Сергей Стиллавин и его друзья Софья Толстая

С.СТИЛЛАВИН: В прошлом часе мы с вами переживали за судьбу женщины, которая только начинает свой путь, можно сказать, творческий на земле, а в этом, естественно, по традиции раз в неделю мы уже говорим о состоявшихся личностях, о женщинах, которые и сами творили, и других вдохновляли. И особенно рад сегодня приветствовать в нашей уютной студии Галину Викторовну Якушеву. Галина Викторовна, доброе утро.

Г.ЯКУШЕВА: Доброе утро.

С.СТИЛЛАВИН: Мы встречаемся периодически в нашей студии, Галина Викторовна прекрасный рассказчик, доктор филологических наук, профессор Государственного института русского языка имени Пушкина и Высшего театрального училища имени Щепкина одновременно. Галина Викторовна, вас поздравляем с Днем славянской письменности.

Г.ЯКУШЕВА: Спасибо.

С.СТИЛЛАВИН: И с днем рождения товарища Бродского.

Г.ЯКУШЕВА: Спасибо.

С.СТИЛЛАВИН: Совпало. Галина Викторовна, ну, и главная героиня у нас сегодня Софья Толстая. Говорят, там ведь есть очень, мы до нее доберемся, романтическая история знакомства с супругом, да? 

Г.ЯКУШЕВА: Я думаю, что эту историю действительно можно счесть романтической, если вспомнить, что у позднего Льва Толстого есть очень талантливый, но не слишком широко известный рассказ под названием «За что?», в котором рассказывается о судьбе одного ссыльного поляка, его семьи, очень прочувствованное, очень трогательное, очень трагическое повествование. В нашем аспекте здесь интересно следующее, главная героиня Альбина, по мнению некоторых исследователей, очень напоминает юную Софью Берс, будущую Софью Андреевну Толстую. И история знакомства, по утверждению некоторых исследователей, она повторяет историю знакомства самого Толстого с Софьей Андреевной. Он бывал в доме у некоей Любови Александровны Иславиной, ну, это дама со своей интересной биографией, и там обратил внимание на старшую дочь этой дамы и как будто бы имел серьезные намерения относительно нее. А тут, можно сказать, между ногами, знаете, как дети вертятся, к месту и не к месту смеясь, задавая свои вопросы, вовлекая в свои детские дела, игрища, и тут-то появилась или все время появлялась младшая сестра этой старшей дочери Любови Александровна, которая привлекла не своей красотой, не величавыми манерами, даже не своей образованностью, хотя Софья Андреевна была очень образованной женщиной, а привлекла жизнерадостностью, жизнеприятием, непосредственностью, неправильными, но удивительно привлекательными чертами лица. И совершенно неожиданно для себя Лев Николаевич сделал предложение именно младшей дочери.

С.СТИЛЛАВИН: Переключился.

Г.ЯКУШЕВА: Разница между ними была 16 лет. Софье Андреевне только исполнилось 18, и она стала супругой и спутницей жизни Льва Николаевича на целых 48 лет.

С.СТИЛЛАВИН: А старшая-то сестра взревновала?

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, мне об этом ничего у исследователей читать не доводилось. Но Лев Николаевич, может быть, в силу присущего ему чувства справедливости или в силу гуманности…

С.СТИЛЛАВИН: Устроил ее судьбу?

Г.ЯКУШЕВА: Да, он рассказал эту историю так, что старшая сестра Ванда, она нашла себе очень представительного, состоятельного, богатого жениха и вышла за него замуж.

С.СТИЛЛАВИН: А между Львом Николаевичем и старшей сестрой были уже именно чувства? Не просто виды на брак, вот чувства?

Г.ЯКУШЕВА: Если судить по рассказу, со стороны условного Льва Николаевича, некоего юного поляка Мигурского, если вспомнить рассказ «За что?», чувства были и намерения были серьезные. И как будто бы они встречали понимание у старшей сестры. Но даже намеков на то, что там были, ну, хотя бы невинные встречи, невинные поцелуи, даже намеков на это в рассказе нет. Как было на самом деле, вы знаете, очень интересно, что в нашей стране, может быть, и появилась какая-то книга, какая-то художественная биография, посвященная именно Софье Андреевне Толстой, я этого не знаю. Но за рубежом появилось, как минимум, с полдюжины таких книг, которые посвящены именно не судьбе Толстого, а судьбе Софьи Андреевны и очень интересные, разнообразные оценки ее личности, которые хорошо бы нам как-то экстраполировать, транспонировать и на нашу…

С.СТИЛЛАВИН: Галина Викторовна, и еще, может быть, пару штрихов буквально, чтобы наша аудитория понимала. Захаживал в гости Лев Николаевич, присматривался, находил, как говорится, понимание своим чувствам. А вообще образ жизни, который вот этот круг людей в России вел, в принципе, обычно такой вторник, как сегодня, он чем-то отличался от среды, от четверга? У нас же принято считать, что дворяне, вот эти люди, которые жили в своих особняках, и многие из которых разрушенными до безобразия стоят сейчас вдоль дорог или в заброшенных парках, к сожалению, бесхозные, а могли бы быть прекрасными местами туристических паломничеств различных, что они ни черта не делали. Встанет с утра, выпьет кофе, потом полежит, ему спинку почешут, он прогуляется, поскачет на лошадке, если летом, в санях зимой, потом вечером выпьет, посидит у камина, опять спать, все.

Г.ЯКУШЕВА: Я сразу вспомнила строку из «Анны Карениной», как Константин Левин, ясно, что это автобиографический во многом образ, утром, попивши кофе, пошел косить. Но на ваш вопрос отвечу следующим образом – были дворяне и дворяне. Если опираться на авторитет самого Толстого, Толстой, объясняя в письмах, они сохранились, к  Софье Андреевне причину своего ухода в качестве главной называл несовпадение взглядов на их, дворян, образ жизни. Он прямо называл образ жизни дворян паразитическим, неправильным подобием жизни. И говорил о том, что… я в данном случае не пересказываю, а цитирую кусками одно из последних писем Льва Николаевича Толстого. Так что это была высокая, в высшей степени самокритическая оценка образа жизни дворян. Современники бы сказали, но, извините, но дьявол в деталях, но были дворяне и дворяне. В частности, та семья, из которой вышла Софья Андреевна Берс, все-таки была семья дворян, осознающих необходимость нести определенную какую-то роль, какую-то функцию в обществе. Мы должны вспомнить, что дворяне зародились в эпоху крестовых походов. Что дворяне-рыцари были те, кто в период, скажем, с IV-VI по XII-XIII века были авангардом нации, потому что была эпоха передела Европы, была эпоха  становления нации, освоения новых территорий. И дворяне в то время совершенно не то, что дворяне уже позднейшие. Точно так же, как купцы эпохи Возрождения, купцы типа Христофора Колумба и Васко да Гамы это совсем не купцы второй половины XIX и, главным образом, XX века. Софья Андреевна, Соня уже к 18 годам закончила специальные курсы и получила звание, это при Московском университете, и получила звание домашней учительницы. Значит, она не собиралась только пить кофе, наряжаться и гулять. Была активной и благотворительность, и была попытка отдать долг народу. Я хочу напомнить, что народничество состояло не исключительно из дворян, там были люди, скажем так, третьего сословия, чиновничьего, буржуазного, но очень много было и из дворянских семей.

С.СТИЛЛАВИН: Хорошо, Галина Викторовна, нам, конечно, просто романтично представлять, как ты просыпаешься, ну, хочется видеть себя в главной роли, конечно, в этой сцене, просыпаешься в красивом доме на мягкой перине, тебе приносят чай, быстро в соседнюю комнату ретируется крепостная девушка и соответственно восходит солнце. Ну, это все фантазии, таких людей было немного. Галина Викторовна, что же за семья была, в которой родилась наша героиня Софья Андреевна?

Г.ЯКУШЕВА: Она родилась в очень интересной семье. Фамилия ее, как известно, девичья Берс, она происходила из семьи врача довольно известного, серьезного – серьезный немец, очень часто  так его характеризуют многие мемуаристы. Он даже получил звание придворного гоф-медика, придворного медика. Но, если покопаться в генеалогии ее отца, то он был далеким потомком, естественно, вполне обрусевшим некого австрийского офицера, который во времена Елизаветы Петровны был приглашен на русскую службу, и так далее. Женился он на русской и там были мощные и русские корни со стороны Любови Александровны Славиной, о которой я читала, но у меня нет оснований не верить исследователям, что она была не совсем, ну, незаконным ребенком в тоже очень значительной и серьезной российской семье. И в этом плане Софья Андреевна была правнучкой первого российского министра просвещения Петра Васильевича Завадовского, прославившегося не только тем, что он был первым министром народного просвещения, это еще XVIII век, но и министром достаточно либеральным. Так что гены не подвели.

С.СТИЛЛАВИН: Гены не подвели. Сколько же детей было в семье всего?

Г.ЯКУШЕВА: Трое. Сестра и был еще брат Степан, который, кстати, позднее вспоминал, что, не зная, может быть, многих внутренних катаклизмов в семье Льва Николаевича Толстого и Софьи Андреевны, многие внешние, скажем так, наблюдатели считали, что это идеал, что союз Софьи Андреевны и Льва Николаевича, что это идеал, образец гармоничной и крепкой семейной пары.

С.СТИЛЛАВИН: Мы доберемся до этих подводных течений.

Г.ЯКУШЕВА: Ну, они уже давно вышли на поверхность, как известно.

С.СТИЛЛАВИН: Галина Викторовна, так что за девочка по нраву? Я так понимаю, что если принимать за истину рассказ самого Льва Николаевича про поляков, то она была очень живой девочкой?

Г.ЯКУШЕВА: Она была очень живой, эмоциональной, ну, эмоциональной, темпераментной, это я уже занимаюсь тавтологией. Она была хорошо образованной, свободно читала на основных европейских языках, я имею в виду немецкий, французский, английский. Она и сама пробовала перо. Если вы откроете том, по-моему, 7-й.

С.СТИЛЛАВИН: Полного собрания?

Г.ЯКУШЕВА: Берите круче, берите выше или шире. Если вы откроете 7-й том 9-томной Краткой литературной энциклопедии, то в томе 7-м вы найдете отдельную статью о Софье Андреевне Толстой, урожденной Берс, как о писательнице. Дело в том, что она, я уже не говорю о ее мемуарах «Моя жизнь», вот этот том 7-й, о котором я рассказываю, упоминает об этих мемуарах, как о неопубликованных. Но они у меня дома в опубликованном виде. То есть в 1974 году они еще не были опубликованы, сейчас они опубликованы. Но помимо этого, она под псевдонимом «Усталая», интересный псевдоним, в 1906 году, ну, еще был жив Лев Николаевич, и я должна обратить внимание на то, что Лев Николаевич очень активно занимался филантропией. Причем филантропия даже звучит слишком, я бы сказала так, жеманно-ресторанно, нет, не то слово, салонно, жеманно-салонно в этом контексте, потому что он был везде, он бывал в тюрьмах, он бывал в судах. И сохранилось, к сожалению, я это видела только один раз в репродукции, картина кисти или фрагмент картины кисти Репина, где в демонстративных целях мы видим Толстого, который возглавляет толпу московских нищих и бродяг, которых ведет полицейский в участок. И Толстой, знаете, как Христос, Христа спросили: «Если ты сын бога, почему ты среди людей низшего звания, среди мытарей, нищих, убогих?» На что Христос ответил: «Не здоровым нужен врач, а больным». И вот Толстой старался себя вести именно так, и Софья Андреевна, и, в частности, и в помощи голодающим и так далее, она была всегда рядом. Так что она написала такое стихотворение в прозе под названием «Стоны», опубликовала в 1906 году под псевдонимом «Усталая» в «Журнале для всех», и здесь были стоны такого гражданского звучания. Еще у нее есть одна повесть, о которой я читала в зарубежных изданиях. У нас, ну, я не могу считать себя знатоком, ну, таким глубоким творчества Толстого, моя узка специализация Гете, образы Фауста и Мефистофеля в мировой литературе XX века.

С.СТИЛЛАВИН: Чуть поодаль стоит он от Толстого.

Г.ЯКУШЕВА: Да, конечно, Гете и Толстой это вечная тема, но с несколько иными, может быть, аспектами взгляда на этот мир. Так вот, ей принадлежит еще одна повесть, ну, как я понимаю, до сих пор не опубликованная, в которой она откликается на «Крейцерову сонату» Толстого. В «Крейцеровой сонате» она почувствовала упрек ей, как женщине, соблазняющей его, пробуждающей в нем чувственность и, по-своему постаралась, скажем так, рассчитаться с этим.

С.СТИЛЛАВИН: А вы видите этот упрек?

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, я об этом много читала. Более того, в ее дневниках есть очень интересная вещь. «Постскриптум, - это я цитирую, - к «Крейцеровой сонате» - очередная беременность». У нее. Это к вопросу о том. Потому что, если вы помните «Крейцерову сонату», там сама идея плотского сближения воспринимается, как греховная, как несвойственная изначально человеку, и как то, что делает его рабом своих инстинктов, принижает его, и то, что, может быть, в перспективе должно быть изжито.

С.СТИЛЛАВИН: А как вам кажется, Галина Викторовна, удалось Толстому, уже отлученному от церкви, изжить в себе плотское?

Г.ЯКУШЕВА: Дело в том, что не удалось. Но судя по, опять-таки, свидетельствам особенно пристальных к этому аспекту жизни Толстого исследователей, он так мучился от постоянного зова плоти, что он даже специально разделил комнаты и просил то ли Черткова, то ли кого-то из своих близких…

С.СТИЛЛАВИН: Держать его?

Г.ЯКУШЕВА: Да, что-то в этом духе. Но ведь Софья Андреевна обвиняла его в гомосексуализме. Друзья мои, тут столько дьявола в деталях.

С.СТИЛЛАВИН: Так, так, то есть к женщине он чувствовал греховное, а так вот это он тут типа как бы так.

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, в данном случае я пересказываю пассажи из очень популярной на Западе книги Энн Эдвардс, книга издана в 1981 году, как раз, как-то она называется, типа «Соня Толстая»,  или «Софья Андреевна Толстая»… «Соня… Жизнь графини Толстой». И вот там как раз это, в общем, муссируется эта тема.

С.СТИЛЛАВИН: Не двусмысленно.

Г.ЯКУШЕВА: Да, муссируется эта тема, может быть, для того чтобы объяснить приступы истеричности, какие-то демонстративные суицидальные попытки, все то, что заставило Толстого…

Т.КЕРБИ: Ну, и на Западе это просто мода находить таких людей в истории на любом месте. Это не считается.

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, я тоже делаю поправку. Эта мода, к сожалению, перешла и к нам, так что я делаю поправку на некий интерес.

С.СТИЛЛАВИН: У нас с модой с этой борется федеральный закон. Давайте не будем забывать о том, что мы живем в свободной стране. Галина Викторовна Якушева, доктор филологических наук сегодня с нами. Прекрасная рассказчица, я просто заслушиваюсь мелодикой русского языка, вот черпаю у вас, не буду скрывать этого, вдохновения говорить более элегантно, чем вот просторечная вся наша форма. Софья Толстая наша главная героиня, и как выясняется, тоже автор. Галина Викторовна, а с ее стороны, ну, вот у Толстого была прекрасная возможность в своих произведениях завуалированно как-то выражать свои мысли, чувства. Вообще, мне кажется странным, если писатель формулирует не свои чувства и не свои мысли, это как-то шизофренией попахивает. А с ее стороны, в ее воспоминаниях картина их знакомства и ранних лет их семейной жизни, она как выглядит? Она влюбилась в него?

Г.ЯКУШЕВА: Конечно, она была им увлечена, и она вышла замуж по, скажем так, велению души и сердца, как принято говорить. Очень интересна ее книга «Моя жизнь», где она описывает свое первое знакомство уже не с Львом Николаевичем Толстым, как женихом, а со Львом Николаевичем Толстым, как супругом. Она говорит о том, что она приехала в дом графа и была удивлена, не увидев там хорошего и вообще кое-где, любого постельного белья, что она увидела погнутые вилки. Ей казалось, что графский статус обязывает к определенному уровню комфортности, состоятельности. Но, может быть, она еще не совсем поняла, что это были приметы, знаки основного вектора развития души, мыслей и мировидения Толстого.

С.СТИЛЛАВИН: Так неужто надо ради ухода гнуть вилки?

Г.ЯКУШЕВА: Нет, вы знаете, все тут, конечно…

С.СТИЛЛАВИН: Тут может дойти до такого, что их мыть перестанет.

Г.ЯКУШЕВА: Кстати, я не буду цитировать все места из ее книги «Моя жизнь». Кроме того, опубликованы ее дневники, записки и письма, а «Моя жизнь» писалась на основе дневников, записок и писем. Я не буду цитировать все. Там есть намеки и, скажем так, на такую особенность ее великого мужа. Но что я хочу подчеркнуть, дело в том, что Софья Андреевна по натуре и умная, и тонкая, и образованная, и, безусловно, талантливая незаурядная женщина, она вполне оценила величие Толстого. И хотя много трудного было в ее жизни, ну, может быть, нет возможности сейчас рассказать о всяких мелких и смешных причудах Толстого. Например, собрались гости, за столом уже все готово к началу пиршества. Софья Андреевна выходит на минутку, чтобы  отдать какие-то приказания прислуге и так далее, а Лев Николаевич говорит: «Давайте напугаем Софью Андреевну». Все залезли под стол. Ну, что делать, гости, кряхтя, лезут под стол. Ну, в общем, такого рода мелкие причуды. Все это она переносила и много раз повторяла, что при всей ее открытости миру, при ее любви к детям и заботе о детях, не забывайте, их было 13 человек, трое, правда, в разное время скончались прежде смерти родителей. Она, несмотря на то, что есть доказательства ее особого тяготения к Сергею Ивановичу Танееву, композитору, который жил у них постоянно, и Толстой даже немного ревновал Софью Андреевну к Сергею Ивановичу, Танееву, хотя там была большая разница в возрасте. Она много раз повторяла, что единственный человек, перед которым она преклоняется, которого она любила всю жизнь, был ее муж, ее великий муж. И последнее, вот это известная история с его наследством, все гонорары от публикаций Толстой хотел передать обществу, а Софья Андреевна все-таки заботилась о своих детях, и она в качестве противовеса говорила не об обществе, а о том, что все это достанется предприимчивым типографам, издателям, перекупщикам-аферистам, вот, что она говорила. Она не говорила о том, что она не хочет это отдать народу. И я думаю, что было бы очень уместно сейчас вспомнить, что все то, что она в результате получила в качестве вдовы Толстого, за исключением пенсии, которую ей назначил царь, она все раздала между детьми и очень много земли щедро отдала крестьянам, гораздо щедрее, чем это сделал Толстой, сам Толстой при отмене крепостного права. И она сама об этом пишет в своих воспоминаниях.

С.СТИЛЛАВИН: Галина Викторовна, ну, мы когда читаем различные произведения, а, в принципе, по большому счету, большинство произведений как раз русской литературы, они ведь принадлежат перу дворян, кому еще было время, собственно говоря, брать перо в руки. Мы видим, что система была в семьях следующая. Родители, ну, мы как бы так называем воспитанием, как сегодня любят особенно мамочки бить себя в грудь: «Чем вы занимаетесь?» - «Я воспитываю ребенка». И становится страшно, потому что она ничего больше не умеет, кроме как воспитывать ребенка, и это воспитание, оно похоже, я не знаю, на работу на станке токарном или фрезерном, что ужасно, вытачивает из этого болвана что-то филигранное. А вот тогда же действительно, ведь родителям было принято не участвовать особенно сильно. Они как бы виделись временами с детьми, и все. Толстой и Софья Андреевна, они как принимали участие в этом?

Г.ЯКУШЕВА: Ну, я могу сказать, что Софья Андреевна как раз являла собой пример активной мамы. Поскольку она сама была и высокообразованной, и по натуре своей готовой и к самопожертвованию, и к самоотдаче, и не забывайте, там еще немецкая добросовестность, немецкая основательность, русская широта. Ну, тут я немножечко злоупотребляю, так скажем, этнопсихологией. Но Софья Андреевна как раз являла пример матери, которая активно и всесторонне участвовала в воспитании детей. Но раз уж вы затронули эту тему, я выражу свое абсолютное убеждение в том, что воспитывают не специальные приемы, а система ценностей, которые господствуют в стране, в данной семье, в окружающем мире. Я и мое поколение военное, дети военных лет, на специальное воспитание у наших родителей времени не было. Они работали по звонку, по сигналу, уходили рано, возвращались поздно. Я росла в коммунальной квартире, и отлично помню, что в редкие дни, когда я вдруг заболевала, в очень редкие дни оставалась дома, как длинный коридор, 24 семьи, как длинный коридор пустел и мертвел, все были на работе. И, тем не менее, я бы не сказала, чтобы мое поколение, это поколение тех, кто и большие успехи сделал в области космонавтики, про спорт я молчу, и в области самых разных, в том числе, и гуманитарных наук, и построил многое из того, чем мы сейчас, может быть, не очень успешно пользуемся. Это был сам пример работящих, ответственных, не корыстолюбивых и, я бы сказала, альтруистически настроенных родителей.

С.СТИЛЛАВИН: Но все-таки формально Лев Николаевич интересовался детишками?

Г.ЯКУШЕВА: Честно? Ну, в меньшей мере. Даже у Софьи Андреевны можно встретить такого рода суждение кое-где в ее исповедальных дневниках. Кстати, по требованию Льва Толстого, каждый из них писал дневник, и они обменивались дневниками, иногда это был единственный способ донести какую-то свою обиду до Льва Николаевича. Так вот, кое-где Софья Андреевна жалуется, что «как можно быть таким открытым всему миру, так понимать весь мир, и столько далеким от людей самых близких». Она намекала на себя и на детей. Хотя, когда в поздний период наступило вот такое, ну, можно сказать, идейное, философское, мировоззренческое расхождение по отношению к собственности, Лев Толстой писал в последнем письме: «Я считаю, что собственность это грех». В этом плане он чистый руссоист. Руссо сказал: «Первый, кто встал на кусок земли и сказал: «Это мое», это первый преступник на земле». Сейчас это надо размножить и повесить везде в виде банеров. Так вот, дети тоже разделились. Часть детей…

С.СТИЛЛАВИН: Погодите, мы еще не получили гектар на Дальнем Востоке, давайте повременим.

Г.ЯКУШЕВА: Дети, кто-то приближался к Льву Толстому, кто-то к Софье Андреевне, но изначально, конечно, намного больше внимания уделяла Софья Андреевна.

С.СТИЛЛАВИН: Галина Викторовна, ну, вот вы сказали, что супруга, естественно, понимала величину таланта.

Г.ЯКУШЕВА: Безусловно.

С.СТИЛЛАВИН: Но вот эти руссоистские штучки она со своей стороны разделяла? Тоже ведь дворянка, не простых кровей.

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, тут я хочу напомнить, что в замечательном веке просвещения с его культом не разума, разум это Вольтер, и не чувства, это Руссо, а с его культом естественного человека, с верой в то, что человек по своей натуре хорош, правилен и добр, мы как раз прощаемся в XX, в начале XXI века. Но в веке просвещения кто-то шел за Вольтером, и в этом плане, скорее, была к нему ближе Софья Андреевна, потому что Вольтер считал: «Человек силен и хорош, естественный человек, именно разумом, способностью как-то выстроить свою жизнь, и отсюда цивилизация есть естественный путь использования разума и прогресса». И Руссо, который, начиная со своего первого трактата, а это был ответ на вопрос французской Академии наук: «Способствовало ли развитие наук и искусств процветанию нравственности?» Юный Руссо в XVIII веке категорически ответил: «Нет». И, вы знаете, если мы сейчас почитаем некоторых наших фантастов антиутопистов, начиная с Рэя Брэдбери, и так далее, мы подумаем о том, действительно ли всегда цивилизация обостряет и утончает наши лучшие качества, а не способствует нашей дегуманизации? Это большой вопрос. Так вот в этом плане, конечно, руссоизма Льва Толстого Софья  Андреевна не очень понимала и принимала.

С.СТИЛЛАВИН: Поговаривают, что ведь у них в конце жизни были холодные очень отношения.

Г.ЯКУШЕВА: Более чем. Известный снимок, вот как раз началось их расхождение по таким принципиальным вопросам. Связано это было и с их супружескими отношениями, я вам говорила, что вот эта раздельная спальня.

С.СТИЛЛАВИН: Да, да, он себя обуздывал.

Г.ЯКУШЕВА: Он себя обуздывал. Но у Софьи Андреевны появлялись разные мысли на его счет, а у него появлялись разные мысли на ее счет, в частности, по отношению к Танееву, и так далее.

С.СТИЛЛАВИН: А как тогда, кстати, в дворянских домах было принято  супругам в одной спальне быть?

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, судя по литературе, это было по-разному. Потому что иногда мы читаем о том, что кто-то постучался в комнату жены, а по поводу Льва Толстого я читала…

С.СТИЛЛАВИН: Кто-то, но не муж.

Г.ЯКУШЕВА: В комнату, нет, ну, муж инициатор. А во многих воспоминаниях о семейной жизни Льва Толстого говорилось о том, да, но и те, кто побывал в Ясной Поляне, что была одна кровать и настолько узкая, что тут невозможно было не поддаваться соблазну.

С.СТИЛЛАВИН: Без вариантов, друзья мои. Галина Викторовна, понятно, отношения у них под конец жизни охладились. А как она воспринимала эту всю компанию вокруг Толстого, вот это камарилье, которое, я так понимаю, в Ясной Поляне тусовалось, ело за его счет, пила, вот эта вся молодежь портовая?

Г.ЯКУШЕВА: Толстовцы. Вы знаете, тут тоже все неоднозначно.

С.СТИЛЛАВИН: И куда они, кстати, делись после его смерти интересно?

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, они все, в общем, остались при своих толстовских взглядах. Если к Черткову Владимиру Григорьевичу Софья Андреевна относилась очень плохо, то у другого толстовца, который тоже был и литературным секретарем, и жил в доме Толстого, это я имею в виду Валентина Булгакова, она относилась очень хорошо. Отношение было разным. Могу сказать, что она принимала поклонение Толстому, как должное. Могу сказать, что когда в последний путь Толстого провожало, ну, по крайней мере, так свидетельствуют современники, 4 тысячи человек, она первая шла за гробом Толстого, и первая у могилы встала на колени. Могу напомнить и слова, все-таки без этого сейчас обойтись нельзя, самого Льва Николаевича о том, что она была ему серьезным помощником. У него был невыносимо трудный почерк, и, к тому же, как говорил Заходер: «Все то, что создается на века, не обойдется без черновика». И Лев Толстой многократно себе переправлял, не только свои рукописи, но и верстки, и все это она, как принято говорить в редакторском мире, обеляла, все это она переписывала многократно.

С.СТИЛЛАВИН: Без машинки?

Г.ЯКУШЕВА: Естественно, от руки. И она осуществила 8 его изданий. То есть она была не только его помощником в качестве, скажем так, ну, корректор, наверное, ему не требовался, не только в качестве переписчика, литературного секретаря, но и в качестве издателя, продюсера. Она сделала очень много для него и принимала  поклонение ему, как должное. А камарилья по-разному.

С.СТИЛЛАВИН: Галина Викторовна, а ведь, я так понимаю, Софья Андреевна дождалась революции?

Г.ЯКУШЕВА: Да, она дождалась революции, и тут очень важно отметить.

С.СТИЛЛАВИН: Как она восприняла все это дело?

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, судя по тому, что стоило ей только обратиться к ближайшему комиссару, когда началось разграбление усадеб, тут же и Луначарский, и есть за подписью Ульянова Ленина, тут же ей была выдана «охранная грамота», и ей была отдана безвозмездно усадьба Толстого в пользование.

С.СТИЛЛАВИН: Ее же.

Г.ЯКУШЕВА: Пожизненно. Нет, ну, надо учесть, что шла экспроприация экспроприаторов. И помните, как говорил Блок, что мы возмущаемся тем, что там грабят и насилуют восставшие, но мы должны вспомнить, сколько десятилетий и веков здесь грабили и насиловали тех, которые ныне из низкого стали знатными. Это я вдруг Горацио вспомнила: «из низкого стал знатным».

С.СТИЛЛАВИН: Ну, сложились. Я имею в виду даже не охрану имущества, это понятно.

Г.ЯКУШЕВА: «Охранная грамота», да.

С.СТИЛЛАВИН: Но ее восприятие идей, грубо говоря, супруга, чаяний, фантазий и происходящее, как бы коррелировались, сбылись мечты графа? Об этом мечтал?

Г.ЯКУШЕВА: Вы знаете, никаких прямых свидетельств какого-то особенно активного приятия или неприятия у меня нет. Могу сказать, что ее приняли, как вдову одного из провозвестников большой революции. Я должна напомнить всем, по крайней мере, я в свое время изучала работу Ленина: «Лев Толстой, как зеркало русской революции», где Лев Толстой начал с того, что, наверное, кроме этого графа, мужика в русской литературе и не было. Известно, какие взаимоуважительные и даже теплые отношения связывали Горького с Толстым. Поэтому у Софьи Андреевны не было причин как-то особенно враждебно…

С.СТИЛЛАВИН: Нет, ну, у Горького отдельная статья - на Капри все было веселее.

Г.ЯКУШЕВА: Ну, Горький это особое. В 1921 году уже были опубликованы, но, правда, после ее смерти, она умерла в 1919 году, в 1921 году уже ее дневники публиковались, так что никаких сигналов ее активного участия, так же, как активного отторжения у меня нет.

С.СТИЛЛАВИН: А отношение соответственно к Толстому в том обществе предреволюционном, именно предреволюционным. Ленин его считал провозвестником, а, в принципе, церковь его отлучила от церкви соответственно, а общество в широком смысле этого слова, как Толстого воспринимало, как пророка, как сумасшедшего, как человека, который нуждается в психиатрической экспертизе? Ну, то есть, что он был за фигура?

Г.ЯКУШЕВА: Ну, по поводу психиатрической экспертизы мне приходилось кое-что читать об этом и по поводу Софьи Андреевны, которая стала истеричной, валилась на пол, и прочее, бежала к пруду. Помните, графиня с изменившимся лицом бежит к пруду? Вспоминайте. И по поводу Льва Толстого. Но, в целом, его воспринимали, как пророка, скорее, яснополянский мудрец. Когда-то был фернейский мудрец, это Вольтер, потом яснополянский мудрец. Могу сказать, что один из классиков японской литературы XX века, который основал общество «Сиракаба», «Белая береза», которое специально изучало творчество Толстого, приезжал в Ясную Поляну, чтобы познакомиться с Толстым. Так что общество, в целом, воспринимало его, как мудреца, пророка, хотя я допускаю, что были и антагонисты.

С.СТИЛЛАВИН: Друзья мои, к сожалению, не успели поговорить еще о композиторе, который жил в доме Толстых. Ну, оставим как-нибудь на потом. Естественно, Галина Викторовна Якушева, я от лица всей нашей аудитории искреннее благодарю, Галина Викторовна, блестящий рассказ как всегда. Доктор филологических наук, друзья мои. Завидуем студентам Галины Викторовны и спасибо вам огромное.

Г.ЯКУШЕВА: Спасибо за внимание.