Разум и чувства Анастасия Макеева и Глеб Матвейчук – гости ночного шоу "Разум и чувства"

КУЗЬМИНА: Предыстория. Наша встреча с Алексеем Весёлкиным √ сверхслучайная. Алексей √ человек, выросший в центре города, в 18-м поколении москвич, 18 образований и так далее. Я √ человек, выросший на Черкизовском рынке, с тремя классами церковно-приходской школы. И вот мы встретились. Что касается наших гостей сегодняшних, это два человека, из Минска и Краснодара, одного, между прочим, года выпуска на свет. Приехали с разных концов в наш славный город, сначала музыкальное образование получили, потом получили театральное, актерское образование. То есть эти люди ходили где-то рядом друг с другом и в какой-то момент встретились. Так вот, эти прекрасные люди √ Анастасия Макеева и Глеб Матвейчук.

ВЕСЕЛКИН: И мы будем спрашивать наших гостей, возможно ли дружно жить в актерской семье, работая бок о бок. Настя, Глеб, приветствуем вас. Ребята, везде об этом пишут, во всяких газетах, что вот они вместе, вот они разошлись┘ И тем не менее эти альянсы все время происходят. Вы – недавний тому пример. Аудиторию обычно интересует даже не как расходятся, а как все-таки среди многообразия лиц, форм и размеров актерских происходят такие альянсы. Как произошел ваш альянс?

МАКЕЕВА: На самом деле у меня-то ответ очень простой. Потому что я изначально, когда, скажем так, погрязла в актерской профессии, в этой пучине, я была влюблена практически в каждого артиста.

ВЕСЕЛКИН: Глеб знает об этом или вы первый раз об этом говорите?

МАКЕЕВА: Я не знаю. Вероятно, нет. Но я была влюблена, скажем так, возвышенной некоей любовью в этих субъектов по имени ╚мужчины-актеры╩. Вот. И за счет того, что это для меня было все новое, все такое неизведанное, я, каждую играя роль, по-настоящему влюблялась в каждого героя. Но потом, немножечко покрутившись в этой среде┘

КУЗЬМИНА: Просто надоело расходиться со слезами. Каждый раз же приходилось заканчивать картину.

МАКЕЕВА: В этом же суть профессии. Нет, это не значит, что у меня с каждым мужчиной был роман, просто у меня было какое-то ощущение волшебства.

ВЕСЕЛКИН: Слушайте, слушайте, Глеб. Это очень интересно все.

МАКЕЕВА: А потом произошло что-то невероятное, какой-то коллапс, потому что я вдруг разочаровалась во всех мужиках-актерах, потому что я стала видеть в них не героев, которых они играют. Потому что большая часть нашего существования на площадке съемочной – это ожидание. Пока нас приготовят внешне, потом пока подготовят кадр, поправляют декорации, ставят свет, репетиции, и лишь маленький кусочек времени мы, собственно, играем в это волшебство под названием ╚синема╩.

КУЗЬМИНА: Ты просто увидела этих парней за кадром.

МАКЕЕВА: Вне кадра, да. Я увидела этих парней вне кадра, и я просто с ума сошла от того, что передо мной.

КУЗЬМИНА: Бондарчук, бреющий свою голову.

ВЕСЕЛКИН: Это еще лучший вариант, Вера, кстати говоря.

МАКЕЕВА: Да, это не самый худший вариант. На самом деле мужчины нынче помельчали, вы уж извините, друзья мои, коллеги, но очень мало среди них осталось мужчин┘

ВЕСЕЛКИН: Я с вами согласен, конечно, раз и два, больше, собственно говоря, не вижу даже.

МАКЕЕВА: Да, да. Они стали обладать теми качествами, которые свойственны женщине.

ВЕСЕЛКИН: Раньше Борис Моисеев только был и Сережа Пенкин, а теперь хоть пруд пруди.

МАКЕЕВА: Нет, вы знаете, речь не только о какой-то ориентации, а речь идет вообще о качестве.

КУЗЬМИНА: О латентности.

МАКЕЕВА: Да. То есть такие все противоречивые, такие все капризные, такие все неустойчивые психологически. Челочку, которая полтора сантиметра, могут укладывать 40 минут. Или сидит в кресле и говорит: ╚Я без коррекции не пойду в кадр╩. Вот что-нибудь в таком духе. И такие вещи, они как-то разочаровывают. А входит в кадр и там – все, мачо, всех рвет, под пули кидается.

КУЗЬМИНА: Это надо было, знаешь, Леша, к кому обращаться сразу? К нашему парню в Голливуде.

МАТВЕЙЧУК: Александр Невский.

КУЗЬМИНА: О! Точно! Вот!

МАКЕЕВА: Знаток мужской сущности!

КУЗЬМИНА: Ну, собственно, у нас два парня главных в Голливуде – это Невский и Тактаров. Вот уж Невский наверняка не бреет голову и не поправляет челку по 45 минут.

МАКЕЕВА: Глеб может знать об этом, потому что он участвовал в проекте ╚Русские теноры╩ в Америке и еще был ведущий.

МАТВЕЙЧУК: Да, 40 дней жили бок о бок.

КУЗЬМИНА: Он еще и поет?

МАКЕЕВА: Нет, нет. Поет Глеб, а Невский ведущий был.

КУЗЬМИНА: Расскажи.

ВЕСЕЛКИН: Это отдельный рассказ. Сейчас мы к Глебу перейдем.

МАКЕЕВА: Вы меня вообще прервали на полуслове. Смысл-то какой был? Что я разочаровалась во всех мужиках и просто не замечала никого. Дело в том, что Глеб, в нем┘ Ой, смотрите: закрыл глаза, сейчас будет получать удовольствие.

МАТВЕЙЧУК: Нет, я заснул просто, ты так долго говоришь.

МАКЕЕВА: Просто ценность Глеба для меня как мужчины в том, что он актер, не являясь актером по сущности своей. Потому что он все-таки больше музыкант, композитор. И по своему психотипу совершенно не похож на артиста. Ему не свойственны те самые, выше мною перечисленные, черты характера, которые меня просто приводят в какое-то дикое душевное разочарование при виде мужчин. Поэтому я его заметила сразу.

КУЗЬМИНА: А вот если бы Глеб был, скажем, электриком или кем-то еще на площадке, ты бы заметила Глеба?

МАКЕЕВА: Нет. Зато честно. Нет. Знаете почему? Потому что нас на самом деле связали не просто человеческие какие-то факторы. Они, безусловно, присутствовали. Но изначально Глеб для меня являлся и является большим авторитетом в области музыки. А я когда попала в Театр оперетты в музыкальный проект ╚Монте-Кристо╩, так как у меня есть музыкальное образование, но я лет шесть или семь вообще не пела, у меня были реально большие проблемы с исполнением роли главной героини. А я пела, ни много ни мало, Мерседес. И петь 8 спектаклей подряд – это очень большая нагрузка. У нас проблема, у эмоциональных людей, что мы порвали все связки, все, а завтра снова спектакль. А ты выложился, и у тебя перегруз. То есть, за счет того, что вокальная школа слабая, ты не контролируешь свои эмоции и как бы перетруждаешь связки.

КУЗЬМИНА: В общем, Глеб просто протянул руку помощи.

МАКЕЕВА: Да!

КУЗЬМИНА: Вот к чему все это было сказано.

ВЕСЕЛКИН: Я хочу протянуть руку помощи, иначе я протяну ноги. Глебу хочу протянуть. Глеб, мы узнали вот этот длинный путь до вас, огромный. Через разочарования┘

КУЗЬМИНА: Если бы Анастасия была электриком, вы бы ее заметили?

ВЕСЕЛКИН: ┘через ненависть. Теперь рассказ с вашей точки зрения.

КУЗЬМИНА: Вы тоже разочаровались в женщинах?

МАТВЕЙЧУК: Честно говоря, я вообще не знал, что Настя актриса, что она снимается в кино, что она известная актриса. Для меня это уже было потом, я узнал об этом позже. Потому что я не смотрю телевизор, я не читаю желтую прессу. Это принципиально. И в принципе я просто никогда┘

ВЕСЕЛКИН: По определению не мог знать, кто это. Потому что, не смотря телевизор, не читая желтую прессу┘

МАКЕЕВА: Еще кино бывает. Не так все дурно-то.

ВЕСЕЛКИН: Глеб сказал, он не смотрит этого ничего. Он занят звуками, музыкой.

МАТВЕЙЧУК: Меня поразило в Насте то, что она очень рвется к знаниям, она очень активный человек, и по сути своей она профессионал во всем. В актерской профессии, в вокальной профессии. Все, что она делает, она делает с большим рвением, очень много сил на это тратит душевных┘ Мы долго общались. Мы, наверное, год ходили вокруг да около.

МАКЕЕВА: У нас очень старомодно развивались отношения.

ВЕСЕЛКИН: Правильно. И мы любим┘

МАТВЕЙЧУК: Постепенно у нас находились какие-то общие интересы, общие взгляды, не знаю, на жизнь, на творчество, на фильмы, на музыку и на прочее. А потом как-то вот так – раз, раз, раз, и получилось.

ВЕСЕЛКИН: А потом вдруг все ускорилось, как при перемотке все пошло. Если я не путаю, Глеб, вы же выступали на ╚Евровидении╩?

МАТВЕЙЧУК: Путаете.

ВЕСЕЛКИН: От Белорусской Республики?

КУЗЬМИНА: А почему вы решили, Алексей?

ВЕСЕЛКИН: Поет, сочиняет. Ну хорошо, нет так нет. Слава богу, кстати говоря.

КУЗЬМИНА: Жил да был в Москве москвич Глеб┘

ВЕСЕЛКИН: Интересно начинается история.

КУЗЬМИНА: Никого не трогал. Сочинял парень музыку, играл для друзей в подъезде на ступеньках. И тут – она, южная красавица из Краснодара.

ВЕСЕЛКИН: Пробегая по лестнице в подвальное помещение┘

КУЗЬМИНА: ┘парня-то и захомутала.

ВЕСЕЛКИН: Страшная история! Значит, что вам было нужно? Прописка? Или как это принято спрашивать? Действительно, Глеб, ты москвич?

МАТВЕЙЧУК: Да, я родился в Москве. У меня отец художник-постановщик. И после ВГИКа его распределили на ╚Беларусьфильм╩. Поэтому мы всей семьей жили 16 лет в Минске.

КУЗЬМИНА: Понятно. Собственно, слушание закончилось.

МАТВЕЙЧУК: Да, родился здесь, и я – коренной москвич.

ВЕСЕЛКИН: А вы, кстати говоря, Настя, спрашивали: Глеб┘

КУЗЬМИНА: ┘что у нас там с пропиской?

МАКЕЕВА: Нет, не спрашивала. Я уже 11 лет живу в Москве.

ВЕСЕЛКИН: Это ничего не значит.

МАКЕЕВА: И, честно говоря, у меня на первом же году жизни в Москве появилась квартира и такая же прописка, собственно, московская.

ВЕСЕЛКИН: Жалко! Ушла интрига, Глеб! Не за что схватить. Настя, как мыло, сейчас выскочила у меня из рук. Вся надежда на этот вопрос была.

МАКЕЕВА: Мало того, я хочу сказать, что живем мы сейчас у меня.

МАТВЕЙЧУК: Да, да.

ВЕСЕЛКИН: Тогда, Глеб, это к вам вопрос.

КУЗЬМИНА: Уважаемые москвичи и гости столицы! Обращаемся мы сейчас ко всем.

ВЕСЕЛКИН: А кстати говоря, вообще в эту схему вашу, Настя, это все укладывается. Инфантильность мужская. Он же все время творит, он же все время сидит играет на рояле, на пианино, на гитаре, рвет струны, ничего не делает. А вы работаете, вы снимаетесь, квартира┘

МАКЕЕВА: Как ничего не делает?

ВЕСЕЛКИН: Подождите секунду. Квартира – ваша.

КУЗЬМИНА: Образ такого принца Дмитрия Маликова, знаешь, музицирующего.

ВЕСЕЛКИН: Да, да. И он играет, а вы, как пчела, на съемки, обратно. И та же картина: сидит┘ И только свеча тает.

КУЗЬМИНА: Лучина заканчивается.

ВЕСЕЛКИН: Да, лучина, и восемь нот еще появилось на бумаге. ╚Мой милый, это я, твоя пчелка, прилетела, хлебушка принесла╩. Такая картина была или нет?

МАКЕЕВА: Ну, очень похожа на реальность. Но только в этом заключается работа Глеба. Я просто вне дома работаю, а он работает дома. Но он делает большие проекты. Вот вы, например, знаете хоть один фильм, к которому Глеб написал музыку?

ВЕСЕЛКИН: Да, знаю, ╚Адмирал╩.

МАКЕЕВА: А их более 30 на самом деле.

ВЕСЕЛКИН: ╚Отмирал╩, да?

МАКЕЕВА: Да, ╚Отмирал╩. Их более 30. И на самом деле безумно красивые.

КУЗЬМИНА: ╚Майор╩, ╚Капитан╩.

МАКЕЕВА: Мне вот, например, очень нравится музыка к фильму ╚Каменная башка╩ Филиппа Янковского. Там потрясающая музыка.

ВЕСЕЛКИН: Это наш дяденька там играет, да?

МАКЕЕВА: Да, да, вот этот большой, огромный Валуев.

КУЗЬМИНА: Ой, слушайте, это же хороший фильм! Я вспомнила. У меня задержка реакции.

ВЕСЕЛКИН: Странно. Вот это первый случай, когда ты что-то вспомнила после того, как ты посмотрела.

КУЗЬМИНА: А я ведь действительно его смотрела.

ВЕСЕЛКИН: Не надо про этот фильм, давайте про семью. Вот вам повезло в каком плане, мне кажется? Все-таки, Глеб, помимо актерских каких-то проявлений, у вас род деятельности другой. Поэтому вы почти не соприкасаетесь. Знаете, сначала это нормально, а потом, когда нарушается вот этот баланс, начинаются конфликты. Вы еще к этому рубежу, я так понимаю, не подошли?

МАКЕЕВА: Но у нас бывают спорные моменты. Мы очень по темпераменту разные люди. И у нас в бытовом плане бывает очень много споров.

ВЕСЕЛКИН: На почве?

МАТВЕЙЧУК: На любой. У нас совершенно разные вкусы.

МАКЕЕВА: Абсолютно.

МАТВЕЙЧУК: В одежде, в дизайне.

МАКЕЕВА: И вообще у нас разные понятия, что такое дом. Я – дикий фанат чистоты и порядка. Я очень строга к себе и, собственно, ко всем, кто приходит ко мне и живет со мной.

ВЕСЕЛКИН: Так. А мальчик что же?

МАТВЕЙЧУК: А мальчик невероятно┘

ВЕСЕЛКИН: Гадит, ноты разбрасывает во все стороны?

МАКЕЕВА: Гадит – это не то слово. Когда он уехал в Америку на свое шоу, я приехала убрать его комнату в квартире его родителей. Я убирала 8 часов комнатушку в 10 квадратных метров! Я вынесла 6 огромных пакетов мусора! Там была прошлогодняя пицца, засохший кофе, море нот. Но зато это все во что-то выливается.

ВЕСЕЛКИН: Грибы там не проросли? Опята?

КУЗЬМИНА: Вешенка. Это сейчас модно.

ВЕСЕЛКИН: Глеб задумался. Потер лоб при этом.

МАКЕЕВА: Он думает, как бы мне сейчас отомстить.

КУЗЬМИНА: Припомнить.

МАТВЕЙЧУК: Отомщу позже.

ВЕСЕЛКИН: Нет, ребята, давайте здесь. ╚Мстя╩ должна быть здесь.

МАКЕЕВА: Он – истинный художник. Понимаете?

ВЕСЕЛКИН: Это все неинтересно. Глеб, я понял, что Настю достает ваше необузданное бытовое существование. Вы курите, кстати говоря?

МАКЕЕВА: Слава богу, нет.

ВЕСЕЛКИН: Жалко. Потому что там были бы, видимо, бычки везде разбросаны.

МАТВЕЙЧУК: Там чашки.

КУЗЬМИНА: Хорошо. Они бы жгли квартиры одну за другой.

ВЕСЕЛКИН: Что вас достает в прекрасной вашей супруге?

МАТВЕЙЧУК: Дотошность к чистоте.

ВЕСЕЛКИН: Шизофреническая такая дотошность.

МАТВЕЙЧУК: Да, такая прямо шизофреническая. Потому что если вдруг вещь лежит не на своем месте, прямо, грубо говоря, даже до вилки дело доходит, то это уже неправильно.

МАКЕЕВА: Нет, я скажу конкретно. Пена для бритья.

МАТВЕЙЧУК: Да, пена для бритья – это просто какое-то, не знаю┘

МАКЕЕВА: Он не закрывает колпачок и не ставит ее в ящичек, понимаете?

КУЗЬМИНА: А где он ее оставляет?

МАКЕЕВА: Он ее оставляет прямо на раковине.

КУЗЬМИНА: Ужас!

ВЕСЕЛКИН: На кухне, когда Настя готовит пирог, а Глеб как раз подходит, побрился, с тюбиком: Настя, а чего-то крема нет? И пеной┘ Вот и с кремом заварным пирог уже.

МАКЕЕВА: Он не выключает воду, когда зубы чистит. Он уйдет, вода течет.

ВЕСЕЛКИН: Ой, какой ужас! Кошмар! Монстр.

КУЗЬМИНА: Слушайте, есть панацея?

ВЕСЕЛКИН: Вот если он ноты пишет, вас раздражает? Почерк такой уродский, как курица лапой?

МАКЕЕВА: Он, зараза, не пишет ничего вручную, он сразу в компьютер пишет.

ВЕСЕЛКИН: Ах ты, ё-моё!

КУЗЬМИНА: А тюбик с пастой закрывает или нет?

МАКЕЕВА: Тюбик с пастой закрывает.

КУЗЬМИНА: Прогресс, ребята. У вас все будет хорошо.

ВЕСЕЛКИН: Непотерянный человек. Нормально!

МАКЕЕВА: Но свет в туалете не выключает.

ВЕСЕЛКИН: Вот сволочь! Ты посмотри, что вытворяет!

КУЗЬМИНА: Сделайте проще. Вот у Алексея в квартире┘

МАКЕЕВА: Мышеловки везде?

КУЗЬМИНА: Нет, заходишь в туалет, свет включается. Выходишь – он выключается. Все просто. Я нашла консенсус. Не надо ничего выключать.

МАКЕЕВА: Но это одна из проблем. Но, в общем, да.

МАТВЕЙЧУК: Мы подумаем об этом.

ВЕСЕЛКИН: Можно начать с этого. Исключить человеческий фактор. Тогда вопрос┘

КУЗЬМИНА: Что делать с пеной?

ВЕСЕЛКИН: Почему вы поехали в прекрасную страну Финляндию и именно там, среди отмороженных людей, справляли свадьбу?

МАТВЕЙЧУК: Но мы не справляли свадьбу в Финляндии.

ВЕСЕЛКИН: А чего вы там делали?

МАКЕЕВА: Мы путешествовали. Причем насильно. Я говорю: ╚Поехали в зиму╩. Он любит жутко лето и пляж и ничегонеделание, как все мужики. Ему бы валяться на пляже, кушать и ничего не делать. Смотреть в небо и воробьям дули крутить. А я ему говорю: ╚Поехали играть в снежки, знакомиться с оленями, гулять по замерзшему озеру╩.

ВЕСЕЛКИН: А вы активная такая, да? Спортсменка?

МАКЕЕВА: Ну, я активнее гораздо, чем Глеб. Он такое лениво-расплывшееся существо на теплом диванчике.

КУЗЬМИНА: Между прочим, от халвы за эфиром Глеб отказался.

МАКЕЕВА: Это удивительно, потому что он безумный любитель сладкого. Он поедает в день торт, понимаете? Я вообще не понимаю, как он еще не растолстел.

ВЕСЕЛКИН: Это конституция. Это пока.

МАКЕЕВА: Пока. Будет тебе за сорок.

КУЗЬМИНА: Ребята, знаете, у меня такое ощущение┘ Я, кстати, такие пары встречаю время от времени. Причем очень завидую тем мужчинам, которые находят таких женщин. Потому что можно плыть по течению. Уже можно ничего не делать, она все решит сама. И все будет так, как┘

МАКЕЕВА: Зачем вы это сейчас озвучили? Я так это маскирую тщательно.

ВЕСЕЛКИН: Нет, нет! Тогда мы сделаем так. Вера, действительно, зачем это озвучила?

КУЗЬМИНА: Я это не говорила. Я забыла, что я сказала.

МАКЕЕВА: Страницу напрочь.

МАТВЕЙЧУК: Я еще не успел сообразить.

ВЕСЕЛКИН: Да, да, только доходит. Но у вас есть возможность его убить. Вот если он взбесит вас┘

МАТВЕЙЧУК: Кого? Меня?

ВЕСЕЛКИН: Это мы решаем вашу судьбу, Глеб. Если вы не перестанете хулиганничать вот так вот, загаживать квартиру┘

КУЗЬМИНА: Глеб сейчас убрал нож подальше от Насти. И правильно сделал.

ВЕСЕЛКИН: Слушайте, но с другой стороны, если отбросить вот это все самое лучшее в вашей семье, о чем вы сейчас рассказали, в принципе единство противоположностей есть же. Это же диалектика, что притягивается разнополярное, разнонаправленное. Правильно ведь?

МАКЕЕВА: Ну да. Потому что, наверное, два таких, как я, существа, они друг с другом┘

ВЕСЕЛКИН: Это взрыв на макаронной фабрике был бы. Да, да.

КУЗЬМИНА: Нет, Настя, вам просто некого было бы делать лучше, совершенствовать, воспитывать.

МАКЕЕВА: Нет, Глеб меня тоже делает гораздо лучше.

ВЕСЕЛКИН: Чем же? Что можно сделать лучше?

КУЗЬМИНА: Куда он забросил хоть раз ваше тело отдыхать и показывать дули воробьям?

МАКЕЕВА: Мое тело никуда не забрасывал. Но я славлюсь тем, что я очень импульсивная, я очень темпераментная, я вспыльчивая. Я могу что-то сделать, а потом подумать и сказать: ╚Ой, по-моему, я как-то махнула лишнего╩. И Глеб меня учит нордическому такому характеру, выдержанности и учит меня┘ Чего ты молчишь, говори, чему учишь-то?

КУЗЬМИНА: Но в таком случае вы абсолютно дополняете друг друга.

ВЕСЕЛКИН: Подожди, сейчас мы батарейку Глебу поменяем, чтобы он включился в разговор.

МАТВЕЙЧУК: Нет, Настя, она сходит с ума по любому поводу. И иногда ее эмоции зашкаливают, не знаю, по малейшему пустяку.

ВЕСЕЛКИН: И как вы ее выводите из этого?

МАКЕЕВА: Меня остановить сложно.

МАТВЕЙЧУК: Вот, допустим, грубо говоря, я оставляю пенку для бритья на столике. Для нее это может быть почвой для такого концерта, она играет целую сцену Дездемоны┘

КУЗЬМИНА: Все кончено практически.

МАТВЕЙЧУК: Да. Все кончено.

МАКЕЕВА: Нет. С пеной для бритья ты реально неправ.

КУЗЬМИНА: Нет, нет, подождите. Это может стать каплей в океане┘

ВЕСЕЛКИН: Ну, там накапливается, накапливается┘ А это уже повод. А потом взял еще пены для бритья.

МАТВЕЙЧУК: У нас надуваются эти пузыри, потом они лопаются. А потом как бы все начинается сначала.

ВЕСЕЛКИН: Сначала, да. Очень хорошо.

КУЗЬМИНА: Кастрюля ненависти тихо кипела.

МАТВЕЙЧУК: Проживаем несколько состояний, то есть: спокойно, мир, потом зерно конфликта зарождается, потом конфликт. Потом примирение.

ВЕСЕЛКИН: Примирение. Прекрасно! Прекрасно!

МАКЕЕВА: Как в кино.

КУЗЬМИНА: Алексей, вот вы как наш отец сегодня. Ведь у вас же тоже актерская семья.

ВЕСЕЛКИН: Актерская семья, да.

КУЗЬМИНА: Вы не могли бы дать несколько рекомендаций молодым актерам, живущим вместе?

МАКЕЕВА: Молодоженам, я бы сказала.

КУЗЬМИНА: Вот в вашей семье были такие проблемы? Ну, вы-то не оставляете пену, вы просто не бреетесь, у вас не растет до сих пор ничего.

ВЕСЕЛКИН: Я, с одной стороны, понимаю Настю. Потому что я шизофреник в том смысле, что должно все лежать на месте. Вот абсолютно. Мне очень нравится. Вот когда все сложено, карандашики, все, меня это успокаивает.

КУЗЬМИНА: А та, что звалась Татьяной, наоборот┘

ВЕСЕЛКИН: Сейчас я вас не спрашивал ни о чем. Не надо комментировать ничего. Другой вопрос, что Таня, конечно, много на себе везет, но мы еще в одном театре работаем. Вы-то расстаетесь. Но мы работаем вместе. И иногда даже она участвует в спектакле, который я ставил. И был такой смешной случай, когда мы пришли после репетиции, я захожу и говорю: ╚Таня, а где еда-то? Ну, блин, где она?╩ Она говорит: ╚Ты с ума сошел или нет? Ты сейчас со мной репетировал. Только ты, сволочь, в зале сидел и унижал меня своими┘╩ Я говорю: ╚Господи, извини, извини╩. Но я должен сказать, что нас в какой-то степени спасло появление ребенка. Не из-за того, что, знаете, ребенок – и родители будут держаться вместе. Но все равно круг интересов изменился, и я стал вести себя совершенно по-другому. Все-таки я сволочь в этом смысле тоже редкостная. Я могу при педантизме расслабиться, поиграть в аристократа какого-то. Вот тут – моя площадь. Чем вы сейчас занимаетесь, кстати говоря, Глеб, пишете? Вам же по фигу все остальное в принципе.

МАКЕЕВА: По фигу. Это вообще. Человек открывает холодильник, и он думает, что мясо, которое там лежит пожаренное, оно просто растет там, как яблоки на деревьях.

ВЕСЕЛКИН: Да, да, он сначала нагревается, холодильник, а потом остывает, чтобы мясо сохранилось.

МАКЕЕВА: А мясо там просто появляется: крибли-крабли-бумс! И там все есть. А как оно туда попадает┘ То есть деньги-то – понятно. Но есть же еще какой-то процесс: пойти на рынок, купить его, пожарить и так далее.

КУЗЬМИНА: Расскажите, что у вас сейчас? Мы знаем, что у вас есть и совместный проект, в котором вы вместе сейчас выступать будете. Что-то вы репетировали?

МАТВЕЙЧУК: Мы играли два с половиной года в одном мюзикле.

МАКЕЕВА: Мужа и жену.

МАТВЕЙЧУК: Да, мужа и жену. И, в общем, предложение сделал на сцене, в этом спектакле. Это так было.

ВЕСЕЛКИН: Это был красивый вариант в вашей семье. Без убийств, без пены.

МАКЕЕВА: Красивый вариант, да. Но у нас бывают очень часто музыкальные совместные такие короткие проекты. Например, мы пели на закрытии Московского кинофестиваля. Сейчас мы будем вести рождественский вечер на ТВЦ и петь вместе под оркестр. У нас много бывает таких выступлений. Сейчас еще будет мероприятие ╚Обложка года╩, где мы тоже номинированы.

ВЕСЕЛКИН: А что вы там сидели у нас в закулисье, чего-то вычеркивали? Чем вы там занимались?

МАКЕЕВА: А это как раз песенка на итальянском языке, которую мы вместе, собственно, будем петь.

МАТВЕЙЧУК: На рождественском концерте.

КУЗЬМИНА: Слушайте, а вот это радует, когда предлагают обоим? Здорово, когда предлагают? Вы-то как это воспринимаете? Классно, что мы побудем вместе именно в творческом процессе? Когда проекты на двоих, вдвоем вас приглашают?

МАКЕЕВА: Несмотря на то, что нам друг с другом достаточно сложно работать, я получаю удовольствие от работы с Глебом, хотя он деспотичен бывает порой, особенно в студии. Но, наверное, так и надо, особенно со мной. Но мы вообще друг за друга очень держимся и тянем друг дружку. Там, где Глеба приглашают, он тут же предлагает не только сольное выступление, но и дуэт. А там, где меня приглашают, я┘

ВЕСЕЛКИН: Ну конечно. Это ж заработок, товарищи, двойной. Ну что вы!

МАКЕЕВА: Но дело не только в заработке.

ВЕСЕЛКИН: Шучу.

МАКЕЕВА: У нас есть какие-то нереализованные творческие желания. Глеб сейчас пишет музыку для театра Моссовета, музыкальный спектакль. И вот мы надеемся, что там мы снова сольемся в единстве, на одной сцене.

МАТВЕЙЧУК: В творческом единстве.

МАКЕЕВА: Да, творческом.

ВЕСЕЛКИН: Это что за спектакль? Юрий Иванович Еремин что-то ставит? Или художественный руководитель?

МАКЕЕВА: Это творческая заявка.

ВЕСЕЛКИН: Ага! Понятно.

КУЗЬМИНА: Вообще пора закругляться. Мы, в общем-то, ни о чем не поговорили. Ни о ваших любимых местах отдыха, ни о ваших хобби, ни о чем другом. Пообещайте, что вы просто придете к нам в любой другой раз.

МАТВЕЙЧУК: Можно быстро рассказать. У нас три собаки, 23 рыбки. Мы любим Америку.

КУЗЬМИНА: Уже 23? У нас было написано 24.

МАКЕЕВА: 24. Я предлагаю сделать цикл встреч с нами, и мы вам расскажем очень много интересного.

ВЕСЕЛКИН: Конечно, это должен быть бразильский сериал. Мы только начали. Назывался он ╚Оставленная пена╩.

КУЗЬМИНА: А потом ╚Оставленная пена-2╩. Главное, что мы запоминаем, что рыбок 24, сколько их стало к следующему разу?..

МАКЕЕВА: И самое главное, почему?

КУЗЬМИНА: Ребята, большое вам спасибо.

МАКЕЕВА: Спасибо.

КУЗЬМИНА: Нам было хорошо с вами. Спасибо. Приходите еще.

МАТВЕЙЧУК: Нам тоже.

МАКЕЕВА: Спасибо. Придем обязательно.

ВЕСЕЛКИН: Пока, удачи.