Academia Симон Шноль. "Космофизические факторы в случайных процессах". 2-я лекция

Вторая лекция Симона Шноля рассказывает об интересных опытах, которые привели его к следующему выводу: независимо от общей теории относительности, пространство, масса и время связаны между собой. Сфера его научных интересов необычайно широка: он показал высокую вероятность колебательных режимов в биохимических реакциях. Так возникло новое направление в науке – природа биологических часов.

Стенограмма 2-й лекции Симона Эльевича Шноля:

Все тут хорошо. А тут ничего хорошего нет (показывает на рисунок), оказывается, это и не белки. А химическую реакцию вы делаете 250 раз, одно и тоже, и получаете такую странную гистограмму. Но вы должны вспомнить, я вам напоминаю, что я-то работаю по специальности с радиоактивностью. И странное дело, это все я вам рассказываю в надежде на то, что будущим исследователям, если будут похожие ситуации, полезно знать, как другим было плохо. Почему я за 10 лет ни разу не посмотрел детальную радиоактивность? Потому что я там смотрел среднюю и разбрасывал. Почему я ни разу не построил за 10 лет работы с 51-го по 61-й гистограмму для радиоактивности? Ответ есть: потому что я знал, что там ничего нет. Потому что радиоактивность… потому что у нас слово «влияние» не подвержено никаким влияниям. В самом деле, не подвержено… в самом деле не подвержено. Что такое влияние? Это смещение средней, средняя смещается по Пуассону, там все хорошо. А чтоб какой-нибудь нормальный человек не сказал, что он сумасшедший, придает значение этой тонкой структуре, которой быть не может. Я не ставил опыты с радиоактивностью до 79 года. Посчитайте годы, 51 вычесть из 79. Была у меня дипломница Таня, и я просил Таню пойти в корпус в Университете в специальную изотопную лабораторию. Чтобы на двух независимых счетчиках подробно сделали бы без прикосновения руки человека, и Таня принесла мне распечатку 250 одинаковых изменений радиоактивности. Я поставил детальное распределение, оно оказалось примерно такое вот. Это бы ничего, но я уже был заведующим лабораторией в институте в Пущино. И в то же время в Пущино, в 120 км от этого места, где мерилась радиоактивность, мои бесценные сотрудницы, две было героических, Надежда Павловна и Татьяна Яковлевна, делали 250 измерений химической реакции. Я приехал в Пущино с этим листком, ну, вы помните, «или душа моя уязвлена стала». Они так были похожи, эти два графика. Так было ужасно, этого быть-то не может: 120 км, тут химию, там радиоактивность. Не думаю, что вы сильнее меня духом, но наверно тоже бы так поступили: я перестал работать. Ну, может, в самом деле, сошел с ума, кто знает? Как вот себе объяснить, а чего они похожи? Они же не могут быть похожи, полтора года, нет, меньше, чем полтора, около года я эти опыты ставил, у меня полно было других. В декабре 80-го года мой бывший студент любимый, как и многие (у меня 800 их, выпускников), В.И.Брусков заведующий лабораторией в институте уже, взял и сделал опыт по моей просьбе. Два препарата, два счетчика автоматических с радиоактивностью. Мы нарисовали два распределения, две гистограммы. Они оказались нечаянно, они могли быть и не очень похожи, но они были очень похожи и я всем это рассказываю. Вадим это не очень любит, все равно расскажу. Я сказал, знаете что, вы на меня не ссылайтесь, уж очень похожи, не может быть. Итак, забегая вперед, есть внешняя сила, определяющая тонкую структуру распределения, больше ничем нельзя... Они же независимые, распадаются независимо. Итак, я вышел за пределы внутренних свойств. А внешние по отношению к образцам? А что там внешние? Еще раньше, раньше этого опыта, еще в 60-е годы я получил из Италии замечательное письмо от профессора Пикарди, который знал мои работы и написал мне, как полагается, как вежливые люди пишут. То, что там, дорогой доктор, то, что вы делаете, есть отражение космофизических факторов внешних влияний. И я гордо ответил профессору Пикардии примерно так: между нами нет ничего общего, я написал. Мы знаем точно, что у нас происходит, а у вас там какой-то космос. Прошло несколько лет,3 года, и я понял, что Пикарди прав, это у меня могут внешние, внешние влияния. Будьте осторожны, не ждите 3 года…Надо было привыкнуть, что можно писать письма за границу, а это все было сложно. Письмо не дошло, он умер. Умер и самый главный деятель этой науки, Александр Леонидович Чижевский.
Александр Леонидович Чижевский – великий человек в нашей стране. Он основоположник идеи о солнечно-земных связях с поразительными результатами, а я думал, что ко мне это отношения не имеет. Приходится сдаться – имеет, имеет. Все эти тонкие структуры определяются какими-то странными явлениями.
Как нормальная наука устроена? Вы начинаете искать причины, что может влиять? Ну, всякий догадается, какое-нибудь излучение. И Чижевский думал, и Пикарди думал, что это излучение. И начинается 10-летняя работа, вы не поймете этого, 10 лет опытов с экранами разными и никакого результата, никакого результата. Т.е. кажется каждый раз, что-то есть, сегодня так, а потом в день одна штука. Это они еще на химии, химические реакции 250 раз по секундомеру, в одно и тоже время суток начинают, там, например, в 8:25 начало, плюс 250 интервалов, конец. Потом обработка, на завтра – снова это служение чисто солдатское и это мои сотрудницы, в основном, вот я их упоминал, ну и я, конечно, каждый день. После того как стало ясно, что это есть на радиоактивности, там масса, столько там страстей по дороге, я не могу вам рассказывать, потому что меня секундомер останавливает, слишком угнетает.
Радиоактивность… Вы ставите образец и смотрите, сколько актов радиоактивного распада за единицу времени. Для этого ничего не нужно, теперь, когда есть компьютер, вы просто подключаете и получаете круглосуточные, ежесекундные измерения без всяких усилий. Ни пробирок. Ни воронок, ни пипеток, а ряды чисел. С 82 года в нашей лаборатории стоят такие странные опыты. Мы просто мерим во времени, но смотрим не среднюю величину, которую… оставим в покое физику, на радиоактивность повлиять нельзя. На радиоактивность повлиять нельзя, а на формулу распределения можно, она все время изменяется. В сутках 1440 мин, в солнечных сутках или 86400 секунд, представляете, сколько можно гистограмм сделать в сутки! Сколько хотите, только успевай обрабатывать. Появляются, и очень поздно для меня, появляются, наконец, компьютеры. Это уже 90-е годы, когда стали доступны персональные компьютеры, на которых можно было работать. Теперь можно было в день делать не одну и тяжелым трудом гистограмму, а сколько угодно, только анализировать их, искать сравнения. Началась новая жизнь, она мучительна все равно – это нагрузка очень большая. Но пусть те, кто меня слышат, пусть знают, что это наилучшая из нагрузок. Наилучшее из состояний, когда вы можете каждый вечер узнавать, а что было днем нового в окружающем мире. Потому что вы видите набор картинок.
Вот это – те самые картинки, которые я пытался изобразить, каждая из них минута, за минуту. Там 60 секунд, 60 изменений построено и сглажено. Вот так ползут облики секунд. Нормальный человек скажет, что это секунды нечаянные, и я так говорил сначала, но если вы будете внимательно на них смотреть и смотреть тысячи таких картинок, вы вдруг начинаете замечать удивительные вещи, что весьма часто бывает сходство соседних картинок, соседних, которые никак не связаны между собой ничем. Они не прикрываются, эти временные ряды, а здесь два еще процесса, верхний и нижний. Самое замечательное: с высокой вероятностью картинки воспроизводятся ровно через сутки. Можно что-нибудь подумать про людей, радиоактивность к людям отношения не имеет. Двадцать четыре часа и вероятность…24 часа с точностью до минуты увидеть похожую картинку – это уровень, 1990 год. Мы знаем, что есть суточный ход, суточный период появление, а это что такое? Значит, эти картинки связаны с вращением Земли, а раз они связаны с вращением Земли, у всякого слушателя возникает вопрос, а нельзя ли на полюс, нельзя ли на полюсе – там ось и там ничего не меняется. Мне очень хочется на полюс, но так ничего и не получилось. Но по рассказам нет Советского Союза, а наши узы еще сохранялись. Еще есть лаборатории, в которых некоммерческий, нефинансовый контакт. В Ленинграде, в Петербурге, есть замечательный Институт Арктики и Антарктики, там есть замечательная лаборатория Олега Александровича Трошечева и замечательный Сергей Николаевич Шаповалов, отважный полярник, который как полагается и в Арктике, и в Антарктике зимует. Вот это особое свойства, особое качество напряженной работы. С.Н. Шаповалов в 2000 году по своей работе должен был прийти к Северный полюс на корабле, атомный ледокол делает им канал и корабль «Академик Федоров» везет экспедицию. Какие силы? Военные какие-то силы не дали им пройти через полюс, чтобы мне так хотелось, а около полюса они немножечко завернули и туда за берег ушли. Но были на расстоянии 8 градусов от полюса. Шаповалов возил с собой наши счетчики и привез оттуда материал. Бывает счастье, да? Вы его можете представить, вы получаете картинки, а одновременно ведется опыт в Пущино, в те же секунды, так же непрерывно. Вблизи полюса исчез суточный период. Счастье, да? Три месяца работать можно. Три месяца, не поднимая головы, нужно рисовать и потом сказать: да, исчез. А в Пущино замечательный период суточный есть. Почти восторг, почти восторг. А чего не хватает? Надо бы чистый опыт. Ну, что же он до полюса не дошел… 8 градусов – не так много, период почти исчез, а надо, чтоб совсем исчез. Я это много раз рассказывал, поэтому и пафос сейчас повторный. Очень меня злит, почему я не могу поставить чистый опыт. Пытаюсь к разным людям, военным и прочим, кто бы меня на полюс забросил. Ну, на 3 дня хотя бы, померить, на несколько дней – счетчики поставить. Не выходит! В те годы ничего не выходит. И приходит мне в голову мысль, иногда мысли приходят в голову вне связи с логикой. Ну, не могу я на полюс попасть, а я тогда делаю такой замечательный опыт: альфа-частицы, радиоактивные альфа-частицы вылетают, а я делаю трубу, «коллиматор». Все остальные не считаются, а только в определенном направлении, трубу направляю на полярную звезду, как будто я на полюсе. Психопатия, правда? Вы находитесь здесь, направляете трубу на полюс и чего-то ждете. Ну, убежден я, что-то будет. Но прежде чем убедиться, звоню друзьям, рассказываю. Реакция одинаковая – как у Энгельгардта. Мой любимый покойный друг Лев Александрович Блюменфельд, военный человек, он разведчиком был во время войны, бесстрашный и мужественный… Что такое мужественный? Говорит «да» или «нет». Он не способен к колебаниям, к таким вот неточностям, у него после войны осколки еще в нем, он от них умер, не могли при операции на фронте вынуть. В кардиоцентре еле жив, я ему позвонил и сказа, что Лев Александрович, хочу поставить опыт с коллиматором. А он, преодолевая боль и прочее, сказал: совсем-то сходить с ума-то не надо. Сколько можно делать опытов, которых и не надо делать. А я поставил опыт: три месяца, коллиматор направил на Полярную звезду. И три месяца спустя оказалось, что как на полюсе. Направление на Полярную звезду дает те же результаты как опыт на полюсе. Это значит, дело в пространстве и во времени. Это был совершенно критический опыт… Все-таки после 50 лет работы когда-нибудь должно же вам улыбнуться что-нибудь такое вот. Я позвонил Блюменфельду. Ему полегче уже было, его уже выписали из кардиоцентра, он недолго, правда, пробыл в полуздоровом состоянии дома. Реакция была замечательная. Мужественный человек, он мне сказал: немедленно бросьте все остальные занятия, прекратите отвлечения, делайте только эти опыты. И сказал странные и таинственные слова: такие опыты бывают раз в 72 года. Что такое 72 года, я не знаю. Какие он имел слова и доводы? И мы стали с коллиматорами работать и это были эйфорические сезоны. Годы, когда мы по-всякому работали с коллиматорами. Какой самый простой опыт? Один коллиматор на восток, а другой на запад. Картинка, которую вы получаете, глядя на восток, на 12 часов опережает картинку, которую вы видите коллиматором, обращенным на запад. Это тоже восторг, этот замечательно, это значит, от того, куда мы смотрим, зависит результат, мы получаем разные картинки. Но дальше… я понимаю, что у вас уже должно истощение наступить, но следующий шаг вам должен быть понятен. Наверное, понятен. Давайте крутить коллиматоры, давайте поворачивать коллиматор, вращать их так же, как вращается Земля. Земля наша с вами.
Это картинка детская, для впечатлений. Мы с вами, сидя здесь, вы сидя, я стоя, вращаемся на этой карусели, делая один оборот в сутки и едем с колоссальной скоростью – 30 км в секунду по околосолнечной орбите. Вы этого не ощущаете, я тоже. Что-то досталось, ну, не Копернику, а всем за ним, чтобы в этом убедиться. Но ведь мы на самом деле несемся по околосолнечной орбите и крутимся, и меняем свою ориентацию, и никому до меня до этого не было дела, кроме тех, кто занят астрономией и прочими самими этими движениями. Вот Земля тут… это все не пропорционально, просто чтобы показать, это для впечатления. Когда мы поворачивали коллиматор против часовой стрелки, дополнительно к вращению Земли, мы получали периоды соответственно числу оборотов в сутки. Значит, если один оборот в сутки делает сама Земля, добавим еще один оборот, мы получаем периоды 12-часовые. Добавили 3 оборота плюс 1 оборот Земли – 6-часовые. Поразительный сезон 2004 года – очень недавно, очень недавно. Мы каждый час получали похожую гистограмму, т.е. вероятность получения похожих гистограмм, это было замечательно.
Мы живем и движемся в неоднородном пространстве, о чем можно не думать, а можно и думать. Это было замечательно, это было так странно. Тут будет читать лекции, а может, уже читал лекции Лев Михайлович Зеленый. Директор Института космических исследований, это замечательный институт, я там довольно часто рассказывал на одном из семинаров об этих странных… они слушают очень осторожно, как настоящие люди считают, что подождем. Юрий Ильич Гальперин, участник этого семинара сказал: «Знаете, что ваш суточный период очень грубый, вы делаете раз в час измерения, получаете на 24 часе подъем. Сделайте период точнее. Разбейте период до минут». Дальше все понятно. Есть два суточных периода: солнечный и звездный. Мы оказываемся против той же самой звезды на 4 минуты раньше, чем против того же места Солнца. Солнечные сутки – 1440 минут, звездные – 1436, а через год мы почти компенсируем эту примерную 4-минутную разницу. Ю.И. Гальперин очень уважаемый человек, астрофизик, все это мне сказал, а я засел за работу. Полгода, не поднимая головы, до лета следующего года. И оказалось, что у нас два разрешенных периода. Вот на картинке на этой видно два пика, один солнечный другой звездный. Более того, звездный легче получается, чем солнечный. Он почти всегда есть, а солнечный зависит от наклона относительно эклиптики, относительно экватора. Это отдельная вещь. Посмотрите на эту картинку, пожалуйста. Схема: в центре – это Солнце, оно тоже вращается против часовой стрелки. Мы несемся, вот тут 4 состояния Земли, мимо. Земля вращается против часовой стрелки. Теперь напрягитесь, пожалуйста, посмотрите на стрелки. Вы видите, что днем там, где светлый кружочек, Земля вращается против направления движения по околосолнечной орбите, видите, наверно, да? А ночью – по. Я сначала, в первые годы, не придавал этому особого значение, просто не понимал, просто не приходило в голову, так более аккуратно. Ко мне пришел молодой человек, пришел Станислав Полозов, пришел и сказал: вы почему на это не смотрите? Я думал, что он сам будет это смотреть, а он подумал, что это ниже его достоинства и повелел мне делать и исчез, и больше я его не видел. Может, он меня сейчас услышит и появится, потому что я ему обязан импульсом. Я был близок к этому, но все-таки он мне это сказал. И оказалось, что мои картинки, эти гистограммы в этот момент перехода от дня к ночи идут обратно – путь, по которому мы прошли днем, повторяется ночью в обратном порядке. В серии с высокой вероятности повторяются. Это что такое? Когда вы читаете одну и ту же фразу вперед и назад, все знают, что это называется палиндромом. Мне очень нравиться один палиндром и я его вам назову. «Нажал кабан на баклажан». Читается туда и сюда одинаково. Вот эти палиндромы, вот здесь «нажал кабан на баклажан» и надо было только точно определить, а где же здесь момент перехода дня в ночь и ночи в день. Мы их сначала из общих соображений, а потом тщательно проверили, двигаясь. В момент перехода дня в ночь – 18 часов по местному времени, с точность до минут, до секунд. Что такое «местное» понятно, да? По долготе. Точное местное время в 18 часов, переходим от дня к ночи. Точное время перехода от ночи ко дню – 6 часов утра местного времени, с точностью до предельной, с какой мы только можем. И оказывается, мы проходим те же самые пути. А теперь посмотрите на тот же самый рисунок, противоположный. Один облик Земли и противоположный, посмотрите, пожалуйста. Декабрь, например, сверху и июнь внизу. Вы можете увидеть, что день в декабре противоположен по направлению дню в июне и такой же, как ночь. Палиндром получается, если день декабрьский сравнить с днем июньским. Это поразительно дело, это еще год жизни, даже больше года. Вообще в назидание могу поделиться опытом. Нет такого даже небольшого вопроса в жизни научной, на который надо тратить меньше года. Поэтому 60 лет – это глупость, 60 лет – это совсем немного. Особенно, когда вы имеете дело с периодами большими. Я за всю жизнь поставил только два опыта относительно солнечной активности, там 22 года на самом деле, 2 одиннадцатилетних, два с половиной. 2,5 опыта за жизнь – это же бессовестно бога надо просить, чтобы хотя бы дал там 5 опытов. Ну, 5 – это всего там 120 лет, это не так много. Только научных, не жизни вообще. Так вот, здесь полугодичные палиндромы оказались чрезвычайной важностью результатов. Они означают, что эти картинки, которые только что показывал, не случайны, а всегда закреплены относительно пространства. Мы движемся, движемся в пространстве, которое довольно-таки стабильно, только каждая полоска пространства различна. А мы проходим по одним и тем же полоскам туда и обратно, туда и обратно в году. Туда и обратно крутясь, это удивительное дело. И вот после многих десятилетий ощущения постоянной изменчивости, вдруг оказалось, что мы живем в постоянном мире. Если я могу, в самом деле, могу сказать, что будет в такую-то минуту такого-то апреля 2017 года. Могу сказать, с высокой вероятностью, вы получите такую-то картинку. Ну, мне не обязательно смотреть вперед, у нас большущий банк данных за эти годы, я могу сказать, что было в 95 году, залезть в архив, вынуть результаты и сказать, да, в самом деле, очень похоже, что так оно и было. А чтобы иметь возможность, надо иметь лабораторию, в которой постоянно неуклонно высокого качества прибор регистрирует результаты. А это в нашей-то нищей стране. Нищая страна, которая не может обеспечить элементарные условия. Есть замечательные люди в Институте ядерных исследований Московского Университете, в НИЯФе МГУ. И. А. Рубинштейн, уникальный физик, способный делать приборы, которые многие годы стабильно работают. Вот мы на его счетчиках работаем многие годы и каждую секунду записываем в компьютере, ну, кроме перерывов выключения, грозы и так далее. Каждую секунду записываем результат, у нас уникальные вещи. А союз, дружеский союз с антарктическими и арктическими людьми – у нас в Антарктике многолетние ряды, которые мы сравниваем с этими. Мы теперь можем делать и делаем вещи, которые никто больше на Земле не делает. Это такое…можно похвалиться, но это, скорее, плохо. Все нормальные научные люди… Буратино так говорил: «Все мальчики и девочки, попив теплого молока, уже спят в своих кроватках». Все нормальные люди могут написать письмо коллегам и получить…ну, мнение, советы, протесты, а нам некому писать. Таких, кто бы еще делал такие изнурительные опыты, пока еще нету, почти нету.
Большую часть того, что я вам рассказал, художественную часть, так сказать, вы можете найти вот в этой книге «Герои, злодеи, конформисты в отечественной науке». Книга еще не устарела, по первой части, по колебаниям, по классике полным-полно книг, которые содержат в заглавии слово «синергетика», где реакция БЖ основа изложения, а по этой части пока только наши статьи.

Вопрос: Я хотела бы узнать, а рецепт получить можно, того,что в стакане, из каких веществ это все состоит и посмотреть самим?

Ответ: Да, вот он это рецепт приведен даже в конце этой главы (показывает книгу,) конечно, очень хорошо смотреть самим.

Вопрос: А еще мне интересно. Те процессы, которые в стакане были, они очень похожи на нашу Вселенную, которая постепенно все растет, растет и растет и очень все это наподобие... Т.е. получается, что все? что происходит в любом веществе в итоге в глобальном смысле те же самые процессы и есть?

Ответ: Я не знаю, растет ли наша Вселенная, а что колебательные процессы у нас моделируются – да. Это модель белоусовская очень общий имеет смысл, столько вещей из нее извлечено уже и столько еще будет извлечено… Есть множество книг и учебников. Вот замечательный учебник «Методы синергетики в химии» Кольцова. Гордеев, ну с математикой хорошей. Полно всего, вот в этой части в этой первой части полное благополучие, даже излишнее благополучие, Даже нет, не благополучие. Умер Жаботинский, достигнув всего на всего 70 лет, мой студент Жаботинский умер, а я еще есть. Вот очень мы жалеем, потому что Толя был чрезвычайно важным лицом в этой истории.

Вопрос: Скажите еще пожалуйста, как он все-таки все эти вещества соединил? Каким образом ему это удалось?

Ответ: Значит, вопрос так звучит: с какой стати он стал их соединять, да? Б.П. был человек свободной мысли, он узнал, что в биохимии есть циклы. Есть цикл Крепса и он решил смоделировать все как в биохимии, как там идет. Взял лимонную кислоту, как Крепса, и все делал так… И получил колебания – даже не удивлялся, а это совершенно было наивно, что он не удивлялся. Он моделировал биохимические циклы, а я эту тему совсем не успеваю, для того, чтобы мне рассказать то, что я бы должен бы рассказать по этой теме, мне нужно 10 лекций примерно. Ну, вот пока нет.

Вопрос: Вы сказали, что вот эти колебания, они в мышцах присутствуют, вот меня интересует в практическом плане, как это реализуется?

Ответ: Ритмическая активность в некоторых мышцах открыта, это в сердечной мышце, она начинает ритмически сокращаться. Яйцо, если его разрезать, там уже видно – еще ни его нет, а уже видно, как бьется сердце. Это сложные колебания, связанные с электрической активностью на мембране и с потоком ионов. Не так просто, как в этой реакции Белоусова, сложнее. Поэтому внешне уравнения те же, а физика там включает электрическую фазу.

Вопрос: А скажите, а можно этими процессами как-то управлять?

Ответ: Сколько угодно… самое большое удовольствие в том, что когда у вас нарисовано уравнение, можно все что угодно делать. Вот там, на картинке видно, как ползут волны, вы можете делать завихрения, можете… эта модель, в частности, сердечных аритмий. Одна из мотивов, почему дали Ленинскую премию и тем, кто занимался колебаниями на сердце. Вот идет волна по сердцу, вот она нарушилась, вот она загнулась и сердце начинает трепетать – трепетание сердца вместо сокращения. Управление, нарушение – сколько угодно. Это все по первой части.

Вопрос: Хотел бы уточнить, а все ли процессы подвержены вот этим колебаниям?

Ответ: Самое замечательное, что все. Проверено это на всех видах радиоактивности. На шумах всех видов, на химических реакциях, на биохимических реакциях, на электричестве, на магнетизме. Для того чтобы это сказать как раз понадобилось много десятилетий. Все процессы на Земле. И это очень ценный для меня вопрос, потому что я к сути дела-то не перешел. Эти колебания связаны с тем, что мы в движении, в неоднородном гравитационном поле. Мимо небесных тел мы все время попадаем в масштабы пространства-времени. Это колебания, флюктуации пространства-времени, которые мы просто отслеживаем и тогда физика реальная, какой именно процесс – не важно, потому что все они одинаковы в том, что в данной точке в данное место, в данное время.

Вопрос: Т.е. получается, в любом опыте нужно привязка ко времени определенному?

Ответ: Слово «определенное» очень определенное, очень определенное…

Вопрос: Ну, чтобы поставить несколько опытов одинаковых, нужно их делать, получается, в определенное время суток?

Ответ: Чтобы поставить несколько одинаковых опытов... Это замечательный вопрос… Следующий опыт будет при другом положении Земли относительно Солнца. Значит, через год, пожалуйста, но у нас есть цикл 18,9 лет – это Лунные циклы. Есть 27000 лет, неприятное свойство работы с космическими объектами, у них периоды много больше длительности нашей жизни. Даже самой длинной жизни. Но тут утешением является наш банк материалов для будущих поколений. Есть примеры: когда Галлей, видя комету и выяснив, что это комета очень похожа на ту, которая была тогда-то, посчитал, что у нее период примерно 74 года, а ему уже много лет и он уже не увидит следующий прилет кометы. Он написал, через столько-то лет после моей смерти будет комета, и она появилась, ее назвали кометой Галлея. Я уже говорил, как жаль, что ему нельзя это сообщить. Что твое имя есть. Вот твоя комета, радуйся, пожалуйста, там находясь. Периоды великие, а жизнь коротка.

Вопрос: Я хотела бы узнать, как Вы сейчас оцениваете состояние биофизики в России?

Ответ: Понимаете как, по умственному состоянию мы никому никогда не уступали, по оснащению, по обеспечению – уступаем, но нас утешает, что значительное число зарубежных достижений – это наши достижения, тех, кто туда уехал. Из 800 выпускников нашей кафедры биофизиков физического факультета, самые лучшие – там. Потому что все еще почти нельзя тут работать. Вот вам пример. Для того, чтобы прочесть геном наш с вами или какой угодно, надо иметь автомат. Ну кто же это делает. Машина эта стоит сколько-то миллионов, мне не важно, сколько-то долларов. У нас в стране хорошо, если есть две. В лаборатории одного нашего бывшего студента, в Барселоне, где он работает, пять таких машин. Китай закупил сотню. Поэтому мы заняты не тем. Я не буду произносить политические слова, но вы понимаете, надо знать от чего зависит жизнь страны. Пока мы находимся на грани, вот из нашей лаборатории вот тот же Жаботинский, ведь он умер-то в Америке. Жаботинский умер в Америке, будучи всемирно известным человеком, работал в лаборатории, над ним был начальник, который руководил им, что он должен делать. Мне это было возмутительно. Он это как-то перетерпел. И что еще замечательно, уезжая за границу с тем запасом идей школы, с которой они уезжали, они там постепенно истощаются и становятся нормальными американцами, нормальными шведами, даже и перестают быть интересными людьми. Поэтому когда сейчас наше правительство думает, что нужно обязательно позвать обратно их… да может, не стоит? Может, молодым здесь возникать. Совсем разные стили. Молодой человек, который не очень сильно, так сказать, поставлен, попадая за границу, попадает обычно в жесткий прессинг, где ему говорят, что он должен делать, из него выжимают соки, а думает шеф. Или думает, что думает, это почти то же самое. Поэтому положение… надо обязательно вернуться домой психологически. Ну, мы не хуже, мы еще живы и еще можно быть. Ну, я это говорю бодро, хотя моих ровесников мало, мы выбываем, а пробел очень большой за нами.