Любовь и голуби Лариса Голубкина

МИТРОФАНОВА:   Дорогие друзья, великолепная у нас сегодня компания, Машина мама пришла, короче. У нас сегодня родительское собрание.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:  Ой, девочки, я, во-первых,  хочу вас обнять и поцеловать безумно,  это самое главное. Здравствуйте.

 

МИТРОФАНОВА:   Здравствуйте.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:  Обнимаю вас.

 

МИТРОФАНОВА:   Лариса Ивановна Голубкина у нас в студии в рубрике «Дайте автограф, пожалуйста». Но, как говорит народная мудрость, у своих автографов не  берут.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Да, а я и не дам.

 

ГОЛУБКИНА:   Мы вчера с мамой Риткиной решили, потому что у этих проклятье магазинное, они одежду покупают, Лариса Ивановна и Маргарита Михайловна,  а мы с мамой Ритой любим поесть вообще-то.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Я не верю, что Маша любит поесть, она всегда говорит: не надо, не хочу, спасибо.

 

ГОЛУБКИНА:   Мы решили поменяться, обмен матерями.

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, ненадолго.

 

ГОЛУБКИНА:   Тебе я отдаю Ларису Ивановну, а забираю твою Ольгу Семеновну.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   На - поесть.

 

ГОЛУБКИНА:   Вы пойдете в магазин… ну, мама  сказала: а мне не надо в магазин ходить, у меня все есть.

 

МИТРОФАНОВА:   У меня тоже запасов, кстати, вот сейчас говорили, что вот сейчас санкции будут,  Европа нам все перекроет, и Америка, а я говорю: у меня столько добра.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Нет, сейчас, знаете, какая тенденция, сейчас нужно шить. Надо находить хорошего закройщика, слово хорошее, у меня мама была закройщица, очень хорошая такая. Вот прямо на вас, точные плечики, точный размер  и все.

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, и вообще это даже время какое-то препровождения.

 

ГОЛУБКИНА:    Это, как трубку курить.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Да, дело какое-то, по крайней мере, находишь.

 

МИТРОФАНОВА:   Как минимум, потому что дети уже выросли, 7 лет моей.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Уже взрослая, пусть работает.

 

МИТРОФАНОВА:    Лариса Ивановна, ну, вообще, как мы вас вытащили из дома, у вас же там собаки малые остались на хозяйстве, да?

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Нет, ну, вы меня вытащили очень хорошо, потому что у меня только что состоялась премьера спектакля, я все время была в театре, все время в театре была на репетиции. Наконец, она вышла. Называется спектакль «Мамуре», где я, якобы, играю 106-летнюю бабушку.

 

ГОЛУБКИНА:   А, на самом деле, тебе 104 всего.

 

МИТРОФАНОВА:   А что за произведение?

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Это французская пьеса. Когда-то она однажды шла в Малом театре, где играла Гоголева, я когда-то это видела, ну, это лет 40 тому назад было. И я сначала думала, что надо превратиться в старуху, сделать пластический грим, сгорбиться. Я помню  свою бабку Ганю по отцу, она была, ну, горб у нее был,  ну, я думаю, вот, наверное, надо горб сделать, а потом сказать, что это прям глубокая драматургия, это ничего не сказать. Не глубокая драматургия. Но я подумала, что, так как я мало, в общем, играла в театре, и всегда артисты жалуются, что мне не давали ролей. Да, мне не давали  ролей много, но, не важно, короче говоря, то, что мне не давали, вот у меня получилась экскурсия в то самое, в ту недодачу в этой пьесе. Здесь можно сыграть и любовь,  здесь можно сыграть и трагедию, и семейную драму, то есть, все можно сыграть. И комедия здесь, и фарс здесь, и все.

 

МИТРОФАНОВА:    А кто она выйдет?

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Она уже вышла, мы уже три спектакля сыграли. И мне режиссер сказал: Лариса, не надо корячиться, не надо изображать из себя старуху вот такую внешнюю. Попробуем как-то так проникнуть, как-то по-другому. И когда уже вышла на генеральную репетицию, он позвал гримера и говорит: чего это она у нас такая молодая? Но ничего, обошлось, я в паричке в седом. Не в этом дело, оказывается.

 

МИТРОФАНОВА:   Мне тоже кажется. А можно даже без парика.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Нет, не в этом дело, не в количестве морщин, а все-таки в том внутреннем состоянии, которое, в конце концов, к концу жизни твоей, когда ты приходишь к финалу, накопил ли ты что-нибудь или не накопил. Вот это накопление выдаем в зал.

 

ГОЛУБКИНА:    И чего мы можем накопить? Мы копим вещи, болезни, глупость увеличивается с годами.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Это кажется, друзья мои, кажется, каждый шаг, каждый поступок в жизни оказывается это накопление, накопление в будущее.

 

МИТРОФАНОВА:   Я всего 6 раз в театре была, я накопила мало походов…

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   А не надо ходить в театр уже, если вы не хотите.

 

МИТРОФАНОВА:   Нет, ну, как, я сейчас уже хочу. 

 

ГОЛУБКИНА:   Ты пойдешь? Я-то  не пойду на этот спектакль.

 

МИТРОФАНОВА:   Почему?

 

ГОЛУБКИНА:   Объясню, потому что я не могу на маму на сцене смотреть.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Она нервничает.

 

ГОЛУБКИНА:   Ну, во-первых, я  нервничаю сижу, лучше бы я сама сыграла. Во-вторых, ну, жалостливый, ну, сколько же можно еще. А тебе не так будет обидно, потому что…

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Ну, я тогда официально вас позову.

 

ГОЛУБКИНА:   Я-то буду жалеть  маму, а ты будешь жалеть персонаж.

 

МИТРОФАНОВА:   Это в театре Советской Армии?

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Да, Российской.  У нас и Красная была армия, и Советская,  и Российская.

 

ГОЛУБКИНА:    И все равно наши вооруженные силы  самые вооруженные.

 

МИТРОФАНОВА:   А видно публику со сцены?

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Оно, конечно бы, могло видно быть, но я никогда не смотрю в зал.

 

МИТРОФАНОВА:   А, да, это, как я смс-ки читаю, тут такие пишут, чтобы ты провалилась, или еще чего-нибудь.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Серьезно?  Какая прелесть.

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, не так прямо жестко, но все-таки бывает.

 

ГОЛУБКИНА:   Я могу прочесть вот эту смс-ку смешную из Томской области. Мы говорили в предыдущем часе о еде, и пишут: «Имейте совесть, как посоветовать продукты, так нельзя, реклама. А как постоянное упоминание iPhone, так не реклама, а ведь продукты-то народу важней».

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, поди накопи 30 тысяч на iPhone.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Вы знаете,  я не согласна с этим. Что значит, продукты важнее. Ребята, ешьте меньше.

 

МИТРОФАНОВА:  Тоже вариант. Как говорила  Мария Антуанетта: ешьте пирожные. 

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:  Кто-то, да. Или ешьте пирожные.

 

МИТРОФАНОВА:   Помнишь, она пришла и говорит: хлеба нет. Жрать нечего.

 

ГОЛУБКИНА:   Ешьте пирожные, если хлеба нет.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Нет, ну, правда, надо меньше есть, у нас очень много едят. 

 

МИТРОФАНОВА:  Согласна, согласна.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   И все мешают вместе.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, цирк бесплатный. Но с 18-й стороны  я тоже согласна, вот женщинам  реально нужно после 7 не есть. Ну, просто для самочувствия.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Не правда, а как же актеры? Вот я прихожу, я перед спектаклем не люблю есть, потому что как-то наполнен желудок. А после, почему не придти?

 

МИТРОФАНОВА:  А спать, когда ложишься со всем этим.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Вот я вам говорила, с вином я хотела как-то разобраться, у меня ничего не получилось. Думаю, ну, надо же как-то расслабуху себе придумать. И придумала.  Водку налила. Чего-то тоже никак, не нравится. Тогда я «Спрайт» туда налила. А тут вчера говорят по телевизору «Спрайт» это вообще самая отрава.

 

МИТРОФАНОВА:  Растворяет лак на ногтях.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Хорошо чистить кастрюли «Спрайтом».  Ну, не знаешь, даже выпить нечего.

 

МИТРОФАНОВА:  Я так думаю, что телеку сложно верить, потому что на одном канале «Спрайт» рекламируют килограммы, там новый, зеленый, и дети же это пьют, а на другом в программе какой-нибудь обязательно скажут какую-нибудь ложку дегтя.

 

ГОЛУБКИНА:   Да, и поэтому теряешься.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   В общем, короче говоря, я пришла к выводу - чем старше, тем меньше ешь.  Жалко, вот я не умею спать, я бы, надо много спать и меньше есть.  Но я сплю мало.

 

МИТРОФАНОВА:  Почему-то Катрин Денев  тоже говорит: спать надо поменьше.

 

ГОЛУБКИНА:   Нет, спать поменьше.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Нет, ну, хотя бы 8 часов, как минимум.

 

ГОЛУБКИНА:   Ты знаешь нашего друга Валентина Александровича, который спит, по-моему, 24 часа в сутки, и это ужасно.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Он увалень.

 

ГОЛУБКИНА:    Нет, он, как кот, он поест из холодильника, ляжет перед телевизором, и все.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   А, может, он кот, может, по происхождению.

 

ГОЛУБКИНА:   Нет, он-то кот такой серый.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   Я сова.

 

МИТРОФАНОВА:  Нет, ну, а как, больше успеваешь, вообще столько всего вокруг, как же там, наверное. Вот я тоже всегда спала черт-те до скольких, а потом стала работать в утреннем шоу и рано просыпаться.

 

ЛАРИСА  ГОЛУБКИНА:   И хорошо, когда, нет, тогда ложиться надо пораньше, в 10, в 11.

 

ГОЛУБКИНА:   А артисту, как лечь в 10, в 11, если ты приходишь в 11 только после спектакля…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Да, и начинается все.

 

ГОЛУБКИНА:  Причем все нервы, которые были на сцене, тебя же не может сразу отпустить.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Вот, кстати, насчет нервов. Ребята, я совершенно не понимаю, что происходит. Хотя говорят, если ты нервничаешь, то ты действительно артистка. Я до сих пор, столько лет работаю, и не понимаю, артистка я или не артистка, до сих пор не могу понять. Но то, что я нервничаю, значит, я, может быть, и артистка.

 

ГОЛУБКИНА:  Перед выходом на сцену.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Перед выходом на сцену, и там какое-то время, пока не пристроишься. Причем, сколько бы я ни играла.  У меня прям какая-то полосатость внутри развивается. Потом она исчезает.

 

ГОЛУБКИНА:  Я тоже нервничаю, поэтому мне тоже не нравится играть в театре, потому что это такой стресс, такая пытка.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Я думаю, что  нам это по наследству передалось.

 

ГОЛУБКИНА:   Потому что ты вот потом, когда ты выходишь на сцену,  уже все,  начинается действие, все не так…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Там все уже нормально.

 

ГОЛУБКИНА:  Но как бы перед стартом, скажем так, я вот спортсменов жалею очень, думаю,  боже мой, они, наверное, тоже…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   А, если бы они так волновались, как мы с тобой, они бы не добежали даже три метра.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, кстати, у них, наверное, особое…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Это особое.

 

ГОЛУБКИНА:   А Марина Неелова как нервничает.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   И я поняла, что надо идти к психологу. Но где найти такого психолога, которого я не переговорю, понимаешь? Вот надо найти так, чтобы точно понять, что происходит.

 

ГОЛУБКИНА:   А кто у нас тут был психолог-то? Когда я говорила про маму, они говорят: маме уже поздно к психологу идти,  после 50…

 

МИТРОФАНОВА:  У нас было три психолога, один был детский, потом Аннета.

 

ГОЛУБКИНА:  Нет, детский нам не нужен. Аннета нам нужна, конечно.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   А, может быть, к детскому мне уже пора?

 

ГОЛУБКИНА:  Нет, Аннета,  пошли к психологу нервы лечить. Она говорит: давайте семейно.

 

МИТРОФАНОВА:  Да нет, ну, а может быть, смысла нет тогда, это же все-таки специфика профессии, я так предполагаю.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Ну, специфика, но она направлена должна быть. Этот псих… Я помню, когда у Максаковой занималась у Марии Петровны, голосом, вокалом, уже тогда меня било в лихорадке. А когда бьет тебя в лихорадке, то си бемоль наверху, знаешь, скатывается на какую-то четвертинку, и ты можешь фальшиво спеть.  И она мне говорит: знаете, Лариса, вот у нас была певица, которая 35 лет пела в Большом театре, она всегда смазывала руку солью перед выходом на сцену, чтобы тошноты не было. А то запоешь и затошнит.  Смазывала соль языком и тогда начинала петь оперную партию.

 

МИТРОФАНОВА:   Программа «Любовь и голуби» одна из тех редких программ, где можно ругаться «ёшкин кот».

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   И так можно?

 

МИТРОФАНОВА:  Да, да, это цитата из фильма.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Я не умею ругаться.

 

МИТРОФАНОВА:   Вы не ругаетесь?

 

ГОЛУБКИНА:  Не-а, вообще.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Я даже боюсь об этом говорить, потому что меня ханжой представят.

 

ГОЛУБКИНА:   Да, не дай бог при маме это самое, проблемы начинаются. Особенно, вот эти все наши.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Ну, ёшкин кот можно.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, да, как-то  ёшки-колобёшки нормально.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:    Я уже привыкла к этому.

 

ГОЛУБКИНА:  Это идет, да. Но не больше.

 

МИТРОФАНОВА:  О мужчинах мы сказали вот что, да, мы начали эту тему, подняли, потом отвлеклись на нервы. Вот нервы стали…

 

ГОЛУБКИНА:  Не вообще.

 

МИТРОФАНОВА:  Не в красную армию, что называется. Да, мужчины, вот мы вчера двоих встретили, такие дядьки хорошие.

 

ГОЛУБКИНА:   Привет тебе передавали. Винокур с Лещенко приходили.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Ой, они хорошие дядьки. Мне Лещенко всегда нравился.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну, а кому не нравится?

 

МИТРОФАНОВА:  А мне Винокур все-таки.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Я прямо влюблена была в него.

 

МИТРОФАНОВА:  Вся страна же.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Нет, он очаровательный мужчина.

 

ГОЛУБКИНА:  А он тебе предложение не делал?

 

МИТРОФАНОВА:  Да, может,  сейчас покажет все, что скрыто.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Девочки, признаюсь честно, предложений вообще мне мало, кто делал, потому что у меня было впечатление, что меня все боялись.

 

МИТРОФАНОВА:   Посмотрите на ваше отражение в соседнем микрофоне. Она мне все время говорит: и поэтому мы вдруг ощутили, что за нами мужчины не ухаживают. Нам надо что-то делать…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Да ну их на фиг со своими ухаживаниями. Ну, если сами не соображают, чего им подсказывать.

 

ГОЛУБКИНА:    Дурачье.

 

МИТРОФАНОВА:  Так что, они боятся, значит?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Хотя мы с ней не договаривались. А что вы говорите, что значит? Что Лещенко, вы сказали?

 

МИТРОФАНОВА:  Нет, они просто настолько не по этой теме, они, наоборот, такие прям оба ухаживатели. Ну, то есть, они прям сразу видно, что гусары, кавалеры такие, вот старой закалки дядьки. А сейчас не пойми, чего.

 

ГОЛУБКИНА:    Ни рыба, ни мясо.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Девочки, ну, вот у меня впечатление, что сейчас поменялось время. Вот я считаю, я себе все время даю такие задания, чтобы не лезть к  нынешнему поколению с советами, и не говорить, что вот в наше время было. То есть, если спросят, я, может быть, чего-то скажу. Вот вы меня сейчас спрашиваете.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, мы спрашиваем конкретно.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   И я хочу  сказать, сейчас такое настало время странное, когда вот этот перебор был, резко поменялась одна система на какую-то другую. Ну, где это видано, чтобы в 90-х годах у нас вдруг появилось так много проституток. Девочки, откуда?

 

МИТРОФАНОВА:  Даже фильм «Интердевочка» был.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Так фильм, это просто…

 

МИТРОФАНОВА:  А «Путана», ночная бабочка, давайте песню Газманова послушаем потом.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Откуда это все вдруг ни с того, ни с сего,  все были с бантиками. Сегодня про какую-то революционерку рассказывали, что ей мама сказала: вот, если на тебе, тебя не возьмут замуж, потому что ты не умеешь играть на фортепианах, и ты рыбий жир не ешь, к тебе плохо в обществе будут относиться. Другое время вдруг, вот в 89-м ничего не было, а в 90-м просто пруд пруди на Ленинградке.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, да, да, были толпы, во дворах гоняли.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Так я хочу сказать, это сознание, эта среда, которая как бы разворачивает огромное, какое счастье, что мы были…

 

МИТРОФАНОВА:  А, может, они были, мы просто не знали?

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Ну, видимо, существует определенное количество… Я, может быть, это бестактно с моей стороны, но толпа, я бы сказала, она должна куда-то все время поворачиваться. И есть люди главные…

 

МИТРОФАНОВА:  Предводители.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Предводители, вот, куда повернут… Вот почему им сказали, вбили в голову, что, если ты пойдешь на панель, то ты заработаешь денег и поможешь папе, маме, вылечишь маму, а это ерунда, в общем, это не так сложно. Понимаете?

 

ГОЛУБКИНА:    Такую же штуку сказал Алексей Осипов только про православных. Он сказал: вы посмотрите, в 1989 году еще ничего такого не было, и вдруг в 1992 году уже президент со свечкой стоит. Он говорит, как-то развернуло все.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну,  люди обратились к неким идеалам.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Они не сами обратились. Если ты сам, вот если я сейчас, Маша мне время от времени, когда звонит и говорит: молитву, молитву, она мне говорит. До тех пор…

 

МИТРОФАНОВА:   Вербует.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   До тех пор, пока я…

 

ГОЛУБКИНА:    Сама не обратишься, ничего не будет.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Нет, дело даже не в этом. Вот ты обратилась, читала, читала эту молитву, нет. И вдруг…

 

МИТРОФАНОВА:   Поняла.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Не поняла, а ты ощущаешь физиологически, что она на тебя действует хорошо. Пошло. А вот эти вот толпы, они не задают себе эти вопросы. И вот сказали: все, на Ленинградку.

 

ГОЛУБКИНА:     И все пошли.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   И все пошли. Теперь, значит, сейчас у нас по-другому все. И, во всяком случае, я тут была в одном доме, когда я увидела 16-летнюю девочку, как моя внучка прям,  я же примеряюсь к внучке, пришла в гости девочка и села за стол, девочки, не поверите, как Будда. Вот так, ноги сложимши,  и она  сняла еще туфли, и у нее  голые ноги…

 

МИТРОФАНОВА:  В позе лотоса.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   В позе лотоса села и стала есть в гостях. Волосы были в тарелке.

 

ГОЛУБКИНА: Есть ногами.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Почти что ногами. Я потом увидела, что она и икру ест, и пирожные ест,  все вместе, тут колбаса пошла.

 

ГОЛУБКИНА:    А у нас в доме-то этого нет, потому что мне в детстве говорили: надо есть, как английские девочки и подкладывали учебники по литературе под локти, чтобы они  не выпали.

 

МИТРОФАНОВА:  Помнишь, дочь советской Киргизии картина была еще в учебнике по литературе, в хрестоматии, одна девочка идет, такой взгляд у нее, а у нее учебники под мышкой. Точно-точно.

 

ГОЛУБКИНА:    Ты к чему говоришь-то?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Я к чему говорю, что изменилось время, изменилось направление реки в другую сторону, вспять…

 

МИТРОФАНОВА:  Угрюм-реки, я бы сказала.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Угрюм-реки.

 

ГОЛУБКИНА:    Смешно.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Нет, действительно, девочки, и, если своя голова есть, или ты попадаешь в эту реку, или ты переходишь в свой ручеек, и там осознанно смотришь, а что происходит. Вот происходит что-то невероятное, и поэтому с мужчинами… А мужчины практически зависят от женщин.

 

ГОЛУБКИНА:    В смысле?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Полностью, то есть, начиная с детства, как мать его приспосабливает. Мне нравится, что мне Ваня открывает дверь, внук, когда я с ним встречаюсь, он меня пропускает.

 

МИТРОФАНОВА:  Он знает, что вы народная.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Нет, он, слава тебе, господи, не знает.

 

ГОЛУБКИНА:    Знает, знает, он недавно хвастался своим отцом.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Ну, он меньше, он уже в 7 лет не открывал…

 

ГОЛУБКИНА:    Прочухал. Нет, а он сказал: а чего такого-то, я горжусь своим отцом, чего, у меня крутой отец, почему мне нельзя похвастаться.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Короче говоря, я думаю, что очень много значит, когда человек обращается к себе, сам к себе и задает сам себе, не соседу задает вопросы, не папе, не маме, не тете, не дяде, а себе вопросы задает, так ли.  Мне сегодня моя приятельница вдруг звонит и что-то начинает жаловаться, что ей плохо. Я не понимаю, я говорю, а мне что тогда делать?

 

МИТРОФАНОВА:  А ей плохо по здоровью или по настроению?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Нет, она плохо живет. Я говорю: подожди, ты вот там была, там была, в Пушкинский музей ходила на новую… прошла по всем спектаклям, чего тебе плохо-то? Ребята, все к себе.

 

ГОЛУБКИНА:    Все внутри.  Пишут из Санкт-Петербурга: просто мужчины научились обходиться без женщин.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, у меня тоже была тема, что, чем гениальней мужчина,  что женщина для него, как опция сейчас. Он сам может…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Так все люди могут без никого обходиться, и женщины могут без мужчин, и мужчины без женщин, и что?  А сейчас говорят, что есть мужчина-женщина с бородой, сейчас был.

 

МИТРОФАНОВА:  Это мы видели.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Сейчас есть какие-то такие, которые сами будут воспроизводиться.

 

МИТРОФАНОВА:  Нет, такого не было.

 

ГОЛУБКИНА:    Помнишь, как в каком-то таком произведении на рынке монаха с грудью, показывали, как бабу с бородой.

 

МИТРОФАНОВА:  Это программа «Любовь и голуби». Сегодня голубей в студии вообще…

 

ГОЛУБКИНА:    Голубей. Любовь Орлова это Маргарита Михайловна Митрофанова, и голуби это мы с тобой.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Да, мы голуби, да.

 

ГОЛУБКИНА:    Голубкины.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А Лариса Чайка. Чайка, Голубкина. Тут вообще много птиц.

 

МИТРОФАНОВА:  Птичий базар, короче.

 

ГОЛУБКИНА:    А еще удивляются, что мы тут галдим.

 

МИТРОФАНОВА:  Главное,  понимаем, о чем говорим.

 

ГОЛУБКИНА:    Мы, да.

 

МИТРОФАНОВА:  Ефремов пришел, вообще сказал: а зачем вам гости?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Да, действительно. Слушатели, главное, чтобы врубились.

 

ГОЛУБКИНА:    Женщины нас поймут.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А мужчинами, вот мы…

 

МИТРОФАНОВА:  Да, мы договорили, мы точку на них поставили.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Поставили точку? Нет, не поставили, мне кажется, не поставили точку.

 

ГОЛУБКИНА:    Нужны они нам в жизни-то?

 

МИТРОФАНОВА:  Вы же сами сказали, вы вчера были на интервью у ребят,  там, где одни мужчины были, вы как-то по-другому себя чувствовали.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Я по-другому с ними разговариваю, я некоторые вещи мужчинам могу рассказать, а женщинам нет. Потому что у меня ощущение, что они меня понимают, какой-нибудь там случай из жизни. А женщина, может, не всякая поймет или не захочет понять, или вообще тебя в чем-нибудь заподозрит. А мужчины, мне кажется, более открыты. В беседе. У меня такое ощущение. А женщины, вот, например, у меня таких закадычных подружек просто нет, которые мне: вот, вошла, пришла, ушла, он сказал, я сказала, а это, а он ушел. У меня никогда на протяжении всей жизни этого не было.

 

ГОЛУБКИНА:    Ну, только Женя Островская.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Никогда я с ней не разговаривала ни на какие интимные вещи.

 

ГОЛУБКИНА:    А, в этом смысле.  А о чем вы разговаривали, о консервах что ли?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ну, мы жили, как-то жили.

 

МИТРОФАНОВА:  О нарядах. Ну, я не знаю, ну, вообще, сейчас, ну, может быть, особенности именно вашего характера.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Это характер, я думаю, характер. Потом еще мамино влияние, она всегда говорила: во-первых, никогда не надо, прежде всего, послушай, что я тебе скажу, никогда нельзя жаловаться мужчинам.

 

ГОЛУБКИНА:    А кому же тогда жаловаться?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ни в коем случае про свои болячки, про свое что-то у тебя там неудачно, ничего не говоришь мужчинам. Это мне мама говорила.

 

МИТРОФАНОВА:  Странно, а как же тогда жаловаться, что у тебя на работе плохо, кому?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Как только ты выйдешь замуж, еще она говорила, подружки пусть приходят к тебе, но отдельно от твоего мужа.

 

ГОЛУБКИНА:    А то может влюбиться?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Не то, что, а вот она говорит, вносит смуту. А у меня был товарищ Федор Чеханков, который не был женат, и у него не было никого там, женщин никаких, и он одно время ходил к нам, а потом я перестала его звать, потому что он входил, хихикал и обязательно вот что-нибудь скажет…

 

МИТРОФАНОВА:  Ложку дегтя?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Обязательно, я обязательно заплачу, он скажет, вот, Андрюша сказал, а ты это… И все, и какой-то разлад наступал. И мне кажется, что все-таки англичане правы, когда говорят: мой дом моя крепость. Вот я, моя семья, и только торжественные гости, пришли, ушли и все. Но, чтобы вот так были закадычные подружки, да еще незамужние, не дай, бог,  это караул. Это караул, и все, и мужчины в этом не виноваты. 

 

ГОЛУБКИНА:    А что же нам теперь с Маргаритой Михайловной не дружить, если я не замужняя?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет, дружить.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, я официально тоже не замужем.

 

ГОЛУБКИНА:    Ну, ладно тогда. Но, с другой стороны, мы же у тебя дома не сидим, когда дядя Петя валяется на кровати, а мы с тобой  на кухне… не сидим.

 

МИТРОФАНОВА:  А, вот такие посиделки.

 

ГОЛУБКИНА:    Да, то есть в магазин ходить можно вместе.

 

МИТРОФАНОВА:  В ресторан, в какое-нибудь кафе-мафе.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Вы знаете, мне мама очень смешно рассказывала, ну, вот смотри,  Ваня какой, мой отец, любая пришла какая-нибудь  Вера Николаевна у нас, он обязательно что-нибудь подколет,  подойдет, как ее схватит так, прижмет, вот прижмет весело, он веселый был человек, но прижмет.  Задумайтесь.

 

ГОЛУБКИНА:    А, вот так, это мы советы….

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Советы постороннего.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, но, видишь, Лариса Ивановна сказала, если ее не спрашивают, она вот такие  советы чуфырь-чуфырь не дает. А мы вчера, к нам приходила Хакамада,  отчество сложное…

 

ГОЛУБКИНА:    Мицуовна.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, чуть ли ни Ирина. Она, знаете, что нам сказала, хороших несколько таких формул, что надо работать, говорит, заниматься тем, что нравится. Это для женщин. Какой-то у нее тренинг есть очень хороший -  психологический даже отчасти. Потом надо работать, это один момент, с теми, кто… не на кого-то рассчитывать…

 

ГОЛУБКИНА:    Не на нужных людей, их раньше называли «нужники».

 

МИТРОФАНОВА:  Или там даже, чтобы всем понравиться. Нет, только на своих. Вот, на кого ты работаешь, рассчитывать. И еще она очень такую важную вещь сказала, что нужно среди твоих людей работать, чтобы не было чужих. Вот не твой, не на твоей волне.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:   Твоего духа.

 

МИТРОФАНОВА:  Вот, а от этого, как избавляться, что же, людей…?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Очень просто. Мне кажется, очень просто. Вот я мгновенно… Вот приходит компания, садимся за стол, и вот я уже точно знаю, где я буду молчать, мне не нравятся эти люди. Я же не могу говорить, что они мне не нравятся, я лучше промолчу. Я не иду в контакт с ними. Я закрываюсь, и у меня нет тогда с ними: а, все, пошли завтра… нет этого. И я поняла - с позавчерашнего дня поняла - что, наверное, так  устроилась, наверное, хорошо, что я снялась молодая в фильме. Папа пугал меня, что артисты все плохие, что это  все гулящие, и что это ненадежные люди, и я себя все время загораживала и выбирала себе каких-то людей, с которыми мне комфортно. Но довыбиралась до того, что, в конце концов…

 

ГОЛУБКИНА:    До самого, до Андрея Миронова досортировалась.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А сейчас я совсем одна, вот и все. И я себя проверяю, хорошо ли, что я одна вот такая. Хорошо, но когда мне звонит Маша или  вот меня сегодня, я сегодня вдруг встала, у меня такое  хорошее настроение, даже пылесос схватила, и сама себя поймала на том, что у меня хорошее настроение, что я иду к вам. Вот мне этого достаточно. Вот понимаете, достаточно. А вот, чтобы там говорить, ах, я одинокая, все, пойду в парк, потанцую, там дядьку какого-нибудь под руку…

 

МИТРОФАНОВА:  Лариса  Ивановна, а можно такой вопрос, не знаю, насколько, но вот недавно не стало очень известной тетеньки, актрисы…

 

ГОЛУБКИНА:    Татьяны Самойловой.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, вот можно  у вас что-то спросить про нее, как коллеги.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Я вам сейчас скажу, я ее, мне она…

 

МИТРОФАНОВА:  Мы ее не видели годами, я вообще не знала, что она жива.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Она потрясающая актриса, девочки, обратите внимание, если будете смотреть  и «Летят журавли», какая она актриса. Я поняла, что у нее очень сильное влияние мамы было, потому что там в документальных кадрах есть, она даже интервью дает написанное, уже она знала, как приблизительно  надо ловко отвечать на вопросы. Но это уже подача мамина была. И мама ее отделяла от компании  вот этой общей.

 

МИТРОФАНОВА:  То есть, вы знаете такие нюансы. Потому что нам кинокритик, который очень тоже уважительной о ней отзывался, все, он сказал, что у нее, в принципе,  может быть, была, как вы тоже о начальной молодой своей роли сказали, что она стала в  таком юном возрасте сверхзвездой, а потом у нее три роли, по большому счету.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Вы знаете, совсем и не нужно много ролей-то, если так, по большому, все же, ну, если чаще бы снималась, больше бы денег было, вот и все. Но в нашей стране, снимайся, не снимайся, денег все равно не будет, потому что тебе еще не отстегивают от этих самых.

 

ГОЛУБКИНА:    Ну, в Советском Союзе меньше зарабатывали.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Она могла бы с одних «Журавлей» до самой смерти этих денег. Но с Татьяной Самойловой есть очень интересный случай. Когда я приехала в 1970-м году  в Токио, в Японию, ничего себе была компания  - Ростоцкий,  Слава Тихонов, Карасик режиссер и я, вчетвером мы приехали. То мы там были 20 дней, нас принимали по очень высокому, просто невероятно. Но почему-то Карасик режиссер чего-то им не понравился, что-то он не то икнул за столом, не то чего-то не то сказал, и они нам, не предупреждая нас, не стали его приглашать туда, куда мы  приглашаем. И переводчик мне Фурута Сан, я его до сих пор… он мне сказал, в чем дело. Они очень любили, чтобы к традициям относились и все такое, а он вот там… И рассказывает, вот перед вами была делегация Татьяна Самойлова и был…

 

ГОЛУБКИНА:    И кто-то еще.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ну, компания была.  И там же большая честь, когда тебя приглашают на церемонию чая. Ты входишь, снимаешь одни туфельки, надеваешь тапочки, в одной комнатке, в другой, в третьей, в четвертой.

 

ГОЛУБКИНА:     Церемония заваривания японского зеленого чая.

 

МИТРОФАНОВА:  Чайная церемония.

 

ГОЛУБКИНА:    Целые два часа это длится, и только через два часа вам наливают чай.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Подожди, и, наконец, в последний момент ты приходишь, тебе наливают зеленый чай и надо там такую лепешечку повернуть три раза, вот так кружочек сделать. После этого ты кусаешь лепешечку, запиваешь чаем. И в этот момент Татьяна Самойлова сказала: а у вас кофе нет? А не нальете мне кофе? И это стало вообще, но к ней с таким трепетом относились, что, в общем-то, ей простили.

 

МИТРОФАНОВА:  Но это не была шутка?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет.

 

ГОЛУБКИНА:    Она просто не знала.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Не была шутка, но она просто хотела кофе, ну, привели в дома, мучили, тапки одни надень, другие надень тапки.

 

ГОЛУБКИНА:    А  Фурута Сан мог бы, между прочим,  и не переводить японцам-то. 

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, может, и так.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ну, опять же, японцев надо знать.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, они же тоже прямолинейные, им врать нельзя, превратишься в бамбук.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ну,  я, например, очень к японцам - вот с той поры, когда я три раза там была - я к ним отношусь с невероятным трепетом, потому что, конечно, там, как тот же Фурута Сан мне говорил, ну, у вас вчера была Хакамада, она вам там рассказывала.

 

ГОЛУБКИНА:    Про Японию она нам много рассказала.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, она жестче рассказывала. Она говорит, что  у них физиология  от реальной жизни не отличается, они могут себе позволять любые звуки и за столом, потому что считают, что это естественно. У них ванна даже может в холл выходить.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Но, тем не менее, Карасик икнул,  и не поехал на церемонию чая.  Или ему сказали: надень смокинг, а он надел зеленые штаны, коричневый пиджак и красную рубашку, тоже не поехал никуда.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, в принципе, понятно. Просто я про Татьяну вспомнила, что вот как-то вроде тоже великая…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Мне она очень нравилась.

 

МИТРОФАНОВА:   Да, и вот как-то она в последние эти годы, и вот потом что-то, просто для меня даже было потрясение, что, правда, человек жив и, в общем-то, был рядом - на Патриках, да?

 

ГОЛУБКИНА:    Ты знаешь, мама расскажет…

 

МИТРОФАНОВА:  Вот вы говорите  о личном вашем мироощущении, что вам чего-то самому достаточно, вы самодостаточный человек, у вас нет подруг, но есть там родственники, еще какие-то там интересы. Просто, почему так бывает, мы же  все женщины?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Слушайте, у меня были такие моменты, вот я Маше говорила, я в 2010 году закончила  ходить в горах, я в горах все время ходила, я могла 17 дней не открыть рта.

 

ГОЛУБКИНА:    Молчать.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Вот в Лейкербаде я была. Я молчала 17 дней.

 

МИТРОФАНОВА:  Это Франция, Германия?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Как американский космонавт.

 

ГОЛУБКИНА:    Это где-то в Германии.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Лейкербад в Швейцарии.

 

ГОЛУБКИНА:    А, даже так, у меня мать-то, видал, какая продвинутая. Хочу заметить, зарабатывает сама до сих пор, работает, как вол.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет, я не как вол работаю.

 

ГОЛУБКИНА:    Ну, относительно меня, как вол.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Мне нормально, я не рвусь.

 

ГОЛУБКИНА:    Поет, и даже с температурой может петь концерты и все.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А потому что с температурой можно петь. Правильное дыхание и все, больше ничего.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, у нас сегодня две крылатых фразы, это "трое с подагрой" - название группы.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Это я слышала.

 

ГОЛУБКИНА:    С температурой можно петь.

 

МИТРОФАНОВА:  И еще чего-то третье, сейчас придумаем.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Трио с подагрой.

 

ГОЛУБКИНА:    А расскажи, мам, смешные истории. Мы как бы от Татьяны Самойловой отвлечемся, потому что это тоже длинная история.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, и грустная, как получилось.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Во всяком случае, я ее любила, и вот трепетно очень относилась к Татьяне, она об этом не знала наверняка.

 

ГОЛУБКИНА:   Как стареют актрисы  это отдельная песня. Это вообще можно взять на целый час  разговор такой.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Девочки, да все стареют.

 

ГОЛУБКИНА:  Давай, расскажи что-нибудь смешное, пожалуйста. Помнишь, ты мне рассказывала, как ты стояла за кулисами у  Аркадия Исааковича Райкина и умирала  со смеху, а Аркадий Исаакович кололся. Расскажи вот эту историю.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Да, Райкин, да.

 

ГОЛУБКИНА:  У них были концерты.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Мне повезло, я года три ездила, он приглашал меня в свою программу, и я там пела в его программе старинные романсы. Ну, потому что он уже к этому времени был болен,  и все, и с ним ездил и врач, и медсестра, и всякое такое. Но это поразительное, конечно, качество актерское. Человек, его под руки ведут на сцену…

 

МИТРОФАНОВА:  Это он по стране ездил?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Открывается занавес, как ни в чем не бывало, как будто он нас обманывает. Работает. Но я помню, в Новосибирске от нечего делать забралась туда наверх, где осветители, очень большая…

 

ГОЛУБКИНА:   На колосники. 

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  На колосники, там большая очень сцена, больше, чем наша, наверное, театра Российской… В тапках домашних и начала ему что-то такое показывать, нос…

 

ГОЛУБКИНА:  Кривляться.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Как он хохотал. И я поняла, что этот человек, который, вообще столько лет от него все умирали,  любили, сам он, Ларисочка, я тебя очень прошу, я теряю серьез сразу.

 

МИТРОФАНОВА:  Серьез теряет.

 

ГОЛУБКИНА:  Есть такая штука, вот мы говорили об актерском страхе, а есть такая штука, как потеря серьеза.

 

МИТРОФАНОВА:   О чем-то серьезном мы решили поговорить или о чем-то таком жизнеутверждающем в последние 8 минут нашего эфира сегодняшнего.

 

ГОЛУБКИНА:   Мы не хотим про смех и шутки говорить, нет?

 

МИТРОФАНОВА:   Я не знаю, как мама,  ты теперь руководи.

 

ГОЛУБКИНА:  Смех и шутки самые серьезные и жизнеутверждающие. И мы говорили о смехе. Расскажи, пожалуйста,  Лариса Ивановна, какие смешные истории были у тебя в жизни? Помнишь, как артист  Сошальский, которого ударило током, это мы рассказывали. Как вы ехали в Германии в автобусах и они выбегали, расскажи, как ели овощи, фрукты.

 

МИТРОФАНОВА:   А у меня можно еще вопрос, ну, такой он, я не знаю, я боюсь, эту жабу я давно знаю, могу что угодно спросить.  А у вас все-таки, ну, если уж был у вас такой царь-муж, ну, вот вам было, знаете,  у нас есть друг Ваня Ургант, я даже не представляю, как его жена с ним живет, потому что он смешной. То есть люди, которые на сцене… ну, не смешной, юморной.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Я вам сейчас скажу, в чем дело. Это меня совершенно мало волновало, смешной он, не смешной. Я за него не вышла замуж в молодом возрасте только потому, что я увидела, какая чистота и порядок в его квартире. И, подумав, неужели это я вообще смогу соответствовать этому, я отлетела на какое-то  время. А потом я вдруг увидела человека с единственным с моей точки зрения недостатком, ну, любит человек порядок, так, господи,  намочила тряпочку, вытерла, и все, нет проблем, понимаете?  У меня с ним не было проблем. А смешно, не смешно, весело.

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, он вас веселил хоть как-то?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Он переводил все на… Ну, у меня потом же замена была Маша, когда он ушел, я всегда говорила, что я так… С Машей у меня была замена такая, что ни скажет, все мне было смешно и весело.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну, что делать.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  И поэтому я помню, когда ей было 4 года, а мы  там чего-то таскали какие-то вещи, стол и все,  он как всегда в халате Андрюша, с сигаретой,  кто-то несет, и вдруг он закричал: не так, и, значит, все. И мы начали с ней смеяться, с Машей. Он подошел, стукнул об стенку кулаком: вы что, меня не боитесь? Мы сказали: нет, и он засмеялся. И мы поняли, что нам он не страшен, нам, в общем-то,  легко, хотя, если ему надо было, все по полкам.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну, это маме он был не страшен.

 

МИТРОФАНОВА:   То есть, если муж круче, чем ты, грубо говоря, образно.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А как это понять круче он, не круче.

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, вот внутри себя же не можете обмануть. Вот, например,  у меня муж, парень мой, любовь моей жизни, я чувствую, что он намного сильнее, целостнее, глубже, прозорливее, ну, пусть жаднее, чем я, но я чувствую, что он…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Я понимаю вас, я понимаю, о чем речь, так я, думаете, я в присутствии Андрюши говорила, что я тоже артистка? Я этого не говорила. Он был артист.

 

МИТРОФАНОВА:   А вот у этой тоже история.

 

ГОЛУБКИНА:  Чего?

 

МИТРОФАНОВА:   Ну, такая же, по-моему, была.

 

ГОЛУБКИНА:   А, в смысле круче-то? Этого-то?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Девочки, а  почему надо соревноваться? Я думаю, что не нужно соревноваться. Вся крутизна женская и мужская, она сама по себе. Как только начинается соревнование, ничего не складывается, уступать должны.

 

ГОЛУБКИНА:   Только что ты сказала, что дядя Петя вот такой, такой прекрасный, я подумала,  как хорошо, что у тебя такой муж.  Ты замечательный человек, а он еще лучше.

 

МИТРОФАНОВА:   Вдруг он куда-то денется?  А потом же остаются одни карасики.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Что значит вдруг?

 

ГОЛУБКИНА:   Знаешь, если он будет вести себя безобразно, пусть он тогда лучше куда-то денется. А до тех пор, пока он приносит радость и счастье  и может, и умеет переводить на шутку, как вот Андрей Александрович переводил на шутку. А когда он теряет юмор и все это на серьезе, тогда пусть девается  куда-то, давай, пока.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Вы знаете, а мне кажется, что, если вот дойти до этого текста, который, я не знаю, правда это или нет, в день смерти Андрюши мы гуляли утром с  Суриковой Аллой, и она мне сказала: тут мы разговаривали с Андрюшей, и он сказал, чем больше мы живем с Ларисой, тем больше я ее люблю. Может, Сурикова придумала. Но я видела, что значит, люблю, понимаете,  я понимаю теперь, что это такое люблю, когда люди уже складываются, понимаешь. Складываются, и у них чего-то такое происходит в жизни, что не раздражает и не утверждает, вот я, я тоже артистка, я тоже пойду сейчас спою, и лучше, чем он споет. Понимаешь?

 

ГОЛУБКИНА:  Или там круче. Как я могу соревноваться с мужиком.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет, вот это не  нужно.  Но я за это…

 

МИТРОФАНОВА:   Но ты же осознаешь это, тебя же это чуть-чуть, может, подтачивает?

 

ГОЛУБКИНА:   Нет, меня только подтачивает, что ты об этом думаешь, потому что совершенно никто никого не круче. Я настолько отдельный самодостаточный человек, что я не могу себя ни с кем сравнивать, ни с каким бы то ни было мужчиной, ни с какой-то женщиной. Я тебя уважаю и люблю, потому что я никогда не провожу между нами сравнения в смысле того, кто из нас круче, я готова уступать всем, кто лучше и круче меня,  и я восхищаюсь талантом других людей. Но у меня есть и мое что-то, и я себя уважаю.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Понятно, и все равно вот в этом самом состоянии, в паре кто-то уступает. Я считаю вот почему-то, хотите что угодно со мной делайте, я считаю, что это должна быть женщина, но только тогда, когда она, вот как вы говорите про своего мужа, уважает его, его любит и ценит вот за это, за это, за это. А просто так уступаю,  уступил, потому что  он по башке сейчас не треснул, понимаешь? 

 

ГОЛУБКИНА:  Я добавлю пять копеек по поводу уступает. Знаешь, кто уступает? Тот, кто умнее, тот уступает.

 

МИТРОФАНОВА:   Не плохо сейчас сказано. На тост похоже. Пойдем?

 

ГОЛУБКИНА:  Да, если ты умеешь сделать так, что твой муж  рядом с тобой, когда находится, то все знают, что он круче, чем ты, то это значит, что ты настолько крута, понимаешь, что ты можешь дать ему возможность…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А зачем быть крутой, скажи, пожалуйста?

 

МИТРОФАНОВА:   Да нет, но это самосознание. Ну, многие же женщины…

 

ГОЛУБКИНА:  Ты знаешь, есть женщины, которые своих мужей превращают в бог знает, во что. Я вот с некоторыми общалась и рассказывали про своих жен, я говорю: боже мой, да как же так, как она могла, если он с тобой живет, то ты реально  должен быть самым лучшим на свете в мире из семи миллиардов мужчин, и ему это надо объяснить.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Слушайте, знаете, что, мы не про то говорим.

 

ГОЛУБКИНА:  Почему?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А я вам сейчас скажу. Опять вот вернемся ко многому количеству женщин. Я когда-то еще - пробежки у меня были в парке ЦДСА утром рано - я бегу, идут три женщины простые, лохматые какие-то, толстые уже, грузные, и слышу такой текст, одна говорит: я своему 10 рублей кладу под подушку ночью.

 

ГОЛУБКИНА:  Зачем? От сглаза?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А, если что,  никогда не положу 10 рублей и отвернусь. Догадывайтесь, что?

 

МИТРОФАНОВА:    Платит за секс.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Да. Простые тетеньки. Я прям аж, я бежала, я остановилась…

 

ГОЛУБКИНА:   Она ему платит?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  10 рублей под подушку.

 

МИТРОФАНОВА:   Это какая-то страшная история.

 

ГОЛУБКИНА:  Это, если по нынешним временам, чего-то дешево.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет, ну, это в Советском Союзе было.

 

МИТРОФАНОВА:   Но я уже от второй уважаемой мной женщины слышу, что нужно с природой встречаться. Хакамада нам тоже вчера сказала. Она говорит, я поехала куда-то в какие-то джунгли, и там, сама себе же врать не будешь, и  там, раз, сложности…

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ой, девочки, а  у меня какие родились стихи.

 

МИТРОФАНОВА:    Прям сейчас?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет, ну, они в горах.  Ну, я, конечно, сейчас не  буду их демонстрировать, просто белый стишок, но мысль потрясающая. В следующий раз, когда увидимся…

 

МИТРОФАНОВА:   Мы вас позовем. В сентябре.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Да, позовите. В сентябре прекрасно, я как раз приеду опять же с гор, из лесу, вестимо, и в лесу надо разговаривать, не с кем, если, то с собой, с деревьями, это очень помогает.

 

ГОЛУБКИНА:  Можно с соловьями, сейчас соловьи  вылезают. Можно пересвистываться так.

 

МИТРОФАНОВА:    Ну, я  про себя всегда говорю, что с возрастом будет только хуже.

 

ГОЛУБКИНА:  А чего хуже-то?

 

МИТРОФАНОВА:   А, оказывается, нет.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Нет, лучше.

 

ГОЛУБКИНА:  Оделись-то одинаково, чего плохого-то?

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Оделись одинаково, все нормально, да. Но главное, от некоторых вещей избавляешься, и остается главное, если оно будет, а то можно вообще, прозрачная голова такая, а там чего-то плавает внутри.

 

МИТРОФАНОВА:   Единственная разница, у Ларисы Ивановны нет татуировок.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А у кого есть?

 

ГОЛУБКИНА:  У Маргариты Михайловны.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А зачем они? 

 

МИТРОФАНОВА:   Как говорится, все в ракушках.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А в каком месте? На попе?

 

МИТРОФАНОВА:   Да на спине.  Ну, там где-то.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  Ну, это же все для красоты?

 

МИТРОФАНОВА:   Да, именно так, ради красоты и живем.

 

ГОЛУБКИНА:  Зато у тебя уши не проколоты.

 

МИТРОФАНОВА:   Да, никогда.

 

ГОЛУБКИНА:  А у мамы проколоты.  Один-один.

 

МИТРОФАНОВА:   Мы встречаемся в сентябре с вами.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  А я слушаю вас.

 

МИТРОФАНОВА:    Спасибо, до новых встреч.

 

ЛАРИСА ГОЛУБКИНА:  До свидания.