕЦ:  А это приходит с годами или у вас всегда была потребность к сочинительству?

 

ОГАНЕЗОВ:  Вы знаете, потребности к сочинительству у меня не было. Вот представьте себе, как женщина,  вот у нее есть платье, например.

 

КРАВЕЦ:  Ну-ка, сложно представить, ну, допустим, я постараюсь.

 

ОГАНЕЗОВ:  Вот представьте, у женщины есть платье, все остальное она должна себе сделать.

 

ФИШЕР: Грудь.

 

ОГАНЕЗОВ:  Вот грудь, понимаешь, не сделаешь, если она есть.

 

ФИШЕР: А сейчас уже можно.

 

КРАВЕЦ:  Ну, это мы опять же возвращаемся к теме природы, друзья.

 

ОГАНЕЗОВ:  Ну, не будем  делать больную тему.

 

ФИШЕР: Ну, не для всех она больная.

 

ОГАНЕЗОВ:  Есть какое-то украшение.

 

КРАВЕЦ:  Маникюр, мэйк-ап, Левон Саркисович, это понятно.

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, прическу к платью. Например, очень часто бывает спектакль, например, ну, у меня было очень много артистов, я с ними работал, он выходит, у него какой-то монолог.

 

КРАВЕЦ:  Нужно создать образ, в целом?

 

ОГАНЕЗОВ: Царствие небесное Андрюше Миронову, он говорит: ╚Слушай, я хочу прочитать монолог Хлестакова, ты можешь что-нибудь придумать?╩ А в пьесе Театра Сатиры не было такой музыки. Я какую-то музыку придумывал ему на ходу, не то, чтобы из той, которая написана, а музыка, которая соответствует его состоянию души. И я не считаю это композицией, ребята, я считаю это, ну, каким-то состоянием профессионализма.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Единения на сцене.

 

КРАВЕЦ:  Почувствовать атмосферу.

 

ОГАНЕЗОВ:  Ну, да, нужно что-то было из того, чтобы┘ Он говорит: ╚О, вот это подходит╩. А он, Андрюшка, несмотря на то, что не был музыкантом, у него вообще не было музыкального образования, у него было совершенно собачье чутье на музыку.

 

КРАВЕЦ:  А сколько лет вы вместе работали? Вы ведь очень дружили?

 

ОГАНЕЗОВ:  С Андрюшей пять лет каждый день без всяких антрактов. Пять лет с утра до вечера. Я приходил к нему на Селезневку, мы репетировали, что-то делали. Он говорит: ╚Так, это не подходит╩. Кстати, он мог любую джазовую мелодию спеть чисто, чисто спеть со словами, он великолепно знал английский, у него был хороший американский английский, такой настоящий. А вот когда ему начинаешь аккомпанировать, у него закрывались уши. Кто помнит, Ободзинский был такой певец.

 

КРАВЕЦ:  Валерий Ободзинский.

 

ОГАНЕЗОВ:  Он пел и закрывал пальцем ухо. Для чего? Потому что он, когда начинал петь, у него внутренняя акустика закрывала  внешний слух. И он не слышал, что происходит вокруг, для этого он закрывал одно ухо. А Андрюша также, как и Марку Наумовичу Бернесу надо было играть мелодию всегда, играешь мелодию, и тогда он чувствовал себя комфортно. Это уже техника.

 

ФИШЕР: Левон Саркисович, вы же работали, даже не практически, а со всеми  столпами, не только Андреем Мироновым. А с кем больше всего вам понравилось?

 

ОГАНЕЗОВ:  Честно говоря, многим это не понравится, мне больше всего понравилось работать с Кобзоном Иосифом Давыдовичем. Потому что более профессионального человека в жизни я не встречал.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: А почему вы сказали, что кому-то это может не понравиться?

 

ОГАНЕЗОВ:  Дело в том, что Иосенька, я его так называют, у него позавчера был день рождения, Иосиф, он везде и повсюду. Он такой профессионал высочайшего класса, что с ним соперничать невозможно. У него нет соперников. Понимаешь, он Дева по рождению, 11 сентября, Дева, он аккуратист. Он писал мельчайшим аккуратным почерком все то, что ему нужно спеть завтра, а сегодня он выучивал наизусть. Вот такой Иосиф Давыдович. И он приходил, некоторые только начинали распеваться, а он уже готов, он приходил и записывался с первого раза. И повергал, как говорится, в сомнение всех остальных. Силантьев говорит: ╚Так, ну, чего мы приготовились долго, а Иосенька пришел и сразу записал╩.

 

КРАВЕЦ:  Ольга пишет: ╚Как здорово, что такой замечательный гость на ╚Маяке╩. Уважаю творчество Левона Оганезова и преклоняюсь перед его талантом╩.

 

ОГАНЕЗОВ:  Оля, спасибо вам большое.

 

ФИШЕР: Ну, я думаю, если мы будем читать все такие сообщения, мы только этим и будем заниматься. Наша слушательница Руфина из республики Татарстан спрашивает: ╚Левон Саркисович, а было ли у вас такое, что хотелось бросить заниматься музыкой?╩

 

ОГАНЕЗОВ:  Такого никогда не было, потому что это как наркотик, ты уже втянулся. И выйти уже из этого нельзя. Ты представляешь, какая штука, когда начинаешь ребенка учить музыке, ребенок не понимает, что над ним совершается насилие, потому что обучение какой-то профессии это все равно насилие. А когда нет насилия, тогда: ╚Нет, ничего не надо, мой дорогой, кушай, спи и получай удовольствие от жизни╩. Когда ребенок получает удовольствие от жизни, он ничего не умеет делать, а в то же время он может научиться чему-то. Ребенка надо учить обязательно, учить правильно писать, учить писать красивые буквы, учить быстро одеваться, умываться и быть готовым, надо ребенка научить любого, 5-6-летнего надо научить слушать то, что ему говорят, и отвечать правильно. И это не называется насилие, это называется воспитание. Ребята, давайте не будем это смешивать. Любая лань, скажем,  через 20 минут после рождения, встает на ноги, она уже бегает и понимает, куда ей надо бежать и щипать травку. У человека нет такой мышцы. Вот так мы устроены. Человека надо с самого начала всему учить. А если оставить ему его инстинкты, он станет животным. Не надо из ребенка делать животное. Ребенок способен ко всему, но только ему надо это разъяснить. Ребенок способен всегда, не способных детей нет, и нет детей без слуха. Это глупость, кто говорит: у этого есть музыкальные, а у этого нет музыкальных способностей. Глупость! У всех есть! Потому что музыкальные способности - это мышца, мышца, которую нужно тренировать. Также как математика. Математика - это мышца. Если ты 6-летнего ребенка заставишь решить 2-3 задачки, он поймет, он сам будет получать от этого удовольствие, начнет решать эти задачи, начнет решать задачи из 4, 5 уровня. Это все нужно воспитать.

 

ФИШЕР: А удалось вам вашим дочерям привить любовь к музыке?

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, удалось. Мои дочки даже, несмотря на то, что не занимаются музыкой, и даже внучки мои обе тоже, третья еще маленькая, ей 4 месяца всего.

 

КРАВЕЦ:  Но уже играет первые этюды, да?

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, послушай, самое смешное┘

 

КРАВЕЦ:  Поет.

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, больше, миленькая моя! Ей купили такую штуку, куда ногами может нажимать.

 

КРАВЕЦ:  И звуки появляются?

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, и там появляются звуки. И она нажимает звуки вполне осознанно в 4 месяца. Ребята, у нас правильно Вернадский говорит, что есть биосфера.

 

ФИШЕР: Ноосфера Вернадского, да. Я тоже иногда так думаю.

 

ОГАНЕЗОВ:  В нас очень много заложено. Представляешь, я верю в то, что 10 процентов нашего мозга только участвует в мыслительном процессе, а все остальные 90 - это наша задача их задействовать в нашей жизни.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Левон Саркисович, а есть какой-то возраст, до которого надо развить талант? Говорят, что теннисист уже не станет теннисистом после 12 лет. Вот музыку, до какого возраста надо в человеке найти?

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, это связано не с мозгами! Это связано с физическими возможностями. Например, на рояле и на скрипке, и балет, например, это тоже нужно с самого раннего детства. Но, например, познание - эликсир в любом возрасте. Мне сейчас, простите, 71-й год, я открываю ту сонату Моцарта, которую никогда не играл, я начинаю играть, и, представьте себе, получаю удовольствие, я ее учу, как ребенок. Вот недавно выучил 23-ю сонату Моцарта, которая мне всегда нравилась, я ее не играл. Моцарт - это не простой композитор, он сам был, замечательный скрипач и очень хороший пианист, и там, например, если неправильно взял палец один, то у тебя уже ничего не получится, он сам лично проставлял пальцы там. Был его последователь, который в редакции стоял, знаешь, пальцы, вот здесь надо взять первый палец, а дальше, если ты  в это время не взял первый палец, у тебя не получится пассаж, который он продумал. Это такое удовольствие чувствовать себя наравне с Моцартом.

 

ФИШЕР: Хочу вам прочитать, наверное, самое необычное восхищение вами, я имею в виду из сегодняшних, которые мы видим, Марат пишет: ╚Левон Саркисович все-таки классный чувак! От младшего поколения ему большое уважение╩.

 

ОГАНЕЗОВ:  Спасибо.

 

КРАВЕЦ:  Марат родился в 1992 году, так что он знает, о чем пишет.

 

ФИШЕР: А вот Алина из Москвы задает вопрос, который я и сам хотел задать. Вы в конце прошлого  часа сказали, что в любом возрасте нужно учиться, и вы сами продолжаете учиться, и мы нашли в ╚Живом Журнале╩ ваш блог. И Алина из Москвы спрашивает: ╚А почему же Левон Саркисович перестал вести свой блог?╩

 

КРАВЕЦ:  Да, 2010 годом, по-моему, датируется последнее послание.

 

ОГАНЕЗОВ:  Дело в том, что ╚ЖЖ╩ - это такая штука, что нужно брать оператора, нужно снимать, а это морока. Все, что связано со словом ╚морока╩, я стараюсь избежать. Да, есть желание, кто-то пришел там, снял, специально заниматься морокой не люблю. Единственное, что касается слова ╚морока╩, я люблю готовить,  люблю, у меня это получается, и я теоретик и практик в этом смысле. Любой сложный процесс приготовления блюд это я могу осилить, потому что я чувствую себя Менделеевым, составляя формулы приготовления блюд, я с удовольствием это делаю.

 

ФИШЕР: Мы с Николаем как раз перед эфиром говорили о том, любите ли вы готовить.

 

ОГАНЕЗОВ:  Очень люблю, я люблю готовить. Но не для себя, клянусь,  для себя я бы┘

 

ФИШЕР: Для себя лень, правда же?

 

ОГАНЕЗОВ:  Для себя это просто, ну, как тебе, извиняюсь за выражение, это онанизм для себя готовить. Вот, когда готовишь для друзей, особенно для детей своих, для внучек, особенно для внучек.

 

КРАВЕЦ:  А что вы готовите для внучки, которой четыре месяца?

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, которой 4 месяца, я уже придумал, что буду готовить, мы сейчас с женой поедем туда, к ней.

 

КРАВЕЦ:  В Америку?

 

ОГАНЕЗОВ:  Да. Овощные супы буду готовить. Я большой мастер по овощным супам из всех овощей, причем они по-разному звучат. У меня есть еще две внучки, старшей 17-ть сейчас будет, младшей 11-ть. Младшая Наташа, которой 11-ть, средняя теперь уже, говорит: ╚Дедушка, а сделай, пожалуйста, щи╩. А щи я делаю не мясные, а именно овощные. У меня блендер специальный, там все смешиваю, чтобы не жевать, а вот так овощной супчик с запахами такими, которые они нигде в Америке и в  Италии тоже нет. Мы были в Италии, и там  в Милане мне хозяин говорит, я по-итальянски прилично разговариваю, говорит: ╚Какой ты хочешь к пасте соус?╩ Я говорю: ╚А сколько у вас соусов?╩ - ╚28-ть╩. Я смотрю, говорю: ╚А можно я сам сделаю соус?╩ Он говорит: ╚Ты хочешь? Тебя  не устраивают мои?╩ Я говорю: ╚Нет, не устраивают╩. Он меня пустил на кухню, я сделал свой по-армянски. Знаешь, жареные помидоры с чесноком, с кинзой, с орегано, с болгарским перцем, и с этим запахом. Он говорит: ╚О, можно я у тебя куплю?╩ Я говорю: ╚Я тебе дарю, не надо покупать╩.

 

ФИШЕР: 29-й соус появился. А можно от вас фирменный рецепт, вот какой-нибудь?

 

КРАВЕЦ:  А еще и на итальянском, представляешь?

 

ФИШЕР: Я честно попытаюсь приготовить его и принесу попробовать ребятам. Я тоже очень люблю готовить, но, наверное, не так сильно, как вы, поскольку у меня еще нет детей, которым можно  было бы готовить с любовью.

 

ОГАНЕЗОВ:  Ты знаешь, когда ты молодой человек, вот когда ты встал, умылся и полон сил, а девушка, которая спит у тебя в квартире, еще не проснулась, сделай ей что-нибудь приятное. Берешь, тонко режешь помидорчики, ну, конечно, если она захочет, если она не захочет, сам это съешь.  Тонко режешь помидорчики, кладешь на сковородку, оливковое масло и они там поджариваются. Потом мелко-мелко какую-нибудь колбаску нарезаешь сверху, чтобы она не поджарились, а только подогрелись. Мелко, малюсенькие квадратики так. Потом взбиваешь два яйца, немножко с молоком взбиваешь и заливаешь это сверху.

 

КРАВЕЦ:  И все это в форме сердца.

 

ОГАНЕЗОВ:  Да, правильно! Делаешь так, чтобы они  катались по сковородке. Потом это переворачиваешь. А переворачивать нужно умело. На сковородке это все бегает, ты на тарелку, а потом так раз, и переворачиваешь тарелку. И все это.

 

ФИШЕР: И пока она спит, ешь все это.

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, ну, что за эгоизм.

 

КРАВЕЦ:  Можешь ей оставить грязную сковородку, пусть вымоет.

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, девушка может умыться, может быть, через час, но рассчитай, чтобы она сказала: ╚Ой, а можно что-нибудь такое?╩ И ты ей: ╚А вота╩.

 

КРАВЕЦ:  Хороший вариант.

 

ФИШЕР: Левон Саркисович, существует мнение о том, что каждому блюду подходит свой алкоголь. Вот по вашему опыту, какой алкоголь лучше подходит, например, к борщу?

 

ОГАНЕЗОВ:  К борщу? Либо самогон, либо горилка с перцем. Перед борщом не надо ничего, нужно его съесть, а во время употребления борща можно маленькую рюмку водки. А лучше что-нибудь покрепче, чача, например, она 63 градуса. Одну рюмочку. Можно вообще ничего не выпивать, но если борщ правильно сделан, то это сам уже наркотик, понимаешь? Это уже алкоголь, если он правильно сделан.

 

ФИШЕР: Прямо слюни текут.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: А вот хороший армянский коньяк, он подо что? Под какую пищу?

 

ОГАНЕЗОВ:  Вечером - твердые сыры, виноград, дынька мелко нарезанная, чай горячий, крепкий, хорошо заваренный, не пакетики, это пошлость. Чаем можно запивать коньяк, с сыром.

 

КРАВЕЦ:  Может быть, еще фрукты какие-нибудь?

 

ФИШЕР: И с видом на сопку еще надо сесть. Нет?

 

ОГАНЕЗОВ:  Можно с видом на девушку красивую.

 

ФИШЕР: Красивая девушка, я так понимаю, она всегда хорошо, и к борщу┘

 

КРАВЕЦ:  И к яичнице, к омлету иногда.

 

ОГАНЕЗОВ:  В зависимости от количества коньяка, и тогда даже некрасивая девушка становится красивой.

 

КРАВЕЦ:  Денис из Тверской области спрашивает вас, Левон Саркисович: ╚Уважаемый Левон Саркисович, чем активно занимаетесь, какие творческие планы? Дружите ли вы до сих пор с  Игорем Угольниковым, делаете ли вы какие-то проекты вместе с ним?╩

 

ОГАНЕЗОВ: Собираемся делать. Потому что Игорь очень занятый человек, он мне все время звонит, и время от времени предлагает, говорит: ╚Давай сделаем╩.- Я говорю: ╚Давай╩. Но он вдруг не появляется. А сейчас у него 15 декабря будет день рождения, он хочет сделать джазовый вечер и сам петь джазовые какие-то произведения. Для этого он ко мне завтра придет репетировать. Понимаете, какая штука, джаз - это не способ исполнения, а состояние души, поэтому джаз может петь любой человек, любой, только если у него есть состояние, соответствующее состояние души.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Левон Саркисович, вы получаете огромное удовольствие от музыки,  получаете удовольствие от приготовления пищи. Что еще в жизни вам доставляет истинный кайф, как говорит наше поколение?

 

ОГАНЕЗОВ:  Истинный кайф, когда мои дети говорят: ╚Папочка, мы хотим купить╩ Я говорю: ╚Пожалуйста╩, и даю деньги. Когда у папочки есть деньги, папа получает настоящий кайф, как будто я заправляю машину бензином. Если у меня есть этот самый бензин, я счастлив. Если его нет, у меня есть состояние стресса. Поэтому я все время работаю, чтобы детям, не потому что им нужно, а потому что мне доставляет удовольствие дать им, а вот на, а вот, пожалуйста.

 

ФИШЕР: Вот теперь я понял, каким должен быть настоящий мужик. Мне есть, к чему стремиться, Левон Саркисович, благодаря вам исключительно, вот честное слово. Огромное количество вопросов нам приходит, но я задам от себя. Сейчас вокруг российского футбола огромная шумиха, клуб ╚Анжи╩ поднимается из низа турнирной таблицы, а вы болеете вообще за футбол?

 

ОГАНЕЗОВ:  Ну, там, кто дает деньги для ╚Анжи╩, конечно, это идиотизм, все  в  ужасе, что они этому человеку по фамилии┘

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Киримов?

 

ОГАНЕЗОВ:  Нет, Это`О, с двумя ╚о╩. Как они ему заплатили такие деньги? Послушайте, я уверен, что не личность все-таки делает футбол, а футбол делает команда. Я дружил со Стрельцовым, мы жили с ним в одном доме у Курского вокзала. Не личность делает футбол, а умение и участие в команде, понимаешь? Как оркестр. Оркестр, например, состоит не из солистов, он состоит из оркестрантов. Солист в оркестре иногда даже мешает. Если человек играет, четыре первых скрипки, если человек играет лучше, чем они, они не могут до него подтянуться. Он должен играть так, как все четыре. Футбол - это командная игра, а не ансамбль солистов. Футбол - командная игра. Да, конечно, там прорвался первый форвард и забил гол, но все равно футбол командная игра. И гения надо создавать внутри, это школа, которая раньше была, сейчас она практически утрачена. Какой смысл брать со стороны какого-то негра? На здоровье, он талантливый! Но какой смысл, когда можно воспитать в своей деревне.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Не тратя такие огромные деньги, да?

 

ОГАНЕЗОВ: Да бог с ними! Деньги - это бумажки, деньги это не то. Это политика. Надо воспитать в своей среде, в школе, в классе, во дворе. У нас раньше было это. Откуда Костя Бесков? Он из дворовой команды. Откуда Шалимов? Это все дворовые команды.  Газзаев во дворе тоже научился играть. Настроение общее должно быть. Нельзя брать со стороны, нельзя брать, нельзя научиться танцевать танго, приглашая одного аргентинца, танго - это состояние души.

 

ФИШЕР: А вы смотрите игры нашей сборной, вот последние?

 

ОГАНЕЗОВ: Ты знаешь что, очень хорошо играют. Но это не наша игра, это не русский футбол. Комбинации не русские. Я помню русский футбол, я помню его с 50-х годов. У нас, извиняюсь за такое жаргонное слово, феня у нас была своя в футболе. И в хоккее у нас была своя феня, которой сейчас не стало. Мы сейчас говорим на канадском,  на французском языках, а у нас была своя феня и мы  выигрывали. Это сложный вопрос. Это нужно опять восстанавливать, у нас нет патриотизма.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Ну, вот этот утраченный патриотизм, вот эта утраченная командная игра, я так понимаю, что вы говорите не только о футболе, а вообще, в целом, о России.

 

ОГАНЕЗОВ:  Вообще, и о музыке тоже.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Это, по-вашему, можно восстановить?

 

ФИШЕР: О музыке очень много вопросов приходит, современной, как она вам? Вот слушатель наш пишет: ╚Почему, на ваш взгляд,  сейчас такой застой в музыке, почему столько в ней пошлости, когда это кончится, как вы считаете?╩

 

ОГАНЕЗОВ:  Никогда. Я объясняю. Пока не придет человек, знаешь, как раньше приходил с дубиной, говорит: ╚Сожжем барина╩. На Первом канале, на центральном радио вдруг у нас появились люди, которые говорят: это не формат. Что не формат, елки-палки? Хорошая музыка у них не формат, а у них музыка, которая у них умещается в их головах. Это неправильно! Их голова мне не указ. Не формат Окуджава, Высоцкий не формат, не формат песни, которые мы привыкли слушать, которые нам нравятся, они для них не формат. Душевное что-то, песни из спектаклей, песни 30-40-х годов, у них все не формат. А что формат? Какой формат у них? Кто ставит эти самые рамки? А судьи кто? Как спрашивал Грибоедов. Не устраивает меня это. Меня не устраивает, чтобы мне диктовали, что мне слушать. Поэтому я слушаю то, что, слава богу, есть на Горбушке, я покупаю то, что мне нужно, и я слушаю.

 

КРАВЕЦ: Что вы покупаете? Вы, кстати, вне эфира сказали, что с огромным удовольствием не так давно (нет, давно это было) посетили концерт группы "Полис" во главе со Стингом. Что сейчас вас радует так же и воодушевляет?

 

ОГАНЕЗОВ: Я с удовольствием слушаю, если уж заграничную музыку,  то The Doobie Brothers, раз. Значит, просто Стинга. Значит, все пластинки Рея Чарльза. Ну, не все. Но 30%  из того, что Рей  Чарльз написал. Стиви Уандер мне нравится. Мне нравится Пол Джонсон. Я люблю старую музыку. Теперь из новых мне очень нравится, как современнее молодые ребята играют джаз. Они играют такой джаз-рок, Монти Александр. Не буду сейчас  называть для того, чтобы не заинтересовывать лишний раз людей. Есть молодые люди, которые очень правильно играют джаз-рок. Я люблю джаз-рок, мне нравится это  направление. Я слушаю с удовольствием кантри-музыку. Я слушаю с удовольствием наших джазовых музыкантов. У нас прекрасные есть и пианисты, и саксофонисты. У Игоря Бутмана в оркестре есть парень, саксофонист, который мог бы занять ведущее положение. Не хочу называть, специально не хочу. Он меня не просил делать ему промоушн. Золотые там ребят есть, золотые.  Там барабанщик, там контрабасист, там есть мой товарищ пианист, который там играет, просто профессор. У нас очень много хороших музыкантов, у нас нет потребности такой, у нас нет поля потребления, понимаешь? Поэтому их не знают. Их знает только узкий круг. А вот какой-нибудь там рок-музыкант, который не знает нот, вдруг стал популярным. Я не знаю. Шнур спел песню с матом, и вдруг ее все поют. Какая-нибудь Земфира или, как ее,  не дай бог, Ваенга.

 

ФИШЕР: Стас Михайлов вот вам как, такая противоречивая личность?

 

ОГАНЕЗОВ: Но, послушай. Он способный парень.  Но делать из него идола - это идиотизм.

 

ФИШЕР: Но он странновато выглядит, по меньшей мере.

 

ОГАНЕЗОВ: Нет, послушай. Если у  народа есть потребность это слушать, на здоровье. Знаешь, кто-то любит перец. Нельзя из одного перца составлять целое блюдо. Перец - это приправа. Он - приправа ко всему остальному, что есть.

 

КРАВЕЦ: От которого можно и отказаться.

 

ОГАНЕЗОВ: Я,  например, не люблю красный перец. Я лучше послушаю Окуджаву в этом жанре, понимаешь?  Он считает себя бардом, он не бард. Он считает себя шансон - это не шансон. Это пошлятина, которую народ наш за неимением другого, как говорится, блюда употребляет вместо искусства.

 

КРАВЕЦ: Вместо основного блюда.

 

ОГАНЕЗОВ: Пошлятина. На здоровье. Вам нравится? На здоровье. Вот продукт, покупайте. Только в этой лавке должно быть все, продаваться.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ: Должно быть больше одной приправы в ассортименте.

 

КРАВЕЦ: Как минимум.

 

ОГАНЕЗОВ: В этой лавке должно быть очень много, чтобы у человека был выбор. А если у человека нет выбора, то он покупает вот это вот (не хочу  говорить это слово) то, что у него продается.

 

ФИШЕР: Многие слушатели интересуются. Современная электронная музыка. Знакомы вы с ней вообще, слушали?

 

ОГАНЕЗОВ: Да, знаком. И я считаю, что это элемент будущего и с этим надо мириться и это надо слушать. В электронике есть очень много обертонов,  которые,  например,  невозможно вставить в современную симфоническую музыку. Нельзя вставить. Там есть Римский-Корсаков, использовал какие-то инструменты,  специально заказывали. Вагнер специально заказывал какие-то литавры с отзвуком. Понимаешь? В электронной музыке есть много возможностей для талантливого и образованного композитора, есть очень много возможностей. Если это просто по наитию, как, это самое, человек, которые не знает английского, говорит, понимаешь, это не английский. Он изображает английский. Это другое дело. Не надо изображать английский язык, надо говорить по-английски.

 

КРАВЕЦ: Надо учиться ему.

 

ОГАНЕЗОВ: Вот когда человек грамотный музыкант, он может использовать хорошие, правильные электронные звуки по потребности. А если это изображение искусства, я это сразу чувствую, меня это раздражает и это вызывает у меня отрицание.

 

ФИШЕР: Левон Саркисович, к сожалению, подошел к концу отпущенный нам час.  Спасибо огромное!  Низкий вам поклон.

 

СЕРДОТЕЦКИЙ:  Спасибо.

 

ОГАНЕЗОВ: Елки-палки! Только начали!

 

КРАВЕЦ: Доброй ночи. Спасибо.