Доживем до понедельника "От вольного". Ирина Апексимова

КОКОРЕКИНА: И вот она вошла, прекрасная женщина, актриса театра и кино Ирина Апексимова. И, кстати, вы же не только актриса, а еще и директор Театра Романа Виктюка. То есть вообще в таком количестве разных воплощений представлена Ирина. Вошла не одна, а она пришла со спутницей, которую зовут Фаня. Здравствуйте, Ирина, здравствуйте, Фаня.

МИРИМАНОВ: А Фаня – это уменьшительно-ласкательное, наверное, да?

АПЕКСИМОВА: Да. Наверное, это Фаина, от Фаины, конечно.

КОКОРЕКИНА: Это в честь Раневской поименовали?

АПЕКСИМОВА: Нет, конечно. Очень хотелось бы сказать, что, да, в честь Фаины Георгиевны, но, я думаю, что это не добавит плюсов ….

КОКОРЕКИНА: Народные артистки на дороге не валяются. Вот поэтому решили в дом взять такую Фаню. А можно немножко про историю появления Фани? Мы говорим вообще про хобби. Но хобби, я понимаю, не только вязание крючком, вышивание крестиком и прочее. Как-то с образом Иры это совершенно не вяжется.

АПЕКСИМОВА: Почему же?

КОКОРЕКИНА: А хобби – это все, что греет сердце. Я понимаю, что Фаня появилась благодаря…

АПЕКСИМОВА: Нет, не хобби. Фаня появилась благодаря моей дочери, которая будучи еще совсем ребенком, пятилетней девочкой, она меня все время упрашивала: "Мама, я хочу собаку!", – и я почему-то думала, что, когда ей будет 12 лет, во-первых, это будет очень нескоро, во-вторых, она будет…

МИРИМАНОВ: Рассосется.

АПЕКСИМОВА: Рассосется, во-первых, во-вторых, это будет нескоро, а, в-третьих, она будет безумно взрослая в 12 лет.

КОКОРЕКИНА: И она уже захочет что-то совершенно другое?

АПЕКСИМОВА: Да. И я ей, пятилетней девочке, пообещала: "Когда ты вырастишь, и тебе будет 12 лет, я куплю тебе собаку, когда ты сможешь вроде как за ней…" За месяц до двенадцатилетия она мне сказала: "Мама, ты помнишь?" Я чуть вообще ни сошла с ума.

КОКОРЕКИНА: "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины? "….

МИРИМАНОВ: То есть надо было говорить, что на шестнадцатилетие или на восемнадцатилетие.

АПЕКСИМОВА: Но уже было поздно, надо было отвечать за свои слова. И я поняла, что мне нужно покупать собаку. В это время я поняла, что в 12 лет она еще не взрослая, и вся забота об этой собаке ляжет на мои плечи. Я искала наименьшее зло. И вот в результате, как я думала, наименьшим злом оказался йоркширский терьер, с которым не надо гулять ни зимой, ни летом, которая все делает дома, вот такая маленькая.

МИРИМАРОВ: Он еще карликовый, по-моему? Или нет?

АПЕКСИМОВА: Мини, мини. Да. И вот у которого шерсть, вот какие-то волосы. В общем, я думала…

КОКОРЕКИНА: И запаха псины нет.

АПЕКСИМОВА: Все просто роскошно! Я думала, что я решила все проблемы в одну секунду. Но оказалось, что проблемы я не решила, потому что это существо абсолютно прекрасное, но оно привязано к человеку и никуда от этого не деться. Оставить ее дома одну невозможно.

МИРИМАНОВ: А одна не остается, да?

АПЕКСИМОВА: Нет. Ну, максимум полтора-два часа, и то потом мы все стоим на коленях и извиняемся.

МИРИМАНОВ: То есть обижается? Вот это вот, да?

АПЕКСИМОВА: Обижается. Она может заплакать, она может перестать есть вообще. То есть помните песню: "У меня такой характер"? Вот это про мою замечательную собачку. Весь год ее охраняет мама дома. Но сейчас так получилось, что мама в санатории, дочь уехала отдыхать. И вот теперь я сторожу свою собаку.

КОКОРЕКИНА: Теперь Фаню охраняю я. Понятно. Вообще, по идее, собаки сторожат дома. А в нашем случае мы сторожим.

АПЕКСИМОВА: Нет, у нас наоборот. Не барское это дело.

МИРИМАНОВ: А дочка, значит, вообще как бы охладела?

АПЕКСИМОВА: Нет, она не охладела, она как бы, естественно, играет с ней, уси-пуси, но дочь очень занята, дочь – студентка театрального института, это значит вообще, то есть с раннего утра до поздней ночи…

МИРИМАНОВ: Это прививки, уколы, прически, помывка?

АПЕКСИМОВА: Ну, да. Помывка… Иногда мы с дочерью делаем вместе. Прически, как видите…

КОКОРЕКИНА: А Фаня не очень любит, да?

АПЕКСИМОВА: Фаня вообще этого не любит. Ей главное, чтобы не трогали.

МИРИМАНОВ: Любили, но не трогали

АПЕКСИМОВА: Нет, можно целовать, можно гладить, но вот это все… Стрижка… Нет, нет, не интересно абсолютно.

КОКОРЕКИНА: Санобработка…

АПЕКСИМОВА: Чистить зубы – нет, боже упаси! Ни в коем случае.

КОКОРЕКИНА: А стрижки?

АПЕКСИМОВА: Стрижки? Но у меня же, видите, полубомжатская стрижка такая.

КОКОРЕКИНА: Мне кажется, очаровательная.

АПЕКСИМОВА: Ну, да. Чтобы один раз в два месяца постригли – и прекрасно! И не трогать, и не причесывать.

КОКОРЕКИНА: А вот того, кто стрижет, Фаня не агрессивничает в адрес ….

АПЕКСИМОВА: Нет, она боится безумно. Она сидит, боится. Но куда деваться? Надо же иногда доставать глаза, вынимать усатый нос.

МИРИМАНОВ: Родился терьером – терпи.

АПЕКСИМОВА: Да.

КОКОРЕКИНА: Понятно. А в театр, кстати, Фаня тоже ходит?

АПЕКСИМОВА: Еще нет. Но, видимо, пойдет сейчас. С понедельника пойдет в театр на совещание. Будет у нас на директорском столе лежать, совещаться.

КОКОРЕИНА: А не было идеи как-то Фаню снять в кино, например?

АПЕКСИМОВА: Нет, я не до такой степени сумасшедшая, конечно. Сумасшедшая, но не до такой степени.

КОКОРЕКИНА: Жалко собачку?

АПЕКСИМОВА: Жалко, конечно, собачку. Куда же? Ну, еще придти на радиоэфир куда ни шло. А в кино? Ну, за что ей такое?

КОКОРЕКИНА: По крайней мере, ее здесь никто ничего не заставляет делать.

АПЕКСИМОВА: Не заставляет и не обидит.

КОКОРЕКИНА: А кто же Иру Апексимову юную заставил вообще двинуться в сторону театрально-киношной жизни?

АПЕКСИМОВА: У меня с головой, видимо, не все в порядке с самой юности, с самого детства.

КОКОРЕКИНА: Это хорошо, когда человек себе диагноз ставит так откровенно и бескомпромиссно.

АПЕКСИМОВА: Поэтому я вот решила двинуться в актерскую профессию со всеми замечательными входящими и в кино, и в песни, и вот сейчас это безумие с директорским отклонением. То есть это как-то такое, это диагноз…

КОКОРЕКИНА: А были вот эти нежные руки родительские, которые пытались остановить и сказать: "Ир, ну, не надо тебе туда. Ну, посмотри, есть же масса каких-то иных профессий".

АПЕКСИМОВА: Был папа, который сказал, что это вообще не профессия, куда ты идешь? Ты сошла с ума. Но в то же время была замечательная мама, которая поддерживала во мне то безумие, которая сама когда-то в детстве хотела стать артисткой и даже поступила во ВГИК, но ее родители (они были более благовоспитанные и посерьезнее, пожестче, забрали практически после первого курса, потому что "это не профессия для приличной девочки", то есть для девочки из приличной семьи)... Поэтому мама стала музыкантом, дирижером. И вот всю жизнь вот эта мечта об актерской профессии, вот она во мне и выросла.

КОКОРЕКИНА: А что неприличного в актерской профессии? Вот я бы хотела понять?

АПЕКСИМОВА: Ну, как-то, понимаете, люди в те времена…

МИРИМАНОВ: Должна быть профессия.

АПЕКСИМОВА: Должна быть профессия. А это не профессия – это диагноз.

КОКОРЕКИНА: Ну, неприличная – это что? Это на глазах у всех, там в любовных сценах обнимаются, целуются?

АПЕКСИМОВА: Ну, да! Люди старой формации воспринимали… Ну, вы же знаете, что актеров не хоронили в пределах кладбища.

КОКОРЕКИНА: Только за церковной оградой.

АПЕКСИМОВА: За оградой. Поэтому, видимо, то восприятие старое-старое этой профессии наложило такой отпечаток.

КОКОРЕКИНА: Так, и Ира, поддержанная мамой…

АПЕКСИМОВА: Да, поддержанная мамой, славно поехала поступать в артистки.

КОКОРЕКИНА: В артистки. В Москву. Естественно, в Школу-студию МХАТ. А куда же еще можно поступать?

АПЕКСИМОВА: Конечно. А зачем? Если падать… И так далее.

КОКОРЕКИНА: Так. Пришла, поговорила, и сказали: "Одесса-мама".

АПЕКСИМОВА: Пришла, поговорила, сказали: "До свидания, девочка. Вам здесь нет места". Уехала, потанцевала, приехала опять. Опять поговорила. Сказали: "Немножко лучше ".

КОКОРЕКИНА: А потанцевала где?

АПЕКСИМОВА: Потанцевала в кордебалете. Я в Театре музкомедии между поступлениями танцевала. Вот. Потом приехала, мне сказали "Немножко лучше на второй год. Но с лицом полная беда, некиногеничное или нетеатральное"…

МИРИМАНОВ: Сделайте что-нибудь, через год приходите.

АПЕКСИМОВА: Да, сделайте что-нибудь, лицо, не поддающееся гриму, в общем, до свидания. Поехала, опять потанцевала, приехала на будущий год, то есть уже в третий раз, и как-то так славно, случайно проскочила в Школу-студию МХАТ. Притом наш курс набирал, первый курс Олег Павлович Табаков и замечательный педагог Школы-студии МХАТ Василий Петрович Марков. Великий-великий старый педагог. И когда мы поступили… А я как раз благодаря ему на второй год не поступила, он меня не пропустил к педагогу на другой тур, к Тарханову Ивану Михайловичу. И когда я поступила случайно к нему на курс, он сказал: "А как же ты поступила?"

КОКОРЕКИНА: А вы не доглядели.

АПЕКСИМОВА: Да. Он говорит: "Как-то ты так между нами с Табаковым прошла… Вот как же ты поступила-то!"

КОКОРЕКИНА: Как же тебя теперь выгнать обратно!

АПЕКСИМОВА: Да. Вот все. Это было поздно. Поступила.

КОКОРЕКИНА: Поступила и училась, жила в общежитии, наверное?

АПЕКСИМОВА: Жила в общежитии, прекрасно, конечно! Конечно, общежитие.

КОКОРЕКИНА: А на хлеб-соль, как вообще?

АПЕКСИМОВА: Во-первых, помогли родители. Конечно, мама помогала. А потом все-таки 40 рублей стипендия в то время – это были не полторы тысячи рублей сейчас. Все-таки с трудом, но на эти 40 рублей можно было как-то прокормиться. Хотя бы те же пельмени.

КОКОРЕКИНА: Это конец 80-ых, да?

АПЕКСИМОВА: Да, еще Советский Союз.

МИРИМАНОВ: Треть зарплаты такой средней.

АПЕКСИМОВА: В общем-то, треть зарплаты, да. Можно было кормиться, можно было есть блины, пельмени. Что мы ели? Булочки. В общем-то, можно, нормальная студенческая еда. Сейчас я не знаю, как они …

КОКОРЕКИНА: Хорошая, мучная диета, которая делает фигуру прекрасной, округлой, рисует талию, грудь и бедра, где хочешь. Везде ровно. Понятно. Ир, ну, а потом случилось окончание Школы-студии МХАТа, и случился развал Союза. И, мне кажется, накрылось все просто.

АПЕКСИМОВА: Я так, честно говоря, всегда, когда вспоминаю, когда же развалился Союз, я не очень это помню. Потому что я в то время настолько…

КОКОРЕКИНА: 91-ый год, конец.

АПЕКСИМОВА: Ну, вот я была настолько занята работой и учебой… Да, это все происходило, где-то мы это все видели, слышали, что это происходит. Но это, честно говоря, абсолютно не интересовало, не волновало, потому что я после первого курса сразу работала… То есть уже студенткой Школы-студии работала в "Табакерке" артисткой. И как-то я была очень занята этим, этим и этим, и карьерой, и профессией. И потом я славно перешла, закончив Школу-студию, во МХАТ, и там сразу начала работать. Поэтому, да, все эти развалы я помню, я помню, что мой муж на то время ходил даже к Белому дому, они там что- то воевали, защищали.

КОКОРЕКИНА: А вот интересно, а ты не разделяла вот этой его политической активности?

АПЕКСИМОВА: Это не политическая была активность абсолютно. Это была такая…

МИРИМАНО: За компанию.

АПЕКСИМОВА: За компанию молодежную: а, а, что-то не то делают, но надо вперед, надо идти и защищать!

МИРИМАНОВ: "Кто свидетель?" – "Я свидетель! Что случилось?"

АПЕКСИМОВА: Ну, да, наверное, из этой серии. Конечно, не так, не настолько примитивно, но…

КОКОРЕКИНА: Но ты производишь впечатление такой женщины рисковой, готовой к каким-то решительным, достаточно экстремальным поступкам. А почему тебе не захотелось с молодежью встать у этого дома?

АПЕКСИМОВА: Во-первых, я играла в это время спектакль.

КОКОРЕКИНА: А! Это, естественно, важнее.

АПЕКСИМОВА: И потом, честно говоря, я рисковая, но не до такой степени, чтобы стоять у Белого дома. Я никогда не интересовалась политикой, как бы ни стыдно сейчас это звучало. Но мне как-то…

МИРИМАНОВ: Но в театре рисковее вообще.

АПЕКСИМОВА: В театре – да. У меня другой экстрим, абсолютно. И я нет, я не за это. Я не за кипишь вместе со всеми. Вот когда говорят "Идем!", – я всегда иду как бы против течения. Вот. Поэтому я не помню, когда это все случилось. Но это происходило. Я помню эти заказы в театре, у меня через это все я помню. Заказы. Я помню мешки с картошкой во МХАТе выдавали по блату к Новому году. Особо отличившимся продавали мешки с картошкой. Я помню, мы сдавали пустые бутылки для того, чтобы их наполнить полными. То есть две пустые на одну полную бутылку. Это все перед Новым годом, это все во МХАТе, это был большой праздник.

КОКОРЕКИНА: А еще, я думаю, что система заказов у нас в этот период была одна и та же, потому что я только поступила на журфак на вечерний, нужно было работать. И я, чтобы иметь возможность читать хорошую литературу, я работала в Музее-квартире Немировича-Данченко. И там, кстати, в заказах еще была, я помню, однажды пришла рисовая водка из Китая. Я страшно гордилась, я несла ее родителям.

МИРИМАНОВ: А сервелат?

КОКОРЕКИНА: Какие сервелаты? Господь с тобой! Ты что! Это были очень простые, такие очень убогонькие. Я помню, головка риса небольшая, И мы взяли линеечку и на троих делили эту головку, чтобы ни миллиметр никому не прирезать, ни урезать, ни отнять.

АПЕКСИМОВА: А я помню почему-то еще банку огромную, 3-килограммовую железную банку манго.

КОКОРЕКИНА: О, боже!

АПЕКСИМОВА: Были вот такие странные…

КОКОРЕКИНА: Вас лучше снабжали. Нам манги не доставалось.

МИРИМАНОВ: Нам манки доставалось, да?

КОКОРЕКИНА: И манка тоже радовала, потому что в магазинах в этот момент было вообще шаром покати. Ир, ну, вот многие актеры и, скажем так, вот еще советской формации, которые блистали и звенели, а потом случились 90-ые, и у них в жизни вообще все перекроилось, ну, просто до каких-то совершенно трагических исходов. И актеры, которые начинали в этот период, то есть их готовили к чему-то такому великому на театральном поприще или в кино, а потом раз, и вот эти вот времена, которые просто экономически были очень тяжелыми, и кино, вот эта система Госкино развалилась и, в общем, как-то все было достаточно непонятно. А ты вот эти тягости испытывала какой-то актерской невостребованности?

АПЕКСИМОВА: Нет. Это самое главное. Наверное, поэтому я не помню ничего остального плохого, потому что я была очень счастливая, особенно в те годы, как ни ужасно это звучит. Но я сразу пришла во МХАТ. Да, без показов, я не знала этой унизительной системы показа в театр. То, говорят, самое ужасное, что может быть.

КОКОРЕКИНА: Это когда ты приходишь и тебе…

АПЕКСИМОВА: Когда приходишь, да, и показываешься в театр, в труппу и говоришь: "Возьмите меня", – играешь какой-то кусочек, тебе говорят: "До свидания", – в общем-то, не разобравшись, кто это. Я была лишена этого, потому что меня сразу взяли. И Олег Николаевич, царствие ему небесное, мной обожаемый, сразу дал мне главные роли. Я не играла даже в массовке в театре ни одной секунды. Поэтому востребованность-то была актерская невероятная. И все вот эти какие-то тяготы, которые были, это забавно было. Но это была еще и молодость, это все было забавно, это было не главное. То есть никого не интересовало, чем мы питаемся и как мы питаемся, главное…

КОКОРЕКИНА: Но голодновато было?

АПЕКСИМОВА: Ну, как голодновато? Ну, наверное. Я не помню, клянусь! Я помню, мы веселились, покупали вот этот спирт "Роял", я помню, мы все пили.

КОКОРЕКИНА: Его все покупали.

АПЕКСИМОВА: Его все покупали.

МИРИМАНОВ: Батон и водка. Ну, как всегда.

КОКОРЕКИНА: Потом, когда выяснилось, что он не то чтобы совсем для внутреннего потребления…

АПЕКСИМОВА: Но это же никому не помешало.

КОКОРЕКИНА: Никто не ослеп и не умер.

АПЕКСИМОВА: Никто не умер. Прекрасно это все пилось, и все было замечательно. Поэтому я не помню этих тягот. И для меня это все проскочило в одну секунду и со знаком "плюс". Причем, не с одним знаком "плюс ". И кино, как ни странно, вот эти вот крохи, которые были кино, а они были, и я в них снималась.

КОКОРЕКИНА: А крохи появились еще в период Школы-студии МХАТ?

АПЕКСИМОВА: Да, да. Вот после первого курса я снялась в первом своем фильме. То есть я как-то так снималась сразу не много, но я начала сниматься. И потом уже в 90-ом был первый сериал "Мелочи жизни". Это тоже был очень хороший заработок в те годы. И потом там были "брызги молдавского кино ", я почему-то и там отметилась, поснималась и там. Потом появился Голливуд. Вот когда здесь совсем была полная засада. Был Голливуд.

КОКОРЕКИНА: "Ангел", да?

АПЕКСИМОВА: "Святой". Так что как-то я, честно говоря, я понимаю, что вокруг был полный кошмар и ужас, но для меня это были потрясающие годы.

КОКОРЕКИНА: Кстати, оказалась в Голливуде. У тебя не было соблазна попытать счастья уже в мировом масштабе?

АПЕКСИМОВА: Конечно. Я, естественно, пыталась. И все об этом мечтают, и я в том числе. Но я сделала одну очень мудрую вещь, я не ушла из театра в те годы. То есть я как бы была в Голливуде, но я прилетала каждый месяц, раз в месяц на неделю во МХАТ, и под меня подстраивали репертуар, я за неделю играла все свои спектакли и улетала опять туда, в Лос-Анджелес. И так каждый месяц. То есть я не отрывалась от театра, ходила на какие-то кастинги, еще на что-то. Но, в общем, абсолютно никому не оказалась нужна.

КОКОРЕКИНА: А вот эта унизительная система … То есть ее все-таки пришлось пройти?

АПЕКСИМОВА: Ну, да. Но там как-то другое ощущение. То есть с одной стороны, это еще унизительнее, потому что, вроде как, чего-то здесь, уже став кем-то и что-то здесь наработав, ты приезжаешь туда и абсолютно никто и ничто, с нулевой позиции... Никому не нужна твоя система Станиславского, извините, пожалуйста, и твой опыт работы. С одной стороны, это безумно унизительно. С другой стороны, это не было так обидно, потому что я понимаю, что меня там никто не знает. Но надо было, да, надо было как-то заявляться, надо было что-то пробовать. Но, в общем, конечно, никого…

МИРИМАНОВ: Плюс язык.

АПЕКСИМОВА: Плюс язык, что было большой проблемой, естественно. Потому что сначала здесь был одесский говор, там был московский говор. Поэтому это была, естественно, большая проблема. Но как-то я так, просидев там в общей сложности восемь месяцев и ничего не получив, я, в общем-то, решила вернуться. И не жалею об этом ни одной секунды, потому что я успела вскочить еще в этот уходящий поезд. Задержись я еще на пару месяцев, я бы осталась, конечно, без ролей в театре, и уже про меня бы здесь в кино тоже забыли все хорошо.

МИРИМАНОВ: И ни там, ни тут, как говорят.

АПЕКСИМОВА: Да, да.

МИРИМАНОВ: Мы можем еще пообсуждать минутку. В списке хобби – автомобили. Не хобби, но увлечение автомобилями.

АПЕКСИМОВА: Да. Я вожу машину очень много лет, естественно.

МИРИМАНОВ: Вот вожу- вожу или вожу – люблю водить?

АПЕКСИМОВА: Я очень люблю водить. Я действительно люблю водить, и я не представляю, как люди ездят с водителем, с шофером, потому что мне нравится самой водить.

КОКОРЕКИНА: Тоже отвратительно, мне тоже кажется.

АПЕКСИМОВА: Я за рулем отдыхаю. Даже в пробках.

КОКОРЕКИНА: А услугами "трезвого водителя" когда-нибудь пользовались?

АПЕКСИМОВА: Ну, да, не без этого.

КОКОРЕКИНА: Ну, слава богу! Нормальный человек. Не настолько любит водить машину, чтоб себя всех радостей жизни лишить.

АПЕКСИМОВА: Нет, нет, это прекрасное слово, кстати. Замечательное.

МИРИМАНОВ: А вот такого не бывает у вас, ночью, допустим, уехать и показаться по центру?

АПЕКСИМОВА: Сейчас, к сожалению, не бывает. Но раньше я очень любила это делать. Летом открыть все окна, поставить музыку, как настоящие негры. Вот так вот по носиться по ночной Москве.

МИРИМАНОВ: Кстати, негры любят такие большие машины с катками, вот такие серьезные.

АПЕКСИМОВА: У меня всегда были, насколько я могла себе позволить в этой стране большую машину, но у меня всегда было.

КОКОРЕКИНА: То есть все джипы?

АПЕКСИМОВА: Ну, и "хаммеры" были, и "рендж ровер спорт" был.

МИРИМ АНОВ: Это американское наследие.

АПЕКСИМОВА: Да, да.

КОКОРЕКИНА: А у меня вот вопрос. Мне всегда интересно, как люди на "хаммерах" паркуются в Москве.

АПЕКСИМОВА: Прекрасно! Ты не можешь себе представить! Плевать на все!

МИРИМАНОВ: Он взбирается на любую горку.

КОКОРЕКИНА: Ну, как это? Ты запарковываешься поверх других машин, что ли?

АПЕКСИМОВА: Нет. Но ты можешь на нем преодолеть те препятствия, которые невозможно преодолеть на нормальной машине, на "седане".

КОКОРЕКИНА: Но места-то ему сколько надо!

АПЕКСИМОВА: Ну, ничего! Нестрашно! Не такая проблема. Подвинутся, да, раздвинутся, разойдутся.

КОКОРЕКИНА: Слушайте, ну, это, конечно, потрясающе.

КОКОРЕКИНА: Вы актриса театра и кино и директор театра Романа Виктюка. С апреля этого года?

АПЕКСИМОВА: С мая. У меня чуть больше, чем 80 дней, как у нашего президента.

КОКОРЕКИНА: А вот, слушай, интересно, кстати, а в театре бывают какие-то первые сто дней?

АПЕКСИМОВА: Я сейчас узнала, что бывают, потому что ровно у меня было 80 дней, я пришла в департамент культуры, меня вызвали, я отчитывалась о проделанной работе.

МИРИМАНОВ: Ух, ты! А что такое?

КОКОРЕКИНА: Ир, я не представляю тебя в роли все-таки такого получиновника с какой-то папочкой, с докладиком.

АПЕКСИМОВА: Нет, не с папочкой. Я быстро выучила эти слова наизусть. Этому помогает первая профессия.

МИРИМАНОВ: А вот с животным или нет?

АПЕКСИМОВА: Нет, без животного. Еще это было без животного.

МИРИМОНОВ: Там бы не поняли, да?

АПЕКСИМОВА: Нет, почему? Я думаю, поняли бы. Я думаю, что это было бы очень органично, просто в то время я еще не была этим обременена.

МИРИМАНОВ: И как действительно? То есть приходишь и говоришь: "Здравствуйте, директор Апексимова".

АПЕКСИМОВА: Да, да, "директор Апексимова, отчет сдал, отчет принял". Рассказываю, что произошло за эти два месяца, чуть больше, сколько я там была директором театра, какие планы. Просила, как всегда, естественно: дайте денег. Конечно. А как? Не без этого.

КОКОРЕКИНА: А на что сейчас деньги нужны?

КОКОРЕКИНА: Деньги нужны на переезд, деньги нужны, потому что театр, наконец-то (боюсь даже, прикусываю язык 15 раз) приступает к ремонту, к реконструкции. И деньги нужны на переезд, потому что мы должны из этого страшного помещения, в котором он сейчас существует, перехать на другие площадки. То есть офис – в одну сторону, артисты – в другую сторону. Все это очень непросто. И, конечно, и на это нужны деньги.

КОКОРЕКИНА: И какое-то время театр будет просто на разных площадках представлять свои спектакли?

АПЕКСИМОВА: Да, это очень грустно. Но, с другой стороны, может быть, это и забавно. Вот мы будем работать на двух площадках – в театре "Ромэн" и в театре "Модерн". По понедельникам в "Ромэне", по вторникам в "Модерне". Но вот так непросто будем существовать ближайшие два года.

КОКОРЕКИНА: А где в этот момент директор будет находиться?

АПЕКСИМОВА: Директор будет находиться в "Москонцерте". Это близко к "Ромэну". Директор будет находиться там. То есть вся офисная часть будет находиться в Москонцерте, а артисты будут переезжать с места на место.

КОКОРЕКИНА: Ир, а вот мне интерес но, ты все-таки большую часть своей жизни посвятила вот именно сцене, площадке, то есть воплощению образов. И вдруг совершенно другая, во многом административная работа, директор – это же как человек в ответе за все.

АПЕКСИМОВА: В принципе, да. Но вот абсолютно честно, мне это так нравится, это так здорово и так забавно! И я не могу сказать, что это мешает моей актерской профессии. Абсолютно. Я не перестала работать актрисой, я сейчас выпускаю спектакль с Гошей Куценко "Скамейка ", мы вдвоем репетируем прекрасную пьесу. И это во многом помогает. Есть какая-то более такая собранность, нет времени на рефлексию какую-то лишнюю, на нервы и так далее.

КОКОРЕКИНА: Просто все очень плотно.

АПЕКСИМОВА: Все очень плотно. И, с другой стороны, я так понимаю сейчас, что мое актерское прошлое очень сильно помогает работе директора, потому что, во-первых, я очень многое знаю про театр. Я не могу сказать, что все, я не знаю ничего про бухгалтерию и так далее, но я этому учусь. Но, тем не менее, мне очень много помогает, потому что я по-другому совсем смотрю на производство.

КОКОРЕКИНА: А кто сделал предложение?

АПЕКСИМОВА: Предложение сделал департамент культуры, Сергей Александрович Капков. Но как-то так они с Романом Григорьевичем Виктюком, я поняла, без меня до меня это обсудили.

КОКОРЕКИНА: Женили.

АПЕКСИМОВА: Да. И сделали мне такое предложение. Я, конечно, с удовольствием согласилась, должна вам сказать честно. Но, правда, я сначала сказала "да", а потом я начала думать, что же я сделала.

МИРИМАНОВ: Вообще вот директор театра – это немножко мужская такая профессия. Нет? Я не припомню директора-женщину.

АПЕКСИМОВА: Вы знаете, на самом деле, очень много. И в Москве особенно. Я не буду сейчас всех перечислять, но очень много директоров именно театров – женщины. И не только театров. И работающие. Я сама об этом… Ну, просто никогда не интересовалась, не задумывалась на эту тему, но сейчас выяснилось.

КОКОРЕКИНА: А потом, когда мы нашим директорским корпусом встретились, посмотрели и оказалось …

АПЕКСИМОВА: Да, оказалось, что очень много прекрасно действующих женщин замечательных.

МИРИМАНОВ: Как с Виктюком происходит контакт? Потому что тоже такой довольно яркий человек и режиссер, вспыльчивый, может что-нибудь сказать, как-нибудь, кулаком стукнуть…

КОКОРЕКИНА: Да, одно дело, когда все-таки он режиссер и он определяет линию спектакля ….

АПЕКСИМОВА: Да, конечно.

КОКОРЕКИНА: А тут, безусловно, никто не отменяет его позицию, но и ваша позиция иная.

МИРИМАНОВ: 50 на 50 такая идет.

АПЕКСИМОВА: Ну, вы знаете, мы же с ним работали, с Романом Григорьевичем. У меня был с ним дважды опыт. Я была в качестве продюсера, он ставил спектакль для меня, как для актрисы, но я была при этом продюсером. И, может быть, благодаря этому у меня уже с ним как-то установившиеся такие отношения.

КОКОРЕКИНА: А продюсер – в этом контексте человек, который привлекает деньги?

АПЕКСИМОВА: Да, человек, который привлекает деньги и отвечает за производство данного спектакля. Мини-директор так называемый.

МИРИМАНОВ: То есть он понимает, где у вас кнопочки, вы понимаете, где у него кнопочки.

АПЕКСИМОВА: Да. Поэтому у нас отношения сложившиеся, и у нас все прекрасно. Я понимаю, что я пришла в театр, который называется Театр Романа Виктюка и, главное, чтобы все было хорошо у него, чтобы у него была возможность творить, творить и творить. Для этого нужно просто делать много.

МИРИМАНОВ: А труппа сразу напряглась: ага, пришла, сейчас будет ставить под себя спектакли. Нет такого?

АПЕКСИМОВА: Честно, не знаю. Понятия не имею. Я не думаю.

КОКОРЕКИНА: А вообще вот так внешне, так сказать, или, может быть, хорошо скрытое отношение коллег вообще как-то реакция отсутствует, да?

АПЕКСИМОВА: Очень многие сдержались. Очень многие коллеги. Я имею в виду не Театр Виктюка, а вообще мои коллеги очень многие не выразили своих эмоций по этому поводу, что меня во многом удивило, честно говоря. Я думала, что кто-то порадуется, кто-то погрустит, но как-то более открыто. Я не понимаю, чего они затаились.

КОКОРЕКИНА: Ну, видимо, сложная гамма чувств посетила. Какое-то немножко несварение желудка. Они пока еще не поняли, все-таки для них это как? Для них это вызов и укор, "а вы бы тоже могли" или это все-таки здорово?

АПЕКСИМОВА: Тем не менее, очень многие порадовались. Мне было очень приятно, когда это произошло вот это вот назначение. Я даже не ожидала, очень многие люди мне звонили, причем профессионалы -продюсеры мне звонили и говорили: "Привет! Молодец! Поздравляем. Мы очень рады". Я не ожидала, наоборот, от этих людей такой реакции.

КОКОРЕКИНА: Ира, а мне кажется, что вообще поиск денег на искусство в нашей действительности – это такая достаточно… ну, это какой-то сизифов труд.

АПЕКСИМОВА: Это кошмар.

КОКОРЕКИНА: Потому что катишь-катишь эту бочку и уже докатил до вершины, раз, хрясть, и она покатилась вниз.

АПЕКСИМОВА: Ну, это ужасно! Это потому что, я не знаю, у нас не выстроены эти взаимоотношения между деньгами и искусством , скажем так, потому что , насколько я знаю, в цивилизованных странах существует специальный налог, то есть освобождение от налога, какие-то квоты для людей, которые дают деньги на искусство. Если бы это было у нас, то …

МИРИМАНОВ: Может, как раз вот сейчас и надо этим заниматься?

АПЕКСИМОВА: Ну, наверное, надо этим как раз и заниматься. Я надеюсь, что новый наш министр культуры знает об этом, и доносят до него эту ситуацию

МИРИМАНОВ: Будете пробивать эту историю.

АПЕКСИМОВА: Это необходимо, потому что иначе будет такое антрепризное движение с лицами на афише, от которых никуда не избавиться, потому что идут зрители именно на знакомых артистов. И будет такое абсолютно коммерческое кино, пока не будет денег на искусство.

МИРИМАНОВ: Что вообще делает директор в театре? Что, в принципе, делает директор в театре – для меня непонятное явление. То есть вы продвигаете спектакли, вы делаете так, чтобы труппе и театру было комфортно.

АПЕКСИМОВА: Да, конечно, да.

МИРИМАНОВ: Вы так между государством и артистом.

АПЕКСИМОВА: Да, артистами и художественным руководителем.

МИРИМАНОВ: Чтобы он не думал ни о чем, кроме как вот о творчестве.

АПЕКСИМОВА: На самом деле, самоцель – это хорошие спектакли, на которые будут ходить зритель. А там дальше все, что входит в эти функции, начиная от нормальных бытовых условий и заканчивая продажей билетов…

КОКОРЕКИНА: А какие трудности вот этой новой должности были ожидаемыми, вот с чем столкнулась и что стало полной неожиданностью?

АПЕКСИМОВА: Я ничего не ожидала, по большому счету, потому что я не понимала, что это будет такое. Я столкнулась с очень тяжелой, конечно, финансовой историей. Я имею в виду не с тем, что в театре происходит, а с тем, что не все люди не всегда работают абсолютно по-новому, и мозги остались абсолютно старыми, и им очень удобно работать по-старому.

КОКОРЕКИНА: То есть им просто нравится числиться.

АПЕКСИМОВА: Им просто нравится числиться. Я столкнулась с какой-то невероятной инертностью людей. Мы все любим Романа Григорьевича, ну вот пусть он ставит и делает. А как бы мы будем сидеть на своих теплых местах. Вот это ужасно. И самое жуткое, что я столкнулась с нашим невероятным делопроизводством в нашем государстве. Потому что, если ты пишешь одну бумагу, то на нее ответ получаешь, в лучшем случае, через неделю. А в худшем не получаешь вообще. И дальше начинаешь бегать по инстанциям и искать, куда это ушло. Вот эта бюрократия – это можно двинуться мозгами.

КОКОРЕКИНА: Так! И что мы делаем, чтобы не двинуться мозгами?

АПЕКСИМОВА: Ничего. Бегаем. Просто бегаем от инстанции к инстанции.

МИРИМАНОВ: Но при этом это же история не только в театре у Виктюка, это вообще, в принципе, история. То есть и в театрах, у артистов, и у режиссеров, и так далее. А нет общего понимания, действительно, у всех директоров – собраться и пролоббировать какую-нибудь такую генеральную идею, чтобы всем было хорошо жить. И зрителю, и артисту, и режиссуру, и театру?

АПЕКСИМОВА: Наверное, есть. Я просто еще не попала в эти круги, я еще не настолько в теме, я еще не настолько введена…

МИРИ МАНОВ: Вам будет проще, вы узнаваемы, вам проще открыть эту дверь.

АПЕКСИМОВА: Наверное, может быть. Я надеюсь, что это поможет каким-то образом.

КОКОРЕКИНА: По антологии с Америкой, где есть профсоюз актеров, профсоюз продюсеров, профсоюзы еще кого-то. Я помню, там была какая-то забастовка звукорежиссеров. Вот какого-то такого персонала. И это был прям вообще коллапс... Мы тут за всеми этими разговорами по поводу свежего директорства Ирины Апексимовой в Театре Виктюка совершенно забыли об еще одном направлении ее жизни, еще одном… Вот это, наверное, настоящее хобби – это песня. Это просто песня! Началась песня с одного телепроекта в рамках одного из больших каналов телевизионных.

АПЕКСИМОВА: Да, началось с "Двух звезд ", правда, действительно, эта вся история. Для меня это было настолько забавно в те времена, точно так же, как я стала директором, точно так же мне было забавно, когда мне сказали: а сможешь ли спеть? Вот так вот я сказала: "Ну, давайте попробуем". Не знаю, не пробовала. Вот это из этой серии.

КОКОРЕКИНА: И оказалось, что здорово.

АПЕКСИМОВА: Ну, как-то, да, это было приятно очень. Мне повезло, конечно, с Сашей Маршалом по тем временам, с таким партнером. Вот. Да. С этого все началось. Потом меня стали звать в какие-то программы, периодически я где-то пела то памяти Высоцкого, то еще что-то, еще что-то. И потом мне пришла безумная мысль в голову, почему бы на самом деле не запеть и запеть как раз не то, что мне предлагали, а то, что мне нравится, то, что мне хочется. И родилась вот идея петь детские блатные песни. Это не шансон, это не "Владимирский централ", это те песни, которые пелись в отдельно взятом государстве независимом под названием "Одесса" в конце 19-начале 20 века. Они сумасшедшие, потому что каждая песня – это отдельная история, это отдельный роман. И причем они (что очень выгодно отличает от нынешней попсы), они все очень музыкальные. То есть у них интересные музыкальные материалы. И поэтому я решила начать петь такие песни.

КОКОРЕКИНА: А где собирала эти песни?

АПЕКСИМОВА: Я их слышала все в детстве. Абсолютно. Я начала сначала вспоминать, что я знаю, что я помню. А потом, когда я начала рыться и искать какие-то возможные …

МИРИМАНОВ: Это Северный Аркадий? Или другое немножко?

АПЕКСИМОВА: Нет, немножко другое. Есть несколько песен, которые у нас перекликаются с Северным. В общем-то, это такой репертуар одесский разодрали все певцы шансона на свои программы. Но вот такой я нашла, и я поняла, что, в основном, я все знаю с детства. И вот я позвонила замечательному Тимуру Ведерникову, с которым мы работали один раз на вечере памяти Окуджавы, и предложила ему сделать такую программу, на что он согласился. И спасибо ему огромное, он собрал потрясающих музыкантов со всей страны, просто какие-то чумовых людей. Мы сделали очень быстро эту программу, и это сумасшедший кайф.

КОКОРЕКИНА: И назвали "Одесситка", да?

АПЕКСИМОВА: Назвали "Одесситка", потому что, конечно, база – это одесские песни и вообще я, конечно, одесситка. Но туда уже очень много…мы каждый раз, когда работаем, добавляем в программу новые песни. И там уже и Клавдия Шульженко, Изабелла Юрьева. Ну, естественно, там очень много песен Утесова, сестер Берри. То есть уже там такое просто происходит!

КОКОРЕКИНА: А первый раз, когда вышла с этой программой на сцену, вот какое-то дрожание коленок и где-то в солнечном сплетении что-то, наверное,….

АПЕКСИМОВА: Ужас! Это было не просто дрожание коленок. Я не могла держать микрофон в руках.

КОКОРЕКИНА: Гулял?

АПЕКСИМОВА: Потому что он у меня гулял. Но если бы просто микрофон! У меня действительно дрожали колени. А я еще была в таком длинном шелковом платье, которое подчеркивало это дрожание. И это было видно. Это был просто какой-то кошмар! И когда сейчас иногда смотрю на эту запись такую черновую этого концерта, это был просто ужас! И, самое ужасное, я поняла, что я боялась не зрителей, которые сидят в зале, а мне было очень неловко перед музыкантами, которые находятся со мной на сцене.

КОКОРЕКИНА: Что они в профессии гораздо дольше?

АПЕКСИМОВА: Они такого высокого класса просто музыканты! И я как бы называюсь солисткой в данном случае! Но такой, мягко говоря, любитель! Вот мне было ужасно неловко, стыдно. Я очень долго преодолевала этот комплекс.

КОКОРЕКИНА: Голос "петуха" не дал?

АПЕКСИМОВА: Давал "петуха", я не могла тянуть длинные ноты. Но, ничего, кое-как отработали! Со временем немножко я обнаглела, но все равно безумно волнуюсь сейчас, когда явыхожу, конечно, на сцену. Но сейчас не всю программу трясусь, но первые буквально две песни.

КОКОРЕКИНА: А потом что приходит?

АПЕКСИМОВА: А потом прихожу в себя уже как-то так потихонечку, уже начинаю ловить кайф в этом, уже играться. Но это такое мое внутреннее ощущение сумасшедшее.

КОКОРЕКИНА: А не было попыток поставить вот на эти первые тревожные минуты какие-то песни, которые доставляют такой кайф, что уже, вроде бы, в них вплываешь, и они уже сами тебя ведут?

АПЕКСИМОВА: Я специально поставила песню, начинается концерт с песни "Рахиля, чтоб вы сдохли, вы мне нравитесь".

КОКОРЕКИНА: А можно?

АПЕКСИМОВА: Что, я сейчас буду петь?

КОКОРЕКИНА: Ну, чуть-чуть.

АПЕКСИМОВА: Я могу стихи прочитать.

КОКОРЕКИНА: Хорошо.

АПЕКСИМОВА: Рахиля, чтоб вы сдохли, вы мне нравитесь,
Без вас, Рахиля, жить я не могу.
Рахиля, мы поженимся, поправитесь,
Мы будем с вами жить на берегу.

КОКОРЕКИНА: Какая романтичная история.

АПЕКСИМОВА: Очень романтичная история, прекрасная. Но она такая очень эмоциональная песня, поэтому я в эту "Рахилю" впихиваю весь свой страх, всю с вою дрожь, все свои лишние эмоции в данном случае и нервы.

КОКОРЕКИНА: Рахиля дала согласие?

АПЕКСИМОВА: Рахиля дала согласие, конечно.

КОКОРЕКИНА: Слава богу.

АПЕКСИМОВА: Слава богу. Спасибо ей огромное.

МИРИМАНОВ: Где можно увидеть теперь и услышать вот это?

АПЕКСИМОВА: Вот с сентября мы начинаем работать сначала, с 6 числа в клубе "Альма-матер", 6 – в "Гнезде глухаря". А дальше начинаются у нас гастроли. Наконец-то я поеду на гастроли в Одессу.

К ОКОРЕКИНА: Это первый опыт?

АПЕКСИМОВА: Нет, у нас уже был опыт. Самое удивительное, первые гастроли были в городе Таллине, почему-то в городе Таллине очень интересно было послушать одесские песни.

МИРИМАНОВ: Все туда переехали?

АПЕКСИМОВА: Не знаю. И благодаря этому был сумасшедший успех. И, кстати, благодаря этому мы едем на гастроли в Одессу, потому что там были одесситы, которые услышали эти песни в Таллине.

КОКОРЕКИНА: Сказали: "Таки наша девочка поет в Таллине, почему она не поет у нас?"

МИРИМАНОВ: То есть они сами пригласили, да?

АПЕКСИМОВА: Да, да. Они сами пригласили. Мы работали в театре, в роскошном, красивом театре, в Таллинском Русском драматическом. И это было так здорово, так приятно и так почетно! Причем, мы работаем концерт без слов, я ничего не говорю принципиально, не хочу ничего говорить между песнями. Такой нон-стоп просто "от" и "до", полтора часа. И это надо видеть. То есть только на энергии людей, которые сидят в зале. И каждый раз все выше, выше и выше, был какой-то сумасшедший успех, И спасибо им. Теперь Одесса сказала: "Ну, теперь приезжайте к нам. Спойте, попробуйте попеть у нас".

КОКОРЕКИНА: Профессиональные музыканты, в окружении которых Ира начинала, они как Иру поддерживали? Я же понимаю, что надо же как-то солистку все- таки подсобрать, чтобы она не рассыпалась прям в дрожи своей по сцене?

АПЕКСИМОВА: Я их обожаю. Они ко мне очень снисходительны, они меня (как мне кажется) любят и поддерживают: "Да ладно! Что ты, в конце концов!" Но иногда они умудряются между этим вставить какое-то замечание (спасибо им огромное и за это).

КОКОРЕКИНА: Самое неприятное замечание, которое доводилось слышать, это что?

АПЕКСИМОВА: Сейчас, правда, не помню. У меня такое странное свойство характера: я забываю плохое. Правда.

КОКОРЕКИНА: Вы знаете, друзья, делайте мне любые замечания. Если они плохие, я их помнить не буду. Я их послушаю, попереживаю, потом сразу забуду.

АПЕКСИМОВА: Музыкантам самим это нравится, потому что сделали очень клевые аранжировки, и им самим нравится, и они валяют дурака в хорошем смысле слова. Это очень здорово.

КОКОРЕКИНА: А были такие случаи, когда на сцене партнеры начинают друг друга раскалывать? И вот задача не расколоться, не засмеяться, не свалиться куда-нибудь за занавес?

АПЕКСИМОВА: Были миллион раз такие истории, потому что музыканты – это не отдельный коллектив, это музыканты из разных коллективов, солисты и, естественно, мы работаем не так часто, как хотелось бы. И, конечно, забывается последовательность. Во-первых, последовательность, что за чем поем, во-вторых, как бы форма песни иногда забывается.

КОКОРЕКИНА: А кем забывается?

АПЕКСИМОВА: И музыкантами, и мною тоже. И мы с ними начинаем смотреть друг на друга, кто сейчас играет, чье соло, кто поет?

КОКОРЕКИНА: Легкая паника в коллективе.

АПЕКСИМОВА: Да. Когда кому вступать. И особенно первые концерты я там договорилась, я говорю: "Ребята, я если забываю, то я поворачиваюсь, и вы на меня киваете. Сначала кларнетист замечательный, потом ударник и так далее". И я на первом концерте, помню, поворачиваюсь на кларнетиста, он от меня отворачивает голову и смотрит на ударника. Они все смотрели друг на друга, это было безумно смешно.

КОКОРЕКИНА: Была хорошая МХАТовская пауза. Спасибо, Ирина.