Валенки Андрей Житинкин

ТИХОМИРОВ:  Дорогие друзья, в студии появился он, как всегда этот запах, что это, Андрей? Кто это?

ЖИТИНКИН:  Ну, так вам все и расскажи. Ну, вообще сегодня Том Форд, потому что какое-то настроение такое странное. Видите, погода какая-то...

ТИХОМИРОВ:  Да, да, решили немножечко придать такой восточной романтики.

ЖИТИНКИН:  Абсолютно.

ТИХОМИРОВ:   В студии Андрей Житинкин, известный режиссер, который сделал звездами многих актеров, которые, наверное, уже забыли об этом, и не вспоминают.

ЖИТИНКИН:  Ну, это нормальная история. Нет, вы знаете, совершенно недавно в связи с тем, что у Саши, у Александра Юрьевича, наверное, теперь надо говорить тоже народный артист.

ТИХОМИРОВ:  Вот вы сразу поняли, о ком я сказал.

ЖИТИНКИН:  Да, да, у Саши Домогарова был юбилей. Он все-таки (как ни странно, прошли годы), лучшей своей трагической ролью - я подчеркиваю, не кино, не ТВ, это я сейчас говорю о театре, о драме - драматической ролью считает Вацлава Нижинского, которого он играл несколько лет в театре на Малой Бронной. И играл  действительно неожиданно для его как бы амплуа.

ТИХОМИРОВ:  Героя-любовника такого, яркого.

ЖИТИНКИН:  Да, да. И даже, я бы сказал, многие сначала, и он тоже об этом говорит, меня отговаривали и даже не верили, что все-таки это Нижинский танцовщик, лежит, заколотый анаболиками в венской клинике психиатрической. Это очень серьезная для актера роль.

ТИХОМИРОВ:   А вы знаете, кто же мне рассказывал о том, как его навестил кто-то из наших известных людей? В интервью, он у меня был на эфире, и он рассказывал, как они приехали к нему туда в психиатрическую лечебницу и его показали. Он был огромный, толстый.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно.

ТИХОМИРОВ:  И вдруг в какой-то момент…

ЖИТИНКИН:  Да, мы все забыли, что ведь он прожил большую жизнь вот в этих… замурованный в этих палатах, потому что он поправился, конечно,  после лекарств, всего. Он, конечно, не танцевал, я имею в виду даже вот, ну, как в странном состоянии. Он рисовал какие-то картины, в основном, это эллипсы и круги. Он был в своем мире, вел диалог с богом, и прожил долго, около 70 лет для человека в таком состоянии и так далее. Был один фантастический случай, может быть…

ТИХОМИРОВ:  Андрей, это у вас? Что это такое, Семен Семенович?

ЖИТИНКИН:  Не знаю. Был один фантастический случай, когда его все-таки решили взять в театр.

ТИХОМИРОВ:  Его?

ЖИТИНКИН:  Его привезли в театр, посадили в ложу, естественно, на балет, и, вы знаете что, он забился в угол, он заплакал. Но когда начались уже, знаете, свет и аплодисменты, он встал в ложе и стал поворачиваться на свет. То есть он привык, что его очень многие фотографировали, ну, слава тогда была вселенская.

ТИХОМИРОВ:   Ну, да. Просто, кто не знает, Андрей Нижинский это был звезда русских балетов Дягилева.

ЖИТИНКИН:  Да. И я вам могу сказать, что эта роль осталась. Во-первых, есть, конечно, версия, и я был очень удивлен, когда в Нью-Йорке в видеомагазине увидел наш спектакль. Кто-то, абсолютно его туда продал, отдал и так далее, но мне это даже приятно, потому что, когда там лежит, ну, знаете, Тарковский, «Броненосец Потемкин» и «Нижинский» Житинкина с Домогаровым, это вообще приятно. А уж, если говорить о том, что мы тогда единственные откликнулись на юбилей Вацлава Нижинского и приехали господа из Парижа, и мы единственные в России, а они такие, знаете, красивые господа из Дягилевского фонда, один даже вышел с тростью Дягилева. Кстати, Дягилев был не высокого роста, если учитывать… Я потом взял эту трость с таким серебряным набалдашником, он был такой полноватый,  но не высокий, с этой седой прядью. Эти господа вышли и вручили нам с Домогаровым, то есть мы единственные просто, серебряные медали Вацлава Нижинского. Это парижские медали Дягилевского фонда. Таких наград больше ни у кого нет. И это приятно, это осталось в истории.

ТИХОМИРОВ:  Андрей, вы знаете, конечно, режиссер это  человек такой для меня загадка, потому что его никто не видит, это мало публичности. Ну, да, ты работаешь с известными актерами, да, ты как Карабас Барабас можешь ими руководить, но, безусловно, нет той отдачи, которой все хотят. Даже простая уборщица в здании ВГТРК все равно мечтает попасть в кадр. Я все время думаю, вот Андрей Житинкин с актерским образованием, закончил с «красным» дипломом, неужели у него не возникает желания иногда все-таки  выйти на сцену?

ЖИТИНКИН:  Нет категорически. Причем могу объяснить. Дело в том, что у нас есть, конечно, в нашем цехе режиссеры, которые, знаете…

ТИХОМИРОВ:  Ну, да, играющий тренер.

ЖИТИНКИН:  Олег Николаевич Ефремов, ничего не могу сказать.

ТИХОМИРОВ:  Мне кажется, как актер он все-таки был  поглавнее.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. А вот, когда Юрий Петрович Любимов, скажем, вышел буквально на небольшой кусочек и сыграл Сталина, хотя он блистательный актер был до того, как пересел в режиссерское кресло, он сыграл маленький кусочек Сталина в «Шарашке» - спектакль «Шарашка», вы знаете, я могу сказать, что это уже все равно был маленький этюд, это был показ, он не проживал. То есть, как режиссер, он может выскочить и показать. Кстати,  осталось вот сейчас… Недавно был юбилей Мейерхольда, осталось огромное количество рассказов. Я сейчас работаю в Малом театре очень много и плотно, а там все почему-то помнят Мейерхольда, поскольку как-то случилось странным образом, что все старики - Царев, Самойлов, Ильинский, они все, Бабочкин, они все оказались в Малом театре. Все, кто были у Мейерхольда молодыми, юными и никому не известными. Они там ссорились, ругались, кто лучше помнит. Кстати, там была еще и интрига, все-таки были  и доносы. Я не буду раскрывать, один написал донос, другой порвал, ну, и так далее. И поэтому Мейерхольд для них все-таки, несмотря на то, что  это классический театр, был иконой. Так вот, они все время вспоминали, что показывал он гениально. Но это было ровно минута, две. То есть,  Всеволод Эмильевич, он, если  хотел сократить дистанцию в разборе и в рассказе, он мог выскочить, показать и уйти со сцены. А вот продержаться дольше, уже все видели, что, ну, у него, во-первых, уже нет того темперамента, голоса, он был старик, все время как взъерошенные волосы, он был очень темпераментный. И он действительно в показе гениально давал намек, а дальше ты, конечно, работай над ролью сам, вот и все.

ТИХОМИРОВ:  То  есть, Андрей, я понимаю, что у вас тоже уже дыхалка слабая стала?

ЖИТИНКИН:  Нет, не в этом дело, просто я вам скажу так, я вообще стараюсь выращивать, это разные как бы способы работы, я, поскольку все знаю про актерскую профессию, действительно в свое время и снимался и так далее, потом резко пересел на другой стул. Я актера не мучаю. Почему меня так любят все актеры? Я выращиваю в нем то, что потом видит зритель. Почему? Потому что я считаю, ну, это не мистическая теория, это просто мое открытие…

ТИХОМИРОВ:  Скромно.

ЖИТИНКИН:  Все-таки мы рожаем третьего человека. Это уж не он, не я, не актер, не режиссер, это какой-то вот, когда идет перевоплощение в образ, магическое «если бы» по Станиславскому. Это уже что-то нечто третье, и в этом смысле, конечно, режиссер подобен творцу, но творцу, сейчас я скажу пафосно очень: с большой буквы. Потому что не было такого человека, а теперь такой человек есть.

ТИХОМИРОВ:  Вот почему церковь все время гоняла вас, лицедеев?

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. И самое главное, что он останется на пленке. То есть он рожден как бы нами. Поэтому тут дело в том, какой выбор. Я для себя этот выбор сделал и понимаю, почему. Потому что - сейчас не буду называть фамилии - иногда режиссеры некоторые пытаются играть, потому что сейчас понятно, что, и даже некоторые худруки иногда играют, хотя некоторые худруки  и актеры делают это с удовольствием, они все-таки иногда часто не режиссеры.

ТИХОМИРОВ:  Они просто художественные руководители?

ЖИТИНКИН:  Конечно. А вот, когда я вижу, что режиссер, если он выходит в своем спектакле и он не играет, в основном, а следит за тем, чтобы что-то не нарушалось, и он контролирует ситуацию прямо на сцене, для меня это мучение. Может быть, зрителю это интересно, но для меня это все-таки какое-то разрушение тайны. Вот и все.

ТИХОМИРОВ:  Все-таки, Андрей, скажите, а почему это произошло? Я спрашивал ваших сокурсников, которые учились вместе с вами, они  все говорили: Андрей Житинкин, это же такой был розовый пупс, такой веселый, такой энергичный. Я думаю, ну, как, ведь у вас была, как говорится, все двери были открыты.

ЖИТИНКИН:  У нас, кстати, был замечательный курс, потому что Ставская, наш худрук,  собрала такие странные индивидуальности.

ТИХОМИРОВ:  Ну, да, крепкая женщина.

ЖИТИНКИН:  Очень крепкая женщина. Сейчас нынешний ректор Щукинского Женя Князев; уже ушедший (страшная история) Женя Дворжецкий; ну, Сотникова, Сазонова - очень было много ярких и девочек, и мальчишек, и так далее. И действительно, я единственный, кто пошел совершенно в другую сторону. Нет, кто-то уехал, замечательно за границей живет, но так случилось, что  Евгений Рубенович Симонов - это художественный руководитель Театра Вахтангова в то время - он пришел на наш дипломный спектакль, где я играл в каком-то водевиле, поскольку  я был характерный актер, конечно. И он вдруг каким-то странным образом, вот просто взял меня за руку - я до сих пор помню это окно, этот коридор - и сказал: я набираю последний курс режиссерский. Я сплюнул, говорю: что значит последний,  Евгений Рубенович? Ну, вот я как-то верю, что есть, видимо, какие-то предчувствия у народных артистов, потому что ушел он в 69 лет, как папа в 69 Рубен Николаевич Симонов, предыдущий худрук. Это очень странная история,  и абсолютно тот же диагноз был. Я не буду его раскрывать, не надо.  Но он чувствовал, и он взял меня за руку… и это, кстати, есть в моей книжке «Плейбой московской сцены». Там у меня обо всем, там есть даже записная книжка наоборот от «Я» до «А», где обо всех актерах, обо всех режиссерах. И, в том числе, вот эта история. Потому что получилось с точки зрения мистического какого-то момента, действительно пророчество, поскольку дело даже не в том, что  это был его последний курс, а в том, что я оказался последним учеником в силу того, что наш  курс был очень маленький. Режиссура - профессия штучная, нас было всего 5 человек и все. Естественно уже все давно разъехались, и никто не работает по профессии. Один в Америке, ну, прибалт уехал в Прибалтику, еврей уехал в Израиль, и так далее, кто-то в Канаде. И я один остался в Москве и получается так, что я всегда с удовольствием об этом говорю,  что мой учитель вот Евгений Рубенович Симонов. Я единственный, кто об этом могу говорить. Потому что сейчас даже Симонова забывают, поскольку нет активных его учеников.

ТИХОМИРОВ:  Да сейчас вообще обо всех забывают.

ЖИТИНКИН:  Обо всех забывают, нет активных учеников, и никто о нем не вспоминает и  никто не говорит. А вообще не очень хорошо, что забывают корифеев. Единственное вот тут могу сказать, что Театр Вахтангова исключение в данном случае. Может быть, это прибалтийская ментальность, потому что Римас стариков вспомнил и подарил им спектакль «Пристань», и он всех-всех стариков собрал, и мне приятно за нашу альма-матер, за школу, что это произошло. И вот недавно мы совсем проводили Юрия Васильевича Яковлева. То есть, конечно, эта «Пристань», она сейчас будет потихонечку растворяться. Но, может быть,  она так и придумана, что последнее прощание, последнее «прости», когда  зритель видит своих кумиров, и потом уже пустота. То есть, как бы спектакль становится короче, короче,  короче и так далее,  и так далее.

ТИХОМИРОВ:  Ну, а потом, может быть, появятся новые кумиры?

ЖИТИНКИН:  Безусловно, и там очень хорошее как бы новое поколение. Так же, как я могу вам сказать, вот мы говорили о стариках Малого театра, вот сейчас я ставлю к юбилею Лермонтова «Маскарад».

ТИХОМИРОВ:  Я в курсе, да, Борис Клюев.

ЖИТИНКИН:  Борис Клюев играет Арбенина. Я  могу сказать, что вот ушли старики великие. То есть, когда-то это играл Царев, он играл Арбенина. Уходят старики. Ну, мы совсем недавно тоже проводили  и Марцевича, и так далее. Но зато вот в центре оказываются теперь актеры, которые когда-то,  я помню, Клюев рассказывал, что он очень стеснялся и краснел, когда ему надо было играть любовную сцену с великой Элиной Авраамовной Быстрицкой. Потом я их спокойно соединил в спектакле «Любовный круг», и они уже играют, как партнеры, потому что Элина Авраамовна потрясающе выглядит. Никто не видит разницу в возрасте между Клюевым и Быстрицкой. Теперь Клюев стал действительно центровой, я не боюсь говорить таких вещей, потому что я считаю,  что на хороших актеров, которых любит, обожает зритель, а зал встает на Клюева, он его просто любит.

ТИХОМИРОВ:  А ведь когда-то Трианона играл.

ЖИТИНКИН:  Абсолютно.

ТИХОМИРОВ:  «ТАСС уполномочен заявить».

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. У него очень много, и в «Шерлоке Холмсе». Кстати, может быть, потому что у него такой западный имидж,  потрясающе носил фраки,  западные пиджаки, куртки и так далее. Я считаю, что на него можно поставить спектакль  персонально.

ТИХОМИРОВ:  А скажите мне, все-таки вы поставили «Маскарад», уж коли зашел разговор, Андрей, но, насколько мне известно, в свое время Николай Мордвинов гениально сыграл в «Маскараде» роль Арбенина.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно.

ТИХОМИРОВ:  Я думаю, после него заступать…

ЖИТИНКИН:  Да, вы правы, есть некоторый страх. Но я кое-что приоткрою. Премьера у нас в конце  апреля, вернее, 19 апреля.

ТИХОМИРОВ:  Хотя  они чем-то внешне похожи.

ЖИТИНКИН:  Похожи. Я, единственное, предложил сразу Борису Владимировичу, не клеить никакие вот эти чубчики, помните у Мордвинова?

ТИХОМИРОВ:  Да, да.

ЖИТИНКИН:  И вот этот финальный демонизм, когда  он с хохотом немножко по оперному - сейчас, конечно, мы смотрим - сходит с ума, это, может быть, не совсем сейчас точно, потому что манера игры что ли изменилась. Хотя, поверьте, вот так доносить природу стихотворной драмы, вот стих, это мало, кто может, потому что у Мордвинова была потрясающая школа Завадского. Завадский, конечно, обожал этого актера, боготворил.

ТИХОМИРОВ:  А скажите мне, Андрей, я все время об этом думаю, я понимаю, что каждая эпоха рождает своих актеров, и, скажем так,  свою форму подачи актерского мастерства для зрителя. Я вот смотрю на Фаину Раневскую, я совсем недавно вдруг совершенно случайно наткнулся на фильм, и я понимаю, что она, такое ощущение, что это актриса, которую вдруг, ее взяли из современности и бросили в  контекст этого фильма 30-х годов. Она играла абсолютно по-современному. Я думаю, что это такое? Это  вот такой действительно гений, дар, внутренняя свобода?

ЖИТИНКИН:  Это абсолютный дар, потому что…

ТИХОМИРОВ:  То есть все вокруг были картонные, лубочные, и вдруг нормальная тетка, которая шутила абсолютно по-нашему.

ЖИТИНКИН:  Да. Я вам даже скажу, что, ведь для чего была придумана Система Станиславского?

ТИХОМИРОВ:  Которую сейчас ругают все.

ЖИТИНКИН:  Да, я сейчас не открою никаких секретов, если скажу, что, для того,  чтобы средний актерский уровень и вообще, чтобы научить любого, любой может взять как бы эти курсы и так далее, даже не поступая на актерский. Он может сейчас - есть возможность - сейчас заниматься этим, пожалуйста, как бы факультативно. И средний актерский уровень очень вырос. Но вот как были гении одиночки, так они и  остались. И, больше того, Константин Сергеевич, скажем, Михаилу Чехову, которого он обожал, он сказал: Миша, вам моя система не нужна. Это сказал сам Станиславский. А Мейерхольд, раз уж мы его сегодня вспомнили, он так злился, когда ему рассказывали про Систему Станиславского, что, в конце концов, взял карандашик,  сказал: дайте мне листочек бумажки, сейчас я вам за 15 минут напишу собственную систему. Вывел наверху слово «биомеханика» и нарисовал картинку, и нарисовал как бы придумал за 15 минут актерскую систему Мейерхольда.

ТИХОМИРОВ:  Теперь изучают ее во всем мире, американские актеры.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. Потому что она более современна в чем? Она как бы такой толчок к мюзиклам, потому что она предполагала пластику, она предполагала этюды хореографические…

ТИХОМИРОВ:  Движения.

ЖИТИНКИН:  Движения, да, эти прыжки на грудь с ножом. Эти все этюды, которые придумал  Мейерхольд, они уже давно отработаны во всех мюзиклах.

ТИХОМИРОВ:  А вот скажите мне, Андрей, вчера я совершенно случайно   встретил одного замечательного, я считаю, актера Станислава Садальского. И, идя с ним  по московской улице во время дождя, мы столкнулись нос к носу, как вы думаете, с кем? С Кириллом Серебренниковым.

ЖИТИНКИН:  Так, товарищи, интересно.

ТИХОМИРОВ:  Да, да. При этом никто никого не узнал, хотя все друг друга знают, никто не поздоровался. И я вдруг подумал, почему вот у Кирилла Серебренникова теперь есть «Центр-Гоголь», а у Андрея Житинкина своего центра нет.

ЖИТИНКИН:  Ну, это вопрос сложный, потому что, если говорить о том, что там происходит…

ТИХОМИРОВ:  Хотя, я считаю, что Кирилл Серебренников все равно, конечно, очень талантливый режиссер.

ЖИТИНКИН:  Я никогда не обсуждаю и не ставлю оценок. Я просто хочу сказать, что там  немножко другая... Он на Курском вокзале, вот этот весь завод и так далее, он создал кластер, который сейчас плавно перетекает, вернее, перешел в бывший театр Гоголя, поэтому тут ничего удивительного нет. И, если народ все-таки… Это очень сложное место. Вокзал. Я бы, честно говоря, никогда в жизни не взял эту историю. Просто этот кластер винзавода перетек туда, и все логично сомкнулось. Там очень много молодежи. Другое дело, что это начинает как бы превращаться, я сейчас не обсуждаю ни спектакли, ничего, это такое несколько тусовочное место. То есть там и кафе, и магазины, и так далее,  то есть это уже, сказать, назвать совершенно верно, что это центр. Назвать театром…

ТИХОМИРОВ:  Я поэтому и не назвал это театром, это центр.

ЖИТИНКИН:  Нет, они сами позиционируют, поэтому мы ничего тут особенного не говорим. Если он удержится на уровне посещаемости, потому что сейчас  я вижу другой момент, там столько волонтеров и столько бесплатно приходит людей, которые считают просто, что они могут спокойно придти, если они заплатили в кафе, пойти спокойно бесплатно в зал.

ТИХОМИРОВ:  Посмотреть спектакль.

ЖИТИНКИН:  Абсолютно. У них нет ощущения разницы, порога между театром и каким-то тусовочным местом. Вот это опасно, потому что там кинопремьеры, там концерты. Там, собственно, шагреневая кожа, знаете, сжимается, шагреневая кожа театра…

ТИХОМИРОВ:  Ну, как Театр Оперетты. В свое время один был мюзикл, второй мюзикл, а теперь это…

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. Но все-таки мюзикл близок к оперетте, это вопрос жанра. А тут ситуация географическая, и я только всем желаю, знаете, я в этом отношении очень солидарен с хиппи, которые в 60-е годы сказали, вы знаете, на поляне должны расти все цветы. Поэтому я считаю, что в искусстве должно быть все. Если хочешь сегодня пойти посмотреть кинопремьеру в «Гоголь-Центр», пожалуйста, хочешь пойти сегодня посмотреть спектакль драматический…

ТИХОМИРОВ:  Андрей, не уходите от ответа. Смотрите, вот Олег Меньшиков доказал всему миру и, в том числе, даже мне, что он  кроме того, что он талантливый актер, он талантливый организатор. Я видел его многие спектакли, ну, не антрепризы его, скажем так, театр, забыл, как называется с перепуга, могу сказать, что это все очень достойные работы.

ЖИТИНКИН:  Было «Актерское товарищество», которое сейчас вошло в Театр Ермоловой.

ТИХОМИРОВ:  Да, «Актерское товарищество». И это были действительно очень достойные спектакли. И я считаю, что это заслуженно, что он получил Театр Ермоловой. Но почему  Андрей Житинкин,  будучи главным режиссером Театра на Малой Бронной, который стал самым хитовым театром на несколько сезонов, никак не может получить свой театр? Или не хотите?

ЖИТИНКИН:  Нет, здесь вопрос смены поколений, и в нашем как бы цехе, еще раз подчеркиваю, есть определенного рода этика. Потому что я считаю, что все  наши выдающиеся, замечательные старики и так далее…

ТИХОМИРОВ:  Или вы ждете свой театр большой или малый?

ЖИТИНКИН:  Естественно, будет театр, это вы не сомневайтесь. Но, скажем, ну, давайте уж вскроем ситуацию, я до сих пор не на стороне актеров, и я много раз публично выступал какой бы он ни был тиран, это я говорю о Юрии Петровиче Любимове, вы должны были терпеть до последнего. Потому что сейчас у них  развалилось все на Таганке, и юбилейный год не состоялся. Хотя  огромные средства были потрачены на, якобы, реконструкцию каких-то спектаклей  Любимова, но это бред в том смысле, что есть живой мастер. Что их реконструировать? Он сейчас сам может придти и сделать эти спектакли, и так далее. Поэтому они позволили себе некую бестактность. И я бы считал, а он действительно выдающийся режиссер, это эпоха, в какой бы он ни был форме,  в каком бы он ни был состоянии, настроении, вы разрушили сами легенду, и вот сейчас свой 50-летний юбилей вам не с чем, собственно говоря, праздновать. А сейчас  уже развивается ситуация вообще чудовищно, потому что Любимов отпразднует и на «Бесах» в  Вахтанговском, а вечер юбилейный будет в Большом театре. И что же будет делать Таганка? Они-то с кем будут праздновать?

ТИХОМИРОВ:  Сами с собой. С Губенко.

ЖИТИНКИН:  К Любимову приедут все выдающиеся режиссеры и послы, так нет, там и Губенко с ними не общается, они перекрывают двери и туалеты. Там до сих пор происходит что-то, не имеющее иногда отношения к искусству.

ТИХОМИРОВ:  Напоминаю, что в студии находится театральный режиссер Андрей Житинкин, любимец, между прочим, очень многих актеров, особенно преклонного возраста. Андрей любит их, а они любят его.

ЖИТИНКИН:  Какая-то странная у вас в этом смысле фраза.

ТИХОМИРОВ:  Я шучу.

ЖИТИНКИН:  Нет, я сейчас без пафоса хотел бы сказать, что наши актеры, особенно в возрасте, остались все-таки не только кумирами, но и потрясающими профессионалами.

ТИХОМИРОВ:  Да, кстати.

ЖИТИНКИН:  Я четыре  спектакля сделал с Люсей Гурченко, в конце года прошлого мы проводили Ольгу Александровну Аросеву, она до последнего играла в Театре Сатиры мой спектакль «Идеальное убийство», не играла даже, как-то не важно себя чувствовала. И она говорила: ставьте, ставьте спектакль, потому что я мобилизуюсь, я к каждому спектаклю собираюсь. И она действительно, за кулисами могла быть в некоторой прострации, но это было потрясающее перевоплощение, когда она выходила на сцену, зал, конечно, встречал овациями, ее обожали. И я считаю, что актеры, кстати, мы сегодня вспоминали Юрия Васильевича Яковлева, у меня тоже был спектакль, последний спектакль я поставил Жженову, когда-то у меня последний спектакль, так случилось просто, сыграл Всеволод Семенович Якут.

ТИХОМИРОВ:  Андрей, я не приглашу вас ставить себе спектакль.

ЖИТИНКИН:  Нет, вы знаете что, я вам скажу даже больше, идет еще потом и продолжение. Вот, скажем, последнюю роль в своей жизни сыграла Людмила Ивановна Касаткина в моем спектакле «Школа любви».

ТИХОМИРОВ:  Я знаю, да.

ЖИТИНКИН:  И она такой подарок любви сделала для всех зрителей, и само символическое название «Школа любви», что вот сейчас мне очень приятно…

ТИХОМИРОВ:  А у нас был в студии партнер ее молодой Толя.

ЖИТИНКИН:  Да, Толя Руденко. Кстати, замечательно они играли, у них пара такая, и он сейчас, кстати,  популярный, медийный…

ТИХОМИРОВ:  Да, и он говорил, что для меня это было счастье этот спектакль.

ЖИТИНКИН:  Конечно, потому что она ему столько хороших уроков каких-то подарила, тайн актерских. Но я хотел бы еще на радостной такой ноте завершить, скажем, новеллу про Людмилу Ивановну, потому что она подарила столько любви и энергии зрителям, они приходили иногда заряжаться от нее, как от батарейки по нескольку раз на спектакли. Такая энергия, она всем дарила ее. И сейчас, когда, скажем, надо было собрать быстро очень деньги на памятник на Новодевичьем кладбище, был объявлен благотворительный  даже не марафон, просто концерт, и все, кто хотели, приехали, Ширвиндт, Соловьев, в том числе, ваш покорный слуга, Сережа Безруков и так далее, и зал был битком, купили самые дорогие билеты. То есть, это такая народная помощь, ее до сих пор любят, и эти деньги все, естественно, до последнего билета, выручка вся пошла на памятник.

ТИХОМИРОВ:  Андрей, скажите мне, вот я задаю этот вопрос всегда, и сегодня, наверное, не буду оригинален. Ну, почему в последнее время, я понимаю, когда на эстраде поют под фонограмму, это нормальное состояние наших эстрадных певцов, которые не умеют петь и даже танцевать. Но почему у нас в театре начали играть под фонограмму? Вы понимаете, что я в кавычках говорю. Вот у меня полное ощущение иногда, что я смотрю не спектакль, а некую целлулоидную версию, прямо такой лайт, когда никто никого не дергает, когда никто… просто ощущение, что ты смотришь просто какое-то такое, ну, может быть, репетиция в полноги.

ЖИТИНКИН:  Вот это то самое, о чем всегда говорили старики. Если ты сыграешь сегодня спектакль с холодным носом, не затрачиваясь, то в следующий раз здесь аплодисментов не будет. Ты покатишься дальше, дальше и дальше. Это, конечно, как бы реакция, может быть, или это такая штуковина, которая возникла сейчас после телевизионных, сейчас огромное количество каналов, и актеры сериальные, они настолько абсолютно уже закодированы ТВ, что на сцене он работает так же, как на ТВ. Я, когда молодых актеров отпускаю сниматься, потому что понятно, что надо их отпускать, у кого-то дети, квартиры и так далее, я лучше выстрою так, что он мне потом  будет благодарен и все сделает. Я им все время говорю: только, знаешь, что, потом выныривай все-таки, займись нашей историей, нашей пьесой, никто не отменял еще по Станиславскому домашней работы,  хотя уже актеры давно дома не работают. Я говорю, пожалуйста, поменяй рубашку хотя бы, потому что из сериала  в сериал в одной и той же рубашке.

ТИХОМИРОВ:  Это уже неприлично.

ЖИТИНКИН:  Неприлично.

ТИХОМИРОВ:  Но, с другой стороны, Андрей, если вспомнить историю театра, ведь когда пришла Любовь Орлова на сцену Театра Моссовета, ее тоже упрекали в том, что она абсолютно киношная. То есть, она работала от реплики к реплике. И потом замирала.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно, это разное искусство. Я вам даже приведу пример. Вы можете себе представить на сцене Вячеслава Тихонова?

ТИХОМИРОВ:  Нет.

ЖИТИНКИН:  Невозможно. Во-первых, его не было бы слышно, это другая природа. Но зато это гениально на экране думающий актер. Я был в Нью-Йорке на спектакле  по Теннеси Уильямсу «Трамвай «Желание», играла Джессика Ланж. Джессика Ланж играла Бланш. Вы знаете, я сидел в 6-м ряду, я ее не слышал. Потому что она хорошая киноактриса, но ничего не слышно, все-таки это разная природа. И поэтому я так благодарен театральным актерам и корифеям, которые могут взять звенящую паузу, или которые  могут выйти потом в такое состояние. Вообще я вам открою странную вещь, не Станиславскому уж, если говорить откровенно, зритель обожает разные состояния актера. Станиславский говорил: состояние  играть нельзя, надо действовать на сцене. Но зрителю-то интересно, как именно этот актер плачет, как смеется Раневская, как она, извините, курит папиросу и в этот момент одновременно жует и поет. Это же кто придумал? Ну, конечно, она. То есть я говорю о чем? Безусловно, уходят личности, и я очень часто молодым актерам, останавливаю вдруг репетицию и говорю: знаете, что, вот я сейчас, не обижая наш эфир, говорю, радиотеатр мне не нужен. То, как вы прочтете, я знаю, то, как вы органично, я хочу увидеть, что с тобой происходит. Ведь все же уже, сейчас настолько образованная публика, знают сюжет, ну, что, они не знают сюжета «Пиковой дамы»? Знают. Они знают сюжет «Маскарада».

ТИХОМИРОВ:  Все знают.

ЖИТИНКИН:  Конечно. Вот на моих спектаклях они зачем приходят, за эмоциями. Будь добр, вот здесь сейчас ты должен плакать. Он говорит: как, я не умею. Я говорю: подожди, это надо выйти на это. А вот здесь у тебя очень темпераментный монолог с истерикой, потому что ты теряешь все. А как я это? Потому что в сериалах его этому не научат.

ТИХОМИРОВ:  Не научат, я знаю.

ЖИТИНКИН: И сейчас ушли актеры, которые действительно заставляли зал рыдать или хохотать так, как никто не может.

ТИХОМИРОВ:  Я помню.

ЖИТИНКИН:  Я даже приведу пример, он у меня тоже есть в моей книжке «Плейбой московской сцены», выдающий актер ушел тоже от нас не так давно, Михаил Михайлович Козаков. Когда он играл «Венецианского купца» в моей постановке, Шейлока…

ТИХОМИРОВ:  Ну, да, я даже  и не знаю эту историю.

ЖИТИНКИН:  Я вот могу сказать про потрясение мое, когда в 7-м ряду, как сейчас помню, какой-то еврейский дедушка в сцене суда вскочил, когда хотели заставить насильно принять христианство вот этого Шейлока, и он закричал: безобразие! Вы знаете, мы вызвали ему врачей, все, он не помнил, он не помнил, что он кричал. Он настолько был в действии и настолько был в том, что играл Козаков, он настолько был потрясен игрой актера, что он вскочил, он хотел защитить этого героя, или просто это был какой-то крик подсознания, он кричал, но потом не помнил ничего.

ТИХОМИРОВ:  Слушайте, а вы знаете, прежде чем я перейду к своему главному вопросу дня, я совсем случайно несколько дней назад был в  городе Александрове, это Владимирская область, кстати, практически на вашей исторической родине. И был в этих казематах, был в этих хоромах, где долгое время провел Иоанн Грозный, часть своей  определенной жизни. Я вдруг вспомнил спектакль «Смерть Иоанна Грозного», когда я был совсем маленький, в Театре Армии, где играл Андрей Попов.

ЖИТИНКИН:  Андрей Попов - гениальнейший актер.

ТИХОМИРОВ:  На этой огромнейшей сцене. И вдруг я увидел эти маленькие закутки, где жил Иоанн Грозный. И я подумал, боже, какое перевоплощение. Но я помню, что рыдал в конце спектакля, когда он умер, несмотря на то, что Иоанн Грозный тиран, деспот, я тогда понял, что такое вообще гений актерский.

ЖИТИНКИН:  А, кстати, сейчас вы вспомнили интересную вещь, потому что Театр Армии с точки зрения сцены, там танки ездят, это очень тяжело. Вот только, я имею в виду освоить такое пространство, насытить энергией. И на моей памяти…

ТИХОМИРОВ:  Но он был огромный там.

ЖИТИНКИН:  Огромный. И зал 3 тысячи мест, сейчас уже чуть-чуть меньше.

ТИХОМИРОВ:  Нет, огромный Андрей Попов был там.

ЖИТИНКИН:  И на моей памяти только два актера заполнили собой так, что не было вопросов, это Попов, который играл Иоанна Грозного, и еще Олег Борисов, когда он сыграл Павла Первого. Он выходил тоненький, в мундирчике и с, в общем-то, не очень, знаете, брутальным голосом. Но это была звенящая нота, и зал сразу, раздавались овации, потому что глаза его были видны на балконе, что он делал, я не понимаю. Это, конечно, энергия. Вообще великий актер всегда дарит такую энергию уникальную, которую потом невозможно восполнить. Почему самый крупный актер, вот, кстати, я свидетельствую, всегда после спектакля, ну, час сидят в гримерке, не могут отойти от роли, потому что можно просто в миру потеряться, я не знаю, попасть в аварию в машине. Просто надо выйти из образа, и это не, вот только тут, может, зритель понимает, который не видит, что происходит за кулисами, это очень непростая профессия. Это профессия, связанная с такими перегрузками, с таким нервным напряжением, что, наверное, те, кто быстро сгорают, скажем, актеры, они так затрачивались и так действительно быстро становились звездами, что и быстро уходили. Мы об этом, кстати, говорили, когда репетировали Нижинского с Домогаровым, потому что, говорит: как играть гения? Я говорю: а знаешь, что, почему Высоцкий так быстро сгорел, Даль, Миронов? Надо играть как бы вот то состояние у бездны на краю. Когда человек настолько затрачивается и настолько в том, что он делает, растворяется, что невольно уже заглядывает куда-то туда в сакральную зону, куда простому смертному не заглянуть. И он сразу понял: да, все, я понял, о ком играть. Вот, о той актерской сути,  когда есть этот страх.

ТИХОМИРОВ: Вы знаете, Андрей, у меня с Садальским достаточно сложные отношения, ну, просто вот так получилось, и я могу сказать, почему я его считаю очень большим актером. Вот они с Таней Васильевой сейчас играют,  по всей стране колесят, когда он выходит после спектакля и начинается его монолог, да, понятно, что один и тот же на протяжении, но когда начинают звенеть струны души, и когда люди начинают плакать, я понимаю, что да, и я прощаю все.

ЖИТИНКИН:  Конечно. Но вообще актеров нельзя судить на бытовом уровне, им действительно надо все прощать. А Андрей Миронов, который менял за спектакль 12 рубашек?  Никто же не знает, они были все сырые. Вот эта легкость, это водевильное состояние солнечного человека, эти танцы, эта потрясающая ирония, юмор, это огромный колоссальный труд.

ТИХОМИРОВ:  Андрей, а скажите мне, ведь режиссер, по большому счету, это такой, знаете, это даже не психотерапевт, это психиатр. Ведь вы, глядя на актеров, понимаете, на самом деле, не то, что снаружи, а то, что внутри. Иногда обманным путем вытаскиваете это наружу. Мне кажется, что для многих людей в нашей стране иногда нужны такие психиатры, как вы, которые бы вытаскивали наружу то, что они скрывают под целлулоидом.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. Я даже вам скажу больше, перегрузки режиссеров почему-то никто не учитывает, хотя мы-то диспетчеры. Вот, если говорить, скажем, об аэропорт, вот мы должны развести все самолеты и спектакли, это еще работа с цехами, с художниками и так далее, чего там только нет. Но самое сложное - актер, потому что, конечно, он остается потом один на один с залом, он должен выиграть этот поединок. И тут надо быть очень-очень осторожным и терпеливым, потому что некоторые режиссеры хамски сразу требует результата, кто-то насилует актеров, а вот я выращиваю. Почему мне важно, почему меня так любят актеры, потому что мне важно, чтобы он как бы сам к этому пришел. У них иногда ощущение, что они вообще все сами придумали.

ТИХОМИРОВ: Андрей, и все-таки вы умудрились уйти от ответа. Я к тому, что, по большому счету, режиссер, как опытный психиатр видит, что творится в душе этого человека, в душе этого актера. И вы понимаете, что, на самом деле,  когда вытаскиваете его, даете ему эту роль, на самом деле, вы говорите, кто есть этот человек, потому что иногда некоторых актеров, которых я знаю, только на сцене являются сами собой.

ЖИТИНКИН:  И в этом нет ничего страшного. Огромное количество актеров великих, я даже не буду называть фамилии, в жизни очень скромные и даже стеснительные люди. Они пошли на сцену, для того, чтобы во многом эти комплексы снять. И, кстати, одно тоже из моих таких небольших открытий:  сейчас огромное количество приходит зрителей, чтобы избавиться от некоторых комплексов, потому что у нас такое сложное и такое психически неприятное, нервное время, что иногда, для того чтобы снять и переключиться, ну, переключиться это самое легкое, но иногда свой страх какой-то внутренний победить, иногда даже страх одиночества. Несмотря на то, что у меня там всякие премии, я народный артист, я сейчас не хвастаюсь, я говорю, что это мне не важно, когда я вдруг на одних весах это имею, а на другой открыточку девочки, которая оставила мне, я даже ее не знаю в лицо, оставила мне после спектакля. Это девочка подросток, у которой была чудовищная депрессия, и она на открыточке написала буквально одну фразу, что я вообще уже как бы, все обстоятельства жизни меня подталкивали к суициду, у меня не было смысла в этой жизни. Но почему-то в этот вечер я пошла в театр, совершенно не знаю, кто вы, что вы, какой спектакль, она пошла и вдруг обрела смысл. Эта открытка для меня самое дорогое, что может быть, потому что это даже не как у Достоевского та луковка, которая меня спасет, нет, это просто та непосредственная вдруг отдача, потому что я не верю в отдачу, как бы в то, что искусство перевоспитывает. Вот, что человек пришел и тут же стал лучше. Это неправда. Потом со временем когда-то, может быть, у него что-то щелкнет. Но у подростков бывает так,  они вот сегодня в такой действительно, они же неуравновешены очень, в такой депрессии, и его спасла вдруг моя история. Вот это самое ценное, что может быть. Поэтому я считаю, что сейчас очень многие зрители, и приходите в театр, кстати,  в театрах аншлаги в отличие от кино.

ТИХОМИРОВ:  Я знаю, да.

ЖИТИНКИН:  В отличие от кино аншлаги. А знаете, почему? Потому что хочется, зритель устал. Вы правильно говорите: пленка, целлулоид, сериалы, когда не вижу как бы, что слеза у актера настоящая,  когда это не монтажный стык, а действительно актер по-настоящему краснеет, бледнеет, объясняясь в любви.

ТИХОМИРОВ:  Андрей, я всегда говорю, что, например, модельеры, талантливые актеры и режиссеры, они медиумы, они видят будущее, они понимают, что будет там за углом. Вот скажите мне, потому что вы тоже сродни медиуму, а что нас ждет там, за углом? Тем более в контексте того, что вы сейчас поставили «Маскарад». Не самую простую пьесу.

ЖИТИНКИН:  Не самую простую. Вообще эта пьеса об искушении, если уж говорить откровенно.

ТИХОМИРОВ:  Я знаю, о вседозволенности.

ЖИТИНКИН:  Да, да, я хотел бы всем нашим зрителям сказать, что сейчас такое странное время, что очень многое, что мимикрирует, и вы будьте бдительны, как говорили раньше классики. То есть искушение вас как бы поймать или подстерегать на каждом углу, и вы должны для себя точный какой-то свой нравственный императив иметь и не размывать. Кто-то его находит в вере, кто-то в родных, кто-то в близких, кто-то в памяти, это самая главная константа. Самостояние человека - залог величия его, как сказал классик. Только самостояние. Поэтому мой рецепт очень простой, если вы чувствуете, что вас искушают какие-то бесы или полубесы, сейчас чего только нет, абсолютно спокойно закройтесь на хотя бы какое-то время кремовыми шторами, как просил Булгаков, и разберитесь с собой, со своей душой. Как только вы найдете эту точку гармонии с самим собой, вам не страшен никакой бес, вам не страшен никакой кризис и падение доллара, все, что хотите. Я специально сказал про падение доллара, потому что все ждут этого. Это была шутка, но, тем не менее, в каждой шутке есть доля шутки. И я  понимаю, почему зритель приходит в театр, потому что он чувствует тепло рядом сидящего человека, идет биополе.

ТИХОМИРОВ:  Кстати.

ЖИТИНКИН:  Конечно,  идет биополе. У экрана телевизора ты это не почувствуешь, поэтому это спасает и это заставляет, как ни странно…

ТИХОМИРОВ:  Мы становимся единым целым.

ЖИТИНКИН:  Да, соединять людей. Потому что сейчас рвется все, все связи, даже, я говорю не про коммуникации, а даже родственные иногда, и так далее. Люди сейчас, боже мой, пилят квартиры, наследство, чего только ни происходит, потому что…

ТИХОМИРОВ:  Не представляете, у меня перед глазами такие истории.

ЖИТИНКИН:  Абсолютно, вот видите, я угадал, я медиум, я ваши истории угадал.

ТИХОМИРОВ:  Нет, это не моя история, я просто не могу назвать фамилии, но это не реально. Я никогда не думал, что люди в таком положении, в таком возрасте могут совершать такие пагубные для  себя поступки.

ЖИТИНКИН:  Совершенно верно. А вы представляете, что происходит в этот момент с душой? Ведь, если вы думаете, что на ней не возникает черных дыр… у меня когда-то был спектакль знаменитый «Портрет Дориана Грэя», он был дико популярен и современен, потому что Оскар Уайлд вывел гениальную формулу: все равно у каждого есть тот портрет или та червоточина, которая может или расти, или остановиться. Все-таки мы не так далеко ушли от млекопитающих, только за счет маленького серого вещества в голове, ну, и что. Теперь все зависит, как ни странно, от каждого из вас. Поэтому я всем желаю обретения этой гармонии и действительно будьте мужественны, не поддавайтесь искушениям, которые вас  ловят на каждом шагу. А, если вы засомневались, приходите на «Пиковую даму» в Малый театр или «Маскарад» в Малом театре, вы тут же разберетесь, потому что там есть ответы на многие вопросы.

ТИХОМИРОВ:  Андрей, если вы думаете, что вы сейчас просто убежите, да, то глубоко заблуждаетесь, потому что еще один маленький вопрос, который меня волнует.

ЖИТИНКИН:  Давайте.

ТИХОМИРОВ:  Скажите мне, Андрей, вы такой гламурный, такой успешный, такой состоявшийся, ну, вот мог мальчик из города Владимир представить себе, что с ним будет через определенное количество времени? И почему, например, провинция, для вас это был не большой минус, а огромный плюс?

ЖИТИНКИН:  Это вопрос замечательный, и скажу, есть время, да?

ТИХОМИРОВ:  Да, есть.

ЖИТИНКИН:  Отвечу на него, как ни странно, серьезно. Там были какие-то странные подпитывающие токи, поскольку, вы помните, что это первая русская столица, еще даже  до Киева.

ТИХОМИРОВ:  Владимирская Русь.

ЖИТИНКИН:  И не случайно там Тарковский снимал «Рублева», и я вам скажу, это моя детская история, я когда-то увидел бога, это осталось у меня в книжке, я подумал, что это бог. Представляете, с небес спускается человек, который тысячное войско на лошадях штурмует Золотые Ворота, вдруг останавливается, разворачивается, по его жесту и в обратную сторону эта тысяча на лошадях уходит. Я же не понимал, маленький мальчик, что это на кинематографическом экране Андрей Тарковский,  Андрей Арсеньевич, его просто спускали, и он действительно руководил массовкой, снимая фильм «Андрей Рублев». Я подумал, что это бог. Папа мне сказал, что это не бог, это режиссер. Так я, может быть, подсознательно оказался и тоже Андрей. Вот это совпадение меня потрясло, и могу сказать, что, конечно, когда я огромное количество наших выдающихся блистательных, мы сегодня их вспоминали, актеров видел на экране, я не могу представить, безусловно, что это будут мои коллеги, что я буду с ними работать, и, более того, как сказала когда-то Люся Гурченко: Андрюша, я-то верю в то, что ты мне скажешь, чего я не знаю, поэтому показывай мне как можно больше и подсказывай, и так далее, что я еще в какой-то момент буду просто открывать какие-то неожиданные грани в  этих потрясающих, всем известных актерах, за что, может быть, они меня и любят.

ТИХОМИРОВ:  То есть, все-таки, Андрей, вы бог. Ну, я хотел сказать в театре.

ЖИТИНКИН:  Держаться. Нет, я с юмором отношусь. Держаться. У меня есть девиз: держаться.

ТИХОМИРОВ:  И скажите несколько слов людям, которые не верят в себя. Мне кажется, это самое главное - вера. Вера в себя, вера в бога, вера в страну, вера в жизнь.

ЖИТИНКИН:  Безусловно. Дело в том, что каждый должен ответить для себя на какие-то вопросы  главные. Потому что мне кажется, что в этой жизни все придумано, кроме смерти. И вот, с чем вы придете к этому финалу? А надо  спокойно к этому относиться, как античные герои, спокойно. Вот, если придешь в состоянии гармонии, как я говорю, все будет правильно.

ТИХОМИРОВ:  Андрей Житинкин был с нами.