Доживем до понедельника Эдуард Тополь

КАРЛОВ: Встречайте, дорогие друзья, нашего сегодняшнего главного эксперта по воспитанию отцов и детей. Потому что любой человек воспитывает дважды. Сначала он, будучи воспитуемым своими родителями, их тоже чему-то учит. А, во-вторых, он выступает сам как воспитатель.

КОКОРЕКИНА: Как родитель.

КАРЛОВ: Мало человека родить, главное, его человеком сделать. Эдуард Владимирович Тополь у нас в гостях. Здравствуйте.

КОКОРЕКИНА: Здравствуйте.

ТОПОЛЬ: Добрый день.

КАРЛОВ: Ну, что ж, давайте начнем скакать по вашей биографии, благо, что там есть, за что зацепиться.

КОКОРЕКИНА: За что ты решил цепляться, Саш?

КАРЛОВ: Да за что угодно. 8 октября 1938 год, город Баку, где родился наш сегодняшний герой.

ТОПОЛЬ: Совершенно правильно.

КАРЛОВ: Как в песне Владимира Семеновича "час зачатия я помню неточно", а вообще самые первые детские воспоминания с какого возраста начинаются у вас?

ТОПОЛЬ: Ну, я не знаю, сам это придумал или помню, но самое первое воспоминание, оно еще счастливое детство в городе Баку до войны, когда я шел из детского сада и на всю нашу Бондарную солнечную улицу громко декламировал, как мама говорит, "Климу Ворошилову письмо я написал: "Товарищ Ворошилов, красный комиссар…" Ну, и так далее. Вот такое было. Это самое первое воспоминание. А второе уже, конечно, совсем другое. Это эвакуация, это Сибирь, это километров сто на север от Иркутска, какая-то глухая деревня, колхоз, зима, минус 25. Мама счетоводом работает в этом совхозе. На веранде, в неотапливаемой летней веранде, за окном минус 25, у нас мороз, один тюфяк на троих. Есть нечего, и я детским совком (мне было 4-5 лет, наверное), который я привез из Баку, с пацанами местными копаю на промерзшем поле, под холодным ветром картошку мороженую. И я выкопал… Плачу, тычу в эту землю этим совком. И выкопал я, помню, четыре картофелины величиной с мой детский кулак, принес домой. И мама, рыдая, увидела мою добычу. И я хорошо помню, как она на буржуйке делала мне деруну.

КОКОРЕКИНА: Это типа драников?

ТОПОЛЬ: Типа драников, да. Вот она терла эту картошку на терке без, конечно, масла. Вместо масла мамины слезы. И вот это мое второе детское воспоминание.

КОКОРЕКИНА: А почему вообще из Баку эвакуировались?

ТОПОЛЬ: А от страха. Уже Гитлер был в Грозном или под Грозным, не помню. И бежали. Много людей.

КАРЛОВ: Потому что нацелился на месторождении нефтяные. Румынии мало было.

ТОПОЛЬ: Он же шел к нефти, он же прорывался к нефти. И он шел на Баку. И это было его главной целью - бакинская нефть. Тогда сибирской не было.

КОКОРЕКИНА: Каспийская.

ТОПОЛЬ: Ну, в основном каспийская - это бакинская нефть. И мы на каком-то корабле через Каспийское море переплыли под бомбежками. И дальше уже поездами и так далее. Ну, и зря, конечно.

КАРЛОВ: Ну, как зря? Кто же знал?

ТОПОЛЬ: Ну, да, никто не знал.

КОКОРЕКИНА: Но если все-таки вернуться к вопросу отцов и детей, про маму мы поняли, что у мамы было экономическое образование, она была счетоводом. А папа?

ТОПОЛЬ: Ну, папа? Папа был на войне. Он по профессии инженер, у него было несколько хобби, талантов, я не знаю, как сказать. Потому что он уже после войны, я помню, мы жили в Полтаве, и папа, помимо того, что преподавал начертательную геометрию в техникуме или в каком-то институте, он мог рукой нарисовать идеальный круг на доске. У него было два почерка каллиграфических. Но главное его… Не знаю, как сказать, бзик - по-русски. Это путешествия в космос. И вот 47-ом, 48-ом, 49-ом году… Можете себе представить: Полтава, Полтавская область, Диканька, Житомир - вот эти все глухие села, и папа с "волшебным" фонарем, знаете, проектор, да? Ездил с тяжелым чемоданом, в котором были стеклянные диапозитивы, и рассказывал колхозникам, читал лекции от общества "Знание" о полетах в космос. О том, как будем мы осваивать Луну, как будем высаживаться. И я с детства это все знал наизусть, поскольку я ездил часто с ним, вставлял эти стеклышки туда, в этот проектор. И вот, скажем, папино воспитание сводилось, насколько я понимаю, к тому, что он был фанатик каких-то идей. Он все время усовершенствовал этот кинопроектор. И еще он обожал Маяковского. Конечно, он виноват во всем, что со мной потом в жизни случилось. Потому что мне было 8-9 лет, я был маленький, рыжий, конопатый. И я со сцены на всех вечерах торжественных и школьных читал со сцены стихи «О советском паспорте». "Я достаю…" - руками размахивал.

КАРЛОВ: А на самом деле, мы привязались к этим словам, а начинается-то как стишок? "Я волком бы выгрыз бюрократизм, к мандатам почтения нету…" Это вот стоит такой пацан рыжий, конопатый и громко говорит: "К любым чертям с матерями катись, любая бумажка! Но эту…" Ну, дальше я вам читать не буду. Ну, вот, папа обожал Маяковского, и Есенина читал. Дома со мной репетировал постоянно. Член партии отец, да?

ТОПОЛЬ: Нет, папа не был членом партии.

КАРЛОВ: Странная штука…

ТОПОЛЬ: Ну, он еврей. Как его могли принять? О чем вы говорите?

КОКОРЕКИНА: Случались исключения.

ТОПОЛЬ: Папа обожал Троцкого, Сталина не любил.

КОКОРЕКИНА: Ух, ты! И об этом в открытую говорилось в семье?

ТОПОЛЬ: Да, папа говорил. Мама говорила: "Замолчи! Замолчи! Не при детях!" Ой, там много, чего было!"

КАРЛОВ: Но Троцкий-то - кровавый тиран, еще пострашнее был, чем Сталин.

ТОПОЛЬ: Может быть. Но он его слышал, когда тот выступал. А Троцкий был оратор…

КАРЛОВ: Троцкий был неплохой, да, оратор.

КОКОРЕКИНА: Искусный. А вот этот полтавский период жизни, который вы описываете, вот эти поездки с папой, с волшебным фонарем, была же и другая сторона. Вот из ваших интервью я поняла, что не особенно счастливой жизнь была на Полтаве.

ТОПОЛЬ: Антисемитизм был густой. Ну, это центр вообще украинского антисемитизма - город Полтава. Папа выбрал или ему выбрали место работы. Отправили его именно туда. Что я могу сказать? Били, заставляли жрать землю «жидовская морда», значит, за то, что я распял Иисуса Христа. Все это тоже воспитание.

КОКОРЕКИНА: Иисуса Христа в такое советское время, когда вообще-то религия была в подполье глубоком?

ТОПОЛЬ: Да, да. Нашего Иисуса Христа ты распял. За это жри землю, жиденок. Это тоже воспитание. Это никуда не денется.

КАРЛОВ: И что вам это воспитание дало?

ТОПОЛЬ: Я думаю, ощущение принадлежности к еврейской нации. Потому что я-то, в общем, не зная ни языка, ни религии, ни соблюдал, к сожалению, но меня приобщили таким образом. И я это усвоил на уровне земли, крови и, в общем, держусь этого.

КОКОРЕКИНА: А что говорили родители, когда вы подвергались подобным унижениям?

ТОПОЛЬ: Во-первых, я старался, чтобы они не знали. Что, мама побежит ловить этих пацанов, которые… Ну, это смешно. Меня не брали в уличные игры. Но вокруг были… это было поле антисемитов. Вот когда было "дело врачей", то в Полтаве уже на Подоле (Подол - это то место, где стоял Петр Первый, наблюдая за Полтавской битвой, он из белой беседки смотрел вниз, на Подол). Ну, тогда это не было населено при Петре Первом. А сейчас это уже жилая зона. Так вот, на Подоле начались уже еврейские погромы. Только дана была отмашка - "дело еврейских врачей". И поэтому все евреи, проживающие в Полтаве, забаррикадировались. Мы тоже забаррикадировались. Шкаф придвинули к двери, окна со ставнями (у нас, слава богу, были в то время). И двое или трое суток (уже не помню) я не ходил в школу, сестра не ходила в школу, папа на работу. Мы не выходили из дома вообще, ждали, что сейчас придут убивать. Ну, а потом, слава богу, он умер, и, значит, выяснилось, что эта госпожа Тимашук (кажется, ее фамилия) вообще агент империализма, и поэтому все это "дело врачей" прекратилось, отменилось. И мы вышли. Был солнечный морозный день. Я хорошо это помню. Минус так 15, солнце светит, снег искрится, чисто все вокруг. Вот. А мы жили на улице Чапаева, 20. Ну, у нас была такая мазанка, хатка такая, земляной… Вообще не о чем говорить. А напротив был дом кирпичный на две семьи, хороший кирпичный дом. И слева жила еврейская семья. И вот у них на крыльце… Когда я в школу пошел, а там уже женщина скребла крыльцо, на нем было красной краской (хорошо помню) написано: "Жиды, мы вашей кровью крыши мазать будем". Я это запомнил навсегда.

КАРЛОВ: А радостных-то воспоминаний все-то, наверное, доставало в детстве?

ТОПОЛЬ: Конечно. Вообще человек так устроен, особенно в детстве, он все плохое забывает, потому что он утром просыпается: светит солнце, поют птицы, цветут вишни, яблони в саду цветут. И есть надежда на то, что все равно все будет хорошо. И так оно и есть. Конечно, безусловно, и друзья какие-то были школьные, вместе делали уроки. Ну, много, чего. Это обыкновенное детство, советское счастливое детство.

КАРЛОВ: До и послевоенное. Вы улыбаетесь, а ведь на самом-то деле надо понять, что все-таки… Ну, знаете, есть стишок: "Волосы седые на головке детской, хорошо живется нам в стране советской". Но ведь это не так. На самом деле, это тоже очередной современный штамп. Ведь были же и радости.

ТОПОЛЬ: Конечно, безусловно. Был дворец пионеров.

КОКОРЕКИНА: Это в Полтаве или уже в Баку?

ТОПОЛЬ: В Полтаве и в Баку. В Полтаве в областном драматическом театре я играл на сцене пионера в пьесе Александра Галича "Вас вызывает Таймыр".

КОКОРЕКИНА: Да, помним прекрасно. Телефильм был еще.

ТОПОЛЬ: Вот можете представить, вот судьба человека. Мне там 10 лет, я со сцены полтавского театра (я уже не помню текста), а через 20 лет я с Александром Аркадьевичем пью коньяк, слушаю его песни, разговариваю о жизни.

КОКОРЕКИНА: Уже в Париже?

КАРЛОВ: Потрясающее!

ТОПОЛЬ: Нет, почему в Париже? В Болшево, под Москвой, когда он был знаменитым драматургом, писал сценарии для Марка Семеновича Донского. Красивый, высокий, роскошный Александр Галич! И это Дом творчества Союза кинематографистов. Я там жил 12 лет, поскольку у меня не было московской прописки, жилья никакого. Ну, не подряд, а периодически. А, значит, мэтры, в том числе он, приезжали туда на месяц-два поработать.

КАРЛОВ: О семейных разговорах и о каких-то таких… законодательные силы постулатов, которые передавали родители. Обращаюсь опять к известной популярной песне, в которой (Матвиенко иногда интересны акценты ставит), "а потом был с отцом разговор". Вот самый запоминающийся разговор с отцом? Который, как прижмет, так вспоминаю его слова. Вот так вот можно озаглавить. Был такой?

ТОПОЛЬ: Наверное, я такого какого-то большого, основополагающего или какого-то разговора, который бы я нес через всю жизнь, нет, я не припомню. Быт был постоянно, общение было регулярное. Да, я видел его фанатизм в его деле, которое он любил. Деньги он зарабатывал так или иначе, читал лекции и так далее. Но половину денег он тратил на вот эти стеклышки, как мама говорила, на диапозитивы.

КАРЛОВ: Ругала его.

ТОПОЛЬ: И на конструирование всех этих аппаратов. Потому что на Полтавской обсерватории механик самый лучший на Украине делал отцу, вытачивал какие-то детали и так дальше. Чтобы это было легче, чтобы это было из алюминия. И вот этот фанатизм… Про это написал где-то большую историю. Этот фанатизм, влюбленность в свое дело, наверное, досталась мне по наследству.

КОКОРЕКИНА: А с сестрой отношения были дружественные или, как это часто бывает, пока еще детство продолжается, постоянная конкуренция за внимание папы и мамы, драки из-за каких-то детских территорий, тех же самых игрушек?

ТОПОЛЬ: Жалко, я не позвонил сестре, чтобы она послушала. Я же не знал, что попаду в такую передачу. Значит, до 14 лет. В 14 лет я уехал от папы и мамы к дедушке в Баку. Поехал уже за литературной какой-то судьбой. А до 14 лет (сестра на 4 года младше меня) я к ней плохо относился, честно скажу. Ну, она для меня не представляла никакого интереса. С куклами своими занимается…

КОКОРЕКИНА: Несерьезное занятие. Согласна.

ТОПОЛЬ: Я же был двинут уже на литературе. Я до 14 лет прочел, по-моему, всю литературу. После этого, может быть, прочел 10% от того, что я до 14 лет прочел. Мама у меня обожала Бальзака. Там же нужно было стоять ночью в очереди, как только выходили какие-то подписки. На Бальзака, я помню, стояли с номерками на руках и так далее. Через все это я прошел. И, тем более что меня не брали играть в футбол. Один раз взяли, на ворота поставили и специально перед воротами пацаны насыпали стекло битое.

КОКОРЕКИНА: Чтобы упали коленями.

ТОПОЛЬ: Я локти все себе до костей… Поэтому я в основном читал. Но потом, когда сестра приехала тоже в Баку (я уже после армии был), мне, соответственно, было 20 лет, а ей 16. И приехала роскошная, красивая, моя родная сестра, такие волосы, я любил расчесывать ее волосы каштановые. И с тех пор мы идем по жизни вместе.

КАРЛОВ: Сестре можем запись этой беседы передать. Или скажем, где ее можно будет найти и скачать. Так что, все это она услышит.

ТОПОЛЬ: Ну, ладно. Я ей скажу.

КАРЛОВ: Хорошо. А от мамы у вас что?

ТОПОЛЬ: Ну, опять мы касаемся этой темы такой не очень. У меня настоящая еврейская мама была. Замечательная. И до сих пор я помню, как она гладила меня по голове. Видите, уже даже у меня глаза на мокром месте. Вы вообще так передачу повернули… Гладила по голове и говорила: "Эдик" . Больше, по-моему, никто в жизни так меня по голове… И не говорил "Эдик" при этом. По голове, может, и гладили, но "Эдик" говорить мне могла только мама.

КАРЛОВ: Да, Эдуард Владимирович, мы не специально все это так затеяли, но вам большое спасибо за искренность и откровенность.

КАРЛОВ: Эдуард Владимирович принес книжку, которая, как он говорит, уже не его книжка вовсе, а наша с Ольгой?

ТОПОЛЬ: Да. У меня буквально два дня назад вышла из типографии и пошла в магазины книга, новый роман, который называется "Бисмарк. Русская любовь железного канцлера". И я вам ее уже надписал.

КОКОРЕКИНА: Спасибо.

КАРЛОВ: Спасибо.

ТОПОЛЬ: Но вот по теме нашего разговора я сразу же открыл то место, раз это "Отцы и дети". Во-первых, о чем эта книга? Буквально два слова. Дело в том, что 150 лет прошло с момента знакомства Отто фон Бисмарка, будущего канцлера Германии и создателя Германии с юной русской княгиней Екатериной Трубецкой. Ему было 47, ей 22, встретились они в Биарицце. Как говорил классик: "Любовь выскочила, как выскакивает бандит, из-за угла". Роман продолжался 14 лет, но и немецкие, и российские историки этот роман под ковер задвигали и прятали. Ну, понятно, две войны русско-немецких. Кому в Германии нужно, что отец нации, который вообще для немцев, и Петр Первый, и, не знаю, и Калита и кто хотите.

КОКОРЕКИ НА: Собиратель земель немецких.

ТОПОЛЬ: Да, да, Моисей. Что он, оказывается, был влюблен в русскую княгиню молодую, юную, и роман 14 лет длился. А с российской стороны то же самое, тоже две войны с немцами. Кому нужно, что княгиня, наследница царских кровей, с XIII века известны эти князья, что у нее (да еще она замужем была за князем Орловым, героем Крымской войны), что у нее был роман с Бисмарком. Но вот ваш покорный слуга раскопал по деталям эту историю. Роман вышел буквально два дня назад. И была, как известно, последняя война Бисмарка с Францией, 1870 год, он был на этой войне, и по поводу его отцовства я прочту буквально два абзаца.

Значит, 1870 год, идет война. Это уже цитата: "16 августа главным пунктом сражения стала деревня Марс-ла-Тур. Пули сыпались буквально, как град. Мне сообщили, что мой сын Герберт фон Бисмарк был ранен во время генеральной кавалерийской атаки и отвезен в полевой госпиталь. Я отправился на поиски и нашел его, наконец, на одном дворе, на холме, на котором лежало еще значительное число раненых. Заботу о них нес старший врач, не сумевший достать воды и не хотевший воспользоваться для питания своих больных цыплятами и курами, бегавшими по двору. На мой вопрос о причине такой деликатности он сказал, что не имеет на это права. Что касается моих сыновей, то, как выяснилось, оба они храбро сражались. И во время кавалерийской атаки ринулись вместе с другими под град пуль. Старший при этом получил три раны: одну в грудь, другую в часы, третью в бедро. Младший же успел избежать опасности и при отступлении мощными руками схватил одного своего товарища, раненого в ногу, и вез с собой на лошади верхом, пока ни очутился вне выстрелов".

Это Бисмарк, который был руководителем империи.

КАРЛОВ: Создатель Второго рейха.

ТОПОЛЬ: Да, был король.

КОКОРЕКИНА: Но номинально.

ТОПОЛЬ: Но король был, просто выполнял то, что Бисмарк ему советовал. И войну начал с Францией…

КОКОРЕКИНА: С канцлерской подачи.

ТОПОЛЬ: То есть маршал, генерал Бисмарк взял на войну двух своих сыновей (больше у него детей не было), и они, как простые солдаты, шли в бой. Вот это воспитание, я считаю, правильное было. Выжили, а мог бы и потерять.

КАРЛОВ: Ну, в нашей истории тоже были моменты: Василий и Яков Джугашвили, например.

ТОПОЛЬ: Да, я знал, что вы приведете мне этот пример.

КАРЛОВ: Ну, а как? Вы же сами провоцируете.

КОКОРЕКИНА: Хорошо. А можно другую провокацию. Есть воспитание мальчиков…

ТОПОЛЬ: Я не про провокацию. Я вам просто читаю то, что сейчас вышло из печати. И никаких провокаций я не пришел сюда устраивать.

КАРЛОВ: "Провокация" - это в кавычках. Ради бога …

КОКОРЕКИНА: Есть воспитание мальчиков, а есть воспитание девочек. И понятно, что все-таки к тем и другим предъявляются разные требования. Вот у вас случился такой счастливейший момент в жизни, когда в достаточно зрелом возрасте вы стали отцом маленькой девочки. Вот вы можете рассказать, сколько ей сейчас, вот эти переживания, связанные с ее появлением на свет, вот это вот осознание себя уже в таком зрелом возрасте человеком, который дал жизнь другому?

ТОПОЛЬ: Ну, мне трудно на этот вопрос, наверное, ответить в подробностях. Я только могу сказать, что я, как моя мама была, видимо, сумасшедшей еврейской матерью, может быть, да? Хотя это нормально, наверное. Вот я был сумасшедшим еврейским папой. Вот если Сара болела, ребенком простужалась, то я, конечно, спал рядом с ее детской кроваткой на полу, а перед этим (если у нее температура), я гладил ее простыни утюгом, чтобы они были теплые. Это мы жили в Майями, во Флориде.

КОКОРЕКИНА: Не самый прохладный регион на свете.

ТОПОЛЬ: Я, тем не менее, гладил утюгом ее простыни и ночевал не в спальне, не с женой, а только у ее кроватки.

КОКОРЕКИНА: А супруга как реагировала?

ТОПОЛЬ: Она говорила, что я сумасшедший. Я с этим согласен, но, тем не менее, это было так. Вот, что я могу сказать.

КАРЛОВ: А почему вы сказали… Простите… Вы знаете, я сталкиваюсь с этим, да и сам иногда грешу тем, что говорю, что я, на самом деле, плохой отец. Почему вы это сказали? Как вы можете так говорить?

ТОПОЛЬ: Потому что, моему сыну 14 лет сейчас. То есть это самое такое главное время, когда пацану нужен отец каждый день. А они там, в Америке, а я массу времени, огромное количество времени провожу в России, потому что вся моя работа, вся моя писательская деятельность связана с русским материалом, с Россией, русскими характерами. Я пишу только о России. И фильмы делаю только на российском материале. Потому что я считаю, что писатель может написать только то, что он хорошо знает. Во всяком случае, я про себя говорю, я не фантаст. Я журналист по первой своей профессии, я держусь на факт. Ну, вот. А в это время он там растет. Я прилетаю на 2-3 недели, снова улетаю. Или на месяц подлетаю, снова улетаю. Пока он привыкнет к тому, что у него опять появился папа, пока у нас возникает какой-то контакт, какие-то разговоры, а ему уже некогда, у него уже такая программа составлена: школа, какие-то спортивные секции, домашние уроки, друзья. И я уже в этом расписании не участвую, я вылетел. А теперь я хочу вклиниться. Возникают проблемы.

КАРЛОВ: Но подождите, подождите! Как зовут его?

ТОПОЛЬ: Его зовут Тоша, Антон.

КАРЛОВ: Антон уже, в общем-то, принял круг общения. У него наверняка американские друзья, из американских настоящих семей.

ТОПОЛЬ: Да, конечно.

КАРЛОВ: Неужели американские отцы проводят с детьми больше времени, чем вы?

ТОПОЛЬ: Конечно.

КАРЛОВ: Работа, работа, работа, бизнес, бизнес, бизнес.

ТОПОЛЬ: Ну, конечно. Вот сосед у меня каждую субботу-воскресенье берет своих двух сыновей, идет на теннисный корт и играет с ними по два-три часа в теннис. А я нет.

КАРЛОВ: Но вы приезжаете на три недели.

ТОПОЛЬ: Вот и плохо. У них общение все время. Я вижу. Или вот это, когда бросают мяч американцы? Не круглый мяч…

КАРЛОВ: Регби, что ли ?

ТОПОЛЬ: Типа.

КОКОРЕКИНА: Американский футбол.

КАРЛОВ: Бейсбол.

ТОПОЛЬ: Да, бейсбол. В бейсбол они играют.

КАРЛОВ: Или барбекю.

ТОПОЛЬ: Или барбекю.

КАРЛОВ: Но русский папа за три недели может столько человеку душевного рассказать, чем, извините, барбекю каждое воскресенье, теннис или бейсбол?

КОКОРЕКИНА: Сын, может быть, немножко отвык от папиной душевности. Ему надо приноровиться к такого рода диалогам.

ТОПОЛЬ: Да ему некогда. Вообще сейчас очень тяжело с этим поколением. Они вообще сидят в Интернете, общаются, у них там свои игры. Я приезжаю и говорю: "Что ты делаешь?" Он говорит: "Я играю в новую игру. Я купил за семь долларов детектив". Я подхожу: да. Все, что я написал за 30 лет детективных романов, у него в игре. Он может туда повести этого детектива или сюда. То, что я делал в "Красной площади" или "Журналисте для Брежнева", ломал себе голову, он сидит только нажимает кнопки, и его детектив там бегает. Поэтому я говорю, что я, да, как отец никуда не гожусь.

КАРЛОВ: Прекратите. Это кокетство и это неправильно.

ТОПОЛЬ: Вы спросили, я ответил.

КАРЛОВ: Это неверное. Не каждый Антон Эдуардович может похвастаться тем, что у него отец - Эдуард Тополь, на минуточку.

ТОПОЛЬ: Ну, и что! А Хемингуэй был хорошим отцом?

КОКОРЕКИНА: А у него есть это ощущение?

КАРЛОВ: Надо спросить у детей его?

ТОПОЛЬ: Ну, чего тут прашивать? Есть факты.

КОКОРЕКИНА: Ну, а Джеральдин Чаплин горда.

ТОПОЛЬ: Так гордиться можно, кем угодно. Она тоже, дочка Хемингуэя, гордилась папой. Но только какое участие он принимал в ее воспитании? У нас очень эгоистичная профессия. Мы вообще затворники.

КАРЛОВ: В современном мире у каждого второго отца можно услышать высказывание о том, что я плохой отец. А это говорит лишь о том, что мы хотим стать лучше, у нас есть это стремление. Мы не успокаиваемся на том, что сделал ребеночка: давай, расти, чувак, я тебя на футбол свожу, если у меня будет время. Или в баню, когда повзрослей станешь, покажу тебе, как это делается.

КОКОРЕКИНА: Эдуард, скажите, а у вас такие мужские бодания (все-таки 14 лет, это возраст, когда мальчик уже переходит к осознанию себя, как мужчины) вот они происходят, когда, кто в доме главный, например? Потому что все-таки Эдуард Тополь много времени проводит в России, и в этот момент Антон, по большому счету, единственный мужчина в доме. Или какие-то правила, существующие в доме, кем-то из вас оспариваются, на чем-то какие-то настояния идут?

ТОПОЛЬ: Значит, в моем доме главная мама, а не я.

КОКОРЕ КИНА: Это хорошо для дома.

ТОПОЛЬ: А я когда приезжаю, я должен гасить пожары конфликтов, которые постоянно у них происходят.

КОКОРЕКИНА: На почве чего?

ТОПОЛЬ: На почве успеваемости сына, который учит только то, что ему нравится. А то, что ему не нравится, он не учит, получает плохие отметки. Или там, то не успевает сделать, или это.

КОКОРЕКИНА: А вас лично это огорчает, то, что он изучает только то, что ему нравится, а какие-то предметы из обязательной программы для него остаются, что называется, за пределами его внимания?

ТОПОЛЬ: Я так устроен - я все на свой аршин меряю. Я в школе учил то, что мне было интересно. Если я ловил учительницу одну на том, что она наизусть читает по учебнику, я просто демонстративно или выходил из класса, или писал на нее эпиграммы, и провоцировал, и поэтому не получил медаль. И пострадал, попал в армию и так далее. Но, значит, уже его судьба определена где-то там наверху, все записано. Я жене говорю: все уже там решено. Скандаль, не скандаль, он будет тем, кем он будет. Конечно, я ему этого не говорю, он не слышит, он не слушает "Маяк" оттуда.

КОКОРЕКИНА: Эти антипедагогические речи.

КАРЛОВ: Хочу вас расстроить. Если включить Интернет и настроиться на сайт "Маяка", там можно все это сейчас слушать.

ТОПОЛЬ: Но он не будет этого делать, я ему не скажу. Но не в этом дело. А в том, что ему уже 14 лет, он выше меня ростом, понимаете? У него, конечно, еще мужских таких, серьезных ощущений, насколько я понял, нет. Может быть, я раньше созрел в свои 14 лет, чем он, хотя я тоже не страдал еще какими-то заботами в это время мужскими. Он еще пацан, подросток. И что будет, то будет. Талант, если у него есть, он прорвется, как сквозь асфальт растение пробивается. А в 14 лет руководить, вот сиди, делай эти уроки, а эти ты сделал уроки? Поздно.

КАРЛОВ: А кем он будет?

ТОПОЛЬ: Человеком.

КАРЛОВ: Нет определенных каких-то направлений профессиональных?

ТОПОЛЬ: Нет, нету.

КОКОРЕКИНА: А ориентировать его будете?

ТОПОЛЬ: Я думаю, что у него есть некие способности. Ну, может быть, из него получился бы хороший адвокат, потому что он аргументирует… Он эрудированный, начитанный, он читает по-русски, слава богу. Не пишет, конечно, но хотя бы я плачу за русского учителя. По-английски, по-китайски вчера пятерку получил. Я каждый день с ним разговариваю по телефону. Но литературные способности… Я бы не хотел, чтобы он был писателем, это не надо, это лишнее, я считаю. Эта профессия очень непростая. Вот. Но он очень общительный, он такой напоказ. И это, может быть, будет его талантом. Дай бог. Не знаю.

КОКОРЕКИНА: А вы бы хотели, чтобы он жил в России?

ТОПОЛЬ: Вы знаете, для него это уже, ну, только, если лет через 10, после того, как он получит высшее образование и знание русского языка ему поможет, то тогда он может сюда приехать и конкурировать со своими сверстниками. И страна в том смысле интересная и благодатная, если здесь цивилизация будет развиваться в прогрессирующем направлении, а не в убывающем. То, конечно. Почему нет? Это интересная страна. Но я не знаю. Это будет он сам выбирать. Не буду я никак влиять на его выбор.

КАРЛОВ: Ну, что же! Нам, присяжным все понятно. Осталось только последнее слово нашему сегодняшнему гостю предоставить. Мы в конце беседы о воспитании обычно просим наших гостей дать три, на ваш взгляд, самых основополагающих правил воспитания. Три. Не пять, не десять. Я понимаю, что их может быть сотни две.

ТОПОЛЬ: Я не знаю, правила ли эти? Потому что я правил не устанавливаю. Совет могу дать. Нужно как можно раньше постараться разглядеть в своем ребенке одаренность. А у каждого ребенка она есть, безусловно. Вот в этом я абсолютно уверен. Нет бездарных детей. Просто не губить. И помочь ему в этом направлении себя найти, и развиваться, и поддерживать. Вот мои родители в 14 лет меня отпустили в Баку, где была какая-то литературная среда.

КАРЛОВ: Итак, первое, разглядеть дар и помочь этот дар развить. Второе?

ТОПОЛЬ: Ну, не знаю. Мне трудно сказать. Быть человеком. Усвоить хотя бы те 10 заповедей, которые господь бог дал миру, чтобы он был цивилизованный: не убий, не укради и так далее.

КАРЛОВ: Ой, как это все сложно! Ну, и третье?

ТОПОЛЬ: А что вы хотите? Конечно, сложно. А, третье, не знаю, что еще может быть? Здоровье. Здоровье. Конечно. Вот спортивное развитие. Вот только сейчас мой сын увлекся фехтованием. А его водил насильно на карате, на гимнастику, на теннис. Ну, хоть лопни! Он весь такой в меня, не спортивный. Хотя здоровый мужик. Но вдруг прилетаю, он говорит: "Папа, я занялся сам. Мама сказала, что из меня ничего уже не выйдет в спорте. Я пошел на фехтование. Мне так нравится! Я уже купил себе все". И вот фехтует. И, слава богу.

КАРЛОВ: Ну, что ж, друзья. Вот три заповеди по поводу воспитания детей от Эдуарда Тополя: спорт, 10 заповедей. А, главное, разглядеть в ребенке дар и помочь этому дару развиться. Тут, видимо, еще важно не ошибиться. Вдруг это не дар, а случайное какое-то ответвление характера. Кто его знает! Большое вам спасибо.

КОКОРЕКИНА: Спасибо большое. Удачи вам.

ТОПОЛЬ: Спасибо вам.