По-большому Александр Домогаров в гостях у Гии Саралидзе и Лены Батиновой

12 апреля 2010, 17:05

Персоны

Актер

САРАЛИДЗЕ: Хочу поприветствовать гостя в студии и с большой радостью это сделать, давно мы ждали встречи с этим человеком. Вот так сложилось, что и тема сегодня такая, на которую именно с ним интересно было бы поговорить. Не буду интриговать далее – актер театра и кино, народный артист России Александр Домогаров. Александр, здравствуйте.

ДОМОГАРОВ: Здравствуйте.

БАТИНОВА: Здравствуйте, Александр.

САРАЛИДЗЕ: Действительно, сегодня и на нашей радиостанции, да и вообще во многих СМИ в России, да и не только в России, главная тема – это, конечно, трагедия, которая произошла под Смоленском. Вы, Александр, действительно очень связаны с Польшей, с культурой этой страны. Вы снимались у действительно великих режиссеров – у Анджея Вайды и у Ежи Гофмана. Связь с этой страной прервалась после того, как вы перестали там сниматься? И вообще, что она значит в вашей жизни?

ДОМОГАРОВ: Это 10 лет жизни. И дело даже не в театре, наверное, и не в кино. Просто так получилось, что пан Ежи Гофман позвал меня сниматься в картину. Я не должен был сниматься, он запрашивал у Москвы совершенно других артистов. Просто агент положил еще одну кассету. И я улетел в Польшу, он меня утвердил, и вот с этого момента началась какая-то история моя польская. Все зависит, наверное, от людей, с которыми ты встречаешься. Потому что мы страны воспринимаем так: ой, какая Италия красивая! Но пока ты не пообщаешься с людьми, которые там живут, пока ты не поймешь, наверное, на уровне тактильном, что это такое┘ Мне повезло, меня судьба свела с такими замечательными людьми. Я не беру вот этот высший полет – Гофман, Вайда. Это звезды. Я общался с нормальными людьми, которые живут в стране. Когда у меня случилась проблема с ногой в Польше, люди, которые никакого отношения к кинематографу не имели, они ездили со мной по больницам, они возили меня в какие-то институты. Вот они! Вот поэтому я воспринимаю это, действительно┘ Трагедия – ничего не сказать. 96 человек, не говоря, что это действительно вся верхушка страны ушла, – но вот просто люди, люди┘ 96 жизней закончились в одночасье. Вот об этом стоит, наверное, говорить, стоит об этом думать. И мне очень радостно, что я сегодня с утра дома смотрел новости, когда наши, россияне, которые какое отношение к Польше имеют – никакого, но люди говорят: мы плачем, мы скорбим. Если вдуматься, это действительно тяжело, страшно, мне страшно. Я уехал из Москвы, в смысле я не живу сейчас в городе, я живу за городом, но моя квартира находилась на Малой Грузинской улице, я в посольство ходил, как домой, было время, такой период в жизни, когда был предыдущий посол. Все праздники, польские праздники – наши праздники, чаю попить зайти┘ Я сейчас представляю вот эту стену около посольства.

САРАЛИДЗЕ: Сейчас у нас как раз в эфире был представитель культурного центра польского.

ДОМОГАРОВ: Да, я слышал.

САРАЛИДЗЕ: И он рассказывал┘ Я сам живу в этом же районе, я сам ходил к посольству, ну, это невероятное ощущение. Во-первых, огромное количество людей, невероятное количество цветов, свечей.

ДОМОГАРОВ: Я горжусь тем, что мы такие, честно вам скажу. Меня обуревает слово ╚гордость╩.

САРАЛИДЗЕ: Да, это очень приятно – все это видеть. Александр, а у вас вот до того, как вы в первом фильме стали сниматься, у вас была какая-то связь с Польшей или нет?

ДОМОГАРОВ: Нет, не было. Я даже и не думал, что так вот повернется все. Нет, даже намека не было.

САРАЛИДЗЕ: А когда предлагали эту роль, когда агент положил, вы знали этот материал, с которым придется столкнуться?

ДОМОГАРОВ: Я читал в своем детстве, как, наверное, многие мальчишки, например, читали Сенкевича. Но я не читал ╚Огнем и мечом╩. А когда я уже получил предложение, почитал сценарий┘ Это очень сложная была система: поляки переводили в Польше на русский, получали русский вариант, потом мне говорили: это не читай, это неправильный перевод, потому что мы сейчас делаем более точный перевод. И Гофман же снял все наоборот. То есть, трилогия написана: ╚Огнем и мечом╩, ╚Потоп╩ и ╚Пан Володыевский╩. Он снял все наоборот: ╚Пан Володыевский╩, потом в 70-м – ╚Потоп╩, который был номинирован на ╚Оскара╩. Он тогда очень смешно сказал: ╚Ну, я как-то не очень обиделся┘ Тогда Феллини взял". И следующая, вот эта первая часть, которую нельзя было поставить в те годы по определенным политическим условиям. Потом, по определенным политическим условиям нельзя было опять поставить. Потом было опять нельзя, потому что определенные политические условия... И когда вдруг все начало срастаться, он заявил вот эту картину. И я могу сказать одно: я в Польше понял, что такое слава ╚Битлз╩. Я понял, что это такое. Я понимаю, как ребятам было тяжело, этой "четверке" из Ливерпуля.

САРАЛИДЗЕ: Я читал, что там просто оглушительный успех был, а вы просто стали там национальным героем.

ДОМОГАРОВ: Ну, ладно, оставим это. Потому что Гофман после картины посадил группу в автобус, основных героев, продюсеров, и мы проехали по всем крупным городам Польши, а в общем, снимали мы везде: Белосток, Краков, Варшава. И мы проехали по всем городам еще до официальной премьеры, то есть, показывая картину эксклюзивно, один сеанс в городе. Когда в городе Познани нам сказали: вам нельзя выходить через главный вход, потому что вся огромная площадь перед гостиницей, перед отелем – можно этому верить, можно не верить, но там яблоку негде было упасть! Полиция не могла сдержать, они держали только вход и говорят: мы вас будем выводить через ресторан, наверное. Я вот первый раз видел, когда подъезжает машина, секьюрити тебя туда – раз, дверь закрывается, машина уходит. Следующая машина подъезжает – раз┘ Тогда – да, вот я понял.

САРАЛИДЗЕ: А с чем это было связано? Это материал какой-то?

ДОМОГАРОВ: Я думаю, что здесь сошлось все. Здесь сошелся материал. Во-первых, они очень давно ждали вот именно этого романа, вот именно этой части романа Сенкевича. Часть, которая серьезно воспринималась, как война между Украиной и Польшей. Это все равно больная тема у них, больная тема. И этот Богун, который вроде как на стороне Польши, но украинец, дикая казачья сотня. Действительно, об этом человеке слагались легенды. И мне украинцы, ребята-артисты рассказывали, что до сих пор поют песни, кто он такой и что он сделал. Потом он был казнен в результате. Но это была фигура. И все поляки ждали, у них это настольная книга. И они этого ждали безумно. И плюс это, наверное, одна из первых картин, которая выходила вот в этот период. Кризис потом грянул, но вот когда была сложная финансовая ситуация, Гофман взял огромный кредит на картину, заложив все: дома, квартиры, машины. И условие было такое, что он снимает картину за 100 дней.

САРАЛИДЗЕ: За 100 дней?

ДОМОГАРОВ: За 100 дней была снята картина. Я был лично свидетель, когда через полгода ему принесли (а я уже там оставался по другой картине, потом в театре уже работал в Кракове), ему лично принесли письмо от известного банка, запечатанное, где было написано: ╚Мы с прискорбием вам сообщаем, что вы выплатили все╩. То есть, мало того, что был погашен кредит, был погашен процент, картина имела фантастический успех. Дети ходили, семьями ходили.

БАТИНОВА: А есть специфика работы? Или у таких великих режиссеров┘

ДОМОГАРОВ: Я думаю, что они так все работают. Другое дело, что я могу, как артист, например, сказать, в чем разница между Гофманом и Вайдой. Потому что пан Ежи (я об этом говорил, говорю и буду говорить, у меня уже ни мамы, ни папы нету, все в том мире), я когда первый раз увидел этого человека, я подумал: господи, такого быть не может! Я увидел папу: лысоватый, крепкий, сбитый, энергичный, с вечной сигаретой. Он не вынимал сигарету никогда. Он закуривал, тут же ее выкидывал, тут же закуривал следующую. Это было неважно – он курит, не курит. И когда огромная массовка у нас была в Познани – я не буду врать, по-моему, 5 тысяч было человек и 500 лошадей, – вот этим всем управлять на площадке – это надо, наверное, быть мало того что хорошим режиссером, но это надо обладать какой-то, наверное, еще производственной жилкой очень мощной. Вот это такой человек. А пан Анджей со своими длинными пальцами: сыграйте мне┘ Все, на этом разговор заканчивался. Если Гофман: ты должен, и так далее, – то здесь: сыграйте мне красиво. Но при всем том и у одного, и у второго школа колоссальная. Когда ты понимаешь, что вроде как ты артист, ты начинаешь творить, вроде как – здесь сымпровизирую┘ Ничего подобного, ты ходишь в железобетонном лабиринте, который они выстроили. Ты в этом лабиринте, а у тебя ощущение, что ты просто гений. Но все продумано, все заложено, все точно выверено. Твори, конечно, но не выходи за рамки.

САРАЛИДЗЕ: Александр, у вас есть ответ на вопрос, почему из стран бывшего соцлагеря, так скажем, или Восточной Европы все-таки польский кинематограф абсолютно отдельно стоит? Действительно, величайшие имена, великое кино, которое всегда было представлено на больших форумах кинематографических и так далее.

ДОМОГАРОВ: Ответа у меня нет. Ну, просто его нет. Страна с огромным культурным наследием, начиная с литературы, музыки, театра, ну, как? Значит, эта страна рождает каких-то людей, которые двигают пласт такой культурный. И кино такое же. Есть плохое кино, есть хорошее кино. Но ответа я не могу сказать, на чем они стоят, не знаю, никогда не задавался этим вопросом. Знаю, что польский театр – замечательный театр. Но бывают очень плохие спектакли, я сам лично видел, и ужасно, страшно. Но в то же время, как и у нас, в то же время есть какие-то великие вещи. Я хочу смотреть, я хочу понять. А школа одна. А они не понимают, как мы работаем, говорят: как вот эта ваша система Станиславского? Мы говорим: нет системы Станиславского. Ну, она есть, система Станиславского – видеть, слышать, чувствовать, воспринимать, отдавать. Все то же самое.

БАТИНОВА: А у них какая база?

ДОМОГАРОВ: То же самое, они все тоже хотят систему Станиславского, хотя все так же и работают.

САРАЛИДЗЕ: А вообще работать в кино – все-таки одно. Вы работали в театре. Сложнее внедряться?

ДОМОГАРОВ: Было страшнее. Это, наверное, я даже не знаю, как это сказать. Я не знаю, пойду ли я сейчас на такой же эксперимент, но тогда мне как-то хотелось. И когда я понял, за что я взялся┘ Я очень хорошо понимал по-польски, но заставить себя разговаривать я не мог. Я понимал все, досконально. В быту я мог как-то, когда я расслаблялся, более-менее связать какие-то слова в предложения, примитивно очень, но понимал все, даже быстро когда они говорят, я понимал. Когда пришел в театр, то я начал репетировать. Репетировал по-русски, потому что я приехал подготовленный – ╚Макбет╩, я с Пастернаком приехал, потому что я говорил: есть ваш перевод, а вот наш перевод – это во! Репетиции репетициями, там четыре месяца репетиций. Но потом, когда ты должен выйти на сцену и должен открыть рот несколько на другом языке, не к которому ты привык, и начать что-то такое┘ Я шепотом разговаривал.

БАТИНОВА: Может быть, это шарм такой?

ДОМОГАРОВ: Нет, я не мог себя заставить, я знал текст, но я не мог себя побороть, чтобы выйти на сцену и громко начать говорить. У меня был замечательный педагог, который мне сказал: ╚Так, значит, сейчас три. Полчаса тебе поесть, полчетвертого выходишь вот сюда, на эту сцену, здесь никого нет. Видишь – никого нет. И, пожалуйста, громко!╩ И вот так она меня мурыжила месяц, пока я наконец не переступил этот порог и не начал внятно, громко говорить. И честно скажу, я жил недалеко от театра, вот начинала бить ратуша 11 часов, с первым ударом я выходил из квартиры, с одиннадцатым ударом я приходил в театр. До двух мы репетировали, с двух до пяти я проходил один со своим педагогом весь текст и шел домой. Если была ╚вечерка╩, то она начиналась в семь. А когда уже пошел спектакль, с двенадцати до трех я проходил весь спектакль, уходил домой и приходил к шести. То есть, два спектакля в день.

САРАЛИДЗЕ: По поводу театра польского. Языковой барьер – это главное было? Все-таки там другие актеры, с другим каким-то менталитетом. Или этого нету всего, все это мифы какие-то?

ДОМОГАРОВ: Для меня – не было. У меня была замечательная партнерша, которая бывший педагог русского языка, хотя очень давно не практиковалась, но за эти полгода она вспомнила русский язык, и уже было хорошо, уже было легче. И вообще спектакль был, они собрали по стране кого хотели – лучших.

БАТИНОВА: А мне кажется, поляки очень собранные и гордые.

ДОМОГАРОВ: Гордые, да, гордые. Ну, как сказать, для меня это было, наверное, самое страшное – языковой барьер. Потому что день премьеры для меня был┘ я такого зала давно не видел – была мертвая тишина. И очень много приехало народу посмотреть на это.

САРАЛИДЗЕ: А как принимали? Ну, уже же была слава вот эта, великая.

ДОМОГАРОВ: Ну, вот это самое страшное, когда надо доказать себе, что кино – это кино, а театр┘ Я вообще считаю, что в театре народ, зритель голосует ногами. Понимаете, мы же в кинотеатре не видим. Идет сеанс, пять сеансов в день, но мы же не знаем, как уходят зрители. А в театре ты очень хорошо видишь обстановку: когда он сидит, когда он реагирует, когда он дышит (зал я имею в виду), когда вдруг кресло закрылось – и человек пошел. И это надо доказывать, что сегодня я такой артист, я так работаю. И кино – это кино, да. Но они хотят уже пальцем потрогать, что ты живой. Была мертвая тишина, потому что они все смотрели не ╚Макбет╩, а русского артиста, который снялся у великого режиссера, к которому почему-то так относится публика. А теперь мы хотим посмотреть, какой ты артист. Надо было сдавать экзамен.

БАТИНОВА: Да, это трудно.

ДОМОГАРОВ: Нет, через месяц стало полегче.

БАТИНОВА: Вы успешно прошли все-таки. Ира Полякова пишет о том, что вы национальный герой Польши. И она передает вам: ╚Пользуясь случаем, счастья тебе и здоровья╩.

ДОМОГАРОВ: Спасибо.

БАТИНОВА: На ╚ты╩ написала Ира Полякова.

ДОМОГАРОВ: Спасибо большое Ире Поляковой.

САРАЛИДЗЕ: Если заканчивать польскую тему, а нет больше предложений и вообще мыслей о том, чтобы?..

ДОМОГАРОВ: Есть. Есть. Жду. Пан Ежи запускает новую картину. Жду, жду. Военная тематика, правда.

САРАЛИДЗЕ: Военная – имеется в виду вторая мировая?

ДОМОГАРОВ: Вторая мировая, да. Жду, жду, жду. Агент сказала: все будет┘

САРАЛИДЗЕ: Это польский агент?

ДОМОГАРОВ: Да. Мне так судьба подарила человека, который меня 10 лет курирует, и я безумно ему благодарен. Но вот все так срослось в этой жизни, что вторая родина, режиссер, похожий на папу┘

БАТИНОВА: Слушайте, да, вот это совпадение!

ДОМОГАРОВ: Ну, такое бывает.

БАТИНОВА: Вы думаете, это знаки какие-то?

ДОМОГАРОВ: Думаю, что да.

САРАЛИДЗЕ: Фатализм присутствует.

ДОМОГАРОВ: Ну, фатализм, не фатализм┘ А как на это реагировать? Вот если так: раз сходится, два сходится. Кассета, которую совершенно у тебя никто не спрашивал, прикладывается. Спектакль случается, на спектакль приходит Вайда┘

САРАЛИДЗЕ: Вот интересно, что на кассете на той было, которая попала к Гофману?

ДОМОГАРОВ: На той кассете был спортивный праздник, посвященный ╚Королеве Марго╩, Сережа Жигунов делал такой конноспортивный праздник. И артисты показывали конкурс. И Сережка первое место взял тогда, я второе, Дима Харатьян, по-моему, третье, не помню сейчас. И вот эту кассету с этим тырдын-тырдын┘. Отнюдь не театральная работа.

САРАЛИДЗЕ: Скоро появится фильм с вашим участием. Это Достоевский, это очень интересно. Это фильм Хотиненко, если я не ошибаюсь?

ДОМОГАРОВ: Ну, там небольшая работа. Но скоро должен выйти. Она интересная. И, конечно, замечательный режиссер, который свое видение предлагает этой истории. Никогда изнутри нельзя судить, допустим, о спектакле. Спрашивают: как вам работалось в ╚Дяде Ване?╩ Я говорю: я не знаю, это вам виднее. Это вы же в театр приходите, вы же смотрите. Я могу рассказывать, нравилось или не нравилось работать, допустим, с Кончаловским, какие он нам там ставил задачи, и из чего, предположим, создался вот этот продукт – ╚Дядя Ваня╩. А как – не знаю, мне тяжело.

САРАЛИДЗЕ: А в ╚Глянце╩ как вам работалось с Кончаловским тогда?

ДОМОГАРОВ: Хорошо. Потому что тот персонаж, который ваш покорный слуга представлял на экране, это один из друзей Андрея Сергеевича, поэтому он мне точно рассказывал какие-то вещи, жизненные зарисовки. Он говорит: мне вот это нужно от тебя.

САРАЛИДЗЕ: Вот прямо надо было повторить?

ДОМОГАРОВ: Ну, не повторить. Он говорит: вот тебе характер, он делал это, делал это, вот он сделал это┘ Сценарий сценарием – это понятно, это то, что прописано. А чтобы понять, наверное, он мне рассказал какие-то вещи, для меня понятные. Как человек может┘ порезанные вены, а ему сейчас не до этого, потому что ему сейчас дай, хочу жену такую – Грейс Келли. Когда ему говорят: ╚Дай тебе руку перевяжу┘╩ – ╚Да отстань ты! Грейс Келли найди мне┘╩ Вот такие люди, наверное.

САРАЛИДЗЕ: Александр, а как вы делите? Все-таки в кино, наверное, тоже есть деление – есть сериалы, есть фильмы┘ Я даже смотрел когда вашу фильмографию, в один год есть работы у Вайды, и допустим, ╚Марш Турецкого╩ в это же время снимался. В это же время работы в театре и так далее. Переключаться не сложно с одного на другое?

ДОМОГАРОВ: Во-первых, я привык, наверное, так жить. Если у меня сейчас что-нибудь отобрать, то мне будет тяжело. Существует, наверное, такой момент загона, может быть, и надо когда-то чуть-чуть тормозиться и останавливаться, чтобы хотя бы на себя посмотреть, что ты можешь и не можешь. Но жизнь так складывается, что мне не стыдно за ╚Марш Турецкого╩, мне не стыдно. Мне не стыдно за ╚Бандитский Петербург╩, за первый не стыдно. Потому что мы там, грубо говоря, стояли у начала сериального движения в России. И сейчас деление на сериальных артистов и киноартистов, понимаете... Ну, наверное, пускай сейчас так делят нас. Но я считаю, что я получил колоссальнейшую школу, вот когда эти сериалы начинались, когда снимался ╚Марш Турецкого╩, мы снимали нормальный, полный метр кино. Другое дело, что это видеоизображение. Но ты почему-то, если ты кино снимаешь на протяжении полугода и выдаешь на-гора в день минуту экранного времени, здесь надо выдавать было по 20 минут. Хотя бы элементарно выучить текст. И потом еще заставить себя сориентироваться: а, здесь мы играем из первой серии, а это из шестой, это из шестнадцатой┘

БАТИНОВА: Ну, это новый опыт, да?

ДОМОГАРОВ: Это колоссальный опыт, колоссальный опыт. Потом, когда не было денег на ╚Бандитском Петербурге╩, опять-таки повторяю, первом, Владимир Владимирович Бортко отдавал свой ╚Мерседес╩ 190-й, еще старенький. Мы в багажник клали оператора, подвязывали так, чтобы он мог хотя бы камеру высунуть, и без всякого сопровождения мы летали по городу Питеру, ночью снимали. Нас могли арестовать, могли наказать, могли лишить прав того же Бортко Владимира Владимировича. Но это было все. И не то что мне не стыдно, я горжусь этим! Если параллельно тебе еще дается возможность репетировать в театре┘ Да, наверное, там переключаться надо, надо учиться, потому что там с одиннадцати до трех – будь любезен, Театр Моссовета, а с трех до неизвестно когда – ты снимаешься в фильме.

БАТИНОВА: Такое часто происходит с другими людьми, было ли у вас такое: я снимаюсь в очень плохом сериале, но я свою работу делаю очень хорошо?

ДОМОГАРОВ: Ну, здесь нельзя сказать┘ Если очень плохой сериал, то как бы ты ни пытался выправиться, все равно ты участвуешь в плохом проекте. У меня было такое.

САРАЛИДЗЕ: А есть уже ощущение, Александр, что ты уже понимаешь: да, это будет не то, что хотелось бы? Прямо в процессе уже работы?

ДОМОГАРОВ: Да, понятно, в процессе работы понятно уже. То есть, сразу жалеешь, что ты связался и на это пошел.

БАТИНОВА: А, так заранее предугадать нельзя, да?

ДОМОГАРОВ: Но в момент первых пяти встреч ты думаешь: ну, ничего, очень хорошо, интересно. Еще сценарий подтянем, наверное, подвинтим, здесь подправим, здесь уберем, здесь подредактируем, здесь напишем свои буквы, скажем своими словами┘ А не получается иногда. Если уже допущена на основе драматургической уже ошибка, ты потом вектор-то не выправишь.

САРАЛИДЗЕ: А желания вот в такие моменты сказать: все, я в этом не участвую?

ДОМОГАРОВ: А что ты будешь делать? Ты уже все, ты готов, ты попал. Ты попал.

БАТИНОВА: Самое сложное в вашей профессии – сделать выбор, да?

ДОМОГАРОВ: Выбор? Мне все время говорят: да, вот надо выбирать. А как ты можешь выбрать?

БАТИНОВА: Как сделать правильный выбор, да?

ДОМОГАРОВ: А вот как ты можешь понять, что вот именно это и стрельнет, а это не стрельнет, а это удача, а это неудача? Можно взять замечательную, проверенную пьесу Островского и поставить плохой спектакль в результате. А сам текст будет гениальный, а вот что-то не срастается, вот где-то на каком-то моменте не получается, вот это не случилось. Поэтому выбирать, наверное, надо. Наверное, надо выбирать.

САРАЛИДЗЕ: Но критериев нет.

ДОМОГАРОВ: Есть критерий. Критерий – чтобы не стыдно было.

БАТИНОВА: А правда, что вы после съемок ╚Огнем и мечом╩ стали коллекционировать оружие?

ДОМОГАРОВ: Я это начал делать раньше.

БАТИНОВА: До фильма, да?

ДОМОГАРОВ: У меня еще были ╚Гардемарины╩. Поэтому любовь к железке пошла оттуда.

БАТИНОВА: И у вас уже большая, наверное, коллекция?

ДОМОГАРОВ: Ну, приличная, да, приличная.

САРАЛИДЗЕ: У вас вообще с оружием с холодным много связано – ╚Королева Марго╩.

ДОМОГАРОВ: Я, во-первых, люблю холодное оружие. Меня всегда удивляет: вот как это можно было сделать, что когда ты берешь какую-то вещь в руки, то как будто она здесь и лежала всю жизнь? А ножичек этот сделан 200 лет тому назад. Но ты его сейчас берешь в руку и думаешь: ну, как же так? Это же так приятно. Хотя страшные, наверное, вещи┘ Я из Китая привез саблю, мне подарили. Не купил, а мне подарили шашку, но – я даже не знал об этом – к шашке приделаны, припаяны два ушка, куда вставлялся штык-нож. Это сабля-штык, все придумано, все продумано – средство убийства человека. Чего только народ не придумает.

САРАЛИДЗЕ: И большая у вас коллекция?

ДОМОГАРОВ: Штук 40.

БАТИНОВА: Штук 40 уже?

САРАЛИДЗЕ: У вас какая-то особая? Или просто то, что в руку ложится, или то, что попадается?

БАТИНОВА: Или то, что подарили?

ДОМОГАРОВ: То, что дарят. Потому что просто знают вот эту страсть. То, что покупал сам. То, что хотел купить. Потом, очень много книг по оружию. Есть, есть вещи, которые мне радуют душу.

БАТИНОВА: А, наверное, когда у вас появляется вот такая китайская сабля какая-то, вы берете урок по мастерству?

ДОМОГАРОВ: Я пытался, я пытался, но уже тяжеловато. Во-первых, если вы имеете в виду катану и все японские дела, это совершенно другое фехтование. Я сейчас просто в двух словах блесну интеллектом. Если все европейское фехтование основано на защите, то японское – только на нападении. Поэтому японские бои заканчиваются очень быстро. Если фехтовальный бой европейский может продолжаться┘ Хотя есть разные дуэли, притом, как это не парадоксально, придуманные русскими офицерами, которым не до этого было – долго размусоливать, чтобы была такая дуэль, когда люди встают на выпад, то есть, явно, что вот это укол, но левая нога твоя не снимается, вот ты можешь только правой ходить┘ И как пишут, вот эта дуэль 20 секунд – это самое большое. Ну, это заведомое убийство, просто здесь люди не выживают.

САРАЛИДЗЕ: Про краткосрочность японского боя. Лучшие образцы японского кинематографа, они тоже это демонстрируют.

ДОМОГАРОВ: Ну, Такеши Китано все это снял уже.

САРАЛИДЗЕ: И до него тоже.

ДОМОГАРОВ: И до него тоже, да. Но я вот совсем недавно пересматривал фильм.

САРАЛИДЗЕ: 60 раз примерно повторяется этот вопрос, поэтому не могу не задать его – это по поводу штампа и амплуа героя-любовника. И нужно ли его преодолевать было, или это само собой произошло, или вы вообще на это не обращали внимания?

ДОМОГАРОВ: Обращал, и я об этом много говорил. Потому что, допустим, есть ╚Маскарад╩ Михаила Юрьевича Лермонтова. Звездич – Домогаров, это без вариантов. Не Шприх – Звездич, я даже мог не смотреть распределение, мне уже было все понятно. Это сейчас уже они думают: ну что, Арбенин – да, уже не Звездич. И я с этим боролся, потому что были потрясающие роли, но на них уже невозможно было это делать, потому что ты сам вырастал из этого, и хотелось что-то такое показать, что, мол, я не только могу ходить, предположим, или глазами луп-луп делать, а что-то еще, наверное, в душе и в сердце. Поэтому был Нижинский, наверное, была еще пара-тройка ролей, когда рвешь себе аорту и душу, чтобы показать, что ты не голубой герой.

САРАЛИДЗЕ: Ну, а бороться – это как? Это встречаться с режиссерами и объяснять?

ДОМОГАРОВ: Нет, просто говоришь, что┘ И отказы были от работы, и находилась другая пьеса в другом театре, и я доказывал, что в этот раз вы мне эту не даете, значит, в другом театре ее возьму.

САРАЛИДЗЕ: Значит, шантаж какой-то своеобразный.

ДОМОГАРОВ: Ну, а что делать? Было, да, было.

БАТИНОВА: Нас спрашивают: есть ли у вас предложения сниматься в Голливуде?

ДОМОГАРОВ: Не хочу туда ехать.

БАТИНОВА: А чего?

ДОМОГАРОВ: Да нет, нет, нет. Совершенно не наша история, фабрика совершенно другая. Ну, нам на светит, по крайней мере, я про себя говорю. Мы другие. Мы другие, и ближе, наверное, европейский кинематограф нам. Во-первых, мы не очень понимаем, что это такое, что такое фабрика звезд, вообще это для нас сложно. Совершенно другие люди, совершенно другие деньги, совершенно другое понятие искусства – все другое, все другое. Как Кончаловский говорит: я пришел на спектакль, где Джуд Лоу играл Гамлета. Он говорит: ну, не надо ему играть┘ Но он звезда, он звезда кино. Но Гамлета ему в театре играть не надо.

БАТИНОВА: Ну, он попробовал. Я так защищаю┘

ДОМОГАРОВ: Ну, хорошо, наверное, попробовал. Поэтому я не хочу в Голливуде, я хочу у нас.

САРАЛИДЗЕ: Или в Европе все-таки?

ДОМОГАРОВ: В Европе, если предложения нормальные. Нет, хорошо, конечно, поработать. Хорошо понять, как люди живут. Хорошо понять, что ты артист, в конце концов, что у тебя такой вот толстый райдер, там все прописано: что ты ешь, что ты не ешь, где ты спишь, какую воду ты пьешь. Приятно. Сколько ты звонишь по телефону, оплачивают тебе телефон или не оплачивают, машина какая за тобой приезжает┘ Нет, не хочу черную, хочу белую. А на завтрак чтобы мне было вот это. Только кипяченая вода. Ну, это же нормально, и мы сейчас такие уже становимся артисты. Молодые приходят, которые закончили театральный вуз, два сериала сыграли, и теперь уже вот так: нет, я воду эту не пью, будьте любезные, другую воду мне.

БАТИНОВА: Уже воображают, да?

ДОМОГАРОВ: Или яблоки не красные, а зеленые я просил яблоки.

БАТИНОВА: О! Подзатыльник, и вышел из комнаты┘ Правда же?

ДОМОГАРОВ: Нет, я красные яблоки не ем, будьте любезны, зеленые яблоки я просил┘

САРАЛИДЗЕ: Интересно, что действительно ведь сталкиваешься с тем, что молодые актеры, особенно если у них вдруг пришла какая-то нечаянная слава, они начинают как раз свой ╚поход в Голливуд╩ именно с этого – с райдера почему-то, а не с того, что люди умеют все: танцевать, скакать на лошадях, фехтовать, петь.

ДОМОГАРОВ: Да, это называется профессия. Они умеют все.

БАТИНОВА: Я хочу задать вопрос с форума, и думаю, что это тоже бальзам на душу Гие Саралидзе. Яковлев Сергей из Чикаго не может никак дозвониться в эфир. Передает вам привет и говорит, что они все еще ждут вас на рыбалку. Это правда? Вы рыбачок?

ДОМОГАРОВ: Да, да, я рыбачок.

БАТИНОВА: Давай, Гия.

ДОМОГАРОВ: И вы рыбачок?

САРАЛИДЗЕ: Да, да. Я рыбак, причем такой страстный рыбак. И в свое время я долго сочетал приятное с полезным – был продюсером программы ╚Диалоги о рыбалке╩. И объездил всю нашу страну. И, кстати, в Америке тоже мы снимали. И даже там поставили рекорд: мы на озере в Лейк-Плесиде поймали щуку самую крупную за 30 лет, которая была поймана в этом месте.

ДОМОГАРОВ: Мне нравятся эти рыбацкие разговоры: я поймал щуку вот с таким глазом┘

САРАЛИДЗЕ: А куда же деться!

БАТИНОВА: А вы на удочку ловите?

ДОМОГАРОВ: Я и спиннинг кидаю, и удочку люблю, и донку люблю.

САРАЛИДЗЕ: Ну, а удается?

ДОМОГАРОВ: Редко. Вот в прошлом году ездили в Астрахань. Мы уехали 30 апреля, и вернулся я к спектаклю седьмого.

БАТИНОВА: Хорошо порыбачили?

ДОМОГАРОВ: Ох, хорошо! Щука была, да. Хорошая щучка была, хорошая.

САРАЛИДЗЕ: Прошло быстро наше время в эфире, и, к сожалению, как всегда, на самое главное не остается время.

БАТИНОВА: Поздно вспомнили про рыбалку.

САРАЛИДЗЕ: Я напомню, что у нас сегодня в гостях был актер театра и кино, народный артист России Александр Домогаров. Очень приятно, что, Александр, вы до нас дошли. И очень приятно, что это так совпало. То есть, неприятно, что такой повод был для встречи. Но все-таки мы очень благодарны, что вы откликнулись и именно в это время пришли. Мне просто редактор говорила, что есть проблема с ногой. Но именно потому, что вы хотели сказать эти слова о Польше, слова поддержки, я думаю, что вам благодарны те люди, которые вас сейчас слышали. Спасибо большое.

ДОМОГАРОВ: Спасибо вам, спасибо большое.

БАТИНОВА: Спасибо вам, до свидания.

Слушайте аудиофайл.