Интервью Поэзия Андрея Вознесенского как анатомия эпохи

Сегодня исполняется 90 лет со дня рождения поэта, публициста, художника и архитектора Андрея Вознесенского. Его поэзия во многом новаторская, экспериментальная была принята публикой – сборники передавались из рук в руки, выступления собирали полные залы. На стихи Вознесенского написано множество песен, а культовая рок-опера "Юнона и Авось", поставленная Марком Захаровым на сцене театра "Ленком", не потеряла свою популярность до сих пор. О мастере вспоминает культурный обозреватель "Вестей ФМ", ректор ГИТИСа Григорий Заславский.

Как известно, пушкинского "Онегина" известный русский литературный критик Виссарион Григорьевич Белинский назвал энциклопедией русской жизни. Отталкиваясь от этого эффектного сравнения, – как бы можно было назвать написанное Андреем Вознесенским, одним из главных русских поэтов второй половины ХХ века?

Имевший вкус к сравнениям живого с неживым – например: "мой кот как радиоприёмник зеленым глазом ловит мир", сам Вознесенский бы, наверное, не был против, если бы его стихи сравнили с кардиограммой той самой второй половины ХХ века, а можно еще смелее – назвать его поэзию анатомией эпохи, хотя и тут мы близко сходимся с уже процитированным образом энциклопедии русской жизни – Вознесенский в своих стихах точнее многих других зафиксировал культурные мифы времени, победы и пробелы научно-технической революции, – как мало кто другой, Вознесенский умел поставить эту самую НТР на службу своей неточной рифме, воспринятой от русских футуристов, которые к новым технологиям тоже были неравнодушны.

Кстати, историю развития бытовой техники второй половины ХХ века вполне можно изучать по стихам Вознесенского, как советский быт 20-х годов – по Маяковскому.

Прославляя в своей одноименной поэме труд воителей и ваятелей – совершенно в русле советской парадигмы прославления человека труда, Вознесенский в соседнем четверостишии сильно уточнял свою мысль: он славит свободного художника, каким считает строителя храма, но строитель для него – тот же художник, поэт:

Художник первородный
Всегда трибун.
В нем дух переворота
И вечно – бунт.

Тоненькие первые книжки Вознесенского в мягких переплетах мгновенно перекочевывали к спекулянтам и перепродавались втридорога, несмотря на вполне приличные тиражи в несколько десятков тысяч. Вознесенский – из той самой группы поэтов-шестидесятников, которые собирали стадионы и умели держать стадионы – достаточно разыскать в интернете записи его почти юношеских выступлений, а ему и вправду там нет еще 30, когда он читает: "Я – Гойя!":

Глазницы воронок мне выклевал ворон,
слетая на поле нагое. Я – Горе. Я – голос
Войны, городов головни
на снегу сорок первого года. Я – Голод. Я – горло
Повешенной бабы, чье тело, как колокол,
било над площадью голой… Я – Гойя! О, грозди
Возмездья! Взвил залпом на Запад -
я пепел незваного гостя!..

Да, это о Великой Отечественной, которую он увидел ребёнком и она потом не раз возвращается в его стихи, как мучительный и повторяющийся сон.

Вознесенский не только не стеснялся, – ему нравилось быть модным. Быть во все времена любимым поэтом молодых, иметь поклонниц, не забывал при этом, что главная его муза – Зоя, Зоя Борисовна Богуславская, сегодня – вдова поэта. Он одевался ярко и модно. Он, как Маяковский, предпринял путешествие в Америку, и не одно, но – в отличие от Маяковского – там был принят, познакомился с поэтами-битниками и счастливо связал своим творчеством эпоху джаза с эпохой "Битлз", а потом – и рока.

Его били, ругали с высоких трибун, – чего стоит крик Хрущева, советовавшего, нет, требовавшего от Вознесенского получить загранпаспорт и убираться вон из СССР… Вознесенский справился и продолжал писать дальше, сумев даже в поэму "Лонжюмо", посвященную Ленину, вставить неприятные вопросы и оставить их без ответа.

Поэт жив, пока помнят его стихи. Поэт жив, когда его стихи помнят, не помня имени поэта. Такой славы Вознесенский, конечно, хотел и по праву имеет. Мы поворачиваем на Тишинскую площадь и видим перед глазами и сегодня – почти единственный в Москве памятник абстрактного искусства под названием "Дружба навеки", соединивший буквы грузинского и русского алфавитов – Вознесенский, окончивший МАРХИ, является архитектором монумента. Родившиеся в 21 веке подростки слышали и многие продолжают напевать "Я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу" – молитву из ленкомовского спектакля "Юнона и Авось", который Марк Захаров поставил по поэме Андрея Вознесенского.