В Москве завершает работу Международная книжная выставка-ярмарка

В Москве сегодня последний день работы Международной книжной выставки-ярмарки – крупнейшей в России. Статистика впечатляет: более полутора тысяч участников, 45 стран, 200 тысяч книг – на любой вкус. Но важнее другое. Этот форум – проверенная временем форма знакомства и погружения в культуру не только своего народа, но и других стран. Рассказывают «Новости культуры».

На аллее Чехова и авеню Гоголя – Франция в этом году здесь почетный гость, все то новое, что написано, переведено и вышло в России за год. Издательские новинки, полные коллекции, книги без наценки и самое главное – встречи с теми, кто на несколько часов, недель и месяцев заставил забыть обо всем – Кристина Архипова волнуется, вот-вот увидит автора книги, любимой, над которой, говорит, проплакала весь свой третий класс. Переизданное, в новой обложке, с новыми иллюстрациями – но все то же «Чучело», ставшее еще советским бестселлером.

«В то время, когда я писал «Чучело» общество было закрытое, – говорит писатель Владимир Железняков. – И эта история всем казалась чудовищной, что ее не существует».

Его сразу же захватили в кольцо окружения – спрашивали, откуда он взял ту, что не похожа на всех, и почему эту историю, оказавшуюся реальной – случай с племянницей, сначала не издавали, потом вдруг, огромным тиражом выпустили под школьную реформу. Полчаса на ответы и уже новые авторы, почти у каждого стенда – встречи с писателями, поэтами, переводчиками.

Перевести на итальянский Афанасия Фета было сложно даже для такого знатока русской литературы, как славист Стефано Гардзонио. Глубокая, философская лирика, стих не просто мелодичный – музыкальный, особый ритм, необычный синтаксис. Совместный проект итальянского института культуры и библиотеки имени Рудомино – две книги, но три поэта. Кроме русского Фета, итальянец Леопарди в переводе Анны Ахматовой.

«Когда я думаю об Ахматовой, конечно, я сразу имею в виду страшные 30-е годы, когда я имею в виду Фета, конечно, это лирика Фета, это другая Россия, но это – то же самое сердце», – отмечает директор Итальянского института культуры Адриано Дель Аста.

Известный музыкальный критик Алексей Парин представляет имя, которое, казалось, должно было исчезнуть из истории музыки, а стало открытием в прозе Серебряного века.

«Все ступеньками, – говорит он. – Вот сначала сын открывает что отец, оказывается, был литератором, не верит своему открытию, ему никто не верит, потом он все так и находит человека, который в это поверил, ну, и дальше, как это произошло».

На снимках – человек, которому запрещено было, кажется все – жить в крупных городах, иметь гражданские права, даже исполнять свои произведения на публике. Власть помнила – композитор Всеволод Задерацкий служил в армии Деникина, и самое страшное – до революции был музыкальным наставником цесаревича Алексея.

«В письмах к Хренникову, к другим, так сказать, апостолам музыки тогдашней он писал: “Я давно уже мертв”», – рассказывает музыковед, сын В.П.Задерацкого Всеволод Задерацкий.

Великосветский петербургский салон, купеческая жизнь, сибирские рассказы о золотоискателях – о том, через что прошел сам, о травле, арестах, Колыме, запрещенных и уничтоженных сочинениях – в этой книге ни слова. Как композитора, его впервые узнали через 25 лет после смерти – когда стали издавать музыкальные произведения, как писателя открывают только сейчас – через 70 лет после написания книги.