За кадром Всё когда-то начинается с первого раза

Программу "За кадром" ведёт Николай Мамулашвили.

Представители самых разных профессий, порой редких, порой экстремальных, но чаще самых обычных – гости в нашей студии.

Испытатели, врачи, водолазы, пожарные, дипломаты, лётчики, автогонщики, альпинисты, журналисты и спасатели... Этим профессионалам есть, что рассказать об изнанке своей работы, о том, чего мы не знаем, о том, что обычно остаётся за кадром.

Их всех объединяет одно: любовь к своему делу. Это люди с характером, они никогда не отступают. Каждый из них обрёл настоящее признание и находится на своём месте.

Гость в студии – каскадёр, постановщик трюков и режиссёр Александр Анщютц.

Работа каскадёра интересна, но очень трудна и опасна. Постоянно приходится придумывать всё новые трюки. И чем сложнее трюк, чем он эффектнее и зрелищнее, тем лучше. Переворачиваются в кадре автомобили, объятые пламенем каскадёры прыгают с 30-метровой высоты, или, например, каскадёры на полном скаку падают с лошадей, причём часто вместе с конями, постоянно рискуя получить ссадины, ушибы, а то и переломы. Ничего не поделаешь, работа такая.

А бывают какие-то разногласия или сложности на съёмочной площадке в процессе постановки трюков? Сложности, например, с режиссёрами или операторами?

А. Анщютц: Как-то молодые ребята-режиссёры, абсолютно не опытные, снимали какое-то кино и попросили меня сделать страшную вещь. Люди садятся в "Газель", едут в "Газели", и случается ночная авария. Я их спрашиваю, а зачем им это, так как являюсь противником вещей, которые очень похожи на правду. Нам жути хватает в жизни выше крыши. Я выступаю за такое кино, в котором может литься кровь, может быть стрельба, всё это красиво, но это не должно быть похоже на правду. Человек должен все равно понимать, что это просто красиво снято. В боевых искусствах тоже есть своя красота. Это движение, динамика. Например, мы "Терминатора" смотрим, но не возникает же у нас, что там прямо так всё страшно. А тут требовали достоверность. И для получения достоверности мы придумали с ребятами такую вещь. А сниматься всё это должно было зимой. Две девочки заходят в "Газель", садятся, едут, практически это один кадр. Полутёмная "Газель" движется, эти девочки, поговорив о чём-то, засыпают. И потом свет фар и удар. И потом рапид, идёт медленный стоп-кадр, что происходит внутри "Газели", как всё там сминается.

Что мы придумали? Убрали задние дверцы в "Газели", машину подготовили, сварили специальный внутренний каркас, поставили туда крэш-бокс, такой специальный защитный бокс, который не даёт камере повредиться. Закрепили этот крэш-бокс. С левой стороны "Газели" мы привязали пневматическую пушку, прямо к машине, чтобы она дёрнула задние сиденья в момент удара и вырвала их. И у меня там, кроме манекенов, сидели два живых каскадёра. Такого никто до этого не делал. Потому что мы делали настоящий лобовой удар в ЗИЛ на скорости 60 км в час. Каскадёров я одел, конечно, по полной. Мы убрали в "Газели" все стойки, заменили их пластиковыми, чтобы они гнулись. Впереди поставили не настоящие стёкла, а есть такое резиновое стекло, которое безопасно...

Чтобы максимально минимизировать возможность получения каскадёрами травмы?

А. Анщютц: Да. Дальше билась "Газель". Но я не мог сделать так, чтобы в одном кадре она ударилась и перевернулась, потому что внутри её находились живые люди. То есть, я это делал в два кадра. И мы это всё придумали. Приезжаем на съёмку, идёт снег. Я говорю, что здорово, снег идёт нам в помощь. Потому что я хотел перевернуть "Газель", а потом тянуть её и чтобы снег заходил в разбитые окна. Представляете, там внутри лежат люди, "Газель" тащат, её как бы ЗИЛ ещё протягивает. У меня же просили жути. И они меня как-то тоже заразили этим трюком. Я и подумал, вот сейчас-то я им нагоню жути. Мы всё для этого придумали, наварили, долго возились с "Газелью". Приезжаем. Идёт снег. А режиссёр и оператор стоят грустные. Спрашиваю, что случилось? Отвечают, что они сцену, когда девочки садятся в "Газель" сняли тогда, когда снега не было.

Но можно было ведь её переснять?

А. Анщютц: И я также сказал: "Ну, переснимите её". Они отвечают, что не могут. Как не могут? Говорят, ну, вот так.

Что важнее: жизнь каскадёров или кадр?

А. Анщютц: Я им говорю тоже, что это ведь трюк, вы что. Нет, говорят. Но мы все равно будем его снимать, однако вторую камеру не поставим. Одна камера стояла внутри, а вторая камера должна была стоять снаружи. Потому что одной камерой нельзя снять, чтобы хорошо всё получилось. Вторая камера должна была быть снаружи. Я их прошу переснять кадр посадки, но не могу их убедить и всё. Ходил-ходил за ними, ругался даже. Просил поставить вторую камеру, в конце концов, можно было отснятое ею выбросить. Никто же не заставит их всё это оставлять при монтаже, а вдруг что-то пригодится. Вторая камера же просто стоит. Она же была на площадке. Они нет, ни в какую.

Я делаю этот трюк. Бьём "Газель". Мне даже самому было страшно. Ребята после столкновения побежали к машине, каскадёры, находившиеся там, действительно улетели. Смотрим внутренний кадр. Он получился просто шикарным, но в машину влетел снег. Я им говорю, что его можно будет стереть на пост-продакшене. Начал переворачивать "Газель", а режиссёр говорит, что всё, ему переворот не нужен. Я его и так убеждал, и сяк. Но он говорит, что переворот ему не нужен. Я плюнул. Единственный раз я тогда психанул и сказал, чтобы они делали всё так, как им хочется. Мы с ребятами собрались и уехали.

Они потом давай монтировать. А у них монтаж не склеивается. У них один наш кадр есть, ещё к тому же со снегом. Но он не вклеивается в монтаж. Как раз неснятого второго кадра не хватило.

Режиссёр и оператор, значит, приглашают других каскадёров бить "Газель". "Газель" ту же берут, нашу. И они им делают точно такой же трюк. Единственное, что я делал его вживую, и у меня получилось, что машина двигалась немножко как хотела. А они сделали центральную точку, и машины приходили в одну точку. А у меня за счёт того, что машины двигались немного по-разному, фары сначала осветили салон, и мы увидели, что в нём живые люди. А потом фары погасли, и был удар. И получилось, конечно, очень красиво.

Естественно, они этот кадр взяли. Но им не хватало второго кадра. Они все равно решили ещё раз этот внутренний кадр повторить и поставили вторую точку сверху, чтобы выйти из положения, просто на асфальт. Наняли кран для этого. Но этот кадр у них вообще не получился, потому что получилась только верхняя точка. А у ребят крэш-бокс (мы-то делали его под себя) просто улетел вперёд. И там уже не было, конечно, ни живых людей, ни "Речета" (тросовая пневматическая система), ничего вообще не было. То есть, просто ударили и всё.

Вот это из той серии, о чём вы спрашивали. Обидно жутко. Ведь трюк был сделан на 100 процентов. Но как переубедить? Это был не такой проект, который для меня был особо финансово выгодным. В картине не было никаких других трюков. В ней был только этот единственный трюк. Вроде бы молодые ребята, которые только-только закончили, но , и они меня заразили этим трюком. И я с ним очень долго возился, переживал и т.д. И потом, когда мы его родили, ребёнок оказался недоношенным. Вот это было обидно.

Да, конечно. Коль скоро мы подробно стали разбирать постановку сложных трюков, не могу не спросить, как происходит горение, когда каскадёр в кадре вылезает из загоревшейся машины. Знаю, что есть такие понятия, как "полное горение" или "30-процентное горение". Вообще, как долго в таком состоянии может находиться каскадёр? Ведь спецодежда и спецсредства на каскадёре не могут вечно противостоять огню?

А. Анщютц: Горение подразделяется: 30 процентов, 50 процентов, 70 процентов, 100 процентов горения поверхности тела. Но тут тоже есть свои некие профессиональные хитрости. На самом деле никому не нужно, чтобы было горение 100 процентов. Стопроцентное горение – это один из самых сложных трюков. Его, конечно, можно делать, но когда проходит какой-нибудь фестиваль каскадёров или ещё что-нибудь. Ребята трюк делают, хотят показать, кто из них круче, кто больше и дольше может гореть.

В принципе, это вообще не нужно, потому что это не так зрелищно, как кажется. Ну что зритель видит? Абсолютно горящий шар. На каскадёре, во-первых, надето одежды, как на снеговике, если не больше, всей этой защиты, потом всей той одежды, которая будет гореть и прогорать. Он ничего не видит, он весь в маске, у него спрятан где-то маленький баллон с кислородом. То есть, это такой ходячий робот и столб огня. То есть, в кино это не выглядит зрелищно.

В кино зрелищно, когда ты видишь, что человек, почти не одетый или наполовину одетый, загорается, моментально вспыхивает и вспыхивает действительно как свечка. И видно, что это живой человек. Он куда-то там бежит, и видно дальше что происходит. Но это уже искусство монтажа.

Например, я для киностудии Горького делал, когда девочка там у меня горела. Это первая картина Comedy. Там загорается по сюжету невестка. По сюжету она сама себя поджигает. А до этого говорит, что себя сама подожжёт. Поджигает себя невестка, у неё платье загорается, мама её хватает за руку, и они в море падают, где она её как бы тушит.

Так по сюжету, я ничего не могу поделать. Ставлю трюк, а есть режиссёры, операторы и сценаристы, которые написали, что хотят видеть горение. Я отвечаю, хорошо, будет вам горение. Приносят мне это платье. А платье мало того, что оно без рукавов, у него сзади вырез почти до попы. Как в таком платье девочку поджигать? Хоть и дублёршу, хоть и каскадёршу. Она же у нас одноразовой тогда получится. Поэтому платье такое никуда не годится. Я им объясняю это, рассказываю, как и что будет примерно. И хорошо, что мы это делали ночью, потому что гореть днём и гореть ночью (это уже технические нюансы) – это две разные вещи. Днём надо намазаться по полной программе, что называется, а ночью можно чуть-чуть. Потому что огонь ночью сам по себе яркий, поэтому не надо сильно намазываться. А днём, сколько ни мажься, если ещё на просвет встать, на фоне какого-нибудь окна, чтобы на тебе был просвет, вообще огня можно не увидеть, как бы ты сам себя ни поджигал. Огня просто не видно. Он сливается с фоном и всё. Бесполезно что-либо делать.

Я её намазываю и говорю, что будет высокий огонь. Она спрашивает, как высокий? Отвечаю, что где-то метра полтора над головой. Известно, что огонь всегда вверх стремится. А нам, говорят они, надо меньше. Я им в ответ, что у меня же не горелка в руках, я вот сейчас человек подожгу. Они говорят, а можно ли столб огня сделать меньше, а если понадобится, то и больше? Отвечаю, что у меня нет горелки. Объясняю им, что она вот вспыхнет, причём я ей оставил голые руки. Мы сделали хитрую конструкцию, что если дублёрша не будет сильно махать руками, её огонь не затронет. Это обычная физика. Огонь стремится вверх, и надо только посмотреть, куда ветер в данный момент дует? Это можно предугадать.

И как только дублёрша вспыхнула, вторая актриса забыла, что нужно дальше делать, что ей нужно схватить её за руку и бросить в воду. Но потом она отошла, я ей кричу, чтобы она хватала за руку. Подожгли. Слышу тишина. Думаю, что это меня не ругают? Нет, меня не ругают. Иду к мониторам. Обычно я на таких трюках у мониторов не нахожусь, всегда стараюсь быть ближе к каскадёрам. Потом всегда можно подойти и посмотреть запись на мониторе. Подхожу к мониторам, сидят там оба – режиссёр и оператор. Я интересуюсь, как всё прошло. Отвечают, что круто, но для комедии это не пойдёт. Я говорю, что понял и что делать будем? Говорят, давайте огня поменьше чуть-чуть. И только тут спохватываются и спрашивают, а каскадёрша у нас вообще живая? Я отвечаю, что живая и мы уже готовы поджигать её во второй раз.

Кстати, а много женщин-каскадёров в вашей профессии? Это первое. И второе. Какое отношение к ним? Возможно ли к женщинам-каскадёрам какое-то снисхождение, делается ли поправка на то, что это женщина, представительница слабого пола, прекрасной половины человечества? Или нет? И они работают на равных? Отношение к мужчинам-каскадёрам и каскадёрам-женщинам одинаковое и с них требуют так же, как с мужчин-каскадёров?

А. Анщютц: Нет, но требуют всегда правильно, требуют с них, как нужно. А девочек-каскадёров много хороших. И очень много конниц. Они идут в каскадёры потому, что в принципе многие из них занимаются лошадьми, в том числе и профессионально. И есть автомобильные каскадёры-женщины. Есть даже женская группа каскадёров. У Варвары Никитиной своя большая группа. Но у неё не только девушки, но и парни есть. То есть, девочек много. И, конечно, снисхождение есть. Мы всегда по-джентельменски к ним относимся, но общие требования существуют. Всё-таки каскадёр работает, что называется, для кадра. Всегда хороший каскадёр, наверное, так же, как и хороший актёр, будет стараться сделать всё, чтобы получился шикарный кадр, чтобы это было незабываемо. Кстати, та девочка, о которой я сегодня рассказывал, горела первый раз. Ей было страшно. И она меня замучила, ходила за мной, наверное, часа четыре, если не больше, пока мы не приступили к трюку и всё спрашивала, а как мы тут будем делать, а что здесь будем делать. А что надо будет пододеть? И ходила-ходила, ходила-ходила. Нет, конечно, я её не осуждаю. Наоборот, это хорошо, что она интересовалась, старалась всё понять. И оказалось молодцом, сделала два замечательных дубля. Думаю, что теперь у неё не будет уже такого страха перед горением вообще.

Теперь горение будет её коньком.

А. Анщютц: Возможно. А почему нет? Она альпинистка, занималась скалолазанием. У неё уже есть конёк, она не боится высоты. А тут так получилось, что нужно было снять горение. Все когда-то что-то начинают с первого раза.

Вёл программу Николай Мамулашвили. Режиссёр выпуска Юлия Дунце.