No Smoking Show Беседа с дизайнером Игорем Чапуриным

ШЕЛЕСТ: Игорь Чапурин, дизайнер, у нас в гостях, и будем мы говорить о его новом творении, которое случилось... Уже случилась премьера в Большом театре?

ЧАПУРИН: Я думал, ты говоришь про новую твою юбку.

ШЕЛЕСТ: А, это я за кадром начала говорить комплименты Игорю. Зашла совершенно случайно, в соседнем подъезде вела какое-то мероприятие, а другой подъезд┘

КОМОЛОВ: В соседнем подъезде с собой?

ШЕЛЕСТ: Не подъезд, а именно здание, а соседняя дверь вела, собственно, в бутик Игоря, я туда зашла и говорю: а чего нового? А где Игорь? А Игоря нет. И тут на меня стали напяливать какие-то вещи. И я купила, правда, похвастаюсь, потрясающую юбку в пол, такая хаки, такой защитный цвет, на широкой резинке. Ты помнишь, ты делал такое?

ЧАПУРИН: Конечно, конечно.

КОМОЛОВ: Забавно, когда автору юбки рассказывают: "такая вот юбка, она вот такая в пол┘"

ШЕЛЕСТ: Ну, просто волшебная. Мне все: а ты из Америки привезла? Я тоже просто была в Америке. Как у тебя получается делать такие вещи?

ЧАПУРИН: Очень приятно. Ты знаешь, хорошему человеку ничего не жалко, поэтому эта юбка, скорее всего, вообще для тебя делалась, поэтому она твоя.

КОМОЛОВ: Изначально.

ШЕЛЕСТ: А вот это интересно, кстати, а ты представляешь себе девушку, которая наденет вещь, которую ты сделал? Или это просто такое абстрактное видение?

ЧАПУРИН: Абстрактное видение, потому что предугадай, что девушке придет в голову...

ШЕЛЕСТ: Кто зайдет в бутик. А, вот оно что. Мы просто сейчас говорили о женской и мужской болтливости, ведь никто не может как-то проникнуть в сознание другого пола, наверное, это подвластно только┘

КОМОЛОВ: Вольф Мессинг мог.

ШЕЛЕСТ: Только Вольф Мессинг или только художник, настоящий художник, который может перевоплотиться и в то, и в иное, и даже в третье существо?

ЧАПУРИН: Мне кажется, художники чувствуют время, и человек параллельно идет с художником, и в данной ситуации большое доверие очень важно.

ШЕЛЕСТ: Ну, и возвращаясь к Большому театру, вчера состоялась премьера?

ЧАПУРИН: Вчера были спектакли, сейчас я всем объясню. Потрясающий проект, уникальный проект для балетного мира, это американцы придумали, в Лос-Анджелесе шли репетиции, премьера была в Лос-Анджелесе месяц назад, премьера была в Большом несколько недель назад, и сейчас спектакль в Большом опять повторился, и теперь он будет в репертуаре.

ШЕЛЕСТ: Ну, это проект "Reflections", "Отражения".

ЧАПУРИН: "Reflections", 11 русских танцовщиков, среди которых несколько парней, все остальные девушки. Девушки – русские танцовщицы, но танцующие во всем мире и сделавшие сольные потрясающие карьеры в Берлине, в Сан-Франциско, где угодно, их объединили, и девять западных хореографов поставили уникальные номера. То есть такая смесь очень красивая.

КОМОЛОВ: А как делили? 11 танцовщиц, девять хореографов? Кто-то больше работал из хореографов? Или у каждой танцовщицы – свой сольный номер, или это какой-то спектакль, где они все задействованы, все вместе выходят?

ЧАПУРИН: Так, подожди, в творчестве не так все прагматично, не так все вычисляется.

КОМОЛОВ: Поскольку я инженер, вот я поделил, и не делится.

ЧАПУРИН: Проект очень интересен, потому что, мне кажется, человек, который приходит в театр, он не всегда может осилить длинный большой балет и длинный спектакль, несущийся в течение, допустим, двух с половиной часов. Этот проект "Reflections", "Отражения", это отражение всего, что происходит в современной хореографии. Проект из трех частей. Первая часть – это одноактный балет, который поставил потрясающий испанец, там танцуют около пяти или шести человек, соответственно. Потом во второй части для каждого танцовщика либо для дуэтов поставлены отдельные небольшие номера, и все хореографы уникальные. И третья часть – это Мауро Бигонзетти, феноменальнейший итальянский хореограф, который поставил очень красивый балет "Чинкуэ", "Пять", пять человеческих, женских качеств.

ШЕЛЕСТ: А чинкуэ – это пять?

КОМОЛОВ: Человеческие качества от женских отличаются, правда?

ШЕЛЕСТ: А, ну, если вы нас за людей не держите, тогда да.

КОМОЛОВ: Наоборот.

ШЕЛЕСТ: Божества, да?

ЧАПУРИН: Продолжение темы болтливости и неболтливости.

ШЕЛЕСТ: Да, почему Лос-Анджелес? Будучи не так давно, собственно, в Лас-Вегасе, я прочитала заметку "про вашего мальчика", что да, действительно, в Лос-Анджелесе готовится такая премьера, она, по-моему, еще тогда как раз готовилась, и все говорили о каких-то волшебных костюмах, которые создал "рашн дизайнер Игорь Чапурин". Что это за костюмы и чему они отвечают, каким идеям постановок?

ШЕЛЕСТ: Современный балет, современные хореографы, современные танцовщики. Это данной ситуации нынешнее время, нынешний век, нынешний год, нынешний день. Я, как дизайнер, должен все это отражать, поэтому в этом проекте очень много всего современного. Самое, наверное, уникальное то, что мы создали, это кожаные пачки из тончайшей коричневой лайки для балета "Чинкуэ". Это и правда уникальная история, очень красиво, и я не хочу говорить "горжусь", не горжусь, сейчас я даже не хочу об этом задумываться, это уже немножко прошлое, но это очень красиво. Я вчера посмотрел еще раз этот балет и понял, что мы сделали феноменальную картинку, она очень честная, правильная и поражающая. Когда Оля Слуцкер, которая сидела в зале, после балета мне прислала... Я видел ее в зале, говорю: "Оль, мне твое мнение очень интересно, напиши свои ощущения". Когда мне пришло три ряда восклицательных знаков, я понял, что она удивлена, потрясена, может быть, еще что-то, но явно хорошие эмоции.

ШЕЛЕСТ: Ну, слов точно нет.

КОМОЛОВ: Расскажи, а как строится работа? То есть примерно я представляю себе, как строится работа, например, при написания песни. Обычно композитор приносит музыку, и там автор уже слова пишет, или наоборот. Музыка к фильму, наверное, там режиссер рассказывает идеи, может быть, какие-то картинки, как будет выглядеть картинка, композитор уже придумывает. Ты, как художник по костюмам, как это было у тебя? Приходили хореографы, приходил режиссер, рассказывал тебе общую идею или ты отталкивался от девушек, от танцовщиц, которые задействованы?

ЧАПУРИН: Истории всегда очень разные. Моя любовь к балету вылилась в большую любовь с Большим театром. И первый балет, например, который я делал, это была такая реинкарнация 1932 года, бывший танцовщик Дягилева в те года поставил балет, и его родственники разрешили мне переделать и костюмы, и декорации. Это была вообще другая история.

ШЕЛЕСТ: Это про "Предзнаменование" ты говоришь?

ЧАПУРИН: Это "Предзнаменование", да. И здесь приходилось общаться с человеком, которого уже давно нет в живых, и ты так или иначе очень тактично, деликатно разбирался во всем этом, но делал современный продукт. То, что касается "Reflections", конечно, девять разных людей, все западные хореографы со своими харизматическими загонами, наверное.

КОМОЛОВ: Харизматическими тараканами в голове.

ЧАПУРИН: Тараканами не то слово, там очень много женщин было. Хореографы очень разные, с разными настроениями, с разными симпатиями. Например, одна поставила клип Майклу Джексону с Наоми Кэмпбелл... Все очень люди разные. Кто-то много делал для Барышникова, все сильные личности. Когда гармония происходит внутри команды, то очень легко общаться с хореографом художнику, танцовщику. И здесь все присматриваются друг к другу, и, конечно, все идет от хореографии. Я прилетал в Лос-Анджелес, и молча несколько недель смотрел за происходящими событиями, мы даже практически ни с кем не разговаривали. Я слушал музыку, я смотрел, что происходит, делал какие-то скетчи, и потом мы собирались, что-то обсуждали. И все костюмы, по большому счету, я нарисовал внутри этих репетиций на каких-то бумажках, и мы ничего не меняли, эти бумажки стали основными и важными документами, которые вылились во все эти кожаные пачки, во все остальное.

КОМОЛОВ: А сколько времени проходит от первого момента, скажем, ты приезжаешь на первый разговор с хореографом, режиссером, и до, собственно, уже макетов?

ЧАПУРИН: В августе я был в Лос-Анджелесе и смотрел на формирование идей всех этих маленьких спектаклей, и в сентябре уже была мировая премьера.

КОМОЛОВ: Всего месяц?

ЧАПУРИН: Ну, по большому счету, да. Огромный опыт мой с Большим театром и работа с мастерскими Большого театра, здесь тоже уже люди глазами друг друга слышат, поэтому все делается очень быстро, четко, и, наверное, мой профессионализм, профессионализм всех людей дает возможность очень быстро и четко работать.

ШЕЛЕСТ: Михаил Леонов у нас на форуме спрашивает: "Игорь, а как вы поступаете с капризными дамами, которым не угодишь?" Ты уже упоминал о том, что было много женщин.

ЧАПУРИН: Конечно, если говорить даже о Большом театре, очень много солисток, каждая со своим характером, и, безусловно, каждая отстаивает свою территорию и правильно делают, потому что их век очень короток, и здесь очень важно состояться быстро, четко, ясно и в нужное время. И они отстаивают свою территорию, вот этот кусочек на сцене, кусочек в расписании, в балетах, где угодно, молодцы. Ну, не знаю, они меня почему-то так все любят, что они у меня никогда не капризничают.

ШЕЛЕСТ: Да что же такое! А на самом деле, танцовщицы, они имеют право вмешиваться в пошив одежды сценической или это все-таки удел сценографа?

ЧАПУРИН: Я тебя слышу, я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Если опять же продолжить о Большом театре, когда я делаю в Большом театре декорации, либо костюмы, мера ответственности моя огромна, потому что ни один человек мне ничего не запрещает. Это театр, который выстраивает отношения с художниками, с танцовщиками на огромном-огромном доверии, когда у тебя нет права на ошибку, но это огромное доверие. И то же самое с танцовщиками, они личности, их так формируют, так поддерживают, потому что иначе они не смогут так танцевать. А там уже дальше идет кусочек воспитания, сочетание с опытом, еще с чем-то, с нахрапистостью, и все это выливается в какие-то дискуссии, и формирует характер танцовщика вздорный либо не очень вздорный.

ШЕЛЕСТ: Вот оно как. А на самом деле, существует какая-то специфика пошива, кроя, может быть, для балерин, для танцовщиц?

ЧАПУРИН: Нет, балетный костюм очень специфичен, и я стараюсь никогда не привлекать собственные мастерские для производства этих костюмов, ибо этот мир понять пока мне невозможно. Как правило, это технологии, которые формировались столетиями, там много очень нюансов, и это замечательно, что Большому удалось все это сохранить.

КОМОЛОВ: А вот еще вопрос: "Игорь, мне не нравятся танцовщики в колготках, нельзя ли им сделать на ноги что-то приличное, чтобы дамы в театрах реже брали бинокли?"

ЧАПУРИН: Я недавно случайно совершенно встретился с одним танцовщиком, молодой парень, который пришел в Большой театр. Я говорю: "Что тебе нравится в этом театре танцевать, какие балеты?" Я всегда ждал, что молодое поколение, оно все-таки за новую хореографию. И он мне очень долго и тщательно рассказывал, что ему все это немножко не комфортно, ему все это не нравится. Ему очень нравится роль принца, принца в колготках, конечно. Поэтому не знаю, это традиции и традиции, которые, наверное, будут веками – принцы в колготках, и придется нам мучиться и смотреть на все это.

КОМОЛОВ: А какие сложности есть, когда работаешь с театром? Театральный мир – это такая своеобразная история?

ЧАПУРИН: Если ты открытый, если ты человек команды, то когда ты принимаешь решение, входить в этот проект либо не входить, дальше идет химия, физика, сочетание твоих эмоций, чужих эмоций, и формируется сущность, которая потом становится спектаклем. Сложности? Не знаю, не хочется сглазить, конечно, но с Большим работаю уже лет, может быть, пять или семь, даже не помню. Но у меня всегда было такое ощущение, что я такой подросток, которого все время кто-то опекает. Поэтому у меня, это, может быть, заслуженно по-своему, потому что я люблю то, что я делаю, театр это чувствует, театр очень чувствует маниакальность, и я когда вижу танцовщиков и вижу, как они свою жизнь отдают этому искусству... Все люди в театре, кто собирает декорации, вешает лампы, я с большим уважением к ним отношусь, потому что все это осознают, все это понимают. У меня то же самое, и, наверное, театр видит, насколько я честен в своей работе, поэтому бывает, когда ты стакиваешься с очень взрослым поколением хореографов, и тебе сложно донести до них то современное звучание, которое ты хочешь дать, помочь и сделать их спектакль звонким... Бывали, конечно, какие-то моменты, но я очень толерантный человек и очень спокойный, и я уверен, что, в принципе, договориться можно с каждым обо всем, и какие-то компромиссы ты делаешь, но все равно все хотят конечного результата хорошего.

ШЕЛЕСТ: А что сложнее или что интереснее, классические постановки, классические костюмы или новаторские современные?

ЧАПУРИН: У меня не было ни одного классического балета, в основном, это были все модерновые спектакли. Потому что даже "Предзнаменование" либо "Класс-концерт", то есть один 1932 года, и другой 1960-х годов, это все равно балеты модерновые в то время, и сейчас, так или иначе, это все равно современный балет. То, что я делал с Лешей Ратманским, "Игра в карты", это очень современный балет. "Creation-2010" – это не то, что XXII век уже во всех отношениях. Ну, было бы очень интересно, конечно, поработать над классическим балетом, хотя мне кажется, что современному художнику не надо уже во все это вмешиваться. Уже кто-то это делал когда-то, есть, наверное, ряд художников, которые с удовольствием занимаются вот этой реинкарнацией прошлого, и, наверное, им это нравится. Я, например, не знаю, насколько бы я хотел поработать в кино историческом, например. Это тоже удел отдельных людей.

КОМОЛОВ: То есть где нужно не что-то придумывать, а воспроизводить то, что было, ты имеешь в виду?

ЧАПУРИН: Конечно, да, это отдельная история, это история любителей древнего и прекрасного, и люди делают очень это умело, изысканно. Понятно, что вкус везде нужен, понятно, что гармония везде нужна и приветствуется. Но я бы лучше все-таки двигался либо в современном, либо в какой-то фантастике.

КОМОЛОВ: Такой вопрос: "Игорь, кто для вас является идеалом женской красоты? С кем бы вы мечтали поработать, как с моделью?"

ЧАПУРИН: Когда мне позвонила Алена Долецкая, редактор "Vogue", который его делала сколько-то лет и сейчас уже не делает, и сказала: "Игорь, не хочешь ли ты, чтобы Наоми Кэмпбелл открыла твой показ?", – я ей сразу сказал: "Нет".

ШЕЛЕСТ: Круто. Не хотите?

ЧАПУРИН: Я, не думая, сказал "нет".

ШЕЛЕСТ: Ну, это вообще смелый человек, он Алле Борисовне Пугачевой даже отказал.

ЧАПУРИН: Да, было дело.

КОМОЛОВ: А почему? Перетягивает на себя внимание?

ЧАПУРИН: Ну, безусловно. Это опять же момент гармонии, потому что когда на шоу работают девочки и модели все моложе и моложе, здесь все надо иначе ставить, это целый спектакль. Но на следующий день я сказал сам себе "да", и все сложилось, и в данный момент я могу сказать, что большего удовольствия в работе над шоу, чем с Наоми Кэмпбелл, я не испытывал, потому что это богиня во всех отношениях.

ШЕЛЕСТ: То есть это не просто человек, который надевает одежду и идет по подиуму?

ЧАПУРИН: Нет, это актриса, это профессионал с самой высшей буквы, она слышит тебя, она слушает тебя, она помогает тебе, и она пытается тебя подтолкнуть к тем идеям, которые, может быть, ты чуть-чуть еще с опаской...

КОМОЛОВ: Телефонами не бросалась?

ЧАПУРИН: Нет, телефонами не бросалась, на примерки не опаздывала. Когда я предложил выйти в прозрачном купальнике... Эта история была с летней коллекцией. И Наоми сказала: "ОК, тебе это нужно, давай сделаем". Все, она появилась практически голая на подиуме, зал аплодировал ей, свистели и кричали. Я ей за это очень благодарен, дело же не в эпатажности, а дело в том, что она мне помогла, она меня поддержала, и она меня подтолкнула. Когда мы мерили купальник из одного варианта ткани, она говорит: "Игорь, ты говорил, что будет он прозрачный, он совсем не прозрачный". Я говорю: "Ладно, сделаем прозрачный". Все, то есть она мне помогла. И вот с точки зрения вдохновляющего фактора женщины в работе Наоми – очень яркий пример.

КОМОЛОВ: Это звучит как музыка: мы с Наоми мерили купальник.

ШЕЛЕСТ: Как бы тебе этого хотелось, да? А вдохновляет ли она девушек-моделей, которые идут следом за ней? Не дезориентирует ли она их в пространстве, потому что выходит звезда на подиум, а следом нужно идти тебе?

ЧАПУРИН: Конечно, сложно было девочке, которая шла следом. Одна девочка просто когда пришла на показ и увидела расписание моделей, выходы моделей, она поняла, что открывает Наоми Кэмпбелл, она просто села и стала плакать от ужаса.

ШЕЛЕСТ: Как не я? Какая-то Наоми.

КОМОЛОВ: Нет, что после нее выходить.

ЧАПУРИН: Просто для нее это кумир, и она вообще не понимала, как такое могло произойти, что она встретится с ней. Девочка была темнокожая, но для нее это было огромное потрясение. Поэтому каждый реагирует по-своему, но Наоми настолько была дружелюбна, и опять же, я повторюсь, она не опоздала ни на примерку, ни на что ни на секунду. Она пришла вовремя, все было идеально сделано, без каких-либо комментариев, все было исключительно. Шоу открыли вовремя, зал был счастлив и доволен.

ШЕЛЕСТ: Ты, как многие зарубежные дизайнеры, даришь одежду моделям за кулисами?

ЧАПУРИН: Меня очень долго одно время домогалась Ксюша Собчак по поводу того, дарю ли я Наоми Кэмпбелл одежду. Она была так разочарована, когда я сказал, что все, что у Наоми есть, а у Наоми есть очень много, она себе покупает.

ШЕЛЕСТ: То есть она не может себе позволить просто такой подарок?

ЧАПУРИН: Нет, она может себе позволить не заставлять дизайнера дарить ей одежду. Это я про Наоми Кэмпбелл, а не про Ксюшу.

ШЕЛЕСТ: Да, я как раз про это и говорю, что она держится таких правил, что она покупает.

ЧАПУРИН: Она покупает. Я с Наоми познакомился вообще в одном московском магазине, где Наоми купила три моих платья. Я просто был в этом магазине, и я там с ней познакомился.

КОМОЛОВ: Ты сказал: остановись, оставь другим что-нибудь.

ЧАПУРИН: Мы познакомились, ну, и потом вся эта история пошла. И все так и продолжается, Наоми все, что ей нравится, покупает, я стараюсь делать какие-то скидки, но так или иначе она не делает себе дискомфортно и мне тоже.

ШЕЛЕСТ: Может себе позволить.

КОМОЛОВ: Тактичность тоже такое серьезное качество, которое присуще не всем.

ШЕЛЕСТ: Да, безусловно, качество профессионала, да, ну, и хорошего человека. Кстати, о балете, Елена спрашивает: "Игорь, интересно ваше мнение о фильме "Черный лебедь", там тоже вполне новаторский подход к постановке, и, конечно же, прекраснейшая Натали Портман". Смотрел?

ЧАПУРИН: Да, безусловно, очень красиво, там свои драмы, там своя красота, и хорошо, что режиссеры привлекли помимо художника, классического киношного художника по костюмам, который, я понимаю, сделал основные костюмы, но они пригласили дуэт американских двух девушек, которые сделали какие-то уникальные платья, и это фильму придало еще больше шарма.

КОМОЛОВ: Такой вопрос, Лена Милованич задает: "Игорь, а вы сами носите дизайнерскую одежду или бренд не имеет для вас значения?"

ЧАПУРИН: По большому счету, бренд ни для кого не должен иметь значение. Есть продукт, есть дизайнерская идея либо отсутствие идеи, либо желание носить дизайнерскую идею, и все. Я ношу удобные, лаконичные вещи и стараюсь, в принципе, делать для женщин и для мужчин точно такие же.

КОМОЛОВ: А вообще дизайнер, он может носить вещи свои?

ЧАПУРИН: А почему нет.?

КОМОЛОВ: Ну, не знаю, с одной стороны, сапожник без сапог, с другой стороны, тоже чтобы не переходило...

ЧАПУРИН: Ну, самое главное – не дойти до ручки, чтобы не начинать носить женские платья, а все остальное, мне кажется┘

ШЕЛЕСТ: Ну, Джон Гальяно дошел, и ничего, нормально выглядит. Михаил спрашивает: "А себе одежду сами шьете?" То есть это может быть что-то лаконичное, но взял и сам?

ЧАПУРИН: Конечно, очень важно всегда собой олицетворять ту идею, которую ты несешь, поэтому когда я появляюсь в костюмах и смокингах, это всегда, конечно, Чапурин, и я всегда себя чувствую в этом очень уверенно.

КОМОЛОВ: А вот скажи по поводу девушек-моделей, которые представляют твою одежду на показах, это, скажем так, худощавые девушки? В последние годы вроде наметилась тенденция, что начали девушки появляться и обычной комплекции, и даже такие достаточно полные, уж по-модельному они вообще крупные барышни. Вот как ты к этой тенденции относишься? Должны модели в классическом понимании этого слова представлять одежду на подиуме? Или девушки, которые похожи на девушек с улицы?

ЧАПУРИН: По большому счету, конечно, это все немножко не так, ибо я, например, делал одежду раньше для своих парижских показов 44 размера. Я всегда чувствовал, что парижские модели, девочки, которые там работают, они всегда чуть меньше того, что я делаю. Потом я стал делать 42 размер, и я опять начинаю понимать, что я опять не догоняю всю ситуацию, они опять меньше, чем мои вещи. Я стал делать 40 размер, и вот наконец-то я стал попадать. Здесь дело даже не в анорексии, дело вообще совершенно в другом. Современное общество, нынешнее общество, оно очень хочет быть молодым, это тенденция буквально последних 10-15 лет, она очень активна. И моложавые взрослые женщины активны, женщины с теми или иными изменениями, которые делают пластические хирурги. Цель этих людей одна – быть молодыми как можно дольше, сохранить эту молодость. Поэтому на подиуме появляются те девочки, которые олицетворяют молодость.

КОМОЛОВ: Это субтильность тире молодость.

ЧАПУРИН: Безусловно. И это общество заставляет фэшн индустрию рождать такие объекты и демонстрировать, это общество, а не девочки. Вся история с голодом, со смертями моделей, это все немножечко раздуто. Просто общество хочет быть молодым, дизайнеры обязаны эту историю красиво преподносить человечеству.

ШЕЛЕСТ: Тем не менее, наши слушатели беснуются: "Почему известные дизайнеры ничего не шьют для полных людей? У нас в стране всегда так: если женщина толстая, то дорога в магазин "Фрекен Бок", где глазу упасть не на что. Бывали, знаем".

ЧАПУРИН: У нас есть очень хорошая линия в нашей компании, мы любую вещь можем, если человек находится в Москве, повторить на любой размер, это немножко потребует больше времени и по большому счету даже не потребует больших денег.

КОМОЛОВ: Но иногда больше ткани, я думаю.

ЧАПУРИН: Логично.

КОМОЛОВ: Если человек достаточно крупный.

ЧАПУРИН: Ну, так или иначе, мы не отказываем никому.

ШЕЛЕСТ: Наша слушательница Рахат, она сама из Киргизии, живет сейчас во Франции, пишет: "Игорь, у вас очень красивый голос, вам бы вести ночные эфиры на радио".

ЧАПУРИН: Да, я ребятам сейчас подарил диск, я там нашептывал какие-то тексты, вот Оля будет, думаю, слушать и радоваться.

ШЕЛЕСТ: Сейчас пойду домой, как раз на ночь глядя.

КОМОЛОВ: А я буду слушать и не буду, значит, радоваться?

ШЕЛЕСТ: А ты будешь плакать, что у тебя не такой голос.

ЧАПУРИН: Спасибо.

КОМОЛОВ: Спрашивают: "Игорь, в каких жанрах вам еще было бы интересно поработать? Юдашкин, например, делал форму для армии".

ШЕЛЕСТ: А? Для медсестер, может быть, что-нибудь, купальники прозрачные.

КОМОЛОВ: Для спортивных команд?

ШЕЛЕСТ: Да, кстати, для синхронисток, например.

ЧАПУРИН: Хотя с медсестрами мне тоже нравится ход ваших мыслей, Ольга. Я делал для Алины Кабаевой, для Иры Чащиной костюмы к тем Олимпийским Играм, где одна стала первой, другая – второй, то есть спорт в моей жизни был, балет в моей жизни был, театр в моей жизни был, кино в моей жизни не было. И пока не переживаю, вообще ко всему отношусь философски, все должно как-то само произойти. Не хочу ничего притягивать, я занимаюсь дизайном, очень много всего любопытного в жизни, и когда какие-то уникальные вещи проявляются, слава богу. Я благодарен Олегу Меньшикову, его звонок на мой телефон один раз меня кинул в театральную жизнь, и я потом делал достаточно много театральных спектаклей. Леша Ратманский, хореограф Большого театра, его звонок заставил меня работать с Большим, Аркадий Новиков заставил своим звонком меня заниматься дизайном интерьеров. Каждый человек что-то в моей жизни, наверное, изменял, менял.

ШЕЛЕСТ: Но это всегда дизайн, то есть это всегда способности художника, грубо говоря. А вот совсем┘

ЧАПУРИН: Ну, я-то художник, я не буду петь, боже упаси, надеюсь, я не сойду с ума, не приведи господь дойти до этого состояния.

КОМОЛОВ: То есть если будет сольный диск Игоря Чапурина, то можно говорить: вот, сошел.

ЧАПУРИН: Да, вот сошел с ума, и вы мне, главное, об этом скажите, чтобы я сам это понял.

ШЕЛЕСТ: На самом деле, здесь очень много вопросов про российскую моду. Существует ли такое явление или российская мода отсутствует априори, во-первых, потому что отсутствует конкуренция, отсутствует большое количество модных домов, как это есть в Италии, во Франции и так далее. Вот ты с кем конкурируешь, с большими брендами или с российскими какими-то исполнителями?

ЧАПУРИН: Вопрос прекрасен, ответ мне самому даже непонятен. В Нью-Йорке есть одна неделя моды, в Париже одна неделя моды, в Лондоне одна, в Милане одна. В Москве их три. Поэтому вопрос, есть ли российская мода, очень странен. Наверное, есть. По поводу конкуренции? Мне понравилось, когда-то я очень много с Аленой Долецкой разговаривал на тему журнала, чего угодно, и она как-то мне один раз сказала: "Мне совершенно не интересно конкурировать с теми или иными русскими изданиями, мне очень интересно конкурировать, например, с американским, французским, итальянским "Vogue", – и это было очень правильно, и это во многом ее двигало, как редактора, в свое время. Мне тоже интересны очень большие истории, поэтому наши клиентки, как правило, носят очень серьезные и мощные бренды, и носят меня, это приятно, и это заставляет меня не расслабляться.

КОМОЛОВ: Игорь, а я слышал такой упрек в адрес отечественных домов моды, в адрес отечественных дизайнеров, что зачастую наши дизайнеры не рассматривают создание одежды вообще, в целом, в совокупности, как бизнес-проект. Есть инвестор, который тратит деньги, дизайнер создает, как художник, но на этом все заканчивается, и нет структуры, которая позволила бы потом зарабатывать деньги, соответственно, отбивая инвестиции, зарабатывая, ну, чтобы быть обычным таким хорошим бизнесом.

ЧАПУРИН: Мы, как русский бренд, мы начинали, наверное, по парижской манере, то есть вначале это были частные клиенты, потом это все переросло в линию прет-а-порте, до этого была линия Haute Couture, сейчас мы каждый сезон на 30 процентов увеличиваем объем продаж линии прет-а-порте, то есть готовой одежды. Поэтому у каждого все по-разному, и каждый по-разному видит. Когда я пришел к президенту федерации Парижской Недели моды Дидье Грюмбаху решать вопрос, как нам показываться в Париже, он сказал: "У меня всего лишь к тебе один вопрос, и твой ответ так или иначе определит, то или другое: для тебя это имиджевая составляющая для России? Или это для тебя бизнес-история?╩ Я сказал: "Для меня это бизнес история". Поэтому моя работа – это, конечно, творчество, но мода – это и индустрия, какая бы она ни была в этой стране, она индустрия, мы продаемся в Америке, мы продаемся в Швейцарии, мы продаемся в Австрии, в Италии, не важно, мы очень много в России продаемся. Это тяжелый нормальный труд, как и все остальное.

ШЕЛЕСТ: А не страшно тебе исчерпать себя? Или ты всегда находишь какое-то вдохновение? Ты за ним куда-то специально едешь, ну, не знаю, как-то тренируешь свой мозг? Ну, понятно, что художника либо муза посещает, либо не посещает.

ЧАПУРИН: В моде, я думаю, естьочень большой фактор самоорганизации, потому что такой бешеный ритм недель, показов, коллекций, чего угодно, что ты не выскакиваешь из этого, у нет тебя состояния, когда ты отдыхаешь. Ты все время находишься в процессе. Это и утомляет, и это тебя очень поддерживает, потому что, находясь в воде, ты все лучше и лучше плаваешь. И моя профессия, она вот так выстраивает всю историю с творчеством. И если говорить о вдохновении, то я очень люблю то, что я делаю.

КОМОЛОВ: А блокнотик какой-то есть? Знаешь, у писателя – записная книжка, куда он записывает, пришла какая-то мысль, записал, чтобы не забыть использовать. Вот у тебя блокнотик, куда ты мысли свои зарисовываешь?

ЧАПУРИН: У меня есть несколько книжек, где я что-то рисую.

КОМОЛОВ: На полях, ты имеешь в виду?

ЧАПУРИН: Где угодно. Я, кстати, очень мобилен, очень современен, я люблю технику, поэтому я часто, например, в самолете рисую, когда я лечу, я рисую, я приземляюсь, первое, что я делаю, я включаю телефон, я снимаю эти картинки и mms отправляю в свой офис, в свою студию, потому что времени очень мало. У меня сейчас коллекция, которую я везу в Париж, она вся была отрисована в самолете, когда я летел в Америку, эти 12 или 14 часов. И вот за это время я отрисовал основную часть коллекции, у меня на стене в офисе висят как раз картинки, видно, что это нарисовано на каких-то бумажках.

ШЕЛЕСТ: По-прежнему для тебя важна Парижская Неделя моды и показы здесь в Москве, или ты куда-то поедешь еще дальше, в тот же Нью-Йорк, например?

ЧАПУРИН: Это как в семье – иметь четырех жен сложно, и содержать сложно, и уговаривать их сложно.

КОМОЛОВ: Тещ тоже три, как пелось в известной песне.

ЧАПУРИН: Поэтому надо быть, конечно, в одной неделе. Москва – это не более чем город, в котором ты живешь, в котором ты работаешь. И для меня московские показы – это менее бизнес-составляющая, а больше даже имиджевая составляющая, потому что я не имею права бросать своих клиентов, я не имею права бросать тех журналистов, которые не приезжают, например, в Париж, и я считаю, что я обязан давать о доме информацию очень открытую, четкую, ясную. Поэтому мы делаем в Москве показы всегда, копируя, повторяя всю атмосферу декораций, что угодно, все, что мы делаем в Париже.

ШЕЛЕСТ: Ну, просто животрепещущий вопрос, просят тебя очень ответить, чем занимается сейчас Алена Долецкая, где ее можно увидеть, услышать?

ЧАПУРИН: Алена, я думаю, сейчас пытается чуть выдохнуть, потому что это была ужасная гонка в ее жизни, которая очень ее изматывала. Алена перфекционист, очень харизматичный человек, она себя выжимала, она камень из воды выжимала, и она из себя все это выжимала, поэтому сейчас она отдыхает.

КОМОЛОВ: Игорь, спасибо тебе большое.

ШЕЛЕСТ: Спасибо.

Слушайте аудиофайл.