Доживем до понедельника Яна Поплавская

КАРЛОВ: Ну давайте, уже встречайте бурными и продолжительными рукоплесканиями, переходящими в овации, Яну Поплавскую. Здравствуйте, Яна.

ПОПЛАВСКАЯ: Здравствуйте.

КОКОРЕКИНА: Привет.

КАРЛОВ: Смотри, что пишется в досье про тебя. Советская и российская актриса, телеведущая, радиоведущая, преподаватель, лауреат Государственной премии СССР. Правильно?

ПОПЛАВСКАЯ: Да.

КАРЛОВ: Чего еще не сказали?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, я не знаю, могли бы еще что-нибудь придумать.

КАРЛОВ: И наконец – просто красавица!

ПОПЛАВСКАЯ: Ой, слушай, вот за это спасибо.

КОКОРЕКИНА: Да, я, кстати, хотела сказать, что я первый раз встречаю такого обаятельного и симпатичного лауреата Государственной премии. Как слышишь "лауреат Государственной премии", сразу, не знаю, какой-то замшелый такой дядька, автор какого- то нереального количества научных открытий.

ПОПЛАВСКАЯ: Или тетка…

КОКОРЕКИНА: Да, или тетя такая, как депутат Верховного Совета такая, из прошлых времен, в кримпленовом костюме, у которой грудь вся в орденах – там Герой Труда…

КАРЛОВ: А они, причем, на этой груди лежат, ордена.

КОКОРЕКИНА: Естественно, потому что это же такая настоящая рабочая грудь, грудь Героя Социалистического Труда.

ПОПЛАВСКАЯ: Слушайте, куда я пришла вообще, ребята?

КАРЛОВ: Спокойно, это серьезная семейная передача для больших и маленьких.

ПОПЛАВСКАЯ: Я не очень несерьезная на самом деле, ты абсолютно права, потому что даже студенты меня называют Яна.

КОКОРЕКИНА: И на "ты"? Или все-таки на "вы"?

ПОПЛАВСКАЯ: Нет-нет, на "вы". Но даже когда я баллотировалась в Московскую Государственную думу, я думаю, что всех шокировала тем, что более несерьезного, наверное…

КОКОРЕКИНА: А саму себя не шокировала этим решением?

ПОПЛАВСКАЯ: Ты знаешь, нет, нет. Надо же все попробовать.

КОКОРЕКИНА: Это был просто экспириус, авантюра такая, да?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, ты знаешь, я вообще авантюрный человек, но я же серьезно ко всему очень отношусь.

КАРЛОВ: Тогда какой был лозунг, слоган, кредо?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, честно говоря, я абсолютно была уверена, что занятия социальными программами – это самое нужное, что только может быть в нашей стране. Но потом я поняла, что это романтические бредни.

КАРЛОВ: Романтическая социалочка.

КОКОРЕКИНА: И этим надо заниматься в отрыве от работы, в отрыве от городской Думы.

ПОПЛАВСКАЯ: И этим я занимаюсь как частное лицо.

КОКОРЕКИНА: Понятно. Яна, скажи, пожалуйста, почему в детстве ты такая хорошая, работоспособная и вообще в целом очень способная активная девочка, так неистово доводила учителей своей школы, что для них в принципе твое появление на уроках было сродни землетрясению. Вот если Яна Поплавская не приходила в школу, то родителей не вызывали по этому поводу, а тихо крестились и думали: ну и слава богу, пусть еще где-нибудь поотсутствует.

ПОПЛАВСКАЯ: У меня такое впечатление, что вы тут агенты «Моссада».

КОКОРЕКИНА: Нет, нет!

КАРЛОВ: Не только, MI6.

КОКОРЕКИНА: У нас так записано.

ПОПЛАВСКАЯ: Я поняла. Но ты понимаешь, в чем дело, я вообще отношусь к той категории людей, что хулиганство – это же должно быть не просто хулиганство, а это должна быть какая-то классная креативная идея. Но тогда же никто не знал такого слова, вот неважно, то есть главное – придумать нечто такое…

КОКОРЕКИНА: От чего учителя встанут на уши.

ПОПЛАВСКАЯ: Конечно, конечно.

КОКОРЕКИНА: И что это было?

ПОПЛАВСКАЯ: И сначала у меня были мозговые, конечно, атаки, а потом мы уже перешли к действиям.

КОКОРЕКИНА: А мозговые атаки – ловила учителей на незнании предмета?

ПОПЛАВСКАЯ: Конечно, конечно.

КОКОРЕКИНА: А кого чаще всех, русичку?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, ты знаешь, вообще, конечно, гуманитарные предметы, безусловно. Как-то я одной студентке-практикантке, которая долго говорила: Фалес, Фалес, философ Фалес, говорю: да он вообще не Фалес, он Фалес. А она опять: Фалес, Фалес…

КАРЛОВ: Ну, о чем-то своем думала, наверное…

ПОПЛАВСКАЯ: Я говорю: вы посмотрите, как переводится слово "фал". Ну, в итоге меня выгнали. Я не буду тут переводить…

КАРЛОВ: Да, не надо. У нас есть досье, Яна. Значит, записано (вот музыку бы из Штирлица, конечно бы, но ладно, бог с ним): "Доводила своих преподавателей…"

ПОПЛАВСКАЯ: Доводила.

КАРЛОВ: В первом классе.

КОКОРЕКИНА: Ой!

ПОПЛАВСКАЯ: В первом?

КАРЛОВ: Тем, что уходила с середины урока.

ПОПЛАВСКАЯ: Правда.

КАРЛОВ: Вставала, собирала портфель и шла к выходу. На вопрос учителя: куда собралась, мол, отвечала: пошла домой, с вами невыносимо скучно.

ПОПЛАВСКАЯ: Абсолютно.

КАРЛОВ: Было?

ПОПЛАВСКАЯ: Абсолютно, да.

КАРЛОВ: Яна, как же ты умудрилась школу-то закончить с таким отношением к преподавательскому составу?

ПОПЛАВСКАЯ: Училась я в 30-й спецшколе напротив Театра кукол. И такое было ощущение, что мой папа выставляет посты, потому что он точно знал, что после первого или второго урока я пойду по переходу…

КОКОРЕКИНА: В сторону Театра кукол.

ПОПЛАВСКАЯ: В сторону Театра кукол. Меня возвращали, ну, если это удавалось сделать…

КОКОРЕКИНА: Сам Сергей Образцов ловил?

КАРЛОВ: За ухо.

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, папа, папа. Причем, учителя все немели, они, видимо, не знали, что со мной делать, потому что аргументы не работали. Они говорят: как, ну все сидят? Я говорила, что пусть все сидят, но мне абсолютно не интересно. И я шла к папе, потому что с ним было очень интересно.

КАРЛОВ: Так, ну давайте тогда про папу.

ПОПЛАВСКАЯ: Потому что на самом деле папа занимался моим образованием. И я считаю, что мне несказанно повезло, потому что иметь такого человека в преподавателях, ну это нужно вытащить как минимум лотерейный билет, который попадается, мне кажется, раз в сто лет.

КОКОРЕКИНА: А вот это фрондерство в характере – это плоды папиного воспитания, это он такой вот – свободолюбие и непокорность?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, я могу сказать, что он никогда меня не подавлял абсолютно, от чего стонал, конечно, учитель по литературе, я, наверное, очень перед ним виновата. А папа поступал очень хитро, потому что он мне всегда говорил о том, что… Запомнилось, мы писали сочинение по картине "Бурлаки на Волге". Ну, я естественно, пришла из школы мрачная, ну как всегда, не интересно. И папа, естественно, меня спросил: что будем писать? Я говорю: да я вообще не знаю, что писать. Он говорит: а что в школе говорили? Я говорю: ну как, ну призыв к революции, ну красная рубаха… И папа очень спокойно говорит: да, а ты уверена, что это так? Я говорю: папа, я думаю, что нет.

КОКОРЕКИНА: Но это школьный догмат.

ПОПЛАВСКАЯ: И он мне выкладывал дикое количество литературы и очень спокойно говорил: а посмотри вот тут, а посмотри вот тут, а посмотри вот тут… И это вошло в такую привычку. Ну, в итоге я написала, конечно, сочинение, за которое я получила… я всегда получила "два" за содержание, всегда.

КАРЛОВ: И "пять" за русский.

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, ну там были "тройки", "четверки", были и "двойки", конечно. Но папа мной гордился, потому что я, в общем, высказывала свое мнение. Он усмехался в усы, я объясняла литератору все, что я думаю по этому по воду. Он, естественно, заходился в негодовании страшным. Чацкий у меня "метал бисер перед свиньями", и так далее, и тому подобное, их все время вызывали на ковер, но таким образом в итоге папа меня образовал и в русской, и в за рубежной литературе, понимая, что в математике я полный дебил, абсолютный! При том, что папа закончил физмат Ленинградского, и при том, что он режиссер и много лет работал вторым у Юрия Петровича Любимова на Таганке, сейчас он член Союза литераторов, ну и так далее, и тому подобное, он энциклопедист… Я же говорю, мне просто повезло, повезло.

КАРЛОВ: Слушай, Яна, а мне интересно, вот мы учились примерно в одно и то же время, самым страшным, наверное, в старших классах было писать сочинение по поводу вот этого – "луч света в темном царстве". Вопрос был очень серьезный: это сила или слабость Катерины, что она сиганула-то?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, ты знаешь, мне, слава богу, не попалась эта тема, потому что я думаю, что после этого я не сдала бы ни госы, ни поступила бы абсолютно точно.

КОКОРЕКИНА: А какая же нейтральная тема вывела все-таки на эту вузовскую дорожку?

ПОПЛАВСКАЯ: Слушай, какая ты умница, просто умница! Потому что папа мне всегда говорил, когда я сдавала экзамены: я тебя очень прошу, возьми тему нейтральную, где нет в названии…

КОКОРЕКИНА: Острополитических…

ПОПЛАВСКАЯ: Абсолютно. Я до сих пор помню, как я в институте писала: "Друг, читатель, я не верю, что войны милее мир". Это поэты и писатели о войне. У меня были заготовлены, естественно, шпоры, все было нормально.

КАРЛОВ: Шпоры или бомбы?

ПОПЛАВСКАЯ: Шпоры, спокойно, каллиграфический вообще почерк был. Ну, не у меня, конечно, а у людей, которые уже прошли этот путь. Тут у меня были писатели, тут у меня были поэты, а так как я все это очень хорошо запоминала, то, собственно говоря, увидев такую прекрасную тему, я сразу подумала: ну, в общем, можно тогда совместить и писателей, и поэтов, и так далее, и тому подобное, о войне. Ну, благодатная тема, у меня бабушки-дедушки воевали. И, в общем, меня это очень выручило. Папу безумно трясло, трясло всех, потому что написать сочинение… И когда мы пришли, вот вывешены фамилии и оценки, я думала, что папу хватит кондрашка, потому что у меня стояло "пять".

КОКОРЕКИНА: Ух, ты!

ПОПЛАВСКАЯ: Было всего две "пятерки". И папа сел и говорит: пойдем, выпьем… кофе.

КОКОРЕКИНА: Слушай, а я думала погорячей. Потому что моя бабушка, когда узнала, что я поступила на первый курс журфака МГУ, это тоже была вообще тряска для всей семьи, она просто молча достала бутылку "Мартини" и сказала: "Лелечка, давай выпьем". До этого моя бабушка ко мне с такими предложениями не обращалась.

КАРЛОВ: Да и сама не пила…

ПОПЛАВСКАЯ: Слушай, какая прекрасная бабушка! Ну, просто респект ей.

КАРЛОВ: Слушай, давай про бабушек и дедушек, раз воевали, ты, значит, знаешь о них многое, да?

ПОПЛАВСКАЯ: Да, конечно, да.

КАРЛОВ: Расскажи. Ты по папиной, по маминой ближе знаешь?

ПОПЛАВСКАЯ: По папиной. И две бабушки. Елена Исааковна, она врач. Бабушка Фаня, она тоже врач. Бабушка Фаня пережила всю блокаду в Ленинграде. Бабушка Лена была зенитчицей и, в общем, потом, естественно, перешла в госпиталь, так как, в общем, нужны были хирурги, нужны были руки. Там же, в зенитном батальоне, воевал дедушка, и мой дядя военврач, он как раз был на ликвидации Чернобыля, ну и так далее. Я, в общем, могу вам сказать, что за все время общения с бабушками и с дедушками никто из них не хотел говорить о войне, никто из них не желал смотреть фильмы о войне, потому что перехватывало горло, я видела, как начинают катиться слезы. Но могу сказать, что то, что касается бабушки Фани, она мне очень много рассказала про блокаду, и я вам хочу сказать, что это, конечно, чудовищные вещи. И до последних вообще крошек все всегда собиралось со стола, и никогда не выбрасывался хлеб, всегда сушились сухарики и так далее, и тому подобное. То есть к продуктам было такое отношение всегда, и я думаю, что, конечно, это было продиктовано тем, что они пережили.

КОКОРЕКИНА: Ну, когда по этим крошкам проходила линия жизни и смерти, я думаю, что, конечно, это навсегда остается, уже вот прямо где-то на уровне памяти нервных клеток.

ПОПЛАВСКАЯ: Поэтому я не то что с уважением, я даже не могу передать то ощущение, с которым я отношусь к ветеранам. И я действительно, то есть вот, может быть, пафосно звучит, преклоняю голову, колени и всё. Мы можем как угодно относиться к празднику Победы, ну, вы знаете, как часто молодые люди говорят: слушайте, зачем нам этот праздник, и так далее, и тому подобное, прошло столько лет. Но я предлагаю им относиться к этому просто как к человеческому подвигу.

КАРЛОВ: Слушай, а вот парады, сейчас многие-многие тоже молодые говорят: лучше бы деньги ветеранам раздали, чем тратить на парад. Ты как к этому относишься?

ПОПЛАВСКАЯ: Я не считаю, что это лучше или хуже. Я считаю, что должно быть то и другое. Хотя возмущение у меня растет абсолютно дикое, по той простой причине: ну сколько их осталось? И посмотрите, что происходит. До сих пор люди не обеспечены ни жильем, ни медикаментами, и многие из них влачат жалкое существование в домах престарелых и инвалидов. Вот от этого у меня просто… Давайте сейчас не будем об этом говорить, потому что сейчас мы начнем эту тему, и понесется.

КОКОРЕКИНА: Хорошо. А про бабушек и дедушек. Вот мне просто кажется, что бабушки и дедушки в таком профессиональном смысле ушли вместе с поколением наших бабушек и дедушек. Просто нынешние бабули и дедули, они как-то уже… Либо они все еще в профессии, либо они как-то активно заняты своей собственной жизнью.

КАРЛОВ: Молодятся еще, господи! Ну, короче, современные бабушки и дедушки не хотят нянчить внуков чаще, чем по субботам и воскресеньям.

ПОПЛАВСКАЯ: Но дело в том, что я считаю, что это абсолютно нормально, по той простой причине, что люди вырастили своих детей.

КАРЛОВ: Ага, вырастили они…

КОКОРЕКИНА: С помощью этих самых бабушек и дедушек.

КАРЛОВ: С помощью бабушек и дедушек.

ПОПЛАВСКАЯ: Слушайте, не надо, меня… Мы же про меня говорим, да?

КАРЛОВ: Да.

ПОПЛАВСКАЯ: Меня растили мои родители, потому что бабушки и дедушки все были в других городах. Вообще все мои родственники с Северного Кавказа, и поэтому я москвичка в первом поколении. Никто им не помогал, меня за собой таскали, как гроздь рябины. Я все время торчала за кулисами Театра на Таганке, потом я играла в Театре на Таганке два спектакля – "Перекресток" и "Обмен", и девать меня было абсолютно некуда. И мною занимался папа, мною занималась мама, и так далее, и тому подобное, и социум, который меня окружал, безусловно. А в свою очередь могу сказать: своих детей я растила сама, потому что считаю, что тот безумный труд, который был вложен в меня, ну людям нужно отдохнуть. И еще у меня есть аргумент. Понимаете, очень часто родители, я же тоже это слышу и там беру интервью, мне всё говорят о том, что ну как же вот, бабушка не берет, бабушка там не приезжает, там дедушка вот занимается своими делами… Или предъявляют претензии по воспитанию. Так вот, чтобы этих претензий не было…

КОКОРЕКИНА: Воспитывайте сами.

ПОПЛАВСКАЯ: Воспитывайте сами, совершайте свои дурацкие родительские ошибки, потому что они иногда бывают совершенно дурацкими.

КОКОРЕКИНА: Конечно.

ПОПЛАВСКАЯ: Никто не написал эту книгу о воспитании, никто не дал рецептов абсолютных. Поэтому методом проб и ошибок, в общем, пеняйте на себя, а не на бабушку или на дедушку. В моем случае, я вам могу сказать, опять же, вот мне иногда кажется, ну по человечески, что я такой гений везения, потому что я застала своего прапрадедушку, два "пра", это мамин прадедушка, который воспитывал маму.

КОКОРЕКИНА: Вот это да!

ПОПЛАВСКАЯ: Да.

КАРЛОВ: Ничего себе!

ПОПЛАВСКАЯ: И дедулечка, вот тут я могу о нем говорить часами, он был офицером царской армии, у нас дома наградная Библия царя Николая. Он прошел все войны, он всю жизнь был в корсете, потому что простреленный позвоночник и так далее. Это был человек совершенно фантастического образования и сумасшедшей воли. И очень многие вещи, которые он мне говорил маленькой, они выстрелили потом. Я их подчас не понимала, но слышала, мозг же как файлы, там ячейки заполняются.

КАРЛОВ: Например?

ПОПЛАВСКАЯ: Например, я могу сказать, дело в том, что мы с ним пролежали почти год в одной комнате, у меня была операция на ноге, а у дедушки был перелом шейки бедра. И нас положили в одну комнату, естественно, чтобы за нами ухаживать. Это все происходило в Черкеске. При том, что дедуле говорили, что никогда не срастется в таком возрасте, под 90 лет с лишним, эта шейка бедра, на что дедушка сказал: "Срастется, срастется, я это знаю". И он всю жизнь читал вечером книги на французском. И в какой-то момент он попросил бабулю, чтобы она ему купила словарь. Я, естественно, фыркнула, вот это врезалось мне в память, я сказала: "Дедуля, вот скажи мне, пожалуйста, зачем тебе словарь?" Он сказал: "Ты представляешь, я стал забывать некоторые слова". Я, естественно, как всякий ребенок захохотала и сказала: "Дедуля, а что, с кем-то на французском, что ли, разговариваешь? Вообще никто его не знает". Он очень спокойно на меня посмотрел и сказал: "Януша, нельзя забывать язык твоих родителей".

КАРЛОВ: Ого!

ПОПЛАВСКАЯ: И тогда – нет, это пронеслось. И наступил момент, когда это легко. Второй пример. Мы с ним пошли в церковь, и я его спросила, зачем он подает милостыню алкоголикам.

КОКОРЕКИНА: Алкоголикам?

ПОПЛАВСКАЯ: Алкоголикам. Он раздавал всегда всем, а я, естественно, бабулечкам, дедулечкам, которые мне нравились, то есть такая выборочная система раздачи.

КОКОРЕКИНА: Благотворительность.

ПОПЛАВСКАЯ: Ну так вот, мне понравилось – я даю, а вот не понравилось – не даю. Он мне сказал: "Януша, нужно давать всем". Я говорю: "Ну почему? Он же возьмет эти деньги, ты же видишь, от него пахнет, и он, значит, их пропьет". Он говорит: "Скажи мне, пожалуйста, ты будешь стоять на паперти?" Естественно, я сказала: "Нет, ты что, я не буду. Я буду делать все, что угодно, только не стоять". Он мне говорит: "Вот видишь! А почему ты судишь? Ты же не знаешь, что его привело на паперть, не тебе судить, нужно дать всем. Если встал на паперть, он нуждается".

КОКОРЕКИНА: Ну, очень благородный строй мыслей, конечно, у дедушки.

ПОПЛАВСКАЯ: И с тех пор, я могу сказать, мы с моими студентами обсуждали эту тему, ну как-то так случилось, был повод, и я вдруг поняла, что говорю то же самое, что говорил мой прапрадед, представляете? И это не вопрос того, что человек там ходил бы со мной в театр или кормил там с утра до вечера с ложечки, это вопрос постоянного общения, разговора и вкладывания. Он научил меня просить прощения, я же упертая очень, я не просила прощения никогда, я считала, что я гордая девушка и всегда права.

КАРЛОВ: Подожди-подожди, я не хочу быть единственным, кто об этом знает.

ПОПЛАВСКАЯ: Ты сейчас про что? Не рассказывай ничего.

КАРЛОВ: А, всё, тогда не буду. Нет, как скажешь.

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, конечно, слушай, я же пришла, задавай вопросы, ты же меня не пытаешь.

КАРЛОВ: У меня написано: родилась в семье творческих работников – Евгения Васильевича и Евгении Юрьевны Поплавских. Это верно?

ПОПЛАВСКАЯ: Папа – журналист-международник. Ну да, творческий, да.

КАРЛОВ: Творческий, журналист, сотрудник Иновещания СССР.

ПОПЛАВСКАЯ: Творческий журналист, да, да.

КАРЛОВ: И вдруг промелькнуло слово "отчим". Объясни.

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, ну это нет, как бы у меня два папы. И человек, про которого я рассказываю, говорю, что он сделал меня, он в меня вложил, он (ну я надеюсь) получает дивиденды и гордится мной, это мой отчим Владимир Викторович Александров. А со своим отцом Евгением Васильевичем у меня изумительные отношения, не то что изумительные, ну это как вторая семья, потому что у меня есть сестра Юля Поплавская, Настя Поплавская, брат Григорий Поплавский. И мы все общаемся так, ну как будто бы нас растили вот…

КОКОРЕКИНА: Всех вместе.

ПОПЛАВСКАЯ: Всех вместе, да.

КАРЛОВ: А во т как ты думаешь, чья это заслуга больше? Потому что ведь как бывает…

ПОПЛАВСКАЯ: Моей мачехи Лили.

КОКОРЕКИНА: Да?

ПОПЛАВСКАЯ: Да.

КАРЛОВ: Это не мамы?

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, не моей мамы. А у папы потрясающая последняя жена, их было четверо…

КАРЛОВ: Скандалы, интриги, расследования!

КОКОРЕКИНА: Он долго просто искал свое счастье.

ПОПЛАВСКАЯ: Слушайте, у вас просто сегодня эксклюзив.

КАРЛОВ: Я просто физически чувствую, как растет рейтинг.

ПОПЛАВСКАЯ: А что мне за это будет?

КАРЛОВ: Ничего. Еще раз позовем.

КОКОРЕКИНА: Кусочек рейтинга щедрый Карлов отломит и вручит в конце программы.

ПОПЛАВСКАЯ: Давайте я с вами месяц поработаю, буду добывать информацию.

КАРЛОВ: Давайте, давайте. Так, слушай, ну интересно…

ПОПЛАВСКАЯ: Лиля – мачеха потрясающая, изумительная.

КОКОРЕКИНА: То есть она всех объединила.

ПОПЛАВСКАЯ: Она всех объединила, она около папы создала фантастическую семью.

КОКОРЕКИНА: Добрую и теплую.

ПОПЛАВСКАЯ: Не то что добрую и теплую, а действительно она знает о проблемах всех детей. Юля и Гриша – это сын и дочь моей мачехи, а я и Настя – это мы других жен, скажем так.

КОКОРЕКИНА: Понятно, да.

ПОПЛАВСКАЯ: Настя – старшая, я – вторая, Гриша – средний получается, Юля – младшая.

КАРЛОВ: Слушай, а вот так вообще всей-всей семьей…

ПОПЛАВСКАЯ: Да, и с внуками, конечно, конечно.

КАРЛОВ: Подожди, я не слышал, что у тебя внуки есть, давай уж до этого не доходить-то сегодня хоть.

ПОПЛАВСКАЯ: Да не у меня, у меня их нету, нету, у меня нет внуков.

КОКОРЕКИНА: Сыновья же, двое сыновей.

ПОПЛАВСКАЯ: Но у папы же есть внуки у моего. И, конечно, когда там день рождения, у папы день рождения в День космонавтики, мы тут вот таким большим кагалом собрались, и Поплавские, много Поплавских. Причем, самое интересное, что у Юлиных детей фамилия Поплавские, у меня у детей фамилии Поплавские.

КОКОРЕКИНА: Молодцы, девочки! А вот отцы расстраиваются, что если только девочка, что называется, род оборвется. Ничего подобного, теперь уже не обрывается.

ПОПЛАВСКАЯ: А папа раньше курил трубку и говорил: " А что мне Гриша, у меня такие девки, которые продолжательницы фамилии!"

КОКОРЕКИНА: Говорил он радостно, пересчитывая светлые головки.

ПОПЛАВСКАЯ: Конечно.

КОКОРЕКИНА: Яна, в 10 лет стала лауреатом Государственной премии, да?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, уже в 11.

КОКОРЕКИНА: Ну и дальше эта известность шла с тобой рука об руку. И так удачно складывается карьера, что по большому счету и такая востребованная, и такая симпатичная, и понятно, что море поклонников. Ну какая тут семья, ну какие тут дети. Но это когда-нибудь, вот в будущем, ну когда я вот к этому созрею… Ну, так часто вот кажется со стороны, что так вот у женщины строй мысли, когда ей сопутствует вот эта вот удача профессиональная, ну как-то семья – это обременительно, пеленки-распашонки, там отойдешь от профессии. Как ты решилась ребенка, я так понимаю, в достаточно раннем возрасте?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, в 18 лет.

КАРЛОВ: Ого!

ПОПЛАВСКАЯ: Абсолютно как бы. Как? Очень органично.

КОКОРЕКИНА: Ну, саму тебя не испугало это известие?

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, дело в том, что мне абсолютно, ну я же всегда была человеком непокорным, ты же сама сказала, мне абсолютно было все равно, что скажут обо мне. Это же моя жизнь, правда?

КОКОРЕКИНА: Что скажут обо мне в комсомоле, в который я не вступила.

ПОПЛАВСКАЯ: В который я не вступила абсолютно по идейным убеждениям. Дело в том, что на самом деле я поступила очень правильно, если мы говорим о профессии сейчас, а не о чем-то.

КОКОРЕКИНА: Конечно.

ПОПЛАВСКАЯ: Если говорить о профессии, я поступила очень правильно, потому что к концу четвертого курса у меня был уже достаточно взрослый ребенок, которого можно было спокойно отдать в детский сад. Я тут пошла работать в "Современник-2". А девочки, которые учились со мной на курсе, они к тому времени на четвертом курсе носили детей, и понятно было, что в театр показываться в беременном состоянии фактически невозможно. Не говоря о том, что если ты рожаешь ребенка, и первый год работы в театре, значит, ты рвешься между домом и семьей. При этом я не брала академический отпуск, и опять же благодаря своему папе я сдала все предметы на год вперед, пока была беременная. А что мне было еще делать?

КАРЛОВ: Как, как, как?!

ПОПЛАВСКАЯ: А я допуски брала.

КАРЛОВ: А учил тебя отец, что ли?

КОКОРЕКИНА: Сама – сидела, читала книга.

ПОПЛАВСКАЯ: Ну как? Сама, с папой. Две головы, вы что, ребята?

КОКОРЕКИНА: Недооцениваете Александрова и Поплавскую.

ПОПЛАВСКАЯ: Две головы, особенно папа. Да, Александров и Поплавская – это самая лучшая банда на свете. И я потом приезжала, когда родился Клим, только на профессию, на актерское мастерство.

КОКОРЕКИНА: А папа, кстати, не пытался отговаривать? Ну, говорил, что, деточка, ну это рано…

ПОПЛАВСКАЯ: Папа никогда меня ни от чего не отговаривает, абсолютно. Он может мне дать советы, при этом если я его об этом спрашиваю. Я уже по глазам, по выражению лица, по тому, как топорщатся усы, по тому, как он почесывает бороду, знаю, что он хочет сказать, но ждет, что я спрошу сама.

КАРЛОВ: А мама?

ПОПЛАВСКАЯ: Что мам а?

КАРЛОВ: Это жесткий человек, может критиковать тебя в любую минуту?

ПОПЛАВСКАЯ: Да, всегда, да.

КАРЛОВ: По делу?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, скажем так, с перегибами, но в большинстве случаев, конечно, по делу. Безусловно я знаю только одно, что для того, чтобы понравиться маме, это, ну я не знаю, это нужно луну с неба достать. Поэтому когда по профессии меня хвалят люди, я приучена к тому абсолютно, и всегда это говорю и своим детям, и студентам о том, что куча друзей, приятелей, скажем так, они вас похвалят и скажут вам о том, что вы прекрасны. Не верьте! Вам нужен один-два человека, которые, любя вас действительно искренне и очень, скажут тебе, что ты допустила такое количество ошибок. И это самое лучшее, что может быть, я говорю абсолютно серьезно, потому что это можно исправить. К этому привыкаешь. Сначала это очень больно, сначала это очень обидно.

КОКОРЕКИНА: Но ведь это же не на всякую психику благотворно ляжет, потому что есть люди, которым нужна, напротив, похвала.

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, и похвала, безусловно.

КОКОРЕКИНА: Ведь если ты достаточно критичен, ты и сам знаешь свою ошибку, но тебе нужно сказать, что у тебя в следующий раз получится. Потому что если тебе скажут, что у тебя не получилось и не получилось, некоторым кажется, что это как приговор суда. Нет?

ПОПЛАВСКАЯ: Так мне так и говорили, что у тебя получится, ты можешь, но… И вот это "но" было самым главным. И когда я пришла работать на телевидение, то есть это был там первый эфир, я имею в виду прямой, потому что у меня до этого была на Первом канале программа "Видеомикс", программа "Кинематограф". И когда я пришла работать во "Времечко", это же прямые эфиры.

КОКОРЕКИНА: Да, не записные.

ПОПЛАВСКАЯ: В общем, я абсолютно не понимала, что это и как это, и так далее. И меня все очень-очень хвалили, безумно восхищались. И я села в машину, позвонил папа, я ему сказала: "Ну, ты смотрел? Как? Вот все говорят, что потрясающе!" Он говорит: "Не верь им, коть, не верь! Ты просто играла ведущую. Понимаешь, зайка, это другая профессия, ей нужно учиться, а тут ты как роль исполняла, там – медсестра Поплавских или Пожарник, или еще что-то". Говорит: А" тут только нужно то, что ты сама из себя представляешь". И он меня перестраивал, он мне объяснял, и я очень мучилась, и мне было обидно, но в итоге, мне кажется, получилось.

КОКОРЕКИНА: Не только тебе, да.

КАРЛОВ: Ну, хорошо, давай перейдем уже собственно ко второй части нашей передачи, она называется "Отцы и дети".

ПОПЛАВСКАЯ: Да, а то так мы до вечера…

КАРЛОВ: Мне интересно, какие педагогические свои таланты, приобретенные в процессе твоего воспитания, ты как бы перекладываешь на своих. Ну вот Клим, 28 лет, чем занимается в жизни?

ПОПЛАВСКАЯ: Он снимает кино.

КОКОРЕКИНА: А он тоже дитя закулисья и съемочных площадок?

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, нет, мои дети выросли с нянями, но…

КОКОРЕКИНА: Никогда об этом жалеть не пришлось?

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, у меня замечательные няни, я их подбирала в соответствии с моим взглядом на воспитание. Моя няня была старше меня… младше меня на полтора года, и когда я ее взяла к Климу, мне все говорили: слушай, ну ясно, что ты чокнутая, ты просто чокнутая, вот ты всегда была такой чокнутой … Но когда моя прекрасная Оксана пришла ко мне, она мне безумно понравилась, такая вот девочка и все, и я сказала: нет-нет, Оксана… ну я сама, мне все говорили, там обзывали 15-летней мамочкой и все остальное… А выяснилось, что многодетная семья, шесть человек детей.

КАРЛОВ: А она старшая…

КОКОРЕКИНА: Понятно, для нее это было не в новинку ухаживать.

ПОПЛАВСКАЯ: Для нее это было всё, все вопросы… Он ее обожал. Няня должна быть молодой, она должна быть подвижной, она должна ходить на мультики, в кино, есть мороженое, хулиганить, прыгать по лужам… Ну, прыгала по лужам с ребенком, правда, я.

КАРЛОВ: Да?

ПОПЛАВСКАЯ: Хочешь расскажу?

КАРЛОВ: Давай.

КОКОРЕКИНА: Чудесный симбиоз мамы и няни.

ПОПЛАВСКАЯ: Да, да. Ну, я думаю, что по этому эпизоду будет совершенно понятно, как я воспитываю детей. Для меня самое страшное, когда людям запрещают. Это вот куда-то ложится, ну вот куда-то и в душу, и в голову, потом выстреливает, и непонятно как. Вот мой подход к жизни (я не говорю, что он правильный, я же не господь Бог), я считаю, что нужно исполнять мечты. Вот если человек мечтает о чем-то, ему нужно обязательно, даже если она безумная, эту мечту исполнить, чтобы на смену пришла другая, чтобы он двигался. И если начинать с лужи, у меня мой младший сын – это просто вождь краснокожих был, и, как все дети, он лез в лужу. У нас около дома была гигантская лужа, которая вот с таким провалом, ну фактически озеро.

КОКОРЕКИНА: Ну, пора было ее давно заасфальтировать.

ПОПЛАВСКАЯ: И няня, значит, там мучилась, весь двор умирал, и не только наш двор, потому что ну эта лужа, естественно, все хотят туда залезть хоть рукой, хоть ногой, и родители за километр… И я вышла с ним гулять в свои выходные, и он опять лезет. Я говорю: слушай, Никуша… ему было тогда 3,5 года. Я говорю: ты хочешь в эту лужу? Он говорит: угу. Я говорю: "Знаешь, я тебе обещаю, что мы к ней вернемся, когда закончим гуляние. Клянусь». Я спрашиваю: хочешь в нее прыгнуть? Он сразу так: да, да… И когда мы дошли до дома, то есть у меня еще был такой момент…

КАРЛОВ: А вдруг забудет.

ПОПЛАВСКАЯ: Но он на меня смотрел такими глазами и говорил: прыгнем, прыгнем? И я поняла, что ну как, слово сказано. И мы на глазах у всех, я потом поняла, что эти глаза были рядом, мы с ним разбежались и вдвоем прыгнули в эту лужу. То есть тот вид, в котором мы из нее вылезли, я говорю, как озеро, это грязь, это все, джинсы там, ну все было… И он стоял, смотрел на меня, обнял меня за коленку, и стекающая эта с нас жидкость… и говорит: "Ты лучшая!" Но в итоге мы мылись с ним в душе в одежде, потому что мы не могли ее снять из-за того, что то есть вся ванна была бы… И мы с ним договорились, я говорю: "Давай так. Раз в месяц, если тебе это будет нужно, ты будешь в нее прыгать". Но дело в том, что он потерял к ней интерес.

КОКОРЕКИНА: Потому что уже там был.

КАРЛОВ: Госпожа Поплавская, я к вам обращаюсь с просьбой: в следующий раз…

ПОПЛАВСКАЯ: Не рассказывать?

КАРЛОВ: Усыновите меня, пожалуйста, я вас очень прошу!

КОКОРЕКИНА: Карлову до сих пор запрещают прыгать в лужи.

ПОПЛАВСКАЯ: Но вы же большой мальчик!

КАРЛОВ: В следующий раз, в следующей жизни мы обязательно встретимся, усыновите меня, если будет такая возможность! Вообще непонятно, какая модель воспитания лучше, потому что меня матушка драла прыгалками… Да-да-да, видишь…

КОКОРЕКИНА: Да, а физические наказания в семье когда-нибудь присутствовали?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну да, и меня тоже прыгалками. Но за вранье.

КОКОРЕКИНА: А сама мальчишек за что-нибудь?

ПОПЛАВСКАЯ: За подлость. Да, было такое.

КОКОРЕКИНА: А подлость – это что?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, вот когда первый раз подрался Климуша, он, значит, разбил мальчику очки.

КОКОРЕКИНА: А, поставил его в не равные с собой условия.

ПОПЛАВСКАЯ: И когда он пришел, я ему стала говорить о том, что как же так ты мог сделать? Я говорю: я не против драки, я сама мальчиков учила драться, потому что считаю, что иногда аргументы не работают и что нужно доказать. Я сама очень дралась в школе.

КАРЛОВ: Ох!

ПОПЛАВСКАЯ: Что, больше не хочешь, чтобы я тебя усыновила?

КАРЛОВ: Не-не-не, еще больше хочу.

КОКОРЕКИНА: Яна, ну пришел он, рассказал про эти разбитые очки…

ПОПЛАВСКАЯ: Да. И ситуация была, в общем, совершенно чудовищная, я его пальцем никогда не трогала, это первый класс, и я ему стала объяснять, я сама ходила в очках до операции, и у меня очень была большая диоптрия. Я говорю: как же, вот я хожу там и все, я без очков ничего не вижу. Я говорю: ты не дал ему возможность убрать эти очки, это не мужской поступок. Но он упорствовал и говорил мне, что а я буду… не буду, значит, давать возможность там снять очки, так ему и надо… И вот когда аргументы были мною использованы, хотя я считаю, что это неправильно, потому что это слабость родителей, когда вот это последние, что может быть, это наказание физическое, я с казала: "Ты знаешь, тогда давай договоримся так. То есть ты категоричен, ты будешь делать так всегда?" Он сказал: "Да". Я ему сказала, что не будет думать голова, будет думать попа. Взяла ремень…

КАРЛОВ: Опа!

ПОПЛАВСКАЯ: А что делать-то? Я же его не наказывала…

КОКОРЕКИНА: А жалко-то как при этом еще!

ПОПЛАВСКАЯ: И весь ужас в том, что он пошел, лег на диван, хитро на меня посмотрел и говорит: "Ну че стоишь-то? Бей!"

КОКОРЕКИНА: А, брал на "слабо".

КАРЛОВ: И вот тут тебя прорвало!

ПОПЛАВСКАЯ: И я поняла, что деваться-то мне некуда. И вот эта наглость, типа, что: ха, ну разве ты меня ударишь? И ему, значит, достаточно сильно этим ремнем по попе-то… А, он еще и приспустил штаны. И я сказала: слушай, я же девочка, я же мама, зачем мне твоя голая попа, одевай штаны обратно. И он, значит, одел и так расслабленно лег. И я ремнем ему… И, видимо, я не рассчитала. Но что меня потрясло, что он не произнес ни звука. И когда я вылетела из комнаты, сидела под дверью, смотрела в замочную скважину, и мой ребенок попой вот так вот ездил по ковру, у него катились слезы, и он говорил: мне не больно, мне не больно, мне не больно… И дальше я до вечера рыдала в ванне. Пришел мой муж, посмотрел и сказал: "Знаешь что, если ты не умеешь наказывать детей, то ты их не наказывай". И вечером, когда я… у нас ночные были полежки всегда, что со старшим, с младшим…

КОКОРЕКИНА: Это пошептаться, да?

ПОПЛАВСКАЯ: Пошептаться, да, в темноте все тебе расскажут. Я в каблуках всегда шла с работы и ложилась прямо рядом на кровать, они меня ждали. И я вечером ему говорю: "Ты, наверное, думаешь, что я мерзкая, плохая, прости меня, пожалуйста". Он меня вдруг обнял и сказал: "Нет, ты самая хорошая, я тебя очень люблю, я был неправ". Но то, что касается физического наказания, правда, я очень переживаю, мне, наверное, не нужно этого делать, и я лучше буду аргументировать и не буду разговаривать. Потому что необщение – это самое, мне кажется, тяжелое.

КОКОРЕКИНА: Страшное наказание.

ПОПЛАВСКАЯ: Наказание.

КАРЛОВ: А вот, между прочим, непонятно, что сильнее коверкает психику человека – моральное наказание или физическое.

КОКОРЕКИНА: Моральное.

ПОПЛАВСКАЯ: Вы сейчас будете апеллировать к Юнгу, к Фрейду, к кому?

КАРЛОВ: Я буду апеллировать к своей собственной заднице. И к моральным наказаниям, которым меня тоже подвергали в свое время, откуда у меня огромное количество комплексов, которыми я начинаю уже гордиться, спасибо моему психологу.

ПОПЛАВСКАЯ: А комплексы есть у всех, даже у самых успешных людей.

КАРЛОВ: А ведь хочется вырастить человека, у которого их ни одного нет.

ПОПЛАВСКАЯ: Так не бывает. Тогда это будет не человек, а машина. Комплексы сдерживают нас от плохих поступков.

КАРЛОВ: Это же здорово – успешная, привлекательная машина, несущаяся вперед, разгребая всех на своем пути к цели. Это же сейчас модель человека современности, таким он должен быть. Нет?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, это все не ко мне, это явно не ко мне.

КАРЛОВ: Так я не про тебя, а про детей про твоих говорю.

ПОПЛАВСКАЯ: Нет, ну я их ращу так, как мне кажется правильным, безусловно, все время рассказывая о том, что хорошо и что плохо. Конечно, с моей точки зрения. А по кому мне еще, собственно говоря, равняться? А что они вынесут, и что я привнесу в них, ну, ребята, это же вопрос того, что моделированием мы подчас становимся для своих детей богами, если правильно себя ведем. Потом нас низвергают, потом нас опять поднимают.

КОКОРЕКИНА: А вот, кстати, этот момент низвержения, когда впервые с ним столкнулась, ну вот когда он уже начинает подрастать, и у него уже вот его интересы, они переносятся из сферы вот этой маленькой семьи в этот большой открытый мир.

ПОПЛАВСКАЯ: Надо ждать, надо уметь ждать. Потому что если ты правильно себя поведешь, твой ребенок вернется, он переосмыслит и вернется к тебе.

КОКОРЕКИНА: А тяжело было ждать?

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, ждать вообще всегда очень тяжело, но у меня титаническое терпение.

КАРЛОВ: Яна, у вас осталась минута, и в эту минуту мы обычно нашим гостям задаем вопросы. Три главных постулата в воспитании? Хочешь – на своем опыте, как тебя воспитывали, хочешь – на опыте своего собственного воспитания своих детей.

ПОПЛАВСКАЯ: Реализация мечт своих детей.

КАРЛОВ: Раз.

ПОПЛАВСКАЯ: Безусловно, ориентиры на то, что является добром и злом.

КАРЛОВ: Что такое хорошо и что такое плохо. Два.

ПОПЛАВСКАЯ: Ну, можно так, но я считаю, что добром и злом. И третье – безусловное человеколюбие, безусловный альтруизм и расшифровка возможности желания прощать другим ошибки, потому что ты сам совершаешь их.

КОКОРЕКИНА: Вот это, кстати, я впервые слышу. Обычно: любите, любите, любите своих детей.

ПОПЛАВСКАЯ: А любовью можно искалечить.

КОКОРЕКИНА: А вот человеколюбие – это любовь в гораздо более широком смысле, когда ребенок видит, что ты человеколюбив не только по отношению к нему, но и к соседке по лестничной клетке, например.

КАРЛОВ: Яна Поплавская у нас сегодня в гостях. Не хочется расставаться. В следующей жизни встречаемся, договорились, да?

ПОПЛАВСКАЯ: Договорились.

КОКОРЕКИНА: И в этой еще можно. Спасибо, Яна, удачи!

ПОПЛАВСКАЯ: Спасибо вам.

КАРЛОВ: Спасибо!