По-большому Татьяна Устинова в гостях у Максима Ковалевского и Лены Батиновой

КОВАЛЕВСКИЙ: У нас в гостях сегодня Татьяна Устинова. Здравствуйте.

БАТИНОВА: Здравствуйте.

УСТИНОВА: Здравствуйте, здравствуйте! Рада вас видеть, слышать. И поздравляю вас с хорошей погодой.

БАТИНОВА: Спасибо. А вы любите жару?

КОВАЛЕВСКИЙ: Даже со слишком хорошей!

УСТИНОВА: Ну, ладно вам! У нас 9 месяцев в году зима. И у нас сейчас лето наступило наконец-то!

БАТИНОВА: Только ходили в куртках кожаных.

УСТИНОВА: В бахилах ходили. Ходили в бахилах, резиновых сапогах, и отовсюду лило. А сейчас жара-жара, все голые.

КОВАЛЕВСКИЙ: На самом деле сразу хочется уехать, правда, из Москвы куда-нибудь?

УСТИНОВА: Да, абсолютно. И ничего не делать, и ничем не заниматься, и не работать, а только валяться где-нибудь. Но можно ведь даже не лететь на экзотические острова, а валяться под березкой, смотреть, как она шелестит в голубом небе, в вышине.

БАТИНОВА: Я – подберезовик.

УСТИНОВА: Как прекрасно! Правда же? Или на дачу, в гамак. Максим, правда?

КОВАЛЕВСКИЙ: Вот это сто процентов.

УСТИНОВА: Но ведь в гамак же прекрасно! Да? И грезить. Вот это я люблю.

КОВАЛЕВСКИЙ: Главное, за участок не выходить, потому что┘

УСТИНОВА: За участок – нет. За участок не надо выходить. Уж если на дачу приперся, то надо уже лежать конкретно на участке и грезить, грезить. Вот тогда все прекрасно получается, с моей точки зрения. Жару я не очень люблю. Я такой человек, я люблю прибалтийскую погоду. Как говорят в Юрмале, приезжайте через 15 минут. ╚У вас климат странный╩. – ╚Приезжайте через 15 минут, будет другой╩.

КОВАЛЕВСКИЙ: Чтобы жарко, но ветрено.

УСТИНОВА: Чтобы жарко, но ветрено, чтобы то дождь, то солнце. Чтобы на солнце жарко, а в теньке прохладно. Чтобы ветер трепал подол льняного сарафана.

КОВАЛЕВСКИЙ: А мужчины знаете почему любят Юрмалу?

УСТИНОВА: Почему?

КОВАЛЕВСКИЙ: Море по колено!

УСТИНОВА: Да, там море по колено. Я, кстати сказать, там ни разу не купалась.

КОВАЛЕВСКИЙ: Туда можно идти на 300 метров в море в открытое, и будет по колено.

БАТИНОВА: А чего, купаться приехал? Ты же на фестиваль юмора.

КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, там купаться тяжело. Можно так поплескаться.

УСТИНОВА: Но я вот ни разу не купалась в Балтийском море в Латвии.

КОВАЛЕВСКИЙ: Холодное.

УСТИНОВА: Холодное, наверное, да. Но зато мы в Калининграде любим все это дело производить. Тоже ведь Прибалтика.

БАТИНОВА: Чудесная коса.

УСТИНОВА: Да, да, Куршская. Хотя это российская Прибалтика.

КОВАЛЕВСКИЙ: Многие путают с Курской.

УСТИНОВА: Нет, нет. Курская магнитная аномалия. Не путайте меня, Максим, я сама собьюсь.

БАТИНОВА: А еще где любите отдыхать?

УСТИНОВА: Отдыхать? А у нас никакого такого специального места для отдыха нет. Мы абсолютно, как все русские люди, мы все каждое лето устремляемся во всесоюзную кузницу, житницу и здравницу под названием Турция. Но у меня сестра очень умная, в отличие от меня, и она историк по образованию, нам повезло. И она нас по Турции возит на исторические экскурсии, что, в общем, не особенно принято. Все приезжают лежать на пляже. Это быстро надоедает. Ну, по крайней мере, нам. А нам как раз удается посмотреть вот эту историческую Турцию: Каппадокию, подземные города, первые века христианства, светочи каппадокийской церкви, разговор с Аллахом, звезды, горы, холод – в отличие от прибрежной части, континентальная холодная.

КОВАЛЕВСКИЙ: Собственно говоря, только таким образом и можно сказать, что ╚я был в Турции╩.

УСТИНОВА: Абсолютно точно, Максим.

КОВАЛЕВСКИЙ: Потому что большинство людей, которые говорят: ╚Я был в Турции╩, они были в отеле и за участок не выходили.

УСТИНОВА: Да, да, совершенно верно. А это всякие великие города, вроде Конии, где, по слухам, родился Ходжа Насреддин, которого я люблю. Это суфии. И все это можно посмотреть, все эти какие-то знаменитые мечети. И даже дети наши, несмотря на то, что мелкие, несмотря на то, что маленького до последнего времени все в машине укачивало, все равно они любят эти поездки и относятся к ним с удовольствием.

КОВАЛЕВСКИЙ: Не говоря уже про настоящий колорит, еду, хлеб.

БАТИНОВА: А она продумывает маршрут, и вы как бы соглашаетесь, да?

УСТИНОВА: Да, абсолютно. То есть, у нас полное единение. Она все придумывает, а мы соглашаемся и едем туда, куда она говорит. И нас это никогда не утомляет. И действительно, можно сказать, что ╚я был в Турции╩, только если был в центральной части.

КОВАЛЕВСКИЙ: Безусловно.

УСТИНОВА: Эти бабки в платках, эти девчонки у дороги, которые шьют каких-то кукол и продают их потом по доллару. Эти плоские крыши, седобородые старики, которые, значит, там сидят и смотрят в это выцветшее небо. Ребята, это такая красота! И везде тебе подают чай. А к чаю обязательно орешки. А к орешкам обязательно инжир. А к инжиру обязательно пахлаву. Это совершенно другое место, в отличие от курортных районов.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но вы повидали уже мир-то?

УСТИНОВА: Да нет! Ну как? Нет. Вот я была в Турции, во Франкфурте на ярмарке была. На ярмарку ╚уж послали, так послали╩, помните? Но сказать так, что мы повидали мир и все такие, модное слово в этом смысле, ╚воцерковленные╩, что Антибы мне надоели, – конечно, нет. У нас маленькие дети, много работы, перелеты. В Панаму нынче недешево. Поэтому мы, конечно, ездим, но в основном у нас такие поездки для взрослых. То есть, вот едет моя сестра, моя подруга Марина Каменева, директор книжного магазина ╚Москва╩, и я. И у нас поездки по стране, по нашей великой Родине. Вот это, ребята, кайф! Вот это кайф! Магадан, Камчатка. В этом году мы собираемся, бог даст, на Алтай, если там его не совсем зальет водой. В прошлом году был Байкал. И вот то, что мир огромен и прекрасен, я знаю именно по нашей стране, над которой 9 часов летит самолет и прилетает в край вулканов, морошки и каких-то странных людей, живущих по совершенно другим законам. Если бы не эти поездки, не знаю, кем бы я была.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вот тут я вам завидую, Татьяна. Я вот только-только сказал, что я был везде, что на запад, и не был нигде, что на восток.

УСТИНОВА: Вот это надо обязательно как-то собраться с силами. Но нам еще очень везет, потому что нас принимают там люди.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вот. Нужны проводники.

УСТИНОВА: Проводники. Совершенно верно.

БАТИНОВА: Да, это хорошо, потому что они тоже за короткое время указывают, рассказывают.

УСТИНОВА: Да дело даже не в указаниях, а в том, что с туристической поездкой вы никогда ничего не увидите. И, например, условно говоря, по Магаданской области никаких туристических поездок нет. Это решительно не туристическое место. А мы были. И сейчас я вспоминаю все это просто: а-а-а! Вот так! Эти все поселки: Сусуман, Талая, прииски, прииск Школьный.

БАТИНОВА: Прииск Школьный? Как можно было так назвать?

УСТИНОВА: Ну, потому что там школьники, которые с учительницей ходили на пикник из какого-то соседнего поселка и забрались на какую-то горушку, неожиданно нашли там золото, которое называется верховое. Очень редкие жилы, которые выходят на поверхность. И с тех пор, значит, этот прииск называется Школьный.

БАТИНОВА: А, понятно!

УСТИНОВА: Прииск Дусканья, где работают старатели. Это абсолютно другой мир. И его стоит посмотреть, Максим.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я вам верю. И я очень сожалею о том, что я до сих пор не успел все это посмотреть.

УСТИНОВА: Присоединяйтесь.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но я наверстаю, я вам обещаю.

УСТИНОВА: Хорошо.

КОВАЛЕВСКИЙ: Татьяна, перед вами лежит колода карт. Наши слушатели делают ставки, пытаются предположить, какие карты вы вытащите из колоды. Если кто-то из наших слушателей угадает три карты, то, может быть, получит чудесный приз, может быть, даже от вас. Вы принесли с собой книжку?

УСТИНОВА: Я принесла, конечно. Я принесла.

КОВАЛЕВСКИЙ: Чудесно.

УСТИНОВА: Я была готова отчасти.

КОВАЛЕВСКИЙ: Значит, если кто-то предугадает карты, получит из рук Татьяны Устиновой с автографом книжку. И вопросы уже поступают. Вот Архангельская область, Оксана спрашивает (тоже хотел вас спросить, когда вы рассказывали про березу и гамак): ╚Татьяна, люблю вас. Скажите, вы пишете легко, по наитию? Или это большой труд и терзания?╩

УСТИНОВА: По-разному. Бывает и большой труд, и терзания, и крик: все пропало, все пропало! И та крупица таланта, которую бог отмерил, уже вся исчерпана и неизвестно куда ушла. Бывают моменты какого-то абсолютно полного неприятия этого текста. Бывает ремесло. В каждой

работе есть ремесло, когда ты делаешь просто потому, что ты делаешь. А бывает полет. Бывает, безусловно! Но нельзя сказать, что это вот такое постоянное состояние: ах, я летаю! Потому что книжка┘ Что значит писать книжку? Это значит сидеть и писать книжку. И в этот момент ко мне лучше не приставать, мне лучше не звонить по телефону. Дети приходят и говорят: ╚Что у нас на обед?╩ Я говорю: ╚Что на обед у нас?.. Я пишу сейчас эротическую сцену╩. И это для близких очень неудобно, потому что это такой момент тяжелый. Я не могу сказать, что я в тексте 24 часа в сутки 365 дней в году. Есть люди, у которых это получается и которые это умеют. Я не умею, у меня не получается. Но если я в тексте, то – все, берегитесь все вокруг. Поминай как звали.

КОВАЛЕВСКИЙ: А внешние обстоятельства играют значение?

БАТИНОВА: А вы можете куда-то?..

УСТИНОВА: Уйти куда? В монастырь?

БАТИНОВА: Нет, уйти куда-нибудь в сад? Или, наоборот, вам нравится, что иногда пристают?

УСТИНОВА: Нет, когда я в работе, мне не нравится, когда пристают, и я могу уйти в сад, и даже этот сад я знаю, как называется, – это называется деревня Юрьево, это дача моей подруги, где никто не живет, и я туда сваливаю. Опять же не на два месяца, а бывает, за книжку два раза по неделе я туда уезжаю, там сижу, очень жалею себя, очень, потому что в это время-то все в гамаки, и лето продолжается, и жизнь хороша, мир огромен и прекрасен, а я вся вот в этом тексте, а там не всегда все ладно, и герои не всегда такие, какими я хочу их видеть, козлы, потому что они вышли уже давно из-под контроля, так тоже бывает. Мне не нравятся слова, которые я пишу, они мне представляются какими-то нелепыми, вялыми, тогда все надо переписывать, это я делаю плохо, потому что себя переписывать – это просто маразм, мне трудно, это должен редактор править. Но это бывает, когда уже работа, когда уже роман. Между романами я, конечно, абсолютно ничем не озабочена, пишу какие-то статьи, пишу какие-то рассказы – это легче, потому что рассказ, он маленький, и это законченная мысль, она имеет начало и конец.

БАТИНОВА: Вы тоже пишете для журналов?

УСТИНОВА: Да, да, я пишу и для журналов, и для разных сборников, и для каких-то детективных антологий, и просто так. Сейчас я работаю в стол.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы знаете, что сейчас это идет в стол?

УСТИНОВА: Что это никому не нужно, Максим, правда. Вот я третьего дня написала рассказ, так я собой гордилась, так я себя любила! Между прочим, он был длинный, но он и остался длинный, там моих страниц машинописных двадцать. И я понимаю, что его некуда деть.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, пока некуда деть.

УСТИНОВА: Ну, дальше я не знаю, может быть, и дальше будет некуда деть. Не написать невозможно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, если рассказ хороший, значит, он найдет свое применение.

УСТИНОВА: Черт его знает, хороший он или нет.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но если вы считаете, что он хороший, значит, хороший.

УСТИНОВА: Мне нравится. Есть вещи, которые мне совсем не нравятся, из того, что я делаю.

БАТИНОВА: А кто первый, кому вы даете прочесть?

УСТИНОВА: Редактор Ольга, которой я очень доверяю. И вот этот момент, когда рукопись ушла в издательство, к ней, и до того момента, как она позвонит, ой, это такой нервяк, то есть, я ни о чем больше не думаю, я хватаю телефон в ужасе, потому что я думаю, что это звонит она, и сейчас что она мне скажет? Она всегда говорит честно, и она очень хороший редактор, очень грамотный, и мы все ей доверяем. И когда она говорит: мне понравилось, то это все, я победила, ╚ай да Пушкин, ай да сукин сын╩.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но после этого следует ╚но╩?

УСТИНОВА: Да, бывает, вот здесь и здесь надо поправить. Иногда она говорит: мне не очень понравилось. И это катастрофа, это значит – плохо.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вот так? Если она говорит: мне не очень, значит, вы знаете, что надо переделывать?

УСТИНОВА: Да, и она заставит переделывать, и я переделываю.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вот это, конечно, интересно.

УСТИНОВА: Ну, у нас хорошие редакторы, у нас вообще такое профессиональное издательство, чего и всем авторам желаю. Профессионализм редактора – это очень важно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Безусловно, но это же ваше детище, вы же его рожали, не побоюсь этого слова.

УСТИНОВА: Да, причем не один день.

КОВАЛЕВСКИЙ: И тут пусть даже человек на доверии говорит: не то.

УСТИНОВА: Вы знаете, Максим, это такой вопрос на самом деле довольно сложный, довольно смутный такой. У меня часто спрашивают люди, которые собираются написать роман: а что нам делать, если нам скажут в издательстве роман переписать? Я знаю абсолютно точно: если он скажет переписать, его надо переписать.

КОВАЛЕВСКИЙ: Подождите, а отдать в другое издательство, может быть, другая конъюнктура, другой читатель?

БАТИНОВА: Нет, ты же не меняешь все целиком, ты же корректируешь.

УСТИНОВА: Тогда ты должен быть внутренне глубоко убежден все-таки в том, что ты по меньшей мере Франц Кафка. А так как все-таки ни один из нас в этом не убежден ни глубоко, ни поверхностно, то мнение профессионалов важно, и к нему надо прислушиваться и его придерживаться. У меня была совершенно замечательная история с моим издателем. Я придумывала названия, и они мне страшно нравились, эти названия: ╚Пауки в банке╩, ╚Труп на черной лестнице╩ – в духе Агаты Кристи. А они все переименовывают и переименовывают. Это переименование мне совершенно не нравится. Я к нему пришла, вся такая волшебная, засопела носом, говорю: Андрей Владимирович, я так прекрасно придумываю названия┘ И он так, посмотрев на меня с сожалением, говорит: Устинова, вот чего ты не умеешь делать, это придумывать названия. Поэтому давай договоримся так: ты пишешь роман, а я его продаю, и давай мы мешать друг другу не будем. И с тех пор – ну, это понятное объяснение, – я это поняла, что лучше слушаться в этом смысле.

КОВАЛЕВСКИЙ: Давайте поговорим немножко о последнем романе, который вы написали вместе с Павлом Астаховым. Все об этом говорят, все спрашивают, хотелось бы из ваших уст узнать об этом. Каким образом вы нашли друг друга, и как вообще два, как мне кажется, непохожих человека нашли общий язык в творчестве, и было ли это творчеством?

УСТИНОВА: Конечно. Любое писание слов – это всегда творчество, и нашли-то мы друг друга сто лет назад на программе ╚Час суда╩, где нас объединили искусственным таким образом продюсеры, которые сказали: давайте попробуем делать вот эту программу вместе. Там были какие-то варианты других ведущих, остались в итоге мы с Павлом, очень долго, лет, наверное, пять она выходила не меняясь, потом остался уже один Павел, потому что там кончились деньги, и вообще это какая-то такая трудная история. Программа ╚Час суда╩ – это такой абсолютно, с моей точки зрения, оправданный и логичный юридический ликбез. В стране, где юридическими знаниями никто особенно не отягощен и никто из нас не знает, что нужно делать, если вас залили соседи, если вашу машину уволокли на эвакуаторе, если вы отдавили лапу соседской собаке, если вы застряли в лифте, просидели там пять часов и опоздали на важную встречу, если вам в больнице выписали больничный неправильным числом и отказываются переделывать, – вот это нужно все объяснять, потому что то, что юристы называют правовым полем, у нас или вообще ничем не засеяно, или засеяно в сознании лебедой. И это на самом деле была такая просветительская идея, когда все говорят: вот нужно, ребята, поступать так-то и так-то, вот вам законы, вот вам подзаконные акты, вот названия, номера и так далее. И идея книжки в этом смысле, в каком-то похожем принадлежала Павлу. Он однажды мне позвонил и говорит: слушай, Устинова, у меня такая мысль родилась, только ты сразу не говори, что нет, послушай меня. И он сказал: давай мы попробуем написать историю, причем юридическую часть пишу я, а такую жизненно-бытовую, художественную пишешь ты. И я абсолютно возрадовалась и думаю: так прекрасно, если мы эту одну работу поделим на двоих, значит, она будет в два раза быстрее и легче. И это оказалось ужасным заблуждением, потому что мало того, что мы должны все-таки каждый написать свою часть, мы должны ее согласовать, мы должны друг другу рассказать каждый из нас. Вот зачем ты это написала, он мне говорит, вот скажи мне? Я говорю: Павлуша, ну, я так вижу. Павел мне говорит: так не бывает. Потом я получаю его часть и говорю: Павлуш, мы же с тобой договорились, что этот кусок будет в конце. Он говорит: нет, я решил, что он должен быть в середине. Я говорю: Павлуш, это же у нас в общем и целом такая достаточно энергичная история, у нас должен быть феерический финал. Вот, говорит, ты все, Устинова, со своими феерическими финалами┘ А так как мы в основном общаемся, конечно, по телефону, то мы встречаемся за историю написания книжки раза три, когда мы друг другу рассказываем, пишем, согласовываем, какие у героев имена, и по пунктам эпизоды – это мой, это его. Потом это все сводим в единое целое, за нами читает редактор, говорит, что это никуда не годится и это все надо переделывать. Мы переделываем, говорим редактору, что то, что он нам насоветовал, никуда не годится, и мы переделывать не будем, но переделываем. Потом мы снова друг за другом читаем, говорим: ну, слушай, это совсем не то, что планировалось, это совсем не так клево, как мы хотели, в следующий раз будет лучше. Опять переписываем, и это занимает уйму времени, уйму сил. И вот эта работа на двоих┘ не знаю, как Ильф и Петров работали, но есть же эта известная шутка, что один бегает по издательству, а второй сторожит рукопись. У нас как раз вот этой части нет, то есть, у нас общее издательство и рукопись никто не сторожит. И, кстати сказать, Павлу я очень благодарна тоже за такое отношение к жизни, к работе. Ну, он человек такой, отчасти меня это тоже поддерживает, ему ничего не лень, и мне это очень нравится в людях, особенно в мужчинах, когда ничего не лень. Надо переписать – я перепишу. Надо перепридумать – я перепридумаю. Надо еще 20 сюжетов придумать – я сейчас придумаю. Это настолько все легко и настолько органично, и это важно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Сколько лет вы писали эту книжку?

УСТИНОВА: Ну, мы долго, мы месяцев восемь ее писали, при том, что такая обычная книжка пишется месяца три, как говорит мой сын старший – в одно рыло.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, это еще, по-моему, ничего.

УСТИНОВА: Ничего, Максим, ничего. Но это прямо такая какая-то серьезная работа.

БАТИНОВА: Вас спрашивают на форуме: ╚Вот интересно, Татьяна, я, например, не могу писать длинные произведения, получаются только короткие рассказы. Рано или поздно уходит вдохновение, теряешь дух, определенное настроение, а мертворожденное произведение создавать неохота. Как у вас с длинными произведениями дело обстоит?╩

УСТИНОВА: Тоже нелегко. Я не могу сказать, что они какие-то мертворожденные получаются, но длинная история – это и есть длинная история. Единственное, знаете, что можно попробовать сделать, если вам непременно хочется написать длинную историю, попробуйте писать роман или любовную историю, как Бекмамбетов снимает клипы: семь секунд – и смена плана. Это технологически вполне решаемая задача. То есть, если у вас нет задачи рассказать миру о великой любви или о падениях человеческого духа и о взлетах человеческого разума, а есть просто задача написать какое-то произведение длинное, попробуйте поставить себе задачу: вы пишете три страницы, одну линию развивая, ставите точку; пишете, следующую линию развивая, еще три страницы, и так далее. Я никогда так не пробовала, но мне хочется попробовать.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я не в состоянии и две страницы текста написать.

УСТИНОВА: Максим, ну, у вас другие таланты наверняка. А если все-таки хочется длинные тексты, то так можно попробовать.

КОВАЛЕВСКИЙ: Возвращаясь к совместному творчеству с Павлом Астаховым. Книга называется ╚Я судья╩, и это первая книга в предполагаемом цикле произведений. То есть, это значит, что вам еще предстоит с Астаховым съесть не один пуд соли.

УСТИНОВА: Предстоит, и мы как раз сейчас этим заняты, а Павел в начале года стал полномочным представителем президента по правам ребенка, у него в разы увеличилась и без того нелегкая жизнь и занятость повысилась чрезвычайно, и теперь мы совсем друг за другом гоняемся, не в силах никак встретиться. Но все равно получается, и мы как-то стараемся.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но, с другой стороны, каждая следующая книга должна идти легче, потому что уже есть опыт совместного творчества, какие-то технические моменты уже┘

УСТИНОВА: Да, нахождение каких-то точек опоры. Но зато есть какие-то юридические нюансы, в которых я вообще не разбираюсь, и мне нужно сначала все это как-то взять в голову, прежде чем писать о них, даже хотя бы на каком-то бытовом или житейском уровне. Поэтому какие-то сложности уходят, но зато появляются другие. Но я надеюсь, что все получится. Ну, смотря насколько все это будет интересно, потому что писать неинтересно не хочется. ╚Юноша, самовыражайтесь быстрее╩ – это все-таки не наш вариант.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вы можете параллельно писать две книги?

УСТИНОВА: Нет, я могу параллельно писать статью на тему ╚Она любила его, а он любил родину╩ и роман, потому что это совсем разные работы. Но писать две книги одновременно – нет, не могу. И не могу сценарий писать одновременно с романом, хотя это тоже совсем другая работа. Но вот ты въезжаешь туда, в этот текст, в этих людей, в их проблемы, в их сумасшедшую собачку, в их бабушку, которая пошла в магазин и упала в лужу, и переключиться моментально на какую-то другую жизнь, где уже нет сумасшедшей бабушки и собачки, упавшей в лужу, но зато есть Багамы, пляж и острова какие-то, – это невозможно для меня.

БАТИНОВА: Татьяна, а возможно ли, чтобы у писателя были помощники?

УСТИНОВА: В каком смысле? Конечно, возможно, и нужно даже.

БАТИНОВА: Нужно? Которые пишут? Например: продолжи две моих страницы┘

УСТИНОВА: Нет, продолжить – я про это ничего не знаю и не очень в это верю, хотя говорят, что за Леонардо ученики чего-то дописывали. Но в поиске информации обязательно нужны помощники, иначе ты погибнешь просто. Мне там нужна информация по Латвии, мне нужна история страны, государственности, имена королей, или о Кельнском соборе что-нибудь. Конечно, мне ищет помощник, потому что я не могу.

КОВАЛЕВСКИЙ: Он только ищет, не пишет? Потому что, знаете, в кино как бывает, особенно в больших голливудских фильмах? Есть основная съемочная бригада, и есть вторая и третья. Вторая снимает, допустим, у нее задание снимать планы города, они снимают в Риме, вот задача съемочной группы номер два – снимать планы Рима. Третья съемочная группа снимает какие-то отдельные мелочи или какие-то сцены.

БАТИНОВА: Это какое-то большое кино?

КОВАЛЕВСКИЙ: Да, я и говорю, в большом кино, в кино среднего масштаба снимаются уже примерно так, обязательно есть вторая съемочная бригада. При написании книг может быть использована такая технология?

УСТИНОВА: Нет, в книжках совсем все по-другому, это я написала один-единственный сценарий в своей жизни, который называется ╚Всегда говори всегда╩, один-единственный, и, вы знаете, он пять лет назад уже вышел┘

КОВАЛЕВСКИЙ: Извините, название ваше?

УСТИНОВА: Нет, не мое, продюсерское. И когда этот фильм снимался, меня позвали на съемочную площадку, там что-то надо было быстро переписать. Я приехала, причем по дороге в Питер, я приехала, и торопилась, и мне тут надо было что-то быстро переписать, и вы знаете, меня просто убило до смерти то, что эти 60 человек (ну, съемочная группа человек 60, может быть, чуть поменьше или чуть побольше), дизеля, лежащие кабели по улице, дым машины, какие-то эмчээсовские трейлеры, которые поливают окна дождем, актеры, которые по пять часов сидят на гриме, потому что Дане Страхову было 26 лет, а он должен был играть Диму Грозовского, которому 40, и Данин грим занимал пять часов┘ И вот эти люди, которые бегают с режиссерскими сценариями подмышкой и кричат: ╚Маша, посмотри, у Грозовского в 68-й сцене какие сигареты?╩ Маша: ╚Сигареты ╚Друг╩. И меня взяла такая оторопь: господи, этого ничего не существовало, пока я это не придумала! Ни Димы, ни его сигарет. И вот все эти люди работают, для того чтобы снять то, что я написала. И в кино в любом, и в среднем, и в большом, – насколько я понимаю, кино это продукт коллективного творчества, – естественно, что там что-то зависит в основном от режиссера, что-то зависит от сценариста, огромное имеет значение, кто как сыграет, кто в каком настроении, кто как прочтет из актеров. Грим, свет, спирт, огурец, скальпель – вы все это понимаете прекрасно. В романе задействованы только я и мой компьютер, любой автор и его средства донесения этой информации. Поэтому перепоручать ученику, даже если взять на веру, что я и есть Леонардо, какие-то мазки неинтересно, интересно самой мазать.

КОВАЛЕВСКИЙ: И потом я думаю, что все равно вам придется это читать, вы наверняка бы написали это не так, все равно пришлось бы переделывать, все равно двойная работа.

УСТИНОВА: Совершенно верно. Вот я поэтому, когда меня просят какие-то люди прочитать сценарий за кем-то, я говорю: ребята, вы понимаете, что я, если я сейчас возьмусь читать, я это все перепишу. Не потому, что я пишу лучше, а потому, что я просто пишу по-другому. И вот это бессмыслица полная – за кем-то чего-то читать. Это ты или пишешь, или не пишешь, и точка.

КОВАЛЕВСКИЙ: У нас есть победитель Роман. Здравствуйте, Роман.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, рад вас приветствовать в студии.

КОВАЛЕВСКИЙ: Поздравляем вас от всей души.

СЛУШАТЕЛЬ: Спасибо большое, я так понимаю, что не каждый день у вас бывает победитель.

УСТИНОВА: Не каждый.

БАТИНОВА: Ну, вы молодец, Роман.

КОВАЛЕВСКИЙ: Автограф хотите?

СЛУШАТЕЛЬ: Конечно, хочу.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, все, книжка с автографом будет. А кстати, какая книжка, Татьяна?

УСТИНОВА: Последняя, она называется ╚На одном дыхании╩. Хотите ╚Судью╩, будет ╚Судья╩.

БАТИНОВА: Какую хотите, Роман?

СЛУШАТЕЛЬ: Давайте вторую.

УСТИНОВА: Хорошо.

КОВАЛЕВСКИЙ: Татьяна, еще раз хотел вас спросить, вам нужно (с вопросительным знаком), вам нужно присутствовать┘

БАТИНОВА: В немецком языке (кстати, про немецкий язык) есть фразы, когда ты задаешь с утверждением, потом спрашиваешь: да? И поэтому ты так же начал.

УСТИНОВА: Я просто восхищалась тем, как Максим говорит по-немецки. Я, как человек, совсем не говорящий по-немецки, всегда прихожу в восторг от этого языка.

КОВАЛЕВСКИЙ: Что я хотел спросить. Вы бывали в местах не столь отдаленных, чтобы представлять себе?

УСТИНОВА: Бывала, такое тяжелое воспоминание, была в зоне в Нижнем Тагиле, очень такое сложное место для восприятия. И я, как человек, который патологически боится любой несвободы, проведя там, наверное, часа два в этих всех местах и с этими женщинами, которые там сидят за тяжкие преступления, и в этом клубе, который там на зоне, я вышла оттуда совершенно больная. Ну это невыносимо совершенно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Это был необходимый опыт?

УСТИНОВА: Да, абсолютно.

КОВАЛЕВСКИЙ: И вы добровольно поехали?

УСТИНОВА: Я добровольно. Хотя это был какой-то проект как раз ╚Вестей╩, там нужно было что-то делать, выступать, ну, я и выступала. Я согласилась совершенно осознанно, потому что есть вещи, которые не знать нельзя при моей профессии.

КОВАЛЕВСКИЙ: Лукьянова Ольга Андреевна спрашивает: ╚Какое ваше магическое счастливое число и с чем оно связано?╩

УСТИНОВА: 7 – это день рождения моей мамы, и я вообще люблю число 7.

КОВАЛЕВСКИЙ: Как Агата Кристи, будете писать автобиографию через какое-то время?

УСТИНОВА: Нет.

БАТИНОВА: От Поручика Ржевского: ╚А криминальный мир не обращается к вам за свежими идеями криминальных схем?╩

УСТИНОВА: Нет, криминальный мир ко мне не обращается, я думаю, что он справляется без меня легко и непринужденно.

БАТИНОВА: Там есть тоже такие идейные люди.

УСТИНОВА: Да, абсолютно точно.

БАТИНОВА: Марина спрашивает: ╚У вас всегда сначала были книги, по которым ставили сериалы, а с ╚Всегда говори всегда╩ получилось наоборот. Вам как автору что приятней?╩

УСТИНОВА: Ну, интересней, конечно, когда я сама написала сценарий, это, безусловно, интересней. Ну, а сценарий – это все-таки другая песня, когда нужно подлаживаться под технологию. Но это интереснее, чем когда по роману кто-то там пишет сценарий, тем более не всегда это бывает тоже удачно, и смотришь, думаешь: боже, что это сценарист там придумал, это же не я придумала! Но это все меня не пугает, потому что как написали, так уже написали, так и хорошо. Хотя есть фильмы, которые мне нравятся меньше, а есть фильмы, которые мне нравятся больше.

КОВАЛЕВСКИЙ: Очень много вопросов, связанных с телевидением. ╚Что вам было бы интересно делать на ТВ, и отказываетесь ли вы от предложений?╩

УСТИНОВА: Отказываюсь, от предложений отказываюсь, в основном от дамских ток-шоу, потому что не хочу дамские ток-шоу совсем.

КОВАЛЕВСКИЙ: ╚Мой муж не снимает носки после работы┘╩

УСТИНОВА: Совершенно верно. ╚Расскажите, Иван Иваныч, как в 1984 году вы приревновали свою супругу Клавдию Васильевну╩. Иван Иваныч: ╚Нет, я лучше расскажу про то, как мариновали мое рацпредложение на авиационном заводе╩. И все, понеслась эта история. Не хочу. Интересно было бы какую-нибудь литературную, как бы скучно это ни звучало, программу, но ее можно сделать интересно, и хорошо, и красиво, и завлекательно, программу про слова. Мне очень нравится то, что делает, например, Андрей Максимов, всякие многословы, вот эти толкования. Хорошо образованный человек когда это делает, это интересно. Можно что-нибудь такое, как вам сказать, исторические расследования┘ Сейчас такая модная история, между прочим, тоже начавшаяся на Пятом канале, когда ведущие копаются в исторических каких-то детективах. Ох, класс, вот это класс! Это и познавательно, и достаточно было бы интересно и энергично. Такую бы я хотела программу.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вы ждете подобных интересных предложений, или у вас есть своя идея какой-либо передачи, с которой вы можете придти на канал?

УСТИНОВА: Нет, Максим, один человек не может все. Когда и жнец, и швец, и на дуде игрец, это значит, что что-то одно ты будешь делать плохо или все будешь делать плохо. И я не придумываю программы и не предлагаю их каналам, просто я не могу. Если я еще и это возьмусь делать, боюсь, что я это сделаю или плохо, или неудачно.

КОВАЛЕВСКИЙ: А вам хотелось одной вести или чтобы у вас были соведущие?

УСТИНОВА: Меня не смущают никакие соведущие, наоборот, это интересно. Но и одной можно повести, чего же не повести. Но как уж получится, так и получится, бог даст.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я бы очень хотел вас вскорости увидеть на ТВ.

УСТИНОВА: Спасибо, я люблю телевидение, для меня с этого началось все мое какое-то взросление, потому что я приехала сюда, на 5-ю улицу Ямского Поля, и над спящим милиционером увидела надпись ╚эфирная зона╩. То есть, где мы сидим. И я поняла, что я так хочу в эту эфирную зону, что просто до дрожи я в нее хочу, и мне это нравится.

КОВАЛЕВСКИЙ: Тогда от всей души вам желаю, чтобы это скорее произошло.

БАТИНОВА: Спасибо вам большущее.

УСТИНОВА: Спасибо, ребята.