Воскресный папа Театр как успешный бизнес-проект

ТИХОМИРОВ: Уважаемые друзья, сегодня в нашей студии появился человек, который, в принципе, не должен появляться. Вообще эти люди должны сидеть за кулисами и тихо считать деньги, или писать пьесы, или ставить спектакли, но никак не находиться в радио- или телеэфире, потому что их никто не знает. Вот кто знает Сергея Петрейкова в лицо? Сергей, простите.

ПЕТРЕЙКОВ: И тишина, естественно.

ТИХОМИРОВ: Никто не знает. Но если я скажу: "Квартет И", все скажут: "А-а-а!" И тут же спросят: "А при чем здесь Сергей?" А Сергей, между прочим, это практически папа, основатель… Хотел сказать – осеменитель, но это нехорошее слово, мне кажется.

ПЕТРЕЙКОВ: Нормальное. Но в данном случае оно не совсем верное.

ТИХОМИРОВ: Ну да. Здравствуйте, Сергей. Рады вас видеть.

ПЕТРЕЙКОВ: Здравствуйте.

ТИХОМИРОВ: Сергей, но на самом деле для многих театр представляют в первую очередь актеры, иногда режиссер, который выходит, убеленный сединами, и говорит: "Ну да, я это создал, это мои дети". Но те люди, которые находятся непосредственно у руля театра, о них не знает практически никто. Не обидно?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, нет, не обидно. Я сам так придумал. Вот вы правы, знают либо актеров, либо режиссера. Ну, режиссера все знают. Таганка – Любимов, Ленком – Захаров, "Современник" – Волчек, Ефремов когда-то. А я придумал, что у нас не театр, а скорее рок-группа. Понимаете? Квартет. Четыре человека, в рок-группе обычно примерно столько людей и есть, плюс-минус. Все такие разные, все такие интересные, каждый по-своему хорош. Невозможно представить себе, чтобы кого-то из них изъять, значит, кем заменить – непонятно, сразу всё развалится. Вот. И очень часто у рок-группы есть продюсер, иногда играющий очень серьезную роль, там Брайан Эпстайн у "Битлз". Извините, я себя не сравниваю, но тем не менее. Вот. И никто не знает, как он выглядит, сколько ему лет, когда он умер, от чего. Но все знают, что он сыграл какую-то очень большую роль в том, что они были. И то, что он умер, привело в итоге к тому, что они развалились. Может, если бы он остался жив, они бы еще там сколько-то лет продержались бы вместе. И так далее. Вот я такой абсолютно…

ТИХОМИРОВ: Вы живите, живите. "Квартет И" – это хороший проект.

ПЕТРЕЙКОВ: Я постараюсь. Я тоже вроде пока не собираюсь… Значит, в общем, человек, который держится в тени. И вот эти четыре лица, плюс к ним регулярно присоединяющиеся еще какие-то лица, в разных спектаклях и проектах. А как выглядит продюсер и что он там делает, чем занимается, совершенно не надо знать.

ТИХОМИРОВ: А чем вы там занимаетесь за кулисами?

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, во-первых, я соавтор всех пьес, которые мы ставим. Потому что мы раньше…

ТИХОМИРОВ: И "День радио", и "День выборов".

ПЕТРЕЙКОВ: И "День радио". Начиная, собственно, с "Дня радио". Даже начиная с… но это не совсем наша пьеса, ее написал Лабиш, называется она "Милейший Селимар". Но мы, когда ставили спектакль, который в итоге получил название "Ля комедия – 2", мы очень серьезно Лабиша переписали, дописали и так далее.

ТИХОМИРОВ: А он был в курсе?

ПЕТРЕЙКОВ: Он – нет. Он давно умер, поэтому…

ТИХОМИРОВ: Я так и чувствовал. Потоптались.

ПЕТРЕЙКОВ: И надеюсь, что он не переворачивался в гробу все-таки. Нам он очень нравился, мы сначала добавили кучу разного из разных его пьес, а потом уже и сами. Вот. И дальше мы поняли, что есть у нас какие-то возможности, что что-то такое у нас получается. И дальше мы занимаемся тем, что пишем пьесы сами: "День радио", "День выборов", "Кролики" и так далее, все эти "Разговоры мужчин" бесконечные.

ТИХОМИРОВ: Что-то вы как-то так уничижительно?

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, ну почему?

ТИХОМИРОВ: Про очень хорошую пьесу и про очень хороший спектакль.

ПЕТРЕЙКОВ: Но тем не менее же их играют бесконечно. Их два. И сейчас будет наверняка что-нибудь третье и в театре, и в кино, в общем. Вот. Значит, мы втроем пишем – Леша, Слава и я. Я же являюсь режиссером практически всех спектаклей "Квартета", во всяком случае всех перечисленных. Я же являюсь, так сказать, главным режиссером, это уже должность такая.

ТИХОМИРОВ: Сергей, скажите, пожалуйста, – вопрос в сторону, – как вы относитесь к памятнику Немировичу и Станиславскому, который установили в проезде Художественного театра?

ПЕТРЕЙКОВ: Знаете, я его один раз видел, проезжая мимо.

ТИХОМИРОВ: Это большое ваше счастье, что один. Я видел его два раза или три.

ПЕТРЕЙКОВ: И потом еще я его пытался рассмотреть на видео, но смотрел на каком-то планшете или на телефоне, в общем, не очень... Я пока не знаю, как я к нему отношусь.

ТИХОМИРОВ: Молодец. Хорошо вышли…

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, вы знаете, я не хочу ничего говорить плохого просто потому, что я его, правда, не рассмотрел. Как, впрочем, и хорошего, потому что… Вернее, как? На самом деле хорошо, что поставили. Это принципиально правильно, да?

ТИХОМИРОВ: Принципиально – хорошо, да.

ПЕТРЕЙКОВ: И место, в общем, наверное, тоже правильное.

ТИХОМИРОВ: А вот по поводу места я тоже, например, сомневаюсь. Скажите, все-таки в театре кто важен? Режиссер и продюсер? В данном случае ведь Станиславский и Немирович, они были, скажем так, режиссер и продюсер.

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, они были абсолютно на равных, потому что оба были…

ТИХОМИРОВ: Нет, они были и режиссер, и продюсер, скажем так. Да.

ПЕТРЕЙКОВ: Они были режиссер и продюсер в одном лице двое, вот как-то так.

ТИХОМИРОВ: В одном лице, да. И в то же время там где-то на заднем плане такая согбенная фигура Чехова. А я думаю, а кто важнее для театра?

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, для МХАТа… Вы знаете, тут сложно сказать. Потому что, не будь Станиславского и Немировича, Чехова бы тоже в этом театре не было и не было бы, наверное, многих пьес. Если помните, они его отвоевали у Малого театра. Он же всё порывался в Малый отнести, даже "Дядю Ваню".

ТИХОМИРОВ: Ну да. И там бы постоянно провалы были.

ПЕТРЕЙКОВ: И там бы, может, она, да, так же, как и "Чайка", заглохла бы. Помните, они поставили "Чайку", реабилитировали ее, и все равно он пытался отнести в Малый "Дядю Ваню". И сказали знаете что? "Вот она немножко полежит… и, знаете, кое-что давайте допишите, поменяйте".

ТИХОМИРОВ: Это такая легкая месть, да…

ПЕТРЕЙКОВ: Он возмутился, унес во МХАТ и больше уже никуда, кроме МХАТа, не носил, слава богу. Я считаю, что здесь принципиальная фигура, вот здесь принципиальная фигура Немировича, который с ним дружил и который его тащил во МХАТ и затащил.

ТИХОМИРОВ: Слушайте, так это должна быть какая чуйка! Простите, это нехорошее слово, неприличное для высокого жанра. Какое-то чутье на драматурга.

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, здесь не чутье, здесь просто понимание. Немирович был сам драматург. И когда-то же его награждали, в 1897-м или 1898-м году какой-то премией за лучшую пьесу года…

ТИХОМИРОВ: Слушайте, даже я не знаю!

ПЕТРЕЙКОВ: А он сказал, что «я считаю, что премия должна достаться Чехову за пьесу "Чайка"». Все посмеялись, потому что пьеса провалилась, все сказали, что это какая-то дичь, а не "Чайка"…

ТИХОМИРОВ: Ну да, в Малом.

ПЕТРЕЙКОВ: Не в Малом, в Александринке она провалилась. Вот. И, так сказать, Немирович сразу это сказал. Поэтому, как только он стал одной из двух половинок худрука Художественного театра, он тут же позвал Чехова, тут же взял "Чайку" и тут же сказал, что мы ее будем ставить, и поставили так, как надо.

ТИХОМИРОВ: А по поводу памятника все-таки, я говорю, я поработал бы над образом.

ПЕТРЕЙКОВ: Знаете, я одну вещь для себя отметил. Очень тактично сделано, что Немирович стоит на некотором возвышении, а Станиславский как бы на приступочке, опустив одну ногу вниз. Потому что я понимаю, что если бы они стояли вровень, то Станиславский был бы примерно раза в два выше. Немирович бы где-нибудь ему в районе пупка приходился бы, как это исторически и было. А их очень как-то так… По-моему, Станиславского чуть уменьшили, Немировича чуть увеличили. В общем, так отдали им дань, чтобы они не ссорились уже и после смерти.

ТИХОМИРОВ: По крайней мере на том свете, да. Хорошо. Сергей, вы знаете, я смотрю в ваши добрые, искренние, живые глаза, которые не соответствуют вашим паспортным данным…

ПЕТРЕЙКОВ: Как приятно!

ТИХОМИРОВ: Но это бог с ним, это совсем другая история. Я о другом. Ведь это же вы – тот динамит, та бомба, то проклятие нашего русского репертуарного театра.

ПЕТРЕЙКОВ: В каком смысле?

ТИХОМИРОВ: А в таком! Вот в последнее время и министр культуры Мединский, и многие театральные деятели говорят: идет диверсия, ползучая контрреволюция по отношению к русскому репертуарному театру. Ведь вот такие успешные проекты, как "Квартет И" и еще несколько проектов, как в свое время Олег Меньшиков с его "Товариществом", ведь именно вы доказали и показали, что театр может быть другим.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, вы знаете, я вам скажу, что, во-первых, "Квартет"… Несмотря на то, что я сейчас сказал про рок-группу, тем не менее "Квартет" существует как репертуарный театр. Что такое репертуарный театр? Театр, в котором есть репертуар, сегодня играется одно, завтра – другое, и там в репертуаре десять, двенадцать, двадцать названий. А есть театр проектный, да, когда один спектакль идет, он идет каждый день, и он играется месяц, полтора или два, год или 10 лет, сколько он там продержится…

ТИХОМИРОВ: Такой бродвейский стиль, да.

ПЕТРЕЙКОВ: Да. Потом его снимают и ставят следующий. И он тоже идет сколько-то, один спектакль. Так вот, у нас в этом смысле абсолютно репертуарный театр. У нас в "Квартете" есть репертуар. Он, правда, не очень большой, потому что мы сами и пишем, это долго у нас всегда происходит, ну и играть каждый день спектакль тоже в наши планы не входит, потому что у нас много еще всего другого есть. Поэтому мы играем 10-12 спектаклей в месяц.

ТИХОМИРОВ: Это тоже много, кстати. Тем более если учесть, что вы ездите по России еще.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, в общем, да. Поэтому у нас в репертуаре всегда четыре, пять, шесть названий, не больше. Больше просто невозможно, тогда будет раз в месяц идти каждый спектакль. Но это сложно и неправильно.

ТИХОМИРОВ: Но с другой стороны, понимаете, в чем дело, у вас коммерчески выгодное предложение, скажем так. В то время как большинство московских театров – я не буду говорить о городах России, потому что там действительно, может быть, театр является единственным лучом или одним из немногих лучей, как говорится, светлого, – но в Москве огромное количество театров, которые дотируются городом. Это огромные деньги, которые тратятся иногда (простите за выражение) черт знает на что.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, с одной стороны, с вами согласен, а с другой стороны…

ТИХОМИРОВ: Большое счастье, я говорю, что, например, сейчас Театр Гоголя (это моя заноза была на протяжении долгих лет), театр, который… Я никак не мог понять, кто эти люди, которые вкладывают в этот театр и в этого режиссера. Слава богу, наконец-то там что-то сдвинулось с мертвой точки.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, слава богу, просто назначили вместо одного режиссера, который, вероятно, просто исчерпал свой потенциал, другого, который отнюдь еще не исчерпал и, видимо, не скоро исчерпает, будем надеяться. Вот. Интересного, молодого и так далее.

ТИХОМИРОВ: Да, но я про другое. Дело в том, что все театры, русские театры говорят: "Нам дайте денег". А вы не говорите: "Нам дайте денег".

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, нет, я бы с удовольствием сказал: "дайте денег". Более того, мы иногда кому-то и говорим, и нам таки дают, помогают.

ТИХОМИРОВ: Спонсоры дают?

ПЕТРЕЙКОВ: Нам дают друзья…

ТИХОМИРОВ: Не государство, не мэрия?

ПЕТРЕЙКОВ: Государство нам не дает ничего. Но мы не государственный театр, поэтому государство, в общем, и не обязано нам чего-либо давать, это логично.

ТИХОМИРОВ: Вот видите!

ПЕТРЕЙКОВ: Вот. Нам дают друзья, к которым мы обращаемся. Они нам иногда дают, иногда одалживают, что тоже иногда бывает крайне важно. Хотя в последнее время больше просто дают. Вот. И это очень нам помогает. Если бы этого не было, было бы гораздо сложнее действительно. Потому что театр все-таки, даже вот "Квартет"… "Квартет" просто существует на пересечении театра и эстрады. Очень важно, что "Квартет" – это юмор, это смешно. Именно поэтому…

ТИХОМИРОВ: Чего так не хватает, кстати.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, в общем, да. Потому что, например, у меня есть другой проект, который так и называется "Другой театр".

ТИХОМИРОВ: Мы об этом поговорим попозже. Я уже приготовил пару розог.

ПЕТРЕЙКОВ: Вот там – пожалуйста. Вот там я бы с удовольствием принял бы любые, так сказать, денежные пожертвования. Там нормальная, стандартная театральная ситуация, когда действительно драматический театр не может назначить такие цены на билеты, как "Квартет", например. И соответственно…

ТИХОМИРОВ: Да, "Квартет" – это Бродвей, скажем так, все-таки.

ПЕТРЕЙКОВ: Это да, это все-таки немножко шоу, да. Совершенно верно. Опять же, посмотрите, во МХАТе на "Номер 13" можно сделать вот такие цены на билет, да? А на, условно, "Вишневый сад" нельзя. А "Вишневый сад" должен идти во МХАТе, это правильно. Поэтому билеты гораздо дешевле. Значит, поэтому "Номер 13" себя окупает, а "Вишневый сад" – нет.

ТИХОМИРОВ: Но, Сергей, я все-таки опять не могу понять. Вот смотрите, вы ведь поставили всё правильно на ноги, да? Это на самом деле бизнес-модель, и вы зарабатываете деньги. Ну почему наши русские театры невозможно, скажем так, не теряя ничего из, как говорится, наследия, которое было, сделать все-таки если не коммерчески окупаемыми, то хотя бы уходящими в ноль, чтобы они не висели тем бременем и чтобы актеры получали приличные деньги, а не десять, двадцать, тридцать тысяч, как это происходит… не хочу говорить ни на периферии, ни в провинции, просто в других российских городах?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, это вообще разговор очень такой большой. Я думаю, тут еще знаете что? Театр нынешний, как мне кажется, его проблема… У него, мне кажется, есть проблема, и она заключается в том, что он герметически сам в себе такой запаянный.

ТИХОМИРОВ: Амфора такая запаянная.

ПЕТРЕЙКОВ: Он существует абсолютно внутри себя, вот. У него нет никаких связей с жизнью. И кто ходит? Соответственно зрители, которые любят такой театр законсервировавшийся.

ТИХОМИРОВ: А их не много.

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, их достаточно много. В той же Москве их прилично, чтобы во все эти, в большое количество театров официальных, больших, известных, чтобы ходить в них, кормить их, чтобы покупать у них билеты. Театр, он ставит по кругу одни и те же названия. Вот сейчас везде пошла "Женитьба Фигаро", например. Причем прекрасная же пьеса!..

ТИХОМИРОВ: Да никто ж не говорит, да!

ПЕТРЕЙКОВ: И в нескольких очень хороших театрах очень хорошие режиссеры с прекрасными артистами поставили "Женитьбу Фигаро". И, в общем, само по себе это хорошо. Наверное. Но я бы предпочел, чтобы хоть в каком-нибудь театре поставили что-нибудь современное. И вот, мне кажется, тогда народ… Почему мы сейчас, "Квартет", сами пишем свои пьесы? Потому что, когда мы поставили "День радио"…

ТИХОМИРОВ: Вы пишете о жизни.

ПЕТРЕЙКОВ: Перед этим мы играли того же самого Лабиша. Это было очень смешно, очень весело, там музыка была, из оперетт мы понатаскали лучшие хиты. Зал был доволен ужасно! Как только мы сделали "День радио", интерес на порядок, на два порядка увеличился.

ТИХОМИРОВ: Вы подняли сразу на два порядка выше.

ПЕТРЕЙКОВ: Мы думаем: а почему же? А потому что мы про сегодняшний день. Вот люди себя узнают. В Лабише, там понятно, там какой-то милейший Селимар, какие-то обманутые мужья, Париж, девятнадцатый век – не про нас. А тут про нас. Радио. Это ж, собственно, что такое – радио? Это офис, есть начальник, есть секретарша, есть заместитель, есть пьющий персонаж, есть местный ловелас, есть местная дурочка, всё понятно, как роли распределяются в коллективе, да, в любом. Сижу – и это про меня. Ой, у меня вчера ровно это было!

ТИХОМИРОВ: Вот почему-то у нас все время забывают о том, что искусство должно быть современным.

ПЕТРЕЙКОВ: Вот! Причем современным не по форме. Потому что есть очень много сейчас попыток, и удачных попыток, соответствовать форме. Западный театр, есть там…

ТИХОМИРОВ: Вышли в костюмах или без костюмов вообще.

ПЕТРЕЙКОВ: Да, да, да. И какие-то еще вещи, то есть внешние приметы очень точно делаются, но не работают здесь именно потому, что они не про нас, не про здесь. И у них там это имеет определенный резонанс, у нас не имеет, потому что у нас иметь резонанс, мне кажется, должно что-то другое. Мы очень к слову приучены, к мысли приучены. Если слово и мысль будут очень точные… Опять же, вот вам Гришковец, который появился с "Как я съел собаку", попал так во всех, что до сих пор едет на этой своей популярности.

ТИХОМИРОВ: Сам хотел сказать это. И до сих пор едет ведь. Ничего нового не создает, но…

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, он создает новое, оно близко, рядом не стоит с "Собакой", оно всё меньше и меньше… Но попал настолько в точку, настолько зарядил этот спектакль мыслями…

ТИХОМИРОВ: А вот, Сергей, кстати, уж если мы пошли по гамбургскому счету, а что такое театр? Вот, например, одни в театр ходят для того, чтобы поплакать, другие… А что? Это же не чистилище, это же не храм, как мы говорим.

ПЕТРЕЙКОВ: Театр, на мой взгляд, это эмоция.

ТИХОМИРОВ: Да, конечно.

ПЕТРЕЙКОВ: Вы идете в театр для того, чтобы получить эмоцию. Причем любую. Либо поплакать, либо посмеяться, либо ужаснуться, всё что угодно. Главное, чтобы вас тронуло, и желательно сильно тронуло. Чтобы вы в зале сильно смеялись или в конце там сильно плакали. А потом, если вы вышли и еще и задумались: "А о чем я плакал? А, вот о чем!" – это вообще здорово. Но главное, чтобы вас сначала пробрало, а потом уже чтобы вы начали анализировать, чтобы вы не в театре… Хотя бывает иногда очень здорово и за мыслью следить. Но тогда должна быть такая мысль, что ты думаешь: надо же, как интересно! И весь спектакль ты в напряжении ловишь эту мысль. Тоже здорово.

ТИХОМИРОВ: А вы манипулятор! Это хорошо. Я был на закрытии сезона весной, летом уже, в МХТ на "Карамазовых". Никогда не любил, особо не читал Достоевского – и я вдруг не мог оторваться, думал: господи, он говорит современным языком! Хотя они говорили – слово в слово Достоевский.

ПЕТРЕЙКОВ: Понятно, что бывает, когда делают классику, и она оказывается опять же абсолютно созвучна сегодняшнему дню…

ТИХОМИРОВ: Но это крайне редко бывает. Это гений, Достоевский.

ПЕТРЕЙКОВ: Да. И все равно, и все равно, мне кажется, даже это… Почему никогда ни в "Квартете", ни в "Другом театре", по крайней мере в ближайшем обозримом будущем, мы не будем ставить никакую классику? Потому что ее и так везде ставят.

ТИХОМИРОВ: Хватит, да.

ПЕТРЕЙКОВ: Везде идет. Надо ей дать отдохнуть, хотя бы у нас.

ТИХОМИРОВ: Сергей, теперь один небольшой экономический вопрос. Все же здания в Москве, ну и вообще в мире, принадлежат каким-то организациям, мэрии, частным лицам. Вы, конечно, хитрый человек. У одних театров обременение – отопление, газ, свет, тра-та-та. А вы арендуете помещение.

ПЕТРЕЙКОВ: Да.

ТИХОМИРОВ: Это вы специально сделали, да?

ПЕТРЕЙКОВ: В каком смысле?

ТИХОМИРОВ: Ну, в том смысле, что вы могли бы ведь, даю гарантию, я на сто процентов уверен, что с вашими способностями вы могли придти в мэрию и сказать: дайте нам небольшой домик, мы сделаем там наш…

ПЕТРЕЙКОВ: Я не знаю. Мы как-то так… Вот этого мы, по-моему, совсем не умеем, именно дружить с властями, с чиновниками. Это у нас совершенно не получается. И более того, мы, по-моему, никогда и не пытались. Потому что нам всегда казалось, что должно всё зависеть от нас. Потому что, если мы придем к кому-то о чем-то просить…

ТИХОМИРОВ: А потом попросят вас.

ПЕТРЕЙКОВ: Да, в свою очередь нас о чем-то попросят, а может быть, мы не очень будем хотеть это сделать. А нам уже будет как-то неудобно, надо. А тут всё понятно: мы пришли и арендуем. Мы платим деньги, мы выполняем свои обязательства таким образом, да. И к нам, в общем, никаких вопросов вроде нет. Мы их выполняем, всё.

ТИХОМИРОВ: И в отношениях личных, и в производственных должна быть прозрачность. Вот нам не хватает вообще, в нашей стране нам не хватает прозрачности. Чтобы было всё понятно, как говорится, откуда что втекает, куда вытекает. Где люди зарабатывают, где, как говорится, отдыхают.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, в общем, да.

ТИХОМИРОВ: И мне так нравится, что вы так просто это говорите! Не говоря высокие слова о том, что "вы поймите, это же храм", и так далее, и тому подобное. Вы просто говорите. Хотя я жил просто напротив, прямо через дорогу от вашего ДК Зуева, вашего храма. Я когда узнал, что вы там будете ставить спектакль, я думаю: как же так? на фига? Такое убитое здание, такое, притом, странное, такое даже страшное. И потом, когда я стал ходить на ваши спектакли, я поймал себя на мысли, что оно с каждым разом становилось всё более и более театральным.

Сергей, есть такой голливудский продюсер Джулия Верден. И она решила сделать проект, называется "Аксьон", в котором она рассказывает о секретах своей профессии кинопродюсера. Ну, вы тоже делаете фильмы. И одна из фраз ее меня, конечно, потрясла до глубины души. Она говорит: "Вы знаете, вообще продюсер не может быть свободен от стресса, потому что он ответственен перед спонсорами" и т. д. Я вот думаю, а как Сергей Петрейков переживает все эти стрессы? Как он сохраняет бодрость духа?

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, как-то надо переживать, потому что невозможно ходить… ты не свободен, безусловно, но не должен все время ходить опущенный, подавленный, мрачный, с всклокоченными волосами.

ТИХОМИРОВ: Это ж какая ответственность, это деньги…

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, даже дело не в деньгах.

ТИХОМИРОВ: Люди…

ПЕТРЕЙКОВ: Просто ответственность. Да, все-таки что-то надо сделать. Ну да, но как-то надо с этим жить. Люди с этим живут, и нормально, ничего, справляются, фильмы выходят.

ТИХОМИРОВ: Последний раз, когда я у вас был, смотрел спектакль Максима Суханова, и там играл еще супруг светской львицы…

ПЕТРЕЙКОВ: Максим Виторган, хороший актер.

ТИХОМИРОВ: Максим Виторган. Хороший, да, вы думаете?

ПЕТРЕЙКОВ: Хороший.

ТИХОМИРОВ: Я это не заметил. Но ничего страшного. Вы же сказали, что у каждого свой взгляд на жизнь.

ПЕТРЕЙКОВ: Просто, видимо, не в том спектакле смотрели.

ТИХОМИРОВ: Может быть, да, может быть. А я подумал, действительно, ведь по большому счету театральный проект – это, естественно, коммерческий проект, и должна быть какая-то изюминка. И я просто помню, это была премьера, и спектакль на самом деле хороший, и Максим Суханов просто бесподобен, я очень люблю этого актера, очень сильный, очень цельный актер. Но я вдруг подумал про такой флер: играет Максим Виторган, супруг Ксении Собчак, и все набились. И я подумал: какой классный пиар-ход.

ПЕТРЕЙКОВ: Какой именно?

ТИХОМИРОВ: То, что пригласили Максима Виторгана. Ведь на его месте мог быть совершенно другой актер, например. И я думаю, а это тоже срабатывает?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, я не знаю. Дело в том, что к этому спектаклю я не имею практически никакого отношения. Ну, почти никакого отношения. Мы начинали его вместе. Дело даже было так, что Владимир Мирзоев, режиссер…

ТИХОМИРОВ: Тоже очень талантливый режиссер.

ПЕТРЕЙКОВ: Да. Он же входил в координационный совет оппозиции. И его какое-то время не пускали никуда ничего ставить. Вот. И он был вынужден даже в Театре.doc что-то… Не то что вынужден, поставил в Театре.doc, а нигде больше не… И мне как раз Виторган-то и позвонил, говорит: "Слушай, вот Мирзоев хотел что-нибудь поставить, а ему…" Я говорю: "Ну давай, пусть он у нас что-нибудь поставит". Мы с ним созвонились, поговорили…

ТИХОМИРОВ: Ничего не боитесь, да?

ПЕТРЕЙКОВ: Знаете, есть какие-то вещи, которых просто не надо бояться, не надо бежать с этим "боянием" впереди паровоза.

ТИХОМИРОВ: В принципе, да.

ПЕТРЕЙКОВ: Вот когда придут и скажут, тогда можно будет уже думать, надо бояться, не надо. Пока еще ни к кому не пришли и не сказали, а все уже боятся.

ТИХОМИРОВ: А все боятся, да. Тоже, кстати, это любимая игра интеллигенции – ну, не интеллигенции, а творческих людей: "А вдруг придут?" Придут, тогда и будете…

ПЕТРЕЙКОВ: Совершенно верно. Все эти отмены концертов Макаревича – я уверен, что большая часть идет не по звонку, а может, вообще ни один не по звонку, а просто: ой, не дай бог. Не дай бог, мне позвонят и скажут: "А чего это у вас пел Макаревич?" Лучше я его отменю.

ТИХОМИРОВ: На всякий случай, да.

ПЕТРЕЙКОВ: Да, да. Именно так.

ТИХОМИРОВ: Да, это любимая тоже игра. Ну хорошо, вернемся к театру. Потому что мне хочется про "Другой театр" поговорить на самом деле. Это очень необычный проект. И очень смелый проект. И я даже подумал, я же не знал, Сергей, вас раньше лично, я думал: это, наверное, какой-то сумасшедший, или у него просто очень много денег завелось. Есть успешный коммерческий проект – "Квартет И". И вдруг тратить деньги на хороший, но, скажем так, очень узкоформатный спектакль?

Но я сейчас о другом. Сейчас повальное увлечение, когда старый академический театр или просто театр отдается в руки молодых, опытных, талантливых, но неоднозначных людей. Я говорю и про Кирилла Серебренникова, и про Олега Меньшикова, между прочим (при всем моем уважении, потому что он очень талантливый актер и, кстати, хороший антрепренер по большому счету), и про Евгения Миронова. А как вы думаете, надо ли вообще актерам известным брать на себя такую обузу?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, тут всё зависит… Актер – это же не клеймо. Есть актеры, которые могут быть руководителями, есть актеры, наверное, которые не могут быть руководителями, да? Это две разные профессии, и они могут сочетаться, могут не сочетаться.

ТИХОМИРОВ: Но ведь ты можешь, во-первых, стать плохим актером после этого и не прославиться как хороший режиссер или продюсер.

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, стать плохим актером ты можешь, только если у тебя будут идти под твоим руководством уже как худрука плохие спектакли, ты в них будешь играть. Если ты приглашаешь как худрук хороших режиссеров или еще и сам режиссер, и ставишь, и у тебя хорошо получается, и ты в своих спектаклях играешь…

ТИХОМИРОВ: Но, Сергей, вы знаете, что это крайне редко бывает.

ПЕТРЕЙКОВ: Но бывает же, тем не менее.

ТИХОМИРОВ: Но бывает, да.

ПЕТРЕЙКОВ: Это две разные, повторяю, профессии. И руководить театром может режиссер – это нормально; актер – это тоже нормально; театральный критик, театровед; просто менеджер, если он достаточно умный и культурный, если у него есть какой-то кругозор, я думаю, то он вполне…

ТИХОМИРОВ: Да? Я просто помню все эти истории Малой Бронной.

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, это понятно. Ну так это был человек из определенного ведомства.

ТИХОМИРОВ: Ну да.

ПЕТРЕЙКОВ: Поэтому всё понятно. Вот он и руководил, да. Мы же знаем, как люди из этого ведомства руководят. Вот. Не то что кто угодно может руководить театром – надо иметь к этому просто определенные способности. И кем ты являешься при этом по профессии… то есть ты должен, конечно, иметь отношение к театру, просто чтобы знать про театр…

ТИХОМИРОВ: Естественно, конечно.

ПЕТРЕЙКОВ: Но вот я как раз приветствую все эти назначения и считаю, что надо было продолжать. Есть несколько человек в Москве как минимум, которые должны были бы получить свой театр вне зависимости от того даже, как, например, я лично к ним отношусь. Потому что это вот стоячее болото взбаламутили, но, к сожалению, не до конца. Как только пошли возмущения, тут же пошли на попятную, решили дальше не идти. К сожалению.

ТИХОМИРОВ: К сожалению, да. У нас же актеры пишут письма. Интеллигенция творческая начинает писать письма.

ПЕТРЕЙКОВ: На самом деле проблема в том, на чем в свое время Юрий Петрович Любимов, так сказать, подорвался, – уж казалось бы! Он всю жизнь, вот как только он вернулся из-за границы, он все время хотел перевести Таганку на договор.

ТИХОМИРОВ: Конечно.

ПЕТРЕЙКОВ: Чтобы все артисты были на договоре, чтобы он мог расторгать и заключать договор с кем угодно, когда угодно.

ТИХОМИРОВ: Это же коммерческий проект. Не коммерческий, но…

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, не в коммерции дело. Дело в том, что если режиссер… Причем у нас странная ситуация. Режиссер у нас в государстве, он на договоре. И режиссера и директора могут снять в одночасье, просто за секунду. Подписал Капков приказ, что снимаем Серебренникова, и сняли Серебренникова. Или: назначаем Серебренникова, – назначили Серебренникова. А Серебренников не может ни с кем из артистов расстаться.

ТИХОМИРОВ: По доброй воле.

ПЕТРЕЙКОВ: Пригласить, наверное, может, я надеюсь. А вот расстаться не может. Есть артист, он не работает. Или там не работает с ним Серебренников, ну не будет, не смог. Освободился бы артист, ушел, пошел в другой театр…

ТИХОМИРОВ: Нет!

ПЕТРЕЙКОВ: Нет, он хочет сидеть здесь, получать свою очень небольшую зарплату и писать во все инстанции письма, что разрушают русский драматический театр.

ТИХОМИРОВ: Дети! Ну, как говорится, пусть они это делают. Потому что, с другой стороны, а что делать? Слушайте, а если вот, например, Сергею Петрейкову скажут, вот вызовет его Капков и скажет: "Сережа, давайте, возьмите театр"?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, я бы, наверное, скорее всего, отказался бы. Потому что, во-первых, у меня и так уже есть два театра.

ТИХОМИРОВ: Ну да, куда же больше?

ПЕТРЕЙКОВ: А во-вторых, вот ровно мне не хочется решать эти проблемы. Потому что, придя в театр, любой художественный руководитель должен решить именно эти проблемы. У него есть балласт, с которым надо что-то делать.

ТИХОМИРОВ: А деть его некуда?

ПЕТРЕЙКОВ: А деть его некуда. Более того, в общем, жалко людей. Есть люди, которые, условно говоря, предпенсионного возраста или даже пенсионного. А куда они пойдут, а что они будут делать? На пенсию? Ну, пусть уж они в театре. Но при этом они…

ТИХОМИРОВ: Раньше, например, в детских спектаклях можно было играть Петю, Васю.

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, мне рассказывали про одного режиссера, который, став худруком, решил в первом же спектакле занять пожилых артистов незанятых.

ТИХОМИРОВ: Старшее поколение.

ПЕТРЕЙКОВ: Думал, сейчас они обрадуются! Они пришли на репетицию, и первое, что они спросили: "А когда перерыв? А когда репетиция заканчивается? Скоро закончится репетиция, да?" Вот. У каждого из них было по две реплики, но они еще и не успевали их произнести. Вот идет, идет, идет диалог – "ну, Василий Иванович? Мария Петровна?" А она тормозит, она уже отвыкла, она не может. И она эту реплику наконец произносит, а дальше говорит: "Ой, а я думала… А скоро уже мы закончим?"

ТИХОМИРОВ: Обед, да.

ПЕТРЕЙКОВ: В общем, он их всех распустил и отправил дальше сидеть на этих самых пенсиях и больше к ним не обращается. И правильно делает. Они просто так вот живут в театре, не играя ничего. А так бы он их уволил и на их место пригласил каких-то, или просто платил бы больше денег тем, кто работает вместо них. Понимаете?

ТИХОМИРОВ: Все-таки, да, все-таки актеры – это основная масса. (Хотел сказать – биологическая.) Это именно то, как говорится, из чего произрастает театр по большому счету. То, что мы видим воочию. И, конечно, их надо холить, лелеять и любить, но не всех же.

ПЕТРЕЙКОВ: Вот для этого режиссер должен работать со своими. У нас в "Другом театре" такая история, что…

ТИХОМИРОВ: Да. Вот как раз возвращаясь к "Другому театру".

ПЕТРЕЙКОВ: Мы когда договариваемся с режиссером, он обычно… Ну, обычно у режиссера, если он уже такой в возрасте, относительном хотя бы, и опытный, у него уже есть какие-то свои актеры. Он их приводит. В этом смысле Агеев был такой прекрасный пример, тоже недавно умерший, к сожалению, замечательный режиссер. Он у нас шесть спектаклей поставил. И он привел своих актеров. Это Ира Гринева, это Саша Усов, это Леша Багдасаров. А еще он всегда к своим так очень точечно и очень избирательно и очень как-то точно подбирал других актеров. Вот в "Чуть-чуть о женщине" он пригласил Ингу Оболдину. В "Ближе" он пригласил там Макса Виторгана, Вику Исакову, Женю Стычкина он к своей команде подгреб в какой-то момент. И это команда была такая, вроде и понятные лица, а еще к ним все время какие-то присоединялись звезды. Было интересно. Это вот его была команда.

Человек работал с теми, с кем он хотел работать, кто его понимал. И поэтому, когда он работал с этими людьми, у него всегда была удача. А когда он шел, его звали в какой-нибудь известный, крупный театр, у него часто бывали какие-то полу-удачи. Потому что ему давали не тех актеров, которых он хотел, говорят: "Нет, лучше вот этого, он известнее. А этот у нас занят, возьмите вот этого". – "Но этот не подходит…" – "Нет, ну возьмите". – "Ну хорошо".

ТИХОМИРОВ: Ну да, компромисс.

ПЕТРЕЙКОВ: "А давайте вы сделаете быстрее?" А он был человек очень неконфликтный, он говорит: "Ну хорошо, я сделаю". И получалось что-то и не то, что он хотел, и не то, что… И говорят: вот получился плохой спектакль, Агеев плохой… Не плохой режиссер Агеев, просто надо условия создать.

ТИХОМИРОВ: Да, и вроде не навоз, но удобрение. Да, это печальная история. Вот я смотрю на репертуар вашего театра, "Другого театра", и я думаю, что, например, "Утиная охота" – замечательная пьеса Вампилова о жизни 1970-х – 1980-х годов Советского Союза. Кто на нее пойдет? Чем она должна дернуть мое сердце, чтобы я пошел и чтобы я своим рублем доказал, что этот спектакль имеет право быть?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, какая тут штука. Во-первых, это долгий опять же разговор, про современную пьесу. Мы же делали "Другой театр", я делал "Другой театр" ради того, чтобы продвигать современную драматургию.

ТИХОМИРОВ: Где она?

ПЕТРЕЙКОВ: Современной драматургии не оказалось.

ТИХОМИРОВ: Современной драматургии нет?

ПЕТРЕЙКОВ: Ее практически нет, она практически не востребована. Вот. Не востребована театрами, как мы уже с вами говорили, они существуют герметично, им не нужна современность и от них никто ее и не требует. Те зрители, которые довольны этим положением театра, они ничего современного видеть не хотят. Поэтому театры не востребуют современную драматургию. Соответственно, авторы ее не пишут. Ну, почти не пишут. Немножко пишут, но очень мало. Вот.

Поэтому мы сделали театр для того, чтобы была современная пьеса, а ее нет. Значит, приходится как-то затыкать бреши. И "Утиная охота" – это пьеса на все времена. Это пьеса, про которую, слава богу, хоть ее можно в каком-то смысле считать уже и классикой, да, но при этом про нее хотя бы не надо объяснять, что такое, почему люди так одеты, почему они друг к другу так обращаются. Это все-таки не Мольер и не Шекспир и не Эсхил. А самое интересное, что вот когда спектакль вышел и были какие-то рецензии (и в Интернете писали) – пять или шесть взаимоисключающих отзывов, особенно про Зилова.

ТИХОМИРОВ: Это главный герой.

ПЕТРЕЙКОВ: У нас играет Володя Епифанцев. Вот. Кто-то писал, что Епифанцев чудовищный актер, он не умеет играть, из рук вон плохо играет Зилова…

ТИХОМИРОВ: Володя очень необычный.

ПЕТРЕЙКОВ: Кто-то писал, что Епифанцев гениально играет Зилова. Кто-то писал, что Епифанцев ничего не понял. И в итоге сошлось всё на том, кто-то очень мудрую вещь написал, что, судя по всему, у каждой эпохи своя "Утиная охота", свой Зилов. И удивительна пьеса именно тем, что она в каждую эпоху актуальна, актуальна другим чем-то, по-своему. Ее в каждую эпоху, видимо, можно ставить и смотреть. И, видимо, это так. Потому что, действительно, я до сих пор не могу привыкнуть к этому Зилову – Епифанцеву. Впрочем, я ни одного Зилова так и не принял. Ни Даля, ни…

ТИХОМИРОВ: Мягков, по-моему, Андрей.

ПЕТРЕЙКОВ: Мягков играл, он играл в дубль с Ефремовым. Ефремова я не видел, Мягкова, впрочем, тоже. Видел Владимира Андреева, тоже мне это не показалось. Вот. В общем, не было оптимального воплощения, на мой взгляд. И, возможно, Епифанцев тоже не оптимальное, не универсальное, но очень убедительное воплощение. Можно с ним согласиться, можно категорически не согласиться, как некоторые. Но это убедительно.

ТИХОМИРОВ: Слушайте, Сергей, я знаете о чем хотел вас спросить? Я периодически своим студентам и своим коллегам говорю, что, если человек чего-то добился в этой жизни, это уже личность. Я думаю об актерах. Актеров ведь очень часто воспринимают как людей, которые просто сосуды. Их наполняют вином, коньяком или чем-то другим, и от этого актер становится или великим, или нет. Вы общаетесь же с актерами, которые становятся если не великими, то очень большими актерами?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, по-разному.

ТИХОМИРОВ: Все-таки это личности?

ПЕТРЕЙКОВ: Вы знаете, по-разному. В любом случае должен быть талант. Талант – это самое главное, потому что…

ТИХОМИРОВ: Ну да, да. Подвижная психика.

ПЕТРЕЙКОВ: Я знаю рассказы про нескольких очень известных артистов прошлого, они уже давно умерли, про которых говорили, что они были чрезвычайно глупы. Чрезвычайно. То есть абсолютно.

ТИХОМИРОВ: Я даже догадываюсь, про кого.

ПЕТРЕЙКОВ: Ну да. Но артисты выдающиеся. Одно с другим не связано. Не обязательно дурак должен быть хорошим актером… Но иногда, кстати, мозги мешают. Актеру мозги мешают, потому что на сцене нужно играть и не нужно анализировать. Потому что артист, который играет на сцене, он, например, начинает анализировать, что сейчас происходит в зале. А почему зал сейчас не так реагирует, как вчера? Вчера здесь смеялись, а сегодня не смеются: значит, я хуже играю? И начинает волноваться, начинает нервничать. И начинает играть хуже, начинает дергаться. Потому что задергался, засуетился, начал стараться…

ТИХОМИРОВ: И всё, да? Стараться нельзя.

ПЕТРЕЙКОВ: А кто-то вышел, ничего не соображает, ничего не слышит, ему все равно. Ему сказали, играй так. И он пошел и играет себе, и играет хорошо вне зависимости от того, как там в зале реагируют. Так тоже бывает. Поэтому это разные вещи. Это вещи иногда, может быть, даже и не пересекающиеся – талант и личность.

ТИХОМИРОВ: Да, интересно. Сергей, я вот просто думаю, вы как Карабас-Барабас, но с другой стороны, думаю, как вы с ними со всеми управляетесь? Это ж какую надо выдержку иметь!

ПЕТРЕЙКОВ: Ну, как-то получается.

ТИХОМИРОВ: Ну да. Но я так понимаю, что все равно есть положительное в продюсерстве, в руководстве? Супругу же вы в театре нашли?

ПЕТРЕЙКОВ: Да. И предпоследнюю и последнюю.

ТИХОМИРОВ: И это хорошо. И, значит, это хорошая профессия. Сергей, мне очень приятно было с вами познакомиться. Успехов и "Квартету И", безусловно, ребятам всем привет передавайте, и "Другому театру". Потому что необычный театр с необычными актерами и с необычными пьесами – это всегда нам необходимо.

ПЕТРЕЙКОВ: Спасибо большое.

ТИХОМИРОВ: И спасибо, что вы сказали самую главную, мне кажется, мысль: театр должен заставлять чувства биться через край.

ПЕТРЕЙКОВ: Да, театр – это эмоция.

ТИХОМИРОВ: Спасибо вам большое.

ПЕТРЕЙКОВ: Спасибо.