Доживем до понедельника Юрий Лоза

КОКОРЕКИНА: У нас в гостях певец Юрий Лоза.

КАРЛОВ: Здравствуйте, Юрий Эдуардович.

ЛОЗА: Здравствуйте.

КОКОРЕКИНА: Здравствуйте, Юрий.

КАРЛОВ: О воспитании, по-моему, только с вами и говорить.

ЛОЗА: Почему только со мной? Многие пишут книги всякие на эту тему.

КОКОРЕКИНА: Ну, были бы живы Макаренко и Песталоцци, мы бы еще и их пригласили в студию, а так вы один остались.

ЛОЗА: Ну, я с Макаренко не всегда схожусь, так сказать, во мнениях, бывает, что и расходимся. У меня своя система воспитания, я воспитал одного ребенка, он - многих.

КАРЛОВ: Ну, а вы-то нас воспитали тоже через свои творческие…

ЛОЗА: Ну нет, это немножко другое, я не собирался никого воспитывать, я вообще не думаю, что песня должна что-то делать. Она - песня, она живет сама, и мы ей, наверное, должны больше.

КОКОРЕКИНА: Она для чего вообще тогда?

ЛОЗА: А вот удивительный факт, она сама для себя, как и жизнь. Жизнь, она для жизни, песня - для песни. Вот иногда пишется, и не думаешь ни о чем, не думаешь, кого ты будешь воспитывать или учить, просто хорошая песня, настроение хорошее.

КОКОРЕКИНА: Ну хорошо, если назидательную сторону убрать, все равно, когда вы пишете, у вас же возникает какое-то настроение в связи с написанным, очевидно, вы же хотите этим поделиться с аудиторией?

ЛОЗА: Нет, нет, вы опять ко мне начинаете апеллировать. Дело в том, что одна из самых многотиражируемых песен, которые в мире проскочили, это Эдуард Хиль, Мистер Трололо...

КАРЛОВ: Неожиданно было в вашем исполнении услышать.

ЛОЗА: Что она несет, какой там смысл? Ничего. Чушь прекрасную несли, называется.

КОКОРЕКИНА: Прекрасная чушь. Но дело в том, что у Хиля еще соответствующее вот этому "тро-ло-ло" выражение лица, и поэтому это всё вместе дало такой фантастический эффект, что спустя десятилетия она облетела весь мир.

ЛОЗА: Она - песня номер один вообще из российской эстрады.

КАРЛОВ: Давайте все-таки коротенечко я свою мысль продолжу по поводу того, что уж с кем, с кем, а с Юрием Эдуардовичем говорить о воспитании самое оно. Ни одной четверки не было в аттестате зрелости, 17 троек. А потом написал сыну расписку, что обещает не повышать голос. Вот как из шалопая получился мудрейший человек? Давайте попробуем проследить эту историю.

ЛОЗА: О, это сложно очень. Мне никогда не удавалось рассказать, скажем, путь человека, что на него влияло, какие времена. У меня было очень много разных учителей в разное время, разные авторитеты меня воспитывали. Если, когда я был пацаном совсем, у нас ребята играли на семиструнках блатные песни и эстетика такого крутого пацана, который прошел жизнь, с наколками, в общем-то, фигурировала в наших дворах…

КОКОРЕКИНА: Ну, это песен словесная эстетика, а внешняя эстетика тоже была соответствующая?

ЛОЗА: Соответственно. Но меня захлестнул спорт. Я очень любил футбол, и поэтому, как человека увлекающегося, меня как-то унесло в сторону спорта, и слава богу, что я не начал курить тогда, я не начал подпыхивать, как у нас называлось это.

КАРЛОВ: Это уже в Алма-Ате.

ЛОЗА: Да, в Алма-Ате, у нас это было очень модно. Я как-то прошел мимо всего этого, я очень активно занимался спортом.

КАРЛОВ: Давайте начнем со Свердловска, и первый вопрос: Бронислава Павловича Лозу вы застали?

ЛОЗА: Нет, конечно, он в 1937 году попал под сдачу, он был военным, и какой-то проверяющий из Москвы что-то там нашел, углядел не то в его…

КОКОРЕКИНА: Он углядел в нем белополяка.

ЛОЗА: Ну, что-то углядели в нем, поэтому он спокойненько получил свою пулю, и я его не знал, конечно. Отец реабилитацию получил в 1957 году, я три года был внуком врагов народа, и отцу не разрешили из армии вернуться в Москву, хотя его звали. А он вернулся на Урал, в Свердловск, где я родился, и я оттуда как бы получаюсь.

КАРЛОВ: Что в семье об этом говорили?

ЛОЗА: Ну, старались молчать, потому что отец пытался дознаться до чего-то там, но все покрыто мраком.

КАРЛОВ: В 1954 году, да?

ЛОЗА: Да, в 1954 году я родился, в 1957 году пришла реабилитации. Но у меня еще потом через полгода или через год забрали и бабушку, она дробила где-то камни под Карагандой, вышла через 10 лет, 10 лет лагерей получила и вышла в таком состоянии, что, в принципе, через год умерла.

КОКОРЕКИНА: Юрий, а в связи с этими всеми драматическими событиями в семье была какая-то скрытая или явная нелюбовь к режиму, к советской власти, обида?

ЛОЗА: Сложно сказать. Отец со мной не заводил этих всех разговоров. Вы знаете, он мальчиком прошел через войну, и вот эта война, она, конечно, самое сильное впечатление в жизни каждого человека, а он еще остался в 12 лет старшим мужчиной в семье. Квартиру забрали свердловскую, их оставили двоих практически, с младшим его братом, оставили одних в квартире, приехала бабка, забрала через три дня, когда они уже там сидели все такие из себя потерянные, и увезла их в деревню. И они в этой деревне, Щербаковка под Свердловском, выросли. Вот, поэтому он как-то больше рассказывал о тех временах. Своего отца он почти не помнил, потому что маленький был. Он рассказывал, правда, про маму, про мою бабушку, что он носил ее в туалет, потому что она сама не могла, не сгибались перебитые колени. Поэтому эти все рассказы я помню. А так, чтобы говорили о тех временах или меня настраивали антисталинистом, такого не было. Ну, опять же, у отца тоже была молодость, а в молодости всё хорошо, на то она и молодость.

КАРЛОВ: В 31 год он сорвался, бросил квартиру и уехал в Алма-Ату, Алма-Аты сейчас называется.

ЛОЗА: Да, но ему не повезло просто, он попал в очень хорошее время в Алма-Ату. В Алма-Ате осень - это сказка, это чудо, это рай, это бесплатные сливы по краю арыка, это бесплатные яблоки, это тепло, это сказочно. А уже в Свердловске и в Верхнем Тагиле под Свердловском, где мы тогда жили, там уже слякоть, уже осень.

КОКОРЕКИНА: Уже холодно и неприятно.

ЛОЗА: А в Алма-Ате просто рай. И он приезжает, возвращается из командировки и говорит: что мы здесь делаем, там же рай, а мы здесь. Ну, правда, он не подумал о том, что рая на земле не бывает, что в Алма-Ате мерзейшие зимы, что буквально через два-три месяца наступает та самая слякоть, которая сейчас.

КОКОРЕКИНА: От которой он сбежал из Свердловска.

ЛОЗА: Да, совершенно верно. И, мало того, еще и наступает лето. А лето - это страшно. Лето - это жара. Потому что тучки не переваливают через горы, и поэтому Алма-Ата стоит 3-4 месяца без облачка.

КОКОРЕКИНА: Понятно, а система кондиционирования в ту пору была либо не придумана, либо не дошла еще до Алма-Аты.

ЛОЗА: К сожалению, да, об этом мы ничего не знали. А он еще попал в жуткую аварию, остался без ноги, и на этих протезах ему это всё лето вообще было просто каторгой. Они сбежали потом из Алма-Аты, бросив всё.

КАРЛОВ: Куда?

ЛОЗА: Ну, они сбежали сначала, там отдельная цепочка была, в Барнаул, потом Каменка, это во Львовской области, оттуда в поселок под Симферополь, и в конце концов цепочка рухнула в Керчи.

КАРЛОВ: Рухнула.

ЛОЗА: Ну, она как-то оборвалась, она долго должна была идти дальше куда-то, но в Керчи рухнула.

КОКОРЕКИНА: Так, а ваши совместные скитания с семьей, они когда оборвались?

ЛОЗА: А я с ними уже не жил тогда, в 18 лет меня уже не было в семье, я уже ушел на вольные хлеба.

КОКОРЕКИНА: То есть еще из Алма-Аты вы ушли?

ЛОЗА: Да, в Алма-Ате, я уже с 17 лет практически дома не появлялся.

КАРЛОВ: А эта легкость на подъем, она присуща была в основном отцу? Мать его поддерживала, да?

ЛОЗА: Ну, они какие-то странные у меня были. Вот сидят, сидят, сидят, потом клюнуло что-то и пошли куда-то. Куда понесло, зачем, не знают толком, как-нибудь устроимся. Вот этот авось, непонятно откуда взявшийся, который въелся просто в кровь уже. Почему мы все делаем на авось, никогда не просчитываем ничего? Это я сейчас пытаюсь считать, и то пролетаю все равно.

КОКОРЕКИНА: Ну, может быть, эта легкость бытия, она их как-то и спасала, то, что они не пытались пускать эти корни, чтобы потом… и не сокрушались, с другой стороны, что у соседа там стенка, а у нас…

ЛОЗА: Нет, это немножко другое, они пускали корни и рубили их. Вот такая вот интересная забава русская - пустить корни, а потом рубить их, опять куда-то ехать, снова пускать и снова рубить.

КАРЛОВ: Вам это на хромосомном уровне передалось?

ЛОЗА: Нет.

КАРЛОВ: То есть, если пустил корни, то все?

ЛОЗА: Нет, у меня другая ситуация, я вообще как бы без корней оказался, потому что все мои одноклассники, я их не видел уже по 35, по 40 лет. Я как уехал из Алма-Аты, начались мои скитания. То есть, я жил в нескольких городах, где работаешь, там и живешь, ведомственная подписка, в общем-то, там не появляешься, живешь в основном в гостинице. Ну, пять лет в Саратове, допустим, в Тюмени, в Рязани, где-то там болтался. Аркалык - город юности казахский, Усть-Каменогорск, где только не был.

КАРЛОВ: Ну, это же Бари Каримовичу низкий поклон.

ЛОЗА: Ну, Бари Каримович это как бы один из эпизодов моей жизни.

КАРЛОВ: Ах, вот как.

ЛОЗА: Конечно. Что такое Бари Каримович? Я вообще не собирался к нему идти, он же меня три дня уговаривал, чтобы я к нему пришел. Но для меня это был шаг назад. Я работал в филармонической системе, у него была самоделка «Интеграл», одно название чего стоит. Студент. Самодеятельность ДК «Металлург» города Усть-Каменогорска, тоже мне статус. Они меня деньгами, конечно, совратили, большие деньги будем зарабатывать.

КАРЛОВ: Сколько?

КОКОРЕКИНА: А какие деньги предлагали?

ЛОЗА: Большие. На кассу поехали, то ставка у меня была там мизерная, а здесь мы ехали, что заработаем, то наше. Как самодеятельность иркутского аэропорта.

КОКОРЕКИНА: Ну, расскажите нам, сколько тогда зарабатывали, а?

ЛОЗА: Ну, по-разному. Если 120 рублей у меня отец получал, то, в принципе, мы зарабатывали по 300-400 рублей в месяц.

КОКОРЕКИНА: Это прекрасно. И это вам было сколько лет?

ЛОЗА: Это мне, ну как, я из армии пришел, потом прошел большую кабацкую школу в Алма-Ате, потом поездил по филармониям по разным, а потом «Интеграл» у меня так эпизодом был.

КОКОРЕКИНА: А вот эта большая кабацкая школа советского образца?

ЛОЗА: Да, совершенно верно.

КОКОРЕКИНА: То есть, что сегодня представляют ресторанные певческие опыты, мы примерно представляем.

КАРЛОВ: Можно я прочитаю гадость одну? Я сейчас открою тайну, ребята, сегодня в «Старом патефоне» мы будем слушать группу «Интеграл» в том числе, потому что у нас пластинка называется «Весенние ритмы Тбилиси-80».

КОКОРЕКИНА: Рок-фестиваль первый советский.

КАРЛОВ: Где Юрий Эдуардович в «Интеграле» пел песню «Странный мир», понимаете. Так вот я готовился, на одном из сайтов нашел информацию про «Интеграл». «По дороге они прихватили с собой гитариста-тапера Юрия Лозу, который до того аккомпанировал на школьных утренниках клоуну Устькаменогорской филармонии Юрию Павлову». Это правда или ложь наглая?

ЛОЗА: Если это от Алибасова, а это идет от Алибасова, он про меня хорошего слова не сказал ни одного.

КАРЛОВ: Думаете?

ЛОЗА: Вот я сейчас написал книжку, называется «Научу писать хиты», в этой книге много всяких эпизодов, и у меня не упоминается ни «Интеграл», ни Алибасов ни разу. Это мой ответ.

КАРЛОВ: Все понял.

ЛОЗА: Я вообще забыл о том, что у меня были эти пять лет.

КАРЛОВ: Ну, вы разрешите нам сегодня песни-то послушать?

ЛОЗА: На здоровье, пожалуйста.

КАРЛОВ: Спасибо.

ЛОЗА: Дело вот в чем. Алибасов, он странный человек такой. Он почему-то везде, считая меня, допустим, человеком таким малозаметным, везде упоминает меня первым номером среди тех, кого он воспитал. Что де через него прошли эти люди, он их воспитал. Ни один из тех, кого он воспитывал, не занимается тем, чем он занимался в «Интеграле». Ну, простой момент, если ты кого-то сделал, вот ты сделал, допустим, номер цирковой, человек этот номер работает всю жизнь. Ни один не делает то же самое. Для всех «Интеграл» - это просто эпизод, как и для меня. Я ушел оттуда, и забыл, и выкинул из головы, и больше не возвращаюсь.

КАРЛОВ: Хорошо, давайте двигаться дальше. Итак, о воспитании разговор идет.

КОКОРЕКИНА: Саша, я все-таки хотела узнать, что собой представляла кабацкая школа в советских ресторанах.

ЛОЗА: У нас не было фонограммы, нам приходилось все самим петь и самим играть. И поэтому нужно было все это уметь делать. Скажем, я мог спеть, я однажды посчитал, у меня получилось, что около тысячи песен я мог через 10-15 секунд после поступления заказа исполнить. Я их держал в голове в каком-то виде.

КОКОРЕКИНА: Что со связками потом было?

ЛОЗА: Да нормально, я же не все сразу их пел, а просто пришел какой-то заказ на какую-то песню, открываю талмуд, у меня там записан текст, либо он корючками записан - иностранный, греческий, казахский, какой угодно, английский, либо по-русски это всё записано. Мелодия восстанавливается в голове, ребята быстренько сообразили. У нас был один эпизод страшный, когда мы не могли вспомнить. У меня не оказалось этой песни записанной, заказали «Алексей, Алешенька, сынок», мы вспомнили один куплет, были пьяны…

КАРЛОВ: Ох, елки.

ЛОЗА: А там шесть раз повторяется «Алеша» или восемь. Ну, а как в кабаке поется? Первый куплет, проигрыш, первый куплет. Мы двадцать раз спели «Алеша».

КОКОРЕКИНА: Вот она, школа кабацкой песни.

ЛОЗА: Да, вот это я говорю, что такое кабацкая, это понятие. Ну, мы думали, что все на этом закончилось, а человек, оказывается… у него отец погиб, Алеша, и ему понравилось, он принес еще 10 раз эту песню. И когда мы уже на пятый раз гундосили этого Алешу, я понял, что нас либо убьют, либо еще что-то.

КАРЛОВ: Ну, по трешке, да, небось?

ЛОЗА: По-разному, по три, по пять. Над нами сжалились девушки из кухни, прислали нам салфетки - еще один куплет, про гимнастерку, и как-то полегче стало.

КАРЛОВ: А из тех времен ведь анекдот: вспомни песню про китайский десант.

ЛОЗА: Чего-то не помню.

КАРЛОВ: Как, ты не знаешь этой песни про китайский десант? Слушай, я тебе сейчас напою. «Лица желтые над городом…»

ЛОЗА: Да, да, вспомнил, про китайских парашютистов. Ну, вот поэтому это такая кабацкая школа. У меня была кличка «Певец городских трущоб», я ходил в бороде, такой весь на платформе, 12 сантиметров, клеш 40 сантиметров, ну такой нормальный парень.

КОКОРЕКИНА: А где эту платформу раздобыли?

ЛОЗА: Ну как, по большому блату, рижского производства. Сабо называется.

КОКОРЕКИНА: Были какие-то органы, которые следили за тем, чтобы облик советского певца и человека, пусть даже поющего в кабаке, не был опорочен?

ЛОЗА: А чем борода порочит человека?

КОКОРЕКИНА: Платформа?

ЛОЗА: Да и платформа ничем не порочит, это эстрадный имидж такой.

КАРЛОВ: Это что за ZZ Top такой вы здесь устроили?

ЛОЗА: Ну, а что, они же не были у меня там расцвечены чем-нибудь или лозунгами исписаны, обычная платформа.

КАРЛОВ: Вообще кабацкая жизнь ломает музыкантов часто.

ЛОЗА: Да, я ушел из кабака-то, потому что понял, что хочу опохмелиться с утра. Я понял, что надо это дело бросать, и поехал в филармоническую поездку.

КАРЛОВ: А как, это надо было на кого-то выйти?

ЛОЗА: Меня куда только не звали, я вообще-то видный парень был. А к тому же, поймите, я играю на разных инструментах: на басу, на гитаре, учился в музыкальном училище на барабанах, так что я, в принципе, заменить мог любого, потому что я и подрабатывал, мы отпускали иногда басиста, я брал бас, я работал весь вечер басистом. Гитариста отпускали, я брал гитару и работал, барабанщик уезжает - я сажусь за барабан. То есть это удобно было. Во-вторых, я все же пел все эти песни, я хорошо интонирую, я не мажу мимо нот.

КАРЛОВ: Друзья мои, учите ваших детей музыке, им даже в армии, может быть, придется чуть слаще, чем остальным.

ЛОЗА: А я в армии еще в духовом оркестре был, руководил эстрадным, у меня все в порядке было, школа хорошая. Меня давно тащили в разные места, потому что я затыкал много дырок.

КАРЛОВ: А армия это действительно школа жизни? Ну, допустим, ракетные войска стратегического назначения.

ЛОЗА: Кому как.

КАРЛОВ: Вам как?

ЛОЗА: Я невезучий в этом плане, то есть я не могу оказаться в нужном месте в нужное время. В армии, когда я только попал туда, а попал я в учебку и меня учили заправлять большие ракеты, так вот, как только мы попали в учебку, туда приходили всякие люди, которым нужны были специалисты, хоть что-то понимающие. Пришли геодезисты - а я со второго курса геофака, меня выгнали со второго курса, я знал геодезию, я работал помощником геодезиста, - и, единственный, кто им был нужен, я в это время чистил картошку, я им не попался. А они приехали откуда-то в учебку специально в этот день. Дальше приехали ребята из ансамбля из гарнизонного, областного, я не знаю, или из окружного…

КОКОРЕКИНА: Так, и что вы чистили в этот момент?

ЛОЗА: Искали музыканта. Я караулил, где-то стоял в наряде с автоматом.

КОКОРЕКИНА: Новобранцев караулили, чтобы не разбежались.

ЛОЗА: Два раза я мог в армии отбрыкаться от этих ракет.

КАРЛОВ: Подождите, но на третий раз же повезло.

ЛОЗА: Нет.

КАРЛОВ: Я полез в ваше досье.

ЛОЗА: Я так и работал. Сначала заправщиком работал, потом электриком. Но я все работал…

КОКОРЕКИНА: Но, по крайней мере, посмотрели на щит родины. Как он выглядит.

ЛОЗА: Да не то что посмотрел, я и был этот щит родины. Не то что я держал палец на кнопке, нет, конечно, но щитом-то я был в самом прямом смысле.

КОКОРЕКИНА:  Почувствовали себя щитом.

ЛОЗА: Я работал, в армии у меня была ефрейторская должность, в общем-то, я обслуживал пульты, с которых нажималось. Ну, правда, я мусор убирал в основном и полы мыл.

КАРЛОВ: Так, на машинах раньше было написано «Не верь жене и тормозам», а здесь я бы написал «Не верь жене и интернету». «Попал на Дальний Восток в ракетные войска, у меня там было особое положение - руководил вокально-инструментальным ансамблем и соответственно имел значительные преимущества».

ЛОЗА: Да, но это в воинской части, которая занималась на самом деле запуском ракет, должна была запустить ракету и разбабахать Америку.

КОКОРЕКИНА: Слава богу…

ЛОЗА: Слава богу, что этого не произошло.

КОКОРЕКИНА: …что по прямому назначению не сработали.

ЛОЗА: Ну, не получилось, потому что с нашим разгильдяйством никуда бы она не полетела, как мне кажется, это только все декларация, что мы могли там чего-то кого-то разбабахать. Я знаю, что там, где я работал, это было слабое звено.

КОКОРЕКИНА: Вы знаете, вам даже секреты родины не надо доверять.

ЛОЗА: А мне и не давали пять лет это делать, у меня подписка была, я был невыездной.

КАРЛОВ: Вообще, да?

ЛОЗА: Конечно, я же знал, как она устроена, где она стоит, хотя все об этом знали. Американцы лучше нас.

КАРЛОВ: Да, в общем, К-84.

ЛОЗА: 8К-64, да.

КАРЛОВ: 84?

ЛОЗА: 8К-64У.

КАРЛОВ: А, я позже, значит, вас.

ЛОЗА: Да, это позже, это старая.

КАРЛОВ: Еще одна интересная история, может, врут, а может, нет, о том, как выбирал себе жену Юрий Эдуардович.

КОКОРЕКИНА: Да, это уже все, отцы командиры остались позади, а впереди попытка, по-моему, поступить в ГИТИС?

ЛОЗА: Да, я поступал в ГИТИС, не поступил, у нас очень хитрый был такой момент. Мы пришли 75 человек на режиссуру эстрады, на заочное отделение, получили 75 двоек и пошли по домам. А потом выяснилось, мне рассказали потом ребята уже знакомые, говорят, педагог, который должен был вести курс, отказался за два дня, а эти уже приехали, балбесы типа меня, ну куда деваться? Поставили 75 двоек и отправили по домам.

КАРЛОВ: А если было бы вот это режиссерское образование?

ЛОЗА: Ну, я был бы режиссер эстрады. Я и так режиссер эстрады, я стольких людей сделал уже, научил.

КОКОРЕКИНА: А попыток опротестовать этот волюнтаризм институтский?

ЛОЗА: Да кому все это надо, дурака валять, да и, слава богу, я как-то спокойно к этому отношусь, не случилось и не случилось.

КАРЛОВ: Припомним мы ваши слова сегодня.

КОКОРЕКИНА: А жена, жена?

КАРЛОВ: Речь пойдет о детях уже.

ЛОЗА: Жена, она пришла поддержать подругу, и мы с ней там познакомились. А я вообще-то приехал в Москву с твердой задачей жениться на дочке дипломата с машиной, с деньгами, с квартирой на Рублевке.

КАРЛОВ: Вы сейчас это серьезно?

ЛОЗА: Да.

КОКОРЕКИНА: Юрий, вы хотели стать альфонсом, что ли?

ЛОЗА: Нет. Я понимал, что я сам по себе из себя что-то представляю уже, я так, в общем, нормально себя чувствовал в тот момент. И понял, что если уж искать, то почему не там, какая разница где. То есть она где-то есть, почему не там ее искать, среди дочерей дипломатов?

КОКОРЕКИНА: А что же вы не в МГИМО-то пошли тогда?

ЛОЗА: Нет, я собирался, но встретил девушку из Керчи с одним чемоданом.

КОКОРЕКИНА: Тоже неплохой вариант.

КАРЛОВ: Любовь с первого взгляда, да?

ЛОЗА: Нет, опять нет.

КОКОРЕКИНА: Как завязалась беседа, как ваше знакомство получило продолжение?

ЛОЗА: Ну, познакомились и все, а тут мне надо на гастроли ехать на целый месяц, а я квартиру снимаю. Я же не могу бросить эту квартиру, и вот так за разговором я говорю: о, хорошо, как раз присмотрите. А им негде было жить как раз, ей тоже негде было жить. Я поехал на гастроли, а она осталась следить за квартирой.

КОКОРЕКИНА: Какой прагматичный подход!

ЛОЗА: Абсолютно. Я приезжаю, у нее пока не решился еще вопрос, два-три дня эти нам пришлось пожить вместе. Я приехал - чисто, сытно, вкусно, постирано всё; так и живем.

КОКОРЕКИНА: И в мысленной зачетке та девушка получила зачет.

ЛОЗА: Ну, она до сих пор готовит лучше всех.

КОКОРЕКИНА: И даже красный диплом ей был сразу выдан.

ЛОЗА: Сразу был выдан.

КАРЛОВ: Слушайте, музыкант-однолюб, прагматичный лирик, музыкант-однолюб.

ЛОЗА: Я очень хорошо считаю. Я сразу прикидываю возможное приобретение и возможные потери.

КАРЛОВ: Когда вы научились считать так хорошо?

ЛОЗА: Я очень всегда хорошо считал. Я до седьмого класса побеждал в математических олимпиадах. И то, что у меня 17 троек, ни о чем не говорит, потому что с этим аттестатом я без малейшего блата поступил в университет. Нас четверо из сорока поступило всего.

КАРЛОВ: А за что тогда тройки-то ставят?

ЛОЗА: Ну, я не очень хотел учиться.

КАРЛОВ: Разгильдяй.

ЛОЗА: Меня турнули из комсомола, я разгильдяй был, честно, откровенно.

КОКОРЕКИНА: Так, а супруга Светлана не протестовала против вот такого математического подхода к жизни?

ЛОЗА: Нет, мы даже в воспитании ребенка всё просчитали, мы сели с ней сразу и решили, что если мы собираемся каким-то образом решать наши домашние конфликты, то они должны решаться с обращением в более серьезную инстанцию. Допустим, эта инстанция не решает конфликт, следующая и так далее, вот мы и расставили, что инстанция конечная, последняя, истина в конечной инстанции - это я. Поэтому она так согласилась и работает в этом направлении все последние годы.

КОКОРЕКИНА: А с ребенком расчет, объясните нам, пожалуйста, какой там может быть расчет, кроме сроков беременности?

ЛОЗА: Элементарный. Объясняю. Когда ребенок уже появился и мы знаем, что его надо растить, когда возникает какая-то проблема, скажем, бабушка дала ребенку какую-то конфетку, отменить эту конфетку может папа. Понятно, да? Вот иерархия такая. Если мама дала какое-то указание, папа отменил, то мама корректирует свое указание уже, отталкиваясь от папиного.

КОКОРЕКИНА: Это же домострой!

ЛОЗА: Это нормально, я объясню почему. Сразу было аргументировано, что когда выйдет серьезная проблема и не к кому будет обращаться, если авторитет папы будет низок, то папа тоже ее не решит, а так папа решает в любом случае. Это дает какие-то преимущества и большую ответственность накладывает.

КАРЛОВ: Отмотаем пленочку чуть-чуть назад, я вас очень прошу. Мне интересно, ну, понятно, что вы пригляделись, и Светлана вам понравилась, и по всем мужским расчетам отличная вроде бы партия, если с одним чемоданом, то и теща за тридевять земель, что тоже, в общем-то, неплохо.

ЛОЗА: Теща потом оказалась рядом, это всегда так бывает.

КАРЛОВ: Ну да. Она-то как к вам так приглядывалась, она же рассказывала свою версию событий?

ЛОЗА: Ну, я думаю, притирались же, конечно, но это же «уважай, уступай, удерживай», три «У», правило трех «У» называется. Уважай, уступай, удерживай. Не знаете такое?

КОКОРЕКИНА: А в чем вы могли уступить?

КАРЛОВ: Первый раз слышу.

ЛОЗА: Во многом уступать, каждому приходится уступать.

КОКОРЕКИНА: Если вы фактически верховный жрец в семье, верховный правитель, последняя инстанция, то, по большому счету, зачем же вам и уступать-то?

ЛОЗА: Я же все-таки, извините, не тиран и не узурпатор власти. Демократическим путем, легитимным все-таки я ее получил, мы же договорились, поэтому я и отношусь к своему электорату достаточно лояльно.

КОКОРЕКИНА: Холю его и лелею.

ЛОЗА: Конечно, а как же. Могут и свергнуть.

КАРЛОВ: Да ладно.

ЛОЗА: Да ладно, шучу, конечно, но тем не менее. Все равно надо как-то все-таки смотреть за результатом своих действий, своих слов и так далее, притираться все равно приходится.

КАРЛОВ: Нет, я все равно не верю, ну как же так? Это гастроли, это постоянные девочки поклонницы, это же не выдержишь ни черта же.

ЛОЗА: Нет, на доверии. Если нет доверия, так оно же все это ерунда, а если доверие есть, она мне доверяет, я ей.

КАРЛОВ: Ну, доверие доверием, есть же завистницы, которые могут позвонить на домашний телефон: сидишь, а твой…

ЛОЗА: А нету уже никого.

КОКОРЕКИНА: А, подруг разогнали.

ЛОЗА: Конечно. Ну, и друзей-то осталось чуть-чуть. То есть ведем взаимные уступки.

КОКОРЕКИНА: Это с ее стороны наступление?

ЛОЗА: Да. И вот потихонечку, потихонечку остался ближний круг, он очень маленький.

КОКОРЕКИНА: Понятно, там люди все проверенные.

ЛОЗА: Да, проверенные, тех, кто прокололся, уже с нами нет.

КОКОРЕКИНА: У тех ампутированы языки.

ЛОЗА: Совершенно верно.

КАРЛОВ: Светлана ведь тоже на эстраде  занимала не последнее место.

ЛОЗА:  Она пела. Она хорошо пела, она замечательный альбом выпустила, она закончила Литературный институт, она один из лучших поэтов, которых я знаю сегодня, она великолепно пишет, у нее сборник стихов вышел. Мало того, она является корректором того, что я делаю, не в плане того, чтобы она каким-то образом влияла на конечный результат кардинально, но, если даже она не знает, в чем заключается моя ошибка с ее точки зрения, она просто тычет пальцем и говорит: не верю.

КОКОРЕКИНА: А вы всегда верите, доверяете ее вкусу?

ЛОЗА: У нее взгляд со стороны другой, я не могу адекватно оценить то, что делаю сам. Вы поймите, что ни один автор этого не может сделать. Это счастье, если есть человек, который может подсказать. Вот я писал пьесу, когда, ну, как я напишу от имени женщины, вот я написал, допустим, монологи у меня все вроде, диалоги замечательные, мне так все нравится, все логично. Она говорит: ты головой думаешь или нет, ты что, считаешь, что ты можешь понять, как мыслит женщина? Я говорю: ну, а как же, я представил себе. Она говорит: одно дело представить, а другое дело, спроси у женщины, возможно, это в действительности или нет. И она мне половину этих текстов заставила переделать, рассказывая, как бы отреагировала женщина на такую-то ситуацию.

КАРЛОВ: Слушайте, а вот еще один миф: творческая семья недолговечный союз, потому что меряются «эгами», два эго.

ЛОЗА: Мы все разделили.

КАРЛОВ: Когда, как?

ЛОЗА: Разделили опять же в самом начале пути, я же вам говорю, что мы посчитали возможные приобретения, возможные потери. И поэтому здесь каждый идет своим путем, каждый занимается своим делом, но мы обращаемся друг к другу за помощью, когда надо, за взглядом со стороны. Мало того,  у нас сейчас подрос сын, и это уже третья сторона. Он чихвостит того и другого, лупит, потому что он считает себя, уже себя считает истиной в конечной инстанции, он прочитал больше книг, он знает больше языков.

КОКОРЕКИНА: То есть он пытается свергнуть Зевса-громовержца с его заслуженного места?

ЛОЗА:  Он давно уже сверг. Он уже считает, что, ну, во-первых, он знает больше языков, поэтому он считает, что его образование шире. Может, из-за того, что, из-за знания языков он Стивена Кинга читает по-английски, скажем, немецких авторов на немецком, итальянских на итальянском, поэтому  вы здесь читаете в переводах и ничего не понимаете.

КАРЛОВ: Не врут же интернет-издания, что это оперный баритон у нас?

ЛОЗА:  Оперный баритон, он сейчас в Амстердаме, с первого сентября у него будет Цюрих. Вчера отпел «Богему», только что прислал мне эсэмэску, что все в порядке, все  довольны.

КОКОРЕКИНА:   Так, отцовское сердце забилось радостно и часто?

ЛОЗА:  Оно давно уже бьется радостно и часто, он нашел себя, это главное. Я ему сразу сказал, что в эстраде тебе делать нечего, ну, что ты будешь там, умный парень среди этих балбесов толкаться.

КАРЛОВ: Стоп, стоп, перебью вас, смотрите, как говорят. Говорят, что мы в детях пытаемся реализовать наши несбывшиеся мечты. Вы что, мечтали быть оперным певцом?

ЛОЗА: Я не мечтал быть оперным певцом, нет, у меня никогда не было этих данных, а, может быть, они и были, но их никто не раскрывал, я вообще понятия об опере не имел до сына своего, и сейчас-то не очень хорошо разбираюсь. Но, тем не менее, сын тоже не знал, чем будет заниматься. Мы на всякий случай отдали его в воскресную школу, он ходил, получил начальное религиозное какое-то воспитание, чтобы знал хоть, как молитву сконструировать, как прочитать молитву или что сказать господу в определенный момент. Мы его отдали, он спортом занимался немножко тоже, он все-таки астматик, но мы через спорт, через движение, он был у Славы Зайцева, он ходил по подиуму два года, периодически выходил.

КАРЛОВ: Это было его желание?

ЛОЗА:  Ну, в общем, да, ему там интересно было, я его отправил, Юра позвонил, это мой старый приятель, он говорит, пожалуйста. Сын закончил два месяца или три месяца этих курсов, и он ходил, уже помощником режиссера работал у них, и параллельно учился в музыкальном училище, ну, как бы не знал, чем будет заниматься. Он дирижер-хоровик, ему очень пригодилось это образование, потому что ему сейчас очень просто работать с дирижерами, и им нравится с ним работать, потому что они разговаривают на дирижерском языке. Ему не надо объяснять, допустим, что вот в этом месте там какая-то, идет какое-то развитие или движение  и так далее, он, как сам дирижер…

КАРЛОВ: Ну, как вы считаете, когда дома столько инструментов, оба родителя поющие, сочиняющие, другого пути у Олега не было.

ЛОЗА:  Почему? Было, у него сколько угодно было путей, он вообще запел случайно. Я даже не ожидал, что он запоет. Потому что в эстраду он не собирался, и нечего ему там было делать, а то, что он оперный баритон, вдруг выяснилось где-то годам к 20-ти.

КОКОРЕКИНА: При каких же это обстоятельствах?

ЛОЗА: Ну, он вдруг ни с того ни с сего: хочу петь. Я говорю: а ты умеешь? Он говорит: ну, не знаю, давай попробуем. Он пришел, сам поступил в консерваторию, я его не толкал, ничего не делал.

КОКОРЕКИНА:   Но до этого было Гнесинское училище.

ЛОЗА:  Ну, училище, он как дирижер-хоровик, он дирхор закончил, это дирижер, это другая профессия. А потом он пошел, закончил подготовительный год в консерватории, понял, что поступит, потому что уже запел тогда. Сейчас у него свои педагоги,  он уже не доверяет этим филармоническим.

КАРЛОВ: И все-таки сейчас запоет главный педагог Олега. Юрий Лоза и песня «Девочка в баре», давайте послушаем.

КОКОРЕКИНА:  Юрий, вы знаете, после «Девочки в баре» возникает вопрос, а что вы сделали, чтобы соблазны сладкой жизни сына не увлекли куда-то в сторону?

ЛОЗА:  Ну, я же говорю, что мы сначала отдали его сразу в самом детстве в воскресную школу. Во-вторых, мы не баловали его, он всего добивался сам, никто не проверял его уроков никогда, и все время говорилось ему, что, если мы увидим у тебя какое-либо усердие, то помогать будем по полной программе. Если усердия не увидим, будешь заниматься всем сам. И он понимает, что эта поддержка ему только в том случае будет, что если он проявит определенные какие-то качества мужские,  сам начнет чего-то добиваться. Он ориентирован на то, что когда-то должен зарабатывать больше папы, стать интереснее папы, умнее папы и, в конце концов, как бы известнее, что уже в мире произошло.

КАРЛОВ: А не страшно? Да нет, вам не страшно, даже не буду задавать вопрос.

ЛОЗА:  А мне абсолютно ничего не страшно.

КАРЛОВ: Я просто помню эту кассету 1982 года.

ЛОЗА:  1983 года.

КАРЛОВ: Не знаю, но появилась она у меня вообще в 1984 году, но я помню, что на кассете у друга было написано «Примус».

ЛОЗА:  Да, да, «Примус».

КАРЛОВ: Не важно. С того, с чего мы начали с Ольгой, о воспитательной силе песен.  Ведь это же сатирическое произведение, в котором ясно показано, если будешь поступать так,  дойдешь до безмозглого существа вот такого. Это же 1983 год.

ЛОЗА:  В 1985 году в альбоме «Тоска» у меня была песня «Пиво». «Облезлые стены, опухшие лица, мозги, животы за этими стенами», не помню, короче. «На веки уснули дела и мечты, жизнь повернулась спиною к пивной…». Я на стольких пивных  фестивалях с ней отработал. Люди совершенно не слышат ничего. Им названия «Пиво» достаточно.

КАРЛОВ: Ну, в общем, тут я с вами соглашусь.

ЛОЗА:  Поэтому никто не врубается. Вы можете что угодно говорить, допустим, если вы пишете песню брейк-данс и напишете в этой песне, что брейк-данс полная фигня, одного названия хватит, что вы с ней будете спокойно работать на всех брейк-данских фестивалях.

КАРЛОВ: У Лады Дэнс была песня «С днем рождения». Песня, наверняка ее помните.  «С днем рождения, с днем рождения,  старше на год я, а ты молодой», песня поется на могиле погибшего в 90-е парня. Так вот, работая на одной известной русскоязычной радиостанции, я ставил эту песню по заказам радиослушателей на дни рождения парней, отцов, мам.

ЛОЗА:  Веселенькая такая песня. Не слышит народ, об этом книжка.

КАРЛОВ: Слушайте, я попрошу вас ее подписать.

ЛОЗА:  Обязательно.

КАРЛОВ: Итак, Олег станет умнее папы, и потом когда-нибудь папа скажет…

ЛОЗА:  Он хорошо пишет, кстати, у него неплохие свои заметки. Он поступил в литературный институт, но у него времени не хватило учиться сейчас.

КОКОРЕКИНА:  А это он решил превзойти не только папу, но еще и маму, потому что….

ЛОЗА: Он решил всех превзойти, у него свои там какие-то ориентиры.

КОКОРЕКИНА: Слушайте, вообще это интересно. Когда ребенок один в семье, то, так или иначе, вольно или невольно все равно родители, ну, в определенном смысле его разбаловывают, потому что он один, на него направлены не только воспитательные усилия, но и силы любви. И он вдруг такой у вас стройный, амбициозный, четко спрограммированный, идущий к своей цели.

ЛОЗА:  Но у него же есть пример всегда, папа истина в конечной инстанции, ему все: смотри, какой папа у нас получился замечательный, будешь работать, ты будешь лучше.

КАРЛОВ: Ну, вот будет он лучше, а потом возьмет и подвергнет перлюстрации всю вашу жизнь, скажет: пап, не так ты жил.

ЛОЗА:  Нет, нет, немножко все не так. Он занимается другим делом. Чтобы не было, что на детях талант отдыхает, он занимается абсолютно другим делом. Мало того, в его среде никто не знает, кто я, вообще не знают о моем существовании. Это другой мир, это другие приоритеты, это совсем другие цели что ли, другие планы. Он оперный баритон, он, в основном, говорит по-английски, потому что вся работа в опере идет на английском языке, у них интернационал сейчас такой, в труппе у них кого только нет, от Новой Зеландии до Австралии.

КАРЛОВ: Сколько ему лет?

ЛОЗА:  Ему сейчас 27.

КОКОРЕКИНА: Так, а о семье, о создании собственной семьи он задумывается?

ЛОЗА:  Он так же, как и я, не спешит. Я начал поздно этим заниматься, потому что хотел встать на ноги, он тоже решил встать на ноги. Он идет, как бы по моей дороге. Сначала встать на ноги, а потом жениться.

КАРЛОВ:  Настал тот возраст, когда родители смотрят с тоской  такой  собачьей на детей и говорят: ну, внука бы или внучку понянчить на старости лет?

ЛОЗА:   Для этих дел есть кошечки и собачки, хватит пока. Обойдемся кошечками.

КАРЛОВ: Как отрезал.

КОКОРЕКИНА: Хорошо, Юрий, а вы представляете себя в роли дедушки полноценно занимающегося внуками?

ЛОЗА:  Вы знаете, я человек пишущий и с очень хорошей фантазией. Я представляю себя во всех ролях от президента до дедушки.

КОКОРЕКИНА:  Вам нравится роль дедушки? В тех представлениях, которые живут у вас в голове?

ЛОЗА:  В принципе, я, наверное, все просчитаю, распишу и буду хорошим дедушкой.

КАРЛОВ:  А вот еще опять расхожее заблуждение, а, может быть, истина в последней инстанции. Я знаю, вы как расчетливый человек, сейчас наверняка скажете, что вы просчитаете все. Что-нибудь, что не успел реализовать  для сына, сделать для сына, пойти в какой-нибудь, я не  знаю, парк, сходить к фонтану, побросать монетки в море, что-то такое, запустить воздушного змея. Для чего внук нужен еще?

ЛОЗА:  Внук?

КАРЛОВ: Да. Что бы вы с ним сделали, что не успели сделать с сыном?

ЛОЗА:  Ну, не знаю, я уже другой, я изменился кардинально за последние 20-30 лет. Я думаю, что нормальный человек, который занимается самообразованием, который чего-то делает в этой жизни, обязан меняться. Меня всегда веселят эти старые мальчики типа  Мика Джаггера, такие старые мальчик-дедушка, такой через тире пишется.

КОКОРЕКИНА:   Может быть, он внутренне тоже изменился?

ЛОЗА:  Ну, внешне этого не  видно, дурак дураком такой же, прыгает по сцене, идиот.

КАРЛОВ: Вот и Мику Джаггеру досталось.

ЛОЗА:  Досталось. Ну, я просто не могу на них смотреть, они у меня вызывают гомерический хохот, эти ребята, которые трясут голым плечиком, думаешь, боже мой, дедушка, ты прадед уже.

КАРЛОВ: А вы бы не тряхнули сейчас?

ЛОЗА:  Нет, конечно, нет. Ну, определенные есть вещи, которые надо делать в свое время. В свое время быть рокером, потом можно ностальгически исполнять, как угодно, но только не на полном серьезе. Когда они делают это на полном серьезе, мне настолько смешно это все смотреть.

КОКОРЕКИНА:   Хорошо, а другой дедушка, Пол Маккартни, вот вам как образ ближе?

ЛОЗА:  А он-то как раз нормальный, он-то понимает, что когда к нему бежит  девочка за автографом, она бежит за автографом для бабушки. А Мики Джаггер этого не понимает. Понимаете, да?

КОКОРЕКИНА: Понимаете, у  Пола Маккартни за плечами печальный опыт общения с девочками, может быть, это как-то скорректировало взгляды на жизнь и на себя.

ЛОЗА:  Поэтому как-то человек должен, в глазах должно меняться что-то, глаза должны быть другие, умудренного опытом человека, которому 60, как я, мне через полгода 60, мне на пенсию выходить, и у меня взгляд другой уже. Я уже смотрю на них, я уже 20 лет назад уже всех девочек 20-летних называл доча, то есть я уже тогда понимал, что они маленькие. Моему сыну уже не интересно общаться с 20-летними, он такой же, как я.

КОКОРЕКИНА:   Ничего себе, а с кем же ему интересно?

ЛОЗА:  Ну, с людьми, с которыми есть, о чем поговорить. Он умнее их и он смотрит… Я говорю: ну, как тебе девчонка понравилась? Он говорит: да она маленькая. - Как маленькая? 21 год, многие уже по три, по четыре родили. - А с ней говорить не о чем.

КАРЛОВ: Слушайте, каким вы будете свекром, а?

ЛОЗА:  Отвратительным. Я все знаю, и это будет плохо, я буду советы давать и меня будут ненавидеть.

КОКОРЕКИНА:  Вы будете, как «Прожектор перестройки» освещать все то, что она захочет скрыть?

ЛОЗА:  Нет, «Прожектор перестройки» это другое совсем. Я буду давать советы. Вы знаете, людей, которые дают советы, не любят, потому что, если  хороший совет, то  ты шибко умный, если плохой, то ты виноват во всем.

КАРЛОВ: Вот как раз сейчас вы и будете давать советы, три штуки, коротенечко. Что главное в воспитании? Первое, второе, третье.

ЛОЗА:  Просчитать все до того, как вы начали воспитывать. Просчитать, продумать все возможные нюансы. Раз. Второе.

Опять о воспитании?

КАРЛОВ: Да.

ЛОЗА:  Второе. Все-таки, ну, знать о том, что ты не всегда прав, это как-то для  себя пометить, что ты можешь быть не  прав.

КАРЛОВ: Я могу ошибаться, да?

ЛОЗА:  Я могу ошибаться.

КОКОРЕКИНА:  Так, а признать это только в себе или к визави, к ребенку тоже это обратить?

ЛОЗА:  Вообще, по любому поводу. Отец мой однажды, почему мы с ним не разговаривали? Я лет с 14-ти почти не говорил с отцом. Потом перед смертью он мне сказал, что он прокололся однажды и не извинился. И потом перед смертью мы с ним об этом говорили, он говорит: я знаю этот момент, я его уже не помню, но, говорит, в этот момент у нас наметился жуткий раскол и все. И третье, разговаривать, общаться. Мой сын, когда его спрашивали друзья, ему было лет 13-14-ть, самый тяжелый период, когда он начинает ощущать себя личностью, его друзья спрашивали, почему ты со своими родителями на такой дружеской ноге и называешь их «ребята»? Он говорит, а мы общаемся, у нас нет запретных тем.

КАРЛОВ: Друзья мои,  вот такой у нас философ музыкант, совершенно непонятный человек и очень интересный. Большое спасибо.

КОКОРЕКИНА: Спасибо.

ЛОЗА:  Всего доброго.

КОКОРЕКИНА: Удачи вам и вашей семье.