Доживем до понедельника Левон Оганезов

КАРЛОВ: Вот он, и звездный родитель, и звездный сын,  российский  пианист, композитор, актер и телеведущий, народный артист России Левон Оганезов  в гостях у нас сегодня.

КОКОРЕКИНА:   Здравствуйте, Левон Саркисович.

ОГАНЕЗОВ:  Здравствуйте, ребятки. С праздником вас, вчера был День Москвы.

КОКОРЕКИНА:  Да, сегодня у нас день выборов и сегодня день рождения Александра.

ОГАНЕЗОВ: Александр, примите наши искренние поздравления. Когда вы родились, я уже вовсю ухаживал за девушками и два раза чуть не женился.

КАРЛОВ: Вам было 28.

ОГАНЕЗОВ:  Нет, ну, в 29-ть я женился, и вот до сих пор удачно.

КОКОРЕКИНА:  Вы знаете, к своему сорока многолетию Александр вас догнал по части ухаживания за девушками.

ОГАНЕЗОВ:  Знаете, здесь нет соревнований. Можно ухаживать за одной девушкой так, что, как говорится, все остальные многоженцы позавидуют.  Потому что  здесь есть один секрет, для молодых мужчин, может быть, это будет новость, одна и та же девушка сегодня может быть одна, завтра она та же самая, но другая уже. Девушки меняются в  связи с настроением, в связи с новой прической, с новым платьем, с новым выражением лица.

КОКОРЕКИНА:  Левон, вы очень внимательны к деталям. Не все мужчины отличаются такой, знаете, подробностью разглядывания предмета обожания.

ОГАНЕЗОВ:  Надо ко всему относиться скрупулезно. Что бы ты ни делал, делай хорошо.

КОКОРЕКИНА:  В этом истинный профессионализм.

КАРЛОВ: Или не делай вовсе.

ОГАНЕЗОВ:  Нет, вернись к началу пути и начни его сначала. Это еще арамейская поговорка.

КАРЛОВ: А кто будет плохо делать, тот будет переделывать. Дорогие друзья, вот она семья, основоположник этой семьи папа, который работал, был мастером на все руки, но больше всего ему удавалась обувь, насколько я помню, да?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, ты знаешь, все по отцовской линии, там его двоюродные братья, родной брат, ну, я не имею в виду его сестер, и сам дедушка, и дедушкины братья, они все занимались кожей. У них было какое-то производство.

КОКОРЕКИНА:  Скорняки, получается.

ОГАНЕЗОВ:  Нет, миленькая моя, скорняк это тот, кто занимается мехами.

КОКОРЕКИНА:  Да вы что?

ОГАНЕЗОВ:  Да. Извини.

КОКОРЕКИНА:   Ну, ничего страшного, я же женщина, мне простительно.

ОГАНЕЗОВ:  Вышло из моды у нас это все. Они занимались кожей. Вот папа специализировался на обуви, у него был дядька, который шил портфели, сумки, разные баулы. То есть кожа. И они покупали, как мне рассказывал мой двоюродный дядька, они ездили в Иран где-то в году 13-м, в 14-м. И в Иране они покупали очень хорошего качества кожу. Потому что там, на южном берегу Каспия, очень хорошие поля, там хорошие животные, крепкие животные.

КОКОРЕКИНА:  Сочные пастбища.

ОГАНЕЗОВ: Свиней разводили, но они их не касались, потому что как бы мусульмане, понимаешь. Даже производили черную икру, но черную икру было запрещено есть мусульманину, потому что это как бы грязная рыба.

КОКОРЕКИНА:  Прекрасный запрет.

ОГАНЕЗОВ:  Но они торговали со всем миром. И первая черная икра, извините, что я так далеко отвлекаюсь, первая черная икра, магазин в Америке назывался «Петросян», но там продавалась иранская икра.

КАРЛОВ:  Слушайте, как интересно. Если бы не великая Октябрьская социалистическая революция, случившаяся в 1917 году…

ОГАНЕЗОВ:  Ни один кавказец бы не знал, где кончается его территория и начинается другая. Там был общий дом, все ездили только по бизнесу.

КОКОРЕКИНА: Туда-сюда.

КАРЛОВ: Могло бы передаться и вам вот это кожевенное дело?

ОГАНЕЗОВ:  Вообще я замечаю за собой после того, как мне дали возможность осмотреться и оглянуться, это было уже лет в 15-ть, я вдруг понял, что умею очень много, чего руками делать по генам. Я могу соединить, придумать, если не соединяются две детали, как их соединить, исправить электричество, подвернуть, вот у меня в крови это. Я мог бы быть механиком.

КОКОРЕКИНА:  С грустью сказал Левон Оганезов. А вот стал…

ОГАНЕЗОВ: Во всяком случае, дома проблем никогда нет. Если что-нибудь не закрывается, дочка звонит: у нас вот эта дверь. Я говорю: так, верхнюю покажи. Она мне показывает по скайпу. Я говорю: верхнюю нужно подвернуть. Они сделали, и у них закрывается дверь.

КАРЛОВ: Дистанционный механик, друзья, вот, кто у нас в гостях. Ну, а каково было в детстве? Кто занимался воспитанием? Отец наверняка, Саркис Артемович, очень занятой человек, ему,  наверное,  было не до того, чтобы сидеть и рассказывать сказки, читать книжки?

ОГАНЕЗОВ:  Да, он уходил в 7 часов и возвращался в 7 часов. У нас, понимаете, так как у нас была очень многодетная семья и всегда была бабушка, были тетки всегда, у нас где-то до моего взросления, которое произошло достаточно поздно, к сожалению,  я младший и весь вот этот инфантилизм…

КОКОРЕКИНА:  Зацелованный, забалованный?

ОГАНЕЗОВ: Вот, представьте. Но все равно мне, если сбегать в магазин, меня первого посылали. Я и в магазин бегал. По карточкам в 1946 году, в 1947 году их отменили. В 1946 году мы с сестрой, которая на два года старше меня, нас посылали, у нас была керосиновая лавка, а рядом был магазин, керосин, так отпускали за деньги, а в магазине хлеб, сахар, еще чего-то такое…

КОКОРЕКИНА:  Масло, наверное.

ОГАНЕЗОВ:  Я уж не помню, что, но у нас были, мама отрывала карточки и давала.

КАРЛОВ:  Это шесть лет было человеку. Шел отоваривать семейные карточки.

КОКОРЕКИНА:  А бегали туда в обуви, которую отец  стачал, или которая была приобретена в советских магазинах?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, папа нам делал такие полусапожки на толстой подошве.

КОКОРЕКИНА:  Чтобы дольше не снашивались?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, ну, как, осенние. Помню очень хорошо, у нас была большая бочка, огромная такая, ну, где-то полтора метра высотой, наполненная какой-то жидкостью, и там отмачивалась подошва. Папа иногда  дома шил, теперь я вспоминаю это. Ну, кормить такую огромную семью, мама не работала, папа запрещал ей работать.

КАРЛОВ: Прям запрещал?

ОГАНЕЗОВ:  Мама с отличием окончила бухгалтерские курсы и где-то в 1936-37 году она еще работала, но папе не нравилось, что она куда-то уходит, Маруся, за тобой будут ухаживать, не надо.

КАРЛОВ: Ревнивец был, да?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, а потом дом, где они жили на Новослободской, снесли и дали участок в Перово, который сейчас называется, рядом со станцией Перово. Раньше это называлось Перово поле. Дали большой участок, это по нашим меркам было прилично.

КАРЛОВ: 15 соток?

ОГАНЕЗОВ:  Мало того, это был 1939, по-моему, год… какой 15, ты что, там был гектар.

КОКОРЕКИНА:  Гектар?

ОГАНЕЗОВ:  Там был гектар, да. Папа съездил в Рязанскую область, давали же деньги подъемные еще, и на подъемные деньги, а, может, он добавил, он купил сруб большущий. На полуторках на старых, на трех привезли эти срубы, и…

КОКОРЕКИНА:  И возвели заново.

ОГАНЕЗОВ:  Ну, я еще тогда не родился. Я родился в 1940, а в 1940 году уже был построен этот дом. Дом двухэтажный. Но папа помнил, знал уже два раза, что такое советская власть, и поэтому, чтобы не одному жить на таком огромном, он половину продал. Там соседи были, хорошая еврейская семья, сын у них был Герой Советского Союза, капитан, танкист, потом мы дружили долго, Стратиевский такой, Натан Стратиевский, Герой Советского Союза. Это, когда пришли с войны, мой брат пришел старшим сержантом с войны, он был морской десантник. Пришел в 1944, потому что два раза был ранен в одно и то же место. Можете себе представить, какая судьба? В одно и то же место два раза, в коленную чашечку, он немножечко прихрамывал, потому что вынимать осколок из кости, он говорит, не знаю, что будет, он так с ним и ходил. А тот вообще не ранен ни разу, и горел в танке, и все, вот такая судьба.

КАРЛОВ: А папе ведь досталось от советской власти?

КОКОРЕКИНА:  Да, вы сказали, что он два раза узнал, что такое советская власть.

ОГАНЕЗОВ:  Даже не два. Ну, например, первый раз это был Кавказ, это был 1918 год, а у них было расширенное производство, они там…

КОКОРЕКИНА:  Обувное.

ОГАНЕЗОВ:  Вот представь себе, даже сейчас любому человеку, который занимается торговлей, скажи вот сейчас, раз, и у тебя все отняли, что делать, надо начинать сначала, нужны подъемные деньги. Царские деньги отменены, значит, что? В общем, у них отняли, разрушили весь бизнес, все принадлежит теперь советской власти. А что, им ничего не стало принадлежать, потому что разрушенный бизнес, он не приносит дохода. Первый раз.  Потом папа собрал какие-то монатки, взял беременную жену, мою маму, и уехал в Самару. Им сказали, что в Самаре нет советской власти.

КОКОРЕКИНА:  И они поверили.

ОГАНЕЗОВ:  Но тогда ее и не было. Но потом, когда они туда приехали, там уже стала советская власть, но через год объявили НЭП. И папа развернулся, вызвал своих братьев, которые приехали, наладили фабрику обувную, открыли магазин, улица, по-моему, называется Дворянская, стали прилично жить. Но НЭП тут запретили.

КОКОРЕКИНА:  Название улицы подвело, Левон, понимаете, как корабль назовешь, так он и поплывет. Дворянская улица, это же было понятно, при советской власти можно было выжить на такой улице?

ОГАНЕЗОВ:  Отняли, конечно, у них все, и папа уже с тремя детьми уже приехал в Москву.

КОКОРЕКИНА:  Опять собрался и поехал дальше.

ОГАНЕЗОВ:  Вот все, что было - котомка за плечами.

КАРЛОВ: А почему в Москву?

ОГАНЕЗОВ:  Ну, не знаю,  так считалось, что в Москве…

КОКОРЕКИНА:  Ну, стало понятно, что советская власть будет по-любому, поэтому надо уже ехать туда, где все-таки всего побольше.

ОГАНЕЗОВ:  Наладил кое-как, открыл мастерскую ремонт и пошив, тогда это разрешалось, разрешение Калинина, не знаю, ремонт и пошив. И так потихонечку, потихонечку, дети учились, не по горло, что говорится, в черной икре, но все были одеты, обуты и учились. Потом папа попал в тюрьму.

КОКОРЕКИНА:  Это за что?

ОГАНЕЗОВ:  За убийство Кирова.

КОКОРЕКИНА:  Как он из Москвы дотянулся  до Ленинграда?

КАРЛОВ: Так это Саркис Артемович все устроил?

ОГАНЕЗОВ:  Да, он, бедняга, убил Кирова, живя в Москве.

КАРЛОВ: Талантливый отец.

ОГАНЕЗОВ:  Слушайте, кто читал про это, в каждом городе тысяч по 10 людей посадили за подготовку.

КОКОРЕКИНА:  Убийц Кирова.

ОГАНЕЗОВ:  Да. Помнишь, как Сталин пришел к Николаеву в камеру и говорит: зачем вы убили такого хорошего человека? Ну, потом они понимали, что это идиотизм, отпустили через два года. Но папа ухитрился там наладить производство обуви, всем начальникам шил сапоги, а их женам туфли. Приехал с деньгами оттуда, с похвальной грамотой.

КОКОРЕКИНА:  Слушайте, мне кажется, это единственный человек, который имел такой тюремный опыт в советское время. Похвальную грамоту, деньги и доброе отношение начальства.

КАРЛОВ: А матушка не сказала: съезди еще разочек в эту командировку?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, он посылал все время оттуда. Папа всегда говорил: кроме того, что вы, говорит, все ученые, научитесь что-нибудь делать руками, никогда не пропадете. Руками!

КАРЛОВ: А как так вышло, что у вас была музыкальная семья, вообще все, по-моему, пели, но учить музыке решились только вас?

ОГАНЕЗОВ:  Слушай, зайди в любой кавказский дом, после это самое они начинают петь, и армяне, и грузины.

КАРЛОВ: Левон Саркисович, как получилось, что музыкальная семья, это первая половина вопроса, как получилось так, что учиться музыке стали только вы?

ОГАНЕЗОВ:  Ну, младший, самый младший, ладно, пусть. Я был кудрявый, все время пел. Всему виной, у нас была, как называл мой брат, осколок империи, такая Нелли ханум, Велиева ее фамилия, ее папа был нефтепромышленник, расстрелянный большевиками, она говорила по-французски, она играла на гитаре, на рояле, гимназию закончила. Мама тоже закончила гимназию еще, как говорится, при царе, но на медаль не хватило денег, надо было выкупать медаль золотую.

КАРЛОВ: Что, тогда тоже так было?

ОГАНЕЗОВ:  Конечно.

КОКОРЕКИНА:  Нет, ну это выкупать официальным образом ее нужно было.

ОГАНЕЗОВ:  Нет, ну, нужно внести какую-то сумму, и получишь золотую медаль. Но в это время дедушку по маминой линии убили черносотенцы. Слушай, так намучилась моя семья, где всех убивали. Но, ты знаешь, какая штука, я совсем недавно вспомнил, мне еще рассказывала тетка, старшая сестра моего папы. Она говорит, твой папа, когда ему было 19 лет, жили они в Телави, столице Кахетии. И папа с семи лет работал у своего папы, шил тапочки с семи лет, учиться было западло, потому что, извиняюсь за выражение, он шил виртуозно, и где-то годам к 15 он купил себе на свои деньги костюм-тройку, шляпу, тросточку. Есть такая фотография, папе 15 лет, он с тросточкой и золотой цепочкой. И где-то лет в 18 он купил охотничье ружье, и стали его пробовать, значит, там такие же ребята, как он. И не они, наверное, папа все-таки, случайно убили наповал своего товарища. Ну, как-то так, тот случайно оказался. И все, ужас, конечно, но каждый день по три раза в день мама этого товарища, проходя мимо их дома, проклинала всю семью Оганезовых и всех мужчин до седьмого колена. И что ты думаешь, ужас весь в том, что это материально. Папа на ровном месте в 70 лет, никогда не болел, вдруг у него образовался цирроз печени, брат мой в 47 лет, морской десантник, здоровый утонул от асфиксии в Серебряном бору.  Он был разгорячен, жара, нырнул в холодную воду и мгновенно образовался тромб, 47 лет. Еще один мой брат, которого я не видел, в возрасте 12 лет от воспаления легких помер, папины братья тоже, кто в 1919 году от цинги, дедушка, который тоже был, естественно, проклят, ехал в 1945 году, чтобы меня поздравить с 5-летием, купил две бараньи туши, засолил их, вина, еще чего-то такое. Едет, 45-й год, голод, и он едет из Тбилиси в Москву на мой день рождения.

КОКОРЕКИНА:  С этими тушами, ну, вообще рискованное предприятие.

ОГАНЕЗОВ:  И запах. Нет, ну,  просоленная, прокопченная, знаешь, какой запах, голодные красноармейцы там. И на него капнули, что вот, мол,  спекулянт, везет. А дедушка плохо говорил по-русски, он старался объяснить им: у моего племянника… Его сняли где-то в Воронеже четыре милиционера, избили, отняли все, привязали его к стулу, выпивали два бочонка вина, которые он вез на мои пять лет.

КАРЛОВ: Вот ведь какой житейский урок правильный преподнес нам  в своем рассказе Левон Саркисович Оганезов. Слово материально, а негатив, который кто-то направляет на вас, или вы направляете на кого-то, может сбыться, поэтому будьте добрей друг к другу. Вот такой был лейтмотив в первом получасе.

ОГАНЕЗОВ:  Да, да,  безусловно. Слово материально, это давно уже известно, просто относили это за счет мистики. Ребят, никакой мистики нет. Мистика среди нас постоянно присутствует.

КАРЛОВ: Просто, если вас запрограммируют, что с вами будет что-то не так, то обязательно рано или поздно вы сами себя к этому «не так» и приведете.

ОГАНЕЗОВ:  Это надо быть уверенным в себе, улыбаться, надо, чтобы блестели глаза, как у моей визави.

КАРЛОВ: Это он про Кокорекину сейчас, про Оленьку говорит.

КОКОРЕКИНА:  Ну, хорошо, Сашка, у тебя они тоже блестят, это я уже  со своей стороны могу сказать.

ОГАНЕЗОВ:  Оля, у нас могут блестеть они разным блеском. У женщины всегда, если у женщины есть настрой, у нее блестят глаза всегда одним и тем же вот этим прожектом. А у нас бывает масляный блеск, мужчины, они сложнее.

КОКОРЕКИНА:  Да. А вот, можно про мистический характер встречи с супругой, у которой, видимо, тоже особенным образом блестели в тот момент глаза?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, тут мистика была в том, что у меня есть внутренний голос, который я, к сожалению, не всегда слушал. Вот клянусь тебе, как будто мне кто-то шепчет, вот это надо, туда не надо, просто надо научиться слушать. Внутренний голос мне сказал: вот на этой девушке надо жениться.

КОКОРЕКИНА:  Вот это да. А вы находились в этот момент в автобусе, по-моему?

ОГАНЕЗОВ:  Ну, где-то познакомились, в транспорте, да. Но, понимаешь, я выстроил сразу логическую цепочку, а как это сделать и сделал.

КАРЛОВ: Поделитесь секретом, как в общественном транспорте можно связать себя узами брака на всю жизнь?

КОКОРЕКИНА:  И как подойти к девушке в общественном транспорте и заговорить с ней так, чтобы ей не захотелось в ту же самую секунду сказать: давай, до свидания.

ОГАНЕЗОВ:  Для этого нужно пройти гастрольную школу.

КОКОРЕКИНА:  А она уже была за плечами?

ОГАНЕЗОВ:  Да, причем она уже была большая. Надо научиться такой цыганской речи. Знаешь, как цыганки подходят, что-то говорят, и ты хочешь, не хочешь, вынимаешь из кармана деньги  и отдаешь.

КОКОРЕКИНА:  Да, да, как горошинки сыпятся слова.

ОГАНЕЗОВ:  Вот мы научились, ловеласы такие доморощенные такому способу. Девушка сама не знала, как давала телефон. Я позвонил, она говорит: откуда у вас мой телефон? Я говорю: вы мне сами дали. Она говорит: не помню. Ну, такое было.

КАРЛОВА: Что помимо внутреннего голоса бросилось в глаза?

ОГАНЕЗОВ:  Ну, во-первых,  ее обаяние, красота. Я подумал: мой стиль. И мои дочки похожи на нее, и внучки тоже. Они все, они, когда садятся вместе, видно, что это одна порода. Вот такой породы девушки мне всегда нравились.

КАРЛОВ: А как с точки зрения супруги вашей все это происходило? Какой-то молодой человек в автобусе начал что-то говорить, сразу понравились, небось?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, у меня жена не такая, ей сразу ничего, она раздумывала.

КАРЛОВ: Сколько?

ОГАНЕЗОВ:  Ну, во-первых, я не дал  ей сильно подумать, но где-то…

КОКОРЕКИНА:  Но сколько-то все-таки дал.

ОГАНЕЗОВ:  Где-то месяца три раздумывали.

КОКОРЕКИНА:  А через три месяца?

ОГАНЕЗОВ:  Мы познакомились где-то на 8 марта, а 6 июня мы уже поженились.

КОКОРЕКИНА:  А 6 июня вы уже разучили  партитуру Марша Мендельсона.

КАРЛОВ: Вы уж извините, но это блицкриг, даже по меркам нашего времени.

ОГАНЕЗОВ:  Самое смешное, что до этого у меня был небольшой ансамбль, человек шесть, и мы аккомпанировали Мулерману, был такой певец.

КАРЛОВ: Вадим Мулерман.

ОГАНЕЗОВ:  Вадику, да. Но  у меня с ним никогда не было никаких дружеских отношений, ну, где-то он меня раздражал, я с ним даже поругался. Но до этого за 3-4 месяца до того, как я с ним поругался, мы записали, первый раз принес Шаинский мне песню, в трио мы ее сыграли, «Хмуриться не надо, Лада», и Мулерман записал, потом записали на пластинку. И что ты думаешь, а мы с ним, все, порвали все отношения. Я вхожу с невестой, и мне играет вместо Мендельсона «Хмуриться не надо, Лада», моя запись, которую я…

КАРЛОВ: А водили ведь на концерты, да? Или не было  концертов с Вадимом Мулерманом?  

ОГАНЕЗОВ:  Были, были, мы ездили, целый год ездили, но, слушай, не сошлись характерами. Я человек очень независимый. Единственный человек, который мог на меня кричать, потому что он всегда это делал по делу, это Иосиф Давыдович. Ося, он справедлив, как, я не знаю, как фемида. Если он сердится, значит,  есть, за что.

КОКОРЕКИНА:  А Клавдия Шульженко?

ОГАНЕЗОВ:  Ну, послушай, это женщина. У женщины бывают разные настроения. С женщиной играть, за женщиной надо всегда ухаживать, даже в игре, понимаешь, и женщина это чувствует. Я не могу формально выйти и женщине формально сыграть. Даже Оля Воронец, была такая у нас,  массивная такая женщина, которая сама решала все вопросы, все равно ей надо было играть удобно. Вот Лидия Андреевна Русланова, которой мы один раз, ну, не один раз, раза три мы ей аккомпанировали, один раз запили ее два баяниста, затерялись. Был длинный переезд. Отец и сын Пичуевы, играли они здорово, но они в автобусе кирнули немножко и им показалось, что за дорогу пройдет, но не прошло за дорогу. И Лидия Андреевна говорит: так, ребятки, будете мне сейчас играть две песни «По Муромской дороге» и «Валенки». А у нас трио такое. Она говорит: надеюсь, разъяснять не надо? Я говорю: нет, все ясно, и мы сыграли. И вот Лидия Андреевна, железная женщина, вот что бы ты ей ни играл, она все равно споет так, как она это поет.

КАРЛОВ: У нее  вообще был сложный характер, могла и генсеку сказать в лицо.

ОГАНЕЗОВ:  Слушай, посиди 10 лет в томских, сибирских лагерях, характер у любого….

КОКОРЕКИНА:  Закалится.

КАРЛОВ: Кстати, вот эта история со Сталиным у нее была до того, как она сидела или после?

ОГАНЕЗОВ:  Она оказалась жертвой большой политической игры, боролись с Жуковым, хотели под него копать, и Крюков, который был…

КОКОРЕКИНА:  Супруг ее.

ОГАНЕЗОВ:  Был близким, как говорится, приближенным Жукова.

КОКОРЕКИНА:  Попался Крюков под раздачу вместе с ним и она, как его жена.

ОГАНЕЗОВ:  Она была женой Крюкова.

КАРЛОВ: Так, давайте опять о веселом.

ОГАНЕЗОВ:  Слушайте, давайте не будем вспоминать советскую власть, ну, ее. Хотя, я тебе хочу сказать, плюс ко всем минусам, которые мы знаем и не забудем, конечно, там были плюсы, которые мы, к сожалению, некоторые из них растеряли. Это вот ясли, детский сад…

КАРЛОВ: Раз. Образование  - два.

ОГАНЕЗОВ:  А, ты знаешь, что общий настрой людской, какая-то идея. Я тебе хочу сказать, я жил в Перово, вот территориально, те, кто живет в Перово, они меня поймут, никаким метро там и не пахло. Был 34-й и 2-й трамвай, до метро «Сталинская» тогда называлась, сейчас называется «Семеновская». Мама меня подводила, потому что у нее там была куча дел, меня 8-летнего с портфелем и с нотами к трамваю, и говорила: посмотрите, чтобы ребенок сел в метро. Понимаешь?

КАРЛОВ: Понимаю.

ОГАНЕЗОВ:  И весь трамвай следил, чтобы я сел в метро, а в метро уже человек пять знали, что мне выходить на «Арбатской». Провожали за руку, и даже одна и та же женщина несколько раз, а потом еще кто-то переводили тогда, там был пешеходный переход от метро, не от метро, от кинотеатра «Художественный», вот туда надо было перейти в Собиновский переулок. Брали за руку и переводили. Никого не заставляли. Понимаешь? Это было общее братство, особо такое послевоенное, я не знаю, или, может быть, но, если человек попадался пьяный, его никто не ругал, если он не буянил, конечно, его провожали, ему уступали место.  Ну, бывает такое.

КАРЛОВ: Да, это действительно растеряли. А вот, смотрите, мы семимильными шагами подбираемся под музыкальный номер в нашей программе. И, внимание, наверное, редкая программа, которая будет обходиться без рук Левона  Саркисовича Оганезова.

ОГАНЕЗОВ:  К сожалению, здесь стоит ударная установка. Я умею играть, но не до такой степени, чтобы показывать это.

КАРЛОВ:  А мы не умеем ее подключать, кстати. Ну, хорошо, что это будет за музыкальное произведение?

ОГАНЕЗОВ:  Вы знаете, меня спросили, что, если бы мне сказали, я б принес из дома, тут недавно в прошлом году было 40-летие группы Tower of power. Что характерно, кроме одного человека, который помер там, все эти люди, которые 40 лет назад начинали работать вместе, собрались и сделали несколько концертов. Я был на одном из этих концертов, трогательно, что вся публика, которая их помнит с 1972, 1971 года, вся публика их любила, хлопала и пела вместе с ними все песни.

КАРЛОВ: Ничего себе.

ОГАНЕЗОВ: Слова повторяли. Такая же история была с группой Police, все стоя стояли и пели песни Police.

КАРЛОВ: А сам Гордон Самнер приехал туда сыграть вместе с Police?

ОГАНЕЗОВ:  Нет, ну, там был Стинг.

КАРЛОВ: А, он все-таки был на том концерте.

ОГАНЕЗОВ:  Конечно.

КАРЛОВ: Ну, что же,  друзья мои, я не знаю, как называется этот трек, вставать и смотреть на большой дисплей, мне, честно говоря…. So Very Hard To Go, по-моему, так называется эта вещь. Группа Tower of power.

ОГАНЕЗОВ: Я сказал нашему звукорежиссеру: любую хорошую давай.

КАРЛОВ:  Левон Саркисович, наша программа была бы не полной. Конечно, вы можете рассказывать о любом человеке, и тут просят о вашем сотрудничестве с Людмилой Марковной рассказать. Ну, была бы наша программа не полной, если бы мы о дочках не поговорили.

КОКОРЕКИНА:  Конечно. Как так случилось, что девочки, родившиеся в музыкальной семье, заканчивавшие музыкальные школы,  гнесинки, консерватории, в итоге не стали музыкантами?

ОГАНЕЗОВ:  Мои девочки, они очень соображающие, быстро соображающие. Попав в Америку, у них еще были условия такие, что там был выбор. Машенька старшая, она оказалась, вот ей нужно было сегодня решать, куда идти, она поступила в NYU, это Нью-Йоркский университет, она поступила на факультет финансы и экономика.

КАРЛОВ: Какая связь, спрашивается.

ОГАНЕЗОВ:  Вот никакой связи. Она закончила университет, и буквально через несколько дней ее взяли на работу в компанию Morgan Stanley, это одна из самых крупных финансовых компаний, и она там проработала 10 лет финансовым аналитиком. Потом эстетическое воспитание взяло верх, она говорит: я ухожу. Те говорят: Маша,  Мария, мы вам повысим зарплату. Ей уже повышали зарплату, уже умоляли, потом, когда она все-таки ушла, говорят: в любой момент, когда вы захотите вернуться. Но Маша открыла вместе с подругой свое агентство, они делают разные программы, привозят группы, театры, устраивают концерты, и счастливы безмерно, потому что они этим занимаются, они приходят, они хорошо… Маша говорит: я уже перестала за собой следить, некогда, а так мы входим в театральную публику. Они одеваются, они за собой следят, это очень важно. Даша, младшая дочь, она вообще очень талантливая, у нее прекрасный слух, они вообще обе, у Дашки такой же прекрасный слух, в ЦМШ училась, играла, сонату Грига, что вообще очень трудно. К роялю обе могут подойти и по слуху или по нотам сыграть все, что угодно. Мои внучки, младшей еще два года, поэтому… но она уже пальчиком стучит и все песни знает наизусть, слушает. Старшие учились обе, старшие внучки поют в нью-йоркском хоре, такой при «Карнеги-холл» есть… нет, при центре, там есть такой нью-йоркский хор, который ездит на гастроли, профессионально по нотам. Так что они все умеют, но к роялю такой тяги… Когда нет тяги к роялю, лучше…

КОКОРЕКИНА:  Не подходить.

ОГАНЕЗОВ:  Инструмент музыкальный это как половой партнер, простите. Если у тебя нет желания такого. Когда-то возникнет, подойдешь.

КОКОРЕКИНА:  Не мучай себя и партнера.

ОГАНЕЗОВ:  Да, да, не заставляй, потому что хорошим это не закончится.

КАРЛОВ:  А вот вы были тем самым отцом, который, по-моему, специальные какие-то яичницы готовил девочкам,  выкладывая их имена из колбаски.

ОГАНЕЗОВ:   Было, было.

КАРЛОВ: И вас лишили,  есть отцовство, а здесь, простите… дедство.

КОКОРЕКИНА:  Вас лишили дедовщины, в лучшем смысле этого слова?

ОГАНЕЗОВ: Никто меня не лишил, я там часто бываю, ну, хотя бы три раза в год обязательно. Ну, послушай, внучки мои уже не такие маленькие. Когда они были маленькие, я, конечно, делал, изгалялся, готовил щи. Я умею делать овощной суп,  называйте, как хотите, овощной супчик такой насыщенности, что казалось, что это как будто на мясном бульоне, а, на самом деле, никакого мясного бульона там не было, любят. Потом я делал разные вторые блюда, голубцы мы с женой вдвоем заворачивали. Это передалось. Обе дочки, даже недавно Даша звонила: я забыла, как делать сациви, ну-ка, мне напомните. Так что, хотя там можешь подойти, там три шага в любую сторону и у тебя полуфабрикаты, или придут, тебе сделают, нет, сама хочет.

КАРЛОВ: Молодец какая.

ОГАНЕЗОВ:  И Машенька, старшая, она, все гости почему-то к ней приходят. Также было и у нас, все гости собирались, хотя у каждого есть возможность, собирались у нас, и мы всегда принимали гостей.

КОКОРЕКИНА:  Часто старшее поколение, ну, я имею в виду папы, мамы, когда дети еще маленькие, стараются их оградить от застолий. Потому что, мало ли, кто какое слово скажет, мало ли, какая ситуация произойдет, ну, в общем, не для детских глаз это все. Поэтому, детишки, давайте куда-нибудь в комнатку, а мы тут.

ОГАНЕЗОВ:  У нас дома такого не было, нам папа даже, мне и моей сестре, которая старше на два года была, Жанна, наливал вина, говорит, пробуйте все. Мы с Жанкой пробовали коньяк, мне было лет 10-ть, не было запрета, просто есть какой-то внутренний тормоз.

КАРЛОВ: Ну, и потом коньяк, он не вкусный в детстве.

ОГАНЕЗОВ:  Папа говорит: хочешь попробовать? На. Давал мне папиросу «Казбек». Я попробовал.

КОКОРЕКИНА:  Какая гадость.

ОГАНЕЗОВ:  Меня никогда не тянуло. Если бы не мой педагог, который сидел около меня, когда мне было 16 или 17 лет.

КОКОРЕКИНА:  И что, одну за другой дымил?

ОГАНЕЗОВ:  Он сидел около меня, ну, педагог рядом должен сидеть, показывать там, все, он все время курил. У меня весь пиджак пропах табаком. Папа понюхал пиджак и говорит: куришь? Кури открыто и стал давать мне деньги. Ну, раз такое дело, я стал курить. 

КАРЛОВ: Возвращаясь к дочкам и внучкам. Наверняка ведь у вас, Левон Саркисович, есть какая-нибудь фирменная колыбельная?

ОГАНЕЗОВ: Я, знаешь, что делал, они обе это любят, я даже внучкам показывал, я открываю детскую книгу, любые сказки и иллюстрирую их на рояле, причем не соответствующей музыкой. Там Мальчик-с-Пальчик, я играю пионерскую, там-та-дам, там-та-дам, и они понимали, что это шутка. Потом в чистом виде читать, например,  Перро - это идиотизм, и я придумывал другие персонажи, я говорил, если там диалоги, с грузинским акцентом, в общем, расцвечивал, как мог. Ты знаешь, важно приучить детей к ироническому отношению ко всему, что вокруг тебя творится, потому что истина она всегда, дети всегда настроены положительно, но чтобы не принимать всерьез, чтобы не быть таким книжным комсомольцем, знаешь, бороться за правду с тем, кто этого не делает.

КАРЛОВ: А вот это, друзья мои, уникальный случай, когда я не буду спрашивать три главных составляющих воспитания, детей, такого никто не говорил, нужно научить ироничному отношению к жизни. Послушайте, друзья, и запомните эти слова нашего сегодняшнего гостя. Левон Саркисович Оганезов у нас был в гостях. Большое вам спасибо, удачи, здоровья и счастья.

КОКОРЕКИНА:  Дочерям, внукам и всем-всем-всем.

ОГАНЕЗОВ: Всем удачи и здоровья.