Доживем до понедельника Анатолий Кролл

КАРЛОВ: Анатолий Ошерович Кролл - народный артист России, композитор, дирижер, пианист и продюсер, который подарил нам много счастливых минут и часов…

КОКОРЕКИНА: А еще настоящий джентльмен. Ты знаешь, Саша, как меня Анатолий Ошерович приветствовал! Ты меня так никогда не приветствовал.

КАРЛОВ: Ну, так я же и не Кролл.

КОКОРЕКИНА: Я так по-советски протянула ему руку, а он поцеловал. И я вспомнила о том, что я дама.

КРОЛЛ: Я сделал прежде всего приятное себе.

КОКОРЕКИНА: Дважды джентльмен.

КАРЛОВ: Анатолий Ошерович, наша рубрика называется "Городки". Здесь мы разговариваем с людьми, которые могут устроить нам экскурсию по городу своего детства, по городу любви своей, юности, становления…

КОКОРЕКИНА: Максимальных творческих всплесков.

КАРЛОВ: Мы считаем, что человек, в каком бы большом городе он не жил, не может жить во всем этом городе, от Черемушек, скажем, до Выхино.

КРОЛЛ: То есть кусочек сердца остается в каждом городе, где жил.

КАРЛОВ: Вот! Именно так! Какой город возьмем? Челябинск, где происходили чудеса?

КРОЛЛ: Да, Челябинск. По случайности я родился в этом городе, потому что эвакуация забросила нашу семью в Челябинск с Украины. И вот в 1943 году я появился на свет в этом городе и прожил в нем почти 16 лет. А потом началась уже миграция в поисках творческой птицы счастья.

КАРЛОВ: Сейчас вот сразу Челябинск - Москва. А раньше как этот путь шел?

КРОЛЛ: Ой, вы знаете, между Челябинском и Москвой было много городов, если говорить о городах, где я задерживался на какие-то годы. Потому что просто городов гастрольных было бесчисленное количество.

Да, так получилось, что из-за моей большой любви к джазу начались проблемы в моем музыкальном образовании в Челябинском музыкальном училище. И тогда, собственно, это был даже не джаз.

КОКОРЕКИНА: Это под соусом, что "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст"?

КРОЛЛ: Вот это был тот самый случай. Я это испытывал в своей жизни многократно. На одной из подпольных репетиций нашего студенческого ансамбля нас застукал директор музыкального училища (а репетировали мы всего лишь песенки Ива Монтана). Это совсем еще был не джаз.

КОКОРЕКИНА: Прошу прощения. Ив Монтан и Симона Синьоре - они же были признанными в Советском Союзе людьми, они приезжали.

КАРЛОВ: Апрелевский завод печатал пластинки горами просто.

КРОЛЛ: Правильно.

КОКОРЕКИНА: Они были социалистами и очень одобряли нашу систему.

КРОЛЛ: Но это было чуть позже, потому что слава, популярность Ива Монтана началась чуть-чуть раньше, чем он приехал сам. Ну и потом Челябинск, понимаете, пока до него доходят указания сверху… И вот директор услышал в исполнении нашего ансамбля совсем не те звуки, которые приняты были в стенах музыкального училища, и началась такая обструкция, в результате которой мне пришлось оставить стены училища, уйти работать в филармонию челябинскую. Это был первый мой инструментальный ансамбль профессиональный. А после этого, через год, я уехал в Ульяновск.

КАРЛОВ: Но вы не забудьте рассказать о том, что на самом деле в доме появилось фортепьяно, когда еще никакой мебели не было. И вовсе не для вас, а для вашего брата Володи.

КРОЛЛ: Абсолютно точно. Даже нельзя сказать, что это был инструмент нашей семьи. Просто барак, в котором жила семья после эвакуации, он был совершенно без мебели. Но почему-то в коридоре этого барака стояло старое разбитое фортепьяно, пианино. И брат мой, который начинал заниматься еще в Харькове музыкой, естественно, какие-то там подбирал мелодии, что-то играл. Меня это привлекло, я начал своими пальцами трехлетнего ребенка нажимать какие-то клавиши, как я говорю, это были сначала буквы, потом уже слога, потом слова, потом музыкальные предложения.

КОКОРЕКИНА: То есть, еще не зная нотной грамоты?

КРОЛЛ: Абсолютно.

КОКОРЕКИНА: Совершенно интуитивно?

КРОЛЛ: Музыкальная грамота реальная началась у меня где-то годов с семи. А к семи годам я уже на слух играл музыку Александра Цфасмана, это наш великий джазовый пианист. То есть всё, что было доступно услышать по нашему российскому радио того времени…

КАРЛОВ: Говорит Москва!

КРОЛЛ: Да! И после этого Цфасман. И вот Челябинск. Конечно, я никакой обиды в душе не держу. С этим городом у меня по сей день очень близкий контакт. И меня почитают в этом городе. Но уже, конечно, на другом этапе жизни это всё произошло. А начало было вот таким, как я вам рассказал. Пришлось уехать в Ульяновск, в филармонию ульяновскую, где я был музыкальным руководителем программы, посвященной 100-летию Владимира Ильича Ленина.

КАРЛОВ: Это большая ответственность!

КОКОРЕКИНА: Это же серьезная идеологическая нагрузка. Вы как-то вообще продемонстрировали себя настоящим верным ленинцем?

КАРЛОВ: Нет, там все просто: Ленин любил "Аппассионату".

КРОЛЛ: Ну, вы знаете, в данном случае это был коллектив, который должен был стать бэкграундом этого торжества, посвященного юбилею Ленина… Нет, было 90-летие тогда. Столетие было уже через десятилетие. Я уже был в другом городе - в Туле. Но я, собственно, поехал в Ульяновск не потому, что меня привлекала какая-то политическая карьера.

КОКОРЕКИНА: О ней и не помышляли, скорее всего.

КРОЛЛ: Абсолютно. Вообще и по сей день меня это особо не волнует. Просто мне предложили создать при филармонии уже ансамбль (не квартет, как я в Челябинске имел, играя на аккордеончике).

КАРЛОВ: Еще и аккордеон освоили!

КРОЛЛ: Да. А там уже у меня была труба, саксофон, тромбон. То есть это уже было такое счастье.

КАРЛОВ: Сколько в вашем арсенале инструментов?

КРОЛЛ: Вы имеете в виду в моем личном арсенале?

КАРЛОВ: Да.

КРОЛЛ: Из тех, на которых я играю, не так много. Но знаю все.

КАРЛОВ: Что значит "не так много"? Вас пытались на скрипке обучить, я знаю.

КРОЛЛ: Да.

КОКОРЕКИНА: Это как раз в том самом училище, откуда пришлось уйти не по своей воле?

КРОЛЛ: Да. Это, кстати, между прочим, один и тот же человек. Он был в то время директором и музыкальной школы и училища. Он был педагог по скрипке. И когда папа меня привел в музыкальную школу, увидели, что ребенок явно расположен к музыке, и попросили проверить мои данные и так далее. Папа сидел в коридоре и ждал. И вот, он говорит, я вижу такую картину: выходит такой сурового вида человек, ведет тебя за руку. Я подумал, что ты что-то уже успел натворить, потому что вид у него был такой довольно озабоченный. Он говорит: "Ваш сын?" - "Да" - "Он должен учиться на скрипке". А папа вообще-то, как и вся семья, хотел, чтобы я играл на рояле, на фортепьяно.

КОКОРЕКИНА: Тем более что и опыт был. Барачный.

КРОЛЛ: Да, да. Когда соседская девочка играла на скрипке, и так фальшиво, вся наша семья так невзлюбила этот инструмент! Когда они узнали, что их ждет такая судьба уже непосредственно в семье, что я буду перепиливать скрипку…

КАРЛОВ: Друзья мои, надо сделать оговорку: на скрипку берут только людей с абсолютным слухом.

КРОЛЛ: Грешен. Есть такое.

КАРЛОВ: Увы! Тяжело вам слушать иногда музыкальные произведения, звучащие на радио.

КРОЛЛ: Ну, осознанное ощущение этого дискомфорта пришло несколько позднее, когда я познакомился поближе с нашей, так сказать, профессиональной эстрадой. Вот. А вообще это разные звуки. Допустим, зазвенел трамвай, и звучание этого звонка, этого зуммера явно было ниже камертонного. И у меня это вызывало уже очень неприятное чувство, знаете. Или, допустим, сигнал автомобиля. Я слышу, что он ниже положенного тона. Мне так и хотелось поправить его, повыше немного или пониже.

КАРЛОВ: Сейчас на компьютере можно всё что угодно сделать.

КРОЛЛ: Это понятно. Так, собственно, этим пользуются сейчас все наши известные певцы, певицы. В каждом компьютере есть "улучшайзер", как говорят. Достаточно напеть что-нибудь, а все остальное искусственно звукорежиссер…

КАРЛОВ: Да даже наговорить.

КРОЛЛ: Или наговорить. На пробу взять звук. И больше ничего.

КОКОРЕКИНА: Мы не дослушали историю про скрипку.

КРОЛЛ: Папа, конечно, был обескуражен. Вид этого директора был настолько суровый, что он не решился ему возразить. В общем, пришли мы домой, и папа так, опустив глаза, сообщил это событие новое.

КАРЛОВ: "Мама, сядь! Наш мальчик будет учиться на скрипке".

КРОЛЛ: Но реакция, конечно, самая бурная была со стороны моих двух братьев: среднего и старшего. Когда они услышали слово "скрипка", конечно, началось нечто вообще! И хорошо, у отца был знакомый, который работал с ним, а у него была его родная сестра - прекрасный педагог по фортепьяно, которая для меня стала впоследствии одним из самых родных и близких людей в жизни. Она тоже в эвакуацию попала в Челябинск. Выпускница Киевской консерватории Мирра Лазаревна Герчикова, царствие ей небесное. Это величайший музыкант, а еще более великий педагог.

И вот таким образом, через родственные связи с Миррой Лазаревной и дружеские связи моего отца, меня вывели на нее, и она просто умолила этого господина, директора, все-таки дать мне возможность играть на фортепьяно.

КАРЛОВ: Мы сейчас говорили о том, что нет плохих инструментов. Зато есть инструменты, которые позволяют выпить чайку во время озвучания большой симфонии в симфоническом оркестре. Вот ударник с колокольчиком: дзинь...

КРОЛЛ: Да. И ушел.

КАРЛОВ: Потом пришел. Здорово! Вот чему надо детей учить. Чтобы у них много было свободного времени для саморазвития. Но не скрипке же!

КРОЛЛ: Ну, что делать!

КАРЛОВ: Итак, Челябинск. Давайте попробуем устроить экскурсию по Челябинску тех лет.

КРОЛЛ: Есть много памятных мест, которые не забыты и по сей день. Вообще в нашей семье увлекались таким парковым спортом, будем говорить. Во всех парках в Челябинске были катки. В городском саду был каток. Мой двоюродный брат Гена - один из виртуозов этого вида спорта домашнего. Он там очень часто бывал. И как-то я причастился к этому тоже и ходил в горсад. И сейчас каждый раз, когда я бываю в Челябинске и проезжаю мимо горсада, сердце как-то учащенно стучит, потому что очень много помнится из того времени.

КОКОРЕКИНА: А чтобы представить себе наглядно эту картину, это как в фильме "Покровские ворота": "Людочка, сделаем круг"?

КРОЛЛ: Вы знаете, я это делал уже чуть-чуть лучше. Успел.

КОКОРЕКИНА: Чем Хоботов?

КРОЛЛ: Да, чем Хоботов. Хотя, конечно, у всех начинается это всё одинаково: падениями, шишками, синяками. Но мне очень нравилось это. Может быть, все-таки уральская жизнь сама по себе располагает к таким зимним видам отдыха, спорта. Вот. Очень много у меня есть приятных воспоминаний. Первые музыкальные опыты, которые были уже вне пределов семьи. Ансамбли, школьный ансамбль замечательный. Я по сей день очень близко общаюсь, дружу с моим замечательным другом, музыкантом, а сейчас это величайший доктор, главный реаниматор города Челябинска, доктор медицинских наук и прочее, прочее - Александр Рыбалов. И у нас был такой школьный квартет, где он играл на фортепьяно, а я играл на аккордеоне. То есть предпочтение к роялю было у него. Но он, правда, на годок старше был, может быть, поэтому такая своеобразная музыкальная "дедовщина" присутствовала.

КАРЛОВ: А что играли тогда?

КОКОРЕКИНА: То есть это он определил?

КРОЛЛ: Нет. Вообще-то душой этого ансамбля все равно был я, поскольку все идеи, аранжировки (ну, в том понимании, естественно)… Этот ансамбль как-то запечатлелся на всю мою жизнь. Играли разную музыку. Конечно, преимущественно это была музыка, которую мы слышали из радио нашего российского. Впоследствии, когда появилась "Карнавальная ночь" и так далее…

КОКОРЕКИНА: "Серенада Солнечной долины" наверняка?

КРОЛЛ: Безусловно. Я уже играл фантазию из этого фильма. Но фантазию я играл как бы перенятую мною у Александра Наумовича Цфасмана. И когда мне было 8 или 9 лет, приезжал в Челябинск очень известный оркестр из Молдавии, Шико Аранов такой был, известнейший человек. Это оркестр, который приехал, по существу, в Кишинев из Румынии. Они переселились, как оркестр Лундстрема в свое время из Шанхая в Россию. А Шико Бениаминович Аранов - это был величайший музыкант, он был и скрипач, в общем, мультиинструменталист, как принято говорить. И вот кто-то "настучал" ему на меня, и меня притащили к нему, чтобы показать это челябинское чудо. И я ему сыграл так с лету кое-что из Цфасмана, сыграл попурри из "Серенады Солнечной долины". Конечно, несколько минут стояла мертвая тишина. Я не понял, то ли так не понравилось, то ли что-то другое.

КОКОРЕКИНА: То ли это молчание восхищения.

КРОЛЛ: Да. Но на самом деле я же это делал неосознанно, просто любил это дело. Вот как получалось, так получалось. Оказывается, неплохо получалось. Вот, собственно, так начались мои первые экскурсы в то, что я понимал как джаз. Хотя это слово для меня еще было не очень понятное. И вообще-то я по-настоящему узнал, что такое джаз, уже уехав из Челябинска. Где-то уже в Ульяновске, о котором я вам начал рассказывать, там это происходило. Ну, естественно, параллельно мы выполняли какие-то служебные функции, обязаны были играть то, что надо играть.

КАРЛОВ: Правда, что музыканты, когда они играют то, что им очень не хочется, начинают хулиганить как-то, да так, что это только посвященный заметит?

КРОЛЛ: Вы знаете, это происходит очень часто. И, кстати, есть традиция гастрольная: на последнем концерте гастролей устраивать такие "капустники". Но это нужно делать очень деликатно, чтобы публика не обиделась и не оскорбилась…

КОКОРЕКИНА: И не поймала.

КРОЛЛ: И не поймала. Вот мы какие-то фразочки вставляем, какие-то мелодии в импровизации, понятные только нам. Иногда, бывает, так друг друга рассмешим, что играть невозможно просто-напросто, всё разваливается. Но эта традиция по сей день существует. А в то время мы не мыслили себя иначе. Да и вообще, когда находишься на гастролях три месяца (а раньше гастроли были чудовищные по продолжительности), то, естественно, приходится находить возможности себя немножко развлекать, потому что иначе с тоски умереть можно, когда одно и то же играешь ежедневно.

КОКОРЕКИНА: А на высоких партийных концертах вообще позволительно было вот эти меленькие музыкальные шуточки пропускать?

КРОЛЛ: Да нет, вы знаете, у меня очень забавный был эпизод, который врезался мне в память, когда я уже из Ульяновска уехал в Узбекистан, в Ташкент, где я стал самым молодым в Советском Союзе дирижером. В 17 лет - главным дирижером Государственного эстрадного оркестра Узбекистана, был такой. Потом он был преобразован в мюзик-холл, уже после меня. Батыр Закиров и другие люди известные… Вот, и случилось так, что я только заступил на эту работу, через некоторое время приехал Никита Сергеевич Хрущев в Ташкент. Ну, вы можете себе представить, какое чинопочитание на Востоке!

КАРЛОВ: Большой друг всего современного искусства и джазовой музыки. Это понятно.

КОКОРЕКИНА: Мне кажется, даже отец-основатель собственно жанра.

КРОЛЛ: Но дело в том, что просто собрали команду для обслуживания вот такого приватного вечера на даче секретаря ЦК Компартии Узбекистана. Прием был Никиты Сергеевича Хрущева. В общем, короче говоря, меня посадили за рояль и сказали: "Ни с места! Вот сиди и всё!" То есть все остальные приходили артисты, которым я аккомпанировал, уходили. Но поскольку рояль был на другой стороне сцены, мне мельтешить перед сидящими за столиками великими людьми было неприлично. И сказали: "Сиди!" Ну, я сидел. Вы знаете, час просидел, два просидел, три. Кушать хочется! Там носят такие тазики с пловом, извините, подносы и всё возможное. А я тогда в Ташкенте жил в гостинице, там сидела моя супруга, наверное, в такой же степени голодная. Я все время думал об этом…

КАРЛОВ: Чем же закончилось это трехчасовое сидение за роялем?

КОКОРЕКИНА: Трехчасовой марафон на одном стуле.

КРОЛЛ: 1960 год это был. Кстати, те самые 17 лет, учитывая, что я 1943 года, легко посчитать. Вот я сижу голодный, совершенно уже в состоянии прострации, наблюдая за этой жующей… Не то что жующей, уже практически там все всё съели. И вдруг приносят шашлык какой-то пахнущий, и я вижу, что Никита Сергеевич, уже совершенно не имеющий никакого интереса к этой пище, начинает так ножичком по тарелке гонять эти кусочки шашлыка. Можете себе представить состояние голодного…

КОКОРЕКИНА: Я понимаю, как рождается классовая ненависть.

КРОЛЛ: Вот это было нечто подобное. И вот этот эпизод, как ни странно, может быть, так смешно сказать, но он врезался в память на всю жизнь.

КАРЛОВ: Артист должен быть голодным все-таки!

КОКОРЕКИНА: Но не настолько.

КРОЛЛ: Потом, когда кончилось всё это, нас пригласили и угостили тем, что осталось. Но это такой эпизод из области курьезов, можно говорить так. В принципе Узбекистан оставил теплые воспоминания в моей жизни. Но мне хотелось джазу, а в Ташкенте с джазом было ой как непросто! Ну, какие-то опыты мои там проходили, я пытался сделать джазовые аранжировки узбекских песен…

КОКОРЕКИНА: А я подумала, что выдавали джаз за фольклор.

КРОЛЛ: Вот я пытался это сделать. Одну из песенок я так аранжировал, сделал какие-то гармонии джазовые и так далее. Вот. Меня пригласил директор филармонии и сказал: "Анатолий, не надо. Узбекская музыка терции-мерции не нужны". То есть там всё должно быть в унисон.

КАРЛОВ: Ну, в общем, да.

КРОЛЛ: Как жизнь в унисон, так и музыка. Я эти «терции-мерции» его тоже запомнил.

КАРЛОВ: Но он понимал хотя бы, что это такое. И то хорошо.

КРОЛЛ: Конечно. Когда он услышал узбекские мелодии в джазовых гармониях, он ошалел, конечно, от возмущения.

КОКОРЕКИНА: Простите, а вы говорите, что в 17 лет вы стали самым молодым дирижером в Советском Союзе.

КРОЛЛ: В энциклопедии это написано.

КОКОРЕКИНА: И в этот момент вы уже были женаты.

КРОЛЛ: Нет. В 17 лет я стал дирижером, но женился я через год. Я уже в этот момент год как был в Узбекистане, это уже было на втором году. А супруга моя, к сожалению, ее уже нет, первая моя супруга, она потом эмигрировала, после нашего расставания. И ее не стало уже в США.

КОКОРЕКИНА: А встретились вы в Узбекистане?

КРОЛЛ: А встретились мы вообще в моих гастролях в городе Ставрополе. Были гастроли. И какой-то музыкант местный, который знал одного из членов нашего коллектива, пригласил послушать их ансамбль в кинотеатре в Ставрополе. Ну, мне делать нечего, у нас был свободный день, и пошли. Я услышал там поющую девушку, и, как говорится, сердце мое сразу же…

КОКОРЕКИНА: Задрожало.

КРОЛЛ: Да, да. Кстати, в качестве иронии судьбы, я могу сказать, что спустя многие-многие годы мой сын женится на девушке из Ставрополя. Можете себе представить? Какая примета, да?

КАРЛОВ: Яблочко от яблони, что называется.

КРОЛЛ: 1962 год, когда это у меня произошло… Хрущев – это было где-то на границе 1961 года, осень перед 1961 годом. А в 1962 году я женился. Но познакомился я с ней в 1959 году. Это были первые мои гастроли, еще с Челябинской филармонией мы попали в город Ставрополь.

КАРЛОВ: Она работала у вас в оркестре?

КРОЛЛ: Потом. Это было уже, когда я работал в Тульской филармонии. Мы многие годы переписывались. Мы, по существу, были знакомы с ней два или три дня в Ставрополе. Абсолютно, так сказать, платоническая любовь. И многие годы переписывались. И вот в 1963 году, когда я очутился в Туле, она стала моей супругой.

КАРЛОВ: А в Туле вы уже организовали тот самый коллектив, который можно считать основой оркестра, с которым вы до сих пор работаете?

КРОЛЛ: Да. Теперь уже можно говорить, что в этом оркестре работали и играли на музыкальных инструментах и пели очень многие нынешние знаменитости. Валентина Пономарева была солистка моего оркестра. Вадик Мулерман, Володя Макаров и так далее. Очень известные люди. А джазовые музыканты - просто супер, первые номера теперь уже. Так получилось, что в этот оркестр я тоже попал случайно, в филармонию. Я вообще должен был из Узбекистана переезжать в город Минск. Они хотели организовать оркестр Белоруссии, джазовый оркестр. Вот. И я уже, с трудом уволившись из узбекского оркестра, собрался…

КАРЛОВ: Не отпускали? Почему с трудом?

КРОЛЛ: С трудом, потому что я был на гастролях. И мне не хотелось возвращаться в Ташкент. Зачем? За чемоданом только? У меня практически личных вещей не было, квартиры не было. Вот. И, значит, уже была договоренность с руководством Белорусской государственной филармонии о том, что меня просят приехать и создать оркестр Белгосфилармонии, джазовый оркестр.

КОКОРЕКИНА: И тут вас перехватила Тула?

КРОЛЛ: Нет. Получилось смешнее. Когда я уже имел билет в Минск, я получаю телеграмму из Минска о том, что организация оркестра временно откладывается. Я, конечно, совершенно обалдевший звоню: что произошло, как это вообще? Я ушел с работы, уже практически еду к вам. Говорят: "Вы знаете, там есть с министерством проблемы, согласование штатов". В общем, начал плести… Я говорю: "Давайте так откровенно. Что?" Говорит: "Ну, если откровенно, то в Москве прошел пленум Союза композиторов, где вынесено очень негативное мнение по поводу джаза". Это вот еще один синяк на моем самолюбии и любви к джазу. Вот. И в результате Минск не состоялся. А меня уже на тот момент несколько раз зазывал в Тулу (поскольку это рядом с Москвой) Володя Макаров, который "А я еду за туманом и за запахом тайги". Это замечательный исполнитель, тоже с очень сложной судьбой. И я думаю, ну зачем мне уезжать далеко от Москвы. Поеду, отсижусь, посмотрю. И вот так «отсиделся», восемь лет я работал в Тульской филармонии.

КОКОРЕКИНА: Анатолий, объясните, каким образом такое созвездие музыкантов собралось в Туле, которая явно не столица советского, российского джаза и вообще не музыкальная столица?

КРОЛЛ: Дело в том, что тогда, конечно, они еще не были звездами. Та же Валя Пономарева, Стас Григорьев покойный. Это музыкант, которого признали лучшим саксофонистом джаза в России за все времена.

КАРЛОВ: А можно сейчас послушать еще один маленький фрагментик?

КРОЛЛ: "Улыбки старой Москвы". Это регтайм, который звучит, когда герой нашей картины прослушивается, играет концерт у воровского "папы".

КАРЛОВ: О кинематографе не поговорить просто невозможно. Карен Шахназаров, понятно, это ваша путеводная звезда: семь фильмов с ним, да?

КРОЛЛ: Семь картин из его десяти или одиннадцати теперь уже.

КАРЛОВ: А вот этот фильм "Мы из джаза", это действительно какое-то более-менее документальное отражение? Или все-таки фантазия на тему того, как продвигался джаз в советской России?

КРОЛЛ: И то, и другое. Вы знаете, очень много было фактологии заложено в этот сценарий, очень они с Сашей Бородянским внимательно изучали историю джаза в России, общались с какими-то джазовыми людьми. Колоссальное впечатление на них произвела встреча с Александром Владимировичем Варламовым, это легендарная личность. Кстати, его прообраз в картине "Мы из джаза"… Ну, там просто сделали другое, там - дирижер со скрипкой в руках. Но на самом деле прообраз этого оркестра – оркестр Варламова. Вот. И, конечно, очень много в этой картине правды по поводу того, что происходило в джазовой музыке. Да, собственно, я могу сказать, что в моей биографии было очень много общего. Так же я был исключен из музыкального училища, как главный герой. Те же самые слова, которые звучат в картине, я слышал в своей жизни неоднократно по поводу поклонения джазу и так далее.

КАРЛОВ: Низкопоклонство перед западной культурой.

КРОЛЛ: Да. Тлетворное влияние и так далее. А сколько было хитростей, когда мы попытались вытащить все-таки на сцену нормальную джазовую музыку! Надо было наплести что угодно, чтобы иметь право сыграть эту музыку. Объявляли так: "Сейчас прозвучит произведение несгибаемого борца за права чернокожих, угнетенных… и прочих, прочих… Дюка Эллингтона".

КАРЛОВ: Который еще с Лениным переписывался, между прочим.

КРОЛЛ: Вот этого только еще там недоставало. А так практически все было. И только после этого мы могли сыграть. А спеть по-английски - это просто даже не заикайтесь.

КОКОРЕКИНА: А запеть по-английски - все-таки ведь в какой-то момент произошел этот прорыв?

КРОЛЛ: В какой-то момент. Сейчас смешно об этом говорить, потому что это уже стало в порядке вещей. Сейчас мы чаще английский слышим текст в песне, нежели российский. Вот. Но надо сказать, что, наверное, этот ход истории был предсказуем. Просто нам казалось, что так никогда не будет. Но на самом деле эта вакханалия, это отношение к музыке не могло продолжаться вечно, понимаете?

КАРЛОВ: Но сейчас-то с джазом в России все в порядке?

КРОЛЛ: Как вам сказать? С одной стороны, да. Потому что есть музыкальное образование джазовое профильное. Я сам являюсь профессором академии Гнесиных, заведую оркестровым классом. И это замечательно. У нас замечательные педагоги, потрясающие ребята. Я сейчас уже поверил, что у российского джаза есть будущее, потому что мне казалось - ветераны уйдут, и на этом дверь закроется навсегда. Оказывается, есть ребята. Другой вопрос, что заканчивают люди академии, консерватории, еще что-то такое, а дальше куда? Потому что джазовой профессиональной сцены очень мало. Поэтому преобладают какие-то случайные концерты, какие-то проекты случайные. Организуются сотоварищества музыкальные на время и так далее.

КАРЛОВ: Но вот фестивали?

КРОЛЛ: Фестиваль - это стало последние 10-15 лет моей жизни как бы основной моей деятельностью. И я специально позиционирую во всех своих фестивалях российскую джазовую музыку. Я сказал: "Ребята, мы замечательно научились играть американский джаз. И это очень важно и хорошо, что мы это сумели. Но надо все-таки предъявить миру, что, помимо того что мы слышим из Америки, давайте покажем, что мы умеем не только чистить ботинки всему миру, а умеем еще и что-то создавать сами".

КАРЛОВ: Ну, вот завтра идите. 27 января "Лучшие голоса российского джаза" в гала-фестивале "Очарование джаза " в Доме музыки.

КРОЛЛ: Да, восемь потрясающих певиц, как я говорю, самые красивые, самые талантливые и самые джазовые голоса России вот в этом одном фестивале. Ну, надо сказать, что пойти, конечно, попытку можно сделать, если только остались билеты. Потому что невероятный резонанс у этого фестиваля.

КАРЛОВ: Но это все сниматься будет? Хотя бы в Интернете?

КРОЛЛ: Во-первых, специальная группа снимает фестиваль. И снимает все мои фестивали "Российские звезды мирового джаза", о котором я вам рассказывал. Но это больше для YouTube, больше для таких каналов. Что касается телевидения, к огромному сожалению, телевидение, средства массовой информации наши к джазу пока что свою голову не повернули.

КАРЛОВ: Но мы работаем над этим. Уже немножечко трещат шейные позвонки. У радиостанции "Маяк" она уже чуть-чуть разворачивается.

КРОЛЛ: Замечательно.

КОКОРЕКИНА: Саша, не сваливай это на джаз.

КРОЛЛ: Я "Маяк" знаю многие годы. Одна из самых демократичных радиостанций всегда была. И я надеюсь, что в отношении джаза все-таки у "Маяка" привязанности остались.

КАРЛОВ: Давайте еще послушаем песню из фильма "Мы из джаза" "Старый рояль". Большое спасибо. Удачи и творческих успехов.

КРОЛЛ: Спасибо. Обо многом не удалось поговорить. Обещайте, что продолжим этот разговор когда-нибудь.

КОКОРЕКИНА: Мы готовы поклясться.