Профитроли Дмитрий Губерниев

СТАХОВСКИЙ: Сегодня вторник, у нас "Школьная анкета". А значит, все по старинке, как я люблю: "Прошу тетрадь не пачкать, листы не вырывать, а если есть ошибки, прошу не исправлять". Дмитрий Губерниев у нас в студии, спортивный комментатор. Дима, привет.

ГУБЕРНИЕВ: Привет, ребята. Спасибо, что позвали. Совершенно замечательная тема. Про женщин вообще можно разговаривать бесконечно. На втором месте - школа.

СТАХОВСКИЙ: То есть мы сегодня вообще удачно зашли.

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно удачно. Дело в том, что воспоминаний масса. И я хочу сказать, что все-таки как нам везло ребята. Я ненавижу Советский Союз в целом, если говорить про эти все ужасы и так далее, все эти коммунисты ужасные. Но, черт побери, какая была система образования! Я хочу сейчас попросить прощения у всех тех учителей, у которых я плохо вел себя на уроках.

СТАХОВСКИЙ: А это, судя по хитрому прищуру, было нередко.

ГУБЕРНИЕВ: То есть я периодически их встречаю и все время прошу прощения. А они гордятся, говорят, что я лучший ученик. Я неожиданно стал лучший ученик и так далее, и так далее. Но на самом деле, конечно, мы же все росли, вот эта демократия, перестройка, мы бастовали, мы какие-то советы школы придумывали и так далее, и так далее. Бедная Галина Борисовна Любушкина во 2-й сходненской школе пыталась как-то нас урезонить. Поэтому собственно "Школьная анкета" - да-да, давайте, давайте.

СТАХОВСКИЙ: Это хорошо. Но давай тогда начнем сначала. А то мы сказали: Дмитрий Губерниев. А там же есть и отчество наверняка. У вас же были в школе эти анкеты?

ГУБЕРНИЕВ: Викторович я. Но дело в том, что, просто я сейчас начал вспоминать, последний раз, наверное, заполнил в классе шестом.

СТАХОВСКИЙ: Но у нас сегодня будет посложнее все-таки, будут и провокации.

ГУБЕРНИЕВ: Да-да. Дмитрий Викторович Губерниев, сходненская средняя школа № 2. До сих пор непонятно, почему мы стали Химками сейчас в преддверии выборов. Значит, дяденька Шахов, тетенька Чирикова или кто там еще, мальчик Паук, если вы там выиграете выборы в Химках, то давайте мы будем уже спасать не химкинский лес, а сходненский, потому что завелся жук, который пожирает ели. Если вы думаете, уважаемые друзья, что сухие сотни деревьев, которые вдоль речки Сходня находятся, они помогают вам дышать в Москве, фигушки! Поэтому давайте там, тот, кто выиграет, считайте это официальным обращением, потому что, честно говоря, я, житель маленькой и гордой Сходни, которая питает Москву кислородом, расстроен, что кругом жуки, ни черта никто не борется, и лес погибает. Давайте мы оставим в покое ту дорогу, пускай ее построят уже наконец-то, и будем спасать все то, что осталось.

КУЗЬМИНА: Дима, а если изберут тебя? Выдвинут?

ГУБЕРНИЕВ: Мне предлагали на самом деле на работе, и я думаю, что я где-то поборолся бы, наверное. Но дело в том, что я же житель маленькой и гордой Сходни, которая по недоразумению стала Химками, то есть нас же присоединили, не спросив. Знаю, как этому радовался дяденька Стрельченко, который нынче уже не мэр. Но дело в том, что сейчас перестраивать все обратно. Поэтому я к дяде Шахову, тете Чириковой и к другим замечательным людям не обращаюсь, потому что менять документы - это будет огромная "ж".

СТАХОВСКИЙ: Опять это переписывать все, опять кучу денег.

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно точно, да. Стариков просто жалко, поэтому давайте мы уж, фиг с ним, останемся Химками в рамках нашей гордой и независимой Сходни, которая раньше Москвы была, между прочим, чтобы вы знали, организована. В Сходни из Клязьмы торговый путь в Москву шел, чтобы вы знали, уважаемые друзья. А Химки - что там, 80 лет, ну что за возраст-то.

СТАХОВСКИЙ: Действительно, всего-навсего.

КУЗЬМИНА: Твой любимый цветок?

СТАХОВСКИЙ: Началось в колхозе утро…

ГУБЕРНИЕВ: Нет, я люблю ромашку. Прекрасная ромашка абсолютно. Ромашки, одуванчики до того момента, когда они желтенькие.

КУЗЬМИНА: А если даришь цветы, то какие?

ГУБЕРНИЕВ: Дарить люблю, честно говоря, розы. Объясню почему, не надо морщиться. Я в свое время, когда в студенческие годы подрабатывал бог знает где, я охранял оранжерею в городе Зеленограде. Ну, это спутник Москвы. И у меня там была одна подружка, я помню, когда я ей уже в пятый раз притащил розы, она говорит: что, опять? А можете себе представить, там 92-й или 93-й год, и одна роза стоила точно так же, как автомобиль.

СТАХОВСКИЙ: Особенно у Белорусского вокзала.

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно точно. Поэтому розы, да. А почему нет? Причем, подмосковная роза, она тоже пропала, ее, наверное, тоже съел жук, который на Сходне свирепствует.

КУЗЬМИНА: Мы проверим.

ГУБЕРНИЕВ: Да, да.

КУЗЬМИНА: Евгений?

СТАХОВСКИЙ: Тебе нравится твое имя?

ГУБЕРНИЕВ: Да-да-да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: А есть какие-то любимые женские имена?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, мне очень нравится Елена. Я передаю привет моей возлюбленной.

СТАХОВСКИЙ: А если бы не Дима, какое имя ты бы мог на себя примерить?

ГУБЕРНИЕВ: Никакое, только Дима.

СТАХОВСКИЙ: То есть вообще не представляешь себя никем другим?

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно. Я на эту тему думал на самом деле довольно часто. И нет, только Дима.

КУЗЬМИНА: А тебя никогда не называли Митей?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, у меня дедушка Митя, в честь, которого назвали, он именно Митя. Но бабушка Мария Евдокимовна, его всегда звала Димитрий. Поэтому собственно я Дима.

КУЗЬМИНА: А друзья в детстве всегда только Дима? Или у тебя была кличка?

ГУБЕРНИЕВ: Димон, Димас, Длинный, Высокий и Высота, Губошлеп меня девушки звали. Причем, помню, я жутко обижался. Один раз я вышел с бутербродом на коробочку сходненскую, и мне старшие ребята говорят: дай укусить. Я говорю: нет. Меня прозвали Скупердяй, звали Скупик, Скупер. Я ужасно обижался. Ну так вот, по поводу Губошлепа, и когда Губошлеп - губами шлеп-шлеп все говорили, и одна мудрая девочка, очень симпатичная, которая была меня старше года на три, сказала: "Все эти дуры не знают, как клево мужику с такими губами, как у тебя."

КУЗЬМИНА: Со знанием дела.

ГУБЕРНИЕВ: Сейчас я ей передаю привет, она собственно спасла меня от каких-то необдуманных поступков.

КУЗЬМИНА: Как ее звали?

ГУБЕРНИЕВ: Я не помню, как ее звали, но она была такая… такая вся прямо…

СТАХОВСКИЙ: А в школе помимо этого всего были какие-то, ну не хочется говорить слово "погоняла", ну вот что-то…

ГУБЕРНИЕВ: Нет, я раньше занимался спортом, горжусь тем, что на самом у меня были уважительные отношения в классе. Передаю всем одноклассникам привет. Ребята, давно не виделись, увы, но что делать?

СТАХОВСКИЙ: Ну то есть ты дружишь с ними?

ГУБЕРНИЕВ: Редко видимся, но с теми, с кем встречаюсь, мы, в общем, находим о чем поговорить. И хочу сказать, что у меня репутация спортсмена была такая, в общем, и я пользовался определенным уважением в школе, потому что не шлялся по подворотням, не курил, не выпивал, там какие-то пивы появились, там на Черную Грязь надо было сходить через лес, темно и страшно, там километра четыре. Ты ж приходишь в эту пивнушку, где какая-нибудь неразумная тетя тебе вдруг еще пиво нальет, потому что так просили старших, обычно старшие приличные люди, естественно, по ушам трескали всем тем, кто хотел пива выпить. Так что вот как-то так и жили. Но приличные люди занимали спортом, выбились в люди и так далее.

КУЗЬМИНА: Твой любимый цвет?

ГУБЕРНИЕВ: Ой, не знаю. А мне все равно. Как я прочитал: автомобиль может быть любого цвета, особенно если он черный, как Генри Форд говорил. Поэтому да фиг с ним. Тут вышел на балкон уже не сходненской, а московской квартиры, потому что в Сходне у меня на первом этаже все, вышел на балкон - и радуга, представляете, через всю Москву. Да, и в графе "любимый артист" сразу указываем: Ронни Джеймса Дио автоматически.

КУЗЬМИНА: Ты как быстро нашу анкету проходишь. Сейчас, подожди, например, постельное белье твоя супруга выбирает?

ГУБЕРНИЕВ: Да, она выбирает. Причем какие-то цветочки, рюшечки какие-то.

СТАХОВСКИЙ: А по фигу на рюшечки, на цветочки?

ГУБЕРНИЕВ: Мне? Ну, честно говоря, да. Мне главное, чтобы…

СТАХОВСКИЙ: Чтобы супруга была рядом. А уж какие там цветочки …

ГУБЕРНИЕВ: Да, да, да.

СТАХОВСКИЙ: Кем бы ты никогда не хотел работать?

ГУБЕРНИЕВ: Ой! Учителем труда.

СТАХОВСКИЙ: Почему?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, потому что… Виктор Владимирович, совершенно замечательный, вижу его иногда, и классный дядька на самом деле, он столько испытаний от всех нас претерпел. Я вспоминаю, как Валентина Васильевна, завуч, мне было ужасно лень заниматься всем этим, какие-то табуретки выпиливать… У нее сломался указка, она преподавала у нас русский язык и литературу, и я говорю: Валентина Васильевна, давайте я вам сделаю указку. Она говорит: это так потрясающе! Я хотел, с одной стороны, сделать побыстрее эту указку, а с другой - я хотел ее сделать помедленнее, потому что все остальное было ужасно.

СТАХОВСКИЙ: Пришлось бы табуретку все равно выпиливать потом.

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно точно. И я несколько уроков чего-то строгал, потом мы с учителем покрывали лаком, она была такая большая, потому что учительница маленького роста, маленькая соответственно не годилась, но самое главное, что она была легкая.

КУЗЬМИНА: Хотела только сказать: она ее поднять-то смогла после этого?

ГУБЕРНИЕВ: Нет-нет-нет, нормально все, там какая-то была порода дерева.

КУЗЬМИНА: Ты когда-нибудь кардинально менял свой имидж? Может быть, стригся налысо? А, может быть, отращивал бороду?

ГУБЕРНИЕВ: Да, я стригся налысо, конечно, уже об этом ходят легенды.

КУЗЬМИНА: На спор? Если легенды.

ГУБЕРНИЕВ: Да это очень темная на самом деле история, и сейчас если начну об этом рассказывать, то слезы счастья или грусти зальют декольте.

КУЗЬМИНА: Ну хорошо, легко сейчас это делаешь? Вот летом жарко - взял, пошел постригся.

ГУБЕРНИЕВ: Нет. Но я же все-таки эфирный человек, не могу себе позволить постричься прямо вот так с бухты барахты. Поэтому я прошу у Светы Дородных, замечательного парикмахера: сделай покороче. А она орет, что нет, у тебя же есть прекрасные стилисты.

КУЗЬМИНА: А в юности не было желания проколоть ухо, не знаю, выбрить в брови что-нибудь?

ГУБЕРНИЕВ: Нет, ну меня бы на порог не пустили. Я помню, что один раз сделал прическу такую, что-то типа вот наверх поднял, и Гесс, у нас был такой замечательный парень Гесс, не по имени, боже сохрани, этого нацистского Рудольфа, а по имени футболиста "Спартака" Гесса, потому что он так же по ногам бил, Серега Воробьев, он говорил: о, шнапс с бреком! Почему-то так, потому я подумал: какой я шнапс с бреком? Непонятно почему. Поэтому я так больше не делал на самом деле. Ну, 40 копеек… У меня бабушка еще, вот та самая Мария Евдокимовна, парикмахер, она меня обривала, мы экономили деньги, потому что жили достаточно скромно, поэтому все в порядке.

СТАХОВСКИЙ: Раз уж мы заговорили о бабушках, какое твое самое раннее детское воспоминание?

ГУБЕРНИЕВ: Я помню до сих пор состав брежневского Политбюро на память. Там же четкая была: Брежнев, Суслов, Громыко, Кузнецов, Пономарев, Соломенцев, Зимянин, Русаков, Капитонов. И это ужасно, это преследует меня всю жизнь! Потому что мой дядя Валя, покойный, ставил меня на стол в три года, где я радостно сообщал весь состав брежневского Политбюро, он угорал от смеха вместе со всеми остальными. Я рано научился читать, спасибо маме, мы ходили по улицам и читали всякие лозунги: мир, труд, май и так далее, и так далее. Но перелом сознания, ребята, случился, когда умер Арвид Янович Пельше. Я понял, что, блин, если нами правит человек, которого зовут Арвид Янович Пельше, то чего-то как-то у нас не очень хорошо все. Потому что Кириллов рассказывал о нем такие приятные слова: верный сын советского народа, на алых подушечках и так далее… И я подумал, что что-то здесь не то, черт побери!

СТАХОВСКИЙ: Нестыковочка в мозгах произошла.

ГУБЕРНИЕВ: Он очень клевый дяденька был, но, наверное, это не совсем так, все-таки учитывая род его деятельности. Но все-таки обрати внимание, что надо было так пышно это делать… Да нет, все о похоронах, потому что они же все помирали, друг за другом, черт побери, вообще! Ну что это такое?

КУЗЬМИНА: Неожиданный сейчас будет вопрос. Если бы у тебя был миллион долларов, что бы ты сделал? В детстве мы всегда задавали эти вопросы друг другу.

ГУБЕРНИЕВ: Да ничего бы я не сделал, потому что это очень мало на самом деле.

КУЗЬМИНА: Ну хорошо, вот на это "мало" что бы ты сделал?

ГУБЕРНИЕВ: "Человеку много ль надо? Чтоб была на сердце радость. Он смеется снегопаду, солнцу, небу и ветрам", - как пел, по-моему, Эдуард Хиль замечательный, светлой памяти. Я прогрессивный ретроград, все эти ужасы, которые творятся, сейчас соберемся на 25-летие группы "Мастер", это так здорово, поддержим отечественный хэви-метал. Поэтому, я не знаю, мне хватает достаточно, я нормально себя чувствую: машина есть, квартира есть, все хорошо. Главное, чтобы здоровье было, чтобы ребенок не расстраивал. Черт, не хочет книжки читать, сейчас получил, как раз сейчас папу и сполил, приехал. Прокатился в метро, сегодня в автобус зашли мы, это было… 28 рублей, кто не знает, рассказываю, стоит поездка в автобусе. Только нужно, чтобы беленькая штучка была вниз, иначе не откроется вот эта вот, которая крутится. Я все загородил, мне весь автобус помог, но это было здорово.

КУЗЬМИНА: А знаешь, к чему ты прикладываешь этот белый, точнее, во что…

ГУБЕРНИЕВ: Нет, в метро знаю. А вот в автобусе нужно так вниз присунуть, так сказать.

КУЗЬМИНА: Это называется валидатор.

ГУБЕРНИЕВ: Да, валидатор, кстати. Последний раз мы ехали в автобусе в Екатеринбурге после финала Кубка по футболу с коллегами Трушечкиным и Гордиленко и устроили маленький Кипр, потому что автобус оказался подкован со спортивной точки зрения, я был пиджаком на вешалке, и как-то мы так, в общем, блеснули в этом автобусе. Там водитель очень сильно первый растерялся, начал что-то объявлять, там как-то было весело.

ГУБЕРНИЕВ: Да, заговорили уже, конечно, о всевозможных музыкальных каких-то предпочтениях, ну так пару имен-то прозвучало каких-то приблизительных. Обычно я ставлю этот вопрос как-то вот: твои любимые ансамбли?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, мои любимые ансамбли. Дело в том, что я даже вспоминаю, конечно, когда еще не было магнитофона, жили скромно, понятно, что там "Земля в иллюминаторе, трава у дом…" - да, суперхит.

СТАХОВСКИЙ: Да, "Земляне".

ГУБЕРНИЕВ: "Ялла" - "Три колодца", блестяще просто. Потом "Большая медведица", дядя Миша Боярский и еще там группа какая-то пела. А потом, когда появился уже "Модерн токинг", конечно, дискотека. Но я слушал металл: "Ария", "Куриз", "Черный кофе" и так далее.

СТАХОВСКИЙ: А почему металл? Просто нравилось? Или это был какой-то еще протест?

ГУБЕРНИЕВ: Протест, наверное.

КУЗЬМИНА: А вот из тех воспоминаний, точнее, вот ты бы ни за что не поверил, если бы тебе в юности сказали…

ГУБЕРНИЕВ: Ни за что не поверил бы. Во-первых, ужасно, если бы я знал, что так жизнь повернется, я бы выучил бы немецкий язык, и тогда берегись, Магдалена Нойнер! Где бы, где бы мы сейчас с тобой были, девочка моя… как бы говорил бы я ей на немецком. Но в принципе мы и так знакомы, с другой стороны, ну что: мах мит, мах нат, мах бетцер - "делай с нами, делай как мы, делай лучше нас". Вот еще одна великая штука. Мы смотрели передачи "Веселые старты", и потом показывали балет телевидения ГДР, это какие-то первые… сейчас уже же нельзя говорить, потому что у нас как? У нас 16 + или 12-? Время-то, еще дети не спят, поэтому… Но тем не менее, ты смотрел на балет телевидения….

СТАХОВСКИЙ: Нет, у нас 16 +, написано даже, да.

ГУБЕРНИЕВ: Да-да. Смотрел на балет телевидения ГДР, и у тебя появлялись мысли, связанные с женщинами, они тебе снились по ночам, и ты их даже иногда во сне трогал, в хорошем смысле этого слова, в хорошем, уважаемые друзья. Но… я как-то ход потерял мыслей, потому что балет телевидения ГДР - это действительно была мощная…

СТАХОВСКИЙ: Зато понятно, почему потерял все мысли.

ГУБЕРНИЕВ: Так вот, передача "Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас", где было такое мах мит, мах нат…

СТАХОВСКИЙ: Это была отличная история, это отлично.

ГУБЕРНИЕВ: Сейчас, когда на территории бывшей ГДР пою песню, абсолютно, как Дитер Болен, два великих, да… Ну так вот, и немцы делали настолько это здорово: качественные съемки, там какие-то приглашения, я думал: почему мы-то так не можем? А ведь немцы были восточные. Я представляю, что там вытворяли западные немцы.

СТАХОВСКИЙ: Может, слава богу, что мы этого не видели? Так мы хотя бы только думали.

ГУБЕРНИЕВ: Да, пожалуй. Потому что балет телевидения ФРГ мы бы уже точно не перенесли бы уже, да.

КУЗЬМИНА: Друзья, в гостях у нас спортивный телекомментатор Дмитрий Губерниев. Я думаю, все тебя узнали и так, можно сто раз не повторять.

ГУБЕРНИЕВ: Нет, приятно, когда по голосу узнают, кстати.

КУЗЬМИНА: Мы, кстати, тебя обязательно спросим сразу же после новостей, что ты почувствовал, когда ты первый раз себя сам услышал. И ты нам об этом расскажешь.

ГУБЕРНИЕВ: Я, я…

КУЗЬМИНА: Диму можно на крылатые фразы вообще разбирать, наше интервью. Дмитрий Губерниев - спортивный и телекомментатор у нас сегодня в гостях.

ГУБЕРНИЕВ: И еще корреспондент "Маяка", мы не будем забывать об этом.

СТАХОВСКИЙ: Между прочим, да, так, на минуточку.

КУЗЬМИНА: Конечно!

ГУБЕРНИЕВ: Я периодически по телефону сообщаю всякие спортивные новости и так далее.

СТАХОВСКИЙ: За что большое спасибо.

КУЗЬМИНА: Очередной вопрос у меня готов.

СТАХОВСКИЙ: Поехали!

КУЗЬМИНА: На твой взгляд, самый глупый вид спорта, какой ты знаешь?

ГУБЕРНИЕВ: А ты знаешь, нет глупых видов спорта.

КУЗЬМИНА: Ну, какой-нибудь дурацкий.

ГУБЕРНИЕВ: Нет, ну там эти все метания мобильников, там всякие разные… Человек волен заниматься чем хочешь, можно метать что угодно, важно, чтобы это не в других людей и так далее, и не телевизором по голове.

КУЗЬМИНА: Слушай, когда эти сырные головы катятся с горы, люди ломаются там по дороге.

ГУБЕРНИЕВ: Нет, это правда. Но я могу сказать, что коррида - это ужасная вещь, это ужасно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Но сейчас же вроде запретили уже почти во всей Испании.

ГУБЕРНИЕВ: Но, тем не менее, вы спросили - я ответил.

КУЗЬМИНА: Хорошо. А какие-нибудь бои без правил?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, бои без правил, с одной стороны. Но, например, сегодня была пресс-конференция на "России-2" с братьями Емельяненко. Федя - вообще образец спортсмена самый настоящий. Ну это только с одной стороны так кажется, что бои без правил, сейчас мы вообще с миксфайтом очень серьезно завязаны, на "России-2" в частности. И я хочу сказать, что там, где все проходит на самом деле по правилам, есть определенные нюансы и так далее, и так далее, врачебный контроль, поэтому ну почему нет? Тем более, что, я думаю, из числа тех, кто хотят заниматься, они обращают внимание, скажем, на философию Федора, он для многих кумир, это прекрасно. И я думаю, что мальчик, для которых кумир Емельяненко, он явно не будет хулиганничать где-нибудь по подъездам и так далее.

СТАХОВСКИЙ: Ну, в общем, если спорт остается спортом, а не превращается в какой-нибудь бессмысленный…

ГУБЕРНИЕВ: Конечно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Что всегда есть в твоем холодильнике?

ГУБЕРНИЕВ: В моем холодильнике? Ну, там какая-то еда должна быть.

СТАХОВСКИЙ: А она бывает?

ГУБЕРНИЕВ: А, детское питание "Тёма" или "Агушка" какая-нибудь. Потому что на самом деле, если нужно срочно поесть, я очень люблю. Раз, с хлебушком - нормально, помидорку быстренько, хоп и все!

СТАХОВСКИЙ: А, то есть помидорки, оказывается, тоже есть.

ГУБЕРНИЕВ: Да. Ну вообще, если говорить про блюда, то картошка - ночью, днем, вечером, утром. То есть это абсолютно даже не второй хлеб для меня, а первый.

КУЗЬМИНА: А как же, это вредно?

ГУБЕРНИЕВ: Это очень полезно, я рекомендую всем.

КУЗЬМИНА: Любимый сериал?

СТАХОВСКИЙ: Ох! Выступила…

КУЗЬМИНА: А, может быть, у тебя был? Не знаю, "Элен и ребята" ?

ГУБЕРНИЕВ: Нет, мне сложно сказать. Я не знаю. Ну, я, например, артист в некоторых сериалах. Я играл в "Счастливы вместе", у меня четыре серии, играл в "Ворониных" два раза, "Как я встретил вашу маму". Играл самого себя, разумеется. Поэтому пускай эти сериалы будут любимыми. Но вообще, с моей точки зрения, самый качественный, наверное, из всего того, что я видел, и жизненный - это "Секс в большом городе", мне кажется. Хотя я видел мало очень, сейчас любители сериалов там, меня опустили.

СТАХОВСКИЙ: Понятно. Два вопроса, они так немножко разные, но в целом связанные. В какой исторической эпохе хотелось бы жить?

ГУБЕРНИЕВ: Ой, ну нам очень сильно повезло на самом деле. Бабушка моя Клавдия Семеновна рассказывала историю, при Сталине же ввели правило "трех колосков", когда 10 лет за то, что он гнилую картошку мог выкопать и так далее, они с мамой пошли, там собрали три каких-то гнилых помидора на поле. И появился красноармеец и хотел маму увести. Понятно, что это сразу лагерь, понятно, что дети-сироты и так далее. Моя прабабушка соответственно опустилась на колени и сказала: сынок, ну вот детей надо чем-то кормить. И парень оказался нормальный, он хлестнул коня и уехал, ускакал. То есть собственно вот так бабушка осталась с мамой. Поэтому времена не выбирают, как сказал кто-то.

СТАХОВСКИЙ: Нет, ну, может быть, хотелось бы где-то побывать, я не знаю, там средневековье или там древняя Греция?

ГУБЕРНИЕВ: Нет, конечно, нет. Мне хотелось бы посмотреть воочию, например, как играет Всеволод Бобров, или, например, как Владимир Кузин, наш великий лыжник, потому что грандиозное количество спортсменов. Наверное, хотелось бы понять философию и психологию, я не знаю, народовольцев, присутствовать на каких-то первых заседаниях Государственной думы. Я не знаю, ну сейчас можно бесконечно говорить о том, что там собственно происходило во время татаро-монгольского нашествия, и было ли оно…

СТАХОВСКИЙ: В конце концов.

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно точно, да. Ну и узнать, например, несколько эрогенных зон у Клеопатры. Почему нет?

СТАХОВСКИЙ: Ну тогда… хорошо, уже услышали много имен, но я рискну спросить: с кем из людей прошлого все-таки хотелось бы поговорить?

ГУБЕРНИЕВ: С Троцким.

КУЗЬМИНА: Точка!

ГУБЕРНИЕВ: Пожалуйста!

КУЗЬМИНА: Какой запах? Гель для душа, ты же пользуешься?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, я люблю детское мыло наше отечественное, рекомендую. Фабрика "Свободы" сейчас может уже обращаться за дорого. То есть нормально, а что?

КУЗЬМИНА: Нет, запах, запах.

ГУБЕРНИЕВ: Запах? А мне нравится гель, я купил в Витебске на "Славянском базаре", совершенно замечательный, белорусского производителя поддержал со страшной силой, какую-то пену для бритья, она очень хорошая, но только с трудом выдавливается. А гель льется нормально.

СТАХОВСКИЙ: Пену-то сделали, а с техникой пока не очень, не доработано, да?

ГУБЕРНИЕВ: Нет, ну многое дарят что-то там и так далее, и так далее. Проблем никаких нет.

СТАХОВСКИЙ: Когда ты последний раз был сильно удивлен?

ГУБЕРНИЕВ: Я всегда удивляюсь. Я не перестаю удивляться. Я удивляюсь красоте наших женщин, я удивляюсь мужеству и воле наших паралимпийцев. И я не перестаю удивляться, почему наш город под названием Москва ни черта не приспособлен для того, чтобы люди на колясках себя вольготно, например. Вот я сегодня, скажем, ехал с ребенком в автобусе, мы об этом уже говорили, и я обратил внимание: интересно, а как бы вел себя автобус, если бы на остановке был колясочник?

КУЗЬМИНА: Никак.

ГУБЕРНИЕВ: Никак. Вот открыли замечательную станцию метро, где есть лифт специальный, спуститься можно, отлично! А подняться-то как? Человеку надо выйти, не знаю, на "Театральной". Подняться как? Как зайти в магазин человеку на коляске? У нас неудобный город для инвалидов. Я не перестаю этому удивляться. Мы чествуем наших паралимпийцев, мы отдаем им должное, но давайте мы сделаем, будем стараться все вместе для всех остальных приемлемые условия. Хорошо, сделали спорт - здорово, честь и хвала этим людям, дай бог здоровья и так далее, наши по-настоящему великие чемпионы. Но есть и все те, кто спортом не занимается, а вот тоже беда пришла и так далее, и так далее. Поэтому будем помогать.

КУЗЬМИНА: В твоей жизни ты встречал человека-героя? Я понимаю, что их может быть несколько, но вот самый героический герой, кого ты мог встречать?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, самый прямо героический герой - мне сложно сказать. Я испытываю колоссальный пиетет, когда вижу, например, человека с орденами. Я помню, увидел одного деда, просто шел дед такой, и как-то так получилось, "Петровско-Разумовская" станция, ехал давно-давно, посмотрел, а у него, боже мой, он полный кавалер ордена Славы. Вот это уровень! Я помню, мы как-то ему там с ребятами помогли спуститься, что-то такое, вот реально такой просто герой дед, настоящий такой русский мужик! Поэтому как-то так.

СТАХОВСКИЙ: Чем любовь отличается от влюбленности?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, любовь - это надолго.

СТАХОВСКИЙ: То есть только временем?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, любовь глубже, любовь сильнее. А все остальное - влюбленность, это так.

СТАХОВСКИЙ: А что из подаренного тебе в последнее время наиболее ценно?

ГУБЕРНИЕВ: Прямо из подаренного мне в последнее время? Ой, я не знаю. Ну, когда люди дарят доброту, ласку. А мне ничего не нужно, все есть. Потому что я говорю, человеку много ли надо?

КУЗЬМИНА: Глупо спрашивать, любимая одежда твоя какая?

ГУБЕРНИЕВ: Спортивная, наверное.

КУЗЬМИНА: Удобная?

ГУБЕРНИЕВ: Нет, любимая одежда та, которая на тебя налезла.

КУЗЬМИНА: С твоими габаритами, знаешь, сложно.

ГУБЕРНИЕВ: Да, сейчас я не буду называть марки, но куртки там 56-х размеров, где рукава заканчиваются на уровне моего локтя, например. Или 56- размер, но он подразумевается, что человек должен быть удивительно пузатым. Или, например, ботинки, хоть и 47-й я ношу, их практически нигде нет. Так что как говорил мой дед Валентин Степанович, "все полезно, что в рот полезло".

КУЗЬМИНА: У меня есть друг с 47-м размером лапы, и я, когда хожу по магазинам, если вижу отличную обувь такого размера, я фотографирую, ему пересылаю на почту, пишу адрес.

ГУБЕРНИЕВ: Ну да. Но фишка в том, что они могут быть маломерки еще.

КУЗЬМИНА: Это я знаю. Но надо пробовать.

ГУБЕРНИЕВ: Да-да-да. Но славу богу, что датский производитель, немецкий производитель, испанский …

СТАХОВСКИЙ: Ведут себя прилично.

ГУБЕРНИЕВ: Все-таки периодически ведет себя прилично, есть возможность купить.

СТАХОВСКИЙ: Как в любой анкете, у нас есть… я не знаю, помнишь, в школьных была такая рубрика, и надо было развернуть бумажечку, а там было написано "секретик", в который можно было либо залезть, либо не залезть.

КУЗЬМИНА: Нет, треугольничком страничка была.

ГУБЕРНИЕВ: Да-да-да. Девчушки у нас этим баловались, я помню.

СТАХОВСКИЙ: Да. Но мы у наших гостей обычно не спрашиваем, хотят ли они заглянуть в "секретик", мы просто его открываем. К тебе вопрос от человека, который гостил у нас в "Школьной анкете" ровно неделю назад.

ВАССЕРМАН: Здравствуйте, я Анатолий Вассерман. У меня к нашему гостю вопрос. Что такое для вас умный человек?

СТАХОВСКИЙ: Пожалуйста, Дима.

ГУБЕРНИЕВ: Ну, Вассерман, ему не откажешь в уме на самом деле. Что такое для меня умный человек? Тот, который, наверное, постоянно развивается. Вот человек, который как-то не просто живет, как овощ. Могут быть разные пороги, но человек, который просто что-то делает, над чем-то думает, размышляет. Вот так в двух словах, чтобы не залезать нам в эти дебри. Вот если человек мыслит, если человек пытается изложить эти мысли как-то, делает это грамотно или излагает не очень, мне кажется, что все... Меня всегда учили так, что по ту сторону экрана (то же самое говорим мы, так сказать, радиоволн) миллионы людей умней, чем мы. И ориентироваться надо, конечно, на ту аудиторию, которая мудрее и умнее.

СТАХОВСКИЙ: И слава богу, это внушает какую-то надежду.

ГУБЕРНИЕВ: Абсолютно точно, конечно. Поэтому сейчас осознание того, что ты сидишь там, например, открытие Олимпийских игр, и понимаешь прекрасно: даст бог, еще руководству доверит, прокомментирую. А если ты начнешь: "ну, сейчас вот я для вас, ребята, девчонки, сейчас я тут как покомментирую", а там реально многомиллионная аудитория, то тебе конец. Поэтому ты ориентируешься на тех, кто соответственно умнее, мудрее и так далее, и так далее.

КУЗЬМИНА: Можно один вопрос с форума? Или, может быть, даже несколько. "Дмитрий, вы и в детстве могли говорить без остановки? Или это пришло с возрастом? Спасибо".

ГУБЕРНИЕВ: Да, я болтушка.

КУЗЬМИНА: Что ты почувствовал, когда ты услышал сам себя со стороны?

ГУБЕРНИЕВ: Это было ужасно, потому что на YouTube … Если это запретят … Не запрещайте YouTube, эй, дядьки или тетьки, кто там решает! Дело в том, что я в принципе очень редко… вот сейчас, знаете как: я очень редко бываю доволен тем, как я работаю. Но на самом деле, всегда кажется, что всегда можно сделать лучше. И вот отдельные моменты, я не слушаю себя никогда по многу, это невозможно, где-то в повторе, где-то в Интернете…

СТАХОВСКИЙ: Но все равно идет мониторинг иногда.

ГУБЕРНИЕВ: Да, он идет, конечно, безусловно. Мониторинг футбольных перерывов идет со страшной силой.

СТАХОВСКИЙ: Но бывают моменты, когда ты слушаешь, например, себя и говоришь, что вот тут я молодец.

ГУБЕРНИЕВ: Да, конечно. Тут и бывает, что тут я молодец, но чаще бывает: тут ты пень, конечно, горелый, надо было все сделать не так.

КУЗЬМИНА: Тут слушатели тебе пишут, помнишь тот разговор о мэре Сходни: "С такой фамилией мелковато быть мэром Сходни". Видишь, у тебя уже есть будущие избиратели.

ГУБЕРНИЕВ: Спасибо. Вот мои избиратели, да. Спасибо. Но мэром Сходни - да, а вот мэром Химок… А я мэр Сходни, да.

СТАХОВСКИЙ: А там уж как повезет.

ГУБЕРНИЕВ: Знаешь, как Робин Гуд, такое автономное объединение Сходня.

СТАХОВСКИЙ: А там разберемся, а там посмотрим, что рубить, что высаживать. Под занавес, у нас остается буквально три минуты, традиционно под занавес у нас есть вопросы, которые построены несколько по-другому. Я позволю себе начать несколько фраз, а от тебя потребуется их завершить. "Я жалею о том, что когда была возможность, я не научился…

ГУБЕРНИЕВ: Например, немецкому языку. Идиот круглый на самом деле, реальный идиот! Вот я просто корю себя ужасно.

СТАХОВСКИЙ: А почему? Почему не научился-то?

ГУБЕРНИЕВ: Ну во т в двух словах. Учил всегда в школе, он мне настолько надоел, ну там непонятно, и я помню, что пытался устроиться в 1991 году на курсы английского при МИДе. Три дня отстоял в очереди, и мне педагогиня говорит: ты знаешь, такой длинный, настойчивый, давай я тебя возьму к себе на курсы немецкого… Я так расстроился, и хочу сказать своей маме: мама Галя, ну что ж ты тогда меня метлой-то под зад не погнала, ведь я еще тогда отчасти тебя слушался? Реально уже жалею очень.

КУЗЬМИНА: А почему сейчас не заняться?

ГУБЕРНИЕВ: Сейчас я пытаюсь выучить английский на протяжении последних 15-ти лет.

СТАХОВСКИЙ: Для начала.

ГУБЕРНИЕВ: Поэтому некоторые фразы, типа: "летз гоу ту май лав" я уже знаю.

КУЗЬМИНА: Это самое главное.

СТАХОВСКИЙ: Так. "Я очень люблю, когда мне говорят…

ГУБЕРНИЕВ: Я очень люблю, когда мне говорят… ну, какие-то хорошие или плохие. Все равно, главное, чтобы что-то говорили. Вот когда вообще со мной говорят, я люблю. Потому что если ты безразличен, то все будут молчать. А так, говорите со мной, пожалуйста.

КУЗЬМИНА: А ты чувствуешь, когда собеседник устал от тебя?

ГУБЕРНИЕВ: Да. Мне кажется, от меня все устают. Простите, пожалуйста.

СТАХОВСКИЙ: "Разница между дикарем и цивилизованным человеком в том…

ГУБЕРНИЕВ: Да мне кажется, что сейчас и дикари уже достаточно цивилизованы. Нет разницы. Все мы люди.

СТАХОВСКИЙ: "Если бы я родился другого пола…

ГУБЕРНИЕВ: Если бы я родился другого пола? Я был бы так, ничего…

СТАХОВСКИЙ: Ну и еще один вопрос. "Я очень рад, что в мире есть…

ГУБЕРНИЕВ: Я очень рад, что в мире есть любовь, что в мире есть доброта. Это так здорово вообще! Мне кажется, когда ты любишь, когда ты добрый. Вот я очень добрый.

КУЗЬМИНА: Есть что-нибудь, что тебя расстраивает?

ГУБЕРНИЕВ: Да, меня расстраивает, меня много вещей расстраивает. Меня расстраивает жук в сходненском лесу, с которым никто не борется.

СТАХОВСКИЙ: Это мы выяснили, да.

КУЗЬМИНА: А кроме жука?

ГУБЕРНИЕВ: Злые люди меня расстраивают. Как-то мы периодически злые. Меня расстраивает, когда люди черт знает, где паркуются, меня расстраивает как-то, не знаю, невнимание к женщине присутствует. Меня расстраивает, когда народ начинает говорить о превосходстве одних людей над другими и так далее, меня это все расстраивает вот как-то.

СТАХОВСКИЙ: А люди все равны?

ГУБЕРНИЕВ: Ну, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Но некоторые равнее, как говорил кто-то….

ГУБЕРНИЕВ: Нет, не равнее некоторые. Вот все мы, а какая разница-то?

КУЗЬМИНА: Владимир на СМС-портале спрашивает: "Скажите в пяти словах о биатлоне. Он скоро". Можно в пяти словах о биатлоне сказать?

ГУБЕРНИЕВ: В четверг летний биатлон, смешанная эстафета. В шести уже получилось. Я комментирую - все смотрим.

СТАХОВСКИЙ: Ну, в десяти. Так умножим на два, потом разделим куда надо…

ГУБЕРНИЕВ: Биатлон - здорово. Ну, просто биатлон, он скоро будет уже, да.

КУЗЬМИНА: Тебе никогда не страшно было комментировать не известный тебе вид спорта?

ГУБЕРНИЕВ: Нет, ну, конечно, дело в том, что страшно. Сейчас и биатлон-то комментировать периодически страшновато, но не в том смысле, что там мандраж какой-то, просто внимание очень большое. Внимание очень большое, и тут мне стихи пришли на ум, такой плагиат, конечно, но тем не менее: "О сколько нам открытий чудных готовит биатлон, наш друг. И Лопухов, он тренер трудный. И Пихлер - Миши Прохорова друг". Ну, как-то вот так. Навеяло сейчас, такой фристайл…

СТАХОВСКИЙ: Дима, спасибо большое, что пришел к нам в гости, заполнять нашу анкету. Последний вопрос традиционный: что будешь делать после того как заполнишь наш опросник?

ГУБЕРНИЕВ: Ой, я сейчас поеду отдыхать. Хочется есть ужасно, значит, картошечка перед сном. А в 7:40 самолет в Уфу. В 7:40 он приедет… Оба полетим…

СТАХОВСКИЙ: А что у нас в Уфе?

ГУБЕРНИЕВ: Летний биатлон, в пяти словах… Да, абсолютно, командировочка.

КУЗЬМИНА: Далеко не уходи, потому что мы попросим тебя записать вопрос для следующего гостя.

ГУБЕРНИЕВ: А я уже его записал.

КУЗЬМИНА: Молодец.

ГУБЕРНИЕВ: Я молодец.

СТАХОВСКИЙ: Ты пропустила, Вера, да.

ГУБЕРНИЕВ: Спасибо большое, уважаемые друзья.

КУЗЬМИНА: Какой вы быстрый, Дмитрий.

ГУБЕРНИЕВ: Я быстрый. Не всегда. Иногда вот хочется, знаешь, помедленнее…

СТАХОВСКИЙ: Но сейчас не об этом…

КУЗЬМИНА: Чуть помедленнее… Спортивный телекомментатор Дмитрий Губерниев.

ГУБЕРНИЕВ: Спасибо!